Текст книги "Миллиардер Скрудж по соседству (ЛП)"

Автор книги: Оливия Хейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Адам

У меня проблемы.

Поправка – у Холли проблемы. По крайней мере, если она продолжит разговаривать со мной вот так, открыто, поддразнивающе и непринужденно, как будто я один из самых любимых людей в мире. Ощущение того, что тебя видят – это бальзам, и только когда тот нанесен, я понимаю, как сильно в нем нуждался.

Вчера я отвез ее домой после рождественской ярмарки и когда наблюдал, как Холли подходит к двери родителей, в груди все сжалось.

«О черт», – подумал я.

Я хочу проводить с ней больше времени. Не только в Фэрхилле, но и в Чикаго. Хочу вызывать больше улыбок и смеха. Но с ней нет комфортной дистанции, никаких свиданий, запланированных заранее. Она знает, кем я был, и такое чувство, что так же видит, кем являюсь сейчас.

– Это было восхитительно, – говорит она и откладывает вилку.

Ее коса почти распущена; золотистые пряди обрамляют лицо и вьются по шее, огромный свитер скрывает фигуру, но ей идет. В нем она выглядит мягкой. Приветливой и уютной.

Интересно, как она выглядит под ним.

– Адам? – спрашивает она.

Я прочищаю горло.

– Ну, ты говоришь это потому, что вежливая.

– Нет. Я сто лет такого не ела, – она отодвигается от стола и тянется к моей тарелке. – Позволь мне помыть посуду, хорошо?

Я наблюдаю, как она ходит по кухне.

По моей кухне. Кухне, на которой я провел больше десяти лет, прежде чем пришлось покинуть ее, не имея даже дня на сборы. Кредиторы забрали все, вплоть до ожерелья на шее моей матери.

Я разжимаю челюсти и смотрю в окно. Пока мы ели, стемнело. Тусклый свет рождественских гирлянд не проникает на задний двор. Порыв ветра накрывает дом. Я чувствую, как это происходит, как стонут дерево и балки.

– Вау, – говорит Холли. – Там действительно ураган?

– Не думаю, что шторм нас миновал.

Ее руки замирают в раковине, маленькие пузырьки застревают на рукаве.

– У тебя есть резервный генератор?

– Да, – говорю я. – Но мы должны подготовиться, на всякий случай.

Она кивает. Я проталкиваюсь мимо нее, чтобы взять две пустые бутылки. Холли без вопросов берет их и наполняет водой. Мы не в первый раз в Фэрхилле зимой, и городские трубы замерзали не раз.

Следовало приготовить дома побольше еды.

Уинстон наблюдает, как я закрываю все окна со своего трона на диване, и когда приступаю к работе у открытого камина, издает собачий вздох.

– Да, – говорю ему. – Здесь холодно, не так ли?

Он поднимает густые мохнатые брови с усталым выражением.

«Да, идиот», – говорится в нем.

Снаружи завывает ветер.

– Холли, – говорю я. – Не думаю, что тебе стоит идти домой.

Она вытирает руки кухонным полотенцем.

– Из-за шторма? Мне просто перейти улицу.

– И все же не думаю, что это хорошая идея – открывать входную дверь. Выгляни в окно. На улицу.

Холли присоединяется ко мне.

– О, – бормочет она.

Под уличными фонарями улица кажется размытым белым пятном. Ветер бешено кружит снежинки и хаотично извивается, скрывая внешний мир из виду. Дома ее родителей не видно.

– Не хочу, чтобы ты выходила в это, – говорю я.

– Слава богу, я прихватила Уинстона.

– Да, удачно получилось, – я киваю в сторону ревущего камина и двухместного дивана. – Думаешь, получится пережить вечер со мной?

Я произношу эти слова небрежно, но грудь сжимается от неожиданного волнения.

Холли дразняще улыбается.

– Как бы вызывающе это ни звучало, да. Я попробую.

– Я знаю кое-что, способное облегчить задачу.

Я возвращаюсь на кухню и открываю верхний правый шкафчик. Бутылка «Олд Макаллан», которую привез с собой из Чикаго, ждет.

Когда я возвращаюсь, она сидит у камина, скрестив ноги и положив руки на столик у дивана. Рукава ее свитера прикрывают ладони.

– Мы будем пить?

– Надо же как-то согреться, – я хватаю два стакана и начинаю отвинчивать крышку на бутылке. Наполовину откупорив, останавливаюсь. – Это как-то неправильно.

– Почему же?

– Наливаю алкоголь младшей сестре Эвана.

Она смеется.

– Мне двадцать девять, Адам.

– Знаю. Прошла целая вечность с тех пор, как это вызывало беспокойство, но меня только что осенило, – я качаю головой и наливаю в каждый стакан по чуть-чуть. – Надеюсь, тебе понравится виски, потому что это единственное, что у меня есть.

– Макароны с сыром и Макаллан, – говорит Холли.

– Что могу сказать, я кулинарный гений, – я чокаюсь своим стаканом с ее. – Будем надеяться, что электричество не отключится.

Она делает большой глоток и морщится. Я прикрываю улыбку рукой, но Холли это замечает.

– Вкусно, – быстро говорит она.

– Говорил же.

– Но ничего себе. Это действительно согревает?

– Конечно, согревает.

Она делает еще один большой глоток, щеки разгораются.

– Мне нравится.

– Благодаря виски, огню и резервному генератору мы останемся в тепле, даже если отключат электричество.

– Ты уверен, что не возражаешь? Что я отсиживаюсь здесь?

Я качаю головой.

– Конечно, нет.

Рождественская музыка все еще тихо играет. Прошло несколько часов, и к настоящему времени тихие напевные голоса отошли на задний план. Это больше не раздражает. Теплое сияние рождественской елки переливается в мерцающем оранжевом свете камина. Оно танцует на золоте волос Холли и подчеркивает румянец на ее щеках.

Это не ужасно. Даже в этом доме, со всеми воспоминаниями.

Она откладывает стакан и одергивает рукава свитера.

– Не могу поверить, что я пью с чертовым Адамом Данбаром.

– Хм. Сыном самого страшного преступника в городе?

– Нет, нет, я не это имела в виду. Вовсе нет!

Верно. Она бы так не подумала, только не Холли.

– Основателем Wireout? – спрашиваю я, крутя стакан.

– Снова мимо, – она снова опускает взгляд на руки, сжимая их вместе. Сильный румянец поднимается к воротнику ее свитера. – Я действительно не должна это говорить. По правде говоря, немного смущает.

– Правда? Теперь ты должна сказать.

– Я бы хотела, чтобы ты сначала выпил побольше, – говорит она.

Я встречаюсь с ее голубым взглядом и подношу бокал к губам. Все еще наблюдая за ней, осушаю его. Ее глаза расширяются.

– А теперь? – спрашиваю я. – Какова моя награда?

Она неуверенно улыбается.

– Хорошо. Ну, что ж… Не забывай, я была ребенком, хорошо?

– Хорошо.

– Я была влюблена в тебя. В прошлом, я имею в виду. Когда ты жил здесь.

На моем лице медленно расплывается улыбка.

– Правда?

– Да, – Холли прижимает руку к пылающей щеке. – Не обращай на меня внимания, пожалуйста. Полагаю, небольшая часть меня все еще… ну, ты знаешь.

– Да, – говорю я. – Знаю.

– Это смущает. Скажи что-нибудь, Адам.

Я откидываюсь на спинку дивана.

– Ну, должен сказать, я вроде как это подозревал.

Она стонет и закрывает голову руками. Уинстон поднимает голову и переводит взгляд с нее на меня. В его собачьих глазах обвинение.

– Это мило, – говорю я. Было время, когда застенчивые, восхищенные взгляды Холли Майклсон заставляли меня чувствовать себя кем-то.

– Адам, это худший из возможных ответов. Давай просто забудем, что я что-то сказала, хорошо?

– Вряд ли. Ты видела, что происходило с моей семьей. Уверен, знала об этом от Эвана. Но после всего, что случилось, ты все еще… хорошо. Не стала смотреть на меня по-другому. Я оценил это.

Она одаривает меня полуболезненной улыбкой.

– Спасибо, наверное.

– Я серьезно, – говорю я и наливаю себе еще один стакан виски. Осушение его было драматичным шагом. – Знаешь, я и сейчас это ценю.

– Это? То, что я раскрываю свои самые сокровенные секреты?

Я усмехаюсь и протягиваю руку, чтобы наполнить ее стакан.

– Твоим самым сокровенным секретом являлось не то, что ты была влюблена в меня в пятнадцать лет. С тех пор ты многое пережила. Я хочу услышать о том, что ты сделала.

– Тьфу, нет. Потому что ответ – ничего. Тогда что ты имел в виду? – спрашивает она, наклоняя голову. – Насчет того, что ценишь это сейчас?

Я провожу рукой по шее.

– Как ты сейчас общаешься. Не хочу сказать, что ты все еще… конечно, нет. Но ты такая непринужденная. Это приятно. Знаешь, разговаривать с кем-то подобным. Особенно приятно, учитывая, что ты знала меня ребенком.

Холли снова закидывает ногу на ногу, слишком понимающе глядя на меня.

– Означает ли это, что другие люди в последнее время не ведут себя с тобой непринужденно? Не способны вести нормальную беседу?

– Да, но это не то же самое, – неуверенно говорю я, смотрю на стакан с виски и удивляюсь, как быстро первый бокал ударил в голову. – Как уже сказал, я много работаю. Это то, чем занимался последние десять лет. С тех пор, как бросил колледж. На самом деле, до этого. Было не так уж много времени для… дружбы.

– Или отношений? – спрашивает Холли. – С кем ты тусуешься в Чикаго?

– С людьми, – говорю я. – В основном, с руководящей командой на работе. Несколькими друзьями в индустрии.

Но они не пошли бы со мной на рождественскую ярмарку и не болтали бы без умолку в очереди за горячим шоколадом. И ни один из них не похвалил бы мои макароны с сыром искренне.

Холли выглядит задумчивой и быстрыми пальцами распускает косу. Она выглядит теплой, мягкой и такой удивительно обычной, без обильного макияжа или наигранности.

– Может быть, это настоящая причина, по которой ты купил этот дом. Хотел сбежать от своей жизни в Чикаго?

Я делаю еще один глоток виски. Обжигает.

– Может быть, да.

Она улыбается.

– Отлично. Я не буду давить.

Я откидываю голову на спинку дивана.

– Я все еще хочу услышать больше о твоей жизни в городе.

– Ух, нет, рассказывать особо нечего.

– Трудно в это поверить.

Она проводит пальцами по волосам и расчесывает их.

– Ну, это правда. Я ходила в J-school после старшей школы Фэрхилла.

– В Чикаго?

– Да. Стажировалась в the Gazette, и мне это понравилось. Думала, что вся моя жизнь пойдет в этом направлении. Но этого не произошло. Я встретила кое-кого на последнем курсе колледжа, и он работал в Милуоки. Мы переехали туда, и я попытался работать фрилансером. Новость: фриланс – это не так просто, как мне казалось в двадцать три года.

– Уверен, ты права.

– Я так же некоторое время работала ассистентом в местном колледже. Несколько лет все было хорошо. Но отношения испортились, – говорит Холли, слегка пожимая плечами. – Возможно, это к лучшему. У меня был выбор между возвращением в Фэрхилл или Чикаго.

– Удивлен, что ты не выбрала Фэрхилл, – говорю я. – Вижу, как сильно тебе нравится этот город.

Она криво улыбается.

– Нравится, но не думаю, что смогла бы жить здесь и работать полный рабочий день. Может быть, в будущем, но не сейчас. Кроме того, все мои друзья по колледжу находились в Чикаго.

– Так ты переехала обратно?

– Да. У меня крошечная квартирка, которую снимаю за слишком большие деньги, и работа. Я все еще подрабатываю фрилансером на стороне, но это… – она пренебрежительно машет рукой и опускает взгляд на свой стакан. – Сложно.

– Ты чувствуешь себя застрявшей, – говорю я.

Холли вздыхает.

– Да. Это похоже на то, как если бы я пыталась открыть дверь, которая просто не поддается, понимаешь? Я перепробовала все виды ключей, но ни один не подходит. Даже пробовала использовать кувалду, но дверь сделана из стали. Поэтому задаюсь вопросом, не стоит ли попробовать другую дверь, но каждый раз, когда я это делаю, кажется, что…. Не знаю. Может быть, я действительно близка к разгадке и следующий ключ подойдет? Боже, в моих словах нет никакого смысла.

– Так и есть, – говорю я. – О чем бы ты хотела написать?

Ее глаза встречаются с моими, становясь страстными.

– О людях и их проблемах. Я имею в виду реальных людей. Не знаменитостей, о которых вынуждена писать мелкими слойками. Длинные статьи о реальных проблемах, в которых я привожу цитаты экспертов. Хочу сообщать реальные новости. Хочу расстраивать людей или вызывать у них эмоции.

– Твои статьи не расстраивают людей?

– Может быть, тем, насколько они плохие, – говорит она с усмешкой. Холли подпирает подбородок рукой, глядя на меня. – Я показываю редкий взгляд на неудачу?

– Ты не неудачница, Холли, – говорю я. – Я говорил это раньше.

– Нет, конечно, это не так. Я могу украсить рождественскую елку, как чемпион. Но люди, о которых ты упоминал ранее, с которыми проводил время… ну, они же не застряли за дверями, которые не открываются?

Я провожу рукой по волосам и удивляюсь, насколько открытым могу быть. Прошло много времени с тех пор, как я слышал собственные мысли вслух. Не знаю, как они прозвучат с ней как с аудиторией, эхом отдаваясь здесь, в доме, в который я никогда не думал, что вернусь.

– Некоторое время у меня была противоположная проблема, – говорю я. – Слишком много дверей было открытых.

Холли не смеется и не глумится.

Она просто кивает, не сводя с меня глаз.

– Могу себе представить.

– В течение многих лет я сосредотачивался только на создании Wireout. У меня был однонаправленный ум, в буквальном смысле. Но потом я как будто в один прекрасный день поднял голову и внезапно добился успеха. Словно попал в другой мир. Тот, где меня награждали почестями и приглашали заседать в советах директоров. Внезапно акции моей собственной компании, которыми владел, больше не считались фактором риска, а стоили миллионы. Теперь миллиарды. Люди заметили, – я провожу рукой по волосам, желая произвести на нее впечатление, в то же время отчаянно желая, чтобы ее совсем не волновали мои деньги.

– Я понимаю, – говорит она. – Каждый, должно быть, хочет частичку тебя, верно?

– Да. Но и не я им нужен. Им нравится сама идея о том, чтобы обладать миллиардером, – я опускаю взгляд на свой стакан. – У меня тоже были отношения, которые закончились некоторое время назад. Та, кто казалась идеальной, на деле оказалась просто поверхностной. И я понял, что больше не вижу разницы.

– Так что ты продал половину компании, – бормочет Холли, – и переехал в Фэрхилл.

Я фыркаю, поднося стакан виски к губам.

– Звучит так, словно у меня кризис среднего возраста в тридцать три года.

– Даже если и так, то что? Знаешь, я не из тех, кто судит. Я двадцатидевятилетняя женщина, которая без всякой иронии носит рождественские носки с колокольчиками.

– Ах, но это мило. То, что я здесь отсиживаюсь – нет.

Она пожимает плечами.

– Зависит от обстоятельств. Судя по отсутствию мебели в этом месте, не думаю, что ты решил остаться. Верно?

– Ты права, – признаю я. – Этот дом появился на рынке. Знаешь же, как мы с мамой были вынуждены уехать. У тебя и твоей семьи были места в первом ряду.

– Адам…

– Все в порядке. Это было давным-давно, – отвечаю я. – Но когда дом появился на рынке, я даже не подумал, прежде чем позвонить и сделать предложение. Я знаю, как это звучит, кстати. Но это правда. Не понимаю, почему захотел его купить. Шанс увидеть снова? Попрощаться на моих собственных условиях?

Холли кивает. Она придвигается ближе, к краю дивана, на котором я сижу.

– Твоя мама была здесь?

– Да. В прошлом месяце провела продолжительные выходные.

– Как она отнеслась к этому, понравилось?

Я провожу рукой по подбородку и смотрю на пламя.

– Сложно. Думаю, ей труднее. Папины измены и коварство. Именно она потеряла мужа, у которого не было возможности развестись, когда тот бежал из страны.

– Однако ты потерял отца, – рука Холли ложится на мою, лежащую на диване. Теплые пальцы касаются тыльной стороны ладони.

– Начнем с того, что он был не таким уж замечательным, – бормочу я.

Ее рука сжимается. Я переворачиваю свою, нахожу ее пальцы. Тепло поднимается по руке от простого прикосновения. Губы Холли приоткрываются и с них срывается тихий вздох.

– Мне жаль, – говорит она. – Не уверена, была ли у меня возможность сказать это тогда, когда… все это случилось. Вы так быстро ушли.

Я смотрю на ее руку в своей. Мама тоже не любит говорить о произошедшем, так что это остается в запертом ящике, чтобы его никогда не доставали.

Холли хороший слушатель. И болтунья тоже.

– Я рад, что ты вернулась, – тихо говорю я.

Она придвигается ближе.

– Я тоже рада, что ты вернулся.

Свет выключается и комната погружается в темноту. Единственный свет исходит от камина, освещая комнату мерцающими тенями.

Холли вырывает свою руку из моей.

– Электричества нет.

Словно в подтверждение ее слов, снаружи завывает ветер. В ответ стонет весь дом.

– Похоже на то, – бормочу я. – Я проверю резервный генератор.

– У тебя есть свечи?

– Немного. Должны быть в ящике у плиты.

Я использую телефон как фонарик и направляюсь в подвал. Но, как ни стараюсь, электричество снова не включается. Тогда, должно быть, отключен весь район. Я приседаю, чтобы получше рассмотреть резервный генератор, который установил папа. Владельцы, которые жили здесь после нас, сохранили его.

– Черт, – бормочу я.

Они сохранили его, все верно. Но он был отключен. Аккумулятор не заряжен, потому что не был подключен к основной электросети. Вероятно, для экономии энергии в летние месяцы.

Следовало снова подключить его, но я, как идиот, этого не сделал. Даже не ожидал, что пробуду здесь так долго. Я не планировал проводить рождественский сезон в Фэрхилле. Но знаю, что в ближайшее время не уйду. По крайней мере, пока эта забавная блондинка, интригующая женщина, которая сидит наверху, все еще навещает своих родителей.

Я беру один из фонариков. Когда возвращаюсь наверх, Холли сидит на полу перед камином. По всей кухне и гостиной горят свечи. У нее на коленях Уинстон, а рука медленно поглаживает собачью шерсть.

Запасного обогревателя нет и, скорее всего, нас занесло снегом, а у меня только одна кровать и двухместный диван. Это будет долгая ночь… и я с нетерпением жду каждой минуты ее компании.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Холли

– Ты в порядке?

– Абсолютно, – я улыбаюсь Адаму и плотнее натягиваю одеяло, которое он дал. – Сижу прямо рядом с ревущим камином. Лучшее место в доме.

– Насчет этого ты права, – он проводит рукой по своим темным волосам и тянется за бутылкой виски и наполняет оба наших стакана.

Я нервничаю. Ничего не могу с собой поделать, я нервничаю и взволнована, и это больше не влюбленность. Это полномасштабное увлечение.

– Тепло, возможно, сегодня к нам не вернется, – говорю я.

Он кивает.

– Возможно, и нет. У меня хранится достаточно дров, чтобы поддерживать огонь в камине в течение нескольких дней, если понадобится.

– Может, стоит переночевать здесь, – я не могу смотреть на него, говоря это и похлопывая по коврику перед камином.

Голос Адама грубый.

– Наверное, это лучшее место. Ты устала?

– Пока нет, – говорю я. В тускло освещенной комнате его глаза кажутся темными, друг и незнакомец одновременно. – Может быть, стоит… поиграть в игру?

– Игру, – повторяет он. – Как ты могла заметить, здесь не так уж много вещей.

– Хочешь сказать, что не захватил с собой «Ключ» или «Монополию»?

Он одаривает меня легкой кривой усмешкой.

– Оставил их в Чикаго.

Я опускаю взгляд на свой напиток.

– Может быть, попробуем поиграть в «я никогда не»?

Адам встает с дивана и складывает длинные ноги под диванным столиком, усаживаясь на одном уровне со мной. Пламя заставляет его казаться больше, чем есть на самом деле. Не тем взрослым, утонченным мужчиной, который вчера ходил со мной на ярмарку.

Он поднимает свой стакан.

– Можем сыграть в это. Но я почти уверен, что смогу выпить больше, чем ты, малышка Холли.

– Извини? – говорю я. – Думала, ты согласился, что я уже не такая уж и маленькая.

– Это не так. Но говорить об этом забавно.

Я поднимаю свой стакан.

– Я никогда не испытывала ненависти к любимому празднику.

Адам стонет и подносит стакан к губам.

– Ты не можешь просто говорить что-то, чтобы заставить меня выпить, знаешь же.

– О. Разве не так работает игра?

– Нет.

– Упс, – говорю я. – Тогда подожди. Спрошу кое-что еще. Я никогда… не радовалась тому, что снежная буря дает мне повод провести с кем-нибудь время.

Адам хихикает, и от этого звука по спине пробегают мурашки. Он подносит стакан к губам и темными глазами наблюдает, как я делаю то же самое.

Алкоголь обжигает горло.

– Итак, – бормочет он. – Значит, мы это уладили.

– Ммм. Никто из нас не недоволен нынешней ситуацией.

– Ни капельки, – говорит он. – Отлично. Моя очередь. Никогда в жизни у меня… не было секса втроем.

Никто из нас не пьет. Я наклоняю голову, и он делает то же самое.

– Я был бы удивлен, если бы ты это сделала, – говорит он.

Я прикладываю руку к груди.

– Я не ханжа.

– Никто и не говорил, что ты такая, – говорит он.

– Отлично. Тогда моя очередь. У меня никогда не было романа с секретаршей, – обе его брови приподнимаются.

– Холли, ты всерьез думаешь, у меня есть роман с секретаршей?

Я смеюсь, пугая Уинстона, лежащего на коленях.

– Извини, это просто одно из тех клише о богатых, влиятельных мужчинах, понимаешь? Я должна была попробовать!

– Богатых, влиятельных мужчинах, – бормочет он. – Ну, у меня не было романа с секретаршей. Секретарши даже нет. У меня есть ассистент. Его зовут Дункан, и я ни разу не думал о нем в сексуальном плане.

– Держу пари, после этого ты так и сделаешь, – поддразниваю я. – Теперь, когда я вложила эту мысль в твою голову.

Адам проводит рукой по подбородку.

– Господи, надеюсь, я этого не сделаю.

Я снова смеюсь. Он улыбается, открыто и свободно.

– Мне нравится, когда ты смеешься.

– Ой, правда? – спрашиваю я.

– Очень.

– Что ж, тогда мне придется продолжать смеяться.

– Пожалуйста, – говорит он. – Итак, что я еще хочу знать? Хмм… Ты не обязана отвечать на этот вопрос, если не хочешь.

– О-о-о.

– Мне никогда не нравился кто-то, в кого я также был влюблен в детстве.

Я прикрываю глаза рукой.

– Адам.

Он смеется.

– Ты не обязана отвечать. Но я был бы рад, если бы сделала это.

– Ты настроен поставить меня в неловкое положение.

– Вовсе нет, – говорит он. – Я просто знаю, на какой ответ надеюсь.

Я медленно опускаю руку.

– Я никогда не надеялась, что человек, которому только что задала вопрос, выпьет?

Он хихикает и подносит стакан к губам. Адам не сводит с меня глаз, делая большой глоток виски.

– О, – шепчу я.

А затем делаю большой глоток виски.

Губы Адама изгибаются в полуулыбке. Это опьяняет, смешиваясь с жаром напитка, который прожигает меня насквозь, выжигая внутренности. Он протягивает руку, чтобы откинуть мои волосы назад. Легкие, как перышко, пальцы ласкают шею.

– Возможно, это плохая идея, но я очень хочу поцеловать тебя, Холли.

В моем сознании произошло короткое замыкание, и нет ничего, кроме его теплой руки на плече и глаз на моих. Он так близко.

Я наклоняюсь ближе, и Адам прижимается губами к моим.

Глаза закрываются.

Я целую Адама Данбара.

Но затем реальность просачивается внутрь, тепло его поцелуя, твердость руки, лежащей у меня между лопаток. Это приятно. Более чем приятно.

Он приподнимает голову на несколько дюймов. В его глазах вопрос

– Да, – шепчу я. Руки находят ткань его свитера крупной вязки и притягивают ближе. – Да.

Он мрачно усмехается и снова опускает голову. Адам целует меня медленно, неспешно и уверенно, как будто изучает форму губ и позволяет изучить его в ответ. Между ним и огнем тепло разливается по коже, и оседает глубоко в животе.

Я таю.

Я не знала, что поцелуи способны на такое. Заставить почувствовать, что я исчезаю и существую одновременно, становлюсь кем-то новым в его объятиях. Адам кладет теплую руку мне на шею. Он прерывает поцелуй и проводит большим пальцем по моей щеке.

– Спасибо тебе, метель, – бормочет он.

Мои руки под его свитером сжимаются в кулаки.

– Не останавливайся.

Он и не думал.

Его губы уговаривают мои раскрыться, добавляя темного жара языка. Я осторожно поднимаю руки к его шее и запускаю одну в волосы. Густые шелковистые пряди между пальцами ощущаются так… идеально.

Я тяну за пряди и Адам издает низкий горловой стон.

Я падаю или он толкает, трудно сказать, но некоторое время спустя осознаю, что лежу на ковре, а мужчина нависает сверху.

Адам целует меня так, словно впереди вся ночь. Томный и дразнящий, смешивающий легкое с глубоким. Это сводит с ума.

Он опирается на руку и мягким движением убирает волосы с моего лица.

– Как себя чувствуешь?

– Отлично. Даже превосходно, – я сгибаю колено и упираюсь им в его бедро. – Никогда еще отключение электричества не доставляло мне такого удовольствия.

Он улыбается и опускает голову мне на шею. Борода щекочет кожу, а затем он целует меня там, горячие губы прокладывают линию вверх к уху. Я зажмуриваюсь и неловко часто дышу. Шея – моя ахиллесова пята.

– Хорошо, – бормочет он. – Ты не слишком много выпила?

– Ровно столько, сколько нужно, – я притягиваю его к себе и снова целую. Внезапно становится ясно, что этого будет недостаточно. Не сегодня, а может быть, и никогда. Мы целуемся перед камином, кажется, целую вечность и мгновение ока. Когда он отрывается от меня, губы распухшие, а все тело наливается тяжестью от желания.

– Куда ты идешь? – спрашиваю я, приподнимаясь на локтях. – Адам?

Его глаза остекленели, когда тот скользит ими по моему телу. Только один раз и быстро, прежде чем смотрит в сторону кухни. Его челюсть двигается.

– Ты замерзаешь, и уже поздно. Я принесу постельное белье.

– Мне не холодно, – говорю я.

Он одаривает меня улыбкой, наполовину извиняющейся, наполовину самодовольной.

– Нет, но мне становится слишком жарко.

– О.

Адам поднимается по лестнице, а я все ещё лежу перед камином, ошеломленная. Неужели это только что произошло? Что будет, когда он вернется? Уинстон полностью предоставлен самому себе на диване и тихо похрапывает, вытянувшись.

– Не просыпайся в ближайшее время, – говорю я. Затем приходится зажать рот рукой, чтобы сдержать нервный смешок.

Адам возвращается, неся матрас и одеяло, перекинутое через плечо. Немного повозившись, мы расстилаем матрас перед камином. Ширма должна защитить нас от любого пламени, но другой вариант – спать в холодном доме, и это кажется менее безопасным.

– У меня есть только одно, – говорит Адам.

– Одно одеяло? Ничего страшного.

– Я могу поспать на диване.

Я с сомнением смотрю него.

– Ты не поместишься. Матрас достаточно большой для нас обоих.

– Да, точно, – он хватает виски и осушает стакан.

Желудок исполняет танец нервов и предвкушения.

– Если ты не против?

– Определенно не против.

– Хорошо, – я говорю себе быть храброй и тянусь за подолом свитера. Стягиваю его через голову и тут же жалею об этом, кожа на голой руке покрываются гусиной кожей от холодного воздуха. Слава Богу, что на мне кофточка.

Адам отворачивается и начинает расстегивать ремень.

Я не снимаю носки и джинсы. Это неудобно, но зато тепло. И кофточку тоже. Но когда он поворачивается спиной, я расстегиваю лифчик и засовываю его под свитер на полу. Есть пределы тому, насколько неудобно может быть во время сна.

Я ложусь поближе к огню и натягиваю одеяло.

Адам проверяет телефон.

– Уже почти одиннадцать.

– Пора спать, я полагаю.

– Да, – он подбрасывает дрова в камин, а затем стоит, выполнив все дела, и смотрит на свою сторону матраса.

Я пододвигаюсь, чтобы дать ему больше места.

– Уверен, что не против?

Он улыбается.

– Да. Но я знаю, что не смогу лежать рядом с тобой без желания снова поцеловать.

– Я не против. Вообще-то, именно на это и надеюсь.

Адам стонет.

– Ты ужасно влияешь на мой самоконтроль.

– Почему тебя нужно контролировать? – спрашиваю я и откидываю одеяло. – Давай.

Он ложится рядом и натягивает одеяло на нас обоих. Сразу становится теснее, но и теплее. Его тело рядом с моим – как собственная электростанция.

Я поворачиваюсь на бок.

– Адам?

Тот смотрит в потолок, нуждаясь в большом количестве времени, чтобы ответить.

– Да?

– Ты поцелуешь меня еще раз?

Он возбужденно вздыхает, а затем исполняет мою просьбу. Он сдается этому, и я сдаюсь ему, глубоким, умелым поцелуям, от которых пульс учащается. Вскоре его рука начинает теребить подол моей кофточки, поглаживая полоску кожи, видневшуюся над линией талии джинсов. Я запускаю руки в его волосы и выгибаю спину, желая прикосновений.

Желая их везде.

Он со стоном целует мою шею и скользит рукой вверх. Она теплая и большая. Адам касается нижней части моей груди, а затем останавливается там, рука застывает на ребрах.

– Боже, – бормочет он мне в шею. – Ты слишком много выпила.

– Нет, я не пьяна, – я довольно блестяще демонстрирую это, просовывая руку ему под свитер. Твердые, рельефные мышцы встречаются с моими любопытными пальцами. Ощущения даже лучше, чем в тот день, когда он открыл дверь без рубашки и весь потный.

– Холли, – бормочет он. Рот скользит вниз по моей груди и находит вырез кофточки, останавливаясь там. Так же, как и рука, только с другой стороны.

Иногда нужно брать дело в свои руки.

Я хватаюсь за подол кофточки и тяну вверх. Он помогает мне, обхватывает руками за талию, и я обнажаюсь.

Думаю, слава Богу, что мерцающий свет камина падает на меня. Пламя льстит.

– Срань господня, – бормочет Адам. Все протесты исчезают, когда он наклоняет голову и покрывает поцелуями мою ключицу. Его рука сжимает грудь, потирая сосок между пальцами.

По телу пробегает острая волна удовольствия.

Я провожу рукой по его спине и закрываю глаза. Я чувствую слишком много одновременно. Желание и нужду, нежность и застенчивость и что-то, чему не могу дать название, чувствую, что это может стать началом чего-то, и так сильно не хочу все испортить.

Губы обхватывают сосок, а я от неожиданности зарываюсь рукой в его волосы. Мне больше не холодно. Даже не помню, что такое холод. Он, должно быть, тоже, поэтому я хватаюсь за толстый свитер и тяну его вверх. Это нужно снять. Адам хватается за воротник свитера и стягивает его через голову, швыряя через всю комнату.

Теплый свет камина заставляет его кожу светиться, углубляет тени между мышцами. Он выглядит как бог, король, воин. Я поворачиваюсь, сгибая колени, чтобы он мог устроиться между ними.

Адам посвящает себя моим соскам. Это единственный способ описать происходящее, когда он ложится мне на грудь и чередует медленные посасывания с решительными покусываниями, заставляющими дрожать.

Я сжимаю его плечи, кожа теплая под ладонями и задаюсь вопросом, испытывала ли когда-нибудь женщина оргазм только от этого.

Я вот никогда. Никогда не думала, что это возможно. Но если он в ближайшее время не снимет с меня джинсы, Богом клянусь, я кончу только от стимуляции сосков.

– Адам, – шепчу я. – Адам!

Он отпускает мой сосок и покрывает поцелуями чувствительную кожу между грудей, возвращаясь к шее. Его рука целомудренно опускается на талию.

– Да?

– Я хочу тебя.

Он склоняет голову мне на плечо и делает глубокий вдох, словно пытаясь успокоиться. Но я совсем не чувствую спокойствия. Я просовываю ногу между его ног и нахожу то, что искала, твердую выпуклость в джинсах. Он тоже этого хочет.

– Не нужно спешить, – говорит он, но голос звучит напряженно. Я трусь бедром о его длину, пока рука крепче сжимает мою талию.

– Я знаю. Если ты не хочешь, чтобы мы это делали, все в порядке. Но не останавливайся из-за меня, – я выгибаю спину, снова нуждаясь в прикосновениях. Его взгляд скользит вниз по моему телу, туда, где покоятся руки.