Текст книги "Афродита и её жертвы"
Автор книги: Ольга Волошина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Ольга Волошина
Афродита и её жертвы
Глава первая. Все женщины могут стать красивыми
«Пластическое, художественное конструирование лица. Без швов и подтяжек. Выбранный образ останется с вами на всю жизнь. Лёгкий наркоз, быстрое восстановление. Дорого! Не имеет аналогов!»
Звучный голос диктора сменился приятной мелодией, а на экране замелькали знакомые по фотографиям и кинокадрам знаменитые и красивые женские лица. Пухлое личико Мэрилин Монро, тонкие и нежные черты Одри Хепбёрн, резко вылепленные скулы Софи Лорен…
Профессор Пётр Петрович Самойлов-Дмитриевский досадливо крякнул, щёлкнул кнопкой пульта, – и экран погас. Снова не то, совсем не так сделано! Сладковато, банально, неправдоподобно… А ведь он делал дизайнерам рисунки, подробно рассказывал, как это должно выглядеть. Хренову кучу денег заплатил за эту пошлятину… Остаётся надеяться, что вместе со статьей в «Красоте и здоровье» оформление окажет нужное воздействие на состоятельных женщин с неограниченным банковским счётом и странными несбыточными желаниями.
Телефон на столе настойчиво зазвенел, прервав размышления хозяина кабинета.
– Пётр Петрович, клиентка хочет говорить только с вами. Моя информация её не удовлетворяет. Переключить на вас? – раздался голос секретарши Лидочки.
– Переключайте, Лида. Я сам с ней поговорю.
– Здравствуйте, доктор! – сразу же послышался приятный, чуть хрипловатый голос женщины. – Мне нужна экстренная художественная пластика лица. Я, конечно, понимаю, что у вас безумные очереди. Но мне нужно очень-очень. Прямо срочно-срочно! И поверьте, у меня серьёзные причины просить вас об этом особенно настойчиво. Я заплачу за экстренную операцию вдвое больше обычной цены.
«Какие такие особенно серьёзные причины могут быть у женщины, – подумал профессор с лёгким раздражением. – Безумное тщеславие, желание убить наповал именно этого мужчину, вероятнее всего чужого мужа…»
– Вас что-то смущает? – голос в трубке встревожено поднялся на полтона выше. – Назовите же вашу цену, я заплачу, сколько скажете.
– Хорошо, пусть будет двойная цена за внеочередную операцию. Передайте ваши данные по факсу секретарю. Попробуем назначить вас на завтра.
– По факсу мне бы не хотелось, в офисе разговоры лишние пойдут. А покупать факс домой специально для такого случая, сами понимаете… Я завтра приеду сама, когда скажете. И все документы привезу с собой. Результаты необходимых анализов у меня на руках. Деньги в какой валюте нужны? У меня счёт рублёвый и карточка в евро. Тридцать тысяч евро будет достаточно? – в голосе послышалось беспокойство.
Понятно, что больше денег у неё нет, а занимать не хочется. Хотя названная сумма и так великовата. Но соблазнительна, чёрт возьми! А тут как на грех сроки арендных платежей подходят. И деньги на исходе.
– Во второй половине дня приходите, мы делаем не больше двух операций в день.
– Ой, спасибо вам огро-омное! – голос женщины радостно зазвенел. – Я подъеду к двум часам минута в минуту.
– Давайте-ка лучше к половине четвёртого. Ассистентка как раз успеет отдохнуть и пообедать… И вот ещё что: у вас подготовлен рисунок модели, или будем подбирать здесь на месте?
– Конечно, рисунок есть, обработан на компьютере, я сама наложила сетку на рисунок и на свою фотографию. Пропорции довольно близки, полагаю это важно?
– А вы основательная девушка, – похвалил профессор шутливо.
– Вы даже не представляете, как вы меня выручите. Для меня это просто вопрос жизни! Так до завтра, Пётр Петрович, – и собеседница профессора дала отбой.
Надо было бы спросить имя и фамилию, как это он забыл. Впрочем, он и так узнает её по голосу и выражениям. Эти эмоциональные дамочки по пять раз повторяют одно и то же. Вот только бы не пришлось кого-то передвигать на более поздний срок, как же это он не поинтересовался графиком плановых операций.
– Лидочка, что у нас там завтра во второй половине?
– Сейчас гляну, двенадцатого значит… Ничего во второй. Только с утра: нос, губы и сглаживание скул. Наталья Смолик, сорок лет.
– Вот и чудесно…
– Ой! Пётр Петрович, я же завтра собиралась отпроситься пораньше. У мамы юбилей, она просила приготовить стол к вечеру. Сорок пять, сами понимаете, не шутка!.. Что-то непредвиденное на завтра? Вы меня не сможете отпустить? – забеспокоилась секретарша. Она же и регистраторша.
– Нет, нет. Мы с Софьей Антоновной справимся, – успокоил девушку профессор и добавил на всякий случай: – Ничего особенного, возможно, дело ограничится обычной консультацией.
«Оно и к лучшему, что Лидочки не будет. Незачем ей знать о такой дорогой клиентке», – подумал Самойлов-Дмитриевский и почесал затылок пластиковым треугольником, что обычно означало крайнюю степень удовлетворения положением дел в клинике и на сопредельной территории. Впрочем, клиника – слишком громкое название для частного кабинета пластической хирургии, рассчитанного на две операции в день и обслуживаемого всего одним врачом-косметологом, то есть самим профессором. Помогала ему обычно его бессменная ассистентка Софья Антоновна. Незаменимая, надо сказать, на всех операциях. Кроме них и совсем ещё юной Лидочки, в штате имелись: флегматичный охранник Вася, время от времени отлучавшийся на пять минут за сигаретами в киоск через дорогу, и приходящая бухгалтерша с большим опытом и блестящими рекомендациями. Несмотря на малочисленность коллектива и небольшую пропускную способность, клиника «Секрет Афродиты» стремительно завоёвывала популярность. Исключительно благодаря особому методу «пластического ваяния», давшему блестящий результат на первых же двух операциях.
Профессор ещё раз поскрёб голову треугольником, довольно потёр узкие ладони и захлопнул журнал «Красота и здоровье», лежавший до сих пор раскрытым на статье о «новом методе, дающем каждой женщине шанс на счастье».
***
Девушка появилась ровно в половине четвёртого. Вполне миловидная, с правильными чертами лица, пропорционально сложена, тем не менее, она обладала неброской внешностью. Возможно, в этом и заключалась её проблема.
– Здравствуйте! Я Ирина Смирнова, – произнесла посетительница очень приятным голосом с лёгкой хрипотцой. – Это мне вы назначили время операции вчера по телефону. Вот все справки и документы. И деньги: тридцать тысяч евро, если я вас правильно поняла.
– Давайте-ка рисунок вашей модели, – уклонился от слишком прямого ответа профессор. – Посмотрим, сможем ли мы сегодня сделать ваше личико. Иногда ввиду сложности приходится производить довольно длительную подготовку.
– Но доктор! – в приятном голосе пациентки зазвучали тревожные нотки, глаза влажно заблестели. – Каждый день промедления для меня подобен смерти.
И она протянула лист бумаги с изображением женского лица, аккуратно расчерченного на пронумерованные квадраты. Пётр Петрович удивлённо поднял глаза на Ирину Смирнову: лицо на рисунке было знакомо ему с давних пор.
– Она ничем не хуже любой кинозвезды, – спокойно, хотя и с некоторым нажимом, сказала Ирина, заметив его удивление. – Но не так банальна, как растиражированная Мэрилин, и не так узнаваема, как Софи Лорен.
Профессор вдруг подумал, что эта Смирнова напоминает ему какую-то актрису. Нет, скорее певицу. Не слишком знаменитую, но известную. И этот голос, голос…
– И пропорции моего лица не вызовут у вас значительных затруднений, – добавила девушка уже с некоторым беспокойством.
–Ну что ж… Софья Антоновна, возьмите у госпожи Смирновой бумаги и подготовьте приборы. Гель № 3, а вот эликсира придётся использовать две дозы: модель довольно сложная и нестандартная, – профессор дал привычные распоряжения ассистенту и обратился к пациентке: – А вы, милая, посидите спокойно в кресле, выпейте стаканчик травяного чая, полистайте журналы. Всё необходимое вы найдёте в шкафчике возле кресла.
«И не будем вносить её в регистрационный журнал. Отсутствие Лидочки весьма кстати. Пусть эти деньги будут в резерве. С новым оборудованием так много проблем», – подумал Пётр Петрович и отправился готовиться к процедуре…
Глава вторая, в которой Марине Лазаревой почти делают предложение
«Для криминалиста нет большего греха, чем выбалтывать свои секреты»
Фридрих Дюрренматт «Судья и его палач»
После недели удушающей жары город накрыли тяжёлые мрачные тучи. Все замерло в ожидании дождя, а он никак не начинался. От сгустившегося влажного воздуха стало совсем нечем дышать. Хорошо, что сегодня только суббота, а впереди ещё целая неделя отпуска: я взяла работу на дом, но особенно надрываться не собиралась. Так что можно было посидеть в кресле у открытой двери лоджии, пытаясь вдохнуть из недвижного воздуха с улицы хоть глоточек невыжатой свежести.
Несмотря на духоту, я наслаждалась покоем, бездельем и одиночеством. Только вчера отправила Сашку к маме на дачу, и теперь располагала собой во всех смыслах этого выражения. Однако пока мне ничего не хотелось, было лень даже отправиться в гости. Даже читать книгу или слушать музыку.
Сашка закончила пятый класс со своими обычными тройками, ровно наполовину разбавленными пятёрками. До нейтральных хороших оценок моя дочь никогда не опускалась. Я подозреваю, что место троек вполне могли бы занять и двойки, не будь я матерью-одиночкой. Сказать по чести, у меня самой не поднялась бы рука поставить двойку единственному ребёнку тяжело работающей незамужней женщины. Правда, лёгкой и хорошо оплачиваемой работы не бывает. А моя деятельность оценивается весьма неплохо: при нынешнем издательском буме корректоры всегда обеспечены работой, а если ещё подрабатывать переводами…
Мои ленивые и никчемные размышления были грубо прерваны назойливым звонком в дверь. Выбралась я из кресла не сразу, надеялась, что незваный гость утомится давить на кнопку и уйдёт. Но посетитель всё никак не уставал. Напротив, он стал изощряться: три длинных, три коротких, пауза – и снова это же безобразие. Мне ничего не оставалось, как пойти и открыть. Настырным посетителем оказался мой давний знакомый Потапов Александр, верзила и простак, засидевшийся в женихах, профессиональный сыщик. (Терпеть не могу банального: следователь.) В свободной левой руке он держал большой гвоздичный веник умеренной лохматости, кисть правой руки по-прежнему лежала около звонка.
– Пригласишь войти или будешь держать меня на пороге? Сейчас уже и соседка любопытная высунет нос за дверь.
– Никто ничего не высунет, все по дачам расползлись. Одна я на этаже осталась, а мне даже из города уезжать лень. Да заходи же, что толчёшься под дверью. Это мне, я полагаю? – с этими словами я отобрала букетный веник и за рукав втащила Шурика в прихожую.
– Чай? – гостеприимно предложила я и тут же возразила сама себе: – Хотя какой кретин пьёт чай в такую жару! Лучше пиво или минералка.
По лицу гостя было видно, что от пива он не отказался бы.
– Минералки я бы выпил, пожалуй. Особенно со льдом, – сказал, однако, Шурик, явно удивляясь своему отказу от пива.
Потапов определённо нервничал, всё не решаясь сообщить мне, ради чего он собственно притащился. Я терпеливо ждала, лениво отхлёбывая пиво из высокого стакана. У меня даже были кое-какие предположения о теме нашей предстоящей дружеской беседы: милейший капитан Потапов вполне мог попросить меня замолвить за него словечко перед нашей общей приятельницей Юлькой. На предмет предложения ей руки и сердца. Небось, прослышал, что она уж месяц, как в очередном разводе.
Все мои друзья и знакомые мужского пола хотя бы однажды предлагают Юльке сердца и прочую собственность, и я их не осуждаю. Даже на мой пристрастный женский взгляд Юлька весьма хороша собой, в меру кокетлива и сверх всякой меры капризна. Разнообразные изюминки, конечно, в ней тоже присутствуют. Ну, кто же тут устоит! Все окружающие мою красавицу-подругу мужчины через это проходят, не избежал стандартной участи даже Колька-Лютик, который вообще не той ориентации. Надеюсь, он все же одумался самостоятельно, не дожидаясь Юлькиного отказа или согласия. Вот была бы хохма, если Юлька вышла б за него!
И кто же, скажите, осудит девушку, если она в таких тяжёлых обстоятельствах все время женится, тьфу, то есть, замуж выходит и разводится. Как у неё, бедной, только хватает сил воспитывать двух сорванцов от четырёх браков! В этом деле я не могу ей помочь даже советом, сама с одной Сашкой еле справляюсь. Мужья приходят и уходят, а дети остаются!
– Слышь, Мышка! – наконец отчаянно взвыл Потапов, продолжая нервно крутить пустой стакан в здоровенных лапищах. – У меня к тебе очень серьёзное предложение.
Так я и знала! Кстати Мышка – это не прозвище, это такое уменьшительное от моего имени: Марина – Маришка – Мышка. В детстве я долго не выговаривала «р», сократила себя до Мышки, да так ею и осталась.
Пауза затянулась. Я сжалилась над Шуриком, отобрала у него стакан, плеснула в него пива и спросила:
– Ну и как там с предложением?
Чудовищный раскат грома и вой сирены раздались одновременно. Порыв ветра сорвал раскрытый журнал со стола, я бросилась закрывать дверь лоджии. В это же время Потапов извлек из кармана мобильник, нажал на кнопку – и вой прекратился. Понятно, и тут проявилась следаковская фантазия.
– Слушаю, Потапов!
Капитан подтянулся, как будто начальство могло его видеть. Трубка вещала в ухо Шурика неслышно для меня, приятель молча кивал, лицо его заметно мрачнело. Оставшись без собеседника, я окончательно заскучала. Но ненадолго. Совсем забывший обо мне Шурик целиком погрузился в разговор с трубкой. Первая же реплика меня заинтриговала.
– Секрет Афродиты?.. Говоришь, сразу трое пострадавших прямо в клинике? Покушение на убийство, так, так… Сволочи, уроды!… То есть, я про убийц, конечно. А ты уверен, что это не несчастный случай? Что-о?.. Конечно, уже выезжаю.
Он сунул телефон назад в карман и взглянул на меня с некоторым удивлением, будто ожидал увидеть кого-то другого.
– Извини! Нет покоя даже в выходной. И мне придётся уйти. Теперь уж в другой раз…
– Ничего, мы с тобой ещё выпьем пива и поболтаем, – утешила я капитана. – Когда ты раскроешь все тайны этой самой «Афродиты».
Потапов растерянно посмотрел на меня.
– А-а, ты об этом… Ну, я пошёл.
Проводив гостя до двери, я вернулась в своё кресло к недопитому пиву в стакане. Где-то я уже всё это слышала совсем недавно…
Я нагнулась и подняла с пола журнал. Взглянула на раскрытую страницу. Заголовок, набранный очень крупным шрифтом, гласил: «Новый метод Самойлова-Дмитриевского – революция в косметологии». И дальше помельче: «Каждая женщина получит шанс стать королевой». Не слишком эффектно, а уж стиль! Я сочинила бы гораздо лучше.
Цветочный веник понуро стоял в вазе на столе…
Глава третья, в которой идёт речь о несбыточных желаниях и нешуточных страстях
«Кэт ощущала мелодию всей кожей, ей казалось, будто апрельская ключевая вода пощипывает плечи. Захотелось услышать чей-то зов и откликнуться, но никто не звал»
Эрих Мария Ремарк «Триумфальная арка»
Я сидела в глубине огромной комнаты, далеко от окна, сквозь которое лился густой и пыльный поток солнечного света. Задвинулась в необъятное нутро старого уютного кресла, чтобы безжалостные лучи не выставляли меня на всеобщее обозрение. Хотя безобразной меня вряд ли кто назвал бы. Больше того, я вполне могла считать себя симпатичной, до некоторой степени даже привлекательной женщиной. В самом расцвете всех сил и ожиданий.
Мне даже тридцати не исполнилось. Фигура пока ещё стройна и подтянута. Пышные, волнистые волосы необычного, но абсолютно натурального медного оттенка спадают на плечи красивыми локонами, кожа свежá и гладкá. Если не считать гадкий прыщик чуть ниже переносицы, то я была бы в полном порядке. Неделя комплексной, но безуспешной борьбы с омерзительным признаком поздневесеннего авитаминоза ничего не дала. Скверный бугорок по-прежнему отравлял мне минуты, проведенные перед зеркалом. Но и фиг с ним, с прыщиком! Тут в тени драпировок и комнатных цветов его не может быть видно. К тому же мои блестящие распущенные локоны отвлекают взгляд.
Как я уже говорила, меня вполне можно считать привлекательной особой. Для кого угодно, кроме того, кто собственно нужен … Вот он, наконец, отвернулся от своих нот и улыбнулся.
– Ты хотела, чтобы я спел этот старый романс? Так я его прямо сейчас исполню! – Он шутливо прокашлялся, поправил тонкими пальцами воображаемую бабочку на трогательно худой шее. – Посвящается лучшей подруге… а также всем красивым бабам в моём ближнем и дальнем окружении!
Непонятно было, включили меня в заветное число красивых баб или, наоборот, выставили из этого ряда. На всякий случай я никак не отреагировала на заявленное посвящение.
Томная блондинка с вызывающе красной помадой на неправдоподобно пухлых губах вытянула и без того длинную шею и закинула точно рассчитанным изящным движением длиннющую ногу на другую, такую же. Свет из окна очень выгодно обтекал её фигуру и подчёркивал всё, что можно и нельзя, несмотря на продуманно скромное платье. Нитка безупречного жемчуга довершала портрет, вероятно, приятный глазу единственного в комнате мужчины.
Баб же тут находилось аж три: из них две красотки и третья – уже знакомая всем я. Так и убила бы эту белокурую стерву, скромно затянувшую свои соблазнительные прелести в элегантный трикотаж жемчужно-серого цвета. И другую красотку – брюнетку чёртову, наверняка крашеную, прикончила бы без колебаний, ничуть не страшась тюрьмы. Если бы мне это хоть капельку помогло. Как бы мне перейти из разряда лучших подруг в категорию красивых баб? Шут с ним, пусть я буду даже из окружения. Ближнего, разумеется. Вот и кресло моё стоит ближе всех к раздолбанному молодыми дарованиями старому инструменту.
Глуховатый, ласковый баритон обволакивал, проникал глубоко в душу внутри меня… до самых печёнок или чего-то там ещё. С романтическими метафорами у меня гораздо хуже, чем с красотой. Блондинка закатила неправдоподобно синие глаза. Якобы от восторга. Брюнетка приоткрыла блестящие от качественной косметики губы, обнажив ослепительно белые ровнехонькие зубки. Вставные, небось.
А голос звучал, так дивно, завораживающе… Неприбранная, пыльная музыкальная студия, обставленная простенькой дешёвой мебелью, становилась романтическим приютом неприкаянных бесшабашных мечтателей. Картину немного портили две абсолютно лишние фигуры: блондинка у окна и брюнетка, аккуратно прислонившая тщательно сделанную небрежную причёску к запылённому бронзовому бюсту П. И. Чайковского.
И зачем только он их сюда привёл? Не Чайковский, разумеется, а Стас. Он ведь такой тонкий музыкант, а тут ему явно не хватило художественного вкуса: этим красоткам с избытком дорогой косметики на лицах место только на подиуме. В лучшем случае. Своим присутствием они разрушают всю романтику запущенного зала с грустным Чайковским, стареньким роялем, трогательными, вылинявшими плюшевыми занавесями в тяжёлых складках.
Возможно, и я не слишком романтично выгляжу, но и фальшивую ноту в атмосферу старого дома музыки не вношу. Я не отрывала глаз от его пальцев, нервно бегающих по клавишам. Очень длинные у него пальцы, с коротко остриженными аккуратными ногтями. Большие сильные руки с узкими, ухоженными ладонями. Наверное, тёплыми и немного шершавыми.
По спине змейкой скользнула холодная струя воздуха. Я зябко поежилась, но уже в следующую секунду меня обдало жаром. И ужас! – я совсем перестала разбирать слова. Один только голос:
– Если б только я мог… дин – ди – дин. Да – дали – да…
– Тебе плохо? – вдруг обеспокоился он, оборвав песню.
Совсем не плохо, просто я сейчас упаду в обморок. Во всяком случае, очень хотелось бы упасть: ему придётся взять меня на руки и куда-нибудь уложить. Но я ведь этого не почувствую, если буду в беспамятстве. Тогда какой от обморока толк?
Жгучий романс замер на самой страстной ноте. А Стас вновь произнёс, обеспокоено и заботливо, но без малейшего намёка на нежность:
– Я могу тебе чем-то помочь?
И он совсем близко, только руку протяни – можно дотронуться. Две эффектные девушки замерли и напряглись на своих расшатанных стульях, ожидая конца странной сцены. Нужно было что-то говорить, и я сказала:
– Тут душновато немного… И одуряюще пахнет духами, – это в брюнеткин огород камешек. – Голова закружилась. Открой окно, пожалуйста. Сейчас всё пройдёт.
Не пройдёт никогда! Я так и умру одинокая и несчастная, не узнав ласки его рук, не ощутив вкуса его поцелуев. Хочется ведь всегда недостижимого. Ну мало ли вокруг меня мужчин, которые бы с радостью сделали для меня всё? Честно признаюсь себе: мало, ничтожно мало. Ни одного практически нет.
Муж Толик, пребывающий дома на нашем общем диване, купленном в дорогом мебельном салоне, – не в счёт. Его привычно кислая физиономия мне давно надоела. Как меня угораздило вступить в этот нелепый брачный союз? За пять лет опостылевшей семейной жизни нам ни разу не удалось мирно договориться ни по одному важному или даже пустячному вопросу. Никаких общих тем мы так и не нашли, совместных интересов не обнаружили.
Вечно ноющий, всем недовольный, ленивый и жадный до денег (моих, к слову сказать) Толик – вот мой удел. Ничего другого, видимо, я не достойна.
***
В просторном кабинете с окном во всю стену, с добротной светлой мебелью, сделанной на заказ, я всегда ощущала свою значимость. Здесь, в клинике я главная: уважаемая, умная… В этом кабинете я всегда уверена в себе, становлюсь красивой женщиной. А мои крупные черты лица окружающим кажутся выразительными…
Но сегодня грусть и безысходность не отпускали и тут. Тоска не рассеивалась, одиночество давило, казалось безнадёжным. Там, за пределами клиники я обычная одинокая баба, измученная бытом и мелкими семейными склоками. А хочется так немного: капельку счастья, чуть-чуть любви.
Если очень сильно хотеть, наверное, можно получить желаемого… дамского угодника, честно говоря. А ведь и Казанова, вероятно, когда-то женился. Надо бы навести справки, как там у него сложилась жизнь к закату. Хотя с другой стороны, заката бурной молодости Стаса Епифанова я не хочу. Хочу сейчас, пока он ещё такой непредсказуемый и безрассудный, жутко талантливый и недопустимо красивый! Но что за прозаическая у него фамилия – Епифанов?
Из холла послышался смех, я отложила так и не раскрытую карту очередной пациентки и вышла из кабинета.
– Ой! – заметно смутилась самая молодая наша врач Катюша Романенко, – а я как раз хотела с вами проконсультироваться, Флоренция Сергеевна, по поводу той дамы с аллергией на антибиотики, Анастасией Аристовой. Ну, вы помните, наверное, её ещё Иван Петрович к нам направил.
– Пойдёмте, Екатерина Дмитриевна, в ординаторскую, и вы мне всё подробно расскажете.
Катюша окончательно растерялась, словно я предложила ей сдать без подготовки экзамен по хирургии, или того хуже – анатомии, и судорожно замахала перед своим покрасневшим личиком глянцевым журналом, сжатым тонкими пальчиками с аккуратными коротко остриженными ногтями.
– И что с ней, с этой Аристовой? – вернула я девушку к упомянутой пациентке, удобно устроившись за большим столом и подставив собственное разгоряченное лицо легкому ветерку из приоткрытого окна. – Она не смогла пройти полный курс лечения?
– Ну да, не смогла из-за этой своей аллергической реакции, – с готовностью подхватила Катюша и выпустила вконец измятый журнал из вспотевших ладоней. – Мы назначали лечение по обычной схеме на фоне антигистаминных препаратов, но ей все равно стало плохо после четвёртой инъекции.
– Придётся попробовать курс метаболической терапии, – я придвинула к себе стопку листочков и записала новые назначения для пациентки Анастасии Аристовой, видной дамы не первой молодости, но всё ещё лелеющей надежду обзавестись уже поздним, но таким желанным ребёнком.
Катюша благодарно покивала, подхватила листочки наманикюренными пальчиками и выпорхнула из комнаты. Журнал «Красота и здоровье», раскрытый на двадцатой странице так и остался лежать передо мной на столе. Рассеянно скользнула взглядом по тексту: «Каждая женщина получит шанс…» Так уж и каждая!
***
День выдался тяжёлый. Двух совсем молодых женщин пришлось направить на серьёзные операции, к тому самому Ивану Петровичу Тимохину. Ещё одну измученную длительным лечением, непривычно по нынешним временам многодетную мать всё-таки нужно долечивать в стационаре. А она так надеялась этого избежать.
Если бы неприятный диагноз я сообщала той самой длинноногой и большеротой блондинке, была бы я сильно огорчена? В конце концов, я и сама всего лишь баба, со всеми вытекающими разнообразными эмоциями.
И бесплодие, снова бесплодие, такое тягостное и безнадёжное. А мне так нравится произносить волшебные, оптимистичные фразы типа: «У вас всего лишь… и напрасно было так переживать!» В такие минуты я чувствую себя почти всесильной владычицей этого небольшого стерильно-белоснежного мирка. Но, в сущности, эти женские тела, такие лелеемые своими владелицами, предназначаемые ими для счастья и любви, – так хрупки и ненадёжны, что иной раз и самой заплакать хочется. Пройдёт ещё лет, эдак, пять, и я привыкну ко всему и зачерствею, как и положено практикующему врачу. По-другому, верно, не бывает. Человек приспосабливается ко всему обидному и горькому довольно быстро и легко. На бесконечное сострадание сил и терпения никому не хватает.
И между всех этих печалей и болей – я сама, жаждущая своего, совсем особенного, эксклюзивного счастья. И глупо, беспричинно верю, что все эти беды пройдут мимо меня, ведь может изредка и такое случиться?
«Каждая женщина получит шанс»! Где тут у меня завалялся тот журнальчик… Вот она, статья о новых волшебных методах профессора Самойлова-Дмитриевского. «Мечта станет реальностью и останется с вами на всю жизнь». Банально и не вполне правдоподобно, но… признаться, очень притягательно. Люди никогда не перестанут верить в чудеса, особенно женщины… Вот хоть бы и я, до нелепости легко и охотно верю в обещанные профессором сказочные превращения. А что мне остаётся!
Если есть хоть какой-то шанс, я его получу за все сокровища мира. И плевать мне на любые уловки всех на свете блондинок. И очень кстати я давно не была в отпуске, кажется, года два. Или больше?
Взглянула в зеркало: белые одежды очень красят женщину, даже если это – униформа врача!
