Текст книги "Верь мне и жди"

Автор книги: Ольга Тартынская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Я послушно кивнула. Не стала спрашивать, что дальше, когда ты приедешь снова, когда мы станем мужем и женой. Мираж. Сейчас он исчезнет, и все встанет на свои места. Ты не решился поцеловать меня на прощание, только взял руку и прикоснулся к ней губами. Еще раз внимательно посмотрев мне в глаза, ты бросил:

– Пока! – и вышел.

Я не стала на сей раз с остервенением уничтожать следы твоего пребывания в моем доме. Я просто помыла посуду и вытрясла пепельницу. Мы не выпили даже трети бутылки, она так и осталась стоять на столе. Конфеты и фрукты тоже. Я взяла с блюда грушу и ушла в комнату слушать твои песни и думать…

Ты меня не любишь. Да и невозможно требовать от тебя чувств после столь краткого знакомства. Тебе одиноко после развода, ты потерян, ищешь участия и тепла. Это нормально и вполне простительно. Зачем я согласилась? Воспользовалась моментом? Но еще не все потеряно, я вправе изменить решение. А может, это всего лишь шутка, розыгрыш? Слишком жестоко. Нет, ты не можешь так шутить. Как хочется поверить!

Ты расскажешь потом, что тоже хотел только одного: поверить. Поверить в возможность начать новую жизнь со мной. Поверить в женскую верность и преданность…

Я опять никому ничего не рассказала, даже девчонкам, Кате и Шурке. Боялась, что мираж рассеется и я окажусь в нелепом положении. И правильно сделала. Во-первых, все решили бы, что я тронулась умом на почве любви к тебе. Во-вторых, ты снова исчез… Потом ты спросишь:

– Почему не позвонила?

Не знаю. Поначалу я ждала. После столь оригинального объяснения должно быть продолжение, не так ли? Однако шли дни, потом недели. Ты не давал о себе знать. Я сходила с ума, потом смирилась с мыслью, что ты передумал. Да, успокоился, встретил кого-нибудь еще и забыл обо мне. Позвонить не мог, не знал номера моего телефона. Да-да! Я сама не стала предлагать, а ты не спросил. Заехать извиниться не счел нужным, может быть, испугался. Вот и все…

Однажды без звонка явился Гошка. Я опять забыла посмотреть в глазок, и никак не могла открыть элементарный замок на двери. Верно, на моем лице отразилось такое горькое разочарование, что Гошка сразу с порога обиделся:

– Ладно, ладно, сейчас уеду. Дай только попить!

– Так есть хочется, что переночевать негде, – бездарно пошутила я, чтобы исправить неловкость и скрыть смущение.

– Про поесть – это ты вовремя.

Конечно, где это видано – сытый журналист. Я стала хлопотать на кухне и вспомнила, что мой юный друг за последний месяц раз пять звонил мне и все пять раз я отказывалась его принимать. Между тем Гошка пристроился в твоем углу (да, теперь уже твоем!) и молча наблюдал за мной. На него не похоже: молчать столько времени.

– Оль, у тебя что-то случилось? – Он все же первый заговорил.

– С чего ты взял? – Получилось громко и грубо, потому что я в этот момент скрипела духовкой.

– Я вижу.

Вот как! Я с удивлением посмотрела на него.

– У меня на лице написано, что со мной что-то случилось? – Я разозлилась почему-то.

Гошка опустил глаза и поскучнел.

– Нет, ты ответь! – несло меня. – Из чего же это видно?

– Злишься вот, похудела, побледнела.

– У меня на работе проблемы, – сказала я и чуть не разрыдалась.

Вот бы насмешила.

– Забастовка графоманов? Вам нечего печатать? Страна исписалась, фонтан иссяк?

Я с сожалением посмотрела на резвящегося юношу.

– Размечтался.

Однако злость испарилась, появилась усталость. И чего я прицепилась к мальчишке? Он не виноват в том, что я обманулась, поверила миражу, как какая-нибудь соплячка. Бог с ним…

– Тогда что? – наседал Гошка.

Тут я дрогнула.

Любимый, я обещала, что буду писать здесь честно, как на духу. Ты должен знать обо мне все, я этого хочу. Так вот. В этот момент мне вдруг захотелось припасть к Гошкиной надежной груди, плакать и жаловаться. Я так устала от одиночества и неразделенности чувств! Гошка тотчас уловил мое настроение. Он полудурашливо, полусерьезно предложил:

– Исповедуйся, дочь моя, и тебе станет легче. Неожиданно для себя я сказала:

– Пойдем погуляем?

Гошка с сожалением посмотрел на духовку, однако мужественно согласился. Но я не зверь же, сперва накормила голодного юнца, потом уж потащила гулять. Мы прошлись до Девички, побродили по парку, потом пересекли Садовое кольцо, поднялись по Пречистенке к храму Христа Спасителя. Был поздний вечер, оранжевый свет фонарей сообщал уют старинным улочкам моего любимого района, народ уже весь рассеялся. Душа понемногу исцелялась. Гошка не мешал мне растворяться в чудесных городских пейзажах. Каждый дом здесь я знаю наизусть, его историю, судьбу…

Мы присели у Энгельса передохнуть, созерцая дивный вид, раскрывающийся в перспективе.

– Так что у тебя случилось? – спросил наконец непривычно притихший Гошка. Я всю дорогу не давала ему слова молвить, рассказывала о людях, живших здесь в девятнадцатом веке, о Булгакове и его героях, населявших здешние места.

– Личная драма, – уклончиво ответила я на Гошкин вопрос.

Он удивился:

– Неразделенная любовь?

– Что-то в этом роде.

Гошка ревниво нахмурился:

– И кто же сей счастливец? Я думал, тебя, кроме Краскова, никто больше не интересует. Ну разве еще Булгаков.

Знал бы он! Мне не хотелось продолжать этот рискованный диалог и дразнить Гошку тоже не хотелось.

– Будь ты постарше… – многозначительно вздохнула я, надеясь отвлечь собеседника от лишних расспросов.

Попала в точку. Гошка вдохновился:

– Вот беда – постарше! Зачем тебе постарше? Тебе-то сколько лет? Вот так, по-настоящему, как кажется?

Я поняла, что он имеет в виду внутренний возраст. Смутилась:

– Ну… лет восемнадцать, не больше.

– А мне уже двадцать два! И кто здесь старше?

Я пожалела, что коснулась запретной темы. Что-то дрогнуло внутри. Наступила чудесная тихая ночь, заснеженная Москва засыпала, влажность сменилась легким морозцем… Я посмотрела на притихшего взволнованного Гошку и опять подумала невольно: «А что, если…» Тотчас оборвала себя, не додумав.

– Что-то я замерзла, пойдем назад, – и направилась в сторону дома.

Отправив Гошку к метро, я медленно поднялась на свой этаж.

– Ты где была? – донеслось до меня с лестничной площадки. – Я уже второй раз приезжаю.

Хорошо, что я держалась за перила, иначе бы упала. И от неожиданности и оттого, что это был ты…

– Гуляла, – не сразу ответила я. Руки так дрожали, что я не могла попасть ключом в замочную скважину.

– Одна? Ночью? – удивился ты и «догадался»: – Это у тебя хобби такое – по ночам гулять?

Я уже взяла себя в руки и посмотрела на тебя с укором:

– Нет, так получилось. И не одна я была. С… подругой.

Не знаю, зачем я солгала, просто вырвалось. Не хотелось объяснять про Гошку: все не важно, когда ты рядом. А ты, кажется, почувствовал фальшь. Внимательно посмотрел на меня, придержав за плечи.

– Что с тобой? Ты мне не рада? Не надо было неожиданно приезжать?

Мы вошли в квартиру, и только тогда я выдохнула:

– Ну что ты говоришь!

Мне хотелось только одного: броситься тебе на шею и замереть. Наверное, нужно было так и сделать, но я не решилась. Ты был смущен и несколько замешкался, снимая теплую куртку и шарф, будто раздумывал, стоит ли оставаться. Если б ты ушел, что бы со мной было?

Я быстренько прошла на кухню, чтобы разогреть мясо, каким кормила давеча Гошку. Бросила на сковородку мороженые овощи, включила чайник. Ты стоял у окна и курил в форточку. Идиллия. Будто и не расставались. У меня было столько вопросов, упреков, недоумения! Но ты молчал, и я молчала. Я исподтишка смотрела на твой профиль с тонким изогнутым носом, с губами, вытянутыми в трубочку, когда ты выдыхаешь дым. На тебе белый свитер и черные вельветовые джинсы, густые волосы коротко стриженны, высокий лоб открыт. Ты чуть-чуть сутулишься всегда, даже на сцене. Каждая черта, каждое твое движение мне знакомы до трепета.

– Я хочу тебе верить, – наконец произнес ты.

– Вы можете мне верить, – ответила я твердо.

Ты сел в свой угол и задумался. Усталость старила твои черты, но такой ты мне еще дороже. Не хотелось больше ничего знать, слышать, выяснять. Не звонил, подвесил и исчез, измучил неопределенностью – пусть! Сейчас ты здесь, и больше мне ничего не надо! Хотя нет, лукавлю: я страстно желаю, чтобы ты остался со мной. Но ведь желать этого все равно что просить небесное светило спуститься на землю.

Ты молча жевал, а я смотрела, как ты ешь. Я чувствовала, что ты готовишься сказать мне что-то важное. Ждала и боялась. Каков будет приговор? Ты встретил равную себе, из твоего небесного круга? Ты опамятовался, отрезвел и убедился в иллюзорности бегства от одиночества? Да еще таким оригинальным путем. Прошло достаточно времени, чтобы взглянуть на вещи реально.

– Ты не передумала? – спросил ты, и я вздрогнула:

– Что?

– Идти за меня. – Ты вытер салфеткой блестящие губы и подбородок и посмотрел в ожидании.

– Нет-нет, – поспешила я и смутилась.

– Хельга, ты меня не обманешь? – Твои глаза опять напомнили собачьи, мудрые и грустные.

Я отрицательно качнула головой, не в силах произнести ни слова.

– Я обо всем договорился: венчаемся в церкви Николая Чудотворца в подмосковной деревеньке. Там же и распишемся.

Я слушала тебя и думала, почему не умираю от счастья. Самый момент. Сердце больно билось, руки тряслись, и я спрятала их под стол. Тем временем наше соглашение обретало деловой, житейский характер. Ты рассуждал:

– Жить будем пока по отдельности, но это временно. Заработаю еще немного – куплю хорошую квартиру.

– Мою можно продать, – вклинилась я в твои расчеты, но тотчас одумалась. Если продадим мою квартиру, куда я вернусь в случае чего?

В случае чего? Значит, я до конца не верила в серьезность и надежность происходящего. Однако ты отмахнулся от моего предложения:

– Нет, твое – это твое. Пусть будет.

– Тогда, может, пока мы будем жить здесь, ведь вам… тебе здесь нравится?

– Да, но мне надо работать… Хотя… – ты огляделся, – там видно будет.

Мы помолчали, допивая чай. Ты опять курил, а я приходила в себя. Спросила немного погодя:

– Я могу позвать в церковь подруг? И как мне одеться?

Ты рассеянно обернулся:

– Как? Да как хочешь!

Увидев мое лицо, поспешил добавить:

– Ну, я не претендую на классическую невесту: в фате и кринолине. Не по возрасту вроде бы. Ты реши сама, как лучше, ладно? А что касается подруг, то я бы не хотел никого постороннего там. С моей стороны тоже никого не будет. Решено?

Я хотела воскликнуть: «Ну почему?!» Я ведь впервые выхожу замуж, а сколько мечталось об этом! О том, за кого выхожу, и говорить нечего. Не стала спорить, покорно кивнула в ответ. Отныне я во всем подчинялась тебе. Ты так хотел, а я любила тебя до беспамятства…

Однако ты тер покрасневшие глаза, и я поняла, что пора стелить постель.

– Спать? – спросила для верности – вдруг ты решишь ехать к себе.

– Да хорошо бы. Устал зверски. Полотенце дашь?

Ты отправился в душ, а я стояла посреди комнаты с поминутно замирающим сердцем и думала, как мне стелить: вместе или порознь? И постелила порознь, как и в прошлый раз. Тебе – на диване, себе – на раскладном кресле. Наши лежбища заняли почти всю комнату. Ты вернулся посвежевший, с мокрыми волосами, в расстегнутой рубахе. Оглядев диспозицию, весело ухмыльнулся, но ничего не сказал. Я погасила верхний свет, оставив включенным лишь торшер возле моего кресла. Ушла в душ, дав тебе возможность раздеться и лечь без свидетелей. Скажу честно: надеялась, что, пока я намываюсь не спеша, ты уснешь и тогда не возникнет никакой неловкости перед моим укладыванием в постель. Господи, как я боялась всего! Какая была закомплексованная!

Расчет оказался верным. Когда я вышла из ванной, вся благоухающая гелями, душистыми маслами и зубной пастой, ты уже спад. По крайней мере так казалось. Раздеваясь, я робко поглядывала в сторону дивана, но ты не шевелился и мирно дышал. Подойдя к окну, я открыла форточку, вдохнула морозный, свежий воздух, разбавивший сухой от раскаленных батарей комнатный дух. Все, гашу свет. Я бросила последний, полный умиления взгляд в твою сторону и нажала на выключатель. Думала, сразу усну, едва коснусь подушки, так устала от прогулки и переживаний, но не тут-то было! Твое присутствие волновало меня до дрожи. Надо же быть такой дурой, кляла я себя. Рядом со мной, в одной Далеко не огромной комнате спит воплощение моей женской мечты, а я веду себя как институтка на летних вакансиях! И откуда-то из глубины души всплыл страх: что, если во время близости (это ведь будет рано или поздно) произойдет то же, что и с другими мужчинами? Я забьюсь в панике, охваченная первобытным ужасом, как это было с Ухтомским, или ровным счетом ничего не почувствую, как с Виктором? Что, как я окончательный урод в интимном плане? Нет, надо выяснить, пока не поздно, покуда мы не обвенчались.

Но ты спишь, ты устал, ты вовсе меня не желаешь. Иначе не согласился бы так легко с моим выбором спать порознь! Приняв решение, я затряслась так, что зубы залязгали. Сейчас, сейчас я встану и подойду к дивану, скомандовала мысленно себе, и сердце мое остановилось. Пришлось немного переждать.

Сквозь шелковые шторы в комнату проникал свет уличных фонарей и рекламы. Я, как панночка из гоголевского «Вия», поднялась с постели и приблизилась к тебе, холодея и дрожа. Все! Как в омут головой – я откинула одеяло и проникла в твое тепло. Ты спал глубоко, но, почувствовав меня рядом, раскрыл свои объятия. Я прильнула к твоему горячему плечу и крепко обняла тебя. Почудилось вдруг, что я маленькая девочка и прибежала к папе, испугавшись страшного сна. Так бывало в детстве. Папа, не просыпаясь, крепко обнимал меня, и все страхи мгновенно улетучивались. Отца давно нет, да и я далеко не маленькая девочка…

Хотя что это я? Рядом с любимым мужчиной вспоминаю отца. Налицо азы психоанализа – эдипов комплекс. То-то Кате была бы пожива. Пригревшись и успокоившись возле тебя, спящего, неожиданно для себя я тоже провалилась в крепкий сон.

Ты помнишь то утро? Когда я открыла глаза, ты уже не спал, но не шевелился, боясь меня разбудить. Чмокнув меня в нос, выбрался из-под одеяла и направился в туалет, Я вскочила, набросила на себя шелковый халатик, поскорее убрала постели. Пока ты плескался в душе, сложила кресло и диван. Все, никаких следов! Надо было заняться собой, приготовить завтрак. Однако пока я умывалась, ты оделся и собрался уходить.

– А как же завтрак? – удивилась я.

– Есть не хочется. Кофе покрепче завари, – попросил ты.

Я бросилась на кухню, достала арабику, ссыпала в кофемолку. В общем, пока готовился утренний напиток, ты занимался книгами, во множестве валяющимися у меня столе, был вялым, равнодушным. Так мне казалось по крайней мере.

– Готово! – позвала я тебя, заглянув в комнату.

Что-то изменилось. Ты сидел в кресле с хмурым лицом и разглядывал что-то в руках.

– Это твое? – спросил холодно.

Ты протянул мне зелененький билет с кремлевского концерта. Откуда он мог выпасть, все ведь убрала? Сердце мое ухнуло вниз, но я не подала виду.

– Да, я была на вашем концерте, – ответила по возможности спокойно.

– Значит, ты меня знаешь? Почему ничего не сказала? – В твоем голосе слышались жесткие ноты.

– Вы ни о чем не спрашивали, – безнадежно ответила я.

Надо же, такая малость может все погубить! Но ведь это не ложь, а всего лишь умолчание! Формально я ни в чем не виновата. А не формально… Я же все понимала: ты хотел мне верить, а я тебя обманула. Но я так боялась все испортить! Разве это обман? Все внутри меня кричало, но я стояла и молча смотрела на мрачного тебя. Чтобы прервать затянувшееся молчание, невпопад спросила:

– Вы стесняетесь своей творческой деятельности? – Получилось вызывающе и нагло.

Ты усмехнулся:

– Нет, конечно. Только не хочу смешивать творчество и личную жизнь, делать ее публичной, понимаешь? Я-то надеялся, что меня будут любить не потому, что я известный певец, а потому, что я – это я.

– Ну и что из того, что я знаю, кто вы? – не вынесла я. – Что это меняет?

– Многое, – задумчиво ответил ты, вертя в руках злополучный билет.

– Ну и ладно! – взорвалась я. – Вы правы. «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». Думаю, наша договоренность теряет силу. Претензий к вам не имею.

Усиленно моргая, я удалилась на кухню, чтобы ты не видел моих слез. Расплескивая, налила кофе в чашку, поставила на пробковый кружок и сдвинула в твой угол. Надо же все-таки напоить гостя кофием. Время шло, ты не шел, и я с ужасом ждала хлопка двери.

– Коня и трепетную лань, говоришь? – насмешливо произнес ты, появляясь на кухне и потянувшись к кофе.

– Что-то в этом духе, – пробормотала я, опуская глаза. Твой ироничный взгляд волновал меня, я чувствовала, что заливаюсь краской.

– Где ты работаешь? – Надо же, поинтересовался!

– В издательстве, младший редактор.

– Придется уйти, – покачал ты головой якобы с сочувствием.

Я понимала. Меня начнут преследовать любопытными взглядами, если узнают, за кого я вышла замуж. Да и тебе лишние сплетни ни к чему. Однако все же взбрыкнула:

– Чем помешает моя работа нашей семейной жизни? Ведь могут быть и у меня какие-то цели, занятия…

Ты улыбался, но отвечал твердо:

– Цель женщины – ее семья. Думаешь, этого мало? Или хочешь походить на карьерных дамочек?

– Ну что ж… – сдалась я и пожала плечами.

Только подумала: а как же подруги, Гошка? С ними тоже придется порвать? Испугалась этой мысли и ничего у тебя не спросила…

Уходя, ты вдруг поцеловал меня своими мягкими, удивительно нежными губами, шепнул:

– Рискнем, Хельга? – и подмигнул. – Я заеду в субботу, в восемь утра, приготовься.

И дверь за тобой закрылась. Участь моя была решена.

Милый мой, я вправе была поплакать, погрустить. Это не значит, что твоя решимость испугала меня и я колебалась. Нет, тысячу раз нет. Я знала, что ты – моя жизнь. И теперь навсегда. Но мне предстояло отказаться от всего прежнего: работы, друзей, а может, и от себя самой. Невольно возникал вопрос, стоит ли того мой выбор, будет ли жертва оправданна?

Я осмотрелась вокруг. Вот он, мой маленький мир, такой привычный, родной. Мне здесь уютно. Вот мои книги, мой компьютер, мой музыка. Моя маленькая скорлупа, раковина, в которой я прячусь от внешнего мира. Как страшно покидать ее!

* * *

И на другой день на работе я все смотрела на стены, в которых провела почти пятнадцать лет, на сотрудниц, которые взрослели и старились на моих глазах и про которых я знаю все, что дозволено знать только близким людям. Хохотушку Аню Михайлову бросил муж, когда ее ребенку был год. Она тяжело переживала это, стала тихой и задумчивой. Первое время караулила мужа возле дома его новой пассии, не подходила, только смотрела издалека. Теперь ей сорок, замуж больше не вышла, вся ее жизнь в Артемке. Только о нем и говорит. На ее столе множество сыновних фотографий, от садовских до нынешних, где он смотрится уже вполне юношей. У Ани теперь новая забота – впереди институт. Надо подготовить, чтобы поступил на бюджетный, да и денег подкопить. Не приведи Господь, не поступит, тогда придется оплачивать учебу все пять лет. Одной не потянуть.

У ответственного секретаря Марии Александровны двое взрослых сыновей. Тоже, можно сказать, росли на моих глазах. Муж – мидовский работник, всегда был выездным. Мария Александровна одевалась как картинка, да и теперь все в порядке. Ей пятьдесят пять, выглядит чудесно, хотя перенесла несколько операций по женским делам. Переживает из-за младшего сына, который стал художником и много пьет в творческих кризисах.

Лариса Васильева, младший редактор… В свое время она невзлюбила меня, видя почему-то соперничество там, где его не было. Она приложила много усилий, чтобы не дать мне продвинуться по карьерной лестнице. Все потому, что ревновала к Олегу Сергеевичу, главному редактору. Олег – мой бывший однокурсник, он меня и устроил в издательство. Конечно, отношения у нас были товарищеские. Лариса же испытывала к нему романтические чувства, несмотря на то что Олег был давно и глубоко женат. История любви Васильевой долгое время была предметом всех редакторских сплетен. Потом наконец Лариса вышла замуж, наши отношения в корне изменились. Она отчего-то выбрала меня в конфиденты и в обеденный перерыв делилась со мной интимными подробностями своего брака. Впрочем, Лариса могла не бояться разглашения секретов – я никогда не была болтлива.

Гошка… С ним я познакомилась здесь.

Словом, мой маленький коллектив, в котором я прожила основательный кусок жизни, был мне дорог как часть этой жизни. Распрощаться с ним навсегда – значит утратить прошлое. Я никогда не общалась с коллегами вне редакции. Выходит, как только я уйду с работы, эти люди навсегда исчезнут из моей жизни.

Что же останется? Гошка? Однако общение с ним в сложившейся ситуации вряд ли будет возможно. Значит, и с ним придется проститься. Подруги?..

Мои размышления прервала Аня Михайлова:

– Оль, зайди в верстку, тебя просили. Оля! О чем думаешь?

– О замужестве, – вздохнула я.

Все повернули головы в мою сторону (мы помещались в двух небольших комнатках, где столы с компьютерами стояли впритык, а подоконники и шкафы были завалены книгами). Лариса, казалось, подпрыгнула на месте от любопытства.

– Неужели решила-таки спуститься на грешную землю? – весело поддела меня Мария Александровна. – И кто же он?

Поверишь ли, мне так захотелось все рассказать этим не очень близким мне людям! Я знаю, между собой они частенько обсуждали мое стародевичество, гадали, есть ли у меня любовник, расспрашивали Олега. Бывало, задавали неожиданные вопросы, желая проникнуть в мою личную жизнь. И теперь я их основательно заинтриговала. Однако, прекрасно понимая, что не имею права говорить о тебе, чтобы не навредить, я солгала:

– Бывший однокурсник.

Кого может заинтересовать бывший однокурсник? Однако вопросы посыпались как из рога изобилия.

– Чем занимается?

– Богат?

– Был женат?

– Разведен?

– Квартира есть?

– Машина?

– Дети?

И уже в конце:

– Как зовут?

Я ответила только на последний вопрос:

– Николай, – и звучание твоего имени пробудило во мне прежний трепет.

Я вспомнила, как спала, положив голову тебе на грудь, и твое дыхание укачивало меня как волны. Наверное, выражение моего лица в тот момент было весьма красноречиво, потому что Лариса перепрыгнула со своего стула на стул, стоявший возле меня, и, приблизив лицо, громким шепотом спросила:

– Ты уже спала с ним? Как он? Теперь такие мужики пошли…

– Восхитительно! – честно ответила я.

Да, верно, я выглядела неприлично довольной, иначе почему Лариса так позавидовала? А на ее лице читалась неприкрытая зависть.

– Ну так про нас не забудь. Ждем приглашений на свадьбу! – наставляла Аня Михайлова, оторвавшись от компьютера.

Я пожалела, что проговорилась. Как теперь избежать поздравлений, а то, чего доброго, и подарков? И как не ответить приглашением?

– Свадьбы не будет, – охладила я публику. – Просто распишемся, и все.

– Это вы зря, – покачала головой Мария Александровна. – Сколько раз замечала: если не по обряду – долго не живут вместе!

– Да нет же, наоборот! – возразила наша корректорша Ирина Петровна. – Стоит убухать кругленькую сумму в роскошную свадьбу, месяц – и, глядишь, разлетелись!

Тут поднялся спор, и внимание аудитории с моей персоны переключилось на животрепещущие вопросы. Я сделала вид, что работаю. Уткнулась в компьютер, открыла твой официальный сайт, чтобы взглянуть хотя бы на фотографию. Забывшись, долго созерцала твою обаятельную улыбку.

– Славный мужик! – раздалось у меня над ухом. – Поет чудесно, красивый, в свои сорок пять выглядит потрясающе. Как он мне нравится!

Это Аня потянулась за чайником, стоявшим на подоконнике, и загляделась в мой компьютер. Я почувствовала себя Штирлицем на грани провала. Хуже всего, однако, было то, что мое сообщение вызвало жадный интерес у Ларисы. Она подкараулила меня в курилке, когда я пошла в туалет, и набросилась с вопросом:

– Ну расскажи же, как у вас все?

– Что все? – не поняла я, погруженная в свои мысли.

– Он был женат или ждал тебя? – приготовилась Лариса к долгой беседе.

– Был, – невольно ответила я, отмахиваясь от дыма ее сигареты:

– Развелся или только обещает? Не верь, пока сама не увидишь в паспорте штамп!

– Развелся, – уныло ответила я и сделала движение к кабинкам.

– Штамп видела? – хищно поинтересовалась Лариса, хватая меня за рукав кофточки.

– Нет. – Я выдернула рукав.

– Проверь обязательно!

– Проверю, конечно, – пообещала я и скрылась за спасительной дверцей.

Язык мой – враг мой. Не так уж много и говорю, но если заговорю!.. Ты часто упрекаешь меня за это.

Зачем я только сболтнула о замужестве? Более того, когда вышла, я еще сообщила ожидающей меня Ларисе:

– Наверное, придется уйти с работы…

– Да ну! – опешила сотрудница. – Зачем?

Действительно, зачем?

И уже вечером, ужиная в одиночестве, я снова пережила сомнения. Милый мой, я обещала рассказать все, чтобы ты понял, почему я так поступаю. Да, я металась и терзалась, ища объяснения твоему предложению. Почему я? Ведь ты меня не любишь, не любишь… Да захоти ты, самые лучшие, самые юные, самые красивые, самые талантливые будут у твоих ног! И потом, зачем эта секретность? Ты не желаешь вводить меня в свой круг, знакомить с друзьями? Ты стыдишься меня? Тогда тем более: зачем?!

К ночи я уверилась, что это дурная шутка судьбы, временное помутнение рассудка и я – лишь случайная жертва… Мне стало так горько, что я проплакала полночи. Утром, совершенно обессиленная, я приняла решение отказать тебе…

А днем мне на работу позвонил Гошка и напросился на ужин. Я рисковала: что, как тебе придет в голову заглянуть к «невесте» до венчания? Но Гошка был необыкновенно настроен, с грустью вспоминал нашу давешнюю прогулку. Я неуверенно произнесла:

– Ну заходи, только ненадолго, ладно?

Весь день я пребывала в рассеянности, чем заслужила двусмысленные шуточки сотрудниц. А я думала, как позвоню тебе и откажусь от венчания. Какими словами? Как объясню? Мне так был нужен совет человека понимающего и участливого! Но, кроме тебя, его некому было дать, такой парадокс…

Гошка и впрямь переменился с той прогулки. Он будто повзрослел в одночасье. Притих, посерьезнел. Даже ел не так жадно, как обычно. Я тоже была не столь гостеприимна, как прежде. Думала о своем, налила гостю кофе вместо чая и придвинула пепельницу, хотя он бросил курить.

– Твои личные дела в порядке? – поинтересовался Гошка без тени насмешки.

– Да что ты! – махнула я рукой и чуть не заплакала.

Он не стал вдаваться в подробности, видя мою нестойкость. Пока я мыла посуду, Гошка ушел в комнату и подозрительно притих. Затем явился с растерянностью на лице:

– Оль, а где диски Краскова, я ни одного не нашел?

Я воровато опустила глаза.

– Ну, я… убрала их.

– Зачем?

– От девчонок. Они все меня пилят, что я зациклилась на Краскове. Вот, решила доставить им удовольствие. И портреты все убрала, как видишь.

Гошка в недоумении пожал плечами:

– Ну дай какой-нибудь альбомчик, я поставлю.

Я вытерла руки и полезла в свой тайник. Тут зазвонил городской телефон. Бросив все, я схватила трубку и съехала в кресло.

– Хельга, привет! – звонко раздалось из трубки. – Ты помнишь, что послезавтра суббота? Готовишься?

Гошка смотрел на меня с интересом, а я краснела, как девица на выданье. Промямлила в трубку:

– Да, конечно. Вы… ты приедешь?

– Нет, Хельга. Мы сейчас пишем, работы на сутки. Увидимся в субботу, хай?

– Хорошо.

Вот и отказала, вот и поговорили. Я ненавидела себя. Возможно, не будь здесь Гошки, я все же решилась бы на серьезный разговор. Однако ты так спешил, тебе вовсе не до меня было…

– Какой завтра день? – спросила я Гошку, который продолжал смотреть на меня с ревнивым интересом.

– Пятница.

– Как, уже? – оторопела я.

Казалось, назначенный срок не скоро и я успею все продумать и переменить. А ведь у меня даже платья подходящего нет! И головной убор нужен для венчания. Если это не фата, то что должно быть? Я и не заметила, что мысленно уже видела себя твоей невестой. Пересчитала наличность (конечно, мысленно, не на глазах же гостя это делать!), прикинула цены и что я могу купить на мои гроши. Я так погрузилась в себя, что не заметила, как Гошка вышел из комнаты, так и не поставив диск и не послушав твоих песен. Опомнилась, когда мой юный друг заглянул в комнату и сообщил:

– Я ушел.

– Постой! – виновато засуетилась я, выбегая в прихожую. – Ты не сердись, я расстроена слегка.

– Да уж… – пробормотал Гошка, поправляя мне выбившуюся прядь.

Глаза его были грустны, но я ничем не могла помочь. Сама запуталась, измучилась, нуждалась в помощи. Да, в любви все эгоисты… Гошка вздохнул и скрылся за дверью.

Пятница – короткий рабочий день. На всякий случай я перехватила денег у Марии Александровны и решила после работы пройтись по магазинам. Ты знаешь, для меня это всегда испытание, будь то продовольственные, тряпичные или хозяйственные магазины. Только в книжных я чувствую себя недурно, однако и там меня всегда угнетает несоответствие желаний и возможностей. Сколько всего издают сейчас! И все хочется. Даже теперь, когда я многое могу себе позволить, цены останавливают мой колоссальный аппетит. Теперь по магазинам ходит Лида, и даже если мне нужно выбрать что-то себе, я беру ее с собой, чтобы советоваться.

Я позвонила с работы Шурке, в школу. Ее долго искали, хотя занятия давно уже закончились.

– Шур, ты занята?

– Ой, сто лет не болтали! Давай вечерком созвонимся, ладно? У меня тут двоечники переписывают диктант. Еще надо проверить и оценки выставить…

Я набрала номер Катиного мобильника. Оказался отключенным. Попробовала звонить ей домой – тишина. Подумала, не попросить ли Ларису составить мне компанию для похода в магазин. Но тогда пришлось бы отвечать на ее нескромные вопросы. Нет, это выше моих сил. Отправилась одна, плохо представляя, что мне надо. Зайдя в торговый комплекс в Охотном ряду, побродила, удивляясь ценам. Скоро заболела голова, я стала задыхаться. Выбралась наверх, пошла по Тверской, понимая, что здесь мне и подавно не место.

И только дойдя до памятника Маяковскому и свернув на Садовую, я набрела на небольшой магазинчик, где нашла оригинальный костюм из светлого льна (хотелось все же светлого!). К костюмчику еще прилагался головной убор в виде аккуратной нитяной шапочки, украшенной льняными цветами. Цена, конечно, была для меня непосильной. Я отдала за костюм все, что у меня было, но того стоило! Приветливая девушка с бейджиком «Лена» проводила меня в примерочную кабинку, где я облачилась в стильные тряпочки и некоторое время изучала себя, чудесно изменившуюся. Спросила Лену:

– Как вы полагаете, в этом наряде можно выходить замуж?

Девушка если и удивилась вопросу, то не подала виду. Она улыбнулась и ответила: