Текст книги "Верь мне и жди"
Автор книги: Ольга Тартынская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
– Помнишь Ваню? Он молодец, добился возобновления работ, нашел спонсоров. Коле спасибо, помог!
Уже догадываясь, я спросила:
– Он был здесь?
Настя выдержала мой взгляд.
– Был.
– Давно? – с падающим сердцем снова спросила я.
– Да нет. Недели две назад.
Это значит, сразу после фестиваля…
– И он был не один, – не спрашивая, а утверждая, сказала я.
Настя кивнула, и в глазах ее ясно читалось сочувствие.
– И вы его приняли? – с горечью спросила я.
К горлу подступил комок, я насилу удержалась, чтобы не заплакать. Ну уж нет! Кругом враги, а я буду плакать…
– Знаешь, это третья по счету девица, которую Николай привозит к нам. Ты, конечно, не в счет. – Настя сердито теребила салфетку. – Я не знала наверняка, что их связывает, – нам он сказал, что она певица, а он продюсер. И все.
Я усмехнулась:
– И ты ни о чем не догадалась!
Настя тяжело вздохнула:
– Догадалась, конечно. Это понятно было с первого взгляда.
Я застонала и невольно схватилась за сердце. Что-то в последнее время оно стало шалить. Настя без слов вскочила и убежала на кухню. Через минуту явилась с сердечными каплями и велела выпить. Я послушно проглотила горькую жидкость. Боль в сердце прошла, а от другой боли лекарства нет.
– Батюшка говорил с ним, – продолжила Настя, когда мне немного полегчало.
– Что Коля сказал? – со смутной надеждой спросила я.
Настя не ответила. Лиза захныкала, уронив печенье на пол, и она отошла к ребенку. Я не могла больше ни куска проглотить, напряженно ждала ответа. Настя занялась дочкой, помыла ей мордашку и ручки. Наконец села за стол, посадив Лизу на колени. Все это время я провела в нервном ожидании.
– Я поняла, что Коля не собирается разводиться, ему и в голову это не приходит.
Не могу сказать, что это меня утешило. Пока не собирается, но все может измениться, если она будет настаивать на разводе. А если она забеременеет?
– Понимаешь, теперь все зависит от тебя, – продолжила Настя, со страданием глядя на меня. – От твоего терпения и выдержки. От твоего милосердия. Будь к нему милосердна, подожди немного…
Вот заладили! Чтобы не отвечать, я переменила тему:
– Ой, я забыла про подарки! – И взялась доставать из сумки гостинцы детям и взрослым.
Настя безучастно смотрела на мою суету. Видимо, она и впрямь принимала близко к сердцу нашу драму. Следующая ее фраза окончательно сразила меня. Настя погладила Лизу по голове и тихо произнесла:
– Ты бы чувствовала себя увереннее, будь у вас дети…
Я зарыдала, уронив сумку на пол. Сквозь рыдания силилась объяснить Насте, что давно уже не пью таблеток, но это ничего не меняет. Верно, Бог не дает нам детей против твоего желания. Ну и надо все-таки чаще быть вместе, чтобы зачать младенца…
Когда отец Александр вернулся из храма, я засобиралась домой. Водитель, отобедав, давно уже дремал в машине.
– Прости, – прошептала я Насте, пока отец Александр умывался. – Детей напугала, мерзкая баба.
– Держись. – Она взглянула мне в глаза с пониманием. – Не пори горячку, все еще может наладиться. Только дай тебе Бог терпения.
Мы поцеловались на прощание. Поблагодарив и пожелав мира их дому, я уехала.
Возвращение домой опять было мучительным. Кучка девчонок, твоих поклонниц, несла свою привычную вахту у подъезда. Увидев меня, девицы зашептались и неприлично уставились прямо в упор. Я мужественно прошагала мимо них, держа голову и спину. Вошла в квартиру и с тоской осмотрелась кругом. Одиночество лезло из всех щелей, если перефразировать классика.
Едва смыв дорожную пыль, я позвонила Шурке. Ее не было дома. При желании еще можно было успеть встретиться с девчонками, однако мое состояние вовсе не предполагало непринужденности в общении. «Только испорчу им настроение», – подумала я и не стала звонить Кате на мобильный. Но сидеть дома было невыносимо. Я решилась на то, что запрещала себе вот уже два года: позвонила Гошке. Сердце мое бешено колотилось, пока я ждала ответа.
– Я слушаю, – раздался в моем ухе мелодичный женский голос.
Я раскрыла рот и ничего не произнесла. Воровато затаившись, немного послушала недоуменные «Алло?» и нажала на кнопку. Так делают твои многочисленные поклонницы. Они звонят и дышат в трубку, слушая мой голос. Все надеются, что подойдешь ты. Когда подходишь ты, тоже дышат, но не бросают трубку, пока ты сам ее не положишь. Однако ты подходишь к телефону крайне редко, потому что дома почти не бываешь…
«Проявить милосердие», «понять», «простить»… А кто проявит милосердие ко мне? Это я нуждаюсь сейчас в помощи и поддержке! Почему должна быть сильной я – слабый пол, женщина? Почему должна щадить и понимать тебя, когда ты счастлив и ни в чем себе не отказываешь? Это я, я сейчас забыта, брошена, предана! Это я переношу унижение, вызывая сочувствие и сострадание, как ущербное, неполноценное существо. За что, любимый? «Мой милый, что тебе я сделала?»
Я напилась. И на этот раз мне помогло. Но выпито было много, очень много. Я добивалась беспамятства. И добилась. Хвала Богу, не наделала глупостей, кроме одной. Я снова позвонила Гошке, а когда трубку подняла молодая (судя по голосу) женщина, я спросила заплетающимся языком:
– Я могу говорить с Георгием?
На том конце трубки задали самый отвратительный из всех вопросов:
– А кто его спрашивает?
– Коллега! – коротко ответила я.
Там секунду колебались, потом ответили:
– Его сейчас нет, он в командировке.
– Когда будет? – выговорила я с трудом, но нагло.
– Дня через два позвоните. – И торопливо: – Ему что-нибудь передать?
Я кивнула, хотя меня не могли видеть, и ответила:
– Передайте, что звонила Краскова…
Как там у Шекспира? «А дальше – тишина» или «Остальное – молчание». В зависимости от перевода…
Я позвонила Гошке через три дня. Будучи в здравом уме и твердой памяти. Маловерная, малодушная дрянь! Зачем? Что я хотела от него? Ну уж определенно не продолжения романа. Тоска так доняла меня, что не спасали ни занятия в фитнес-клубе, ни вино, ни поверхностное общение с Мариной и Лидой.
На этот раз трубку взял он сам.
– Привет, Оль, – сказал Гошка спокойно. – Мне передали, что ты звонила.
У меня что-то дрогнуло внутри, когда я услышала до боли знакомый голос. Я прикинулась веселой и беззаботной:
– А чей это красивый голосок отвечал мне тогда?
– Это моя жена Лена.
На меня словно ушат ледяной воды опрокинули.
– Давно ты женат? – силясь не выдать своего разочарования, спросила я.
– Два месяца.
Я замолчала и, как ни напрягалась, не могла придумать продолжения разговора. Пауза становилась неприличной. Ее нарушил сам Гошка.
– А что мне было делать, Оль? Я видел вас вместе… Думаешь, мне было легко?
Я сглотнула колючий комок в горле и произнесла как можно непринужденнее:
– Но теперь у тебя все хорошо?
– Да, – ответил тихо Гошка.
– Прости меня, дуру, что побеспокоила. За все прости. Будь счастлив!
Я положила трубку и расплакалась. Последняя ниточка, связующая нас с Гошкой, навсегда оборвалась. К лучшему, утешала я себя. Не будет больше соблазна. Женатый мужчина – это табу. У него все хорошо, надо порадоваться за моего юного друга (бывшего друга) и внутренне отпустить его с хорошим чувством… Прощай, Гошка.
Да, любимый, я опять была готова совершить безрассудство. От одиночества и отчаяния. От тоски по тебе, от обиды за мою попранную женственность, от печали по несбывшемуся материнству.
Ты не звонил и не приезжал, словно меня и не существовало в твоей жизни. Я решилась позвонить сама, чего никогда не делала, давая тебе свободу маневра. Не дозвонилась: телефон оказался вне зоны доступа. Приближался сентябрь, а значит, твой отъезд в Индию. Ну и я уезжала на юг, рискуя так и не увидеть тебя перед отъездом, а значит, продлить разлуку еще не менее чем на месяц. Марина же откровенно радовалась предстоящей поездке. Мы заказали билеты на десятое сентября. Еще оставалась маленькая надежда, что ты вспомнишь обо мне и хотя бы позвонишь. Сборы несколько отвлекли от навязчивой идеи, и я опомнилась только в поезде, который катил нас с Мариной в южном направлении.
Если бы не моя внутренняя тревога и тоска, как бы я радовалась дороге, путешествию! Я так давно не была у моря. Оставалась надежда, что море излечит меня. В купе с нами ехала супружеская пара, без конца выяснявшая отношения. Когда мы обедали в вагоне-ресторане, Марина сказала:
– Вот посмотришь на таких, никогда не захочется замуж.
– Сейчас мало кто стремится замуж, – заметила я равнодушно. – Вот вы, Марина, почему не замужем?
Я спросила мимоходом, не ожидая серьезного ответа, но Марина вдруг вспыхнула, занервничала, подозвала официантку и заказала вина. Только тогда ответила:
– Я расскажу вам как-нибудь при благоприятных обстоятельствах. Сейчас не буду. Не обидитесь?
– Да нет, – пожала я плечами.
Опять ворохнулись в душе подозрения, хотя никаких оснований для них не было.
– Это связано с моим мужем? – в лоб спросила я.
Марина удивленно посмотрела на меня:
– Нет, что вы. Мне очень нравится Коля, но больше как творческая личность. Оставьте ваши подозрения: у нас никогда ничего не было и не могло быть.
Я покосилась на нее с испугом. Только не это! Не хватало еще мне влипнуть в нетрадиционные отношения! Марина тем временем разлила вино по бокалам и предложила:
– Давайте выпьем на брудершафт! Сколько можно «выкать»?
Я испугалась еще больше. Ну вот, начинается! Придумать ничего не успела, пришлось выпить и поцеловаться с Мариной.
– На ты? – с улыбкой спросила она.
Я молча кивнула, наливая себе еще вина.
– И давай отдыхать! У нас впереди море, приключения. Полная свобода! Этим надо насладиться, – вещала Марина, и я чувствовала, что постепенно заражаюсь от нее легкостью и бесшабашностью.
Вскоре страхи мои забылись, а переход на ты и впрямь сделал наши отношения теплее.
Мне очень понравилась квартирка Марины, небольшая, но уютная. Она располагалась в старом доме сталинской постройки, но совсем недавно была отремонтирована и обставлена со вкусом. Из окон открывался чудесный вид на море, до которого было рукой подать. Райский уголок. Я поняла, почему Марина всякий год едет сюда, а не в Турцию или на Мальдивы. Тотчас по прибытии, не разбирая вещей, прихватив купальники, мы помчались к морю. Спуск на пляж украшали кипарисы и пирамидальные тополя, воздух был насыщен пьянящими ароматами, к которым примешивался запах моря. Я почти физически чувствовала, как живительные силы вливаются в мой потрепанный организм.
Вода была прохладная, не как в июле, приятно освежала. Я с наслаждением плавала, качалась на волнах, лежала на воде с закрытыми глазами и ни о чем не думала. Марина плавала как русалка. Ее голова едва виднелась в золотой дали. Да, в каждом из нас живет язычник, который жаждет слиться с природной стихией! Как хорошо…
Когда мы проходили по пляжу, мужчины провожали нас заинтересованными взглядами. Занятия в фитнес-клубе не прошли даром, мы были в прекрасной форме. Теперь еще загорим (от солярия в Москве мы отказались)! Когда мы сели в кафе на набережной, чтобы выпить по стакану свежевыжатого сока, Марина подмигнула мне – молодые люди за соседним столиком как по команде повернули головы в нашу сторону.
– Ну как, пускаемся во все тяжкие? – озорно спросила она.
– То есть? – удивилась я.
– Ну, хотя бы похулиганим? – Она указала глазами на соседний столик.
– Вообще-то я не склонна к авантюрам, – неуверенно сказала я.
– Но так же скучно будет!
К нам уже подходил молодой парень – лет двадцати восьми.
– Девушки, вам можно предложить бокал шампанского?
– Один на двоих? – улыбнулась Марина.
Ободренный ее улыбкой, молодой человек присел на свободный стул.
– Обижаете. Ну так как?
Он взглянул на меня цепким, оценивающим взглядом.
– А может, что-нибудь покрепче желаете?
Ответила Марина:
– Помилуйте, мы не пьем с утра.
– Я вас понял! Встречаемся вечером, на этом же месте. В девять вас устроит?
Только я хотела отшить прыткого молодца, как Марина сказала:
– Мы подумаем.
Парень взял мою руку, и не успела я опомниться, как он поцеловал ее и произнес, глядя мне в глаза:
– До встречи. Очень надеюсь.
Он отошел к своему столику, где его ждали приятели, и кивнул им в знак удачной дипломатии.
– Они что, не могли найти кого-нибудь помоложе? – удивилась я.
– Могли бы, конечно. Но сколько проблем! Ведь можно напороться весьма серьезно. Нет, они все правильно делают. Ищут самый беспроигрышный вариант.
– Это мы – беспроигрышный вариант? – возмутилась я.
Марина усмехнулась:
– Зрелые дамы постбальзаковского возраста – самый беспроблемный вариант. Обе стороны знают, чего хотят.
– Не староваты мы для них? – спросила я и вспомнила Гошку с Мирославом. Что за напасть! Я грежу только о тебе, о моем вовсе не юном муже, а ко мне липнут зеленые юнцы. Кому сказать, со смеху помрут…
– Нет, не скажи, – ответила Марина. – В нашем возрасте есть очарование зрелой красоты, опыта, личностной оформленности. Они все чуют, подлецы.
– Что будем делать? – спросила я по дороге домой.
– Сейчас сходим на рынок и накупим овощей и фруктов, – вдохновенно изрекла Марина.
– Нет, с этими ребятами?
– По настроению! – беспечно махнула она рукой.
Я пожала плечами, и до вечера мы не возвращались к этой теме. Смыв с себя соль, мы отправились на рынок. Южное изобилие почему-то не исключало высоких цен, но мы не торговались. Слюнки текли, так хотелось поскорее съесть все это. Марина отошла купить домашнего вина, а я сторожила пакеты и рассматривала музыкальные диски на лотке. Вспомнив, что видела у Марины музыкальный центр, решила купить какой-нибудь из твоих альбомов. Я ведь ничего не взяла с собой, а здесь сразу же затосковала по тебе и твоему голосу. И вдруг мой взгляд выхватил знакомое название. Еще не поняв, в чем дело, я задрожала. На компакте славянской вязью было выведено слово «Коловрат», а с обложки смотрела светло-русая красавица с ясными глазами. Она, твоя нимфа. Выпустили, значит, ее альбом…
Я взяла в руки диск и долго рассматривала со всех сторон. Имя продюсера нигде не значилось. Может, и не было ничего? Мне приснилось?
– Это она? – услышала я и вздрогнула.
Марина из-за моего плеча смотрела на обложку.
– Хороша, ничего не скажешь, – вздохнула она.
Я не стала спрашивать твоих дисков, купила этот.
– Зачем? – покачала головой Марина.
– Хочу послушать, насладиться еще раз!
Надо ли говорить, что настроение мое было безнадежно испорчено. Всю дорогу домой мы молчали. Правда, пакеты были тяжелые, не до болтовни. Марина еще купила трехлитровую канистру домашнего вина.
– Будем пьянствовать! – потрясла она канистрой, когда мы пришли домой. – И расслабляться.
Я только уныло усмехнулась.
– Вино вкусное, я пробовала. Пьешь как компот, а потом ноги заплетаются.
Я напрасно беспокоилась по поводу твоих записей: в фонотеке Марины были собраны все твои альбомы.
– Послушаем? – помахала я перед носом Марины компактом группы «Коловрат».
Подруга опять неодобрительно покачала головой, но возражать не стала.
– Мы голодные? – спросила в раздумье.
– Не очень. Разве можно в такую жару есть что-то тяжелое? Фрукты и еще раз фрукты, – ответила я равнодушно.
– И вино! – добавила Марина и унеслась на кухню готовить нам завтрак или уж обед. Я тем временем разобралась с музыкальным центром и поставила диск на прослушивание.
– Да разве это жара? – продолжила разговор скрипачка, внося поднос. – Я потому и люблю сентябрь, что погода мягкая… Эй-эй, мы так не договаривались!
Я ничего не могла с собой поделать. Едва услышала ее голос, тотчас представила лес, ночь, озеро…
– Та-ак! – Марина быстро налила вина в бокал и скомандовала: – Выпей.
Я послушно выпила и насилу взяла себя в руки. Марина налила еще вина – себе и мне. Мы закусывали дыней и пили, пили. Тогда-то Марина и поведала мне свою историю. Я вкратце расскажу ее тебе, потому что знаю: ты никогда никому не выдаешь чужих тайн.
Она была любовницей известного, ну очень известного человека. Познакомились на концерте, когда Марина исполняла любимого Моцарта. Я сама могла убедиться, как ее талант воздействует на слушателя, поэтому поверила без слов во все, что она рассказывала. Этот человек влюбился в нее без памяти именно на концерте. Поднес ей корзину цветов, пригласил в ресторан. Она приняла приглашение, потому что давно уже испытывала к нему интерес. Возможно, даже влюбленность, но он был из небожителей, а она для него – лицо в толпе. То есть у Марины не было ни малейшего шанса, и тут вдруг – такое чудо! На концерте он оказался случайно, а увидев и услышав Марину, влюбился в нее как мальчишка. Конечно, он был женат, двое детей, но Марина не желала ничего знать и кинулась как в омут головой. Пусть недолго, но отлюблю свое! Она сразу же поняла, что этот человек – ее единственный. Конечно, было трудно, порой невыносимо. Приходилось скрываться. Его лицо знала вся страна, за ним шло постоянное наблюдение. Марина сделалась заправским конспиратором. Даже мама не знала, кто возлюбленный ее дочери.
Господин N снял для Марины квартиру, где они вели свое тайное существование. Бывало, не расставались по нескольку дней, а для всех он был в секретной командировке. Марине пришлось бросить оркестр, сольную карьеру. Она должна была принадлежать только ему! И ждать. Ждать порой неделями, месяцами. Она сходила с ума от тоски, от ревности. Смотрела телевизор, чтобы увидеть своего любимого. Жить своей жизнью, уходить надолго из дома она не могла: боялась пропустить его неожиданное появление. Однажды поняла, что беременна. Купила тест, он подтвердил беременность. Опьянев от счастья, Марина ждала своего возлюбленного, чтобы сообщить ему о радостном событии.
Господин N пришел в ужас. К тому времени журналисты беспрестанно преследовали его, копались в грязном белье, разнюхивали компромат. Поддерживать отношения становилось все труднее. Это могло повлиять на высокое положение господина N. Марина уверяла, что никто не узнает, от кого этот ребенок, но ее любимый был непреклонен. Он настоял на аборте и сам отвез Марину в клинику…
Прошло еще немного времени, и он объявил любовнице о полном разрыве. Да, он по-прежнему любит Марину, но их отношения стали достоянием «желтой прессы», и это бросает тень на репутацию господина N. Он не имеет права на личные чувства, занимая такой высокий пост. Он должен думать о благе страны. Марина вернулась домой, к маме. В первую же ночь она выпила все снотворное, что было в доме. По счастью, маме не спалось, она пошарила в аптечке в поисках таблеток и, ничего не найдя, зашла к Марине. Сразу все поняла и вызвала «скорую». Дочку успели откачать.
Когда Марина очнулась и увидела рядом постаревшую, сгорбленную мать, она поняла, какую боль причинила ей. Не подумала о самом родном человеке, когда глотала таблетки. Желание искупить свою вину, вернуть маме радость заставило ее встать и жить дальше.
– Видишь ли, – говорила Марина слегка заплетающимся языком, – я полностью растворилась в нем, я была его тенью, дышала им, жила им. У меня ничего не осталось своего! Я забросила музыку, я потеряла себя. Полная деградация личности. Помнишь, у Тарковского в «Солярисе» Хари ни секунды не может без Кельвина? Потом все спокойнее становится, потому что очеловечивается, становится личностью. И вот мне заново нужно было очеловечиваться. Или, как у Блока, «вочеловечиваться».
Она потрясла канистру, в которой на дне еще плескалось вино, и наполнила бокалы.
– Я сотворила себе кумира из земного человека, а он оказался обыкновенным, со слабостями, нормальным. Он не виноват в том, что я сотворила кумира. Человека надо любить таким, какой он есть, и не забывать о себе. Тоже как-никак Божье творение. А уж если тебе дается Божья искра, талант, то зарывать его в землю – большой грех. А я стала рабой любимого человека, принимавшей от него все, даже то, что «терпеть без подлости не можно». И я поплатилась тем, что больше не могу любить, не могу даже просто влюбиться. Чистый секс, не больше. И то в редких случаях…
Мы еще выпили, но я не пьянела, потому что рассказ Марины волновал меня больше, чем вино. Она продолжала:
– Я долго возвращалась к себе. Возобновила занятия музыкой, устроилась в оркестр. Прежнего взлета, вдохновения, успеха больше не было. Я и это растеряла. Талант не терпит предательства. Нет-нет, не возражай. Ты не слышала меня десять лет назад! Нельзя утратить свое «я» без последствий. Я ведь заново родилась, и нужно было начинать все сначала.
Когда вина в канистре не осталось, Марина устало спросила меня:
– Ты понимаешь, почему я тебе все это рассказываю?
Я молча кивнула. Марина улыбнулась:
– Когда я увидела тебя впервые, подумала: «Вот такая же дурочка! Сходит с ума со своим Красковым, растворяется в нем, ничего себе не оставляет!» Я узнала себя. Такой близкой, родной ты мне показалась. Подумала, что ты бы меня поняла. Вот и навязывалась со своей дружбой. Еще хотела предупредить трагедию. Думала, это в моей власти и компетентности. Мнила: раскрою тебе глаза на твоего бесподобного Краскова, тем и спасу. Но оказалось, ты сама все прекрасно понимаешь, только иначе не можешь. А я тебе говорю: почувствуешь, что совсем теряешь себя, предаешь, – уходи, спасайся. Он переживет.
Я с сомнением смотрела на подругу:
– Но как же, мы обвенчаны… Разве я не должна быть терпеливой, во всем его слушаться?
Марина горячо возразила:
– Если на то пошло, в Евангелии ничего об этом не сказано. Плоть едина, да. Но к душе женщины требования такие же, как и к мужской. Где сказано, что женщина не человек? Христос не делал различия между мужчиной и женщиной в духовном плане. Это люди уже напридумывали, что женщина должна подчиняться, слушаться и так далее. Я думаю, что и с талантом так же. Подняться над своим полом не всякий может. Это и есть духовное совершенствование. Там ведь, – она указала на потолок, – полового различия нет. Кто живет на рефлексах, тот и оправдывается принадлежностью к женскому полу. Но ты не такая, я знаю!
Я слушала ее с возрастающим изумлением. Опять ощутила смутную тревогу. Осмелилась возразить:
– Но я люблю его…
– Люби. Что тебе мешает любить мужа и при этом быть собой, сохранять свое «я»? Даже если придется уйти, что помешает тебе его любить? Не можешь без него? А почему? Потому что своего содержания не осталось. Ты Колю сделала смыслом существования, а ведь он не Бог. Зачем же на него такой груз вешать? Мне кажется, займись ты делом, тебе стало бы легче.
– Коля запретил мне работать, – уныло ответила я.
Марина пожала плечами:
– Можно и дома заниматься делом, если не зацикливаться на муже. В конце концов, вести насыщенную жизнь, ходить на концерты и в театр, ездить куда-нибудь. За границу, например. Ты была в Париже?
– Нет, – вздохнула я.
– Вот видишь. Начни жить полноценно и не будешь так нуждаться в его постоянном присутствии. Сдается мне, что и Коле станет много легче.
– А как же быть с этим? – махнула я рукой в сторону давно умолкнувшего проигрывателя.
Марина задумалась, видимо, примеряя ситуацию на себя.
– Да, это больно. Но рубить сплеча не следует. Формально ты ничего не знаешь, так ведь?
Я кивнула.
– Значит, он не считает свое увлечение достаточной причиной для разрыва ваших отношений. Надо подождать. Да не сложа руки, а что-то делая!
– Она талантлива, молода, красива, а я что? – плаксиво пробормотала я.
Марина рассердилась:
– Вот опять! Самоуничижение, вечная русская подлость! Ты даже не подозреваешь, как ты прекрасна, как нежна твоя душа, как притягательна ты для мужчин! Нет, Николай не дурак, он тебя увидел, понял – честь ему и хвала! Только вот сохранить тебя не озадачился, это их вечная ошибка. Но ты помоги ему сама.
Марина так разгорячилась, что я с тревогой смотрела на нее и ждала чего-то выходящего за рамки моего понимания. Она вскочила, и я напряглась всем существом. Марина открыла стенной шкаф и достала с верхней полки… скрипку.
– Вот, слушай.
Приладив инструмент к щеке, она заиграла. Не знаю, вино ли тому причиной, моя экзальтированность или невероятный талант Марины, но ее музыка потрясла меня до слез, подняла куда-то в горние выси, приблизила к Богу. Я забыла обо всем, слушая скрипку, поющую о вечном, прекрасном, мучительно-сладком…
– А теперь отправимся доказывать свою женскую состоятельность! – заявила Марина, пряча скрипку в футляр.
Меня удивил резкий переход от поэзии к прозе, я еще не вернулась из горних сфер.
– Что это? Что ты играла? – спросила я с трепетом.
Марина улыбнулась:
– Импровизация. Я играла твою тему, как это себе представляю. Если хочешь, образ твоей души.
Я смотрела на нее в ошеломлении.
– Ты можешь сочинять музыку и не делаешь этого?!
– Ну почему же, – возразила Марина, роясь в чемодане. – Сочиняю для себя, а кому еще может быть интересно? Мне нравится импровизировать, но я ничего не записываю. – Добыв из чемодана легкое платье, она критически осмотрела его и продолжила: – Скрипка у меня как дневник. Грустно – играю, весело – тоже. Надо подумать – тоже берусь за скрипку, так лучше думается. А почему ты сидишь? – прервала она себя. – Собирайся – почти девять.
– Мы куда-то идем? – удивилась я.
– Нас ждут на набережной в кафе. А если и не ждут, мы не для того приехали, чтобы дома сидеть.
Когда, собравшись и наведя красоту, мы выходили из дома, Марина сказала как бы между прочим:
– Квартирку эту мне он подарил. Еще тогда, десять лет назад…
Так начался наш экстремальный отдых. Любимый, не подумай ничего дурного. Мы, конечно, много знакомились с мужчинами, водили за нос искателей доступной любви, рисковали, иногда ходили по самому краю, но никаких любовных приключений у меня не было. Я наслаждалась морем, тишиной, долгими прогулками в горы и почти не пила. Мы продолжали держать себя в форме, поэтому никаких излишеств себе не позволяли. Фрукты, овощи, рыба, сыры и немного домашнего вина. Бывало, Марина одна уходила вечером на танцы и приходила под утро. Я не лезла к ней с расспросами. Мне было хорошо и так.
Первое время я все ждала твоего звонка. Тебе давно уже пора было ехать в Индию. Однако ты не звонил, твой телефон по-прежнему был недоступен, и я решила, что ты уже там, на Тибете. Удивительное дело, здесь я перестала страдать, боль утихла, я уже не терзала себя воспоминаниями о лагере «Святояр». Происходило что-то необыкновенное: я чувствовала тебя во всем, что меня окружало. Ты был рядом. Пряными темными вечерами, пахнущими совсем не так, как в Москве, я томилась по тебе. Ты приходил ко мне во снах. Какие это было сны! Ты, похожий на мальчишку, длинноволосый, как в молодости, безбородый, такой родной и близкий… Когда наросла полная луна, стали сниться связные сюжеты. Такого никогда не было со мной, чтобы каждую ночь видеть яркие, цветные да еще сюжетные сны! Порою не хотелось даже просыпаться, потому что во сне ты был со мной.
Бывало, если Марина не возвращалась ночью, я уходила на берег моря и долго сидела на деревянном лежаке, слушая прибой и мысленно разговаривая с тобой. Огромная луна нависала над морем, по воде бежала дорожка. Я закрывала глаза и начинала чувствовать твои легкие касания, вкус губ, запах волос. Это было так остро, что, казалось, стоит протянуть руку – тотчас упрусь в твою грудь. Боже мой, разве можно сходить так с ума по собственному мужу? Кому сказать, не поверят…
Но эти грезы не причиняли боль, как это было в Москве! Иллюзия твоего присутствия была столь убедительна, что я уже не тосковала. Ты был со мной… Твоя нежность, ласка, твоя страстная дрожь, твои красивые руки, которые я люблю целовать. Однажды я заговорила вслух, прошептав:
– Хороший мой. Удивительный мой…
– Вы что-то сказали? – послышалось из тьмы.
Я вздрогнула и оглянулась.
– Вам тоже не спится? – Ко мне подошел высокий мужчина в белом.
От неожиданности я даже не ощетинилась, как обычно в таких ситуациях, а вполне мирно ответила:
– Ну разве можно спать в такую ночь!
– Наташа Ростова, лунная ночь в Отрадном, – чуть насмешливо прокомментировал незнакомец.
– Какая Наташа, впору уже со старухой Изергиль сравнивать. Тоже у моря сидела.
Мужчина оценил мой инфернальный юмор. Он присел на соседний лежак, достал из кармана сигареты:
– Вы позволите?
Я пожала плечами:
– Ради Бога.
Он закурил, и огонек его сигареты таинственно светился в полумраке. Мы молчали довольно долго, потом незнакомец заговорил низким, звучным голосом:
– Представьте себе, что на горизонте появляется высокий парусный корабль, на воду брошены шлюпки. Слышите их плеск? Вот они гребут к берегу, выбираются из шлюпки и бредут по колено в воде. Вот они приближаются к вам…
– Кто? – глупо спросила я.
– Как кто? Пираты! Они хотят вас похитить, чтобы продать в рабство какому-нибудь сластолюбивому султану.
Я рассмеялась:
– У султана найдутся наложницы помоложе, на что ему я?
– Вы преступно ошибаетесь! Султану наскучили молоденькие неопытные рабыни. Он ценит зрелую красоту и ум. Помните, как Шахерезада очаровала своего грозного повелителя? Умом, зрелой красотой.
– Сказками! – возразила я.
– Почему бы и нет? – невозмутимо ответил мужчина в белом. – Мы, мужчины, любим сказки, ведь мы как дети.
– Да уж, – улыбнулась я в темноту.
Мы еще помолчали. И вдруг он спросил:
– А где ваша подруга?
Я опешила и насторожилась.
– Какая подруга?
– Марина. Ведь она ваша подруга?
Он повернулся ко мне и вгляделся в лицо.
– Да. Вы ее знаете? – удивилась я.
Незнакомец кивнул. Я внимательнее посмотрела на него.
– Мы уже виделись?
– На Центральной площади, помните? Слушали оркестр?
И я действительно вспомнила. Недели две назад – мы только приехали – Марина потащила меня на площадь:
– Знаешь, как в пятидесятые: духовой оркестр! Или еще до революции в парках играли военные музыканты. Это так здорово!
До этого мы полдня проболтались в парке, я устала с непривычки и приняла предложение без восторга. Однако, на удивление, мне все очень понравилось. Мы даже повальсировали немного. Вот тогда и появился этот мужчина и пригласил Марину танцевать. Потом мы ушли, и все. Мне казалось, продолжения не было.
Я не знала, что ответить незнакомцу. Марина не рассказывала, где пропадает по ночам. Она изменилась, стала чаще улыбаться, скрипка ее торжествующе пела и ликовала. Если я спрашивала, что с ней происходит, куда ее уносит, она декламировала смеясь:
Мне дело – измена, мне имя – Марина,
Я – бренная пена морская!
Мужчина в белом ждал ответа, прикуривая очередную сигарету. Кажется, он нервничал. Мне захотелось ему помочь.
– Возможно, она дома, – неуверенно сказала я. – Я давно уже тут сижу, не знаю наверное.
Он кивнул, поднялся с лежака и исчез в темноте. Конечно, я была заинтригована. Возвращалась домой, чтобы устроить допрос моей странной подруге, но сразу все забыла, когда увидела ее. Марина сидела на подоконнике распахнутого окна, свесив ноги наружу. У меня упало сердце от страха: все-таки третий этаж сталинки. Я не решалась ее окликнуть, чтобы не испугать, так и стояла в дверях. Плечи Марины тряслись: она плакала! Впервые я видела, как плачет скрипачка.
