Текст книги "Лето в присутствии Ангела"
Автор книги: Ольга Тартынская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
Nikolas, уже одетый, с расстегнутым воротом и спутанными волосами, приблизился к ней решительно. Он взял ее лицо в свои ладони, нежно прикоснулся губами к ее губам и тихо, но внятно произнес:
– Я люблю вас.
Лизавета Сергеевна, не ожидавшая такого оборота, попыталась защититься от нахлынувших чувств:
– Но ваша тайна? Дама сердца?
Мещерский был серьезен, и взгляд его приобрел то самое интригующее странное выражение. Он повторил:
– Я люблю вас.
– Нет-нет! Вы годитесь мне в сыновья, вы же понимаете это! Это невозможно, нет. Как вы не понимаете? Это смешно в конце концов.
Nikolas пристально смотрел ей в глаза, затем резко повернулся и быстро пошагал по тропинке в сторону дома. Лизавета Сергеевна не знала, как ей быть: догнать юношу, утешить его, вернуть то чудесное состояние, которое объединяло их только что? Но она не решилась…
Надо было идти заниматься привычными делами: вот-вот должен явиться с докладом староста, повар ждал распоряжений, Мавра уже поставила самовар. Предстояло обсудить с детьми подарки для Маши, подыскать ткань на занавесь и еще много, много всяких больших и малых дел, которые поглощали время и жизнь Лизаветы Сергеевны. «Что же я совсем забылась? Не девочка уж!» – укорила она себя. Однако, подходя к дому, почувствовала, как счастлива видеть Nikolas (принявшего строгий и замкнутый вид), его милые родинки, его нежные губы, вкус которых еще оставался на ее устах. Юноша направлялся в беседку до завтрака. Помахав книжкой и бросив на ходу: «Тетушка приехали, там очень шумно», он исчез среди листвы.
Кажется, ее застали врасплох. Подруге будет достаточно одного взгляда, чтобы понять творящееся в душе Лизаветы Сергеевны. Придется ей все рассказать. «Какая же я счастливая! Вот и Таня приехала», – уже ни о чем не думая, она бросилась к дому, на ходу отжимая косу.
– Хотела нагрянуть прямо на именины, – целуя подругу щебетала Татьяна Дмитриевна, – но потом решила явиться накануне, так хочется поболтать всласть, mon ami. Да и приготовиться надо бы.
Постепенно просыпаясь, появлялись обитатели дома, здоровались, шумели, собираясь к завтраку на воздухе.
– Итак, завтра у вас спектакль и маскерад! Я привезла с собой домино, но не выдавай меня, shere amie, – Татьяна Дмитриевна, как всегда, была готова «с корабля на бал». – Такое роскошное домино, тебе я обязательно покажу. А что ты приготовила? Надеюсь, это не секрет?
Не дожидаясь ответа, она продолжала:
– У тебя нынче много молодежи, это весело. Ах, mon ang, я столько должна тебе поведать! Вот только стряхну с себя пыль и вся твоя. А где же мой Сержинька?
Татьяна Дмитриевна удалилась к себе «стряхивать пыль», а хозяйка дома с головой ушла в хлопоты дня. Сначала доклад, затем завтрак, распоряжения о работах в саду, теплицах, на полях, о ремонте. Надо послать мужиков к о. Владимиру, там какие-то работы в церкви – и так бесконечно. Среди всей этой суеты и деловитости время от времени в душе молодой женщины всплывало совершенно детское чувство неизбывного ликования: «Он меня любит! Он любит…»
Слушая монотонный и безнадежно скучный отчет старосты, она думала о своем, уставясь в раскрытый адрес-календарь. Надо было делать усилие, чтобы сосредоточиться.
– Сена накошено 5000 пудов, соломы на подстилку вдоволь, при хорошем корме скота позему к весне будет довольно и хорошо. Все работы в поле идут гладко. Лошадей надо прикупить. Соседи прислали поваренка в обучение. Лен надо сеять на будущий год, окромя ржи, это выгодно нынче. Десятина льна дает на худой конец 200 рублей. Проньку надо отдать в солдаты, совсем спился с кругу…
– Ну, добро, – не выдержав, Лизавета Сергеевна отослала старосту, сделала нужные распоряжения и полностью отдалась, наконец, во власть подруги. Несмотря на детскую ревность и попытки молодежи втянуть дам в свои развлечения, им удалось уединиться в гостиной для долгой, обстоятельной беседы.
Лизавета Сергеевна испытывала отрадное чувство, доверяя тайну сердца близкому существу, она так истомилась в своем вынужденном одиночестве, не имея возможности открыться кому-либо. Татьяна Дмитриевна внимательно слушала импровизационную исповедь и даже не перебивала, что для нее было весьма не просто. Наконец, рассказ завершен. Где-то на дне души Лизаветы Сергеевны осталась некая опустошенность, легкое чувство досады на себя, какое бывает, если много говорить.
– Позволь тебя поздравить, ma shere, ты не просто влюблена, – дала себе волю Татьяна Дмитриевна, – судя по всему, этот мальчик глубоко тронул твое сердце. Это любовь, mon ang, и не пытайся уверить меня в обратном. Мало того, любовь взаимная. Боже мой, кажется это настоящий роман!
Лизавета Сергеевна прижала холодные ладони к пылающим щекам:
– Скажи же мне откровенно: я смешна и нелепа в роли соблазнительницы? У меня такое чувство, что я жестоко поплачусь за все…
Татьяна Дмитриевна была готова к наступлению:
– Mon amie, ты вся расцвела, ты живешь, что еще надобно? Супротив нравственности ты не идешь, не так ли? Мальчик холост, ты – вдовая, дай себе волю! Не так часто случается любовь в нашей жизни, уж поверь мне… – она картинно вздохнула и даже умолкла на какое-то время, дав подруге возможность возразить.
– Ну, душенька, ты только представь, что заговорят обо мне! Или ты считаешь, что я могу себе позволить роман, и об этом никто не узнает? Да нет же. Я не умею таиться, а другого способа я не вижу. Я должна справиться с собой и поставить на место юнца. И так уже Александров Бог весть что готов выкинуть, как бы до дуэли не довели!
Татьяна Дмитриевна внимательно посмотрела в лицо подруги и изрекла трагическим голосом:
– Так ты готова отказаться от любви, посланной тебе небом, и отдать это сокровище, то бишь Николеньку, какой-нибудь пустышке, холодной светской развратнице или, еще хуже, дворовой девке?! Подумай хорошенько. Молодой, сильный мужчина вот уже месяц живет на лоне природы, питаясь только надеждами. По девкам не бегает, как Волковский, влюблен в тебя без памяти, а ты мучаешь его и даже готова его вовсе отвергнуть!
Эта обличительная речь повергла бедную женщину в смятение:
– Но… его тайна? Ведь что-то он скрывает.
– Тебе что за дело? Nikolas благороден, у него не может быть никакой порочащей его связи или мрачного секрета, поверь мне.
Лизавета Сергеевна чувствовала, что Таня права.
– Так ты отказываешься от него? Да или нет? – продолжала наступление безжалостная подруга.
Лизавета Сергеевна мучительно искала ответ:
– Я… я не знаю. Нет, я знаю, что не должна компрометировать себя, иначе все рухнет…
– Тогда я им займусь, – хладнокровно заявила Татьяна Дмитриевна.
– Как? – тут же возопила несчастная женщина. – Неужели ты способна на такое коварство?
– Где здесь коварство, mon amie? Я внесу в его летний отдых здоровое начало.
Лизавета Сергеевна подавленно молчала под пристальным взглядом непреклонной подруги, потом выдавила из себя:
– Ты не сделаешь этого.
– Сделаю, будь покойна. Я-то знаю, на что способен ревнивый человек! – произнеся эту загадочную фразу, она чмокнула тихую подругу в щечку и бодро направилась в сад.
Лизавета Сергеевна не знала, как поступить: бросаться ли вслед за ней или положиться на волю провидения. «Все мужчины таковы, – заранее сердилась дама на ни в чем не повинного Nikolas, – Они будут вам клясться в вечной любви, но стоит только появиться в их поле зрения более доступному предмету, прощай любовь! Тут же отдаются в плен искусственных приманок… Неужели и он, он даст себя соблазнить?.. Но Таня какова! После всего, что я рассказала!»
Она окончательно расстроилась и удалилась к себе под предлогом головной боли. Не вышла к обеду, отказалась от прогулки и катания на лодках и, мучая себя, не имея сил ни на какое дело, металась по комнате, заговаривая с собой вслух.
– Что же произошло? Таня права: я веду себя, как собака на сене. Нет, я не должна выдавать своего смятения, ведь ничего не случилось. Ничего!
Старательно причесавшись и тщательно продумав свой наряд, Лизавета Сергеевна вышла к ужину, твердо решив не обнаруживать свои чувства. Молодежь за столом весело обсуждала предстоящий праздник. Приготовления велись весь день, дом ходил ходуном: вынимались старые вещи из сундуков, зачем-то посылалась экспедиция в деревню, дети мастерили костюмы, репетировали спектакль. Но нынче вечером было решено музицировать и танцевать.
Лизавета Сергеевна держалась мужественно, ничем не выдавая своих мук, хотя сразу приметила первые шаги подруги: Татьяна Дмитриевна выбрала место за столом возле Nikolas и постоянно обращалась к нему, кокетничала совершенно бесстыдно, как казалось Лизавете Сергеевне, и требовала ухаживать за ней. Юноша, как всегда, был предупредителен и внимателен к даме, отвечал на ее вопросы, улыбался, жаля в самое сердце молодую женщину, наблюдающую за ним. Хвостова заговорщески подмигнула подруге, когда та вошла. Она была тоже во всеоружии: изысканно причесана и одета к лицу. Ревнивый взгляд влюбленной женщины отмечал каждую деталь. Вот Nikolas склонился к даме, слушая ее, и их головы соприкоснулись, вот он улыбается мягкой, снисходительной улыбкой, как Ангел из ее сна. Она заметила также, что Александров поглядывает в сторону Мещерского довольно злобно, хотя молчит.
– Maman, а Nikolas обещал нам спеть «Жил-был король когда-то»! – похвастала маленькая Аннет.
– Ах да, mon ami, я еще не слышала его голоса, – тут же подхватила Татьяна Дмитриевна, – поэтому попросила Николеньку спеть, и он любезно согласился, – она подарила племяннику нежный взгляд, который, конечно, больно задел ее подругу.
«Коварная, жестокая Таня, зачем она так? – молча стонала Лизавета Сергеевна. – А Nikolas совсем не смотрит в мою сторону, он обижен до сих пор или… или уже пленен ею?» Она так погрузилась в свои размышления, что не слышала, о чем говорят за столом и включилась только тогда, когда доктор Крауз обратился к Мещерскому с вопросом:
– Что скажите вы, как человек, постигающий естественные науки?
Nikolas пожал плечами:
– На мой взгляд, это бездоказательно. Все вычисления и гипотезы требуют убедительных обоснований. Пока их нет. Существующая теория надумана, взята с неба, простите за дурной каламбур. Обитаемость Луны – это большой вопрос по сей день.
Лизавета Сергеевна поняла, что речь идет о прошлогодней сенсации – предположении об обитаемости Луны. Мещерский продолжал:
– Нынче весьма популярны Кабалла, алхимия Парацельса, магнетизм Меснера, но это все не наука. Я предпочитаю эмпирические доказательства. Влияние планет на человека, конечно, возможно, но все нужно доказывать.
– Значит, в гипнотизм вы тоже не верите: – неожиданно для себя спросила Лизавета Сергеевна.
– Гипнотизм как воздействие на человека определенных сил, безусловно, существует, – отвечал Nikolas. – Но это только медицинский факт, доктор может подтвердить.
Крауз снисходительно улыбнулся и ничего не сказал.
– А если не медицинский факт, а… – Лизавета Сергеевна замялась в поисках нужного слова, – из области чувств, сердечных отношений?
– Вы говорите о магнетизме личности? Но это тоже можно истолковать с точки зрения медицины.
– И только? – Лизавета Сергеевна внимательно смотрела на Мещерского, отчего тот несколько смутился, но ответил:
– Я не берусь судить о явлениях мира духовного, в это замешаны небеса. Христос безусловно обладал магнетизмом небесного происхождения. Иногда такое случается между людьми.
Татьяна Дмитриевна мгновенно внесла в разговор легкомысленную ноту:
– Ты говоришь о любви, mon sher? Конечно, это иногда случается между людьми.
Все засмеялись. С другого конца стола, где сидела молодежь и сложилась своя беседа, воззрились на них. Сергей громко произнес:
– Мещерский, не морочь дамам головы своей ученостью. Бьюсь об заклад, ты прочел уже целую лекцию о…
– О высокой любви! – зло усмехнувшись, добавил Александров. Налимов громко захохотал.
Лизавета Сергеевна видела, как напрягся Nikolas, еле сдерживая себя. Татьяна Дмитриевна не дала назреть скандалу:
– Однако мы засиделись, а мне не терпится услышать «Песню о блохе»!
Все застучали стульями, выходя из-за стола, и направились в гостиную. Лизавета Сергеевна успела подметить подметить, какими взглядами обменялись студент и гусар. Татьяна Дмитриевна взяла под руку Nikolas и повлекла за собой. Хозяйке предложил руку доктор Крауз. В гостиной шел спор, кто будет аккомпанировать. Решила все Татьяна Дмитриевна, сев к роялю сама и решительно раскрыв ноты. Мещерскому было явно не по себе от глаз, устремленных на него со всех сторон. Он пел здесь впервые на публике, если не брать в расчет репетиции водевиля, на которых присутствовали только избранные. Девочки были заинтригованы, все ждали с любопытством.
При первых звуках слегка дрожащего от волнения, но быстро набирающего мощь голоса Nikolas Лизавета Сергеевна чуть не расплакалась. Она почувствовала, как поднимается в ее душе горячая волна нежности, восторга, беспредельной любви. «Как он поет! Как он поет! – в упоении думала она. – Эти смягченные шипящие звуки, как он произносит, этот изумительный тембр! Какая же у него должна быть душа!» Впрочем, пение Мещерского на всех произвело сильное впечатление. Когда растаял последний звук, рукоплесканьям не было конца. Аннет прыгала на месте, кричала «Браво» и отбивала ладошки. Татьяна Дмитриевна, явно растроганная, со слезами на глазах приблизилась к Nikolas и поцеловала его в губы. Гусары дружно присвистнули, а Лизавета Сергеевна ахнула и стиснула веер. Сам Мещерский немного смутился. Девочки смотрели на него восхищенно, даже Крауз отметил:
– Да, неплохо, неплохо, пожалуй…
Упросили еще спеть Машу, она технично и виртуозно исполнила венецианские баркароллы. Лизавета Сергеевна петь категорически отказалась. Перешли к танцам, установив по обычаю очередность, кому садиться за рояль. Начали с любимого вальса.
Обычно не танцующая Лизавета Сергеевна уже было подсела с пяльцами к карточному столику смотреть, как тетушка раскладывает гран-пасьянс и занимать ее беседой. Она ревниво поглядывала в сторону танцующих пар (Татьяна Дмитриевна, конечно, вальсировала с племянником) и дважды укололась иглой. Неожиданно к ней подскочил Александров и расшаркался, предлагая тур вальса. Он был разгорячен вином, посему так храбр. «Ну, что ж? – подумала молодая женщина, – отчего и не станцевать, если другие танцуют?» И она подняла руку на плечо гусара. Александров вел легко и умело, он оказался прекрасным танцором. Лизавета Сергеевна ощутила вдруг давно забытое удовольствие от этого плавного скольжения по паркету и целиком отдалась ритму танца, не замечая, как волнуется от ее близости Александров, как крепко обнимает ее талию его рука и как сокращается расстояние между ними. Они танцевали молча, Александров пожирал даму глазами. Когда смолкла музыка, Лизавета Сергеевна едва выговорила «mersi» и упала на стул, раскрыв веер. Александров расположился возле.
Однако когда грянула мазурка, он не успел пригласить даму: гусара опередил Мещерский. Молодые люди стояли перед ней, ожидая своей участи. Лизавета Сергеевна протянула руку Nikolas. Александров не смог сдержать негодования: «Что за черт!»
Мещерский танцевал не так блестяще, как гусар, но Лизавета Сергеевна этого и не поняла даже, взволнованная всем происходящим.
– Он не обидел вас? – услышала она над ухом. – Мне показалось, он перебрал лишнего за ужином.
– О нет, мы славно танцевали!
– Это было заметно, – иронично усмехнулся Мещерский, – но Александров мог скомпрометировать вас.
– Вы, кажется, читаете мне мораль? – возмутилась Лизавета Сергеевна. – Пожалуйте тогда к своей тетушке!
Nikolas улыбнулся:
– Полноте, роль ревнивицы не для вас.
Лизавета Сергеевна, наконец, рискнула посмотреть на него и, когда увидела в этих ясных, византийских глазах теплый интерес и участие, почувствовала укор совести за дурные мысли и подозрения.
– Вы мучаете меня, Николай Алексеевич, – призналась бедная женщина, когда танец закончился, все зашумели и вернулись на места.
– Я не хотел этого, поверьте. Вы знаете, как я… – Лизавета Сергеевна зажала его рот ладонью и с испугом оглянулась на тетушку. Та всецело была поглощена пасьянсом.
– Умоляю вас, – проговорила дама с дрожью в голосе, – помогите мне. Я больше не могу бороться с собой, я теряю достоинство, превращаюсь в уязвимое, зависимое существо. Я ничего не могу делать, все жду позора, чего-то страшного, будто виновата во всех смертных грехах!
– Любить меня – это позор для вас? – глухо спросил Nikolas, не глядя ей в глаза. – Что же вы хотите?
– Дайте мне время! Оставьте меня, я на грани неверного шага. Еще эта глупая ревность!
– Хорошо, – подозрительно ровно ответил Мещерский. – Успокойтесь, мы привлекаем внимание. Александров готов меня растерзать. Я больше не буду вам досаждать.
И он отошел в сторону. Лизавета Сергеевна с тоской проследила за ним, невольно отмечая его мужскую грацию и упругость походки. Облегчения она не испытывала, только предчувствие новых мук ревности и тоски…
Она отказалась от участия в контрадансе, не обращала внимания на пылкие взгляды Александрова, который частенько наведывался к столику с напитками. Препоручив тетушке проследить за ходом вечера и сделав нужные распоряжения на утро, Лизавета Сергеевна решила снова удалиться к себе. Настроение было безнадежно испорчено, сказывались бессонная ночь и раннее вставание. Казалось, все прожитые годы обрушились на нее, стоило только представить жизнь, где нет места любви и Nikolas. «Но ведь так все живут и не умирают», – пыталась она утешить себя, в раздумьях забредая в сад. Измученная внутренней борьбой женщина без сил опустилась на скамью и замерла. Она так глубоко погрузилась в горестные мысли, что не обратила внимания на шорох в кустах, и вскрикнула от испуга, когда перед ней неожиданно возник Александров.
– Вы ждете его? – сквозь зубы проговорил гусар. Лизавета Сергеевна увидела, что он едва держится на ногах.
– А вы вздумали за мной шпионить? – возмутилась она и снова вскрикнула, так как Александров бухнулся ей в ноги.
– Не любите его, он не стоит этого! – забормотал Александров, судорожно обнимая ее колени. – О, не любите его! Любите меня, я обожаю вас! Ради вас я готов на все. Вы видите, я теряю рассудок!
– Да, вижу: вы сошли с ума, – проговорила дама, пытаясь успокоиться и взять руководство ситуацией. – Прежде всего встаньте, здесь очень сыро.
Ее нарочито спокойный голос постепенно произвел нужный эффект. Весь пылающий, гусар, кажется, услышал ее, однако он с не меньшей страстью сжимал ее колени и целовал руки. Она продолжила:
– Отчего вы решили, что я жду здесь кого-то?
– Я наблюдал за вами и видел, как вы зажимали рот Мещерскому. А потом вы ушли, я отправился следом. Я не могу видеть вас вместе! Этот шпак не стоит вас, поверьте! Не любите его… – бормотал Александров, стоя на коленях. Он зарывался лицом в пурпурный шелк ее платья, пряча слезы.
Возмущение и гнев отступили, Лизавета Сергеевна почувствовала нечто вроде умильной жалости. Ее руки опустились на бесталанную, белокурую голову гусара. Она ласкала его, как ласкают и утешают обиженных детей.
– Andre, не делайте глупостей, не нужно. Вокруг столько юных и красивых девушек. Это соперничество разжигает в вас ревность, а ревность – плохой советчик: она толкает на необдуманные и часто дурные поступки, – дама говорила об испытанном. – Вы меня совсем не знаете, я много старше вас. Лето пройдет, пройдет и наваждение. Вы милый, вы мне нравитесь, но не желайте большего. Потом вы поймете, что я права.
Какое-то время они молчали, юноша прислушивался к легкой ласке, постепенно приходя в себя. Наконец, он поднял мокрое лицо и прошептал:
– Я все понял, у меня нет надежды: вы любите его. Но… один поцелуй, прощальный, умоляю вас…
Лизавета Сергеевна колебалась, но он смотрел так жалобно… Месяц показался из-за облака, тени сделались четкими, все вокруг стало волшебным, загадочным. «Что с того, если я один раз его поцелую? Если мальчика это утешит…» Бледное от выпитого вина лицо Александрова приблизилось, он припал к ее губам мучительно и страстно. Молодая женщина отметила невольно, что целуется Александров так же умело, как и танцует. Чувствуя, как он теряет над собою власть и сама едва не поддавшись зову плоти, Лизавета Сергеевна с трудом отстранила юношу от себя. И тут она похолодела: на тропинке между деревьев, в ярком лунном свете стоял Nikolas. Он тоже был бледен как мертвец. Явление длилось несколько секунд, после чего Мещерский исчез среди листвы. Александров ничего не приметил, да и не мог, так как бешено стучала кровь в его висках и дрожь сотрясала все тело.
– Все, Andre, все, – не зная о чем, как в лихорадке, повторяла молодая женщина. «Я погибла, погибла!» – думала она при этом. – Идите спать, немедля! Я вам приказываю. Мы квиты, больше вы не подойдете ко мне! Будьте же почтительны и сохраняйте уважение к дому и его хозяйке.
Александров медленно поднялся и, пошатываясь, отправился спать, Лизавета же Сергеевна, совершенно уничтоженная, кусала губы и ломала руки от внутренней, скрытой пытки. Все так перепуталось, смешалось, что стало совсем непонятно, как дальше быть. Исключительный водевиль! «Это все Луна!»
