Текст книги "Эль скандаль при посторонних"

Автор книги: Ольга Шумяцкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

И название. Название я придумала чудное. «Любовь, побеждающая климакс». А? Каково? Лихо закручено? Почему климакс, спросите вы. Судите сами: ведь в средние века метро не было? Не было. И машин. Тоже не было. И поездов. И самолетов. Значит, Рогнеда потащилась в крестовый поход пешком и топала до Земли обетованной лет тридцать, а то и больше. Вот так-то. И только любовь Ондржха спасла ее от хронического климакса, который уже простирал над ней свои когти. В этом месте моего рассказа Мышка задумалась и сказала, что, по ее мнению, климакс непобедим, вы уж ей, Мышке, поверьте, она, Мышка, в медицинском смысле очень подкована. А мы с Муркой ничего не сказали. Потому что до климакса нам еще далеко.

А теперь догадайтесь, как начинался мой роман. Правильно. «Занималось неприглядное утро».

Роман я написала с опережением графика, ровно за одиннадцать дней. Шестьсот страниц убористым почерком. Хотела собственноручно сделать рисунки и даже набросала пару мордашек, но Красавец Мужчина пресек мои художественные позывы. Увидав мордашки, он непроизвольно закрыл глаза руками, и лишь осторожное выглядывание из-за пальцев помогло ему адаптироваться к действительности.

– Вы знаете, – мягко сказал он и взял меня за руку. – Пишете вы лучше, чем рисуете. Не будем портить впечатление.

И мы не стали портить впечатление. Потому что впечатление – это такая штука, испортить его легче легкого, особенно когда оно и так не очень.

Так закрутился железный маховик моей литературной карьеры. Роман «Любовь, побеждающая климакс» был издан тиражом 100 тысяч экземпляров в глянцевой обложке с голой Рогнедой в багровых тонах. Когда я поинтересовалась у Красавца Мужчины, почему Рогнеда выглядит как вареный рак, не было ли у нее случайно солнечного удара, может, она плохо переносит солнце, может, не надо было отправлять ее в пустыню, может, лучше было бы оставить ее дома, в лесу, среди муравьев? Так вот, когда я задала ему эти прямые вопросы, Красавец Мужчина тяжело вздохнул и ответил, что оборудование у них в типографии старое и поэтому цветоделение сильно нарушено, а если уж быть до конца честным, то им надо было оприходовать запас багровой краски, которая два года валялась на складе и уже начала подсыхать.

– О! – сказала я, сраженная наповал его откровенностью. – А как же читатель?

– А что читатель? – не понял Красавец Мужчина.

– Ну... не испугается?

– Ах, вот вы о чем! – вскричал Красавец Мужчина, захохотал и даже руками замахал, дескать, ну, вы и шутница! – Ну что вы! Нашего читателя испугать не так просто! Он ко всему привык.

– И что, вы полагаете, тираж разойдется, несмотря на эту переваренную креветку? – продолжала я допытываться.

– Ну конечно, разойдется! Еще как разойдется! Еще попросят!

Я не была уверена, что попросят еще. Более того, я была уверена, что еще точно не попросят, а, напротив, в ультимативной форме потребуют возврата денег. Меня это очень беспокоило. Я даже перестала спать по ночам. Лежала, глазела в потолок и составляла план действий. План был такой. Мобилизовать всех родных и друзей, чтобы они ходили по книжным магазинам и создавали вокруг моей бедной Рогнеды повышенный читательский ажиотаж. Они должны были подходить к полке, брать в руки книгу и громко говорить: «Ах, что за прелесть эта Рогнеда! – и, обращаясь к какому-нибудь ничего не подозревающему читателю: – Вы еще не читали? Нет? Ну что же вы! Каждый культурный человек должен хоть раз в жизни прочесть эту книгу!» Большой Интеллектуал в этом плане не фигурировал. После выхода моего романа он окончательно слетел с катушек. Ходил по соседям, везде подсаживался к столу, пил чай, а то и кой-чего покрепче и, закатывая глаза, громко говорил: «Вы знаете, как трудно жить с настоящим писателем!» Тщеславие его губило.

Итак, я собрала оставшихся в живых друзей и раздала им задания. Мышка должна была нахваливать Рогнеду. Колян с Викентьевной – тайком перекладывать книги на самые видные места. А мама – каждый день наведываться в книжный магазин «Москва» и скупать все имеющиеся в наличии экземпляры. За маму я особенно волновалась. Все-таки пожилая женщина, может не выдержать нервного напряжения. Поэтому в день ее первого выхода я отправилась следом за ней, спряталась за стеллаж и стала наблюдать. Мама четким шагом бывалого солдата подошла к полке, взяла пять штук Рогнеды и отправилась к кассе. На кассе она потребовала, чтобы ей выдали еще пять штук.

– Придется долго ждать, – ответила кассирша. – Надо заказывать на складе.

– Завтра приду, чтобы были! – приказала мама и удалилась с Рогнедой в обнимку.

Назавтра сцена повторилась. К концу недели она в этом книжном магазине «Москва» так всех запугала, что они при виде ее цепенели и всем дружным коллективом тут же бежали на склад. В общем, за маму я была теперь спокойна. И поехала надзирать за Коляном и Викентьевной. Колян и Викентьевна шныряли между стеллажей в «Доме книги». Видно было, что это занятие за истекшую неделю уже вошло у них в привычку. Короткими перебежками, пригнувшись к полу, они перемещались по проходам, воровато оглянувшись, доставали из-под полы книгу и совали на полку. Я обнаружила экземпляры Рогнеды на лучших местах в разделе «Собачьи корма», «Транспорт», «Вязание», «Выпечка», «Прикладная математика», а также среди портретов первых лиц государства. Коляну и Викентьевне я мысленно поставила пять с плюсом. Оставалась Мышка, в которой я совсем не была уверена. Мышку я застала в ее районном книжном магазине. После разборок с Джигитом она старалась от дома далеко не отходить, чтобы не оставлять Джигита без надзора. На двери книжного магазина я с большим удивлением увидала плакат, написанный Мышкиными венгерскими фломастерами: «ЧИТАТЕЛЬСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ, ПОСВЯЩЕННАЯ ВЫХОДУ В СВЕТ МИРОВОГО БЕСТСЕЛЛЕРА «ЛЮБОВЬ, ПОБЕЖДАЮЩАЯ КЛИМАКС». ТОЛЬКО У НАС! ТОЛЬКО СЕГОДНЯ! ЛИДЕР ПРОДАЖ В 25 СТРАНАХ МИРА!». Я осторожно заглянула внутрь. Посреди зала сидело штук пятьдесят девушек разной степени свежести. Перед ними с Рогнедой наперевес стояла Мышь. На голове у нее красовались разноцветные бигуди. Видимо, она очень тщательно готовилась к конференции и перед выходом на нервной почве забыла выудить бигуди из волос. Одна красная бигудина торчала особенно нахально, как рожик у чертика. Сияя глазами, хорошо поставленным голосом Мышь декламировала особо полюбившиеся места из Рогнеды. Девушки рыдали, смеялись, хлопали в ладоши и кричали: «Так им, проклятым сарацинам! Ату их! Ату!» Я стояла за дверью и тихо удивлялась. И это – Мышь! Моя Мышь! Тихая, скромная, стеснительная, неприхотливая в быту, непритязательная в еде! Что все-таки дружба делает с человеком! Как облагораживает!

– Ты была прекрасна, – честно сказала я Мыши после конференции.

Я уж не знаю, что случилось, то ли неземная красота Рогнеды виновата, то ли мой литературный талант, то ли героические усилия, предпринятые моим десантом, но тираж разошелся в считанные дни. Красавец Мужчина вызвал меня к себе, пожал руку и заявил, что издательство приступает к допечатке тиража общим количеством 200 тысяч экземпляров. После чего напоил чаем с шоколадным эклером. Одним. О гонораре не заикнулся. А мне самой было неловко поднимать эту тему. Назавтра меня пригласили на телевидение для участия в дневном ток-шоу. Это была слава. Она пришла на мягких лапах, и потому я не сразу ее заметила.

Интеллектуал ревновал. Он ревновал меня к моей славе все время, пока я собиралась на ток-шоу и красила ногти кроваво-красным лаком, чтобы не потеряться на экране.

– Ну, и что умненького ты собираешься рассказать зрителям? – язвительно спрашивал он.

Я пожимала плечами. Ток-шоу не для того созданы, чтобы в них говорили что-нибудь умненькое. А для того, чтобы в них блистали всякие знаменитости вроде меня.

– Ты хоть знаешь, о чем будет идти речь? – продолжал допытываться Интеллектуал.

Я пожимала плечами. Какая разница! Даже если о способах обжига кирпичей!

Тема моего ток-шоу звучала так: «Пуговицы и их влияние на судьбу человека».

Встретили меня чудесно. Провели в гримерку. Напудрили. Проводили в студию. Усадили в красное кресло. Зрители приветствовали меня овациями. У каждого в руках была моя Рогнеда. Аплодисменты не смолкали минут пятнадцать. Ведущая назвала меня «наша знаменитая соотечественница, чьими книгами зачитывалось не одно поколение советских людей». Я встала и раскланялась. После этого ведущая поинтересовалась, какими пуговицами я пользуюсь, когда отвлекаюсь от творчества, квадратными или круглыми. Я честно сказала, что никакими. Ведущая удивилась: «Как же так, все люди пользуются пуговицами!» Я ответила в том смысле, что она очень прямолинейно трактует реальность. Отнюдь не все люди пользуются пуговицами. Вот я, к примеру, ношу или свитер, или майку. Есть, правда, у меня одна кофта, но она на молнии. Тогда ведущая поинтересовалась насчет брюк. Брюки тоже на молнии, ответила я. Ведущая оказалась строптивая и вступила со мной в принципиальный спор. Она заявила, что у каждой молнии сверху есть пуговица. Я согласилась, но заметила, что совершенно не обязательно ею пользоваться. Я вот, например, всегда забываю ее застегнуть, и ничего, брюки ни разу не свалились. После этого я встала и продемонстрировала аудитории свою расстегнутую пуговицу. Аудитория стонала от восторга. «А теперь послушаем другое мнение!» – провозгласила ведущая и переключилась на другого гостя. Оставшиеся 45 минут я просидела молча, делая культурное лицо. После эфира я вышла в коридор. В коридоре стояла толпа. Толпа требовала автографов. Я их дала. Сто пятьдесят шесть штук. Одним махом. А одна очень интеллигентная бабушка сказала, что моя книга перевернула ее представление о жизни и у нее неожиданно прекратился застарелый климакс.

– Ради этого мы и работаем, – скромно ответила я.

Дома меня встречал Интеллектуал. Он молча подошел ко мне, крепко обнял и поцеловал.

– Я знал, – прошептал он, и я почувствовала, как дрожит его голос. – Я знал, что моя жена незаурядная личность! Я горжусь тобой, малыш!

Назавтра у меня дома раздался телефонный звонок. Я сняла трубку. Голос на том конце провода показался знакомым и даже отчасти родным.

– Ты это... – сказал голос. – Ты давай, подгребай... Побазарим... Есть темка.

И я его узнала. Это был Толик.

– Анатолий! – обрадовалась я. – Как хорошо, что вы позвонили! Вы прочитали мой роман?

– Дак я... – застеснялся Толик. – Все некогда, некогда. Так подъедешь?

– Подъеду, – сказала я и поехала.

За истекшие недели Толик совершенно не изменился. Тот же синий затылок. Тот же пуленепробиваемый взгляд. Тот же золотой краб на мясистом пальце. Тот же «Пэл Мэл». Встретил он меня ласково.

– Нам это... нам такие писатели нужны, – сказал Толик и потрепал меня по щеке кургузой лапой.

– Но вы же не читали роман! – удивилась я.

– Ах, ты... ты, маленькая моя! – неожиданным фальцетом кукарекнул Толик, и в глазу его блеснула слеза. – Курить-то научилась?

– Нет, – сказала я. – Времени не было. Литература, знаете ли, забирает человека полностью.

– Ну да, ну да, – пробормотал Толик. – Так вот, дельце у меня к тебе есть. Очень твоя книжка хорошо идет. Может, напишешь еще? Парочку. А лучше три или четыре. А мы тебе денежки заплатим. Как это у вас называется... гонорей?

– Гонорар, – сказала я. – А о чем книжки?

– Да о том же самом! Ты это... имена поменяй и там чтобы не рыцари, а кто-нибудь другой. А все остальное пусть остается.

– Сюжет в смысле? – уточнила я.

– Ну да. То, чего они делают, пусть остается. Очень здорово это у тебя получается. Мне этот... эскорт сказал.

– Эксперт, – машинально поправила я. – Ну, давайте попробуем.

И мы попробовали.

Для начала я набросала пару идей для новых романчиков. Вот они.

Рогнеда и Ондржх – пилоты межгалактической станции. Вместо сарацинов они борются с космическими злодеями. Их имена – Брунгильда и Миндаугас.

Рогнеда и Ондржх – повара в пятизвездочном отеле. Им очень досаждают метрдотель и банда официантов. Их имена – Сигизмунда и Ромуальд.

Рогнеда и Ондржх – проститутка и сутенер. Борьба с полицейскими. Их имена – Вильгельмина и Гримау.

Рогнеда и Ондржх – полицейские. Борьба с проститутками и сутенерами. Их имена – Козетта и Жанвальжан (в одно слово).

Рогнеда и Ондржх – приемщики в химчистке №5. Борьба с некачественными стиральными порошками. Их имена – баба Груша и Евдоким Нилыч.

На этом я остановилась. Решила, что пяти таких выдающихся идей вполне достаточно для продолжения литературной карьеры. Идейки я показала Толику. Они ему понравились. Он только попросил больше внимания уделять неформальной лексике. Я согласилась. Так начался следующий этап наших взаимоотношений с Толиком и Красавцем Мужчиной. Каждые две недели я ехала в издательство к Красавцу и сдавала ему рукопись очередного романа. Потом заезжала к Толику и получала гонорар. Суммы огласить не могу. Это коммерческая тайна. Но суммы были впечатляющими. Такими впечатляющими, что даже Большой Интеллектуал впечатлился. Он как-то присмирел и однажды даже приготовил мне утром яичницу, чего с ним отродясь не случалось. Надо честно сказать, что я не слишком напрягалась. Сев к компьютеру, я быстренько переправляла имена героев, потом прочесывала текст еще раз и вставляла что-нибудь вроде «инопланетяне вцепились в нее всеми своими зелеными щупальцами», или «крабы по-польски обычно подавались в сметанном соусе с кориандром, но метрдотель не хотел замечать очевидного», или «Евдоким Нилыч уже неоднократно докладывал начальству, что расход чистящих средств на квадратный сантиметр габардина превосходит допустимые по ГОСТу нормы». Ну, и все в том же духе. Да, и названия. Названия тоже приходилось менять. Тут у меня была выработана своя система. Я считала, что названия должны быть хоть и разными, но немножко одинаковыми, чтобы читатели не шарахались без толку по магазину, а сразу шли на знакомые слова, как на запах. К примеру: «Любовь, побеждающая космос», или «Любовь, побеждающая "Комет"», или «Любовь, побеждающая коржик», или «Любовь, побеждающая кашель».

Через три месяца я подала документы в Союз писателей. В комиссии по приему молодых дарований прочли все мои романы и остались довольны. Главным образом тем, что они их раньше не читали. Бог миловал, как сказал мне один очень симпатичный старенький писатель, который никак не мог адаптироваться к действительности и продолжал писать о чешских событиях 1968 года и прятать рукописи в стол, так как боялся, что его посадят. А тут я со своей Рогнедой. Он не ожидал, что в нашей стране есть люди, которые так широко и свободно мыслят. И очень долго жал мне руку.

Короче, в Союз писателей меня не приняли.

А и не очень-то было надо! Я просто хотела насолить Настоящему Джигиту, который слишком уж задирает нос! Он считает, что быть настоящим писателем очень трудно! Ан нет! Очень даже нетрудно!

Мое триумфальное шествие продолжалось довольно долго. Я успела купить новую трехкомнатную квартиру, но запихивать Интеллектуала в личный кабинет не спешила. Я решила, что личный кабинет теперь нужен мне, раз я такая незаменимая творческая единица! Кабинетик я оборудовала прелестный. Пара кушеточек изумрудно-зеленого цвета, обитых китайским шелком, коллекция старинных кукол, засушенные розы, японский чайный сервиз на резном столике из палисандрового дерева. Ах да, чуть не забыла. Еще бюро с компьютером.

Скандал подкрался незаметно. На одной из читательских конференций, которые повсеместно устраи валаМышка, ко мне подошел вполне пристойный на вид гражданин и попросил надписать книгу. Я с удовольствием надписала. Я вообще с большим удовольствием надписывала книжки и раздавала автографы, считая, что любой человек имеет право на свои 15 минут чужой славы. А мне не жалко, я поделюсь. Так вот, не подозревая никакого подвоха, я подписала книжку. Гражданин между тем задал мне вопрос, правда ли, что я сама пишу свои книги, или на меня работают литературные негры. «Сама», – скромно ответила я и потупилась. «Оно и видно», – сказал гражданин, после чего незамедлительно начал безобразный скандал.

– Она жулик! – орал гражданин. – Я провел спектральный анализ! Она нас дурит!

– А еще очки надел! – орала я в ответ, отбиваясь от охранников, которые пытались затащить меня в подсобку от греха подальше. – Интеллигент в нулевом поколении!

– Я тебя выведу на чистую воду! – надрывался гражданин. – Я профессор! Я лингвист! Я диссертацию защищал!

– Лучше бы ты себя защищал! – кричала я, брыкаясь. – Ща как дам в линзу!

Словом, вела себя как взбесившаяся Мурка, что вообще-то мне несвойственно. Но тут я почувствовала неладное и со всей страстью бросилась на собственную защиту. Очкастый изверг оказался лингвистическим профессором, который провел детальный анализ моих произведений и выяснил, что они написаны практически под копирку. А денежки, между прочим, берут за каждое. И немалые. Это совершенно вывело профессора из себя, и он решил бороться за чистоту родной литературы. Он написал открытое письмо президенту российского Пен-клуба, первому секретарю Союза писателей и генеральному директору Книжной палаты с требованием немедленно запретить издание моих книг, наложить на меня штраф в размере одной минимальной зарплаты и выставить общественные пикеты у моего дома. Транспаранты для пикетов профессор заготовил заранее. «Руки прочь от Толстого и композитора Туликова!» – значилось на них, хотя на Толстого я и не замахивалась. Ни одной рукой. Что уж тут говорить о Туликове. Открытое письмо было опубликовано во всех центральных газетах и помещено в Интернете. Профессор сразу стал знаменитостью. Но этого ему показалось мало. Ему надо было унизить меня как личность. Поэтому он отправился на читательскую конференцию. После устроенного им скандала в прессе тут же появились злобные статьи по поводу моего творчества, которые на все лады поддерживали профессора. А одна наиболее злобная критикесса прямо писала, что я самый черствый коржик русской литературы и никакая любовь этого обстоятельства не победит. Я думаю, у нее были проблемы с климаксом.

И вот на фоне всей этой вакханалии меня вызвал к себе Толик.

– Это... – промямлил он. – Ты извини, но проект закрывается. Нам скандалы не того... не катят.

– Да ладно, – ответила я. – И так все ясно. Я тебе что-нибудь должна?

– Не, это я тебе, – ответил Толик и полез в карман. – За последнюю книжку. Ну, про этот... про коржик. – И он протянул мне пачку денег.

Я взяла деньги и пошла к двери.

– Эй! – окликнул меня Толик. Я обернулась. – Хорошо поработали, а? – Я кивнула. – Может, сходим куда-нибудь... ну... типа, забьем стрелку... как бы любовь.

– Спасибо, Анатолий! – отозвалась я. – Спасибо за оказанное доверие. Но у меня уже есть одна любовь. Я же замужем.

– Уважаю, – солидно сказал Толик.

И больше мы с ним не виделись.

Так закончилась моя карьера писателя. Я вернулась в лоно семьи, где рассчитывала немножко пожить для себя. Но мне не удалось осуществить свой план. Пришлось употребить все силы на очередное спасение Мышки.

Но вот что мучает меня последние несколько месяцев. При чем тут композитор Туликов? Я специально ходила потом домой к профессору, чтобы он внятно ответил на интересующий меня вопрос. Профессор испугался, что я буду бить ему морду, замахал ручками, заквакал и заперся на три цепочки. А я пошла по соседям. И вот что выяснила. Оказывается, профессор жил с композитором Туликовым в одном подъезде и очень этим фактом впечатлялся. А иногда даже ставил во главу жизненного угла. Мол, поглядите, с какими людьми знакомство ведем! Поэтому и вставлял его к месту и не к месту во все свои печатные труды, включая транспаранты, плакаты и постеры. А вот второй вопрос. Почему ни один – ни один! – читатель, которых за время моей недолгой карьеры, судя по тиражам, набралось несколько миллионов, так вот, почему ни один из них не заметил, что читает один и тот же роман? Вот где загадка века.

Сводный хор личного состава
квартиры № 69
разыгрывает комедию «Как пришить старушку»

Нет, нет, нет! Дорогие вы мои! Неужели вы думаете, что можно помочь человеку, который считает, что помочь ему нельзя? Заблуждение! Эту мысль я пыталась всеми доступными мне способами, используя новейшие технические средства вроде телефонного аппарата, донести до Мурки, которая сидела у себя в Питере и требовала, чтобы я бежала спасать Мышь. Мышь, в свою очередь, сидела у себя дома в глубочайшей депрессии. Наши с Муркой успехи окончательно ее деморализовали. Она поняла, что жизнь проходит мимо, а она, Мышка, так и сидит на обочине. Что ничего она в жизни не добилась, ни к чему оказалась не пригодна, никому не нужна. И вот теперь Мурка требовала, чтобы я мчалась к Мышке и предлагала ей всякие разные варианты для выхода на большую орбиту. Я отнекивалась. Ныла, что мне это не по плечу. Я этого не вынесу. Ты меня, Мура, недосчитаешься. А если и досчитаешься, то не всю. Какая-нибудь часть тела обязательно отвалится. Скорее всего голова. Но Мурка была непреклонна.

– Ну хорошо, – сказала она наконец. – Придется ехать самой. Вдвоем мы справимся с любыми трудностями. Правда, Мопс?

– Правда, – сказала я обреченно и тяжело вздохнула.

Отделаться от Мурки мне никогда не удавалось.

Потом я позвонила Мышке.

– Мурка едет, – сказала я. – Будем делать из тебя человека.

– Не нужна мне ваша жалость! – истерически заорала Мышь. – Я сама себе человек.

– Хорошо, хорошо! Не хочешь – не надо. Ты только не волнуйся, – пробормотала я и быстренько отключилась, пока Мышка не передумала самостоятельно бороться за свое будущее. После чего снова позвонила Мурке. Надо было срочно сообщить ей, что Мышка нас отвергла. Трубку снял Лесной Брат.

– Братик! – заискивающе заскулила я. – Дай Мурылью буквально на секундочку.

– Нет Мурыльи. Уехала, – отрезал Лесной Брат. – С тобой поговорила, вскочила и умчалась.

– А куда, не знаешь?

– Знаю, – ответил Лесной Брат и замолчал длинным тягостным молчанием.

– К-куда? – запинаясь, выдавила я, чувствуя неладное.

– А пропадите вы все пропадом! – вдруг заорал Лесной Брат. – Пусть только явится! На порог не пущу! Так ей и скажи – все, кончилось мое терпение!

И бросил трубку.

Так Мурка водворилась на кушетку в моем новеньком кабинетике. И тут же принялась за дело. Она потащила меня к Мышке. Мышка сидела дома и кусала губы. Этому упоительному занятию – кусанию губ – она предавалась последние две недели. Мурка бодро прошагала в кухню, поглядела на Мышку, оценила ее плачевное состояние и обратилась ко мне с программной речью.

– Мопс! – торжественно сказала она. – Как профессиональный психолог я считаю, что помочь человеку можно только исходя из его внутренних побуждений. Ты со мной согласна? – Я кивнула. – Хорошо. Это значит, что мы не будем заставлять нашу подругу Мышь делать то, что хочется нам. Потому что то, что хочется нам, совсем не обязательно хочется ей. Мы будем побуждать ее реализовывать собственные устремления. Ты согласна со мной? – Я снова кивнула, хотя слышать такие слова от Муры мне было странно.

И вот почему.

Однажды мы с Муркой и Мышкой путешествовали по Италии. Путешествовали мы себе тихо-мирно до тех пор, пока Мышь не объявила, что хочет уйти в католический монастырь. Причем мужской. Что-то там ее сильно привлекало.

– Не-ет! – заорала Мурка и приперла ее коленом к диванчику. – Не-ет! Только через мой труп!

– Чего ты, Мур, пусть идет, – миролюбиво сказала я. – Ей там самое место.

– Ты что, совсем ничего не соображаешь? – прошипела Мурка. – Нас же на таможне заметут!

– Господи, да почему?

– Потому что некомплект! Втроем приехали – втроем уедем!

– Чего некомплект, Мура? Мы же не по единому партийному списку сюда прибыли. У нас у каждой паспорта имеются, как у свободных граждан свободной страны. Имеем право на свободное волеизъявление.

Мура отвернулась и надула щеки. Я почуяла неладное.

– Мура, не темни, – строго сказала я. – Что ты натворила?

– Я внесла ее в декларацию, – нехотя пробурчала Мурка, кивая на Мышь.

– Как? Как внесла? Как в декларацию?

– Как-как. Как предмет повышенной ценности.

– Зачем?

– На всякий случай. Вдруг потеряется.

Я задумалась. Да, тут в Италии, может, им и понравится на таможне, что у них остается предмет такой повышенной ценности. Хотя вряд ли они оценят эту ценность. А у нас... У нас же придется идти по красному коридору... Декларацию предъявлять! Черт! Ну, Мура!

– А как ты обозначила ее в декларации, Мура?

Мурка опять как бы слегка замялась.

– Ну, как... «Мышь натуральная», как же еще.

«Ну, если натуральная... – подумала я. – Тогда конечно. С натуральным в стране большой дефицит».

И вот смена политики. Мурка готова прислушаться к Мышкиным слабеньким желаниям.

– Мышь! – еще более торжественно провозгласила она и закатила глаза. – Чего тебе хочется?

– Убить Джигита! – мрачно сказала Мышь.

– Это мы оставим на десерт. Чего тебе хочется в творческом плане?

Мышь молчала и только сильнее кусала губы.

– Мышь! – строго сказала Мурка. – Только не говори, что в творческом плане тебе хочется перевести через дорогу одноногую бабушку на костылях в последней стадии энуреза!

По несчастной Мышкиной мордахе было видно, что ей хочется именно этого.

– Мышь! – сказала Мурка, и в голосе ее зазвенел металл. – Ты, надеюсь, понимаешь, что хорошими делами прославиться нельзя? Как ты собираешься становиться знаменитой?

– Я буду новатором! – упрямо буркнула Мышь.

Мурку это заявление озадачило. Она задумалась. А что, если Мышка действительно станет новатором и прославится благотворительностью? Может, все-таки стоит ей в этом помочь?

– Ну хорошо! – сказала она. – Черт с тобой! Энурез так энурез! Как тебе девяностолетняя старушка, за которой нужен неусыпный круглосуточный уход?

Мышка порозовела.

– А ты правда достанешь мне старушку? – прошептала она и подобострастно заглянула Мурке в глаза.

– Правда, – вздохнула Мурка.

– А... а где ты ее достанешь?

– Секрет фирмы! – заявила Мурка.

На самом деле никаких секретов у нее не было. Она просто не собиралась действовать кустарными Мышкиными методами и расклеивать на столбах объявления, исчирканные фломастерными каракулями. На следующее утро она позвонила в справочную и выяснила телефон самого крупного агентства по найму прислуги, нянь и сиделок. После этого отправилась в агентство, вошла в кабинет менеджера и заперла за собой дверь. Мурка подошла к менеджеру и улыбнулась самой ласковой улыбкой, которая была ей доступна. Менеджер вжался в кресло. Мурка вытащила из кармана стодолларовую бумажку и сунула ему в нагрудный карман.

– Нужна старушка, – отчеканила она. – От восьмидесяти до девяноста. Полный паралич. Можно частичный, но глубокий. Немедленно!

Менеджер, покрывшись холодным потом, судорожно защелкал клавишами компьютера. На экране появилась старушка. Мурка вгляделась. Старушка выглядела так, как будто пережила сама себя по крайней мере лет на тридцать. Мурка выпихнула менеджера из кресла, плюхнулась на его место и стала читать.

– Так-так, – бормотала она. – Прекрасно. Девяносто два года. Из князей Голицыных. Наверное, привередливая. Могут быть сложности. Ага, полная обездвиженность в течение последних семи лет, недержание мочи. Чудесно! Лучше нельзя было придумать! Три инфаркта, инсульт, хроническое несварение желудка, колит, гастрит, холецистит, частичная слепота. Ага. Родственники. Единственный правнук двадцати семи лет от роду. Неплохо. Беру!

Она переписала телефон и адрес, захлопнула сумочку и двинулась к выходу. Однако на пороге притормозила. Медленно обернувшись, она посмотрела на бедного менеджера взглядом голодного удава и тихо сказала:

– Файл уничтожить! Приду проверю!

И менеджер послушно щелкнул мышкой.

Так мы стали обладателями бесценной секретной информации о девяностодвухлетней бабушке Голицыной с полной диагностикой ее недееспособного организма.

На следующее утро мы втроем входили в подъезд дома №5, что в Последнем переулке, и поднимались на четвертый этаж в квартиру №69. Мурка твердо нажала кнопку звонка. Мышка вцепилась мне в руку. Дверь отворилась. На пороге стоял молодой человек, похожий на нежно-зеленую водоросль. На лице его сияло два прыща. Один на лбу, другой на кончике носа. Выражение его лица указывало на личность унылую и невзрачную, черно-белого окраса. Молодой человек печально взглянул на нас.

– Бабушка Голицына тут проживает? – осведомилась Мурка светским тоном.

– Голицыны не принимают! – заносчиво ответил юноша.

– Нас примут! – заявила Мурка, отодвинула юношу в сторону недрогнувшей рукой и, не снимая ботинок, прошла в комнату.

В комнате на высоких подушках под кружевным покрывалом, закрыв глаза и вытянув руки вдоль тела, лежала бабушка Голицына. Цветом лица она напоминала заплесневелую брынзу. Мурка подошла к бабушке Голицыной, оттянула вверх веко и пощупала пульс.

– Слава Богу, успели! – сказала она, закурила коричневую вонючую сигаретку, выпустила дым прямо в бабкино лицо и обернулась к молодому человеку. – Сиделку заказывали?

Юношу передернуло.

– Эт-то вы сиделка? – спросил он, и голос его сорвался.

– Боже упаси! – воскликнула Мурка и выдвинула вперед Мышь. – Вот, прошу любить и жаловать! Наша подруга Мышь, женщина героической судьбы, всю жизнь несет на своих хрупких плечах крест чужих болезней. Своих, впрочем, тоже. Мечтает ухаживать за вашей бабушкой! А вы, надо полагать, правнук двадцати семи лет от роду? – Молодой человек кивнул. – Вот что, правнук, – сказала Мурка, уцепилась за пуговицу на чахлой груди правнука и потянула его к себе, – начнешь приставать с глупостями, будешь иметь дело со мной!

Правнук внимательно посмотрел на Мышь, и его еще раз передернуло.

– Не волнуйтесь! – надменно произнес он. – У меня строгие принципы.

– Знаем мы ваши строгие принципы, – примирительно сказала Мурка. – Принципы строгие, а ручонки шаловливые... внуч-чок!

Так началось Мышкино служение на благо бабушки Голицыной. И так же началась ее вражда со Строгим Юношей. Тут, впрочем, надо сказать пару слов и о нем самом.

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА НОМЕР ДВЕНАДЦАТЬ,

в которой дается третья, и последняя, характеристика очередной особи мужского пола

Описывать Строгих Юношей как вид – занятие малоприятное. Собственно, как и они сами. Ну что хорошего, скажите на милость, может быть в Строгом Юноше? Костюмчик от «Москвошвеи», ботиночки от «Скорохода», короткие штанины, торчащие лодыжки, пара прыщей и куча комплексов. Обычно Строгие Юноши гордятся тем, что лучше всех окончили курс в университете (типичная дипломная работа «Интимная жизнь чешуйчатокрылых после опыления сельскохозяйственными ядохимикатами») и ни разу не целовались до двадцати пяти лет. После двадцати пяти, впрочем, тоже. Обычно Строгие Юноши передвигаются по жизни на общественном транспорте, причем время от времени зайцем по причине тотальной пустоты в карманах. Не курят, не пьют и почти не едят. Пахнут «Тройным» одеколоном. И это еще слава Богу! Зарабатывать не умеют и не хотят. Зато отчаянно хотят стать Красавцами Мужчинами, иметь черные волосы, черные глаза, черный «мерседес», кашемировое пальто, гордый профиль, лаковые штиблеты, перстень с черным топазом, белые зубы, тонкие коричневые сигариллы и парфюм от Хьюго Босса. Вот-вот. Главный комплекс Строгого Юноши – невозможность стать Красавцем Мужчиной. Ему кажется, что если он станет Красавцем Мужчиной, жизнь зацветет, запахнет и закружится самым причудливым образом. Ошибочка, граждане! Потому что, как сказал революционный поэт, рожденный ползать никогда не будет летать первым классом. Короче, наш Строгий Юноша был типичной вялотекущей размазней, отягощенной затянувшимся половым созреванием на почве бесполезных одиноких эякуляций.