Текст книги "Терем желаний"

Автор книги: Ольга Сакредова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Игорь уменьшил огонь под кастрюлей и пошел в комнату.

Маша лежала на кровати, смотрела в потолок, вдоль которого тянулась узкая длинная щель. Валера никогда бы не допустил такого, у него потолки ровные, гладкие, как зеркало. И стены сверкают белизной...

Маша вытерла мокрые щеки, она не плакала, слезы сами текли тонкой струйкой к волосам на висках.

– Маша, – Игорь остановился у изголовья кровати, – тебе плохо?

Она перевела взгляд на обеспокоенного брата и нехотя сказала:

– Голова болит.

– Ты плачешь.

Маша медленно отвернулась. Игорь присел на край кровати.

– Тебя обидели, Машутка?

Детское имя вызвало в ней бурный поток слез. Маша едва сдерживала рыдания. Готовность брата защитить ее раздражительно подтверждала собственную слабость и уязвимость. Игорь положил ладонь на Машино плечо, ожидая ответа. Она пожала плечами, то ли сбрасывая его руку, то ли не зная, что ответить.

– Я обидел тебя? – мягко настаивал Игорь. – Или.., он?

Сквозь слезы Маша горько усмехнулась и повернулась к брату лицом:

– И что? Ты побежишь разбираться с ним? Будешь драться?

– Значит, он, – сделал вывод Игорь и угрожающе процедил:

– Архитектор!..

– Прекрати. Валера не виноват. Я сама обидела себя и его.

– Выгораживаешь? – с сомнением спросил Игорь.

– Нет.

Маша взяла брата за руку и погладила его пальцы. Это должна была быть другая рука, и другой человек должен был сидеть около нее, и рассеянная ласка предназначалась совсем не брату.

– Он очень хороший, Игорь, – тихо говорила Маша. – А я его обидела. Сильно. Глубоко. Больно.

– Переживет, – уверенно заявил Игорь. Его больше заботила сестра, у него защемило сердце от ее слез. Такой он помнил Машу в первые дни в больнице. Тогда она тоже лежала тихая, жалкая, и молчаливые слезы текли по щекам. Он с испугом подумал, что не переживет повторения. А она? Если Маша что-то сделает с собой, что он скажет матери? Бог мой, удержи ее от глупостей!

– Машенька!

Она вздрогнула и пустыми, блестящими от слез глазами посмотрела на брата.

– Обещай мне одну вещь.

– Какую?

– Сначала обещай.

– Я не знаю, что ты хочешь.

– Я хочу, чтобы ты.., жила. – Игорь сжал холодные пальцы сестры. – Обещай, что не повторишь... – Он запнулся и жалобно посмотрел на сестру.

– Не беспокойся. – Слабая улыбка растянула дрожащие губы. – Это мне уже не грозит. Я знаю, что такое жизнь.

Как никогда, Маше хотелось жить. Несмотря на боль, слезы и горечь утраты, она была полна жизни. Она любила. И верила, что это навсегда.

– Маша, обещай мне, – упрямо настаивал Игорь.

– Я в порядке, – тихо заверила его Маша и повернулась лицом к стене.

***

В понедельник Валера был неестественно сосредоточен. По тому, как он вел совещание, по строгому взгляду и требовательному голосу Олег понял, что у Валеры не все в порядке. Впрочем, ему самому было не до Валеры с его неурядицами из-за женщин. С несвойственным для себя злорадством Олег даже обрадовался любовным неудачам партнера – станется с него девок портить.

Закончив совещание, Валера остался один в кабинете и посмотрел в окно. Погода была под стать его настроению: хмурая, промозгло-серая. Туман заволакивал дома, осенним холодом просачивался в душу. Теплое счастливое солнце осталось позади, в лете, и до весны нескончаемо далеко.

Он сел за стол и потянулся к телефону. Зачем? Она уже "все сказала". Все же благородство взяло верх. Хоть будет знать, что с ней ничего не случилось, что добралась ночью домой. Он снял трубку и набрал номер.

– Алло! – раздался после нескольких гудков по-юному звенящий голос.

Валера молчал. Все нормально. Маша на работе, и что ему говорить?

– Алло! Говорите! – взволнованно повторила она. – Кто это?

Наступила выжидательная тишина.

– Валера?..

Но в трубке уже раздавались короткие гудки.

Маша подпрыгнула от счастья. Она знала, кто звонит, и готова была взлететь до потолка от радости. Еще не все потеряно. Валера придет. Он любит ее! И простит, как прощал ее глупые и грубые выходки.

Весело послав в трубку воздушный поцелуй, Маша вернулась к рабочему столу. Но разве можно усидеть на месте, когда энергия плещет через край! Какая разлука?! Они любят друг друга и должны быть вместе! Сегодня же она признается ему в любви и будет умолять о прощении.

***

Валера сердито бросил трубку. – Стер...вец! – Язык в последний момент отказался повиноваться.

За последние сутки Валера столько сказал Маше, что хватит на три жизни. Весь день в воскресенье он метался по квартире как зверь. Его сжигала мысль о мщении. Распаленное воображение рисовало страшные картины расплаты, пальцы распухли и болели от боксирования пустых стен, и душа истомилась от мысли, что он не посмеет пальцем коснуться Маши, что бы она ни сказала, что бы ни сделала. Но оставить все как есть, смириться с унизительным, уничижительным отказом он не мог. Он должен придумать, как отомстить ей.

К Понедельнику Валера так ничего и не придумал у и мысли его были направлены только на мщение. Лишь на мгновение он позволил благородству одержать временную победу. И как весело она отвечала, как радостно звучал ее голос... Хватит! Она заплатит за все.

Сколько можно терпеть и потакать? Но он стойко держал данное себе слово. Никто не знает, как тяжело далось ему это обещание. Энергия скапливалась в нем, как газ в закупоренной емкости, подогреваемый медленным огнем ее насмешек, обид, оскорблений. Порой разум у него мутился из-за невозможности дать выход силе. Ему не раз хотелось затеять жестокую драку – не важно, с кем, – чтобы снять хотя бы долю внутреннего давления. Мыслимо ли, он дошел до того, что начал кричать на мать! Но с Машей был предельно терпелив.

До тошноты терпелив. Рыцарь спящей дамы!

И что в итоге?

Бедный принц! Он отдал ей не один поцелуй – отдал душу, сердце.., руку, чтобы разбудить коварную Медузу, змею с тысячами жал, направленных на него.

Но всему есть предел. Оплеванный рыцарь теперь обратит оружие против нее. Она давно уже напрашивается на грубость. Придумать бы что побольнее.

Валера предложил Олегу сесть за руль – тупая боль в пальцах не утихала. Но тот отказался:

– Сегодня мне нельзя. – И с ненавистью посмотрел на Валеру.

Может, показалось, подумал последний, потирая негнущиеся суставы пальцев.

На дорогу выезжали молча, В гнетущей тишине салона каждый был занят своими мыслями. Наконец Олег спросил:

– Преподнес подарок?

– Да, – злобно ответил Валера, раздражаясь на сердитый голос друга.

– И что они в вас находят? Не понимаю! – Олег отвернулся к окну, чтобы не видеть Валеру. – Ни совести, ни чести, ни порядочности.

– Что это с тобой? – удивился Валера. Олег будто и не слышал его.

– Продавщица! – ругался он. – Первый раз вижу, чтобы продавщица мерила для кого-то платье. Идиотка! Безмозглая дрянь!

– Да что с тобой? – Валера притормозил и посмотрел на Олега.

– Со мной ничего! – взорвался тот. – Ты на себя посмотри: шляешься по чужим бабам, как кот блудливый. Все тебе мало! Со всех хочешь пробу снять!

Валера остановил машину и угрожающе посмотрел на компаньона.

– Передохни, праведник, – тихо, с расстановкой сказал он. – Подумай о здоровье.

– Ты мне угрожаешь?! – Лицо Олега перекосила злоба, кулаки сжались, готовые дать отпор.

Валера отпрянул от столь открытой враждебности.

– Остынь, Олег. Никто тебе не угрожает. – Он удержался от похлопывания по плечу и предпочел успокаивать словами:

– У тебя печень разболится. Возьми себя в руки...

– Кто бы тебя к рукам прибрал!

– Забудь обо мне. И расскажи, что случилось? Валера не помнил Олега в таком состоянии. Многое было: наставления, строгость, воспитание, раздражение, но ненависть и агрессивная злоба – никогда. Олег внял совету напарника и постарался успокоиться. Куда там...

Валера молчал, дав время Олегу прийти в себя.

– Поехали, – после долгого молчания сказал Олег. – Чего стал?

– Что стряслось?

Олег тяжело вздохнул и отвернулся от Валеры.

– Лена беременна.

Валера оцепенел. Он ослышался? Семнадцатилетняя дочь Олега, разборчивая, прагматичная Леночка, с расчетливостью взрослой женщины подбиравшая себе богатых ухажеров, – что она могла знать о любви? Она, меркантильно смешавшая чувства и деньги, не ведавшая цену ни тому, ни другому, – что заставило ее забыть обо всем и пойти наперекор собственным принципам?

Беременна. Угораздило же эту малолетку ткнуться во взрослую жизнь, вот и получила. Тут полжизни прошло, и все равно дурак дураком. Любви захотелось... А вдруг?..

Вдруг Маша тоже? Последнее время они не заботились о предосторожностях, а то, что произошло в субботу, – Валера сжал руль, стиснув зубы от боли в пальцах, – такое не проходит бесследно. И тогда он будет победителем!

Снова волна горечи накатила на него. Откажется от ребенка? Цинично предложит деньги на аборт? Опять деньги, шут их забери!

Маша... Он представил ее беременной, округлой, несколько тяжелой, шагающей вразвалку. Потом вспомнил девчушку в библиотеке, как Маша светло ей улыбалась.

Не он – она отомстит, самолично решив участь новой жизни, и даже не поставит его в известность, не удостоит узнать его, отца, мнение. Комок сдавил горло, и Валера почувствовал, как увлажняются глаза. Он резко затормозил. Отвернувшись от Олега, часто заморгал.

– Что, переживаешь? – с тоскливым издевательством спросил Олег.

– Как ты узнал?

– Как я могу узнать? – Злость и горечь боролись в Олеге. Он привык командовать, привык, чтобы ему подчинялись, чтобы все было так, как он считает нужным. И только для семьи и друзей он был добрым, любящим и доверчивым. И проглядел единственную дочь. – Лиза сказала. Ленка настропалила ее – вот она и раскисла.

– А он кто?

– Не знаю! – раздраженно закричал Олег. – Она молчит. Заперлась от меня и молчит! – Он перевел дыхание. – Все равно я найду этого подонка. Из-под земли откопаю, но найду!

– И что? – с сомнением поинтересовался Валера. – Найдешь, и что?

– У ребенка должен быть отец! – пророчески гремел голос Олега. – Мне плевать, какой он муж и любовник, но он воспитает своего ребенка, и воспитает хорошо.

– Жена такого же мнения?

Олег посмотрел на Валеру, как будто видел в первый раз, потом отвернулся.

– Мы сегодня доедем?

Валера завел мотор, и машина медленно тронулась с места.

– И надо же! – сокрушался Олег. – Вроде умная девочка, и учили сызмальства, что первым делом загс, потом – остальное, и дома всегда вовремя, и пацанов – в дом, чтобы я видел их и знал, что они собой представляют. И вразумляли, и наставляли, и.., на тебе!

– Я, наверное, не имею права советовать, но Лена не единственная жертва. Другие как-то находят выход. Ну, ты понимаешь, о чем я.., медицина. Может, не нужен ребенок?

Глянув искоса на компаньона, Валера был уверен, что Олег проломит ему голову.

– Ну, парень! – Он оскорбленно отвернулся. – Ты полный кретин!

– Скорее всего, – согласился Валера, довольный, что отделался легким испугом.

– Ей же семнадцать, – наставлял Олег. – Семнадцать! Она пацанка еще, а ты... – Он смачно выругался, помолчал, потом добавил таким тоном, будто сам виноват в случившемся:

– Она на четвертом месяце.

Доктор сказал.

Валера свистнул от удивления:

– По ней не скажешь.

Олег грозно посмотрел на Валеру:

– Замолчи, развратник!

– Молчу. – Подобие улыбки скривило губы Валеры. – Хотя я не поклонник несовершеннолетних.

– Кому от этого легче? – вздохнул напарник. Олег устал. Устал работать, хоть день еще не начался. Устал думать, потому что все равно ничего не изменить. Устал ругаться – что толку, и печень вот уже трое суток не прекращает ныть, и таблетки не помогают. Сколько надежд, сколько было планов на будущее, на любимых внуков и счастье дочери – все коту под хвост.

***

На объекте работа шла своим чередом.

– Я говорил, – ругался бригадир, – у нас мало цемента. Через час люди остановятся. Кому нужна такая работа?

– У тебя еще десять мешков. – Валера указал на крытый досками навес. – Его нельзя оставлять в такую погоду. Завтра утром цемент будет.

– Да что мне десять мешков? – помогал себе жестами бригадир, стараясь перекричать рев бетономешалки. – Я ж говорю – работы на час. Что останется, спрячем в доме, ничего с ним за ночь не случится.

– Завтра спрячешь, – не отступал Валера. – Вас всего четыре человека. Используйте что есть. Еще что, кроме цемента?

– Пока ничего. Да, – вспомнил бригадир, – ребятам фуфайки и рукавицы. Валера взорвался:

– Ты был с утра в конторе. Не мог взять? Что, мне машину гонять из-за пары рукавиц?!

– Ладно, – сконфузился бригадир. – Это не к спеху. Завтра сам возьму.

– Смотри, Семен, – строго предупредил Валера. – Потеряешь людей – пойдешь вслед за ними.

Олег выслушал начало разговора, пометил в блокноте поставку цемента и ушел, безнадежно махнув Валере. Вернувшись в машину, Валера застал друга вялым и отрешенным.

– Отвезти тебя домой? – предложил он.

– Нет. Там еще хуже будет.

– Еще один дом, и на сегодня хватит, – решил Валера, не настаивая на отдыхе, но все же сделал еще одну попытку:

– Или в контору?

– Поехали, – недовольно скомандовал Олег, выгнув спину, чтобы ослабить боль в пояснице.

Следующий объект был необходим в плане дня. Здесь стелили крышу тем новым материалом, в котором сомневался Валера. Металлическая кровля была отлично разрекламирована и, хотя стоила соответственно, обещала быть вечной.

На этажах уже установили лестницы, спирально поднимающиеся вверх. На картинках и в проектах Валере нравились такие лестницы, но ходить по ним в трехэтажном доме было сущим наказанием.

Просторный чердак пахнул на него туманной сыростью, карболкой и древесиной, что напомнило о бабкином доме в деревне, сарае, который Валера, будучи мальчиком, помогал строить. В стороне у стены стоял газовый баллон, а наверху, на крыше, стрекотала сварка, брызгая неоновыми искрами, гаснувшими в воздухе, на лету. Еще проблема пожара, устало подумал Валера, оглядываясь в поисках пути на крышу. Напротив баллона стояла простая деревянная лестница, и Валера направился к ней. Сварщик мельком посмотрел на визитера, чуть кивнул, дав понять, что заметил, и продолжил работу. Валера по парапету подошел ближе и остановился в ожидании перерыва. Закончив полосу, сварщик, молодой парень, притушил фитиль и поднял защитное стекло.

– Ну как тут? – спросил Валера, протянув руку для пожатия.

– Порядок. Красиво получается, – с гордостью ответил сварщик, сверкнув глазами, как искрами фитиля своего аппарата.

– А насчет прочности?

– Тоже нормально. – И после выразительной паузы добавил:

– Пока. А там видно будет. Если начнет ползти, то сразу вся крыша.

– А уголок? – насторожился Валера. – Он не выдержит?

– Да не волнуйтесь, Валерий Витальевич, – успокоил паренек. – Все будет о'кей! – На американский манер он сомкнул два пальца кольцом и с широкой, тоже американской, улыбкой показал начальнику.

Если б он знал, что волнует Валеру в этот момент! Эскиз этого дома больше остальных нравился Маше. Она очень редко высказывала свое мнение о работе Валеры, а он придумывал, разрабатывал, рисовал только для нее. Каждый новый проект делался для Маши. Валера представлял ее среди огромного пустыря – листа ватмана – и вокруг нее и для нее возводил стены, башни, частоколы, украшал фасады балконами, колоннами и арками. То, что этот дом ей нравился, Валера знал не со слов Маши, а по тому, что она чаще заглядывалась на него и, как ему казалось, предавалась мечтам, которых не было при виде других эскизов. Он так мечтал привести ее сюда, когда дом будет готов, показать комнаты. Он хотел, чтобы она первая вошла в дом, оценила Валерии труд и...

Она не войдет. Все мечты – ложь.

Валера встряхнул головой.

– Значит, порядок? – еще раз спросил он. – А как тебе работается?

– Привыкаю. Сначала было страшновато, – добродушно признался сварщик. – Я ведь не высотник, только на земле. А вообще интересно, и красотища тут, правда?

– Да, – вяло согласился Валера. – Я пока поднялся к тебе, голова закружилась.

– А-а-а! – понимающе закивал парень. – Ребята поднимают меня на лебедке, а спускаюсь я сам. – Он слез с деревянного каркаса на парапет. – Видите, по той доске, а дальше – леса. Все удобства. И улыбнулся, показывая ровные белые зубы.

Валера помог сварщику приладить очередной лист кровли, посмотрел, как он работает, и пошел к доске, покато спускающейся к настилу лесов. Напоследок Валера огляделся. Вокруг, подернутое туманной завесой, мокро поблескивало желто-багровое неровное поле листвы. Кое-где между кронами деревьев пробивались основы новоиспеченных особняков, но большей частью крыши старых домов разноцветно просвечивались в паутинном узоре колышущихся листьев. Валера любил весну – бурлящую, озорную, дарящую. Осень его пленяла благородной загадочностью, степенной таинственностью – ее больше любила Маша. Моментально память высветила восторженные глаза, когда она вдруг выхватывала из общей картины осени маленькую деталь: крону дерева, свисающую над дорогой, или куст дикого винограда, увившего осветительный столб, или одинокий лист, легко летящий по ветру, – и зачарованно смотрела, проникаясь их судьбой угасания и участью печально-торжественного ухода в небытие...

Никогда она не увидит этого пейзажа... Валера направил мысли в другую сторону. Он мог показать ей столько красивого, рассказать столько интересного для нее, для них обоих. Он не сделает этого, и она еще не раз пожалеет, что так обошлась с ним.

К дому подъехал грузовик, начал выгружать песок. Валера отогнал гнетущие мысли и прыгнул на доску. Он успел почувствовать мокрый холод металлических креплений – больные суставы непроизвольно разжались, – понять, что ему не избежать удара и времени увернуться нет. И в этот миг он ощутил нокаутирующий толчок в подбородок. Руки схватили воздух, и пронзительная резкая боль заглушила сознание.

Последнее, что он запомнил, – туман, кричащие люди и Маша, как надежда на спасение.

Глава 12

Маша посмотрела на часы. Они недавно отбили пять. Ожидание, сомнение, радость и тревога в тугой клубок сплели ее мысли. Она знала, что виновата во всем и Валере трудно будет понять и простить. Где та желанная свобода без любви и ответственности? Маша готова была стать рабыней Валеры, только бы рядом, только бы вместе.

Но утренний необычайный подъем после молчаливого разговора с Валерой неумолимо снижал высоту. Все помыслы Маши направляла на то, чтобы удержать восторженное состояние, выше и прекраснее которого она не знала, разве что когда они любили друг друга в последнюю ночь.

Часы отзвенели шесть, а Валеры не было.

– Машенька, тебе пора домой. – Елена Николаевна остановилась возле стола, чтобы занять место библиотекаря.

Маша поднялась, но одеваться не стала.

– Я выберу для себя книги, – сказала она, отходя к стеллажам.

Какие книги?! Разве она могла думать о чем-то другом, кроме Валеры, кроме своей любви?

Половина седьмого. Валеры нет.

В семь часов Валеры не было. Пришел Глеб Станиславович, скромно пожаловался на туман, слякоть и ревматизм. Пробовал завести с Машей давнишний спор, но она отвечала рассеянно, не отрывая глаз от двери, и старик оставил надежды на беседу, а вскоре ушел.

Валера так и не появился. По дороге домой Маша вела отчаянную борьбу между отголосками влюбленной восторженности и пониманием того, что она разрушила любовь и будущее.

В десять утра она столкнулась с Еленой Николаевной у двери библиотеки, объяснив ранний приход забывчивостью и заверив, что будет работать до закрытия. Она вздрагивала всякий раз, когда звонил телефон, и сникала, когда заведующая вела разговор сама.

В этот день Валера тоже не пришел. И на следующий не дал о себе знать. И приходило осознание, что это конец. Валера не простил. Что ж, он прав. Нужно все забыть и начинать новую жизнь. Ту, к которой она так стремилась раньше и которая опостылела, не успев начаться. В ней все бунтовало против такой свободы, и Маша упорно отгоняла эту мысль. Она покорно смирилась с печальной участью, но не могла согласиться с тем, чтобы отдать прошлому свою единственную (теперь она знала наверняка) в жизни любовь. Она надеялась. Надеялась и ждала. Хоть бы знать, хоть удостовериться одним глазком, что Валера жив, что он есть.

В пятницу Маша проверяла картотеку и неожиданно решила позвонить ему. Идти к Валере домой было бы сущим безумием, но позвонить, услышать его голос... И повод есть: он задолжал книги, взятые в областной библиотеке. Срок истек, и Машина обязанность напомнить ему об этом.

Едва дождавшись закрытия, когда никто не помешает и Валера должен быть наверняка дома. Маша подошла к телефону. В тысячный раз она повторяла заученную речь о должниках, о необходимости быть точным, о строгом контроле библиотечного фонда и не решалась снять трубку. Наконец, набрав побольше воздуха, подрагивающими пальцами она набрала знакомый номер. На другом конце провода раздались длинные гудки.

– Да? Слушаю! – раздался бодрый женский голос.

Маша, не успев сообразить, кинула трубку и отскочила от телефона, словно перед ней была гремучая змея. Сердце молотом бухало в груди, его пульсирующие удары отдавались болью в коленях.

Женщина. У него женщина!

Маша прижалась лбом к стене, сдерживая дрожь и призывая в помощь разум. Слабость в коленях начала отступать, и девушка доплелась до своего рабочего стола. Каким бы облегчением были слезы, но глаза оставались сухими до рези.

Так вот чего стоит его признание! Напрасно она кляла себя за жестокость, он быстро нашел утешение оскорбленному чувству. Почему-то в памяти траурной вуалью отразилось платье. Как робко он настаивал на подарке, уговаривая ее принять наряд. Завтра состоится новоселье. Что ж, есть кому продемонстрировать обновку и щедрость содержания новой любовницы.

"Но что делать мне?" Безысходность захлестнула Машу, и только разбитое сердце, лишившееся своей крепости, тихо нашептывало: "Жить, любить и помнить. Жить своей любовью, несмотря ни на что; помнить человека, открывшего тебе смысл жизни; и не забывать о трех месяцах безграничного счастья, о великом чуде любви – воистину даре судьбы".

Маша писала быстро, неразборчиво. Потом она поправит, откорректирует, сейчас главное – не упустить мысль, успеть записать свободно льющийся поток слов.

Скрипнула входная дверь, но она не подняла головы, поглощенная своими записями.

– Здравствуйте.

Маша дописала предложение и улыбнулась незнакомой посетительнице:

– Здравствуйте. Простите, я должна была закончить. Хотите записаться к нам?

Перед Машей стояла невысокая молодая женщина с отлично вылепленной фигурой. Грациозная, но явно не большого роста, чтобы стать по-настоящему изящной и по-модному хрупкой. Однако гордый, не лишенный надменности взгляд ореховых глаз отрицал всякий намек на комплексы. Кого-то она напоминала, и Маша с участливым спокойствием разглядывала женщину, ожидая ее решения.

– Нет, я не хочу записываться, – уверенно сказала она. – Я только принесла книги. – Она начала доставать книги из полиэтиленового пакета. Ни суеты, ни спешки не было в ее движениях, она излучала полное достоинство и уверенность в себе. Даже в том, как она поправила выбившуюся из высокой прически прядь иссиня-черных волос, было что-то удивительно спокойное и гармоничное. – Вот, возьмите.

Маша обомлела. Она узнала бы их из миллиона прошедших через ее руки книг. Из-за них она звонила и услышала голос.., этой женщины? Ай да Валера! Как хитроумно он поставил точку. Браво! Маша не могла не восхититься его местью, но ей хотелось плакать.

– Я спишу книги. – Она надеялась, что голос ее звучит естественно и ровно. – Здесь приготовлен заказ для.., него. Вы возьмете или...

– Валерий Витальевич ничего не говорил о новых книгах, – ответила женщина. – Дело в том, что он в больнице, и я не знаю...

– Где? – Маша вскочила со стула.

– В больнице. – Наконец в голосе посетительницы скользнули удивление и волнение. – Произошел несчастный случай. Мой брат упал с крыши дома.

Кровь отхлынула от лица Маши, она опустилась на стул.

– Он... – Язык одеревенел и не хотел подчиняться. – Он.., как... заикалась Маша, не в силах совладать с собой.

– Вы, наверное, знаете: брат – строитель. – Женщина забыла о чопорности и уверенности. Перед Машей стояла глубоко переживающая сестра и взволнованным голосом рассказывала о семейной трагедии. – Его фирма строит частные дома...

. – Я знаю, – еле слышно прошептала Маша.

– Ну да, – догадалась посетительница, – литература. Так вот, он хотел спуститься по лесам, и то ли не выдержала доска, то ли он оступился... А внизу еще грузовик собирался отъезжать. Валера упал на борт.., и машина поехала. Сестра говорила путано, волнуясь все больше, на глазах выступили слезы. – Его мог еще и грузовик задавить, понимаете?

Вряд ли. Маша с трудом сознавала, что говорит женщина. В висках стучало единственное слово – упал.

– Что с ним? – Ее голос стал чужим и далеким.

– Трещины в позвоночнике и переломы. Валера сильно ударился лицом. Двое суток не приходил в сознание, а как очнулся... – Женщина помолчала, вытерла слезы и продолжила:

– О книгах вспомнил. Просил отнести в библиотеку.

– Вы его сестра? – неожиданно для себя спросила Маша. Разве это важно сейчас?

– Да. Валера сказал, что здесь очень суровая библиотекарь. – Секунду Лиля всматривалась в работницу. Миловидная девушка с огромными и испуганными глазами, бледная от сопереживания никак не могла быть суровой. – Скорее он имел в виду сменщицу. В общем, я выполнила его поручение.

– Когда? – Маша поперхнулась собственным голосом и начала снова:

– Когда это случилось?

– В понедельник.

Уже неделю он в больнице.

– В понедельник, – эхом повторила она. С утра Валера звонил, а потом случилось несчастье. А она обвиняла его во всех грехах в то время, когда он был на волоске от смерти. – Господи! – простонала Маша. – Почему вы раньше не пришли?!

Лиля уставилась на библиотекаршу в горько-оскорбленном недоумении. Может, она сделала поспешные выводы и зря обвинила сменщицу? Ее голос вновь обрел высокомерный тон:

– Для меня, знаете ли, жизнь брата важнее каких-то просроченных книг. До свидания!

Она гордо повернулась и пошла к выходу.

– Постойте! – крикнула вдогонку Маша, выскакивая из-за стола. – Вы не так поняли, Лиля!

Сестра Валеры резко остановилась, надменно подняла брови:

– Вы знаете мое имя?

– Да. – Маша остановилась перед Лилей. – Валера... Валерий Витальевич рассказывал мне о вас.

– Интересно! – Безразличие сквозило в голосе Лили, а недавние переживания заглушил холодный взгляд.

– Я хотела спросить, – поборола смущение Маша, – в какой больнице лежит Валерий Витальевич?

Лиля с пытливым сомнением оглядела Машу с ног до головы и, не теряя собственного достоинства, назвала адрес.

***

Просторная палата, совсем не похожая на ту, в которой когда-то лежала Маша, была рассчитана на четверых, но одна койка пустовала. Валера лежал у окна в полудреме. Это было то время, когда он мог после уколов ненадолго забыться. Проходило действие лекарств, и начинались кошмары. Они мучили его больше, чем переломы. По Голове долбили тупым долотом, так она болела и раскалывалась на части от тяжелых мыслей. Он стал бояться глубокого сна и находил слабый покой в дневном полузабытьи, когда слух бодрствовал, улавливая каждое движение в палате, а мозг притуплялся и глаза оставались закрытыми.

Маша остановилась у порога, закрыв за собой дверь, тихо поздоровалась с больными, дружно обратившими взоры на нового посетителя. Валера слабо застонал и повернул голову. Проклятые сны, достали до самой селезенки... Опять ее голос...

– Проходите, – услужливо предложил сухощавый больной, загипсованный с ног до головы. – Вы к Валере?

Маша сглотнула ком и кивнула.

– Он спит, – сообщил и без того очевидное другой сосед, тучный седовласый мужчина лет шестидесяти. У него были необыкновенно большие и, как показалось Маше, добрые глаза, полное лицо выражало спокойствие и добродушие.

– Ничего! – оптимистично ответил первый. – Мы его разбудим ради такой молодой посетительницы.

– Нет-нет! – спохватилась Маша, замотав головой. – Не надо.

Она прошла в палату и огляделась в нерешительности.

– Возьмите стул около меня, – предложил весело настроенный сосед.

– Ничего, я постою. Спасибо. – Маша подошла к кровати, на которой лежал Валера.

Он уловил запах дождя, смешанный с особым запахом свежести – запахом Маши. Валера повернулся и приоткрыл глаза. Она стояла в ярком режущем свете в темном плаще, стянутом мягким поясом, множество складок которого делали ее фигуру пышной, но не скрывали хрупкость. Шляпка с маленькими полями закрывала лоб и бросала тень на глаза, как будто вуаль. Валера не видел Машу в этом одеянии, снова она была незнакомой, загадочной и влекущей.

Соседи по палате тоже разглядывали девушку с интересом. Посещение в больнице было лучшим и почти единственным развлечением, тем более приятным, что время визитов истекло.

– Хорош? – нарушил тишину весельчак. Валера равнодушно посмотрел на соседа, снова на Машу.

– Пришла? – бесцветным голосом произнес он.

– Я... – Маша запнулась. – Я принесла тебе яблоки.

Набравшись храбрости, она подошла к тумбочке у изголовья кровати и непослушными пальцами начала выкладывать гостинцы около тарелки, полной фруктов.

– У меня есть. – Валера следил за руками, исчезавшими в кульке и появлявшимися с одним-двумя яблоками.

– Еще творог. – Маша уцепилась за спасительную тему еды. – И сметану. Мама сказала, что... – Она опять запнулась, боясь утратить внешнее спокойствие. Тебе надо.

– Я не ем молочное.

Девушка поставила на тумбочку судок с творогом, рядом банку сметаны и безвольно опустила руки.

– Я догадывалась, – прошептала потерянно она, избегая его взгляда. – Как ты себя чувствуешь?

Валера медленно отвернулся от Маши, безразлично рассматривая седовласого соседа.

– Привыкает, – вмешался улыбчивый больной. – Не обращайте внимания, мы все поначалу плачем, а потом – ничего, привыкаем. Жить можно. Как вас зовут?

– Маша, – печально улыбнулась девушка.

– Я почему спрашиваю, – объяснил тот. – Мы здесь знакомимся целыми семьями. Лежать долго, вот и выписываемся почти родственниками.

– Да, – неопределенно подтвердила Маша.

– Маша, – не прекращал говорить больной. – Мою жену тоже зовут Маша. Маруся. Правда, она побольше вас раза в три. – Он рассмеялся, довольный своим остроумием. – А продукты оставляйте, у нас не застоится.

– Коля! – одернул его пожилой мужчина. – Балаболка. Не слушайте его, девушка.

– Нет, ничего, – скромно ответила Маша. Разговорчивый больной поневоле смягчал тягостное молчание Валеры. – Хотите яблок?

– Не откажусь, – согласился Коля. – А вы, тезка, напрасно ругаетесь, резонно сказал он седовласому. – Такая девушка пришла к нам, а Валера носом крутит. Кто-то же должен оказать внимание, иначе Марусенька – можно я буду называть вас Марусей? – Маша кивнула. – Иначе Марусенька не придет больше, ведь так?