Текст книги "Хирургическое вмешательство (СИ)"

Автор книги: Ольга Онойко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Отпустив инспектора с миром, стажер еще постоял, задрав голову и щурясь на птиц, а потом отправился обратно, к казенному оптоволокну. Ника попытался его пристыдить, но Даниль зыркнул левым глазом, и менеджер притих: опыт взаимодействия с кармахирургом у него был больше, чем ему бы хотелось.

Сергиевский вошел в кабинет и закрыл окно; в комнате было холодно, как на улице. Сел. На широком столе работало сразу два компьютера, оба в спящем режиме: стационарный, положенный ему как оператору, и личный данилев лэптоп. Вентиляторы гудели дуэтом, завывая поочередно, точно машины переговаривались между собой.

Даниль посмотрел на часы: около трех.

Вопреки нелестному мнению Ники, аспирант не резался ни в Контру, ни в Линейку – он занимался делом, хоть и не тем, за которое ему здесь платили. Проснувшийся лэптоп явил открытый файл с диссертацией, и Даниль обреченно поморщился. Щелкая по клавишам, он просмотрел кусок позднего текста; поленился заново вникать в строчки формул, надеясь, что не ошибся тогда, когда считал. Ему было скучно и тошно. Через час или два в Москву возвращался Ящер, Tyrannosaurus Rex, жуткий человек и еще более жуткий научный руководитель. Конференция, на которую он летал, подарила Данилю полсентября свободы, но все хорошее неизменно закачивается. Присущая Лаунхофферу потусторонняя жуть заключалась, в частности, в том, что он никогда не отдыхал, потому что никогда не уставал. После многочасового перелета, вдобавок зная, что завтра на работу с утра, всякий нормальный человек предпочел бы обождать с делами – но Ящеру передышки не требовались.

Чужую потребность в них он тоже не признавал.

Даниль еще раз поморщился, выключил оба компьютера и убрал лэптоп в сумку. Уходить с работы в неприличную рань вошло у него в привычку, а сейчас для того и вовсе имелась веская причина. Внезапного появления клиентов Сергиевский не опасался: у любого контактера интуиция работает с точностью зрения, а Даниль был не любой контактер, Даниль был кармахирург с дипломом.

Мимо Ники он прошел в тишине: менеджер сам был рад избавиться от него пораньше. Охранник на выходе пожелал удачного дня; мужик был искренен, но в складывавшейся ситуации его слова приобретали оттенок сарказма.

В небе над крышами чернели птицы. Сергиевский снова остановился и некоторое время смотрел на них.

Когда хорошо знаешь Лаунхоффера, некоторые безобидные вещи начинают вызывать нервную дрожь. Например, городские птицы, белые кошки и цитаты из «Понедельника» Стругацких. Это потому, что юмор у Ящера еще жутче, чем сам Ящер.

Даниль потер лоб, встряхнулся и застегнул ремень плаща, неподходящего для не по-осеннему холодной погоды. Аспирант пересек двор, лавируя между машинами, обогнул глубокую лужу и скрылся в темноте под аркой, которая вела из колодца двора на улицу, к подземному переходу и к метро.

Из тоннеля Даниль не вышел.

Он вышел из дверей подвального бара в другом районе Москвы, много дальше от центра города. Здесь было красиво и тихо. В минуте ходьбы начинался почти-парк, где раскидистые кроны старых деревьев мало не целиком скрывали дома в пять-семь этажей; машины появлялись раз в полчаса, и можно было идти по проезжей части, засыпанной палой листвой. Даниль шел, загребая ногами шуршащее разноцветье, и думал, что Аннаэр, в отличие от него, создание крайне ответственное – если и уйдет с работы раньше, то от силы на полчаса. Остальное время, как пить дать, его протомят в приемной.

От мыслей делалось еще тошней и скучней.

Сестра Даниля по несчастью, вторая аспирантка Лаунхоффера работала в маленькой частной клинике. Клиника предоставляла полный спектр услуг, но обращались в «Валимар+», главным образом, за услугами, не входящими в стандартный список: их наличие в прейскуранте диктовало астрономические цены на все остальное. За нестандартные услуги Аннаэр и отвечала, и еще за рекламу – конечно, не за дизайн или промоушн: у нее уже было имя. Уникальные операции требовали уникальных возможностей, а профессура МГИТТ не занималась клинической практикой.

Даниль помедлил на маленьком уютном крыльце. Дверь, отделанная деревом, казалась только что промытой, золотистого металла ручка – отполированной, и лишь на мраморные ступеньки ветер успел нанести дождевую пыль и желтые листья. За такими дверями обычно висит китайский колокольчик, мелодичным звоном упреждающий о том, что кто-то вошел. Но Даниля встретила тишина.

Медицина тонкого тела имеет с классической немного общего; клиника меньше всего напоминала больницу, скорее – элитный салон красоты. Сергиевский успел удивиться безлюдью, но из бокового коридора тотчас вылетела хорошенькая секретарша, на ходу цепляя на лицо улыбку, и поторопилась извиниться за то, что все переговорные комнаты заняты. Секретарша была новая, прежняя хорошо его знала и не стала бы молоть чепухи.

– Я по другому делу, – вежливо отмахнулся Даниль, чувствуя утомление от одной мысли, что придется объяснять, кто он такой. – Анна Вячеславовна должна сегодня освободиться раньше. Я за ней.

Секретарша встревоженно покачала головой.

– К Анне Вячеславовне вип-клиент. Маша… это консультантка, так Маша уже полтора часа с ним работает и, боюсь, до конца дня Анна Вячеславовна не успеет провести операцию…

Даниль представил себе Аннаэр, выбирающую между вип-клиентом (любым) и научным руководителем (Ящером); картина вызвала глумливый смешок. Вопрос времени сводился только к ответственности Аннаэр и ее же терпению. Или нетерпению.

– Я подожду, если можно, – сказал он.

«А.В. Эрдманн».

И ниже, шрифтом помельче:

«Кармахирург первой категории».

Табличка на обитой темной кожей двери тускнела мрачно-роскошным золотом. Даниль созерцал ее, размышляя, что ответственная девочка Анечка сейчас, должно быть, тоже занята диссертацией, а отнюдь не проблемами очень важной персоны, некстати застрявшей в переговорной комнате… Мимо него прошла в сопровождении другого консультанта, Егора, ухоженная стареющая дама с грустным лицом. Несмотря на пластические операции, маникюр и дорогую одежду, дама чем-то напоминала профессора Воронецкую и показалась Данилю довольно милой. От нечего делать он прикинул на глаз состояние ее тонкого тела, но серьезных нарушений не заметил. Дама скрылась в кабинете второго врача; Егор, возвращаясь к себе, поздоровался с Сергиевским, и тот мимолетно поинтересовался:

– Реинкарнация?

Егор потемнел лицом.

– Почти, – он зачем-то остановился рядом, помялся и объяснил, – не своя. У нее сын семилетний погиб. Утонул. Найти хочет.

Даниль удивился.

– Запрещено же.

– Анонимно. Без всяких личных контактов. Просто зафиксировать рождение. Нарушение, конечно… но мы такое делаем.

Даниль прикрыл глаза. Егор тоже был контактером: жрецом, полным адептом богини удачи. Рыцари разных орденов, но оба – рыцари, они хорошо знали, что и от кого можно скрывать.

– Я бы тоже сделал, – признался аспирант. – Хорошая женщина…

Егор молча кивнул.

Даниль ждал. Сказать по чести, он всего лишь тянул время по принципу «перед смертью не надышишься»; очень не хотелось ехать в институт встречаться с Ящером, нравилось сидеть здесь на диванчике в тишине и покое. Конечно, можно было попробовать отворить дверь с золотой табличкой и войти, но он знал, что обычно спокойная и уравновешенная Аннаэр от некоторых вещей сатанеет. Нельзя, к примеру, заглядывать ей через плечо в монитор, и входить без приглашения в комнату, где она привыкла сидеть в одиночестве, тоже нельзя. Аннаэр вообще не любила пускать в свое приватное пространство случайных людей; Даниль уже довольно долго пытался перестать быть случайным, но не преуспел.

К четырем часам ждать надоело, и Сергиевский потащил из кармана мобильник.

– Ань, – сказал он. – Это я. Я уже тут. Ты не забыла?

Донеслось хрипловатое: «О чем?»

– Нас Эрик Юрьевич сегодня ждет.

– По-твоему, я могу об этом забыть? – изумилась трубка.

– А тут говорят, – улыбнулся Даниль, – ты еще и задержишься. Випы какие-то…

Аня недовольно выдохнула.

– Сейчас, – сказала она после секундного раздумья. – Сейчас разберусь.

Разговор по телефону через дверь окончился: блеснула табличка, и А.В. Эрдманн вышла, все еще сжимая трубку в ладони.

«Девочка, Которая Не Улыбается», – подумал Даниль, поднимаясь навстречу ей. Когда привлекательная женщина напускает на себя столь строгий вид, это может выглядеть прелестно. У Аннаэр были правильные черты лица, хорошая фигурка и безупречный стиль, но чего-то в ней не хватало, и вместо роковой женщины из нее, с ее деловым костюмом и тугим узлом на затылке, получался маленький синий чулок.

– А что там творится-то? – спросил Даниль. Из своего кабинета хирург должна была слышать все, что происходило в переговорной комнате.

– Большой дядечка пришел, – Аннаэр брезгливо дернула плечом. – Хочет коррекцию кармы сейчас и заказывает предустановки на реинкарнацию. Я думаю, киллеров боится.

– И что?

– Предустановки со стопроцентной предоплатой делаются. Наверное, поэтому его и переклинило… Территориалку требует точную – непременно в Калифорнии родиться хочет.

Сергиевский рассмеялся.

– Флорида не устраивает?

Девушка только раздраженно фыркнула.

– Ты бы слышал, до чего он упертый. Я даже динамик выключила. Двадцать раз ему повторили, что точнее материка территориалку нельзя выставить, и все как об стенку горох… На самом деле, на предустановках многих клинит. Потому консультантов и держат – такие разговоры не хирург должен вести, а психолог.

– Что ж ты хочешь. Жизнь себе заказать – удовольствие недешевое.

– Нет, – вполголоса сказала Аня. – Не потому, что дорого.

– А почему?

– Страшно.

Она решительно прошла к двери в переговорную комнату и распахнула ее настежь. Даниль скользнул взглядом по измученно-вежливому лицу консультантки Маши и присмотрелся к клиенту. Дядечка был действительно большой, особенно в области брючного ремня – и, должно быть, бумажника. «Препаршивая карма», – мгновенно определил Сергиевский. Для уточнения деталей нужно смотреть анализы, но аспирант и без них видел, что работать над этим Аннаэр придется до седьмого пота. Даниль в очередной раз поздравил себя с тем, что не пошел в практикующие хирурги.

– Анна Вячеславовна… – пролепетала Маша; она была старше Имя-Отчество-Эрдманн лет на двадцать.

– Сидите пожалуйста, Маша, – Аня остановилась в дверях

Клиент поднялся.

– Вы? – хрипло пробасил он. – Это вы… доктор?

– Я, – кивнула она.

– Извините… – клиент, мужчина лет пятидесяти, выглядел не менее измученным, чем консультантка, но вдобавок всерьез обозленным. Пиджак его был расстегнут, галстук ослаблен; в распахнутом вороте рубашки виднелась дряблая шея, по которой бежали капли пота, – извините, вам сколько лет?

– Двадцать четыре. Вас что-то не устраивает?

– Я бы предпочел, – клиент астматически захрипел и надвинулся, – кого-то более… солидного…

– Анна Вячеславовна – самый квалифицированный из практикующих в России специалистов, – обессиленно произнесла Маша.

– Да что вы говорите… – протянул он.

Кармахирург первой категории А.В. Эрдманн скрестила руки на груди. От нее веяло холодом.

– У вас сложный случай, – сказала она. – Я, боюсь, не рискну за него браться.

Глаза клиента выкатились из орбит. Он засопел и подтянул галстук, забыв застегнуть рубашку.

– Тогда, – он задыхался, – тогда что вы мне мозги пудрите?! Скажите, кто…

– У вас сложный случай, – безразлично повторила Аннаэр. – Ни один специалист за него не возьмется.

Клиент даже как-то осел от этих слов.

– Что?..

– Вы пришли без карты.

– Какой?

– Медицинской.

– Но я же…

– Карты тонкого тела. Мне нужно распланировать операцию, я не могу делать это на пустом месте, – педантично говорила Аня. – Мне нужен спектральный анализ кармы, трехмерный снимок биополя, данные о состоянии всех точек сцепки тонкого тела с плотным… вы понимаете? Ничего этого я не имею.

– А что же тогда я?.. – на два тона ниже начал клиент.

– А вы мне вместо анализа спектра принесли фотографию ауры. – Аня склонила голову к плечу. – Вы хоть понимаете разницу?

– Я…

– Мы уже устали объяснять, что полную диагностику кармы в Москве делают только пять городских больниц и ЦКБ. Да, это платная процедура, но никаким частным организациям лицензии на ее проведение не выдают. Кроме того…

Даниль практически кожей чувствовал, как упала в помещении температура, и млел от восторга. Мрачная Девочка не допускала ни единой ноты агрессии, говорила без нажима и возмущения, но пузатый чей-то-начальник перед ней сначала напрочь утратил спесь, а теперь вовсе опадал, как сугроб по весне. Светило отечественной медицины, развернувшись, неторопливо направилось к входной двери, и клиент на автомате, как привязанный, потопал следом.

– Сделайте все анализы и приходите, – хмуро говорила Аннаэр присмиревшему клиенту, – тогда мы с вами и будем думать, что можно сделать…

– Конечно, Анна Вячеславовна, – тот кивал и скашивал губы в деловитой гримасе.

– И решите заранее, – строго сказала она, доведя его до двери, – будете ли вы заказывать эвтаназию!

Это было немного слишком; Даниль даже голову втянул в плечи. Но клиент уже совершенно оробел, как случается с больными перед врачом, и только испуганно выдавил:

– Д-да…

– Будете? – невозмутимо заломила бровь Аня. – Эта услуга у нас бесплатна.

Маша заливисто хохотала, стукая кулаком по рассыпанным на столе бумагам. Незнакомая новенькая секретарша сидела с видом рыбки-телескопа, выпучив глаза и хватая ртом воздух. Высунулся Егор и восхищенно помотал головой – он тоже все слышал.

– Анют, – растроганно объявил Даниль, – ты жжёшь. Жжёшь глаголом. Йокарный бабай!..

– Некоторые люди способны нормально разговаривать только с теми, кого боятся, – по-прежнему хмуро ответила та и направилась к своей золотой табличке. – Пусть и правда все анализы соберет.

– А ты?.. – полувопросительно глянул Сергиевский.

– Я как-то без них обхожусь обычно, – вопреки всему, Аннаэр не улыбалась. – У меня глаза на месте, я и так вижу. А вот ему полезно будет. Карму слегка почистит…

Она утомленно вздохнула и сделалась печальной и хрупкой. Плечи ее опустились, Аннаэр вяло толкнула тяжелую дверь своего кабинета; Даниль невольно сунулся туда за нею. Обычно Мрачная Девочка шипела на него и ускользала за золотую табличку бажовской змейкой, но сейчас не успела – и из кабинета светила аспирант спасся сам, как клоп от дуста. Такого количества японской анимации, какое в виде постеров украшало стены логова А.В. Эрдманн, он вынести не мог физически.

Пока Даниль пытался вспомнить, имелись ли рисованные рожи еще и на потолке, Аннаэр вышла. Заперла дверь, защелкнула сумку и спросила:

– Как ты думаешь, Эрик Юрьевич уже прилетел?

Сергиевский озадаченно моргнул. В шесть вечера Лаунхоффер намеревался быть в институте, но успел ли сесть его самолет, Даниль не знал.

– Позвони ему, – без всякой задней мысли предложил он.

И внутренне застонал, потому что Мрачная Девочка вспыхнула и опустила глаза.

Они шли по тротуару, рядом, и Даниль смотрел на носки туфелек Аннаэр: они то зарывались в желтые листья, то ступали поверх. Девушка по обыкновению молчала, уставившись оцепенелым взглядом в пространство, и думала о своем. Дул ветер; облака из серых становились белыми, и в разрывах проглядывала голубизна. Кажется, скоро должно было стать теплее.

Даниля грызла тоска. С каждой минутой делалось все тошней, и он уже ловил себя на том, что хочет что-нибудь разнести. Начистить чью-то морду или разбить машину. Шла рядом Мрачная Девочка, мягко переставляя по листьям серые туфли; у нее был нежный точеный профиль, и по щекам спускались прядки, которые она не смогла зачесать в узел. «Но я же не люблю ее!» – повторял про себя Даниль, злея от изумления: Аннаэр его раздражала, она была не в его вкусе, его бы только порадовала перспектива никогда ее больше не видеть – и все равно, раз за разом, он заходил за ней на работу, провожал до дома, представлял темные волосы распущенными, тонкие губы – улыбающимися… Как-то он ради эксперимента представил ее голой и ждущей. Не заинтересовало.

И все равно – шел. Смотрел.

Шизофреническая Аннаэр со склонностью впадать в прострацию, любовью к японским мультикам и способностью сутками сидеть в интернете.

Мрачная Девочка.

– Ань, а почему ты боишься Ящеру звонить? – не вынеся молчания, ляпнул, наконец, он. Углубившаяся в размышления Аннаэр не услышала, и вопрос пришлось повторить.

Тогда она подняла голову и смерила его мрачным взором.

– Не называй Эрика Юрьевича Ящером, – сказала холодно. – Хотя бы при мне. Я много раз просила.

– Ладно, ладно… почему ты Лаунхофферу не звонишь?

– Я звоню.

– А сейчас?

– Я не хотела помешать.

Даниль помялся. Он, конечно, сам себе устроил инквизиторские пытки, уйдя с работы слишком рано и слишком рано выманив с нее Аннаэр. Каждый раз некстати воскресала надежда, что вот сегодня-то он сумеет нормально с ней поговорить, а то и пригласить куда-нибудь. Сергиевский лелеял коварный замысел: в этом «куда-нибудь», куда нормальные парни водят нормальных девушек, Аня перестанет быть вещью в себе и сделается обычной заученной дурой. Излучение ее внутреннего мира, слишком живого и могучего, рассеется, а тогда, быть может, исчезнет и наваждение.

– А… как у тебя с диссером?

Говорить с Аннаэр можно было на три темы: о науке, о Лаунхоффере лично и о японских мультфильмах. С последней темой Даниль был в пролете, так что оставались первые две.

– Нормально, – Мрачная Девочка, похоже, не собиралась поддерживать беседу, но все-таки сдалась. – Мне летом пришлось половину третьей главы переделывать, данные неверные оказались. Ну и теоретическую часть тоже переписать надо было… я переписала, не знаю, что Эрик Юрьевич скажет. Мне не нравится, – она опустила глаза, занервничав, – надо еще думать, я не успевала ничего, работы много было… ужасно. Я и сегодня весь день думала, ничего не придумала. Голова кругом пошла. Эрик Юрьевич…

– Что ты так из-за Ящера переживаешь? – тоскливо спросил Даниль.

– Не называй его Ящером! – Аннаэр резко обернулась. – И не делай вид, что тебе все равно. Можно подумать, я не вижу.

– Что?

– Эрик Юрьевич курит – и ты начал. Эрик Юрьевич носит зимой летние плащи – и ты носишь. Ты тоже перед ним преклоняешься.

Даниль окончательно скис, тем более, что крыть было нечем.

– Ань. Ну почему мы все время говорим о нем?

– Потому что мы к нему идем, – сердито отвечала она.

– Ань, – беспомощно повторил Даниль. – Может… может, мы в кино как-нибудь сходим?

– Зачем?

Она его не отшивала, она искренне изумлялась, зачем люди ходят в кино. Сергиевский приближался к отчаянию. Снова та же фигня.

– Ну… – он мучительно искал тему, – а кто ты на ЖЖ?

– У меня нет ЖЖ.

– Ну… у тебя же есть место, где ты в Сети обычно сидишь?

Аннаэр покосилась на Даниля с таким видом, точно он попросил у нее код от кредитной карточки.

– Там нет ничего для тебя интересного.

– Ну почему ты так решила? – он решил, что в меру поканючить будет забавно, но просчитался. Лицо Аннаэр приняло неописуемое выражение, напоминавшее одно из неописуемых выражений лица профессора Воронецкой; Мрачная Девочка остановилась, прикрыла глаза и странным голосом изрекла:

– Ибо.

Даниль смирился.

– Понял.

Слишком много времени оставалось им пробыть вместе. Аспирант готов был скрипеть зубами. Даже отправься они к метро, все равно приехали бы раньше назначенного. «Кстати, а может, правда в метро?» – пришло Данилю в голову. Подземки он не видел уже лет пять, с тех пор, как доцент Гена обложил его матом, после чего студент Сергиевский внезапно научился передвигаться как положено – через совмещение точек.

Идея романтичной поездки с девушкой в метро некоторое время занимала его мысли, но казалась все менее и менее удачной. Потом образ матерящегося Гены встал перед глазами, и Даниля осенило.

– Ань, – улыбнувшись, окликнул он.

– Что?

– У нас еще времени прорва…

– Да уж, – недовольно согласилась та. – Не надо было меня вытаскивать.

– Я вот чего – давай по тонкому плану погуляем вместе. По крышам, или просто так.

Эрдманн покривилась, но вместе с тем черты ее немного смягчились.

– Только на крыши меня не тащи, пожалуйста.

Переход через совмещение точек выполняется просто, легко и мгновенно: тонкий мир параллелен плотному, но на этих параллелях можно соединить любые две точки. Вся задача – только переназначить координаты достаточно быстро, и немедля окажешься в нужном месте.

Есть еще один способ отделаться от тяжести плоти. Он значительно сложней и опасней, но захватывающе интересен, потому что позволяет будто бы оказаться в совершенно другом мире, на деле же просто увидеть под иным углом мир привычный, и не как полагается – после смерти плотного тела – а при жизни. Душа – уникально мощный энергоноситель, но переход в чистую форму требует использовать ее еще и как жесткий диск. В специально выделенный фрагмент записывается информация о каждом атоме плотного тела, а потом тело уничтожается. Пока информация сохранна, его в любой момент можно восстановить.

…Перейдя в чистую форму, Даниль выпрямился и поискал Аннаэр взглядом. Он не знал заранее, нравятся ли ей такие прогулки, но явно угадал. Идея была та, что чем сложнее работа с тонким планом, тем выше квалификация работающего, а высокая квалификация у Мрачной Девочки определенно должна ассоциироваться с обожаемым Лаунхоффером.

Аннаэр чуть оступилась, когда сквозь нее там, в плотной Вселенной, что-то прошло или проехало. Потом раскинула руки в стороны и подняла лицо к небу: здесь было непрозрачное, сияюще-мглистое небо, точно инкрустированное золотой нитью, прочерченное мерцающими дорогами влечений и закономерностей Неботца. Две величайшие стихии ограничивали мир сверху и снизу, как сближенные ладони. Дочерние сущности жили и мыслили между ними; если пожелать, вдали тут и там можно было различить личности антропогенных богов, подобные колоссальным областям света. Заметить людей было куда труднее.

«Полная аналогия», – думал Даниль. Полная аналогия обнаруживалась с эволюцией жизни в мире плотном. Сущности, соответствующие в тонком мире высшим животным – клетки-прокариоты, души людей – эукариоты… это было видно, тонкое зрение выделяло разум, как более темное образование, похожее на ядро клетки. Кроме того, нетренированные души без тел быстро принимают естественную амебоподобную форму. И эти-то простейшие, одноклеточные, во многом определяют облик мира, в котором живут…

«А кармические структуры аналогичны ДНК», – вспомнил Сергиевский. Высокие размышления посетили его не потому, что аспирант Ящера сильно впечатлился давно знакомой картиной, а потому, что на втором курсе ему фантастически повезло: вместо Казимеж начала физики тонкого мира им читала Воронецкая. Такие вещи много значат в судьбе.

Ворона – это вообще часть судьбы. Одна из лучших частей. В нее Даниль был бы и правда не прочь влюбиться, невзирая на разницу в возрасте. Она была неописуемо милая тетка.

…Тонкие тела двух аспирантов не принимали естественной формы; Аня вначале стала ярким золотым контуром посреди сиренево-серого вихря, а потом превратилась практически в саму себя. Даниль помахал ей рукой и пальцами зачесал назад волосы: странноватое и приятное было ощущение – прикасаться к ненастоящей плоти.

– Куда пойдем? – с улыбкой спросил он, когда Аннаэр подошла; марку Мрачной Девочки она держала по-прежнему, но вид все-таки имела довольный.

– К институту, конечно, – строго сообщила та. – Только…

– Что?

– Давай полетим, – и смутилась. – Я летать очень люблю.

– А почему же по крышам не любишь? – удивился Даниль.

– А что в них хорошего, в крышах? – Аня запрокинула голову, прищурившись туда, где, словно медленные молнии, свивались мысли великого стихийного бога, и прошептала: – Я люблю – небо…

Он хотел взять ее за руку, но Аннаэр слишком хорошо контролировала остаточную память; она не пыталась летать как птица и летала как человек – полностью расслабившись, уронив руки вдоль тела и управляя движением с помощью одного разума.

Даниль вздохнул иллюзорными легкими.

В тонком мире не было зданий – лишь измененные формы Матьземли. Не было деревьев – только мыслящее тело ее дочери, стихийного божества растительности. Это был мир душ, разумов и сознаний, и все же найти в нем здание МГИТТ, равно как и любого другого Института тонкого тела в другой стране, не составляло труда.

Там прекращалась аналогия.

В природе не было аналогии тому, кем становились человеческие существа, полностью овладевшие собственными возможностями.

Они поднялись над крышами; стало светлей и легче. Внизу едва колыхался лик Матьземли, прозрачные облака аур живых существ наполняли пространство и перемещались, напоминая течения в океане. Неботец сиял в вышине.

– Ань, – сказал Даниль, оглядевшись, – а ты не знаешь, что это там такое?

– Где?

– Вон. Ну видишь? Нестабильность локальная в стихии, на карусель по модели смахивает…

Аннаэр открыла глаза.

– Я вижу, что Эрика Юрьевича самолет уже приземлился. – В ее голосе прозвучало невероятное облегчение. – Смотри! Да не там! На севере!

Даниль, напротив, испытал необычайно острый облом и напряг. Эрдманн так и засветилась, а поскольку она находилась в чистой форме, то засветилась вполне зримо, и это внушало грусть: лететь рядом с лучистым солнцем, которое радовалось исключительно тому, что сейчас покажет научному руководителю свою диссертацию.

Ящера действительно сложно было не заметить. Аура его даже в компактном состоянии перекрывала по мощи излучения любую другую. Даниль невольно задумался, чему же энергетически эквивалентна душа такого человека как Лаунхоффер, и сам испугался – кощунство какое-то получалось.

Аннаэр рванулась к институту ласточкой. Контуры ее тела расплылись.

3.

– Во-первых, уясни главное. Шансов у тебя нет.

Жень дернулся, как от удара.

– Они тебя найдут, – без жалости рубил Дед. – Раньше или п-позже. Не надейся, что скроешься. Тебя еще не нашли потому, что всерьез и не ищут. Ждут, когда замучишься бегать. Т-тебя гоняют неофиты и обычный угрозыск. Как только иерархи решат, что пора, тебя найдут через полчаса. У них отца т-твоего слепок т-тонкого тела остался.

– А Ксе… – едва разлепил губы Жень.

– А Ксе дурак.

– Дед… – слабо сказал Ксе.

– У тебя одна есть надежда, – продолжал Дед. – Т-только не думай, что шанс есть. Надежда твоя в том, что Матьземле не все равно. Линии в-вашей, я думаю, лет этак тысяч пять, и если ее из Матери сейчас выдернут н-некие особо умные люди, то даже ей, при всей ее тупости, будет больно… Но шансов у тебя нет.

Договорив это, Арья ссутулился и вмиг постарел лет на десять. Оборотился, шагнул к массивному кожаному креслу, попытался придвинуть ближе к дивану, но недостало сил. Ксе вскочил, помог учителю. Арья сел, тяжело вздохнув, и снова глянул на Женя.

Тот, одеревеневший и точно выцветший, смотрел в пол.

Молчал.

– Д-да… – едва слышно проронил Дед, смежая веки. – Д-дела…

Ксе опустился на диван рядом с Женем. Сжал ладонью его плечо. Тот, не глядя, сбросил руку шамана; лицо Женя исказилось.

– На кой хрен я сюда приперся, – прошипел он, подымаясь. – Чтобы меня… чтобы мне… Я уйду сейчас! Мне плевать! Я… пусть найдут! Пусть, суки, попробуют! Я их поубиваю нахрен! Имею право!

– Сядь! – пророкотал Дед, поднимая горящие страшной чернотой глаза; тяжелые старческие веки набрякли, морщины пролегли четче.

Божонок сел и упал лицом на колени.

– Имеешь, – негромко сказал Арья. – Ты вот К-ксе на улице давеча за жреца принял. Убил?

Плечи Женя вздрогнули.

– Я тебе объяснить пытаюсь, – пасмурно продолжал Дед, – что ты можешь сделать.

«А взгляд?» – думал Ксе. Была минута, когда он по-настоящему боялся Женя, когда глубоко внутри инстинкт кричал, что перед ним опасность, существо, от которого нужно бежать. И что?..

– Что я могу, – одновременно с его мыслями, глухо и горько сказал Жень. – Я только пугать могу. Ну и ножом… блин, если б у папки хоть пистолет был! Ему ж и не надо было пистолетов…

Арья вздохнул.

– Ты при живом отце сколько времени бы взрослел?

– Да сколько угодно, – голос Женя тоскливо дрогнул. – Хоть сто лет, хоть двести. Я что, папку бы спихивать стал? Он… такой. Суперский. Папка. Был.

– А теперь?

– Не знаю.

– Сколько времени прошло с его… – и Дед, минуту назад игравший в жестокосердие, замялся, – с тех пор как ты…

– Месяц, – хрипло сказал Жень.

– И с тех пор ты бродяжничаешь?

– Ну… почти. Они же не могут, если в кумирне вообще пусто, – божонок поднял голову. – Они сразу… приперлись. Ну я и смылся.

– А сестра как же?

Жень сморгнул.

– У тебя должна быть сестра-близнец, – сказал Арья. – Мать Отваги.

Жень открыл рот и закрыл. Губы у него снова дрожали; участилось дыхание, вздулись неюношеские мускулы, как будто маленький бог отчаянно сражался с чем-то внутри себя.

– Где твоя сестра? – медленно спросил Арья, и Ксе увидел, что учитель бледнеет.

– Нету, – через силу ответил Жень и добавил сквозь сжатые зубы, – больше.

В окно светила луна. Только что хлестал дождь, но кончился, с ним стих и ветер, трепавший ветки; теперь было спокойно. Деревья оледенели в неподвижности, тучи разошлись, между ними проглянула синяя тьма Неботца, закутанная в призрачный лунный свет. Серые капли сгинувшего дождя едва поблескивали на оконном стекле, и в самом низу, на раме, дрожал и все не мог сорваться прилипший, иззелена-желтый березовый лист.

Голос Деда звучал простуженно и сипло, но, против обыкновения, Арья почти не заикался. Он припивал из блюдца чай, жевал бутерброд и говорил. История была длинная, говорить ему предстояло долго.

– Я человек старый, – предупредил он в самом начале, – бессонливый. Пару часиков завтра в самолете п-покемарю, мне и хватит. Ты сам скажи, когда соображать перестанешь, я тебя спать пошлю…

Дед оставался до утра; утром его на машине забирал Лья, а вещи его, оставшиеся дома, в Чертанове, – Юр.

Жень спал на диване в гостиной.

В окно светила луна, как светила и лет шестьдесят назад, когда кухня была коммунальной, и за окном тоже качались деревья, хоть и не те, что сейчас. Сандов евроремонт казался чужим и ненужным: изо всех щелей ползла булгаковская нечисть, и она внушала Ксе больше симпатии, чем хорошо одетые люди, которые далеко отсюда в большом светлом здании занимались составлением бизнес-планов, почему-то называя себя при этом жрецами.

– Все российское жречество, – говорил Арья, – впрочем, это не только к России относится… все жречество – это одна контора. П-подчиненная, заметим, официальным властям страны. Ч-чиновники, одним словом. А что такое чиновники, объяснять не надо. Мы тоже контора, не надо благих иллюзий, Ксе. Мы п-подчинены Минтэнерго, МВД, ФСБ… но есть разница.

Дед прихлебывал чаю, глядел, сощурившись, на Луну и продолжал: