Текст книги "Хирургическое вмешательство (СИ)"

Автор книги: Ольга Онойко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Менгра грязно выматерился; Ксе в испуге уставился на него.

– Я же говорил! – прорычал жрец. – Я же предупреждал! У пацана ствол, Ксе? Так?! В-вашу Мать-богиню! хуже ничего не могли придумать…

Медленно, как черная вода к горлу, подступал глухой ужас. Уже почти смерклось, и тяжкая лиловая туча, единственная на весь видимый небосклон, наплыла, отгородив последний свет догоревшего дня. Фары слепили; кажется, на одном из капотов успели установить прожектор. Отряд особого назначения был неместный, кажется, даже вовсе московский, великолепный, точно в каком-нибудь боевике, на новых машинах…

Хлынул дождь – и стал стеной, отгораживая от мира.

– И кто мы теперь? – злобно цедил Менгра. – Пособники? Террористы? Мы?! Что нам делать теперь – нас даже некуда выслать! Я говорил тебе, Анса…

– Выйти из машины!

– Вы двое! – рявкнул жрец, – выметайтесь первыми. Отдай им ствол, мелкий, отдай сам, как умный. Я же знал, знал, что этим кончится!..

Ксе медленно потянулся и открыл дверь. Тьма стала почти осязаемой; ее тяжкое тело, полное ледяного дождя, не могли рассечь лучи электрического света, прожектора желтыми пятнами маячили за водной завесой. Фигуры омоновцев казались призрачными, глаза в прорезях масок были неподвижными и, как на подбор, – до белизны светлыми.

– Жень, – приказал Менгра сквозь сжатые зубы. – Выходи.

«Вихрь, – со смутным удивлением осознал Ксе. – Почему я не чувствую вихря? Жень сдается?..» Следом явился вопрос, почему сам шаман не зовет Матьземлю, единственную силу, способную сейчас спасти их. Ледяной ливень бил по асфальту и крыше, холод пробирался в салон, но Ксе не дрожал; ему казалось, что он сам становится льдом, вместе с движением частиц замирают в голове мысли, оцепенение распространяется с тела на душу, и уже не собственная воля Ксе, а лишь сила холода понуждает шамана выйти, ступить на дорогу, распрямиться…

– Дождь, – едва слышно сказал Жень.

– Что?! – хрипло выдохнул Менгра: вкрадчивый холод успел пригасить его ярость.

– Вы не чувствуете? – прошептал маленький бог. – Сейчас нет дождя. Неботец не проливает дождя. Сейчас не должен идти дождь!

Точно опровергая его слова, под брюхом тучи вспыхнули молнии – сразу две. Небо загромыхало, ливень усилился, став тяжелым и болезненным. Бездумно, на одних рефлексах, Ксе прислушался к шактиману Матьземли.

Неботец кричал.

Там, высоко в атмосфере, в невообразимой боли сотрясался великий стихийный бог, не в силах приглушить мук, избавить себя от пытки, он выл и корчился, неспособный, в отличие от других, счастливых, существ, ни умереть, ни потерять сознания. «Это! – указывал Неботец в страдании. – Нет! Чужое! Это чужое! Этому – нет!» Ксе едва не лишился чувств, погрузившись в такую стихию, но была в том и польза: даже сила холода отступила, соприкоснувшись с испепеляющей болью божества. К шаману вернулась способность мыслить.

Ксе окликнул Матьземлю и заскрипел зубами: Жень опять принялся за свои шуточки, богини шаман не услышал.

– Жень, – озлобленно бросил он, – прекрати! Это не шутки!

– Дурак! – шепотом крикнул тот. – Ты что, не понимаешь?! Оно сильнее! Оно сильнее Неботца!..

– Выйти из машины!

…Звук припозднился; словно эхом Ксе услыхал, как закрылись двери «уазика». Четверо пассажиров теперь стояли кругом, под плетями дождя, неподвижные, и шаман все ясней понимал, что люди в масках слишком медлительны для спецназовцев. Добившись выполнения приказа, они, казалось, забыли, что делать дальше, и просто стояли под потоками ледяной воды, глядя одинаковыми пустыми зрачками.

Дверца джипа распахнулась.

Он стоял в отдалении, неосвещенный, даже фары его оставались темны, но вышедшую из джипа женщину Ксе увидел так отчетливо, словно она сама была источником света. Высокая, стройная, с длинными бледно-золотыми волосами, она шла неестественно плавной походкой привидения, как будто перетекала с места на место. Лицо, правильное и неподвижное, казалось пластмассовой маской. Женщина была красива, но самая красота ее вселяла безразличие, как красота манекена в витрине. В ней чудилось неживое и жуткое.

– Варвара Эдуардовна, – непонятно зачем проговорил один из спецназовцев.

– Благодарю вас, – ответила она. – Все верно.

Голос тоже казался искусственным, синтезированным на компьютере.

И Ксе едва не рассмеялся от радости, когда могучей жаркой волной от застывшей земли к корчащемуся в муках небу взлетел, наконец, вихрь!

Пробудившись, зашумел лес. Поредели струи дождя, и больше не врезались в землю отвесно – их отклонял ветер. Желтый свет перестал быть облаками во мраке: тьму рассекли лучи. Кто-то из спецназовцев переступил с ноги на ногу, другой почесал шею, третий сплюнул. Давящий холод отпустил сердце, и оно забилось часто и весело. Казалось, даже Неботец забыл на миг о своем страдании и уделил благословение богу младшего ордена…

Жень стоял, улыбаясь во весь рот. В руках у него было странное оружие: в физическом мире револьвер оставался револьвером, но темное его тело лишь сквозило за плотным, золотым как солнце сгустком энергии, который складывался в форму главного огнестрельного оружия русского бога войны – АК.

Ксе не разбирался в автоматах, но был совершенно уверен, что это Калашников.

– Ну чего, – ломающимся мальчишеским баском осведомился бог. – Кто на новенького? Убивать не буду, потому как Ксе не велел, – Жень ухмыльнулся, подмигнув оторопевшему шаману и закончил: – только покалечу.

Окружившие их бойцы одинаковыми движениями выпрямились и отступили на шаг; лицо Варвары Эдуардовны, мертвенно-недвижное, все сильнее напоминало маску из качественной пластмассы.

– Ты ведешь себя неправильно, – сказала она безразлично.

– Не твое собачье дело, тетя, – оскалился божонок. – Какого… тебе тут надо?

Мурашки побежали по коже, когда аккуратный розовый рот блондинки слегка растянулся, прогибаясь в углах: до сих пор ее лицо-маска казалось недостаточно пластичным для улыбки.

– Не мое, – повторила она с задумчивыми интонациями. – Собачье.

Холод обрушился, вбивая в землю все – людей, машины, свет, дождь, воздух.

Зрение вернулось к Ксе быстро; шаман даже устоял на ногах, только налетел, отшатываясь, на одного из омоновцев. Тот даже взгляда на него не перевел, так и стоял – вытянувшись, напружинив мускулы, сверля пустоту белесыми глазами. В другой ситуации Ксе мог бы оробеть, не понимая, что такое творится с людьми, но сейчас на это просто не было времени.

Шаман понял, что за синее сияние вело его обратно в мир.

– Простите, – сказал Ансэндар.

Он стоял, тонкий и яркий как молния; ветер трепал белые волосы, и сине-серебряное свечение затмило свет фар и прожекторов, превратив дорогу и лес во внутренность чародейной звезды. Правая рука последнего бога стфари поднялась, пальцы вздрогнули, сияние вокруг них усилилось, становясь плотным, ослепительным, режущим; Ксе понял вдруг, что Ансэндар, усталый и бледный, с вечно виноватым лицом, тихий застенчивый Анса…

Громовержец.

…Женщина отступила; в бледно-голубых глазах отражалось пламя громового огня, и на неподвижном лице они жутковато сверкали, лишая его последней иллюзии человеческого. «Она тоже богиня?.. – со страхом предположил Ксе. – Но какая? Чего? Почему Жень ее не узнал?»

– Не думаю, что кто-то добровольно вверит себя в ваши руки, – проговорил Ансэндар спокойно. – Я вынужден вам… возразить.

Она не ответила, только медленно обернулась, ища глазами кого-то.

И Ансэндар Громовержец, бывший верховный бог пантеона, вскрикнул от ужаса.

Менгра, у колес «Нивы» склонившийся над Женем, поднял голову; с губ жреца сорвалось ругательство. Он осторожно помог подняться полуобморочному мальчишке, усадил его на заднее сиденье машины и подошел к своему богу.

Ксе едва дышал.

Холод близился, втекая под одежду, под кожу, как будто цепями охватывал сердце; замерли деревья, остановился ветер, сами стихии, омертвев, перестали чувствовать боль.

Упругой тигриной походкой шел от джипа мужчина в кожаной куртке; лицо его было таким же бледным, как у Варвары Эдуардовны. Он приблизился, и Ксе увидел, что глаза его – странной формы и почти совершенно лишены белков, а широко распахнутые зрачки отливают алым. Сияния божественных аур угасли, словно открытое пламя прибило ветром; даже Ансэндара едва можно было различить, глядя на тонкий мир, а Жень как будто вовсе исчез, и сердце шамана захолонуло. Лишь через пару секунд он понял, что все еще видит душу божонка – тусклый мерцающий огонек, похожий на спичку, затепленную в глухой ночи. Сейчас мальчик был слабее и уязвимей любого человека.

Спутник блондинки остановился и неестественным движением качнул головой снизу вверх, стылые глаза обшарили высокую фигуру Менгра-Ргета. Ансэндар глянул на своего жреца и закусил губу: в руках у того тускло блестел ритуальный нож. Резким движением Менгра задрал рукав куртки и примерился острием к толстой вене, извивавшейся по могучему предплечью.

– Анса… – хмуро сказал он. – Прости, но… делать нечего.

– Бесполезно, – едва слышно проронил Ансэндар. – Это Великий Пес.

Уголки его губ поникли, и лицо бога стало старым и безразличным.

Во рту у Ксе пересохло; он все пытался проглотить застрявший в горле вязкий комок, и давился им, близкий к удушью. Медленно, очень медленно жрец перевел глаза на Пса и застыл камнем. Сложив черты в пластмассовую гримасу улыбки, Варвара Эдуардовна оглядывала их, методично, одного за другим: Ансэндар, Менгра, Ксе, Жень, Ансэндар… Круглые собачьи глаза ее спутника казались слепыми – так неподвижны были они.

«Чего она хочет?.. – вяло подумал Ксе. – Чего ждет?..» Он понимал, что мертвящий холод течет сейчас по его энергетическому контуру, уничтожая способности контактера, но даже сознание этого не в силах было пробудить в нем каких-либо чувств. Все неважно, потому что все уже кончилось. Он только человек, и лицом к лицу он встретил Собаку-Гибель. Пора умирать…

Широкий рот Пса приоткрылся, и по верхней губе скользнул край темного языка.

– Достаточно.

…Голос, прорезавший глухое беззвучие, походил на шелест листвы под ветром; не по-человечески гибким движением качнулся назад Пес, белокурая женщина оглянулась, вздрогнул Менгра, а Ксе увидел, наконец, того, кому на самом деле возражал Ансэндар.

– Координатор, – ровно произнесла Варвара Эдуардовна.

Оно не имело формы – то, что мерцало по правую руку от нее; оно существовало лишь в тонком плане, и проявлялось из него странно, только частью, расплывчатым миражом. Оно висело над дорогой – нечто из стеклянистого сгустившегося воздуха, из струй дождя, из тумана, смутная тень без лица и тела, а вместо глаз зияли две прорези, сквозь которые было видно дорогу, небо и лес.

– Вы поняли, что сопротивление бессмысленно, – полушепот призрака разнесся от горизонта до горизонта, оледенив землю и небеса. – Смиритесь.

– А не пошел бы ты… – донесся откуда-то невнятный голос.

Ксе вздрогнул и обернулся на знакомый лихой матерок.

Это был Жень: оказывается, божонок успел прийти в себя. Шатаясь и держась за крышу машины, он стоял на ногах; одновременно подняв головы, улыбнулись стфари, а Ксе оторопело вытаращил глаза. Ничего не произошло, все осталось по-прежнему, просто маленький воин, сын и внук богов-воинов, не хотел умирать во сне.

Он встал.

Он знал, что в природе нет силы, способной противостать Великой Собаке, которая сама есть конец всех сил, но готовился к схватке, и отчаянным весельем светилось его лицо. «Жень все-таки отомстит, – подумал Ксе с тихим смешком. – Ох и невесело будет его жрецам… Но бога войны у нас не станет. Хорошо, что я больше ничего не увижу...» Веки медленно тяжелели, зрение отказывало. Боги готовились дорого продать жизни, но люди для Пса были не добыча, а падаль. Это шамана тоже не волновало. Он только сожалел, что его не отпустят прямо сейчас, и придется смотреть и ждать.

– Ну, ко мне, собачка! – издевался Жень. – Хоро-ошая собачка!..

Великий Пес потек к хохочущей жертве, но был остановлен манием призрачной руки.

– Ты встал, – сказала тень. – Иди. Ты должен быть не здесь.

– Сам иди, – хамски плюнул Жень. – Сказать, куда?

Координатор ответил молча: рука, удерживавшая Пса, опустилась.

Ксе закрыл глаза.

Самое время было для бреда, и он уверенно решил, что бредит, когда, сквозь пелену подступающего смертного сна, услыхал знакомый, ленивый и улыбчивый голос, приказавший, как приказывают всякой собаке:

– Фу!

Шаман разлепил веки.

Перед Псом, насмешливо скалясь, стоял Даниль.

Часть третья.

Дождь кончился.

Грозовая туча, накрывшая мир, как крышкой накрывают садок, рассеивалась – без спешки, но все же слишком быстро для настоящей: не прошло и минуты, как первые звезды затеплились в ее разрывах. Прощание солнца бледнело на западе, а может, всего лишь прояснялся взгляд. Налетел ветер, показавшийся невероятно, по-летнему теплым, и стал трепать полы светло-серого легкого плаща, накинутого на плечи Даниля. Ксе смотрел и не верил. Он успел почувствовать себя мертвым, даже бояться перестал, он мысленно попрощался со всеми и ждал только, когда Пес вышибет его тонкое тело из плотного и можно будет отправиться на поиски следующей жизни. Чувства шамана больше всего походили на недоуменное разочарование, а вскоре оно сменилось веселой злостью. «Гад! – про себя сообщил Ксе кармахирургу. – Ты и это, что ли, все видел?! Какого же хрена ты выпрыгнул в последний момент, как рояль из кустов? Раньше не мог, да?»

Задать эти вопросы вслух Ксе намеревался чуть позже, когда Сергиевский разберется с Псом и остальными неизвестными тварями. В том, что Даниль на это способен, шаман ни секунды не сомневался.

– Привет! – провозгласил Даниль с характерным акцентом интернетчика, и растопырил руки, ухмыляясь от уха до уха.

У Ксе волосы поднялись дыбом, когда в ответ послышался жестяной шорох и звуки глухих ударов: бойцы спецназа оседали на асфальт. Ни один из них даже не попытался смягчить падение. Суженными глазами, неподвижная, Варвара Эдуардовна следила за происходящим. Великий Пес опустился на корточки и медленно перекатывал из стороны в сторону крупные пламенеющие зрачки. Призрак-Координатор почти исчез; лишь напрягая зрение, можно было различить рядом с женщиной его прозрачную стеклянистую маску.

– Привет, парни, – уже с нормальной дикцией сказал Даниль, оглянувшись. – Я вот вспомнил, что попрощаться забыл, да и не объяснил, куда это я вдруг сгинул… Мало ли, чего вы подумали. Решил, вернусь, скажу. А тут, еп-пишкин кот, локальный армагеддец какой-то, – и он скорчил рожу.

В лесу, обступавшем дорогу, неожиданно пробудились птицы; их робкий перещелк ударил по ушам Ксе, точно грохот стадионных динамиков.

– Даниль, – сказал шаман и глупо улыбнулся. – Ну, блин, Даниль…

– Даниил Игоревич, – тихо произнес невыразительный голос Координатора, – прошу вас, не вмешивайтесь.

Сергиевский обернулся к жуткой троице; пряди длинных волос метнулись ему в лицо, и Данилю пришлось пальцами зачесать их за уши.

– Это почему же?

Ксе подумал, что аспирант говорит так же весело и нагловато, как божонок. Только интонации эти в данилевом голосе не скрывали отчаяния и страха. Они были просто так, сами по себе.

– Для вас это только минутный каприз, – мягко сказал призрак. – Но он многим может очень дорого стоить.

– То есть как? – уточнил Даниль, сунув руки в карманы и раскачиваясь с носка на пятку.

Воздух сгустился и утратил прозрачность, обрисовывая перед аспирантом, на уровне его лица, безглазую маску Координатора.

– У тебя есть человеческая форма? – поморщился Сергиевский. – Противно, когда перед носом рябит.

– Даниил Игоревич, – еще тише прошелестела тварь, игнорируя его слова, – прошу вас, отступитесь. У вас нет причины вмешиваться.

Даниль сощурился.

– А вот не люблю я, когда людей собаками травят, – сказал он. – А хоть бы и богов, все равно не люблю.

Менгра-Ргет смотрел на него и улыбался – скупо и светло. Ансэндар, потупившись, отошел в сторону, и как будто проснулся замерший у машины Жень – кинулся к шаману, подставил плечо руке. Это было кстати: Ксе уже собирался лечь на асфальт рядом с омоновцами. Удар Пса убил бы его мгновенно; долгое время находиться рядом со стихией уничтожения само по себе стало тяжелым испытанием для шамана. Пока он чувствовал только головокружение, но боялся, что этим дело не ограничится, и его тонкое тело еще не одну инкарнацию будет вспоминать о встрече.

Даниль окинул взглядом дорогу.

– Кто додумался милицию задействовать? – нехорошо усмехнулся он. – Что-то мне подсказывает, что хозяин тебя, Варька, за ушком не почешет.

– Что? – прошептала блондинка; лицо ее исказилось и показалось в этот миг совершенно человеческим.

– Ты же кошка, – уверенно опознал Даниль, и она вздрогнула, как от удара, отшатнулась, беспомощно глянула на равнодушного Координатора.

– Даниил Игоре…

– Кошка Лаунхоффера, – продолжал тот глубокомысленно. – Доберман. Ястреб. Что вы тут делаете, блохастые?

– Ее Варвара Эдуардовна зовут, – хихикнул Жень.

– Ух ты, – удивился Даниль. – Что, киса, настоящее отчество взять не посмела? Это правильно.

– Уважаемый Даниил Игоревич, – ровно проговорил Координатор. – Ответы на ваши вопросы следует искать не у нас. Прошу вас, отступитесь. Мы должны закончить…

– С ответами я как-нибудь разберусь. – Ветер бил Данилю в затылок, и он все откидывал и откидывал с лица длинные волосы. – А ваша тест-миссия уже закончена, зверятки. Идите к хозяину.

– Я сожалею, – едва слышно сказал призрак. – Я сожалею, Даниил Игоревич, но…

Боги разом отступили на шаг. В глазах у Ксе стало черно, бело и снова черно; все звуки пропали, рухнув в бездонную немоту, и на миг исчезло контактерское восприятие, весь его спектр – шаману показалось, что он лишился осязания. Невольно Ксе поднял руку к лицу – загородиться от вспышки, хотя она не имела отношения к физическому зрению. Выплеск энергии был настолько сильным, что Матьземля вскрикнула от страха и боли, страшно разволновалась и стала о чем-то просить Ксе; она, как обычно, сама толком не понимала, чего хочет, и шаман стал пытаться успокоить свою стихию, лишь вполглаза следя за происходящим в пяти шагах от себя.

Много позже, от Женя, он узнал, что ошибся: Даниль и не думал играть перед адским зверинцем собственной силой. Кармахирург всего лишь перекрыл капилляры богини, энергетические потоки, в радиусе двухсот километров. Тонкая энергия немедленно образовала тромбы, а те взорвались.

…Великий Пес поднялся и опустил голову на грудь; руки его плетями свесились вдоль тела. Киноидному божеству явно непривычен был человеческий облик, уместных жестов Пес не знал, но вид его, тем не менее, был красноречив.

– Я понял, – по-прежнему ровно и тихо произнес Координатор. – Сожалею, что вы не последовали моей рекомендации. Теперь вам придется иметь дело с моим братом. Учтите, он не отступит так легко.

– Ладно, ладно, – ухмылялся Даниль, не вынимая рук из карманов. – Разберемся. Забирай свое хозяйство, дружок, не мне ж с ним возиться.

И напутственно помахал рукой.

– Йопттвою!.. – возопил Менгра, когда прямо под его ладонью исчез капот милицейской машины, на который жрец успел опереться; стфари чуть не упал, но из равновесия его выбило только это. Слишком многое все они успели повидать за сегодняшний день, и не осталось уже того, что казалось бы невероятным, поэтому больше всего возможностям адского зверинца удивился Даниль: Координатор, уходя через совмещение точек, прихватил с собой весь сопровождавший его отряд. Сергиевский проанализировал шлейфы аур, и ему пришла презанятная мысль, которую он немедля подумал вслух:

– А царь-то – ненастоящий!..

«Что?» – вскинулся Ксе, но спросить не успел: аспирант, встряхнув головой, болезненно зажмурился и уперся руками в колени.

– В смысле, ОМОН, – напряженно продолжил Даниль, глядя в землю. – Ну ни хрена себе тварь!.. там же только трое живых было, остальные… Это ж он все, все из свободных частиц слепил… сам, для себя, марионеток… Координатор… ну ни хрена же себе… Ящер – гений!..

Шаман почти завороженно слушал монолог Сергиевского; ему слегка неуютно стало от того, что блистательный аспирант вдруг скрючился и понес чушь, но даже в чуши этой чудился теперь высший смысл. На последней сентенции, о гениальности некоего ящера, глаза Даниля загорелись искренним восторгом, и он, наконец, распрямился.

– Й-ястреб, – пробормотал он со смешком, прищурившись на дорогу, туда, где только что стоял черный, массивный как танк внедорожник. – Дятел ты, а не ястреб… Птичка-то без мозгов… Он так и не понял, в какой я весовой категории… Со мной разбираться придет биг босс… и сожрет меня вместе с ботинками.

Тут Даниль помрачнел и нахмурился.

– А может, и не придет, – заключил он. – Напустит на меня какого-нибудь... адского суслика...

И Ксе, наконец, увидел, что его трясет. Руки Даниля вздрагивали, пальцы судорожно впивались в ладони, кажется, он и на ногах-то стоял нетвердо. Мнилось, что человек, способный развернуть Великого Пса, должен ни перед чем не знать страха, но, похоже, Сергиевский просто не успел испугаться вовремя, а теперь понял, что сделал, и сам был от того в шоке. «И ничем он на Лью не похож, – подумалось Ксе. – Лья – умный, он в такие игры не играет…» Шаман слабо усмехнулся, чувствуя, как в нем зарождается симпатия к бестолковому аспиранту.

– Суслик, сука, личность!.. – в некотором ужасе вспоминал Даниль. Ксе понял, что говорить сам с собой и цитировать фольклор Сергиевский способен еще долго, и решился его прервать.

– Даниль, – окликнул он.

– Суслик… да… ф-фух… чего? – обернулся, наконец, тот.

– Даниль, – как мог серьезно спросил Ксе, хотя вид аспиранта против воли его смешил: отфыркивающийся Даниль выглядел точь-в-точь как Винни-Пух, рухнувший с Дуба. – Что это было?

– А с другой стороны, что он мне сделает?.. – не удержался тот от последней мысли вслух и уже нормальным голосом ответил: – Это адские креатуры моего научника. И не надо на меня так смотреть. Я сам чуть в штаны не напустил.

«Оно и видно», – явственно отразилось на лице Менгра-Ргета, а потом жрец переглянулся с Ансой, и лица их осветились улыбками.

– И что? – жадно спросил Жень. – Это те системы, про которые ты говорил? Ты их прогнал? Ты сильнее, да? Они сильнее Неботца, там сам Пес был, а ты сильнее их?

– Если слон на кита налезет, кто кого поборет? – фыркнул Даниль, и Ксе подумал, что кладезь цитат в его голове определенно глубок и преизобилен. – Я же говорю – это креатуры моего научника. А я его аспирант. Вот и думай.

– Это Ящера, что ли? – проницательно уточнил Менгра.

– Эрика Юрьевича Лаунхоффера, – с налетом усталости сказал Сергиевский, и лицо его приняло обычное, лениво-спокойное выражение. – Ящер – это кличка…

Ветер стих, и успокоился шум в кронах; замерли серебристые травы, клонясь к белопесчаной окантовке дороги. Менгра прошел к своей машине, зажег фары: электрический свет теплой желтизной испятнал темный асфальт. Донеслось убаюкивающее гудение проводов, зыбкое и далекое. Последние отблески заката истаяли, скрылись за горизонтом, и наступила ночь – холодная звездная ночь середины осени.

Ксе сидел и разглядывал фотографии.

Это, конечно, было со стороны божонка наглостью – немедля после чудесного спасения подобраться к Данилю и вкрадчиво сказать: «Даниль Игоревич, а… можно вас попросить?» Но момент Жень угадал: ошалевший от собственного поступка аспирант поднял руки и ответил: «Сдаюсь. Раз уж я подписался – юзайте. Пока я добрый». Лицо у пацаненка сделалось хитрое-хитрое.

Как на фотографиях.

На всех, что были сделаны на улице, почему-то сияло солнце – может, семейство выбирало для прогулок солнечные дни, а может, боги просто-напросто просили дальних стихийных родичей о хорошей погоде. Шаман решил, что понял, почему Жень отращивал длинные кудри – им с сестрой, кажется, нравилось быть неразличимо похожими друг на друга. Лет в восемь-десять, когда божонок еще не успел обзавестись могучим разворотом плеч и мускулатурой атлета, различить их можно было только на фотографиях с морем и пляжем, а на остальных они выглядели сущими клонами друг дружки – смешливые, голубоглазые, светлолицые дети, в джинсах и растянутых майках, в подобии солдатского камуфляжа… Ксе пришло в голову, что они удались необыкновенно похожими на отца. Лет через десять-пятнадцать Жень станет таким, как этот спокойный суровый мужчина с улыбкой в глубине прищуренных глаз, который на фотографиях катал на плечах дочку, выглядывал из танка или смиренно позволял закапывать себя в песок.

Обычный семейный фотоальбом. Разве что непривычно часто на снимках появлялось оружие – не игрушечное, настоящее; руки детей оттягивали слишком тяжелые для них автоматы, пистолеты, мачете, боккэны для занятий кэн-до, катаны… «Ага, – улыбнулся Ксе, – так я и думал». Танки и армейские мотоциклы там тоже были, а пляж означал близость Черноморского флота.

Следующее фото заставило сердце Ксе дрогнуть. Со снимка новогоднего застолья, сделанного, похоже, самим Женем – его в кадре не было – смотрела невероятной красоты женщина.

– Это теть-Лена, – наконец, подал голос Жень; он молча разглядывал через плечо Ксе свои, добытые, наконец, фотографии.

Там, в кадре, богиня смотрела в камеру, чуть улыбаясь маленькому фотографу; глаза ее лучились, и легкомысленная корона из елочной гирлянды отбрасывала алмазные блики, как настоящая. Кажется, старшая богиня красоты была наряжена Снегурочкой, или так казалось из-за гирлянд и переброшенных на грудь кос, слишком толстых и длинных для человеческой женщины…

– А за ней теть-Шура, – сообщил Жень, сопя шаману в плечо. – Вон, с бутылкой.

Ксе вспомнил полного адепта Лану Маслову. «Высшие иерархи культа войны – не воины, – со вздохом подумал он, – высшие иерархи красоты – не красавицы… ну что за фигня такая». Верховная жрица тетя Шура напоминала испитого сорокалетнего мужика.

– Она рулит, – с искренней симпатией сказал Жень. – Классная тетка.

…Даниль выслушал просьбу божонка и заломил бровь. «Ну это же пятнадцать минут, – елейно пел хитрый Жень, – совсем недолго. Я прийти туда не могу – выследят. А вы раз, два, и уже обратно тут». Сергиевский обреченно вздохнул и потер пальцами веки. «Говори адрес, – сказал он. – Пойду гляну, не следят ли за квартирой». Слежки не оказалось, или же она была только внешней – трехкомнатная квартира в спальном районе оставалась пуста, и Жень смог забрать дорогие сердцу мелочи, которые не потащил с собой, убегая…

– Я раньше думал, она вообще одна такая, чтоб жрец и человек хороший, – сказал божонок. – Но Менгра – он тоже ничего мужик. И…

– Что? – бездумно переспросил Ксе.

Жень замялся, а потом быстро выхватил просмотренную фотографию из его рук.

– Вот, – торопливо сказал он. – Это мы с Женькой паспорта получали.

Они как будто у зеркала стояли – две веселые мордашки рядком, развернувшие свои Главные Документы у щек; план был настолько крупный, что Ксе прочел фамилию.

– Воиновы, – сказал он. – Воинов, Евгений Александрович.

– Угу.

– Так я и думал… – шаман улыбнулся и поерзал, двинув плечом. – Эй, не ложись на меня, тяжело же.

– Извини, – Жень отодвинулся. – А там дальше, ну…

Дальше шли старые, советской печати фото, начавшие уже выцветать; детей на них не было, только их будущие родители – отец и мать.

Мать Отваги.

– Это мама, – тихо сказал Жень.

Сказочно красивую Лену легко было принять за ту, кем она являлась, а мать Женя выглядела самой обыкновенной женщиной; молодая, не более чем миловидная, она походила на мужа, точно сестра. «Наверняка сестра и есть, – подумал Ксе. – У них же не как у людей. Она ему шакти приходится».

– Жень, – спросил он, – ее ведь Александра звали?

– Угу.

– А что с ней случилось?

Божонок вздохнул.

– Она… нас родила.

Шаман озадаченно нахмурился. Он по-прежнему чувствовал неловкость, затрагивая эти вопросы, но Жень сам взялся показывать ему фотографии, и Ксе понимал, что сейчас – можно. Жень впускает его в тот уголок души, куда могут входить только близкие, и Ксе дозволяется спрашивать и знать о вещах, до которых посторонним нет дела.

Потому что они вместе стояли перед Великим Псом.

Ксе, чужой человек, которому безмысленная стихия навязала непосильную для него задачу, до последнего оставался рядом с Женем, он готовился встречать смерть просто потому, что так вышло, и даже после этого не отказался от обещаний, не вышел из игры, как счастливый свободный Лья. Шаман сам себе изумлялся; но, как бы то ни было, он действительно не хотел оставлять Женя на произвол судьбы, даже думать об этом не хотел.

– И поэтому, – стесненно удивился Ксе, – поэтому она…

– Она богиня, – хмуро сказал Жень и пожал плечами.

Шаман опустил голову.

– Вообще-то она в Женьку ревоплотилась, – сказал божонок почти спокойно. – Но это только ее природа, а сама она – все… И папкина природа бы тоже в меня перешла, если б он нормально умер. Мамка, он говорил, тоже хотела с нами остаться, хоть лет на десять. Но их загнали тогда совсем. Афганистан, потом Карабах, Степанакерт, вообще где только не дрались тогда. Время было хреновое. Если страна умирает, это нам, считай, высшая мера. Нам – то есть богам. Это кому-то вроде теть-Лены все равно, потому что она вечная. А власть, нажива, младшая красота – все переродились… Мамку тогда все время гоняли, даже когда она уже беременная ходила, вот она и не выдержала.

– З-зачем гоняли? – едва слышно выговорил Ксе; озноб тек по плечам.

Жень хмыкнул.

– Ты вообще в курсе, кто такая шакти?

– Н-нет.

– Это слово индейское, – глубокомысленно сказал Жень. – Или индийское? Блин, забыл, как правильно. И вообще неправильно. То есть говорят, что там, в ихних легендах, оно совсем не то значило, что теперь по науке. Короче, шактиман – это способность чего-нибудь делать. Вот я – воевать. А шакти – это способность чего-нибудь не делать. Или делать наоборот.

– Мать Отваги – это способность не воевать? – переспросил Ксе.

– Не воевать, когда можешь, – уточнил Жень. – Мамка всю холодную войну тянула как лошадь. Или еще защищаться – это тоже она. То есть потом Женька. То есть теперь никто… блин.

Он помолчал.

– Ты чё, Ксе, – спросил грустно, – думаешь, богом быть круто?

Шаман поразмыслил.

– Нет, – сказал он со вздохом, – совсем не круто.

– И как ему не холодно по такой погоде в летнем плащике бегать?.. – вслух удивился Ксе, когда Сергиевский отправился, наконец, к себе домой, а они сели в машину, и Менгра дал по газам, ворча, что сил нет как спать хочется.

– Ему не холодно, – с улыбкой объяснил Ансэндар. – Он согревает себя сам, усилием… не знаю, как сказать… усилием души. Как бог. С действующим культом.

– Подумаешь! – вскинулся Жень. – Я тоже так могу! – и немедля начал стаскивать с плеч куртку обокраденного Санда. Ксе задумался, обнаружил ли Санд пропажу, и если да, а это наверняка так, то почему не звонит с возмущениями; погрузившись в размышления, он мимо ушей пропустил бурчание Менгры, и мурашки по коже побежали, когда тихоголосый Ансэндар почти рявкнул: