Текст книги "Хирургическое вмешательство (СИ)"

Автор книги: Ольга Онойко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Явился же им навстречу вовсе не ястреб.

– Ого, – сказал Даниль. – Ворона!

– Ворона тут я, – строго сообщила Алиса Викторовна, отчего Сергиевский сначала прыснул, а потом смутился мало не до румянца. – А это ворон!

Большая черная птица уселась ей на плечо; плечо у Вороны было узенькое, сиделось на нем неудобно, но у крылатого на этот счет имелись какие-то свои соображения, и искать более подходящий насест он явно не собирался. Алиса ласково приложила ладонь к антрацитовому крылу.

– Добрый день, – сказала она ворону. – Не скучно тут одному сидеть?

– Кхе, – ответил тот, переступив лапами.

Воронецкая захихикала, как девчонка.

– Прямо ведьмой какой-то себя чувствую. Тетка с вороном, ужас что такое… еще шляпа нужна, ну, с острым верхом такая…

Даниль смотрел-смотрел на эту парочку, точно явившуюся из какого-нибудь мультфильма, а потом разинул рот и неверяще помотал головой, едва не вслух воскликнув: «Четыре!»

Ворон тоже был экспонатом.

Не то чтобы обнаружить здесь тварь из адского зверинца было неожиданностью – отдел мониторинга требует охраны посерьезнее, чем та, что дежурит по периметру института, создать духа-сторожа может любой преподаватель-специалист, и почему бы не сделать этого Лаунхофферу. Но ворон, в отличие от прочей виданной Данилем искусственной живности, не тешил хозяйский взгляд, а работал, занимался делом, и значит, можно было проанализировать его устройство и определить цель создания…

– Пойдем, Даня, – сказала Алиса, – я тебе центр наблюдения покажу. А потом домой пойду, уж извини, я и так жуть как задержалась, уже вечер скоро, а у меня дел полно…

Сергиевский только кивнул в ответ; он разглядывал ворона.

…Институт тонкого тела – сам по себе крепость. Мысль, на первый взгляд, идиотская, но стоит вообразить, что кому-то взбрело в голову прорываться в это здание силой или пытаться проникнуть тайно – и без долгих размышлений становится ясно, что успехом затея не увенчается. Обычная кованая решетка, видимая в плотном мире, означает в тонком непроницаемую пленку отторжения. Никто не войдет сюда без зова или без дела, потому что просто забудет, отчего родилось в нем такое желание. Курсе на третьем Даниль тренировки ради изучал охранные системы, спроектированные Ларионовым для защиты от жаждущих бесплатного чуда: кто-то из жаждущих терял часть памяти и ориентиры в пространстве, кто-то зарабатывал временную паранойю и летел проверять, выключен ли дома утюг, кто-то, наоборот, обретал неведомую прежде трезвость мысли и сам понимал, что явился зря.

Ворону надлежало оберегать отдел мониторинга не от коварных заграничных шпионов и тому подобных злодейских сил, а от студентов самого МГИТТ, пьяных пивом и всемогуществом.

Это было куда сложнее.

Даниль возблагодарил случай за то, что в пору безбашенности сюда не сунулся. Чем могло грозить столкновение с охранной системой Лаунхоффера, аспирант еще не разобрался, но сама система внушала благоговение перед конструктором. Дурак – устройство высокой пробойной силы, и разобраться с лифтом смог бы любой студент, находящийся в ладах с собственной внутренней энергией. А то и разбираться не стал бы, рванув в подвал через тонкий план.

Ворон сидел на плече маленькой профессорши и, кажется, задремывал от удовольствия; та кончиками пальцев поглаживала его блестящие перья. Даниль уставился на ее руку – маленькую, с младенчески тонкими, коротко обрезанными ногтями.

…Одновременно ворон был подвалом флигеля; и одновременно же – отдельной вселенной, ограниченной подвалом, даже не целым подвалом, лишь несколькими ярко освещенными коридорами, в которых там и здесь темнели провалы запертых, безнадежно запертых и никуда не ведущих дверей. Бесконечное множество подвалов во всех вероятностных мирах, беспредельная паутина коридоров с неоткрывающимися дверьми… смахивало на зримое воплощение отчаяния. Банька с пауками. Незавидная участь – заблудиться в сознании искусственной птицы. Конечно, беднягу бы нашли и освободили, но взаимоотношения со временем у ворона тоже были своеобразные, и сколько прошло бы по субъективному восприятию жертвы, а также чем все это кончилось для ее психики…

«Ящер – садист», – подумал Даниль и поежился. Он даже сейчас не чувствовал уверенности в том, что сумел бы вырваться из ловушки самостоятельно.

– Та дверь – подсобка, – по-хозяйски журчала Ворона, – за той, как написано, энергостанция, она на тонком топливе, от нее весь институт запитан, топливный элемент зарядили еще когда тут все строили, его на одно здание на тыщу лет хватить должно… Вот, тебе сюда.

…Она проходила насквозь. Адская птица сидела у нее на плече и радовалась ей; для Алисы противоестественно распространенное сознание ворона не было иллюзией, хотя не было, конечно, и непреодолимой преградой. С каждым шагом она как будто распахивала его, отводила в сторону – не брезгливо, как отводят пелены паутины, а почти с удовольствием, точно занавеси из тонкого шелка…

– Спасибо… Алиса Викторовна, – проговорил Даниль, оглядывая залу. – А этот… вещий птиц меня выпустит?

Она залилась смехом:

– Ну, коли впустил!

Ворон хрипло каркнул и, шумно хлопая крыльями, перелетел с ее плеча на один из выключенных мониторов.

– Он, кстати, не столько страж, – сказала она, – сколько хранитель информации, аналитик и прогнозист. Так что да, и правда вещий. Если что спросить надо будет, прямо у него спрашивай. Он тут все знает, что к чему! Ну, пока!..

Аспирант не успел ответить – пока он открывал рот, Алиса развернулась, крылато плеснув черной шалью, помахала ему рукой и пропала, отправившись через совмещение точек куда-то к северо-востоку от института. Точнее Даниль определять не стал. Он с тяжким вздохом выдвинул стул и смахнул пыль с ближайшего монитора. Большая, с низким потолком комната напоминала помещение постапокалиптического интернет-кафе, оставленного людьми ввиду падения поблизости нейтронной бомбы. Ряды столов с компьютерами, офисные серые стулья, офисные же стеллажи, слой пыли повсюду. Для художественной цельности картине не хватало скелета или двух. Впрочем, их с успехом заменял живой, хоть и искусственный ворон – говорят, аналитик и прогнозист…

Птица смотрела холодно и внимательно.

– Чего уставился, невермор? – беззлобно проворчал Даниль. – Слышь, ты в курсе, какие в Чили существуют города?

Он был готов к тому, что ворон Лаунхоффера заговорит, но тот не издал ни звука и даже не шевельнулся.

– Ладно, – согласился аспирант. – Как хоть включается это все?..

Ворон отвернулся. Сергиевский понял это в том смысле, что не уметь включить компьютер может только клинический идиот, и был прав. В отличие от мистического лифта, все положенные кнопки тут имелись. Пока компьютер грузился, Даниль развлекался мыслями о том, знают ли в Минтэнерго, как выглядит их отдел мониторинга и кто в нем работает, придя к выводу, что даже и узнай министр об этом, возражать бы не стал. Функцию свою отдел наверняка выполняет, а требовать порядка и дисциплины от такого заведения, как МГИТТ… как ни крути, но даже у министров есть карма.

Программа-карта запустилась сама, вместе с операционной системой: «Parafizika Map 2.89», дикое сочетание транслита и английского. Писали программу люди, не интересовавшиеся дизайном и общей дружественностью интерфейса, и от одного вида карт в восьмицветном режиме, каких-то жутких окошек с текстом и бесчисленных неясного назначения меню Данилю остро захотелось спать, есть и домой. Идти куда-то вместе с Алисой было так приятно, что он дошел бы, наверно, до Северного полюса, но Ворона убыла восвояси, забрав и нежное наваждение, и необыкновенную ясность мысли.

Аспирант Сергиевский вновь ощутил, насколько он не любит работать.

– Ох-х… что ж я маленьким не сдох… и где здесь что? – пробормотал Даниль, погружаясь в изучение окошек.

Ворон хлопнул крыльями где-то под потолком и приземлился на спинку стула по соседству.

– А-а, это вот просто физическая карта… это плотность населения… это плотность свободных фрагментов… это хрень какая-то… это схема сансары… блин, как это увеличить?! Нихрена не разберешь!..

Ворон скакнул на стол и резко – показалось, даже с некоторым презрением – отодвинул башкой данилеву руку. Потом ткнул клювом в клавишу.

– Япона мать… – выдохнул аспирант, когда отдел мониторинга принял свой истинный облик.

Вещи не изменились – изменился тонкий план. Перед пустой стеной вспыхнул гигантский бесплотный дисплей, на котором высветилась карта. Местный сервер работал с невообразимой скоростью, потому что существовал только в тонком плане и был, разумеется, квантовым.

Даниль быстро разобрался, как вывести на стенном экране карту аномалии. Увеличение можно было довести до того, что становился виден не то что каждый район – каждая душа. «До чего дошел прогресс, – ухмыльнулся Сергиевский, разглядывая картину, – до невиданных чудес…» Любовался он недолго, и скоро вернулся к представлению северной части Русской равнины. Яснее всего аномалия выделялась на карте плотности. Чем-то похожие на нее темные области имелись там, где когда-то обитали вымершие племена, а теперь было пусто; конгломерат национальной ментальности таял столетиями, как и складывался, и потому удерживал возле себя остатки распавшихся душ людей и антропогенных богов. Но то были слабо заметные серые облачка, а аномалия выделялась на карте колодцем бурлящей тьмы.

Смотреть было интересно; понять – невозможно, тем более, Даниль и не представлял, что должен понять.

– А эта хрень что показывает? – безнадежно спросил он у ворона.

Ответом был очередной удар клювом по клавише. Карта «хрени» раскинулась на стене. Над нею, у самого потолка, горело название.

«Матьземля, Неботец: анатомия стихийных божеств над Российской Федерацией».

– Ух ты… – невольно уронил Даниль.

Аномалия сансары соответствовала беспрецедентному истончению плоти великой богини; границы совпадали настолько точно, что в этом не могло быть сомнений. Понять, как одно связано с другим, и до разгадки останется всего ничего…

– Блин, – сказал аспирант. Теологию он в свое время сдал автоматом и погружаться в ее изучение не имел ни малейшего желания. – Да еще и стихийные, чтоб их… – пришла было мысль спросить Егора из Анькиной клиники, но тут же вспомнилось, что Егор – жрец, и насчет анатомии Матьземли его просветить не сможет.

Клац!

Даниль еле отдернул руку. Ворон поднял башку и уставился на экран.

«Северорусская аномалия» – всплыла подпись на карте. Потом от темного облака аномалии протянулись в стороны едва заметные нити. «Метастазы». Поясняющий текст выскочил в окне уже на обычном мониторе перед данилевым носом: «Случаи заболевания Х преимущественно сконцентрированы на территории, обозначенной как «Северорусская аномалия». Однако спорадически аналогичные случаи имеют место и вне данной условной области. Динамика сансары демонстрирует стабильность границ аномалии, но…»

Дальше аспирант не читал.

Он смотрел на картинку.

Простая картинка, обычная, знакомая. Будто кто-то кинул камнем в окно и пробил в стекле дырку – но оно не осыпалось осколками, а просто дало трещины. Неровные, изломанные, во все стороны… трещины в Матьземле.

Даниль облизнул сухие губы.

– Это не опухоль, – сказал он тихо, не отрывая взгляда от монитора. – Это рана.

Ворон каркнул.

И аспирант вспомнил, что Гена так и не ответил на его последний вопрос.

7.

– Да, – ответил Ансэндар и обезоруживающе улыбнулся. – Я – стфари.

Жень пялился на него как завороженный.

Лья коротко представил своих пассажиров и надавил на газ.

Белорусский вокзал уже скрылся, под колесами машины сменялась улица за улицей; компетентный шаман рулил молча, точно вовсе забыв об остальных. Анса сидел рядом с ним, глядя на дорогу. Ксе не знал, что Лья замыслил, но знал, чего Лья добивается лично от него, а потому спокойно ждал, когда у собрата кончится терпение, или попросту придет время раскрывать карты. Ждал и думал. Некогда стфари были сенсацией, слыхал о них каждый, но за несколько лет странные беженцы перестали привлекать внимание. Они вообще не привлекали внимания: в отличие от прочих иммигрантов, стфари не хотели и не пытались селиться в мегаполисах. Где-то в Москве, насколько Ксе помнил, находилось их представительство – не более полусотни человек. Оставшаяся часть тридцатитысячного народа предпочла остаться там, куда пришла.

Про них однажды рассказывал Санд. В то время они с Ксе еще не закончили обучение, хотя оба работали. Санд не был так успешен финансово, как теперь, потому что его не подпускали к элитному жилью. Одним из его первых серьезных заданий оказался коттеджный поселок – не под Москвой, а под Тверью. Там он наслушался разговоров, а после и повидал их предмет.

После урока, длившегося весь день, шаманы дремали в гостиной – Санд, Ксе, Юр, Вей и Рис. Беспощадный Дед вымотал учеников так, что с молчаливого согласия Санда все оставались ночевать в его, Санда, квартире; сам Арья в соседней комнате сидел за компьютером и общался с кем-то в сети. Ксе минуту назад заходил его проведать и улыбнулся: старик старательно печатал двумя пальцами, выражение его лица было по-детски сосредоточенным.

– А их народ любит, – говорил Санд, перекатывая в пальцах зеленые шарики с индийским узором. – Дикие, говорят, но люди хорошие. Дикие потому, что водку пьют не все время, а по праздникам. Их даже власти любят, если так можно выразиться. Они же идеальные иммигранты, хоть на доску почета вешай. Ничего не просят, неагрессивные и работящие. По-русски говорят – быстро научились. Лес, конечно, порубили, давно еще, когда языка не понимали, но им его списали задним числом, как гуманитарную помощь. Они сейчас все мертвые колхозы в округе подняли. – Санд помолчал. – Тут такая фишка… их не напрягает мысль, что нужно вкалывать шестнадцать часов в сутки только для того, чтобы были еда и одежда. Они после этих шестнадцати часов еще полночи плясать могут. Их не напрягает, что нет электричества, газа, водопровода, магазинов, школ и больниц. Что нет тракторов и солярки – их тоже не напрягает. У них там этого никогда и не было. Вот если надо вместо лошади самим волочь плуг – тогда они начинают напрягаться…

Один из шариков выскользнул из пальцев шамана; тот поленился тянуться за ним, положил второй шарик на стол и устало закрыл глаза.

– В общем, гражданство дадут, я думаю, – заключил он. – Вопрос только в территории – они расселяться по стране точно не будут, а значит, национальная автономия получается, пусть не по бумагам, а по факту. Кому-то оно в верхах застряло. Но это… их же в любом случае некуда высылать.

– Я неделю назад, когда на работу устраиваться ходил, двоих видел, – сказал Вей. – На славян похожи. – Вей был немного националист. – И действительно, хорошо по-русски говорят. Странно это. Три года, – глядя в потолок, он загибал пальцы, – вне языковой среды, без учителей, без учебников, даже без словарей! Это вообще как?..

– Да кто ж поймет…

– Впрочем, это хорошо, – решил Вей. – Ассимилируются.

– На п-прибалтов они похожи, – внезапно явился в дверях Дед. Ученики, вознамерившись подняться, вяло и печально забарахтались в креслах; Арья жестом пресек шевеление. – А язык из ин… индоевропейских. Меньше надо фантастики читать.

Последняя сентенция всех удивила.

– К-какой-то журналист без мозгов ляпнул, так все с тех пор и заладили, – махнул рукой Дед. – «Беженцы из параллельного мира». Ну, что тут удивляться… живет-живет человек, сансару с ноосферой п-путает, так это еще ничего. Вот к-когда этиловый спирт с метиловым… Вероятностный мир, шаманятки, п-причем недалекий, аж языковые группы те же… Но они не ассимилируются. Никогда.

– Почему?

– Они сохраняют своих богов.

– Мне звонил Дед, – раскрыл, наконец, рот компетентный шаман. На лице Ксе не дрогнул ни один мускул: если Лья хотел задеть его тем, что по важному делу Арья связался не с ним, то просчитался. Ксе помнил, что говорила ему интуиция по поводу телефонов.

– И чего? – буркнул Жень.

«Дед посоветовал ему связаться со стфари, – промелькнуло в голове Ксе. – Зачем? Помощь или укрытие… у нас сейчас других целей просто нет. Даже и спрашивать неинтересно. Разве что…»

– Привет передавал, – с ухмылкой сообщил Лья и умолк.

«Ах ты гад, – почти весело подумал Ксе. – Ну не хочешь по-человечески, не хочешь – не будем».

– Уважаемый Ансэндар, – деликатно окликнул он и замялся: чего-то в обращении не хватало. Ксе помедлил и ляпнул, когда молчать уже стало неловко: – Извините… а по отчеству вас как?

– У меня нет отчества, – просто сказал Ансэндар, обернувшись. – И, правда же, лучше Анса.

– Анса… вы, наверное, знаете о… нашей проблеме?

– Знаю. Я уже обещал Лье.

– Дед звонил своей знакомой, – нехотя подал голос названный и добавил с затаенным злорадством: – Знакомой верховной жрице. И проконсультировался.

Ксе чуть улыбнулся: он догадался, о ком речь.

– Старшей красоты?

Лья закаменел лицом: он надеялся на панику.

– А-а, – встрял Жень, – ну да, они тетки классные. Прикольные. Они папке помогали с нами возиться, ну, когда мы с Женькой еще совсем сопливые были. Теть-Шура и теть-Лена. Теть-Лена богиня. Они чего сказали?

– Сказали, что тебе еще учиться надо, – со вздохом отчитался Лья. – Своему божьему делу. А то пока нормально работать сможешь, еще лет сто пройдет. Дед сказал, что они обещали не доносить, но сами помочь никак не смогут, а то их свои же сожрут. Жречество, говорят, гадюшник неописуемый.

«А шаманство ну совершенно не гадюшник», – Ксе скорбно взглянул на затылок Льи; он был несколько несправедлив в своей оценке, в конце концов, Лья бескорыстно и честно ему помогал, но со своими выкрутасами он уже достал Ксе до печенок.

– У стфари тоже есть жрецы, – мягко сказал Ансэндар. – И они… несколько иные. Они… действительно хорошие люди, Жень, даю слово.

Божонок зыркнул на него с подозрением.

– Мне незачем врать, – развел руками Анса. – Они правда славные. Вот познакомишься и увидишь. А если хочешь доказательств…

– Матьземлю пришлось уговаривать для того, чтобы она согласилась кормить стфари, – перебил его Лья, и Ансэндар стеснительно умолк. – В порядке гуманитарной помощи. Поэтому наших шаманов они приняли. Но наших жрецов они принимать отказались и никаких контактов с ними не поддерживают.

– Почему? – хмуро поинтересовался Жень.

– Национальная идентичность, – изрек шаман и авторитетно продолжил, совершенно игнорируя присутствие стфари рядом с собой. – Стфари здесь гости и хотят оставаться гостями. Решили, что нужно принять язык, чтобы жить мирно. Но если они примут наших антропогенных богов, то следующее поколение уже будет русскими.

– Не совсем так, – тихо поправил Ансэндар. – Следующего поколения не будет.

– Почему? – Лья искренне изумился.

– По всей видимости, в вашем мире другие законы взаимодействия, – ровно объяснил Анса, глядя в окно. – У вас исчезновение родных богов означает всего лишь ассимиляцию. У стфари перестанут рождаться дети. Не будет новых стфари, понимаете, не потому, что они будут русскими, а – просто не будет.

Плечи Ансы поникли.

– Мы хотим вернуться, – сказал он. – Понимаем, что надежды почти нет. Но мы хотим выжить. Если бы действительно можно было ассимилироваться, я… я думаю, что мы бы не сомневались.

Повисло молчание. Ксе смотрел в окно; машина нырнула в тоннель, естественный свет сменился электрическим и вновь побелел, когда бетонные стены остались позади, и мимо замелькали ряды домов. Витрины играли красками. Многие вывески уже горели неоном, хотя до вечера было еще далеко. Жень сидел, заложив ногу на ногу, на лице бога застыла недобрая гримаса; почему-то Ксе понимал, о чем он думает, и сам думал о том же. Конечно, стфари небескорыстны в своем согласии помочь преследуемым, какую-то выгоду они надеются в будущем получить, но понять их можно, и наверняка Жень сделает все, что в его силах. Все, что будет в его силах – потом. Но Лья вел себя некрасиво. Ксе осознал, что попытки вывести из равновесия его самого задевают его гораздо меньше, чем беспардонность брата-шамана по отношению к стфари. Он заподозрил, что Лья был одним из тех, кто просил Матьземлю принять явившихся из ниоткуда мигрантов – но это все равно не давало шаману права так держать себя. Как будто ему по гроб жизни должны…

– Мы на МКАД, что ли, выбираемся? – нарушил молчание Жень.

– Угу.

«Интересно, кто у стфари Анса, – размышлял Ксе. – Санд говорил, у них строй родоплеменной. На главу рода не похож. Я, говорит, обещал – кто это при родоплеменном строе говорит «я»? Кроме главных дедов? Верховный жрец? Военный вождь?.. – тут Ксе чуть не фыркнул: застенчивый Анса меньше всего напоминал громилу из диких времен. – Но… сколько лет прошло? Пять? Шесть? Как он хорошо говорит по-русски…»

– А дальше чего? – допытывался Жень. – Прямо под Тверь поедем? В леса? – в голосе божонка прорезалось недовольство: дитя каменных джунглей грозили лишить привычной среды.

Ансэндар снова развернулся на переднем сиденье, устроившись лицом к ним.

– Нет, – ободряюще улыбнулся он. – Во всяком случае, пока. Мы поедем к Менгре. Я должен все с ним согласовать.

– Кому?

– Менгра-Ргет Адрад-Катта раа-Стфари, – неторопливо, чеканно произнес Ансэндар. – Он мой друг и… он верховный жрец. Последнее время еще и вождь всех стфари… У него мастерская здесь за городом. Он кузнец, очень хороший. У вас жизнь совсем иная, и кузнецы почти не нужны, только иногда, некоторым людям, которые хотят что-то особенное. Менгра все может…

Ксе замер.

…кажется, будто ты твердо стоишь на земле – на несокрушимой скале, которой нипочем ветер, воды и время. Она дает опору и укрывает, она надежна и беспредельна, она таит невероятные силы. Ты знаешь ее вплоть до мельчайших песчинок и трещин, и знаешь, что можешь вполне довериться ей.

Но так только кажется.

Ксе был умелым шаманом. Он давно, подражая Деду, научился ни на минуту не разрывать контакта с Землей. Сон в стихии он полагал для себя приятной обязанностью; куда сложнее было сохранять связь, когда голову занимали посторонние мысли и тревоги. Жень устроил ему нервотрепку, выбив из привычного порядка вещей, но благодаря квартире Льи Ксе восстановился. Сейчас шаман на привычный манер впускал в себя мысли и чувства великой стихийной богини, разрешая им стать фоном его собственных мыслей.

Матьземля дрогнула.

Нет, не сотряслась в чудовищной судороге, как бывает при ядерных испытаниях, как было в тот день, когда случился разрыв континуума – нет, она колыхнулась зыбко, неверно, туманом поднялась сама над собой и шелестящим песком низверглась в себя же. И успокоилась; но память мига, когда реальное стало призрачным, осталась в богине, заставляя ее тревожиться.

Ксе попытался выровнять дыхание. Смутно он помнил, что когда-то, и скорее, недавно, подобное уже происходило; в теперешних ощущениях не было острой новизны. Впрочем, опасения они внушали и без того. Невозможно было понять, что происходит. «Надо спросить у Льи», – решил Ксе, отбросив сиюминутные счеты и ребяческую неприязнь. Бывают часы, когда гадюшник становится орденом, а иначе судьба ему быстро сгнить…

Ансэндар раскрыл мобильник, серый, как его куртка, и до смешного осторожным движением приложил к уху.

– Да? – сказал он. – Да, Менгра… Нет, все в порядке. Пожалуйста, не беспокойся…

Тот что-то стал говорить, и говорил долго; Ансэндар слушал, утомленно прикрыв глаза, в углах его рта таилась улыбка. Ксе быстро подбирал в уме слова, которыми можно было бы разговаривать с Льей, не слишком встревожив божонка и стфари. Взгляд его скользнул по донельзя привычной картине – и странно это было, смотреть, как непринужденно разговаривает по мобильнику человек, лет пять назад, возможно, не ведавший о существовании телефонов. Привыкнуть так легко мог бы разве только ребенок, но Ансе лет тридцать…

А потом шамана осенило.

– Лья, – сказал он.

– Что? – огрызнулся тот.

– Мы по этой улице уже проезжали.

Жень так и подскочил, уставившись на Ксе почти испуганно. Ансэндар, сказав в трубку «я приеду и все расскажу», сложил ее и окинул спутников настороженным взглядом.

– Минут десять назад, – уточнил Ксе.

– Знаю, блин! – рявкнул Лья.

– Что случилось? – тихо спросил Ксе.

Лья зашипел и вывернул руль, вписываясь в поворот.

– Какие-то с-суки… – выдохнул едва слышно. – Эти же, кто ж еще… Задрипанная белая «девятка» и крутая «бэха» металлик. То одна, то другая. От самого вокзала, а может, и раньше, я раньше не замечал. А вот круг дал…

На заднем стекле были шторки. Жень сунулся разводить их, и Ксе изо всех сил ухватил его за руки; он знал, что удержать божонка не сможет, и рассчитывал только на его быструю реакцию и мозги.

– Какая разница-то уже… – обиженно пробурчал Жень, подчиняясь. – Засекли ведь…

– Мигалок нет, – сухо проговорил Лья.

– Ведут, – равнодушно сказал божонок. – За Кольцевой, что ли, брать хотят?

– Нас преследуют? – непонимающе проговорил Ансэндар.

– Да, – сказал Лья. – Жрецы вот этого… явления, – и дернул головой в сторону Женя.

«Это из-за них Матьземлю повело? – изумился Ксе. – Такого со стихией шаман-то не сделает, не то что жрец. Из-за стфари? Да если б из-за каждого стфари ее так вело, они бы уже вымерли без всякой ассимиляции…»

– Что делать будем? – процедил Лья, и Ксе изумился куда сильнее – такого, чтобы самый компетентный на свете человек не знал, что делать и даже спрашивал у окружающих совета… – Очень я не хочу под суд по статье «терроризм», ребятки, – добавил Лья глухо. – Ну совсем не хочу. Оторваться, конечно, попробую, но они – профессионалы… Тут и богиня не особо поможет.

«Попросить, – пришло в голову Ксе почти против воли. – Чтобы взяла». И въяве ему представилось это: как умирает за рулем жрец-шофер, как вылетает машина на встречную полосу, принимает удар за ударом, превращаясь в месиво из железа и крови, а авария ширится, все новые водители не успевают притормозить… Внутри стало холодно и жестко, будто колом встало что-то металлически-острое. Жень не стал убивать только потому, что не хотел пугать людей видом убийства; обречь сейчас на бессмысленную и мучительную смерть тех, кого он собирается защищать? Ксе не думал даже о том, как после этого будет выглядеть его карма.

Но о приговоре по статье «терроризм» он тоже не думал.

Интуиция контактера надежна, как зрение…

– Лья, – сказал Жень. – Слушай…

Ксе насторожился: в голосе мальчишки зазвучали незнакомые интонации.

…зрение порой тоже обманывает; Лья вскинулся с видимым облегчением – притуплявший его чувства страх ушел, теперь шаман чувствовал то же, что и Ксе. В машине был тот, кто знал, что делать, его уверенность с каждой минутой лишь нарастала, и ему разумно было довериться. «Он ведь бог, – сказал себе Ксе. – Войны». Шаман впервые подумал о Жене как о настоящем божестве – силе, на которую можно положиться.

– Что? – враз севшим голосом отозвался Лья.

– Я тут шлялся раньше. Когда бомжевал, – сказал бог. – Вон за тем домом направо свернешь.

– А дальше? Ты сейчас говори.

– Дальше свернешь в еще один переулок. Там есть одна… короче, там двери буквально в шаге от дороги. Притормозишь, высадишь меня. И летите куда-нибудь подальше. Начнут вас брать – выходите тихо. В непонятках. Вы, типа, едете к стфари уговаривать Матьземлю насчет чего-нибудь. А меня нету. И не было.

– Ты свихнулся, что ли? – Лья не без уважения покосился на бога.

– Скажите, где встретимся, – отчеканил Жень. – Ночью или завтра. Лучше в городе, но могу и за черту выбраться.

Ансэндар промолчал; на усталом внимательном лице его промелькнуло странное выражение. Лья, пробурчав что-то, перевел дух. Он спрашивал у божонка, куда сворачивать, а Ксе тем временем прикидывал, что они будут отвечать преследователям. Отвечать-то, скорей всего, станет Лья, тем более, что он уже работал со стфари и знает обстановку в том регионе. Но он сказал, что в погоню за ними отправились профессионалы – а значит, пойманных не отпустят легко, даже убедившись, что цель ускользнула. Их наскоро состряпанную легенду непременно проверят, это несложно, достаточно позвонить куратору в Минтэнерго… и узнать, что шаман Ксе не задействован и никогда не был задействован в этом проекте. Теоретически, конечно, Лья мог попросить его о помощи. Но Ксе работал в Москве. Это он мог – и собирался – просить о помощи, скажем, Риса, меняться с ним сменами, чтобы высвободить для возни с Женем еще хотя бы пару дней. Просить кого-то ехать в другой город он бы не стал. И никто бы не стал.

Кроме того, Ксе просто не хотелось оставлять Женя: он слишком хорошо помнил, на что тот был похож, когда бродил один. Пусть сейчас божонок необыкновенно уверен в себе, но приглядеть за ним все-таки не мешает. Шаман не знал, надолго ли хватит пацаненку жертвы цветком; за самого же Ксе стояли Матьземля и Неботец – стихии, наделенные неисчерпаемой мощью.

– Жень, – сказал Ксе. – Я с тобой.

Он ждал, что подросток начнет ерошиться и фыркать, но тот лишь разулыбался мальчишески, от уха до уха и, воззрившись на Ксе почти по-хозяйски, довольно изрек:

– Ну а то!

Ксе сам удивился тому, как ловко все вышло; по чести сказать, он боялся, что где-нибудь замешкается, споткнется, промедлит, и преследователи успеют вынырнуть из-за поворота. Этого не случилось. В лихорадке спешки шаман даже не заметил, куда именно они с Женем влетели – дверь и дверь, деревянная, разве что со слишком тяжелым ходом…

Шаман понял, где они.

И остолбенел.

…Как следовало ожидать, людей здесь было немного, все больше пожилые женщины, скромно, а то и бедно одетые. От каменного пола к темным сводам подымался сумрак; он отливал алым оттенком камня и еще золотым – из-за свечного пламени и неяркого сияния иконостаса. Негромкий глубокий звук полупения-полуречи отдавался эхом, заполнял помещение и, опавшим в беззвучие смутным эхом навечно оставался среди украшенных стен, как то некогда замышляли безымянные зодчие… Вступил женский хор – дрожащие, нестройные и нежные голоса.

Шла служба.

– Ксе, – прошептал где-то в отдалении Жень, – Ксе пошли туда, в угол. Блин, ну чего ты встал?..

Видя, что толку от слов не будет, подросток уцепил шамана за куртку и повел за собой вглубь церкви.

У Ксе даже озираться не хватало запала. Время шло, мужчина что-то напевно читал, женщины пели, а он просто стоял и тихо радовался, что сумасшедший Жень затащил его за колонну и никто не видит его лица. Он знал, конечно – кто ж этого не знал – что новые научные данные за сорок лет никак не поколебали позиции мировых религий. Его ранняя юность пришлась на пик «возрождения духовности» после распада СССР, когда вперемешку с древними учениями страну захлестнул мутный поток сект, проповедников, «экстрасенсов». Иные из последних, как это ни удивительно, даже не были контактерами. Впрочем, в Союзе работы, посвященные физике и биологии тонкого плана, не становились достоянием общественности, а профессиональная карматерапия была доступна лишь высшей номенклатуре. Замешанное на смутных слухах полузнание принесло весь вред, который было способно. Чернобыль вскрыл недостатки системы: грамотная работа шаманов с Неботцом могла бы вдесятеро сократить территорию заражения, но до неименуемых органов слишком поздно дошло известие о засекреченной катастрофе.