Текст книги "Хирургическое вмешательство (СИ)"

Автор книги: Ольга Онойко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– Таня! – наконец, закричал он голосом, не терпящим возражений. – Таня, забери Тюшку, пожалуйста! Мне нужно работать.

– Сейчас! – отозвалась жена, и тут же зашелся ревом младший, не вылезший еще из пеленок Вован, драгоценный сын и наследник. – Ну что ты, – тише забормотала она, – сытый же… сухой… ой…

– Таня!

– Тюша, иди к маме! Миша, ну сделай же сам хоть что-нибудь!

Тот беспомощно поднял брови.

– Настюшенька, – залебезил он, усевшись перед нею на корточки, – иди в большую комнату играться, детеныш… давай, давай, собирай детальки…

– Ну па-а-апа! – заныла она.

– Давай, бегемотик, давай… – уговаривал отец, чувствуя себя извергом.

Выпроводив «бегемотика», он запер дверь на задвижку и потер лоб. Шум ослабел, но тихо в этом доме бывало только ночью. Пройдя к рабочему столу, отец семейства разбудил компьютер и попытался сосредоточиться, медитируя на пустую страницу файла.

– Заместителю министра обороны по работе с тонким планом, – пробормотал он, щелкая клавишами, – верховному иерарху культа бога войны… Ивантееву Пэ Вэ… от заместителя генерального директора ЗАО «Вечный Огонь», жреца-мастера Оноприенко Эм Дэ… докладная записка.

Он допечатал, отформатировал по правому краю и нахмурился. В голову лезло непотребное «довожу до Вашего сведения» и мешало найти подходящую фразу. Отчеты жрец давно составлял с помощью текстов-шаблонов, но для того, о чем он собирался писать сейчас, заготовки у него не было и не могло быть. «Несмотря на возможные неудобства, – прокрутил он текст в голове, прикидывая, с чего начать, – нужно отказаться от использования программных продуктов МГИТТ, так как выяснилось, что в полевых условиях они ведут себя непредсказуемо… нет, не так. Их поведение диктуется некой программой помимо воли человека-оператора… нет».

Ребенок надсаживался в соседней комнате.

«Программные продукты под условными названиями «Ищейка» и «Координатор», использующиеся нами в данный момент, являются, по словам самого автора, альфа-версиями и проходят тестирование… на нашей операции… в процессе выявились функциональные ошибки… нет».

– Ма-а-ам! – громогласно затянула Тюшка прямо под дверью. – Ку-ушать хочу!

Отец болезненно зажмурился. Во тьме под веками, как въяве, он увидел Координатора, жуткую тень на заднем сиденье машины, и кривая усмешка исказила рот: если можно вообразить что-либо менее похожее на «альфа-версию программного продукта»… Но написать что-то было надо, и он взялся за дело:

– Уважаемый собрат! Во время полевой операции такого-то числа, месяца, выяснилось, что предоставленные по нашей просьбе Э.Ю…

Жрец перестал чувствовать пальцы, но сам поначалу не понял этого: он печатал вслепую и лишь вяло удивился, глядя, как точка после «Ю» превращается в длинную нить многоточий. «Ворд заглючил, что ли?» – пришло на ум. Он стер лишнее и попытался печатать дальше.

Не смог.

За дверью кричали дети и что-то говорила жена, в системном блоке безмятежно гудел вентилятор, на верхнем этаже пробудился и принялся за дело обитающий во всяком подъезде сверлильщик; дома, в донельзя привычной обстановке, даже испугаться толком не получалось. Жрец долго сидел за столом, недоуменно разглядывая свои руки. Он мог сжать пальцы в кулак, мог взяться за мышь и разложить пасьянс, напечатать непристойность, поиграть карандашом… но писать доклад по бумаге ручкой он тоже не смог – и почувствовал себя беспомощным. Прежде почему-то казалось, что неполадка в компьютере.

Неполадка была в его пальцах: они деревенели и совершенно теряли чувствительность, будто затекшие или отмороженные. Странно, но к обычному состоянию пальцы возвращались без покалывания и боли.

На ковре валялись детальки Лего, забытые Тюшкой. Отец медленно встал и подобрал их, прислушиваясь к ощущениям в руках.

Все в порядке.

Он плюнул и попытался впечатать проклятое «довожу до Вашего сведения». «Доооооооооооооооо», – ответил файл; но на этот раз в кончиках застывших пальцев родилась и погасла слабая боль.

Больше жрец-мастер не пытался; первый шок отступил, и он, контактер с высшим теологическим образованием, опознал, наконец, механизм действия блокировки. Это была «обратная жертва», запрещенная Лиссабонской конвенцией 1979 года в числе прочих техник, ведущих к разрушению личности. «Жертва обычная, – вспомнились жрецу собственные студенческие записи, – это добровольное действие, совершаемое человеком для некого божества. Обратная жертва исходит от божества с целью наложить запрет на совершение человеком неких добровольных действий». Поняв, что происходит, он почти успокоился. Ему запрещали, но не могли вынудить сделать что-либо против воли: обратная жертва – это только отрицание, знак «минус», она не содержит в себе другой информации. Нельзя запретить действия, необходимые для поддержания жизни, и наконец, нельзя запретить действия недобровольные! Если ему прикажут написать этот доклад, он напишет его!

Мастер почти улыбнулся, но улыбка быстро погасла.

…прикажут? Напишет?

Кто-то не хотел, чтобы он докладывал наверх о результатах тестирования, не хотел настолько, что санкционировал нарушение конвенции – но кто и зачем?

Проще всего было прикинуть, кто вообще мог провести воздействие такого уровня. Получалось, что способны на это только верховные иерархи. Но главы культов не решились бы сейчас устраивать раунд подковерной борьбы – слишком опасной была ситуация по стране, слишком серьезные люди ждали выполнения своих запросов; а в самом ЗАО «Вечный Огонь» никто не мог совершить обратной жертвы, равно как и любой другой жертвы, потому что объект принесения жертв, вот незадача-то, отсутствовал на рабочем месте…

Нет ответа.

«Хорошо, – сказал себе жрец. – А что мне, собственно, запрещено? О чем я собирался писать?» О результатах тестирования? Да плевать он хотел на результаты тестирования, он собирался уведомить начальство, что программа вместо того, чтобы способствовать поимке мальчишки, воспрепятствовала ей! И заставила его, жреца-мастера, прервать операцию!

Заставила.

Жреца-мастера.

Программа.

Ответ оказался так прост и так страшен, что жрец осел в кресле, чувствуя, как сердце бешено вбивается в ребра; программа, программа, программа сделала то, что по силам только антропогенному богу – программа, созданная ученым из Института тонкого тела.

«Так значит…» – жрец не смог произнести этого даже мысленно.

Значит, Охотник не просто сделан по матрице Великого Пса – он вполне может быть его… подобием? «Атомная бомба», – пришло на ум, но мастер покачал головой: вообразить копию Пса несложно и даже почти не страшно – это всего лишь оружие. Люди изобрели много оружия.

Но антропогенных богов тоже создают люди – огромные массы людей, говорящих на одном языке, многие поколения в своем сознании принадлежности к стране и народу; это очень долгий, очень сложный процесс, и все же никаких сил, кроме сил человеческого разума и души, в нем не задействовано. И тот, кто досконально изучил биологию тонкого плана, оказывается способен…

Он-то и запретил.

«Жуть какая… – жрец прикрыл глаза. – Что же делать…»

…Варвара Эдуардовна, белокурая женщина-манекен с жестяными глазами, универсальная поисковая система. Она функционировала безупречно, даже предупредила работавшего с нею адепта, что тот подвергает себя опасности. Вроде бы ее создателю безразличны проблемы жречества, он всего лишь испытывал свое творение в полевых условиях, но если так, почему вместо Охотника, простой, пусть и опасной системы, он вручил просителям столь жуткое существо, как Координатор?

Вспомнилась хищная птица, застывшая на холодной белой руке.

– Нас взяли под крылышко, – пробормотал жрец, и лицо его исказила усмешка. Парочке искусственных божеств не составит труда, пожалуй, добраться до Ивантеева, а там и до министра… и выше… Какая-то дурная фантастика получалась, захват власти безумным ученым, но ведь этот ученый уже обладал такой властью, перед которой любая другая казалась смешна, и не был безумен.

Впрочем, в последнем жрец сомневался.

– В состоянии глубокой медитации, – философски высказался Даниль, – как презренны все конституции!

Лейнид засмеялся и отсалютовал ему кружкой пива.

Они устроились в полутемном баре, в углу, подальше от изрыгающих звук динамиков. Широков пришел из института, Сергиевский – с работы. На улице вечерело, зажглись фонари; по переулкам свистел обжигающий зимний ветер. Осень возвратилась лишь на несколько дней, а потом вновь ударили заморозки, и Гидрометцентр сообщал, что до температурного рекорда остается каких-то несколько градусов. «Эх!» – только и позавидовал Лейнид, издалека приметив Даниля в «лаунхофферском» тонком плаще: сам студент, не успев свыкнуться с холодом, мерз даже в зимней, на меху, куртке.

За первые полтора десятилетия существования МГИТТ ни один выпускник не удостаивался приглашения в аспирантуру: для этого, помимо научного склада ума, нужен был высший уровень контактерских возможностей, а совпадения редких даров встречаются еще реже. Поговаривали, что уровень требований завышен и пора бы это исправить. Лейнид гадал, снижали ли уровень, когда в позапрошлом году в аспирантуру пригласили Сергиевского, а в прошлом – Эрдманн, но спрашивать об этом у Даниля остерегался. Во всяком случае, научным руководителем у обоих был Лаунхоффер, а он никогда и ни к кому не снижал требований.

– Ну как, – спросил Лейнид, – договорились?

Даниль кивнул, прихлебывая из кружки.

– Спасибо, – сказал он. – Ты меня просто спас со своим одноклассником. Я не хотел в контору обращаться – они там, во-первых, деньги лишние слупят, а во-вторых, если я сам не знаю, что мне нужно, им-то как объясню? Знакомых шаманов у меня, понятно, нет, откуда им взяться? Вообще удачно получилось, – Сергиевский взял с тарелки ломтик острого сыра. – У Ксе сейчас смена, а со следующей недели он, сказал, отпуск за свой счет берет. Ну и поедем, посмотрим.

– Ясно.

Широков сознавал, что пялится на аспиранта как на льва в зоопарке, но совладать с собой не получалось. Сергиевский отнюдь не пытался ставить себя выше окружающих, он просто умел больше, знал больше, больше мог. Лейнид был на несколько лет старше Даниля, но невольно смотрел на него снизу вверх.

– Слушай, – подавшись вперед, сказал он почти благоговейно, – а тебя со степенью, часом, преподавать к нам не позовут?

Для Лейнида это было как приглашение на Олимп.

Даниль призадумался и помрачнел.

– Позовут, – отвечал он со вздохом, – как пить дать и никуда не денусь. У Гены ж контракт рано или поздно кончится, а кому практику вести? У всех преподов и так по нескольку предметов…

Лейнид впал в изумление:

– А ты не хочешь?

– А чего в этом хорошего? – жалобно сказал Даниль. – Я же отказаться не смогу. Там и Аньке тоже по горло работы хватит. Еще потом дисциплину какую-нибудь брать придется, лекции составлять… Не люблю я работать, Лёнь.

– А почему отказаться не сможешь?

– Так некому больше, – пожал плечами Даниль. – Меня Ларионов уже припряг.

– Куда? – поинтересовался Лейнид.

– Да так… – поморщился Сергиевский, закуривая. – По институтским делам…

Распространяться на этот счет он явно не собирался; выспрашивать Широков не стал.

Даниль курил, разглядывая интерьер бара сквозь клубы дыма, и размышлял. После интервью с пернатым аналитиком Ящера он несколько дней ходил сам не свой и все ругал себя, что взялся за тему аномалии. Никто, конечно, не мог предсказать, сколько проблем и нервотрепки принесет ему в будущем интересная и, как казалось попервости, несложная для разработки тема – но должна же была прийти на помощь пресловутая контактерская интуиция и сообщить обладателю, что тут придется пахать. Пока что клятая интуиция только подкидывала работы. Вспоминая карту, виденную в отделе мониторинга, Даниль прикинул, что надо для начала разобраться со стихийными божествами и их отношением к аномалии, а для этого найти консультанта, профессионального шамана. Не прошло и пары дней, как он случайно встретил на крыльце института недавнего знакомого, инспектора Ростэнерго, разговорился с ним – и итогом беседы стал телефон Ксе.

Хуже того: получасом позже Даниля снова поймала Ворона. Не то чтобы он был против присутствия в своей жизни Вороны, но начинал подозревать, что Алиса Викторовна работает как Ящер, двадцать четыре часа в сутки.

– Вот ты где! – сказала она. – Специалист! Пойдем-ка.

– Куда? – испуганно пискнул Даниль, мигом почувствовав себя несчастным, сгорающим на работе человеком.

– К Андрей-Анатольичу, на совещание.

– Алис-Викторна, какое совещание? При чем тут я? – забормотал Даниль, но его уже тащили за рукав, дробно стуча каблучками по мрамору лестницы.

– Ты же аспирант! – увещевала Ворона. – Скоро преподавать начнешь, вот считай, вливаешься в коллектив.

«Что-о? – мысленно возопил пойманный. – Ничего я такого не обещал! У меня работа уже есть! Я вообще как Лаунхоффер, учить не люблю!» Но кабинет ректора близился, и сам седогривый Ларионов показался из-за дверей: возражать следовало в другой час.

– Вот! – торжествующе воскликнула Воронецкая, предъявляя добычу. – Привела!

– Молодец! – по-военному четко одобрил ректор и улыбнулся. – Здравствуй, Даниль, прости, что побеспокоили. У тебя будет пятнадцать минут?

– Что вы, Андрей Анатольевич, – скис аспирант. – Никакого беспокойства. Конечно. А… что, какая-то проблема возникла?

– Проблема давно возникла, – тот развел руками и очень деликатно загнал Сергиевского в кабинет. – Ты эту проблему уже решаешь, Даниль, но мы посоветовались и решили… то есть мы решили посоветоваться.

«Аномалия», – понял аспирант и уже спокойным взглядом окинул собравшихся. Конечно, Ворона не забыла о Наде, переполошила коллег, а Ларионов к задачам «кто должен, если никто не должен» относится по-комсомольски – берет вопрос на себя. Даниль подумал, что в данном случае они просто экономят энергию. Развиваясь естественным путем, события пришли бы к тому же итогу: рано или поздно врачи отчитаются о статистике кармасоматических заболеваний по региону, Минздрав обратится за помощью в Минтэнерго, Минтэнерго – в Управление по работе с тонким планом, а в Управлении после долгих раздумий придут к выводу, что разобраться с этим способны только ученые. Бюрократическая волокита займет несколько лет, а делать дело все равно придется профессуре МГИТТ, разве что на помощь им могут официально позвать зарубежных коллег.

Один зарубежный коллега уже ждал, развалившись на мягком стуле: голливудская улыбка Гены вселила в Даниля некоторый оптимизм, главным образом в виде надежды, что Гена возьмет часть работы на себя. Подле Гены восседала, по-совиному крутя головой, Лильяна Евстафьевна Казимеж, женщина толстая, хитрая и веселая. Задев локоть Даниля краем шали, прошла мимо Алиса Викторовна, шепнула ему в плечо: «Ну что ж ты стоишь, Данечка, садись», – и плюхнулась рядом с Лильяной.

Даниль медленно сел, озираясь. Ректор закрыл дверь и прошел на свое место во главе стола, а аспиранту все казалось, что не хватает чего-то.

Кого-то.

Здесь не было Ящера.

Потом Сергиевский удивился, почему не пригласили Аннаэр, но это еще можно было понять, в то время как отсутствию Лаунхоффера, специалиста специалистов, найти объяснение решительно не получалось. «Он же здесь, – подумал Даниль. – Никуда не уезжал. Весь в работе, что ли? Но дело важное, если даже меня позвали…»

– Начнем, – сказал ректор.

– Ла-Ла опять разругались, – глубокомысленно сказал Даниль, выпуская дым через ноздри.

Лейнид фыркнул:

– Они хоть мирились с прошлого раза?

– Да вроде бы… Хотя не упомню, чтоб они руки друг другу подавали.

– А на этот раз что?

– Из-за Северорусской аномалии, – вздохнул аспирант и уставился на дно пустой кружки.

…Об этом ему потом рассказал Гена-матерщинник, похохатывая и уснащая речь цветистыми оборотами. Оказалось, что растревоженный Алисой Викторовной Ларионов стал искать способ бороться с последствиями аномалии и пришел к мысли, что природа аномалии еще не выяснена, зато анатомию человеческого тонкого тела наука изучила достаточно хорошо. Устранить саму аномалию пока невозможно, невозможно и эвакуировать население, а значит, нужно по возможности повысить сопротивляемость – изобрести вакцину для душ. Ректор собрал совещание и изложил соображения коллегам.

Лаунхоффер заявил, что это тупиковый путь. Пострадавших десятки тысяч, и их число по мере реинкарнирования будет расти. Нужно досконально изучить феномен, а потом бороться с его причинами.

– Сколько времени займет исследование аномалии? – недовольно возразил Ларионов. – Здесь несколько десятилетий – реальный срок. Разве что вы сами этим займетесь.

– Этим занимается мой аспирант, – пожал плечами Эрик Юрьевич. – Я курирую его работу.

– Один человек! – Андрей Анатольевич начал кипятиться. – Это немыслимо. Нужно спешить. Сколько людей будут страдать и безвозвратно погибнут, не прожив всех своих жизней? Даже последнюю не дожив по-человечески?!

– Люди вообще смертны, – заметил Ящер. – Исследование может серьезно продвинуть науку вперед.

Ларионов побледнел.

…Даниль вздохнул и раздавил окурок в пепельнице.

– А потом сказал: «Эрик Юрьевич, вы фашист», – закончил он и покачал головой. Он знал об этой беседе только по насмешливому пересказу Гены, но представлял ее точно въяве: как Ящер выпрямляется во весь свой немалый рост, нехорошо глядя на Ларионова, как оба каменеют лицами, и как Лаунхоффер, прежде чем удалиться, замечает с ледяной иронией: «Вам, Саваоф Баалович, давно на пенсию пора...»

– И чего? – спросил Лейнид.

Даниль выгнул бровь и хмыкнул:

– Ты знаешь, сколько Ларионову лет?

– Ну, – поколебался Лейнид, – шестьдесят. Под шестьдесят.

– Он ветеран войны.

– Афганской? – не понял Широков.

– Великой Отечественной.

– Ничего себе дед сохранился! – вытаращил глаза студент.

Даниль улыбнулся.

– Будешь пересоздавать тело по два раза на дню – еще и не так сохранишься.

– А чего он еще моложе выглядеть не хочет?

– Потому как сед и благолепен видом. А Ящер не сед и не благолепен. Ла-Ла – это ж анекдот ходячий. Но, сам понимаешь, фашистом дедуган просто так не назовет. Только Ящера ж хрен словом убьешь, а дед этого понять не хочет…

– Даниль, – сказал Андрей Анатольевич, – как видишь, от тебя не требуется ничего, кроме добросовестной работы над диссертацией. То бишь, – он улыбнулся и поправился: – сам текст может и подождать, но мы все очень заинтересованы в аналитической части.

Аспирант кивнул, радуясь, что можно не врать и не выкручиваться.

– Я в ближайшее время собирался ехать на место, – сказал он. – Проводить полевые исследования.

– Это очень хорошо, – согласился ректор, постукивая карандашом по столу. – Итак, товарищи! – в партию Ларионов вступил на фронте и забывать привычные обращения не собирался. – Я думаю, что если мы возьмемся за это дело всем коллективом, то сможем выработать технологию достаточно быстро. Вопрос только в том, как ее внедрить?

– Как раз не вопрос, – пробурчала Лильяна. – В любом случае работать с больными будут наши выпускники. Либо у них проснется совесть, и будет миссия доброй воли, либо придется выбивать деньги. Но кроме них некому. Тут вопрос, нужны ли курсы повышения квалификации.

– Курсы вообще нужны, – покачал головой ректор. – Преподавателей нет. Разве что когда Аня придет, появится хоть сколько-нибудь времени. Кстати, – лицо его стало тревожным, – товарищи, я вас прошу ничего Эрику не говорить.

– Почему? – быстро спросила Ворона.

– А то он вмешается и все сделает наоборот, – удрученно сказал Ларионов и развел руками: – Дух противоречия силен в этом достойнейшем человеке.

– Что сделает наоборот? – недоумевала Алиса.

– Все! – посетовал Андрей Анатольевич. – Нет такого дела, где нельзя чего-нибудь испортить. Лисонька, а то ты его не знаешь? Вмешается и сделает, и не потому, что он кому-то враг, а потому, что я по несчастливой случайности являюсь его формальным начальством. Эрик Юрьевич глубоко убежден, что от начальства не может исходить никакая добрая инициатива.

– Ладно, – нахмурилась Ворона. – Не скажу.

– Забудешь, – проницательно сказала Лильяна.

– Не забуду! – вскинулась Алиса.

– Запиши, – зловеще посоветовала Казимеж.

– Запишу, – пригорюнилась Воронецкая и даже, кажется, действительно что-то записала; Даниль не следил.

Он думал о Матьземле.

От плинтусов к потолку тянулись занавеси паутины, почти невидимые – лишь изредка мерцали там и здесь светлые нити. Словно опираясь на пустоту, на одно лишь нежное свечение воздуха, по ним вился золотистый плющ; сияли, заменяя собой лампы дневного света, белые и голубые его цветы. Оштукатуренные стены отливали странными оттенками серебра, ящики генераторов перемигивались многоцветными огоньками, будто драгоценности рассыпали блики, и заставкой на мониторе мерцала звездная радуга.

– Какой ужас! Я вся в пуху! – восклицала Ворона, не выказывая, тем не менее, ни малейшего неудовольствия. Она сидела на столе и болтала ногами, а по столу ходила кошка Варька и оглушительно мурчала, выглаживаясь о ее спину и локоть, отчего на черном свитере Алисы оставались клочья ангорского белого пуха.

– Ревнует, дрянь, – благодушно сказал Эрик; привстал, сгреб кошку за шкирку и усадил себе на загривок. Варька немедля умолкла, сжалась в комок и недобрыми глазами уставилась на ту, о чей бок только что терлась.

Ворон, нахохлившийся на плече своей почти-тезки, неодобрительно каркнул. Кошка зашипела.

– Тихо! – велел хозяин.

Он сидел в кресле, развернутом к столу боком, и снизу вверх, лукаво щурясь, взирал на гостью. У ног Лаунхоффера возлежал черный доберман и шумно дышал, поглядывая на Алису так печально, как умеют только собаки.

– Я вчера дочитала материалы конференции, – прощебетала Ворона и с хитринкой покосилась на недовольную кошку, – вот по теории чакр статья очень интересная…

– Ни одной идеи, – Эрик пожал плечами. – Много разговоров о традициях. Материалы по донаучному периоду. Художественная литература.

– Вот я и говорю, что интересно, – беззаботно сказала Алиса. – Я ведь донаучным периодом когда-то занималась, но некоторых деталей, какие там, в статье, были, даже и не знала.

– А смысл? – Лаунхоффер приподнял бровь. – На улице холодно. Каждый первый старшекурсник использует энергию тонкого тела для согрева плотного. Это хорошо. Упражнение простое, но полезное. Зачем знать, что техника называется «туммо» и ей тысяча лет? Тибетские монахи целую жизнь клали на результат, которого студент добивается к седьмому семестру.

Ворона моргнула и фыркнула, клоня голову к плечу; лицо ее приняло одно из любимых неописуемых выражений.

– Это был риторический вопрос, я поняла, – сообщила она. – И какой же в этом смысл, а, Эрик?

Тот улыбался.

– Латынь принадлежит классической медицине, – сказал он. – Мы используем термины из восточных учений. Причем неправильно.

– Но это же удивительный факт, – откинула голову Алиса; глаза ее загорелись, – какие прозрения! Без всякой техники! Только на личной интуиции!..

Ящер кивнул.

– Я об этом и говорю, Алиса. Узкий специалист не совершит открытия. В восточном легендариуме есть и другие интересные идеи. Их ищут не в том корпусе текстов.

– Какие идеи? – Алиса с любопытством уставилась на Эрика, – например? А?

Кошка, по-прежнему сидевшая у хозяина на плече, подозрительно шевельнула розовым ухом. На полу тяжко вздохнул пес; похоже, последние несколько минут он о чем-то напряженно размышлял и пришел, наконец, к решению. Опасливо глянув на Лаунхоффера, доберман встал и со всеми предосторожностями подобрался к Вороне, после чего усиленно закрутил хвостом и положил морду ей на колени. Алиса засмеялась; ее маленькая рука опустилась между ушей Охотника, и тот блаженно закрыл глаза.

– Жил-был один мудрец, – подперев подбородок ладонью, с усмешкой сказал хозяин пса. – Весьма достойный человек. Достигший исключительного мастерства в обращении с энергией. Однажды боги не воздали ему обычных почестей. У богов были неотложные дела. У мудреца не было неотложных дел. Невежливые боги его не устраивали. Поэтому он решил…

– Сотворить новый мир. С приличными богами, – перебила Ворона, обеими руками почесывая счастливого пса под ошейником; доберман пытался лизать ей руки, и черную птицу на плече Алисы это, похоже, шокировало. – Я помню, я помню. Дядьку звали Вишвамитра, и у него был дурной характер. А что?..

– Вопрос дальнейшей эволюции Homo sapience, – ничуть не обидевшись, сказал Ящер, – упирается в сансару. Можно удлинять жизнь физического тела. Можно увеличивать количество реинкарнаций. Но это количественные изменения. Где возможен качественный скачок?

Стремительным плавным движением кошка спрыгнула ему на колени и свернулась клубком, подставив хозяйской ладони пушистый бок.

– Все уже придумано до нас, – понимающе покивала Ворона и с искренним восхищением сказала: – Ты такой умный, Эрик. Прямо страшно.

– Мне просто интересна эта тема, – небрежно ответствовал Лаунхоффер, всем видом свидетельствуя, что вороньи слова ему приятны.

– Что-то я еще хотела сказать, – призналась Алиса, уставившись в потолок, – и забыла.

– Не страшно, – сказал Эрик почти ласково. – В другой раз.

– Хорошо… – в задумчивости согласилась Ворона и вдруг подскочила на месте. – Ну вот, теперь мне еще и рукав обслюнявили! – с изумлением обнаружила она, – кошмар какой!!

Повинный в кошмаре доберман взвизгнул и в ужасе попятился, поджав не то что хвост, а и весь зад. Ворон каркнул с выражением крайнего неодобрения, снялся с плеча Алисы, хлопнул крыльями где-то под потолком и опустился на стол. Кошка, дремавшая у Ящера на коленях, раздраженно махнула хвостом, не удостоив сцену внимания.

– Это что такое? – сурово спросил Эрик у пса. Тот от испуга забыл, как должен себя вести, и только крутил башкой, переводя с одного человека на другого слишком ясный и внимчивый для собаки взгляд. Потом вспомнил собачьи обязанности, заскулил и горестно повалился кверху брюхом.

Алиса заливалась смехом.

– Они прелестные, Эрик, ну прелестные же! – сказала, всхлипывая. – И потрясающие. Когда только игрушка, это неинтересно, и голая программа – неинтересно, а когда одно с другим, и не так себе прилеплено, а… естественно… друг из друга выходит… ой, прости, какую-то я чушь несу…

– Неси, – разрешил тот, почесывая за ушами фыркающую кошку, – мне нравится.

– Я хотела сказать, – поправилась Ворона, искрящимся взглядом окидывая адский зверинец, – что они – не программы, а… художественные произведения. Ты прямо новое искусство изобрел.

Лаунхоффер пожал плечами и улыбнулся, глядя на нее с нескрываемым удовольствием.

– Ну что ты, что ты, – добродушно проворчала Алиса, глядя на впавшего в отчаяние добермана. – Иди ко мне, а? Не обижайся, я же ничего плохого…

Тот вмиг, изогнувшись, вскочил на лапы, в один прыжок оказался рядом с ней и потянул морду к тонким розовым пальцам. Ворона потрепала торчащие уши; хвост пса ходил туда-сюда с необыкновенной скоростью. Алиса рассеянно улыбнулась, а потом лицо ее переменилось внезапно, в глазах запрыгали огоньки: ей пришла какая-то мысль.

– Эрик, – озорно спросила она, наклонившись вперед, – а ты можешь сделать… для меня… дракончика?

– Я для тебя все могу, – ответил он чуть серьезнее, чем следовало бы здесь, в пересмешливом, ни к чему не обязывающем разговоре – и собеседница озадаченно заморгала, тряхнула волосами в немом вопросе. Точно зачарованная, она следила за тем, как Лаунхоффер нарочито медленно снимает часы, поддергивает рукав, открывая широкое запястье, поросшее сухим волосом, и с хрустом разминает пальцы. Одна из немногих, кто способен был увидеть происходящее, Ворона видела, и бесцветные глаза ее делались все шире и шире.

– А-ах!.. – восторженно, с замиранием сердца выдохнула она, когда Эрик, по-прежнему улыбаясь, резко отвел руку в сторону.

«А я бы не прочь побыть на месте собаки Ящера», – ернически подумал Даниль; потом ему пришло в голову, что Ящер, пожалуй, и сам не прочь сейчас побыть на месте своей собаки.

Потом он страшно смутился и испугался. Попадая куда-то через совмещение точек, физически невозможно предупредить о своем появлении, поначалу и Сергиевский, и Аня выходили с той стороны двери, намеренные честно стучать – но скоро Эрику Юрьевичу это надоело, и он велел аспирантам являться прямо в лабораторию, дабы не терять времени на глупые церемонии. Прежде Даниль никогда не заставал его врасплох, за чем-нибудь… настолько личным.

– Здрассте… – ошалело выдохнул он, не в силах решить – то ли переместиться за дверь, то ли сделать вид, что ничего особенного не случилось.

Ящер опустил руку на подлокотник кресла, перевел на Даниля горящий мрачным пламенем взор, и аспирант почувствовал себя ужином.

Пес Лаунхоффера осторожно убрал башку из-под вороньей руки, нырнул под стол и там сгинул как призрак, кошка последовала за ним, а ворон, захлопав крыльями, растворился где-то под потолком. Алиса Викторовна спрыгнула со стола, озираясь почти испуганно, и пролепетала:

– Здравствуй, Данечка.

«Надо же, – глупо подумал аспирант, – и когда цветы вырасти успели? А, да, это он для Вороны…» Цветы на стенах и потолке лаборатории медленно гасли, плети плюща растворялись, становясь тенями.

– Вот беда-то, – виновато покачала головой Воронецкая. – Пришла и забыла, зачем пришла, а ведь дело какое-то было… ладно, я тогда пойду, вспоминать буду.

Эрдманн, явившаяся следом за Сергиевским, конечно, увидела шлейф ауры, который Алиса забыла за собой стереть; лицо ее стало предельно спокойным и безразличным.

Шаман ждал Сергиевского на перроне.

Он был тихий, неприметный парень с мышиного цвета волосами и типично славянским, нерезко прочерченным лицом; где-нибудь в провинции таких нашлось бы двенадцать на дюжину, в столице – поменьше, но и здесь шаман выглядел обычнейшим из обычных. Ксе едва поднял на Даниля глаза, вновь уставился на собственные ботинки и сказал:

– Если вы не против, мы с вами до Волоколамска на электричке поедем. Там живут стфари.

Говорил он без спешки, и Даниль только задним числом понял, что перебил его, возразив:

– Мне не нужны стфари как таковые, мне нужна конкретная территория.

Ксе терпеливо кивнул.

– Мои знакомые, стфари, собираются ехать туда и готовы нас подвезти. На машине получится удобнее и быстрее.

– А, – сказал аспирант. – Конечно.

В эту минуту он как никогда искренне посочувствовал Аннаэр, мучившейся из-за матери. Удобнее и быстрее всего было бы просто сигануть к этим тверским колхозам через совмещение точек; по-детски обидно становилось от мысли, что и тихого шамана, и неожиданно обнаружившихся его приятелей-стфари Даниль с легкостью мог прихватить с собой, хоть вместе с машиной, и – не мог. Сергиевский не знал, кто и зачем изобрел негласный закон, но даже Лаунхоффер летал на конференции самолетами; впрочем, ему-то в бизнес-классе, наверно, никто не мешал работать. «Мало ли вещей, которые может делать один из десяти тысяч? – уныло подумал аспирант. – Чего скрывать-то? Ладно, будем считать, что это новые впечатления, экстрим такой». Он окинул взглядом металлические крыши, ряды рельс, зеленые тулова электричек, толпу людей, одетых бедно и неряшливо – направление было дачное, большая их часть ехала копаться в земле…