Текст книги "Леди на одну ночь (СИ)"

Автор книги: Ольга Олейник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

В этом она была права. Но то, что несколько лет назад казалось желанным, к чему он шел так долго и упорно, сейчас уже не доставляло удовольствия. Да, его тщеславие было в полной мере удовлетворено – он стал одним из немногих русских, кого принимали на равных в высших деловых кругах Лондона. И завод под его руководством не только не пошел ко дну, но и в несколько раз увеличил прибыль. Да, он достиг этого во многом благодаря выгодной женитьбе, но он был уверен – даже без приданого Джудит он добился бы своего.

– В жизни есть вещи важнее бизнеса, – он тоже закурил и открыл окно – в комнате уже было тяжело дышать из-за сигаретного дыма.

– Вот как? – ухмыльнулась жена. – Не думала, что когда-нибудь услышу от тебя это. Но учти – если ты уедешь из Лондона, я подам на развод.

Они оба сожалели об этом браке. И оба знали – он был основан не на любви, а симпатии и взаимном интересе. Возможно, сначала, когда они только начали встречаться, Джудит всё-таки любила его. Но никакая любовь не выдержала бы нескольких лет равнодушия с его стороны. Хотя он честно пытался быть хорошим мужем. Был верен, проявлял заботу.

Когда пять лет назад он вернулся в Лондон из Архангельска, то честно рассказал Джудит почти всё – и о том, что влюбился на родине, и о том, что его возлюбленная ответила ему отказом. Зачем рассказал? Да он и сам не знал. Не хотел начинать семейную жизнь с обмана.

Признаться, он и вовсе тогда не хотел жениться. Погрузился в депрессию, много пил. Много думал о Шуре. Даже Дерюгину написал, требуя, чтобы тот узнал адрес Астаховых в Екатеринбурге. Но Аркадий сам сменил Архангельск на Петроград и ничем ему не помог.

И на написанное Кириллу Астахову письмо с той же просьбой – дать адрес Шуры – ответа он не получил. Он даже почти не удивился этому – после того, как он разрушил спокойствие этой семьи, трудно было рассчитывать на что-то другое.

Это Джудит тогда вытащила его из бутылки. Она была внимательна и терпелива. Выслушивала его монологи и постепенно возвращала его к жизни. К той жизни, к которой он привык. К той, которая была до Шуры.

– Не принимай поспешных решений, – Джудит встала и небрежным движением руки поправила и без того лежавшие безукоризненно коротко, по моде стриженные волосы. – Там сейчас идет война. А ты – не солдат, Эндрю! Ты – бизнесмен.

Он не ответил, и она усилила напор:

– Та девушка, которая нравилась тебе, возможно, давно уже замужем. Она не нуждается в тебе. Это ты понимаешь?

Он понимал. И хотя сама мысль об этом была невыносимой, он часто думал о этом.

– Дело не только в ней, Джуд. Речь идет о моей Родине! О Родине, ты слышишь?

Но жене эти сентиментально-патриотические настроения были чужды.

– И как ты поможешь родине, если поедешь туда? Возьмешь в руки оружие? Но это глупо. Они сами заварили эту кашу, пусть сами и расхлебывают. Они и без того уже втянули в это Британию! Английские солдаты гибнут на чужой земле. Для чего?

– Если Советы одержат победу, это скажется на всей Европе, – это прозвучало высокопарно (такими словами оправдывали свое участие в этой войне британские политики), но он и думал именно так. – Эта зараза расползется по всему миру.

Джудит пожала плечами:

– А ты думаешь, твое участие способно это изменить? Займись лучше делом, Эндрю.

И вышла из комнаты, уверенная в своей правоте и в том, что он последует ее совету.

29. Смена власти

Несмотря на уверенность Кирилла, что власть Советов продержится только месяц-другой, возврата к прежним порядкам в Архангельске не намечалось. Кирилл уже тяготился своей службой в конторе, потому что выходило, что работал он нынче на большевиков. Но и бросить работу не мог – потому что продукты с каждым днем дорожали, а поверенный тетушки, который прежде ежемесячно выдавал им пусть и небольшую, но стабильную сумму, в эти смутные времена предпочел уехать из Архангельска.

Так и получилось, что когда Шура зимой вернулась к разговору о своем поступлении на службу, брат уже не возразил ни словом. Правда, устроиться в гимназию у нее не получилось – новый, только назначенный директор встретил ее неприветливо.

– Простите, барышня, но нам сейчас совсем другие воспитатели требуются – в школах теперь станут учиться дети из самых простых семей, и учить их нужно будет не по старым учебникам, а исходя из требований нового времени. И преподавательский состав мы станем подбирать соответственно этим задачам. А вы, простите, из старорежимных – вам самой сперва переучиться нужно.

И всё-таки работу она нашла – правда, призналась в этом брату не сразу – боялась его реакции. И не зря боялась – узнав, что она изволит трудиться в доме одного из членов городского Совета, Кирилл закатил скандал.

– Шура, ты с ума сошла! Как ты могла опуститься до такого? – он отчитывал ее так, словно она пошла работать в публичный дом. – Ты разве не видишь, что они делают с Россией?

Она оправдывалась как могла:

– Я всего лишь присматриваю за его детьми – учу их читать и писать, кормлю обедом и вывожу в парк на прогулку. Это дети, Кирюша! Самые обычные дети!

– Я думал, представители нынешней власти полагают недопустимым держать прислугу. Не удивлюсь, если у них есть и кухарка, и личный водитель.

Да, и кухарка, и личный водители у товарища Борщевского были. Как и шикарная квартира в самом центре города в доме с белоснежными колоннами. Но при этом сам Павел Иванович был исключительно простым и неприхотливым человеком. Как и его супруга Надежда Тимофеевна, тоже работавшая в Совете. Они пропадали на службе с раннего утра до позднего вечера, и если бы не шустрая Антонина, бывшая в их доме и кухаркой, и горничной, и прачкой, Борщевские забывали бы поесть и поспать.

Когда Шура всё-таки заставала хозяев дома, они усаживали ее за стол, который делила с ними и Антонина, и интересовались, как у нее дела, не нужно ли ей чего, и каковы успехи Данила и Арины в скучном, но таком важном мире букв и цифр.

Надежда Тимофеевна была равнодушна к нарядам, и Шура, впервые попав в их дом, за хозяйку приняла сначала как раз Антонину. Но объяснить всё это брату она не могла – он только морщился и если и терпел ее работу, то лишь потому, что одного его жалованья им не хватало бы даже на продукты.

К концу весны снова заговорили о том, что войска Антанты вот-вот высадятся в Архангельске. Обстановка в городе накалилась до предела.

Даша боялась одна ходить на рынок, и Шуре приходилось ее сопровождать. По вечерам Кирилл делился с ними услышанной от кого-то информацией:

– Кемский уездный совет уже разогнан, его руководители расстреляны.

Даша охнула, и Шура укоризненно посмотрела на брата. А он усмехнулся:

– Это вынужденная мера. Эти голодранцы сами на нее напросились, захватив то, что им не принадлежит. И теперь вся мощь наших союзников будет направлена на то, чтобы об этой странице истории мы забыли как можно скорей, и власть вернулась в руки тех, кто имеет на нее законное право.

Переворот случился в ночь на второе августа. Похоже, действующая власть знала о скорой высадке союзного десанта вблизи города, потому что Борщевские теперь уже не приходили домой даже ночевать. По просьбе Павла Ивановича Шура в ту ночь осталась у них дома до утра, потому что Даша на несколько дней уехала в деревню, чтобы помочь родным с сенокосом.

Она проснулась от звуков выстрелов за окном. Дети мирно спали в своих кроватках, но она сама снова заснуть уже не смогла – канонада раздавалась всё ближе и громче. Она оделась и при тусклом свете свечи отыскала и детскую одежду. Когда кто-то постучал во входную дверь, схватилась за нож.

– Шура, откройте!

Она узнала голос Надежды Тимофеевны и отодвинула засов.

Обычно невозмутимая Борщевская была взволнована, и руки ее тряслись так, что она не удержала сумочку, и та упала на пол.

– Что происходит, Надежда Тимофеевна? Кто стреляет и где?

Женщина только мыкнула что-то в ответ и побежала в детскую.

– Спят они, Надежда Тимофеевна.

Но Борщевская уже будила сына и дочь, спешно и оттого не очень ловко натягивая на них рубашки и штаны. Шура кинулась ей помогать, но хозяйка мотнула головой:

– Уходите, Шура! Здесь сейчас слишком опасно. Белогвардейцы подняли восстание, и, боюсь, мы не сумеем его подавить. А значит, они придут сюда, в этот дом, потому что здесь – семьи тех, кого они считают врагами. Это не ваша борьба, Шура! Ступайте домой!

Но Шура всё-таки помогла ей одеть детей и только после того, как Борщевские сели в автомобиль, в котором Павел Иванович обычно ездил на работу, побежала домой.

Белые ночи уже ушли, на улицах было темно и страшно, и Шура уже жалела, что не дождалась утра в квартире Борщевских. Стреляли повсюду, и даже в маленьких переулках, которых она старалась держаться, метались туда-сюда чьи-то жуткие тени.

Несколько раз она отсиживалась в кустах, пропуская бегущих с оружием людей. Она не знала, кто это был – белые или красные, – и уже не надеялась добраться до дома.

На Покровской улице откуда-то из подворотни выскочил прямо перед ней высокий мужчина в фуражке. Окинул ее взглядом и грязно выругался. Она шарахнулась в сторону, но он не дал ей уйти.

– Что, курва, своих встречаешь? Хлеб-соль, поди, приготовила. Мы для тебя нехороши? Небось, брезгуешь? Тебе непременно благородных подавай.

Он держал ее за руку и дышал ей прямо в лицо – чесноком и перегаром. Его темные глаза были полны ненависти.

– Я не понимаю, о чём вы, – она сделала попытку высвободить руку, но это только привело к тому, что он выпустил из второй руки ружье, и оно с грохотом упало на булыжную мостовую.

– Сейчас поймешь, дорогуша, – вдруг ухмыльнулся он и рванул ворот ее наглухо застегнутой блузки. – Не одним господам сливки лакать.

Она закричала, но он быстро закрыл ей рот шершавой, пахнущей табаком рукой и прижал ее к стене дома, возле которого они стояли. Другая его рука торопливо задирала ее длинную юбку.

Она пробовала оттолкнуть его, вырваться из душных и грубых объятий, но он был гораздо крупнее и сильнее ее. На ее крик никто не отозвался, да она и не думала, что кто-то в такую беспокойную ночь осмелится выскочить на улицу, чтобы помочь незнакомой женщине.

Закончилось всё так же внезапно, как и началось – ее обидчик вдруг отлетел в сторону, отброшенный чьей-то еще более сильной рукой. В тусклом свете фонаря Шура разглядела еще одного мужчину – моряка в распахнутом бушлате.

– С офицерьем бы так воевал, как с бабой, – усмехнулся тот. – Да оружие подбери, может, для более славных дел еще пригодится, – и посмотрел на Шуру. – Не обидел он вас, гражданочка?

Она замотала головой, глотая солёные слёзы.

– Спасибо вам, – она замялась, не зная, как его назвать – господин, товарищ, гражданин. – Вас как зовут? Молиться за вас стану.

На губах моряка появилась улыбка:

– Василий. А что же, и молитесь – лишним не будет. И по ночам больше не разгуливайте.

Всю оставшуюся дорогу до дома она бежала, и только когда оказалась в своей спальне, смогла перевести дыхание. Всё тело ее дрожало, а руки тряслись так, что она едва смогла снять с себя разорванную блузку и юбку, весь подол которой был испачкан в пыли.

30. Дерюгин

Когда десант англичан и американцев высадился в Архангельске, власть уже перешла в руки восставших белогвардейских офицеров во главе с ротмистром Берсом. Тогда же, второго августа тысяча девятьсот восемнадцатого года, было создано Верховное управление Северной области, которое возглавил Николай Васильевич Чайковский, и стала формироваться Северная армия.

В городе начались аресты бывших руководителей советских учреждений, членов комитетов бедноты, красноармейцев.

– Ну, вот! – торжествовал Кирилл. – А я говорил тебе, Шура! Теперь-то ты поняла, какая это сила? Они дойдут и до Москвы, и до Петрограда!

Шура и сама видела мощь союзников – по улицам города ходили толпы американских и английских солдат и офицеров, а по Северной Двине в сторону Котласа то и дело шли хорошо вооруженные мониторы, тральщики и канонерки.

Брат был воодушевлен до такой степени, что сам записался в армию.

– В такое важное для страны время мы не должны оставаться в стороне! – заявил он. – Мы истребим всех, кто посмел с оружием в руках пойти против законной власти.

Шура расплакалась, когда впервые увидела Кирилла в военной форме. Он вдруг сразу стал как-то старше.

– Но разве в городе мало работы? – она еще пыталась его отговорить, но уже понимала, что он не станет ее слушать. – Сейчас повсюду будут создаваться новые конторы, в которые понадобятся служащие.

Но канцелярская работа уже не прельщала его.

– Ах, Шура, то, что Чайковский делает в Архангельске, не вписывается ни в какие ворота. Он как был эсером, так им и остался. Подлинные патриоты сейчас не в конторах должны просиживать, а с большевиками бороться.

Представить, что именно Кирилл будет бороться с большевиками, Шуре было трудно, то, тем не менее, брат в полку под командованием полковника Лебедева ушел из Архангельска в сторону Шенкурска, пообещав присылать письма, если будет такая возможность.

Многие полагали, что спешно отступавшие части Красной Армии не сумеют оказать достойного сопротивления лучше вооруженным британским и американским воинским частям, и что уже к зиме о советской власти в России останутся одни воспоминания. Но неожиданно наступление Белой гвардии и союзников было остановлено, и иностранным формированиям пришлось готовиться к снегу и морозам.

Ездившая в свою деревню за картошкой Дашутка, вернувшись, делилась впечатлениями:

– Ох, барышня, в каждой избе кто-нибудь на постой встал. Но, вроде, ничего, наших не обижают. Лопочут так смешно, по-своему. А доктор ихний и баб, и мужиков лечит. А одежка у них для нашей зимы неподходящая, еще осень только, а они уже мерзнут. Они-то ведь как думали – приедут в Россию на пару месяцев, парадом пройдут от Архангельска до Петрограда, да и назад, за свои моря. А не тут-то было!

Она произнесла это почти с гордостью, и Шура посмотрела на нее с удивлением. Дарья сразу смутилась:

– Да вы не подумайте, барышня, что я за красных. Но только они вроде как свои, и опять же – хотят, чтобы бедных не было, чтобы все в достатке жили.

И продукты, и уголь, и дрова дорожали с каждым днем – чтобы хоть как-то сводить концы с концами, Шуре пришлось пойти на то, что прежде она считала недопустимым – начать обменивать на хлеб и на сахар тетушкины вещи. Нет, в комнатах она ничего не трогала – а вот среди сваленного на чердаке и в амбарах старого хлама иногда попадалось то, что можно было продать.

Антип уволился еще осенью, и Шура была этому даже рада. Ей нечем было ему платить, да и лошадей у них всё равно уже не было, а из всех печей в доме они теперь топили только две – в кухне и в гостиной. Дашутка в холодные ночи на кухне и спала.

И в городе, и в губернии по-прежнему было неспокойно. Верховное управление сменилось Временным правительством, состав которого тоже то и дело менялся. В январе из Сибири пришли вести о том, что адмирал Колчак был назван верховным правителем возрождающейся России, и это вызвало новый виток разговоров о том, кто должен стоять во главе белой борьбы – демократическое правительство или военные?

Сама Шура политикой по-прежнему интересовалась мало, ей только хотелось, чтобы скорее установился мир, Кирилл вернулся домой, а от тетушки из Екатеринбурга пришла хотя бы весточка. Она долго и безуспешно пыталась найти работу, пока соседка не посоветовала ей обратиться в госпиталь, куда требовались санитарки. Работа оказалась тяжелой, а доход приносила небольшой, но Шура радовалась и этому – так она хотя бы чувствовала себя полезной.

В феврале в городе вспыхнула эпидемия тифа, и к многочисленным поступавшим с фронта раненым добавились тифозные больные. Иногда за смену Шура уставала так, что не было сил дойти до дома, и она ночевала прямо в госпитале.

А однажды, вернувшись домой, застала там гостя. Даша, встретив ее на пороге, торжественно сообщила:

– А к вам мужчина, Александра Сергеевна! Авантажный такой, в офицерской форме.

Сердце ёкнуло – что-то с Кириллом? Она вбежала в гостиную, даже не сняв пальто.

У окна стоял мужчина, сначала показавшийся ей незнакомым. И только когда он чуть поклонился и поприветствовал ее по имени-отчеству, она узнала его.

Она видела его в той, прежней жизни, рядом с человеком, о котором не хотела вспоминать. Аркадий Сергеевич Дерюгин – вот кто это был!

Но он действительно был в форме офицера и не в парадной, а в полевой. И она не утерпела – спросила раньше, чем он что-то сказал:

– Вы от Кирилла?

Во взгляде гостя промелькнуло удивление, и Шура поняла, что он не принес ей вестей от брата. Но тогда что же привело его в их дом?

Она знала его только как друга Кузнецова, и со времени их последней встречи прошло уже столько лет и столько событий!

– Простите, Александра Сергеевна, что осмелился вас побеспокоить. Я только недавно прибыл в Архангельск, и вы – первая, кому я решил нанести визит.

Теперь уже была удивлена она.

– Чем обязана такой чести, сударь?

Он подошел к ней, помог снять пальто, поцеловал руку.

– Я не был на родине почти пять лет. Не скрою – Петроград нравится мне куда больше провинциального Архангельска, но здесь есть те, по кому я сильно скучал. И вы – одна из них.

Шура высвободила руку из его ладони, сделала шаг назад.

– Я вас не понимаю, Аркадий Сергеевич.

– Быть может, вы не поверите мне, Александра Сергеевна, но тогда, пять лет назад, вами был очарован не только Кузнецов. Да-да, я тоже сходил по вам с ума! Я не открыл своих чувств, потому что в этом не было смысла – разве я мог тягаться с Андреем? Но теперь я посчитал возможным открыться – потому что многое уже переменилось, и в эти смутные времена разве можем мы знать, что случится завтра? Как вы видите, я поступил на армейскую службу, и я – не штабная крыса, а боевой офицер. Я не знаю, сколько я пробуду в Архангельске, прежде чем наш полк отправят воевать – день, неделю, месяц? Но я хотел бы, чтобы это время вы были рядом со мною.

Шуре стало трудно дышать. Она отошла от Дерюгина еще на несколько шагов.

– Вам лучше уйти, сударь! Быть может, вы думали, что ваши слова я посчитаю лестными для себя, но это не так. А потому прошу не продолжать более этот разговор.

В его взгляде промелькнули сначала – разочарование, потом – злость.

– Полноте, Шура, сейчас не время проявлять столь глупую принципиальность! Вы же нуждаетесь в деньгах. К чему лукавить? Вы явно недоедаете, в вашем доме холодно, а ваша горничная сказала, что вы работаете в госпитале санитаркой. Санитаркой! Вы слишком мало цените себя, если согласились на такую работу. Я дам вам денег, много денег. Вы станете нормально питаться, обновите гардероб. Я понимаю – вы не любите меня, но я и не прошу вашей любви – лишь немного тепла и ласки.

Он расстегнул карман у гимнастерки, достал оттуда сложенную вдвое пачку денег.

Шура почувствовала жар на щеках. Однажды ее уже пытались купить, и воспоминания об этом до сих пор бередили душу и заставляли просыпаться по ночам в холодном поту.

– Мне не нужны ваши деньги, сударь! И я еще раз прошу вас удалиться. Быть может, вы считаете нормальным приходить к почти незнакомой вам женщине с таким предложением, но…

Он, всё еще держа деньги в руках, усмехнулся:

– Ну, почему же незнакомой, Александра Сергеевна? Я очень многое о вас знаю. Так что вам совсем ни к чему демонстрировать своё возмущение. Андрей Николаевич не считал нужным скрывать от меня историю ваших отношений, и я прекрасно знаю, что его предложение вы всё-таки приняли. Так почему бы не принять и мое?

Слёзы рвались наружу, но она велела себе не плакать. Не сейчас, не перед ним. Он ведь даже не понял, что куда сильнее его предложения ее ранили его слова о том, что Кузнецов рассказал ему о ее позоре. А быть может, и не только ему.

Все эти годы она хотя бы тешила себя мыслью, что о ее падении знал только он – Андрей, и у него хватило благородства не говорить никому о своей победе. Но даже этого он не смог.

– Послушайте, Шура…

Дерюгин попытался приблизиться к ней, и она схватила со стола нож для разрезания бумаги.

– Вон! – голос ее звенел от гнева.

На ее крик прибежала Дашутка – распахнула дверь, застыла на пороге.

– Ну, как изволите, Александра Сергеевна, – холодно сказал гость и, поклонившись, вышел.

А Шура рухнула на диван и разрыдалась. Дарья села рядом, погладила по плечу.

– Он мне сразу не показался, барышня. Даже пускать его не хотела. А потом подумал – может, он письмо от Кирилла Сергеевича привез. Ох, барышня, времена-то какие настали – никому доверять нельзя. Вот кабы какой хороший человек нашелся да замуж бы вас позвал…

Шура, услышав это, даже плакать перестала. Дашутка была ее ровесницей, но рассуждала сейчас так, словно была гораздо старше и мудрее.

– Нам, женщинам, без мужика нельзя. Может, в госпитале врач какой есть неженатый? Вы уж сильно-то не ерепеньтесь, барышня, чего ж одной-то мыкаться. Я-то, барышня, поработаю у вас до весны, а потом, уж простите, насовсем в деревню поеду. Меня Прохор замуж позвал. Я давно уж хотела вам сказать, да всё никак не могла насмелиться.

Так, прижавшись друг к другу, они и сидели дотемна.

31. Решение

Отъезд в Россию ему снова пришлось отложить – равно как и развод с Джудит.

Его тесть Теодор Стенфорд, хоть и находился в весьма почтенном возрасте, ушел из жизни неожиданно и тихо, по-английски – он сел с газетой в руках в свое любимое кресло в престижном лондонском клубе, куда ходил дважды в неделю, да так больше из него и не встал.

Согласно завещанию, все акции судостроительного завода, что принадлежали Теодору, а также роскошный дом на Бишопс Авеню и еще много чего по мелочи отошли Джудит, а ее младшей сестре Джейн не досталось почти ничего. Андрея это поразило. Да, он знал, что Теодор был недоволен браком младшей дочери, вышедшей за Грегори Кэмпбелла (который был не только шотландцем, но еще и – о, ужас! – членом британской социалистической партии), но полагал, что тесть всё-таки не лишит Джейн наследства.

– А чему ты удивляешься? – Джудит как раз восприняла это как должное. – Отец терпеть не мог социалистов. Нашей дурочке Джейн следовало помнить об этом, когда она выбирала себе мужа.

Они с женой жили уже не просто в разных комнатах, а в разных домах – Джуд вернулась в родные пенаты на Бишопс Авеню, а он остался в большой и светлой квартире на Маунт-стрит, которую купил перед самой свадьбой. И перестали делать вид, что счастливы в браке.

Андрей понимал, что развод рано или поздно состоится, а поскольку он не собирался претендовать на то, что принадлежало Стенфордам, то всё свое свободное от управления заводом время стал тратить на расширение сети собственных магазинов. Впрочем, они часто встречались с Джуд и еще чаще общались по телефону, а иногда даже спали вместе.

– Ты же понимаешь, дорогой, – каждый раз словно оправдывалась Джудит, – что у женщин тоже есть определенные физиологические потребности, а вот возможностей их удовлетворить, не прослыв при этом шлюхой, у нас куда меньше.

Но однажды она приехала к нему на Маунт-стрит совсем по другой причине.

– Тебе, случайно, не звонила Джейн? У Кэмпбелла очередная бредовая идея, на которую не хватает денег.

Он не стал скрывать:

– Да, звонила. Но, в отличие от тебя, мне эта идея бредовой не кажется. Они хотят модернизировать свою фабрику и просят нас выступить поручителями по кредиту, который при таком условии банк готов им одобрить.

У Джейн и Грегори в Шотландии была небольшая кондитерская фабрика, которой Кэмбеллы владели уже не один десяток лет.

Джудит фыркнула:

– Им следовало подумать об этом раньше – до того, как они сократили рабочий день для своих работников на час и повысили им заработную плату на целый шиллинг. Вот эти деньги и пустили бы на новое оборудование. Ну, скажи, в чём я не права?

Он ответил вопросом на вопрос:

– Ты знаешь, сколько получают рабочие на нашем заводе?

Жена небрежно пожала плечами:

– Нет. Достаточно, что это знаешь ты. Если они соглашаются работать на таких условиях, значит, их всё устраивает. Да, отец рассказывал, что в прошлом году ты выступал с предложением о повышении зарплаты, но тебе хватило ума не настаивать на этом. Сейчас, когда идет война, у нашего завода появились такие возможности, о которых прежде мы не могли и мечтать. Так нужно пользоваться этим! А рабочие всегда будут чем-то недовольны. Будто бы ты не знаешь, кто мутит воду. На месте правительства я запретила бы профсоюзы.

– Давай оставим политику в стороне, – он не хотел с ней спорить. – В данном случае речь идет не только о рабочих, но и о твоей родной сестре. Они с Грегори пытаются поднять с колен его фамильную фабрику и уже достигли в этом немалых успехов. И что плохого в том, что они пытаются думать не только о себе, но и о людях, которые на них работают? Твой отец лишил Джейн и приданого, и наследства. Так почему бы тебе хоть немного ей не помочь?

Ему казалось это таким естественным, что он не понимал, что тут обсуждать. У завода была неплохая прибыль, по сравнению с которой сумма, о которой говорила Джейн, была смехотворной.

– Если бы отец рассуждал так, как ты или Джейн, он никогда не стал бы владельцем одного из крупнейших британских заводов, – Джудит усмехнулась и посмотрела на него почти с сожалением. – Впрочем, я давно уже поняла, что ты не умеешь мыслить в таких масштабах, как он. Есть уровень, выше которого ты подняться не в состоянии.

Он тоже усмехнулся. Он мог бы сказать, что прибыль его торговой компании за прошлый год оказалась на десять процентов больше, чем у завода, о котором она говорила с таким пиететом, и что новые магазины он уже открыл и в Париже, и в Амстердаме, и в Эдинбурге, но промолчал. Джудит всегда считала торговлю занятием низким и недостойным настоящих аристократов. Разубеждать ее он не собирался.

На следующий день он подал на развод и стал искать возможность добраться до Архангельска.

32. Признание

Несмотря на уверенность Кирилла в том, что белогвардейцы и союзники к весне сломят сопротивление Красной Армии, ничего подобного не произошло – они по-прежнему не смогли продвинуться дальше станции Обозерская на железной дороге и дальше Шенкурска на реке Вага. Письма брата утратили былую браваду и наполнились разочарованием. Победного марша по губернии не получилось, и Кирилл уже сожалел о своем решении записаться в добровольцы.

Дашутка в марте получила расчет и отправилась в родную деревню налаживать личную жизнь. В качестве свадебного подарка Шура выделила ей шерстяной отрез на платье, добыв его из тетушкиного комода – она решила, что Таисия Павловна уж точно не будет против – Дарья честно служила у них больше шести лет.

Отъезд девушки, которая за последнее время превратилась из горничной почти в подругу, сделал дом пустым. Теперь, когда Шура приходила из госпиталя, ее не встречал ни горячий самовар, ни теплая печь, и чтобы нагреть стылые комнаты, приходилось самой идти в сарай за дровами. Нет, она не считала себя белоручкой, но так уставала на работе, что сил на то, чтобы приготовить ужин, уже не оставалось. Часто она проваливалась в сон, едва добравшись до кровати, не сняв ни шаль, ни пальто.

Раненых в госпитале становилось всё больше и больше, и они уже лежали не только в палатах, но и в коридорах, и на лестницах. Многим из них врачи ничем не могли помочь – медикаментов не хватало.

В городе продолжались аресты, и поговаривали, что большевиков десятками, сотнями и даже тысячами бросают в тюрьмы, а то и расстреливают.

Прошел слух, что союзники намерены вывести свои войска из России в ближайшее время. Впрочем, в народе уже давно ходило недовольство иностранным присутствием, и потому отъезд интервентов даже офицерами и солдатами Белой Гвардии воспринимался как возможность привлечь на свою сторону местное население и перейти, наконец, в наступление.

Писем от тетушки по-прежнему не было. Из газет Шура знала, что Екатеринбург находился в руках белочехов, но поскольку новости из Сибири доходили до Архангельска с большой задержкой, даже в этом она не была уверена. Перестали приходить вести и от Кирилла. В том письме, что она получила от него в начале лета, он сообщил, что в войсках участились случаи дезертирства, несколько солдат из их полка перешли на сторону красных, а союзники начали отвод своих частей.

Эвакуацию союзников Шура видела и сама – американцы отплыли из Архангельска как раз в июне – на Двине вдоль набережной сразу стало меньше кораблей. В городе ждали, что и англичане вот-вот последуют их примеру.

– Ничего, сестричка! – подбадривал ее молоденький офицер Сергей Давыдов из пятой палаты, который каждый день встречал ее новыми, написанными за ночь стихами. – Нам без иностранцев еще сподручнее будет. Архангельск наконец-то снова станет русским. Признайтесь, ведь тошно было слышать на наших улицах английскую речь?

Шура не ответила ни «да», ни «нет». Ей трудно было разобраться в происходящем. Она хотела лишь, чтобы всё стало как раньше – чтобы закончилась война и в город вернулись близкие ей люди – брат и тетушка. Она хотела этого, но понимала – как прежде уже не будет. Никогда.

Она старалась приходить на работу без опозданий, чтобы до начала смены обновить список раненых, что лежали в закрепленных за ней палатах. Но однажды проспала и всю дорогу до госпиталя бежала без остановки.

– Шура, Шура! – окликнула ее старшая медицинская сестра Наталья Николаевна. – Тебя раненый из пятой спрашивает. Поторопись – он очень плох.

Сначала она подумала о Давыдове, но тут же вспомнила, что того выписали домой на долечивание еще накануне. Сердце бешено застучало – Кирилл! Все те недели, что прошли с последнего полученного письма, она думала только о нём.

Торопливо надела белые косынку и передник, побежала по лестнице, перескакивая через ступеньки. Распахнула дверь палаты.

Там было десять коек, и взгляд запрыгал по ним, пытаясь отыскать знакомое лицо. Но нет – брата среди раненых не было. Она задышала чуть спокойнее.

– Александра Сергеевна! – голос донесся с той койки, на которой вчера еще лежал Давыдов.

В худом небритом мужчине, что обратился к ней, она не сразу узнала Дерюгина. Он был так бледен, что лицо его почти сливалось с серой застиранной наволочкой на подушке. В нем не было прежней уверенности и прежнего лоска.

– Здравствуйте, Аркадий Сергеевич! – она подошла к его кровати.

Когда-то этот человек был неприятен ей, но сейчас для былых обид было не время.

Он потянулся, было, к ее руке, но даже такое простое движение ему не далось, и он снова откинулся на подушку.

– Посидите со мной, Шура, прошу вас!

Она была уже достаточно опытна, чтобы понять всю тяжесть его состояния даже без предупреждения старшей медсестры. Он был ранен в живот и, судя по всему, потерял много крови.