Текст книги "Леди на одну ночь (СИ)"

Автор книги: Ольга Олейник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

А он – напряженный, взволнованный – ждал ответа. И она понимала – он не отступит. Если только она на самом деле не скажет ему этих ужасных слов.

Это было трудно. Так трудно, как не было еще никогда. И язык у нее заплетался, когда она, глядя прямо на Кузнецова, всё-таки сказала:

– Да, сударь, вы мне противны!

И сердце болезненно сжалось, когда она увидела, как потемнели от обиды его глаза.

17. План

Он негодовал до самого вечера. Да за кого эта девчонка его принимает? Она, что, воображает, что для него других женщин на свете вовсе нет? Как бы не так! Да он сейчас же поедет в публичный дом, где куда более роскошные и опытные женщины, чем она, быстро приведут его в чувство. Да, именно так он и думал поступить! Отвлечься и постараться забыть о нанесенном ему оскорблении. И пусть потом эта гордячка локти себе кусает.

Но отчего-то ни в какой бордель он так и не поехал. Долго сидел в кабинете за книгой и всё вспоминал, вспоминал… Ну, ничего, он отложит отъезд еще на пару недель. Он сделает еще одну попытку. Ведь он же видел, он понимал, что она сказала неправду.

Отвлекся от чтения и воспоминаний он только тогда, когда Степан принес только-только доставленную телеграмму.

Мистер Стивенс, его лондонский управляющий, сообщал, что сделку по приобретению им акций судостроительного завода пытаются опротестовать другие акционеры. Спохватились, мерзавцы! Ну, ничего, пускай немного порычат. Его юристы достаточно квалифицированы, чтобы объяснить им, что британские законы не запрещают людям других национальностей и даже с другим гражданством быть совладельцами предприятий на земле Туманного Альбиона.

Хотя сама ситуация была крайне неприятна сразу по двум причинам. Во-первых, любые разногласия между совладельцами мешали бизнесу. Вместо того, чтобы думать о заключении новых контрактов, они будут тратить время и деньги на свару друг с другом.

А во-вторых, это требовало-таки его присутствия в Лондоне. Он был уверен, что при личной встрече сумеет решить дело со своими новыми и пока еще не желавшими признавать его компаньонами в досудебном порядке. А значит, отложить отъезд из Архангельска на две недели не получится.

В таком мрачном расположении духа его и застал вечером Дерюгин.

– Что за хандра, Андрей? Крепость по-прежнему неприступна? А я тебя предупреждал! Впрочем, если эта тема тебе неприятна, давай поговорим о другом. Только сделаем это в хорошем ресторане. Я страшно голоден.

Сначала он хотел отказаться. А потом подумал – почему бы и нет? Он давно уже никуда не выезжал. И уха из стерляди вряд ли будет лишней.

Ресторан в самом центре города и правда оказался недурен. Они взяли и уху из стерляди, и рябчиков в брусничном соусе, и блины с икрой. И после нескольких рюмок водки Андрей не удержался – рассказал Аркадию о своих неудачах. Всего, конечно, не открыл – просто констатировал, что Шура от его предложения отказалась.

– Забудь, – посоветовал Дерюгин. – Ты сам говоришь – накопилось много дел, вот ими и займись. К тому же, уверен, вернувшись в Лондон, ты и думать не захочешь про Астахову. Нет, я не спорю, она красива, но ты же сам говорил, что твоя невеста тоже очень хороша, и у нее есть неоспоримое преимущество перед Александрой Сергеевной – она богата. Хотя довольно об этом! Тебе нужно развлечься. И я почему-то думаю, что несколько партий в преферанс поднимут тебе настроение.

Но он покачал головой:

– Нет, в клубе наверняка будет Кирилл Астахов. А я предпочел бы хотя бы сегодня не думать о Шуре.

Дерюгин пожал плечами:

– Ну, как хочешь. Хотя Астахов бывает там не каждый день. Тем более, маловероятно, что он появится там сейчас.

– А что такое? – против воли заинтересовался он. – Почему он не может появиться там именно сейчас?

Аркадий хохотнул:

– Он задолжал там слишком многим. В том числе, и мне. А отдавать ему, похоже, нечем.

Андрей удивился, как удивился бы всякий разумный человек, который узнал, что азартному мальчишке, не имеющему собственных средств к существованию, кто-то вообще давал в долг.

– И много он тебе должен?

Дерюгин задумался:

– Рублей двести. Точнее сказать не могу – у меня несколько его расписок, чего-нибудь мог и не упомнить.

Андрей укоризненно поцокал языком:

– Считай, что подарил. Насколько я знаю Таисию Павловну, она ни при каких условиях не согласится платить по его счетам. Она думает только об интересах сына и тратить на племянника свои капиталы не станет. Не понимаю, на что ты рассчитывал, давая ему в долг.

– Как и остальные, – вздохнул Дерюгин, – на его выгодную женитьбу, Он собирался жениться на дочке весьма состоятельного купца Верещагина. Поговаривали, что свадьба уже осенью, и за невестой дают хорошее приданое. Но до сих пор не объявили даже о помолвке. Пару недель назад Кирилл заверил всех, что едет к будущему тестю оговаривать условия брака, но, как я слышал, Верещагин даже обсуждать с ним эту тему не стал.

– И как же у вас поступают с теми, кто оказался не в состоянии платить по своим счетам? – полюбопытствовал Андрей.

– Долговая тюрьма, – ответил Аркадий. – Условия там, говорят, ужасные.

– Но тюрьма ничего не гарантирует кредиторам, разве не так? Даже если Кирилл просидит там с десяток лет, он не сможет с ними расплатиться. Если только тетушка не сжалится над ним.

– Да, ты прав, – признал Дерюгин. – Я уже почти не надеюсь получить с него хоть что-то. Я охотно продал бы эти расписки за полцены, хотя, боюсь, даже с такой скидкой их вряд ли кто-то купит.

Андрей прищурился, берясь за очередную стопку:

– И много вас таких доверчивых? О каких суммах идет речь?

Дерюгин ответил не сразу, прежде что-то посчитал:

– Думаю, его долги на несколько тысяч потянут.

– Ого! – глаза Андрея заблестели. – Мальчик заигрался. А скажи-ка мне, Аркадий Сергеевич, не сможешь ли ты составить список тех, кому задолжал Астахов?

– Список? – Дерюгин сначала удивился, а потом сообразил, рассмеялся. – Ах вот как, ты решил подъехать к Шурочке с другой стороны? А что, это может сработать. Думаю, брат – единственный человек, которого она по-настоящему любит. Ради него она на многое пойдет.

С тем, что Шура любит только Кирилла, Андрей был решительно не согласен. А вот последняя фраза друга его порадовала.

Он не хотел давить на любимую девушку, но если не было другого способа заставить ее принять его предложение, то он готов был на это пойти. Как говорится, «all's fair in love and war». В любви и на войне все средства хороши.

18. Брат

Она сходила с ума от тревоги. Со времени их разговора в библиотеке прошло уже несколько дней, а о Кузнецове не было никаких вестей. Он отклонил (хоть и очень вежливо, со множеством письменных извинений) приглашение на чай, посланное ему Таисией Павловной. И не делал никаких попыток поговорить с ней, Шурой.

Она ругала себя за слишком резкие слова, сорвавшиеся с губ. Она должна была всё объяснить по-другому!

Она хотела бы знать, когда он уезжает из Архангельска. Просто, чтобы понять, что в их мимолетном романе поставлена точка. Но даже Кирилл, который, вроде бы, был с Кузнецовым на короткой ноге, не мог ответить на этот ее вопрос.

Брат после визита к Верещагиным стал не похож сам на себя. Часто нервничал и прикладывался к рюмке. А вчера и вовсе рыдал у себя в комнате. То есть, она думала, что он рыдал. Она даже постучалась в дверь и спросила, всё ли у него в порядке. Он грубо отослал ее прочь.

У него и раньше случались перемены в настроении. До недавнего времени она не знала, как это объяснить. А теперь догадывалась, что связано это было с крупными проигрышами в клубе.

Он дал слово больше не играть, но тетушка через своих знакомых доподлинно узнала, что несколько дней назад он опять пытался отыграться. Попытка оказалась неудачной, и он только влез в еще большие долги.

Шура робко намекнула Таисии Павловне, что, может быть, стоит отослать Кирилла в Екатеринбург, под присмотр двоюродного брата, но тетушка только недовольно фыркнула – «ни к чему на Евгешу такую обузу взваливать».

Пробовала Шура и с братом поговорить, да он всякий раз отмахивался – дескать, не женского это ума дело.

И потому она несказанно удивилась, когда Дашутка передала ей просьбу Кирилла выйти в гостиную «для серьезного разговора».

Брат отослал горничную на кухню, закрыл двери и принялся нервно мерить комнату шагами. Он молчал, и Шуре пришлось самой спросить:

– О чём ты хотел со мной поговорить?

Кирилл, собираясь с силами, вдохнул побольше воздуха.

– Ты должна попросить тетушку дать мне денег! Уверен, если мы приступим к ней оба, она не откажет.

Шура ужаснулась:

– Ты снова хочешь играть?

Брат затряс головой:

– Нет, что ты! С этим покончено! Но мне нужно расплатиться с долгами. Я надеялся, что моя помолвка с Верещагиной умерит пыл кредиторов, но поскольку о ней до сих пор не объявлено, счета вот-вот предъявят к оплате.

Она припомнила его прежние слова:

– Но ты же говорил, что на каждого кредитора приходится столь малая сумма, что никто не станет из-за нее судиться.

Брат рухнул в кресло.

– Да, так и было до недавнего времени. Но, должно быть, отсрочка помолвки так напугала их, что они стали продавать расписки с большим понижением в цене, и кто-то решил получить на этом прибыль. Я вчера узнал, что кто-то охотно приобретает мои расписки. Уверен, этот человек скоро потребует их оплатить!

– Ты не знаешь, кто он?

Кирилл обхватил голову руками:

– Он покупает через посредников, свое же имя держит в строгой тайне.

Она плохо разбиралась в таких делах.

– Что будет, когда он предъявит расписки к оплате?

С губ брата сорвался тяжкий вздох:

– Суд в таких делах весьма скор. Будет вынесено решение – оплатить в течение стольких-то дней. Самое большее – в течение месяца. Но думаю – в течение недели. А ты же понимаешь, что за неделю столько денег мне не собрать!

– А сколько нужно денег? – шепотом спросила Шура.

– Почти четыре тысячи, – так же, шепотом, ответил Кирилл.

У нее даже голова закружилась от такой огромной суммы. За три тысячи можно было купить автомобиль.

– Тетушка ни за что не даст тебе таких денег.

Брат кивнул:

– Да я понимаю! Но думаю, если она даст мне в долг хотя бы тысячу, я сумею решить вопрос с кредитором. Попрошу рассрочку, пообещаю ему вернуть остаток долга с большими процентами.

Она не спросила, откуда он собирается брать деньги для выплаты больших процентов, но вопрос этот так явно отразился на ее лице, что Кирилл ответил:

– Я пойду работать. Не так, как в прошлый раз. Я буду стараться! Поверь мне!

Она не могла ему не поверить. Но сомневалась, что тетушка отнесется к делу так же.

Так оно и оказалось. За обедом (Кирилл сбежал, дав Шуре возможность обсудить эту щекотливую тему с тетушкой тет-а-тет) Таисия Павловна только рассердилась, услышав просьбу племянницы.

– А я тебя, Александра, за умную держала. Неужто сама не понимаешь, что дать эти деньги твоему непутевому брату – всё равно, что в колодец бросить. Даже если он работать пойдет, сколько ему жалованья в месяц положат? Поначалу рублей двадцать, не больше. Да и возьмут ли его еще куда? Скоро об его расписках каждая собака в городе знать будет.

– Но его же в тюрьму посадят! – расплакалась Шура.

Тетка на нее шикнула:

– И что же? Сам виноват!

– Верещагин после этого ему к Кате даже приблизиться не разрешит, – выдала она еще один аргумент. – А вот если бы вы ему сейчас помогли, а потом он женился да за ум взялся…

Тетушка рукой махнула:

– Мели Емеля! Неужто сама не понимаешь, что после этой истории никто из губернских купцов своих дочерей за него не отдаст. Они-то деньги считать умеют! Так что про Верещагина забудь.

Шура вытерла слёзы, но не отступила:

– Кирилл сказал, если кредитор в суд обратится, а вы над ним не сжалитесь, ему в бега податься придется.

Но Таисия Павловна только сурово сдвинула брови:

– До старости, что ли, бегать будет? То-то ославится! Ты, Александра, к моей жалости не взывай. Кабы у меня еще свое дело было, я бы, может, и подумала, а ради Кирилла у Евгения деньги отбирать не стану. И ты не смей в эту грязь вляпываться! Поняла?

Она наклонила голову. Умом она понимала, что тетушка права, но сердце-то не могло за брата не тревожиться.

– Ты, Шура, вместо бесполезных размышлений лучше делом займись. Отнеси вон к портнихе мою шляпку. Кружево на ней заменить нужно.

После обеда она отправилась выполнять тетушкино поручение. Шла медленно. Не представляла, как скажет брату, что Таисия Павловна в помощи ему отказала.

И от мыслей своих невеселых она не заметила шедшего ей навстречу Кузнецова. И вздрогнула, когда он поприветствовал ее.

Она хотела этой встречи, но и боялась ее. А сегодняшние разговоры и вовсе отодвинули ее, личные, проблемы на второй план.

– Здравствуйте, Андрей Николаевич! Рада видеть вас в добром здравии. Но прошу меня простить, я тороплюсь.

Но он не отступил в сторону, не дал ей пройти.

– Мне нужно поговорить с вами, Александра Сергеевна.

Должна ли она выслушать его? Наверняка, он снова повторит свое предложение. Снова разбередит ей душу. Вот только это ни к чему. Теперь, когда Кирилл в такой опасности, она даже думать об этом не должна.

Она замотала головой:

– Извините, Андрей Николаевич, но у меня нет времени с вами разговаривать.

Он продолжал буравить ее взглядом.

– Даже, если это касается вашего брата?

19. Сделка

Он вовсе не собирался ее пугать, и сердце болезненно сжалось, когда он увидел, как задрожали ее хрупкие плечи.

Вокруг было полно прохожих, разговаривать посреди улицы было неудобно, и он медленно пошел в сторону Набережной. Шура тенью следовала за ним. Миновали библиотеку, несколько магазинов, ателье. Он не знал, куда она направлялась, когда он встал на ее пути, но сейчас, похоже, она забыла о прежних делах.

Когда впереди показалась голубая, с барашками от ветра, река, девушка, наконец, спросила:

– Что вы хотели сказать мне о Кирилле?

Он решил, что самое лучшее – сказать всё откровенно, без церемоний:

– Я думаю, вы знаете, что ваш брат проиграл в клубе огромную сумму?

Она кивнула.

– Насколько я знаю, своего капитала у него нет, а значит, расплачиваться ему нечем. Не так ли?

Она горько усмехнулась:

– Я не понимаю, Андрей Николаевич, почему я должна обсуждать с вами проблемы моего брата.

Он смотрел на нее, не отрываясь.

– Даже если я могу эти проблемы решить?

Она долго не отвечала, думала. Наконец, выдохнула:

– Правильно ли я понимаю, что именно вы – тот человек, который скупает расписки Кирилла?

Он чуть наклонил голову – отрицать не имело смысла. Хотя еще накануне он думал прикрыться чужим именем, но это показалось ему недостойным – он не любил врать.

– Мне следовало догадаться раньше, – вздохнула она. – Зачем же вы делаете это? Если вы предъявите расписки к оплате, это погубит его честь, а возможно, и его самого, но не принесет вам прибыли. Таисия Павловна решительно отказалась платить по его долгам. Вы потеряете свои деньги.

Он попытался взять ее за руку, но Шура отступила на шаг.

– Дело не в деньгах, – хрипло сказал он. – Я хочу получить нечто большее.

– Да? И что же?

Он видел – она и сама уже догадалась. Вон как покраснели ее щеки.

Но он не постеснялся сказать это вслух:

– Я хочу вас, Александра Сергеевна! Я уже давно говорил вам это, а сейчас всего лишь нашел способ вас получить.

– Да как вы смеете? – ее глаза метали молнии. – За кого вы меня принимаете? Даже если мой брат задолжал вам крупную сумму, это не дает вам права так со мной разговаривать. Я сообщу Кириллу, что именно вы – его кредитор, и предоставлю ему самому общаться с вами.

Мимо них прошла женщина с собачкой, и разговор прервался на несколько минут.

– Да, – согласился он, – лично вы мне ничего не должны. Но разговаривать с вашим братом я не намерен. Я предъявлю расписки к уплате, а дальше пусть решает суд. Но, уверяю вас, решение суда можно предугадать заранее – Кирилл Сергеевич будет отправлен в тюрьму. И он будет находиться там до тех пор, пока не погасит долг. Вы этого хотите? Ну, что же – извольте!

Она замотала головой:

– Нет, Андрей Николаевич, я же знаю – вы не жестокий человек. Что за корысть вам в том, чтобы сделать моего брата несчастным? А вместе с ним и тетушку, и меня.

Его сердце разрывалось от жалости, но он мысленно велел себе проявить твердость.

– Вы знаете, в чём моя корысть, Александра Сергеевна, я вам это уже сказал. Да, это жестоко. Но разве ваш брат не сам в этом виноват? Разве кто-то принуждал его играть на деньги, которых у него нет?

– В этом вы правы, – признала она. – Но Кирилл еще так молод! Будьте к нему снисходительны!

Он пожал плечами:

– Бессмысленно уговаривать меня, Александра Сергеевна. Я назвал вам цену расписок. А дальше вы сами вольны принимать решение. Вы можете спасти своего брата, а можете отправить его в тюрьму.

– Вы – чудовище! – ее голубые глаза были полны слёз.

– Послушайте, Шура, – он не был сейчас склонен к сантиментам – любой гуляющий по набережной знакомый мог прекратить их разговор, – послезавтра я отплываю в Лондон. Я хочу, чтобы вы поехали со мной. У нас будут разные каюты, и обещаю, что не буду докучать вам своим обществом. Если вы боитесь встретить на пароходе своих знакомых и захотите сохранить инкогнито, можете до самого Лондона не выходить из каюты. Всё остальное мы с вами уже обсуждали. Но если прежде я давал вам время подумать, то сейчас, простите, я требую ответа немедленно.

Она закрыла глаза. Он понимал, какое непростое решение ей предстоит принять.

– Мы отправимся в Англию вместе с расписками. Я отдам их вам, когда мы выйдем в море. Если захотите, можете порвать их на мелкие кусочки и бросить в воду.

Когда она снова открыла глаза, в ее взгляде была такая мольба, что он отвернулся.

– Нет, Александра Сергеевна, не пытайтесь меня разжалобить. Это бесполезно. Я предлагаю вам сделку. Ваше право – отказаться ее заключать. Но если вы намерены сделать именно это, подумайте, не будете ли вы сожалеть об этом всю жизнь?

Она тихо ответила:

– Я в любом случае буду сожалеть об этом, какое бы решение ни приняла.

– Да, наверно. Но вам придется его принять. Прямо сейчас.

Он узнал ее уже достаточно хорошо, чтобы понять – она не откажется. Она слишком добра – даже к тем, кто этого не заслуживает.

И всё равно он затрепетал, когда услышал ответ.

– Хорошо, Андрей Николаевич, я поеду с вами в Лондон!

20. Война

В течение нескольких минут после разговора с Кузнецовым она будто в прострации находилась. Не понимала, куда шла, на чьи приветствия отвечала.

А потом пришла в себя. Она не знала, правильно ли поступает. Но была уверена в одном – если Кирилл попадет в тюрьму, и с ним там что-то случится, она никогда не сможет себе этого простить. Иметь возможность помочь и не сделать этого – нет, так она не могла.

Ей было стыдно и страшно. Она чувствовала себя вещью, товаром. Она не знала, что ждет ее на чужбине. И не представляла, как сможет сказать тетушке, что уезжает.

Они с Кузнецовым условились. что послезавтра он заедет за ней на рассвете – пароход отправлялся в восемь утра. Ждать будет на соседней улице – чтобы никто из соседей не увидел ее бегства. Таисия Павловна наверняка захочет сохранить эту тайну. Придумает что-нибудь для друзей и знакомых. Могла же она поехать к родственникам по матушкиной линии в далекий Шенкурский уезд.

Нет, самым разумным будет оставить тетушке письмо. Так хотя бы не придется выслушивать упреки и обвинения. Потом, конечно, та поймет, что она не могла поступить по-другому. Или всё-таки могла?

И еще одно письмо – Кириллу. Чтобы знал, что его расписки оплачены.

Она усмехнулась своим невеселым мыслям. Она даже не уверена была, что брат сумеет это оценить. Может, наоборот, сочтет, что она опозорила его. Бог ему судья.

На перекрестке перед тем самым ателье, в которое она едва не забыла зайти, царило оживление – народ толпился вокруг парнишки, продающего газеты. А он, наслаждаясь вниманием и щедро переходящими к нему от покупателей монетками, выкрикивал главную новость:

– Война! Война началась!

Шура подбежала, купила газету «Русский инвалид» и тут же стала читать.

«Грозный час испытаний настал. Германия, вековой враг славянства, объявила России войну и в союзе с Австрией желает посягнуть на могущество нашей дорогой Родины. По слову своего державного вождя русский народ, как один человек, встал на защиту своего Отечества».

Закружилась голова, стало трудно дышать. Хорошо, что дом был уже рядом.

Дашутка встретила ее на крыльце:

– Ах, барышня, где вы так долго гуляли? У Таисии Павловны приступ был, доктора вызывали!

Она торопливо сбросила шляпку.

– Доктора? Что случилось?

Горничная шмыгнула носом:

– Так известно что – война началась! Хозяйка, как услышала, так и упала в гостиной. Антипка за доктором бегал. Хорошо, тот дома был, быстро пришел. Сделал укол, прописал капли успокоительные. Не велел волновать.

– А Кирилл дома? – она уже поднималась по лестнице.

Даша замотала головой:

– Нет, он как ушел утром, так и не приходил. А Таисия Павловна уж сколько раз про вас спрашивала.

– Она заснула?

– Нет, что вы! Она к отъезду готовится. Хотя доктор велел ей лечь в кровать, да вы же знаете, какая она упрямая.

У нее по спине потек холодный пот.

– Какой отъезд, Даша? Что ты плетешь?

Та обиделась:

– Ничего я не плету. Хозяйка в Екатеринбург собралась, к Евгению Константиновичу.

– В Екатеринбург? – Шура едва не села на ступеньку. – Сейчас? Но зачем?

Дашутка с удовольствием принялась объяснять:

– Вы же помните, барышня, – Евгений Константинович по молодости военным хотел стать. Скольких трудов Таисии Павловне стоило к торговому делу его приучить. А нынче она как про войну услыхала, так и решила вдруг, что он непременно пойдет на фронт добровольцем. Вот и надумала к нему ехать – чтобы остановить.

Шура почти выкрикнула:

– Ехать сейчас куда-то – безумие! Как она может этого не понимать?

Горничная пожала плечами – она решения хозяйки обсуждать не привыкла.

Шура осторожно заглянула в комнату тетушки. На ковре стоял раскрытый сундук, по креслам и стульям были разбросаны шали и платья. Но сама Таисия Павловна лежала в постели – должно быть, хлопоты всё-таки утомили ее. Она даже не стала отчитывать племянницу за долгое отсутствие.

– Шура, – голос ее от подушки был едва слышен, – Шура!

– Я здесь, тетушка, – она подлетела ко кровати, опустилась на колени.

– Ты уже знаешь, Шура, да?

Она догадалась, что тетушка спрашивает о войне, и кивнула.

– Шура, мы едем к Евгеше! – это она сказала чуть громче, и тон ее не допускал возражений. – Я уже заказала билеты на поезд. Мы уезжаем завтра вечером!

Это было слишком! Слишком много событий для одного дня. И слишком разные эмоции они вызывали.

– Шура! Почему ты молчишь, Шура? – забеспокоилась тетушка. – Ты должна поехать со мной. Ты же не откажешься, Шура?

Таисия Павловна за эти часы будто постарела на несколько лет. И из властной самовлюбленной барыньки превратилась в больную старуху. Лицо ее побледнело, а на щеках горел нездоровый румянец. И руки, которые она тянула к Шуре, заметно дрожали.

Когда-то, много лет назад тетушка дала им с Кириллом приют. Не отказалась от сироток, как другие родственники. Поила, кормила, заботилась – как могла, как умела. Могла ли Шура отказать ей теперь?

– Ты ведь не бросишь меня, Шура?

21. Любовь и честь

Он выкупил еще одну каюту – самую лучшую из тех, что можно было достать за день до отправления парохода. Потом проехался по магазинам. Трудно было выбирать платья и обувь без примерки, но он надеялся, что они подойдут. С украшениями было проще.

Он хотел, чтобы во время путешествия она не чувствовала себя бедной родственницей и могла выйти в ресторан и на палубу в хорошей, дорогой одежде. Нет, он не пытался ее подкупить – он знал, что внешней мишуры для этого недостаточно. Но у него уже была потребность заботиться о ней, делать всё, чтобы ей было удобно, комфортно.

Даже новость о начале войны не произвела на него сильного впечатления. Да, он прикинул, как это может отразиться на бизнесе, но тут же отбросил эти мысли. В конце концов, в этой войне Британия и Россия были союзниками.

– Ну, ты, братец, даешь! – восхитился Аркадий Дерюгин, когда они встретились за обедом. – Неужели сейчас есть что-то более важное, чем это?

Он оставил вопрос без ответа. Обсуждать свои отношения с Шурой он не собирался даже с лучшим другом. Она приняла его предложение, доверилась ему, и он считал своим долгом оберегать ее имя от всяких пустых разговоров.

Поэтому он предпочел обсуждать политическую обстановку, хотя думал совсем о другом.

В ресторане они позволили себе лишнее – и в еде, и в спиртных напитках. Он будто хотел наесться и напиться впрок, зная, что в Лондоне вряд ли найдет и такую стерляжью уху, и такую тушеную медвежатину с брусникой, и, конечно, такую водку.

Словом, когда он приехал домой, то уже едва держался на ногах. И не сразу понял, что сказал метнувшийся к нему в прихожей Степан.

– Что? Какая еще барышня?

– Та самая барышня, Андрей Николаевич, что у вас прошлый раз была, – объяснял лакей, принимая от него шляпу и перчатки. – Красивая такая барышня, светленькая.

Шура? Шура пришла к нему?

Он не знал, стоит ему радоваться или бояться. Холодным потом прошибло от мысли, что она передумала. Нет, он этого не выдержит!

А может быть, она испугалась, что не сможет уйти из дома тетушки рано утром, и решила сделать это прямо сейчас?

Он поднялся в гостиную, опираясь на заботливо подставленную Степаном руку.

Шура сидела на диване, листая альбом с репродукциями картин русских художников. Когда они вошли, она вскочила.

– Андрей Николаевич, я…

Он отпустил слугу.

Шура была бледной, взволнованной и виноватой. Теперь он уже не сомневался, что она пришла, чтобы сказать – она не едет с ним в Лондон!

И сразу защемило сердце.

– Андрей Николаевич, простите великодушно, но я не смогу поехать завтра с вами! Поверьте, я выполнила бы свое обещание, если бы не новые обстоятельства. Кто мог знать, что начнется война? Тетушка захворала от ужасных новостей, и я не могу сейчас ее оставить. Она вырастила меня, дала нам с братом кров и пишу, и я не могу отплатить ей такой неблагодарностью.

Она нервно мяла платок в руках. Плечи ее дрожали.

– Вот как? – устало осведомился он. – А мне, значит, такой неблагодарностью вы отплатить можете?

Он наплевал на приличия и сел в кресло, когда Шура продолжала стоять. Он боялся, что рухнет на пол. Чрезмерное количество спиртного давало о себе знать.

Он понимал, что говорить о благодарности к нему было неразумно – кто он такой, чтобы она могла испытывать к нему что-то подобное? И всё-таки было обидно – из-за внезапно рухнувших надежд.

– Андрей Николаевич, я понимаю, вы, должно быть, уже купили для меня билет на пароход. Я верну вам эти деньги. У меня есть немного – тетушка дает мне на карманные расходы, а я почти не трачу их.

Знала бы она, сколько он потратил на нее за один только сегодняшний день. Теперь эти покупки казались такими глупыми.

Он почувствовал, как слёзы выступают на глазах, и отвернулся. Он не хотел казаться слабым. И когда снова заговорил, постарался придать своему голосу не просто твердость – жесткость:

– Мне кажется, вы забыли о самом главном, Александра Сергеевна, – о расписках вашего брата. Вряд ли ваших карманных денег хватит на то, чтобы заплатить по ним.

Она вздрогнула.

– Я помню, Андрей Николаевич, и еще раз взываю к вашей доброте. Я не прошу вас вернуть расписки – вы имеете право получить по ним сполна. Мой брат намерен устроиться на работу. Сейчас, когда началась война, думаю, сделать это будет не трудно. Если вам будет угодно, он будет отправлять вам деньги с каждой получки.

Он разозлился:

– Послушайте, Александра Сергеевна, вы сами прекрасно понимаете, что когда я выкупал эти расписки, я не преследовал цель получить прибыль.

Она смутилась, и на бледных щеках проступил румянец.

Но сейчас он не намерен был щадить ее чувства. Она должна осознать, что он думает не только о себе, но и о ней тоже! Он хотел подарить ей свободу, достаток и свою любовь. Разве этого мало?

– Я хочу, чтобы вы поняли, Александра Сергеевна, что ваше решение окажет влияние не только на наши с вами отношения, но и на благополучие вашего брата. Вы вольны отказаться поехать со мной, я не стану вас принуждать. Но я уже говорил вам, что предъявлю расписки к оплате сразу же, как только приеду в Лондон.

– Но вы же не такой! – расплакалась она. – Я знаю, вы – добрый! Простите, что не оправдала ваших надежд.

Она была так трогательна в своей беззащитности, что он почти сдался. Но стоило вспомнить о том, что завтра утром он отправится в Лондон, а она останется здесь и когда-нибудь будет принадлежать кому-то другому, как сдавленный рык вырвался из горла.

– Вы плохо знаете меня, Александра Сергеевна! Я готов был проявить слабость ради вас, но не намерен позволять собой манипулировать. Вы прекрасно понимаете, что я выкупал эти расписки вовсе не для того, чтобы получить финансовую прибыль. Я собирался получить вас, Шура! И я получу вас, даже если после этого вы возненавидите меня. Нет-нет, не краснейте! Я довольно церемонился с вами. Я не буду брать вас силой – я слишком уважаю для этого и себя, и вас. Но я не намерен больше давать вам времени для раздумий. Мне кажется, вы уже достаточно взрослая, чтобы понимать, что именно я от вас хочу. И либо вы дадите мне это прямо сейчас, либо через несколько дней ваш брат окажется в тюрьме.

22. Страх

Шура долго сомневалась, стоило ли приходить к нему. Она уже приняла решение – она поедет с тетушкой в Екатеринбург. Но чувство вины перед Кузнецовым, которому она дала слово, тяготило ее, мешало спать.

К тому же, вопрос с долгами брата оставался нерешенным. Она боялась, что, если она не объяснится, Андрей Николаевич придет в бешенство, и пострадает от этого Кирилл.

До дома, где уже бывала однажды, она добралась пешком – стеснялась настолько, что не решилась воспользоваться даже извозчиком. Дернула привязанную к колокольчику веревочку.

Открывший дверь лакей окинул ее удивленным взглядом. Она была уверена, что он подумал про нее самое дурное. В самом деле – разве можно считать порядочной женщину, которая запросто приходит в дом неженатого мужчины?

Шура почувствовала, что покраснела. Слова замерли на языке.

Хорошо, что лакей понял ее молчание.

– Андрей Николаевич поехал с визитами, но вскоре должен вернуться. Не изволите ли подождать, мадемуазель?

Она кивнула.

Он проводил ее в гостиную, предложил чашку холодного фруктового чаю. Она не отказалась.

Чай был отменного качества – терпкий, с незнакомыми нотками. Должно быть, тоже из Англии.

На придиванном столике лежал альбом с репродукциями, и она от нечего делать взялась его листать. Неожиданно увлеклась – она и сама иногда рисовала – и не заметила, что вернулся хозяин.