Текст книги "Плоскость морали"

Автор книги: Ольга Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Он торопливо устремился в лестнице, не столько увидел, сколько всем телом ощутил приближение женщины. Её тёмное платье сливалось с ночью, лицо едва проступало во тьме. Она тоже, словно почувствовала его присутствие на ступенях, торопливо бросилась к нему. Обнявшись, они дошли до спальни.

Елена, он слышал это в темноте, отбросила на постель платок. Дибич не стал ждать и молча опрокинул её на кровать, больше всего боясь проронить хоть слово, чтобы она не догадалась, что он – вовсе не Нальянов. К его удивлению, а он ждал стыда и сопротивления, это была подлинная ночь страсти, девица любила исступлённо и безумно, всё время упрекала его в том, что он жесток, была ненасытна и горяча.

Под утро она поднялась и, укутав голову шалью, свалившейся во время страстного поединка на пол, точно призрак, растаяла у дверей. Дибич, измотанный и обессиленный, собрался всё же проводить её до дверей чёрного хода, но просто не успел: когда он, накинув халат, вышел на лестницу, там уже никого не было.

Теперь Андрей Данилович медленно приходил в себя. Елена была вовсе не девицей, но оказалась страстной и опытной женщиной. Это так-то странно охладило его, почему-то в мечтах он всегда ласкал её девственное, прохладное тело, и её ответные ласки простирались не дальше сбившегося дыхания или нежного поглаживания. Ему невольно вспомнились издевательские слова Нальянова: «Что до девиц, то там и трёх не наберётся, хоть я и не считал, конечно. Если и были времена, когда я думал, что юные девушки питаются незабудками, лунным светом и утренней росой, то они давно прошли, Дибич…»

Андрей Данилович, несмотря на то, что ловко одурачил Климентьеву, почувствовал себя усталым и разбитым. И – обманутым в сокровенных ожиданиях. Девица, что и говорить, была ловка, умела строила из себя непорочную недотрогу. Но на гнев у Дибича уже не хватало сил. Он опустил голову на подушку и провалился в мутный сон без кошмаров и сновидений, чёрный, как дно колодца.

Разбудил его бой часов и прерывающиеся звуки рояля: Нальянов, в дорогом шёлковом халате играл мефистофелевские куплеты Гуно, временами мурлыкал их по-французски, а порой отрывал руку от клавиш и с явным наслаждением прихлёбывал кофе.

– Знаете, что я подумал, – лениво обронил Юлиан вместо приветствия, – не пойду я на этот пикник. Тётя только что приехала и жаловалась, что давеча ей нехорошо было. Как пить дать дождь будет.

Дибич с сомнением выглянул в окно и пожал плечами. Солнце сияло в чистом небе, на востоке клубились лёгкие облака, никаких признаков непогоды не было.

Сам Дибич был мрачен. В нём совсем не звучала музыка. Игра Юлиана, мастерская и точная, не отзывалась эхом в душе, как было всегда. В голове не возникало ни единого образа. Он ужаснулся.

Лакей внёс завтрак для Дибича, и Юлиан добродушно попросил принести ещё одну чашку кофе для него. Слуга поклонился и исчез, а в комнату вошла высокая дородная женщина со следами удивительной красоты, и Нальянов представил ей своего гостя. Лидия Чалокаева любезно поприветствовала Дибича, заметив, что в былые времена знавала его батюшку, после чего обернулась к Юлиану.

– Совсем забыла передать тебе. Валье, когда провожал меня, сказал, что телеграмму твою получил, и, возможно, на пару дней приедет.

Юлиан задумчиво кивнул. Тётка рассказала о приговоре Соловьёву и начала костерить власти. Как понял Дибич, в семейке Нальяновых-Чалокаевых либерализм был словом бранным, Лидия Витольдовна придерживалась взглядов ультраконсервативных и ругательски ругала министра внутренних дел Макова.

– В прошлом году, после убийства Мезенцова, этот идиот напечатал в «Правительственном вестнике» воззвание к обществу о содействии правительству в его борьбе с разрушительными и террористическими учениями. Читали? Большего бреда и вообразить невозможно! Говорят, когда харьковские и черниговские земские собрания пожелали отозваться на призыв правительства, то были сами заподозрены в политической неблагонадёжности. Боже мой… – она покачала головой и вышла.

Нальянов допил кофе и предложил Дибичу собираться.

– Если уж идём, то нам пора. И не забудьте зонт.

– Я вижу, ваша тётушка не любит либералов, – отозвался Андрей Данилович, – Маков и вправду двигает сомнительных выскочек.

– Разве беда в выскочках? – Нальянов бросил на него задумчивый взгляд. – Беда России не в том, что кучка подлецов вышла из грязи в князи, а в том, что тысячи проделали этот путь в обратном направлении.

Глава 14. Труп в водах Славянки

Не стоит искать причины конкретного преступления – его семена рассеяны повсюду.

Э. Мунье

В доме Ростоцкого подготовка к пикнику заняла всё утро, но даже Ростоцкий заметил, что с его «юными друзьями» что-то не то. Леонид Осоргин и Левашов готовили снасти и обсуждали, где лучше накопать червей, говорили о наживке и лучших приманках, но тон их был отрывистым и нервным. Харитонов, насупившись, смотрел на Анастасию, и, казалось, готов был разрыдаться. Деветилевич исподлобья бросал недовольные взгляды на Елену, по-иному убравшую волосы и надевшую новое платье, Гейзенберг пытался завязать разговор с Вандой, но та, казавшаяся уставшей и поникшей, почти не замечала его, отделываясь короткими односложными ответами. Анастасия, тоже в новом платье, ни на кого не обращая внимания, устроилась в саду на скамье и о чем-то размышляла в одиночестве. Все были странно напряжены – казалось, достаточно искры – и будет взрыв.

Ростоцкий пытался заговорить с Аннушкой, но та сказала, что её нужно переодеться и убежала в дом.

В Сильвии все собрались после полудня, сразу накрыли столы, всех пригласили закусить и выпить за здоровье юбиляра, после чего Левашов и Деветилевич ушли на реку.

Дибич внимательно оглядывал Елену и удивлялся. В ней проступало то надломленное горе неразделённой любви, что и раньше. Она бросала на Нальянова печальные и больные взгляды, и Дибич, ждавший совсем другого, растерялся. Ванда Галчинская и Мари Тузикова не спускали с Нальянова глаз, Анна тоже смотрела на Юлиана, как слепой на солнце, и только Анастасия почти не обращала на него внимания.

Нальянов сегодня неожиданно полностью утратил интерес к эмансипированным нигилисткам и едва поздоровался с ними. Он то и дело оглядывался на ворота, выходящие из парка, и, казалось, ждал кого-то.

Тут Тузикова спросила его, почему он не любит эмансипации.

– Независимая женщина – это женщина, от которой никто не хочет зависеть. Но я, дорогая Мари, за эмансипацию, просто я считаю феминизм слишком серьёзным делом, чтобы доверять его женщинам.

Ироничное презрение, прозвучавшее в последней фразе, несколько приободрило остальных девиц. Нальянов же, отойдя от стола, уединился с Ростоцким, Дибич слышал, как он беседовал с юбиляром, наводя справки по каким-то давно забытым делам, не то уголовным, не то политическим. Молодые люди разбрелись по поляне. Дибич, купивший по дороге газету, то читал её, то наблюдал за Нальяновым. Несколько раз Андрей Данилович проходил мимо Елены Климентьевой, даже пытался заговорить с девушкой, но та отделывалась односложными ответами, и разговор угасал.

На поляне меж тем снова возник спор Харитонова и старшего Осоргина с Гейзенбергом, но до Дибича долетали только отдельные фразы.

– …Либо победит революция, либо конституционная глупость. Если революция, то это будет нечто великое и небывалое, а если все эти либералишки, то будет одной дрянной конституцией и рассадником мещан больше…

– …Мирным развитием общины и артелей нельзя устранить вопиющих неправд, нужно народное восстание. Бакунин прав, русский народ пропитан духом Разина и Пугачёва, и всякий, кто много шатался по народу, скажет вам, что в его голове совершенно зрелы основы социализма. Бунт сразу покроет всю Россию сетью людей из народа, готовых к революции. И тогда успех обеспечен!

– Вздор! Кто поднимет это движение? Крестьяне бессильны, рабочих ничтожное количество Русское образованное общество? Их тоже немного. Остаётся только русская учащаяся молодёжь!

– Чушь! В возможности влияния на этих плотников я совершенно разочаровался! Я начинал с расспросов об их деревне, нужде, затем уже приходил к своим обобщениям. Но любой кологривец утверждал, что сами они, деревенские, во всем виноваты потому, что все поголовно пьяницы и забыли Бога. Я никак не мог сбить их с этой дурацкой позиции. Под влиянием безвыходности, не зная, где искать спасения, все крестьяне бессознательно впадают в суеверное отношение к царю…

Левашов развёл костёр, кто-то пошёл побродить по Сильвии, кто-то ушёл на реку, кто-то собирал хворост.

Дибича что-то удивляло, хоть что именно – он не смог бы сказать. Временами он ловил на себе взгляд Нальянова – тяжёлый и словно укоризненный, но тут же всё и пропадало. Девушки, видимо, перессорились: все были мрачны и не глядели друг на друга, причём не только «барышни» явно враждовали с «нигилистками», но и сестры Шевандины не разговаривали друг с другом, а от Анастасии отворачивались и Анна, и Лиза, и Елена. Дибич поймал взгляд Ванды Галчинской на Настю и отшатнулся – в нём была утробная ненависть.

Мрачен был и Сергей Осоргин. Это тоже было замечено всеми: он не принимал участие в играх и разговорах, просто молча сидел, тупо уставившись на огонь, иногда глаза его оживлялись, но тут же и потухали. Потом и он исчез – ушёл куда-то с собакой.

К вечеру небо медленно заволокло тучами, но не грозовыми, а мутно-серыми, и Нальянов, оставив Ростоцкого, попенял Дибичу на недоверие к предсказаниям его тётки. Андрей Данилович не обратил на упрёк внимания и предложил пройтись.

Оба поднялись и покинули собрание у костра. Они, как и накануне, спустились с Висконтиева моста, побрели по берегу. Заговорили о Париже, о путешествиях. Внезапно сильно заморосило, и Нальянов сказал, что благоразумнее переждать, тем более что дождь, мерно шуршащий по береговой траве, обещал быть недолгим, и здесь, под нависающей древесной кроной, было сухо.

Нальянов, казалось, думал о своём, и Дибич отвлёк его от размышлений.

– Мы здесь одни, и мне хотелось бы, чтобы вы были откровенны со мной, Юлиан Витольдович. Я наблюдал за вами достаточно долго, – Дибич опустился на лежащее бревно, и бросил на Нальянова пронизывающий взгляд, – и не мог не заметить этой странности…

Юлиан Нальянов, опершись спиной о берёзовый ствол, задумчиво смотрел на тихое, едва заметное течение в заболоченной по краям запруде. На слова собеседника он учтиво наклонил голову и чуть развёл руками, словно говоря, что готов удовлетворить его любопытство, однако сам за собой ни малейших странностей не замечает.

Но Дибич не успел поведать Юлиану Витольдовичу ни о его странностях, ни о своих наблюдениях. Со стороны моста послышался всплеск, потом среди кувшинок мелькнуло что-то белое, вздувшееся парусом, и на поверхности воды показалось тело. Дибич обомлел, а Нальянов щурясь, пытался рассмотреть утопленника, потом, сбросив куртку и стянув через голову рубашку, скинул ботинки и ринулся в воду.

Всё произошло как-то слишком быстро. С трудом преодолев оцепенение, Дибич ощутил, что по всему телу прошла волна дрожи, меж тем Нальянов, который за считанные минуты доплыл до тела, уже тянул его к берегу, потом, поминутно отплёвываясь и злобно морщась, ибо стебли кувшинок мешали ему. Наконец он вынес на берег девицу в разорванном, превратившемся в желтоватую тряпку платье, и положил её возле того бревна, где до того сидел Дибич.

Тот в ужасе попятился. Это была Анастасия Шевандина.

Нальянов отбросил со лба мокрые волосы, тяжело дыша, взглядом палача оглядел утопленницу и очень грязно выругался. Потом опустился на колени перед трупом, торопливо потянулся к куртке, достал часы, поднялся. Тут глаза его неожиданно вновь обрели величавое спокойствие и заискрились, на губах мелькнула улыбка и, впервые назвав своего собеседника по имени, он торопливо и властно бросил:

– Андрэ, бегите к Ростоцкому. Пусть немедленно вызовет полицию.

– Господи, но… почему полицию? Ведь она… – быстрота соображения и действий Нальянова поразила Дибича, но самого его трясло и лихорадило, спирало дыхание, – может, ещё можно помочь? Говорят, воду из лёгких… Я правда не умею… – он растерянно взглянул на Юлиана Нальянова, почему-то отметив, что с кончиков его волос стекает вода.

Тот уже натянул свитер и, промокая рубашкой волосы, смерил Дибича ласково-насмешливым взглядом, словно Ньютон – котёнка.

– Какая вода в лёгких? Вы, что, не видите? – дышал он глубоко и размеренно. – Её платье порвано, грудь исцарапана, на шее – четыре следа пальцев и три косых царапины от ногтей. Её задушили и сбросили в запруду с другой стороны моста. Я услышал плеск воды и только тогда обернулся. Убийца сто раз успел бы удрать. Я никого не разглядел, – дождит, марево. Бегите к Ростоцкому и, ради Бога, поторопитесь. Да, – надев куртку, он с чуть заметной улыбкой наклонился к Дибичу, – если вас не затруднит, сообщив Ростоцкому о трупе, принесите мне от тётки полотенце и сухие штаны. Да и сухое белье лишним не будет. Вода ледяная, будь она проклята.

Дибич резко дёрнулся, бросился было к мосту, от которого их отделяло два десятка саженей, но заскользил ботинками по мокрой траве и едва не упал. Выпрямившись, он остолбенел, увидев, что Нальянов, отвернувшись от трупа, со странной ликующей улыбкой смотрит в небо.

Дибич опомнился и снова ринулся по скользкому глинистому склону к парапету моста.

Мысли его путались. Перед глазами стояло страшное лицо убитой. Он бежал сквозь мокрые ветви ив, вначале пытаясь уклоняться от них, но тогда снова начал скользить по траве. В конце концов, просто ринулся кратчайшей дорогой к месту пикника. Ростоцкого он нашёл в беседке, старик сидел с Анной и Лизаветой. Никого больше не было видно. Дибич на миг запнулся, увидев сестёр убитой, но тут же, отдышавшись, сказал Ростоцкому о поручении Нальянова.

Анна побелела, вцепившись руками в стол, Лизавета смотрела на него недоумевающим взглядом, словно спрашивая себя, не пьян ли он, но Ростоцкий, тоже сильно побледнев, быстро поднялся и бросился куда-то к почте. Дибич почти побежал следом – он не хотел оставаться с Аннушкой и Лизой, боясь криков, кроме того, спешил к Чалокаевой. Как ни странно, просьба Нальянова самой своей обыденностью позволяла ему чуть успокоиться, не думать о произошедшем, выиграть время.

* * *

Лидия Витольдовна приняла его в гостиной. Дибич уже сумел немного взять себя в руки, перестал дрожать, и сейчас впервые внимательно рассмотрел эту красивую женщину – дородную, холеную, волевую. Чалокаева выслушала его спокойно, поняла всё с полуслова, вызвала слугу Юлиана, приказала взять смену белья, брюки и полотенце, захватить и чемодан барина, вдруг что понадобится – и бежать к Висконтиеву мосту, найти там Юлиана Витольдовича и всё ему передать. Тот кивнул и исчез. Чалокаева бросила на Дибича ещё один проницательный взгляд – и тут же позвонила, распорядившись подать коньяк.

– Юлиан сказал, что девицу удушили? – хладнокровно спросила хозяйка. Было заметно, что она – подлинно сестра полицейского, в ней не замечалось никакого испуга. – Тело упало с моста на ваших глазах, вы были в это время рядом с Юлианом Витольдовичем? – уточнила Чалокаева, впившись взглядом в лицо собеседника.

Дибич утвердительно кивнул. Чалокаева, откинувшись в кресле, пожала плечами.

– Ростоцкий должен привести или Веньку Вельчевского, или Трофима Болотова. Больше некого. Оба толковы, но, боюсь, в Париж племянничек в мае уже не попадёт, – незаметно было, чтобы это расстроило тётку. Она улыбалась и почти злорадствовала. – Это всё вздор. Валериан приедет, чего те напутают, поправит.

– А сам Юлиан Витольдович, разве они-с… не помогут следствию? – Дибич удивился вполне искренне.

Чалокаева вновь пожала плечами.

– Захотят – поможет, а не захотят – от рояля не отойдёт. Он – человек прихотливый. – Чалокаева, чуть наклонившись к нему, небрежно бросила, – не любит он с дерьмом-то возиться.

Дибич поднялся.

– Однако я пойду, там сейчас начнётся.

Чалокаева задержала его только, чтобы заставить выпить, от чего продрогший Дибич и не подумал отказываться, а после вручила ему непочатую бутылку коньяка – для племянника.

Обратно Дибич шёл медленно, по пути сосредоточенно размышляя. Поначалу его испугала мысль, что девица задушена. Его пронзило понимание, что некто, только что сидевший с ним вместе у костра, спустя полчаса хладнокровно сжал руки на девичьем горле. Но сейчас он подумал, что напрасно подозревает тех, кто был на пикнике, – ведь кто угодно мог наброситься из кустов на бродившую в одиночестве девушку.

Чем ближе Андрей Данилович подходил к мосту, тем менее понимал он своё давешнее волнение. Чего он, в самом деле, разволновался? Кто ему Анастасия Шевандина, чтобы переживать по поводу её гибели? Дибич окончательно пришёл в себя. При этом поймал себя на остром любопытстве – как-то поведёт себя Нальянов? Ему неожиданно вспомнилась девица, которую он видел возле чалокаевского дома на Шпалерной. А что если это была именно Анастасия? Волосы-то похожи, да и рост… Но так ли? Дибич, увлечённый Еленой, не обращал никакого внимания на сестёр Шевандиных, не замечал и Анастасию. Однако если Нальянов разговаривал тогда именно с Настей, то вся эта история может приобрести весьма интересный и неожиданный оборот. При этом Дибичу не давало покоя странное выражение, замеченное на лице Нальянова на месте убийства, экстатическое и восторженное. Мелькнуло-то оно, положим, на миг, но мелькнуло. Это точно. Ему не померещилось, в этом он был уверен.

Юлиан, давно уже переодевшийся в сухое, вытирал полотенцем волосы и встретил презент тётки, вручённый ему Дибичем, радостной улыбкой, обронив себе под нос мягкое и ласковое «дорогая тётушка…». Он, не обращая внимания на невысокого полицейского и его людей, суетящихся у трупа, тут же опрокинул в себя половину бутыли, порозовел и, элегично глядя на кувшинки в запруде, кротко попенял Дибичу.

– А всё из-за вас, дорогой Андрей Данилович. Не хотел же идти. Как чувствовал. Бренчал бы себе сейчас на рояле или лежал бы с книгой у камина. А уж глупость-то ваша и вовсе непростительна: я же просил вас Ростоцкого найти, а не сестрицам убитой всё выкладывать. В итоге – у меня от криков до сих пор в ушах звенит. Это вы нарочно, что ли? – Дибич заметил, что Нальянов вовсе не рассержен, скорее благодушен.

– Вы вроде бы называли меня Андрэ, – не обращая внимания на упрёки, напомнил Дибич, – А где Анна и Лиза?

– Не люблю фамильярности, Андрэ, но если не возражаете… – Нальянов улыбнулся ему теперь почти дружески, – а барышень к доктору увели, в больницу, что при церкви.

К ним подошёл что-то изучавший у тела полицейский. Дибич отметил скуластое, умное и очень тонкое лицо, чем-то удивительно напоминавшее борзую. Сходство довершал взгляд быстрых и внимательных глаз странного серо-карего цвета.

– А время вы не запомнили, Юлиан Витольдович? – голос незнакомца был подобострастен и мягок. Дибич понял, что тот знает, что говорит с сыном тайного советника полиции.

Нальянов отозвался спокойно, кивком подтвердив предположение полицейского.

– На берег я вынес труп в шесть двадцать восемь, доплыл до тела минут за пять, обратно плыл медленнее, прикинем минут семь-восемь, итого, с моста она упала около шести с четвертью. – Он напрягся, – да, шесть на церкви пробило, Вениамин Осипович, когда мы с господином Дибичем с моста спускались. Дождь как раз только начался. Чтобы до берёз дойти, нужно минут пять, но мы шли медленно. Ещё минут пять мы дождь пережидали. Стало быть, да, время – пятнадцать минут седьмого. – Нальянов сел на бревно и снова хлебнул коньяку.

– Но ведь это не время убийства, – Дибич теперь размышлял почти спокойно. – Убийца, а это любой случайный прохожий, мог задушить жертву и раньше. Я вообще не понимаю, зачем он её в воду сбросил, тело куда проще было в кустах спрятать, – он закусил губу.

Юлиан хмыкнул. Вельчевский резко повернул к нему голову.

– Это не так?

– Увы. Это сделал тот, кто был на пикнике. – Нальянов не интриговал полицейского, тут же пояснив, – Ростоцкий был с собакой. Та могла учуять покойницу и привести к убийце. Случайный убийца точно под куст бы сунул, а этот знал о собаке. А на воде след не возьмёшь.

Взгляд полицейского просветлел: искать среди узкого круга людей было проще. Нальянов походя представил Дибичу Вениамина Вельчевского, и последний обратился к Андрею Даниловичу с вопросом, как всё произошло? Тот не затруднился с рассказом, но поправил Нальянова.

– Мне показалось, что Юлиан Витольдович до тела доплыл быстрее, минуты за три…

В эту минуту появился бледный Ростоцкий. Он на глазах постарел и ссутулился, около тела Анастасии замер, было заметно, что его знобит. Нальянов предложил ему остатки коньяка, но старик, похоже, даже не услышал его.

– Когда это случилось?

Вельчевский ответил, что тело сбросили с моста около шести с четвертью. Ростоцкий уставился невидящими глазами на тело девушки и странно двигал губами, словно что-то пережёвывал.

– Шесть с четвертью? А сейчас сколько?

Дибич вынул часы. Время приближалось к восьми.

– Кто, после того, как мы с Андреем Даниловичем ушли, оставался в Сильвии? – поинтересовался Нальянов.

– Анюта, служанка моя, с корзиной суетилась, да Аннушка всё гитару рассматривала. Павлик ушёл на реку, Аристарх – за хворостом, Серёжа в лавку побежал, Леонид с невестой гуляли где-то, Лариошу я не видел, девочки тоже погулять пошли. А Настенька… Она же первая ушла… – старик горестно развёл руками. – Потом Лизанька подошла.

– Соберите там всех, кто был, – попросил Вельчевский, и старик потрусил к ставшему заметным меж деревьев костру.

Темнота, усугублённая ненастьем, сгущалась. Тело сфотографировали, сверкнув магниевыми вспышками, и, уложив на носилки, прикрыли простыней и унесли.

– Вы уверены, что убийца там, на пикнике? – Дибич внимательно вгляделся в безмятежного Нальянова. Тот не проявлял ни малейшего интереса к убийству, не спуская глаз с речной глади.

Нальянов пожал плечами.

– В случайного бродягу верится с трудом, публика тут чистая, за отребьем следят, людей немного, каждый дачник на виду. Это не Питер, здесь не затеряешься.

– Но приезжие…

– Здесь нет дешёвых комнат по пятнадцать рублей за сезон, – лениво растолковал Нальянов, – тут и за сотню дачу не снимешь. Цены от восьмисот до тысячи. Мне знакомый адвокат жаловался, что с его окладом пятьсот рублей в Павловске и Петергофе делать нечего.

– Значит, вы уверены…

– Да нет, случайный человек не исключён, но если мышь пропала в гадюшнике, глупо подозревать кошек с соседнего двора, – он смолк, потом зевнул. – Я не думаю, что Вельчевский задержит нас, мы, благодаря друг другу, вне подозрений, а в сговоре нас не заподозришь. Завтра он навестит меня, а сейчас я хотел бы принять горячую ванну. На девять мучеников Кизических я ещё никогда не купался. – Нальянов поёжился, потом неожиданно рассмеялся, – кстати, через пару дней, по древним поверьям, Вальпургиева ночь.

Дибич почувствовал, как в душе закипает раздражение. Нальянов даже не трудился изображать нечто приличное случаю, и это откровенное безразличие заставило Андрея Даниловича снова сыграть ва-банк.

– Хочется надеяться, что в результате разбирательства не всплывут некоторые «случайные» обстоятельства, – с улыбкой проговорил он. – Например, не выяснится, что вы были раньше знакомы с мадемуазель Шевандиной.

– А если и выяснится? – рассмеялся Нальянов, – что с того? Я её не убивал, дорогой Андрэ, и вы тому – первый и надежнейший свидетель.

Дибич скрипнул зубами от злости: Нальянова было не пронять.

– Свидетель чему? – тонко улыбнулся он. – Вы вытащили на моих глазах упавшее в воду тело. Но девица могла ненароком упасть в реку, а вот вы, когда плыли с ней к берегу, могли сцепить руки у неё на шее, – Дибич ни на минуту не верил этой гипотезе, она казалась ему бредовой, просто желание сбить спесь с Нальянова пересиливало всё остальное.

Нальянов блеснул глазами и расхохотался.

– А неплохая версия, между прочим, – он несколько секунд трясся от смеха, чуть не давясь им. – Да только есть одно обстоятельство, дорогой Андрэ, которое сводит это дивное предположение к нелепости.

К ним торопливо подошёл Вельчевский.

– Девушек можно исключить. Над жертвой, похоже, надругались, значит, это мужчина.

Нальянов кивнул так, словно ни минуты в этом не сомневался.

– Вениамин Осипович, если понадоблюсь – я буду у тёти. Господин Дибич живёт у меня.

Тот кивнул головой и снова исчез. Дибич в задумчивости закусил губу. Нальянов же издевательски сощурился.

– Как видите, дорогой Андрэ, ваша сказочная версия треснула и расползлась по швам. Как всякий мужчина, я ношу при себе орудие насилия, но если вы не готовы предположить, что я за время, обозначенное вами как «три минуты», успел на плаву осквернить девицу, или, что ещё остроумнее, – он снова расхохотался, – что я обесчестил уже остывший труп на берегу, то придётся предположить, что нужно искать кого-то другого. – Он поднялся, всё ещё смеясь, – ладно, я к тёте.

– Вы действительно собираетесь домой? – Дибич не верил ушам.

Нальянов кивнул.

– Говорю же, мне нужна ванна. Посмотрите, что с волосами… – Волосы Нальянова были взъерошены, но ничего особенного Дибич не заметил. – Вельчевский меня там найдёт.

– Вы… вы не хотите помочь? Ведь девушка погибла. Вы даже не хотите расспросить их?

– И что я узнаю из расспросов? – поднял брови Нальянов. – Убийца прибежит и покается мне, рыдая в жилетку? Я вообще редко прибегаю к этому крайне сомнительному способу узнать истину. А сейчас мне нужна ванна.

– Это цинично.

Нальянов утомлённо вздохнул.

– Андрэ, мы с вами не расставались ни на минуту, и благодаря этой счастливой случайности оба вне подозрений. Кто это сделал – мне неведомо. А желание после ледяного купания принять горячую ванну – естественно. Я замёрз и устал. На вашем месте я бы сделал то же самое. У тёти на даче – пять ванных комнат. Пойдёмте.

Дибич не обиделся насмешливому тону Нальянова, но тут в голове его медленно проступило недоумение: почему Нальянов назвал компанию на пикнике – гадюшником? Он был раньше знаком с Деветилевичем и Левашовым, знал Харитонова и Лаврентия Гейзенберга, с Осоргиными его познакомил он сам: с Леонидом – в поезде, а с Сергеем – уже здесь, у Ростоцкого. Девиц же, кроме Климентьевой, Нальянов, видимо, не знал вовсе. Почему же?

– А почему вы сказали про «гадюшник», Юлиан?

Нальянов посмотрел на Дибича взглядом сумрачным и высокомерным. Потом усмехнулся.

– А как же, Андрэ, логика? Взгляните на факты, затем порассуждайте. Чего же вы?

– Перестаньте. Вы ведёте себя просто… подло.

– Вот как? – усмехнулся Нальянов, и глаза его вдруг полыхнули злобой. – Вы уверены? – Он наклонился к Дибичу. – Беда-то в том, что погибшая девица может не быть девицей вовсе не из-за насилия. Ведь вчера покойница приходила к вам на встречу, не так ли?

– Что? – подлинно поразился, внутренне обмерев, Дибич.

Он оцепенел и почувствовал, как по всему телу прошла ледяная дрожь.

– Я видел, как вы вчера засунули записку в шляпку девицы, – усмехнулся Юлиан. – Просто вы ошиблись. Перепутали шляпку Анастасии Шевандиной со шляпкой мадемуазель Климентьевой. Они похожи. Так что, – он наклонился к самому ухи Дибича и насмешливо прошептал, – случись что, в расследовании вы заинтересованы не больше моего, дорогой Андрэ…