Текст книги "Быть подлецом (СИ)"

Автор книги: Ольга Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

  -Заходи, Бесс, – тон Райана был по-прежнему сонным, – о, мой Бог! Как ты догадалась?

  Мисс Элизабет протиснулась в щель двери с небольшим подносом, на котором дымились и благоухали две чашки ароматного кофе и громоздились имбирные пирожные. Донован тоже почувствовал усталость и был искренне рад услуге мисс Элизабет.

  Пока они с Райаном наслаждались отменно приготовленным напитком, мисс Бреннан рассматривала эскизы, сделанные Донованом. Неожиданно она обернулась к художнику.

  -Ого... Семнадцать эскизов. А что вы потом делаете с вашими набросками?

  Донован улыбнулся.

  -Лучшие – оставляю, они могут пригодиться при росписях и при иных заказах. Года два назад мне заказали роспись в католической церкви Лондона, так я, рисуя толпу во дворце Ирода, использовал наброски, которые писал с одного фермера и его жены, и многие из тех, что делал ещё в Академии.

  -А с какого из этих будете писать портрет Райана?

  Донован закусил губу и перебрал рисунки.

  -Мне жаль, но, наверное, ни с какого. Сейчас попробую сделать ещё несколько.

  Райан Бреннан допил кофе и подошёл к сестре. Быстро перебрал листы и пожал плечами.

  -Вы излишне требовательны. По мне, любой похож. Чем плох, например, этот? – он показал на один из лучших эскизов: пальцы скрещены, задумчивый взгляд исподлобья. – Или этот? – на листе лицо Райана, умиротворенно-полусонное, губы чуть приоткрыты.

  -Это не то, – покачал головой Донован, – когда я сделаю то, что нужно, я сам это пойму.

  На самом деле Чарльз лукавил. У него все получилось с первого наброска, но он одержимо менял ракурсы и освещение, чтобы запечатлеть все возможные светотени, все оттенки, образы и облики этой удивительной красоты.

  Есть красота ночного неба и дневных, пронизанных солнцем облаков, – красота вечная, думал Донован. Есть красота горных озёр и деревьев в инее, застывшая и отлитая в монолите времени. А есть – мимолетная, утекающая – краса опадающих листьев и распускающихся цветов, красота весенней капели, свечного пламени в шандале, выхватывающего из темноты и холода лица и образы, чтобы тут же оставить их окоченеть и погрязнуть во мраке. Это лицо тоже казалось ему светом, обречённым исчезнуть, прекрасным именно своей быстротечной, ускользающей и летучей красотой, и он стремился просто осуществить одно из заветных мечтаний искусства – остановить время, замедлить распад, задержать смерть, противостоять тлену.

  ...И он снова писал – истово, почти одержимо. Донован совсем упустил из виду, что хотел осторожно расспросить Райана о том, что узнал от доктора Мэддокса, он забыл о происходящем в доме и о просьбе Корнтуэйта, запамятовал, что намеревался узнать об отношениях мисс Кетти и Эдварда Хэдфилда.

   Он забыл обо всём.

  Чашка кофе позволила Райану прогнать сон, и он теперь позировал с улыбкой и куда большим интересом, чем раньше. Наброски множились, листы бумаги уже загромождали весь стол, а Донован не мог остановиться.

   Он обратился к Райану.

  -Вспомните то выражение у вас на лице, когда вошла ваша сестра с подносом. Помните?

  Райан чуть улыбнулся, на миг опустил глаза. Когда он снова поднял их, взгляд увлажнился нежностью.

  Донован мгновенно схватил абрис лица, живую улыбку губ и блеск зелёных глаз. Он изумлялся: в любой позе, с любым наклоном головы и при любом освещением это лицо сохраняло гармоничные очертания и чарующую красоту.

  -А вы можете изобразить любовь?

  Этот вопрос неожиданно прогнал улыбку с глаз Райана.

  -Не знаю, – он откинулся на спинку стула, несколько минут молчал, потом внезапно заговорил, – когда мне было пятнадцать, отец взял меня на скачки в Дерби. Наша лошадь пришла тогда первой, отец на радостях выпил. Около паба танцевал какой-то клоун, он пел песню о вечной любви, играли мандолина, гитара и гармоника... Я слушал, а когда мы поехали домой – мурлыкал её... А отец засмеялся и вдруг сказал, что хотел бы заговорить меня от трех бед: от разорения семьи, от бунта черни и от... великой любви, да минуют меня во все дни жизни моей эти три несчастья. – Райан вздохнул, – мне показалось, что за всеми этими словами что-то кроется, но так и не решился спросить об этом отца.

   -Так вы... никогда не любили? – ошеломлённо спросил Донован.

  Бреннан усмехнулся.

  -Ну, почему? Когда-то в юности влюблялся, но ничего великого в этом и вправду не было.

  -Но мне показалось... – Донован смутился, – что вы любите сестру...

  -Я предан ей и привязан к ней, – согласился Райан, лицо его подлинно осветилось изнутри.

  -Но вам пора жениться...

  -Пора, – снова согласился Бреннан, – надо приглядеть невесту.

  -А...мисс Хэдфилд? – осторожно спросил Донован, наконец вспомнив, что хотел расспросить Райана. – Она мне показалась...

  -Красивой? – насмешливо перебил Райан. Глаза его замерцали, точно огранённые изумруды.

  -Ну... – Донован чуть растерялся, – это несколько драматичная и театральная красота, однако, в яркости ей не откажешь.

  -Да, это верно, – усмехнулся Бреннан и поправил, – только не драматичная, а мелодраматичная.

  -И вас она не пленяет?

  Бреннан откинулся на стуле.

  -Боюсь, что мисс Хэдфилд алчет именно той великой любви, от которой меня заговорили. А так как ей свойственно всё драматизировать, как вы точно подметили, – тонко улыбнулся Райан, – то подобный союз привёл бы только... – он опустил длинные ресницы, и на скулы его легла серая тень.

  -К взаимному разочарованию? – решился продолжить его невысказанную мысль Донован.

  Бреннан снова улыбнулся.

  -Ну, чтобы разочароваться, нужно вначале... очароваться. А я не очень-то поддаюсь чарам. Скорее, этот брак просто свёл бы друг с другом абсолютно не нужных друг другу людей.

  Несмотря на то, что Райан улыбался, слова эти звучали приговором надеждам мисс Хэдфилд.

  -А каков ваш идеал женщины?

  -Идеал? Идеал, идея, идол...– пробормотал Райан, – это все от греческого eidos, eidolon. 'Вид, образ, видение... привидение...' Но я не верю в привидения.

  -Но если вам не нравится мелодраматизм мисс Хэдфилд, то, может быть, легкость и игривость мисс Шарлотт... мне она напомнила котёнка.

  -Мне тоже,– кивнул Райан, – но в моих апартаментах уже живёт котик по кличке Мерзавец. Так окрестил его мой камердинер Мэтью Лорример за пристрастие гадить за диванами, а вообще-то его зовут Премьером. Мне и с ним хлопот достаточно. Линяет мерзавец, портьеры рвёт и комод расцарапал.

  Мистер Бреннан, надо было отдать ему должное, умел объяснять почти необъясняемое так, что, не сказав ничего определенного, расставлял все акценты весьма жестко, и вопросов у собеседника не оставалось. Донован вздохнул.

  -Вам нелегко угодить...

  Райан усмехнулся.

  -А мне и не надо угождать, мистер Донован, совсем не надо.

  -Наверное, глупо и спрашивать о бедняжке Кетти Ревелл? Но мне просто кажется, все девушки должны влюбляться в вас...

  Бреннан улыбнулся.

  -Почему?

  -В вас – что-то завораживающее, впрочем, как в любой красоте...

  -Ну, что вы...– Райан с неким укором покачал головой, – красота, конечно, изыск природы, но она, в общем-то, приедается. Как любой деликатес.

  -А у мисс Кэтрин был роман? Мне показалось... мистер Хэдфилд...

  Взгляд Бреннана посуровел.

  -Не знаю. Поймите, любовные чувства – это не то, что каждый выставляет напоказ, как новый фрак или новую карету. Я иногда видел мистера Хэдфилда вместе с Кэтти, но ничего об их отношениях сказать не могу. Просто не знаю.

  Тут, однако, их разговор снова прервали. Теперь в дверь просунулся мистер Джозеф Бреннан. Он был в домашнем халате и явно только что проснулся.

  -Ты здесь? А я прошёлся по твоим комнатам – никого, – сонно пробормотал он, – хотел сходить на конюшню, да Бесс сказала, что ты с художником, – он с любопытством перелистал эскизы. – Да, хорош, ничего не скажешь, вылитый Ральф в юности. О, да тут и есть и законченное... – мистер Джозеф с интересом оглядел стоящие в углу готовые полотна – портреты Элизабет и Патрика Бреннанов. – Он внимательно рассмотрел их, и вдруг обратился к Доновану. – Странно, я замечал, что световой блик расположен наполовину на зрачке и наполовину на радужной, а вы рисуете только один блик в каждом глазу именно на радужной. Почему?

  -Маленький обман – право художника, – улыбнулся Донован, подивившись наблюдательности мистера Джозефа Бреннана, – а вы тоже занимались живописью?

  -Нет, с меня хватило и медицины, – рассмеялся Джозеф, – но живописи меня обучали. Как и музыке. Однако, судя по палитре, вы не любите широкую цветовую гамму? И пишете по серому грунту?

  Донован удивлённо кивнул. Он подлинно применял небольшой подбор красок при живописи тела, но пользовался ими весьма умело. Изображение кожи было для него любимой художественной задачей. Поверх серой гризайли он выписывал лица лишь тремя красками: белой, черной и красной, причём с их помощью доводил живопись почти до полной законченности, которой недоставало лишь желтых тонов. Их он наносил лессировкой. Темные драпировки, волосы и второстепенные детали часто писал 'alla prima'.

  Начав пользоваться белым грунтом, Донован покрывал его впоследствии прозрачным красным тоном, придающим живописи приятную теплоту, позднее пользовался красными грунтами, а потом заменил их грунтом нейтрального цвета, составленным из непрозрачных красок. На нём подолгу работал гризайлью, и притом пастозно. Чарльз вообще любил пасту красок и пользовался чаще грубозернистой тканью холста, так как зерно его и после продолжительного письма не закрывалось краской.

  Донован объяснил это Джозефу Бреннану и, судя по вопросам, что тот задавал, он не был профаном. Но мистер Джозеф Бреннан сам ограничил своё любопытство:

  -Однако вы бы заканчивали, ужин скоро.

  -Да, осталось немного, – кивнул Чарльз.

  -Может, продолжим завтра? – взмолился Райан Бреннан, и Донован вынужден был уступить.

  Ужин прошёл тихо. Патрик Бреннан был в городе и не вернулся ещё в усадьбу. Миссис Бреннан не было, она неважно себя чувствовала. Её место пустовало. Но её деверь, несмотря на ночь, проведённую в конюшне, чувствовал себя, видимо, превосходно и не жаловался на аппетит. Его разговор с племянником был посвящён рождению первенца Кармен и возлагаемым на него надеждам.

   Потом он снова заговорил с художником.

  -Кстати, в Лондоне недавно выставляли Тинторетто. Вы видели?

  Донован кивнул.

  -Каким образом он рисует тела?

  -Мне показалось, это наслоение толстого слоя светло-желтой краски, разведенной в совершенно прозрачном связующем веществе, на коричневый грунт. Там, где он хотел передать розовый тон кожи, в желтую охру примешана красная краска, вероятно, киноварь.

  -Вы тоже пользуетесь киноварью?

  -Нет, – покачал головой Донован, – минеральную сегодня достать трудно, а искусственная со временем изменяет цвет до серого или почти чёрного, часто уже в красочном слое. А некоторые имеют синеватый карминовый оттенок.

  -А чем же пользуетесь?

  -Реальгаром.

  -Сернистый мышьяк? О... это ядовитая штука. Но желтой охрой вы пользуетесь?

  -Нет, я предпочитаю аурипигмент, цвет более выраженный.

  -Это тоже небезобидно. Он же готовится возгонкой мышьяковистого ангидрида с серой. Он очень ядовит.

  -Знаю, – кивнул Донован, удивляясь познаниям мистера Джозефа Бреннана, – но я осторожен.

  В конце ужина Райан Бреннан заговорил с сестрой.

  -Есть ли ответ на мои письма, Бесс?

  Лицо Элизабет было как всегда спокойным и бесстрастным.

  -Да, дорогой. – Она повернулась к брату, – есть письмо от мистера Арнольда Гранта, его посыльный сказал, что завтра около трёх он сам придёт с визитом. А мистер Фрешуотер передал тебе приглашение на музыкальный вечер в субботу. Я напомнила ему о трауре, но он сказал, что танцев не будет, только небольшой любительский концерт.

  Пока она говорила, резко вскинул голову Джозеф Бреннан. 'Арнольд приехал?', спросил он. Элизабет обернулась к нему и кивнула. Мистер Эдвард Хэдфилд был задумчив и тих и за весь ужин не произнёс ни слова, однако Донован заметил, что при упоминании в беседе брата с сестрой имени мистера Гранта Хэдфилд вздрогнул и стал внимательно прислушиваться к разговору.

  Райан задумался.

  -Распорядись – пусть Мэтью приготовит мне чёрный фрак. Я хочу, чтобы ты тоже пошла.

  Элизабет посмотрела на брата, и на щеках её неожиданно вспыхнул пунцовый румянец, а меж губ влажно блеснули губы. Она едва заметно перевела дыхание и кивнула.

  Райан Бреннан извинился перед живописцем: завтра он сможет позировать только до половины третьего, но начать можно пораньше, в одиннадцать он уже освободится.

  Донован согласился. Потом стал внимательно разглядывать лица девиц и неожиданно напрягся. Мисс Хэдфилд ловила взгляд Райана Бреннана, но если он поворачивался к ней, спешила опустить глаза. Мисс Шарлотт Ревелл сидела напротив камина и напряженно смотрела в пламя, мисс Летти казалась усталой и находилась словно в полусонной летаргии. Донован понимал, что обе они потеряли сестру и сопереживал несчастным, хоть и не понимал, почему они не захотели вернуться с матерью в Уистон, чтобы поддержать её.

  Глава 11. Свадебные торги.

  Ничто так не украшает невесту,

  как хорошее приданое.

  С. Джонсон.

  В Церковном доме Донована ждало письмо от епископа Корнтуэйта. Сэр Роберт извещал его, что постарается в ближайшее время приехать. Чарльз вздохнул, подумав, как мало он сделал для человека, ставшего его благодетелем. Не мог он понять себя и сегодня: едва начал работать над портретом Райана Бреннана, он совершенно забыл и о разговоре с Мэддоксом и о поручении Корнтуэйта.

  Но даже сейчас, сожалея об этом, Донован перебирал наброски и терялся, пытаясь постичь тайну этой волнующей красоты, завораживавшей и зачаровывавшей. В чём она? Почему это лицо околдовывало его? Час за часом он всматривался в эскизы, пытаясь понять, что его, мужчину, может завораживать в мужской красоте? Он писал немало женских лиц – юных, прелестных, игривых и обаятельных. Он восторгался ими, но ни одно из них не породило той завороженности, что это, точнее – сначала лицо Мартина, а затем Райана Бреннана. Он пленён красотой определенного созвучия черт, их гармонией и цветовой гаммой, подумал Донован.

  Да, это было верно.

  Но почему его очаровывал именно этот контраст жгучих волос цвета сажи и высокого белого лба? Что за тайна скрывалась за глазами цвета зелёного папоротника, для получения которого Донован пытался, тщательно перемешивая испанские белила и франкфуртскую чернь, пытаясь добавить то жёлтого крона и синей берлинской лазури, то зелень Кассельмана, то малахитовую брауншвейгскую зелень, то вер-гинье, то зелень Казали, и всё равно морщился, ибо оттенок ускользал, не получался? Почему его завораживал именно этот абрис лица, излишне утонченный для мужчины? Это было очарованностью красотой, сказал себе Донован. Да, он пленился вовсе не мужчиной и не человеком. Его не интересовала даже личность, Доновану не было дела до склонностей и привычек мистера Райана Бреннана...

  Или нет? Нет, неожиданно осознал Чарльз. Ему нравился Райан Бреннан. Очень нравился. Точнее, он неосознанно перенес восхищение красотой лица на личность, которую мысленно наделил внутренней красотой. Господи Иисусе! Но ведь это... любовь? Ведь только любя, мы наделяем предмет восхищения внутренними достоинствами. Бреннан казался Доновану воплощением спокойствия, здравомыслия, воли и благородства.

  Но Донован вовсе не чувствовал в душе никакой нарождающейся любви. Колдовство действовало только при взгляде. Чарльз снова перебрал эскизы. Их было около тридцати. Бреннан явно симпатизировал ему, но, безусловно, затягивать с портретом не следует. Завтра нужно перенести эскиз на холст и к вечеру, когда Бреннан уйдет на договоренную встречу, закончить и с подмалевком.

   Про себя Донован также решил, что не отдаст Бреннану портрет, пока не сделает с него копии.

  Бог мой! О чём он думает? Донован покачал головой. Он совсем забыл, зачем Корнтуэйт привёл его в дом. Ему нужно понять, что происходит в доме, а он, вместо того, чтобы попытаться выяснить, что случилось с Уильямом и Мартином Бреннанами, что заставило пойти на отчаянный шаг несчастную Кетти Ревелл – занят поисками тона глаз мистера Райана Бреннана!

  Донован вздохнул, но подумал, что завтра произойдёт то же самое.

  Он не мог бороться с колдовством и не способен был одолеть чар этой красоты...

  На следующий день Донован пришёл в Кэндлвик-хаус около десяти, всё же решив выбрать один их готовых эскизов и начать работать. На боковой лестнице неожиданно увидел мистера Джозефа Бреннана и мисс Летицию Ревелл. Девица была в голубом платье и весьма кокетливой шляпке, а дядюшка Райана Бреннана нёс роскошное женское седло. Донована удивило, что девушка казалась веселой, на щеках её пылал румянец, а глаза сияли. Джозеф, нисколько не смущаясь, попросил живописца передать Райану Бреннану, что они с мисс Летти решили прокатиться к Дальнему выгону.

  Чарльз кивнул. Он проводил их взглядом, весьма удивляясь про себя: только позавчера потеряв сестру, мисс Летти могла бы быть и скромнее... Неужели она не понимает, как это выглядит со стороны?

   Донован пошёл в комнату, выделенную ему под мастерскую, и тут в небольшом холле с колоннами заметил Патрика Бреннана и мисс Шарлотт Ревелл. В отличие от сестры, она выглядела дурно причесанной и бледной, глаза её лихорадочно блестели. Она явно тяготилась своим собеседником, смотревшим на неё мрачным взглядом.

  -Оставьте меня, мистер Бреннан, я не хочу гулять...

  -Но, мисс Шарлотт...

  -Патрик, – наверху лестницы появилась Элизабет, – тебя искал Райан.

  Шарлотт Ревелл, едва заметив мисс Бреннан, метнулась вниз в холл, Патрик посмотрел ей вслед и пошёл к сестре. На лице его застыло выражение полного недоумения, но, чем ближе он подходил к Бесс, тем сильнее на нём проступали недовольство и злость.

  -Зачем я ему? Чего он хотел?

  -Я не знаю.

  -Лжешь. Чего ты не знаешь в этом доме, ведьма?

  Эта грубость, тем не менее, ничуть не обескуражила мисс Бреннан. Она усмехнулась.

  -Очень многое, дорогой братец, – с нескрываемой издёвкой произнесла она, – например, мне неизвестно, когда у тебя появятся мозги. Равно мне неведомо, когда ты поймешь очевидные вещи. Например, что не стоит досаждать девице, которая явно тобой пренебрегает и предпочитает другого...

  Лицо Патрика покраснело, глаза налились гневом.

  -Ты... хочешь сказать...

  -Она давно прохаживается мимо дверей Хэдфилда, а ты идиот, ничего не видишь...

  Патрик метнулся к сестре, но та оказалась неробкого десятка и спокойно смотрела ему в лицо.

  -И что? – Бесс улыбалась, глаза её мерцали, и Патрик отступил на полшага от неё.

  -Ты лжёшь! Нэду нравилась Кэтти! Он бросил тебя ради неё!

  -Кто нравится мистеру Хэдфилду – это вопрос академический, – высокомерно отбрила его Элизабет, начисто проигнорировав его последние слова, – но мисс Шарлотт слишком часто прохаживается по галерее третьего этажа, если ты, конечно, меня правильно понимаешь. С тех пор, как она оставила надежды захомутать твоего братца Райана, она, по-моему, решила поймать другую рыбку. Не повезло с красавцем-богачом, нужно заарканить бедного красавца, а если и тот сорвется с крючка, тогда и ты хорош станешь. Нужно просто потерпеть... Тем более, что сестрица ей теперь не соперница.

  Патрик склонился над сестрой и пожирал её глазами.

  -Ты лжешь.

  Элизабет демонстративно пожала плечами.

  -Я не лгу, но высказываю догадку, малыш. Я могу и ошибаться. Можно, конечно, предположить, что мисс Шарлотт пленил наш дядюшка Джозеф, чьи апартаменты в том же крыле, но я почему-то не склонна так думать. Дядя Джо, конечно, не прочь приволокнуться за молоденькими девушками, но... Ты же – думай, что хочешь.

  Элизабет исчезла.

  Донован видел, что Патрик подлинно убит словами сестры и, похоже, поверил ей. Он несколько минут тупо смотрел вниз – в глубину лестничного пролёта, потом потряс головой, словно опомнившись, и торопливо свернул в боковой коридор.

  Донован вошёл в свою комнату с мольбертом и разложил эскизы. Его часы показывали уже половину одиннадцатого. Он сел и, забыв свои планы перенести набросок на холст, и задумался. Чарльз не знал, говорила ли Элизабет правду или лгала, но понимал, что сообщать такое мистеру Патрику Бреннану было весьма опасно.

   До сих пор Донован не замечал, чтобы мистер Эдвард Хэдфилд и Патрик Бреннан питали друг к другу антипатию, однако, если мисс Шарлотт действительно влюбилась в Эдварда – она играла с огнём. Но так ли?

  Чем больше Донован размышлял о Патрике Бреннане и чем больше наблюдал за ним, тем больше склонялся к мысли, что этот импульсивный и страстный человек, в общем-то, довольно слаб. Да, под сильными страстями часто скрывается только слабая воля. История страстного сердца всегда чрезвычайно проста. Господство над страстями – вот свойство высшего величия духа. Сама эта возвышенность ограждает дух от чуждых ему низменных влияний. Нет высшей власти, чем власть над собой, над своими чувствами, чем победа над их своеволием. И потому-то Райан Бреннан куда более силен, чем Патрик.

  Донован вышел в коридор и побрёл вперёд, размышляя.

  Мисс Элизабет сказала, что мисс Шарлот пыталась очаровать мистера Райана Бреннана, но не достигла успеха. Этому можно поверить: самое верное средство разжечь в другом страсть – самому хранить холод, а Райан Бреннан куда как бесстрастен и бесчувственен. Доктор Мэддокс тоже сказал, что Райан никогда не женится на бесприданнице.

  Странная, однако, подобралась компания, подумал Чарльз, где все расчётливы, но полно разбитых сердец...

  Тут, однако, Донован увидел того, чье сердце явно не было разбитым. Мистер Райан Бреннан поднимался по лестнице в сопровождении Эдварда Хэдфилда. Однако такого выражения лица у мистера Бреннана Чарльз никогда не видел: губы плотно сжаты, крылья носа раздувались, глаза источали мутное болотное свечение.

  -Нет, у меня просто нет слов!! Если я правильно тебя понимаю, после того, как ты пренебрёг моей сестрой, ты настаиваешь, что у меня нет права пренебречь твоей? В высшей степени логичное суждение. Ещё бы понять, на чём оно основывается, – в тоне Райана звучало еле сдерживаемое бешенство, холодное и язвительное.

  -Но Энн любит тебя! Ты же не можешь сравнивать Бесс и Энн!

  -Это почему? – захлопал Райан ресницами, – чувства Энн ничуть не значимей чувств Бесс. А для меня, как ты, надеюсь, понимаешь, вторые даже предпочтительней, – глаза Райана теперь метали искры.

  Хэдфилд ничего не ответил.

  -Видит Бог, – ледяным тоном продолжал Райан, – я закрывал глаза на многое: на твои приставания к горничным, на блудные шашни в борделе Монкрифа, на интрижку с Кетти! – при последних словах Хэдфилд резко вскинул голову, но Райан не дал себя перебить, – я относился к тебе как к будущему родственнику, к брату! Но ты отказался жениться на моей сестре. Хорошо. Однако теперь ты предъявляешь мне претензии, упрекая за переговоры с Грантом! Есть ли предел бесстыдства?

  -Кетти совратил вовсе не я! И ты знаешь это!!

  -Это когда она выходила утром из твоей спальни?

  -Она до того выходила из других спален!

  -И чьих же? Моих, что ли? – в тоне Бреннана почему-то сквозило омерзение.

  Хэдфилд смутился и отвёл глаза.

  -Оставим это. Есть вещи поважнее. Послушай, Райан...

  -И что я услышу? – голос Бреннана сочился ядом, – что Энн влюблена в меня? У тебя была возможность сделать сестру счастливой – я не отказывался на ней жениться, но тебе прекрасно известно, что я рассчитывал – и отец говорил тебе об этом, что ты – женишься на Элизабет.

  -Энн – красавица! Если бы Элизабет выглядела хотя бы...

  -Заткнись, – прорычал Райан, – выматывайся завтра же, и чтобы духу твоего в моём доме не было, или, клянусь, я сам вышвырну тебя, – и он, резко обойдя Эдварда, прошёл в какую-то дверь, громко хлопнув ею перед носом Хэдфилда.

  Но мгновение спустя она снова распахнулась.

  -И не забудь забрать с собой свою сестричку, – язвительно прошипел Райан и снова захлопнул дверь.

  Теперь в замке дважды провернулся ключ.

  Донован поспешил вернуться к себе. Через несколько минут к нему вошел Райан. Чарльз удивился: теперь в этом человеке не было и следа гнева: спокойное лицо, легкая улыбка.

   Мистер Райан, что и говорить, умел владеть собой.

  Донован взялся за работу, но теперь сумел прийти в себя и начал размышлять. Райан, оказывается, знал об отношениях Кэтрин и Хэдфилда и назвал их 'интрижкой'. То, что он раньше не захотел говорить об этом с посторонним и заявил, что ему ничего неизвестно, не повредило Райану в глазах Донована. Его не за что было осуждать. Мы не судьи нашим ближним и не должны выносить на публику чужое грязное бельё.

  Однако теперь совсем иначе звучали слова Хэдфилда, сказанные сестре. Что же такое высказал Эдвард мисс Кэтрин и что 'так сильно повлияло на нее'? Что до нежелания Райана жениться на Энн – на эту тему он сам уже высказался.

  Между тем под рукой Чарльза возникал новый набросок Райана Бреннана: неколебимое спокойствие царственного взгляда, поза величавая и гармоничная. В кончиках пальцев Чарльза прошла едва заметная дрожь. Это был он, подлинный лик будущего портрета.

   Донован показал эскиз модели. Мистер Бреннан посмотрел, странно хмыкнул, потом пожал плечами и сказал, что оставляет выбор на вкус художника. Чарльз быстро перенёс рисунок на холст.

  Меж тем пробило половину третьего, и дверь неожиданно распахнулась.

  На пороге стоял высокий мужчина лет тридцати, снова напомнивший Доновану Николаса Маса, его портрет мужчины в чёрном парике: грубоватые резкие черты, тяжелый округлый подбородок, умный твёрдый взгляд.

  -Райан, дружище, – Бреннан поднялся навстречу и был сжат тяжелыми объятьями. – Лиззи сказала, что ты позируешь художнику и я из любопытства... Ух, ты, просто принц какой-то! Что значит смазливая рожа...– гость постоял у проступившего на полотне рисунка, потом плюхнулся в кресло в углу и, нисколько не смущаясь присутствием Донована, заговорил, причём теперь совсем другим тоном, точно чертой отделяя болтовню от серьёзного разговора. – Я получил твоё письмо, но твои предложения о Вересковой пустоши и Горном выгоне меня не устраивают. Больше трех тысяч я за нее не выручу, а выгон не граничит с моей землей. Мне нужен Дальний выгон и участок с мельницей, – тот, что у речной излучины. А за это я добавлю тебе в приданое Долли ещё загородный дом в Хандсворде.

  Райан поморщился и сразу покачал головой.

  -Дальний выгон я отдать не могу, без него у моего завода будут проблемы. Табун-то не маленький. Участок с мельницей, ну, это, пожалуй, – принц исчез, перед Донованом сидел коммерсант, делец. – Мельница и Горный выгон – и по рукам.

  Однако его собеседника это не устроило и ещё в течение четверти часа они достаточно жестко препирались. Донован легко понял, что мистер Арнольд Грант хочет жениться на мисс Элизабет Бреннан за пятьдесят тысяч и участок земли в сорок акров с мельницей и пастбищем, примыкавшим к его землям, что по стоимости равнялось двадцати тысячам, а мистер Бреннан согласен взять в жены мисс Дороти Грант за сто тысяч в государственной ренте, не отказывается и от загородного дома, но Дальний выгон будущему шурину отдавать не хочет. Конец дискуссии положило восклицание Гранта:

  -Ты торгуешься, как биржевой маклер, хуже еврея, ей-богу! Речь идет о земле твоих будущих племянников, чёрт возьми! – Грант закинул ноги на стол, – это ужасно.

  -До племянников ещё далеко, а без Дальнего выгона я не обойдусь. – Райан был твёрд, как кремень.

  Мистер Грант плюнул и согласился, однако выговорил себе право пользоваться двумя лучшими жеребцами конного завода Бреннана для своей конюшни. Тут Бреннан уступил. В заключении оговорили срок свадьбы – на Троицу, но без торжеств – из-за траура.

  В комнату заглянула мисс Элизабет с молитвенником в руках, явно направляясь в домовую церковь. Арнольд Грант поднялся, явив себя истинным джентльменом, а Бреннан сообщил Бесс, что мистер Грант посватался к ней, от чего мисс Бреннан скромно потупилась. При этом Донован заметил, что мистер Грант смотрит на свою будущую жену со спокойным интересом и явной симпатией. Он попросил разрешения сопровождать её в храм и, пока они выходили, успел по-хозяйски взять из рук Бесс молитвенник, сказать, что новая прическа невероятно ей к лицу, передать привет от сестры и сообщить, что они поженятся первого июля, на Троицу.

  Они ушли.

  Донован, не скрывая любопытства, спросил, кто такой мистер Грант и откуда он?

  -Он отсюда, местный, его отец, Артур Грант, сколотил колоссальное состояние на биржевых спекуляциях. Арнольд – его единственный сын. Ему пока немного не хватает лоска, к тому же он пару лет прожил в Америке и усвоил там не лучшие манеры, – пояснил Бреннан, – пристрастился к дурацким сигарам, стал носить ботинки с широкими носками и привык класть ноги на стол. Я слышал, что вчера на музыкальном вечере у мистера Мюррея он, когда хозяйка пела арию из 'Травиаты', он уснул, а когда же она брала верхнее си, он проснулся и пробормотал: 'Да выпустите же наконец собаку...' Об этом мне рассказал сегодня мистер Фрешуотер, приезжавший с визитом. Надеюсь, у Бесс хватит ума поладить с ним.

  Сообщенное не особенно обнадежило Чарльза.

  -А мисс Элизабет нравится ему? – осторожно спросил Донован.

  Райан улыбнулся.

  -Арнольд говорит, что в Англии преобладают два типа женщин: одни не могут рассказать анекдот, другие не могут его понять. Бесс может и то, и другое. Он очень высокого мнения о ней.

  -А мисс Элизабет?

  -Она знает его около десяти лет и знает досконально. Ничего против этого союза Бесс не имеет. Что до манер... Истинная леди из любого мужчины сделает джентльмена.

  -А вы женитесь на мисс Дороти Грант?

  Мистер Бреннан кивнул.

  -Совершенно верно. Она мне глубоко симпатична – в ней есть душа.

  -И мистер Грант дает за сестрой сто тысяч в государственной ренте?

  -Да, – кивнул Райан и спокойно пояснил, – для него очень важно породниться со старой аристократией, с Бреннанами и Хэдфилдами. Его отца не принимали в обществе, но Арнольда уже принимают. А подобный брак откроет перед ним все двери. При этом, – Райан усмехнулся, – он понимает, что его дети, воспитанные Элизабет, будут вообще вхожи куда угодно. – Он вздохнул, – я не очень-то большой сторонник вливания свежей крови в жилы старой аристократии, но если кровь вообще не обновлять, она застаивается.

  -А мисс Дороти... она...

  -Долли с семи лет воспитывалась в лучшем столичном пансионе, она подруга Бесс и весьма на неё похожа.