Текст книги "Быть подлецом (СИ)"

Автор книги: Ольга Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

  Чарльз торопливо спустился ещё на один этаж. Вот тебе и на...

  Лестница была закрыта стеной и на первом этаже.

  Донован перестал что-то понимать, но теперь, опасаясь, что его вояжи заметят дворецкий или лакеи, взял палитру и мольберт и пошёл вверх по ступеням в левое крыло. В галерее остановился, расставил мольберт. Ему был нужен стул и, воспользовавшись этим, Чарльз снова пустился в странствие по особняку Бреннанов, теперь – в другом направлении. Он прошёл в самый конец галереи к лестнице и спустился по ней вниз. Она привела его, минуя один этаж, в место явно необитаемое: столь же огромное помещение, как и галерея наверху, было загромождено всяким хламом, старой мебелью, сломанными балдахинами, комодами с испорченными замками, чуть погнутыми каминными решетками, имелся и целый склад негодного садового инвентаря. В углу высился столярный верстак, на котором валялись пыльные линейки, винкель, угломер, уровень, отвес и два штангенциркуля. Над верстаком висели пилы, ножовки, лобзики и дрели.

  Донован обошел помещение, побродил под лестницей, но обнаружил ещё только один выход – в центральное крыло. Вниз, в подземелье, хода не было. Если предположить, что в правом крыле здания – какая же лестница, то кому и зачем понадобилось заделывать её? Донован не был архитектором, но кое-что в архитектуре понимал: у подобных переделок должен быть какой-то смысл. При этом он отметил, что сделано всё было не вчера, а несколько лет назад, следовательно, инициатором перестроек мог быть ещё мистер Ральф Бреннан. Именно он, как рассказывал Доновану Корнтуэйт, разбогатев на удачных вложениях, перестроил поместье. Но что за смысл был убирать лестницу правого крыла за стену? Да, на этаж можно было зайти через центральный вход и парадную лестницу, но тогда из апартаментов того же Джозефа приходилось снова возвращаться через весь холл к парадной лестнице...

  Зачем?

  Чарльз вернулся в галерею со стулом, который нашёл внизу среди хлама. Спинка его была сломана, но он твёрдо стоял на четырёх ножках. Донован присел перед мольбертом, взглянул на висящий перед ним портрет мистера Ральфа Бреннана: даже в зрелые годы благообразный лик, большие, умные, выразительные глаза. Этого человека Корнтуэйт назвал волевым, энергичным и умным. Да, похоже. Но от умного человека нелепо ждать глупостей. Зачем потребовалось закрывать лестницу? Эта мысль, на первый взгляд пустая и ничего не значащая, почему-то захватила Донована.

  Он срисовывал ранний портрет, вносил в него черты зрелости, сверял с фотографиями, но ловил себя на том, что упорно ищет решения загадки. И она пришла, так же внезапно и просто, как приходит озарение. Если консольная лестница левого крыла не ведет в подвал, значит ли это, что в подвал не ведёт и лестница правого крыла? А вот это просто заблуждение.

  Что реально дает такое сокрытие, превратившее лестничный марш в потайные ступени? Только одно: возможность незаметно спуститься с чердака в подвал, или – подняться с подвала на третий этаж. На третьем этаже в правом крыле жили Эдвард Хэдфилд и Джозеф Бреннан. Покои Бреннана примыкают к лестнице. Возможно ли, что из апартаментов дядюшки Джо за стеной есть ход на лестницу? Разумеется, иначе все эти перестройки просто не имеют смысла. Но если там раньше жил мистер Ральф, то все снова теряет смысл...

  Что же делать? Едва ли комнаты мистера Джозефа Бреннана будут открыты для него. Глупо и рассчитывать на это. Но это лишь означает, что искать нужно другой выход – из подвала! О! А не его ли и искал в своих вояжах по подвалам замка Эдвард Хэдфилд? Старый замковый туннель и призрак могли быть, да и наверняка были – просто отговоркой. Но Хэдфилд не в подвале – он ушёл на Дальний выгон! Впрочем, это ведь говорит его сестра, возможно с его слов. Но он вполне мог сказать ей, что идёт туда, куда вовсе не собирался. Но стоп. Он опять забыл. Собака, пойнтер, повела на болота...

  И опять же... Хэдфилда с сестрой фактически выставили из дома. Что за смысл ему в такой час лазить по подвалам? Донован закончил рисунок на холсте и решил сделать подмалевок. Он вытащил палитру и тюбики с красками. Рука его ещё шарила по дну своей холщовой сумки, когда в сердце медленно, подобно холодной, склизкой змее, начала заползать тревога. Он вытряхнул содержимое на пол, резко перебрал тюбики руками и несколько секунд тупо смотрел на цинковые белила, колькотар, свинцовый сурик, зелень Гентеля, кобальтовую зелень, зелень Динглера, зелень Казали... Жжёная слоновая кость, франкфуртская чернь, кобальт, египетская синяя... Кассельская желть, муссивное золото, цинковая и неаполитанская желть.

  Нет, не показалось.

  Исчезли реальгар и аурипигмент.

   Глава 14. Чаепитие в Кэндлвик-хаус.

  Только слова имеют значение, все прочее – болтовня.

   Эжен Ионеско.

  Бесполезно ловить на слове влюбленных,

   пьяных и политиков.

   Э. Маккензи.

   Как ни странно, осознав, что обворован, Донован ничуть не разгневался. Поняв же, что украдены яды, соединения мышьяка, он ощутил в душе нечто мутное, подобное вязкому лондонскому туману. Несколько дней назад за ужином зашёл разговор о ядах в масляных красках. Его затеял Джозеф Бреннан. Слышали его все, кто был за столом. Впрочем, нет. Тогда не было Патрика Бреннана и Томаса Ревелла. Первый был в городе, второй – в Уистоне.

   Кто мог войти в его комнату с мольбертом в его отсутствие? Любой из челяди и любой из господ. Донован не помнил, чтобы дверь в эту комнату вообще запиралась. Чарльз откинулся на стуле и тот предательски заскрипел сломанной спинкой.

  Донован поднялся и торопливо направился к Райану Бреннану. Тот жил в главном крыле, в бельэтаже. На сей раз Чарльз не боялся, что его заметят, напротив, он нарочито без стука распахнул двери апартаментов хозяина.

  Увы, его там не было. Везде была заметна та же умная роскошь без вычур: дорогостоящая мебель, мягкие ковры, тяжелые классические люстры. На стенах – пейзажи в рамах морёного дуба, тёмно-зелёные портьеры и такие же покрывала. Донован развернулся и устремился к покоям Джозефа Бреннана – теперь у него был повод войти туда без стука.

  Однако не получилось. В коридоре у двери стояли сам Джозеф Бреннан, Райан Бреннан и мистер Томас Ревелл. Его шаги все они услышали издали и обернулись. Доновану не показалось, что они спорили или ссорились: лица казались утомлёнными, но спокойными. Чарльз, чуть сбиваясь от волнения, рассказал о пропаже красок. Ревелл выслушал его, явно ничего не понимая, но представители семейства Бреннан всё поняли очень быстро.

  -Господи, нет... – зло простонал Райан, – только мышьяка нам не хватало...

  -Misfortunes never come alone... (1) – проворчал Джозеф.

  -А что пропало-то? – поинтересовался Томас Ревелл.

  Бреннаны, оба, махнули рукой.

  -А им можно всерьез отравиться? – Райан Бреннан задал этот вопрос не художнику, но дяде.

  -Всё зависит от дозы. Смертельная доза мышьяка при приёме внутрь – несколько миллиграммов, смерть может наступить в течение первого часа от паралича дыхания. Симптомы – холерные, но есть проба Марша, не перепутаешь. Но можно и спасти, коль вовремя кинуться. Рвотные, промывание желудка, сифонные клизмы, непрерывная ингаляция кислорода, антидоты, переливание крови...

  Чарльз вспомнил, что перед ним – врач.

  -Но кто мог взять его? – Брайан скрипнул зубами.

  -Да кто угодно...

  -Но, может, попытаться поискать? – робко заметил Донован.

  -The fat is in the fire. (2)

  -А мистера Хэдфилда так и не нашли? – спросил Донован.

  Джозеф Бреннан досадливо поморщился.

   -Мы послали людей на болота, но после такого ливня, – пробурчал он, – скорей сам потонешь, чем утопленника вытащишь. Вчера Патрик чуть не захлебнулся. Но Фокс углядел на болотах ботинок, валявшийся на кочке. Сейчас пошли за багром, хотят достать его. Если это его – ничего не попишешь... Так ещё и мышьяк! А вы не отнесли его домой? Точно, что он был здесь?

  Донован уверенно кивнул. В церковной мастерской были свои пигменты и краски, но эти принадлежали именно ему, он всегда пользовался ими для частных заказов и твёрдо помнил, что никуда их отсюда не забирал.

  -Господи, вот вы где, – в холле появилась Элизабет Бреннан. – Чай в гостиной, господа, – она прошла к Райану и остановилась, внимательно глядя на них, – нашли Эдварда?

  -Нет, но потеряли мышьяк, – Джо Бреннан коротко поведал племяннице о пропаже Донована.

  Мисс Элизабет удивилась.

  -Что за глупость... Мышьяк лежит в холщовом мешке у Митчела в сарае. Он травит им каких-то жуков.

  -Видимо, не все об этом знали, – философский взгляд на вещи был, очевидно, свойственен дяде Джо.

  -Мне кажется, – Донован потупился, вспомнив неожиданный и странный визит в комнату мисс Энн Хэдфилд, – что это... кто-то из девушек.

  -Да, на Патрика это не похоже, – зло согласился Райан, – но мне, скажу по чести, это всё начинает надоедать. Говорил же, – в голосе его проступило рычание, – отправить всех этих девиц отсюда, так нет же...

  Донован удивился, что Райан позволяет себе подобные слова при Томасе Ревелле, но тот стоял рядом безучастно, точно речь шла не о его сестрах.

  -А это... не мисс Энн? – осторожно предположил Чарльз.

  -Этой-то чего не хватает? – вопросом оспорил его Райан.

  -Хватит, пошли чаю выпьем, – подвел итог разговору Джозеф и обратился к племяннице, – и налей нам по стаканчику чего-нибудь спиртного, Бетти, мы продрогли.

  Все проследовали в гостиную. Элизабет ненадолго исчезла, потом вернулась с бутылкой джина.

  -А самоубийство... может быть заразительно? – с любопытством осведомился Райан, обращаясь к Джозефу.– У меня ощущение, что мистер Уильям просто перезаразил всех.

  Тот, сделав солидный глоток из стакана, кивнул.

  -Да, есть такое. Нет, всех не заразишь, понятно. – Джозеф отправил в рот кусок пирога, – люди убивают себя от несчастной любви, от сильной страсти или от злополучной семейной жизни, от потери вкуса к жизни, от бессилия, от позора и потери чести, от потери состояния и нужды, от измены и предательства, от безнадежной болезни и страха страданий. Психология самоубийства странна, бывали случаи, когда люди убивали себя от страха заразиться холерой. В этом случае они хотели прекратить невыносимое чувство страха, которое страшнее смерти. Самоубийство может совершиться даже по мотивам эстетическим, из желания умереть красиво – молодым. Соблазн красоты самоубийства силен и заразителен. Исключение можно было бы сделать для римлян вроде Петрония, прерывавших свою жизнь с полным самообладанием, без всяких аффектов. Впрочем, – отдернул он себя, – тут я не прав. Люди всегда полагают, что самоубийцы кончают с собой по какой-то одной причине. Но ведь можно покончить с собой и по двум причинам. И по трём...

   -Мне встречался человек, – обронил Райан, – который оставил потрясающую записку самоубийцы. Мне даже показалось, что умер именно затем, чтобы иметь возможность её оставить.

  – А мне кажется, это слабость, – отозвалась с конца стола Элизабет.

  -Нет, – не согласился Джозеф, – самоубийство может быть как от бессилия и от избытка сил. К самоубийству ведут сильные страсти – любовь к женщине, ревность, азартная игра, похоть власти, страсть к наживе, месть и гнев. Самым роковым может быть душевный кризис, вызванный неудачной любовью. Особенно тяжки и опасны по своим последствиям кризисы натур эмоциональных, которыми аффект владеет безраздельно.

  -Как это может быть? – изумился Райан, – мир полон возможностей компенсации...

  -Ну, это для таких, как ты, – возразил, посмеиваясь, Джозеф, – ты и в детстве никогда не лез на дерево за грушей, считал, что 'созреет – сама упадет в руки', и говорил ободранному Патрику, что безумства нужно совершать крайне осторожно. Как сказал классик: 'Учить бесстрастью ничего не стоит тому, кого ничто не беспокоит', малыш.

  -Никогда не видел ничего умного в безрассудстве, – пробормотал Райан. – Но из-за любви покончить с собой? Это же глупость.

  -Не одна, так другая, полагаешь ты?

  -Нет, – покачал головой Райан, – привязанность избирательна. Любовь, как я понимаю, это именно 'эта и никакая другая'. Но если ты не любим – самоубийство не даст тебе любви. Это не решение проблемы.

  Донован слушал разговор молча, но тут, глядя на Райана, не мог не улыбнуться его практицизму. Бреннан заметил его улыбку.

  -А вы понимаете самоубийство из-за любви?

  Донован опустил глаза.

  -Идея самоубийства безбожна, она есть идея безнадежности, это сужение сознания и дурная бесконечность муки и страдания. Преодолеть волю к самоубийству – значит забыть о себе, преодолеть эгоизм, взглянуть на звездное небо, на страдания других людей и вспомнить о Боге. Самоубийца не знает выхода из себя к другим, для него все теряет ценность. В глубине человека сам он видит только темную пустоту. Вот почему идея самоубийства – бездуховна. – Донован заметил, как странно смотрит на него Элизабет, но продолжал, – человек переживает муку несчастной любви, сгущается тьма, он видит лишь бесконечность, вечность горя, все осмысленное вытесняется, а он не может выйти из себя, уйти от беды, он погружен в себя. Выйти из себя он может только через убийство себя.

  – То есть самоубийца – это человек, погибший при попытке бегства от себя самого? А вы ... могли бы убить себя? – вопрос Элизабет был задан совсем тихо.

  -Нет, – покачал головой Донован, – люди веры, аскеты и творцы, обращенные к иному миру, к вечности, никогда не кончают с собой. Нужно забвение вечности и неба, чтобы возникла мысль о самоубийстве. Для самоубийцы временное становится вечным, подлинно вечное же исчезает, земная жизнь с её утехами для него становится единственной реальностью, и её крах становится крахом всего. Самоубийца совсем не презирает мир, он раб мира.

   -Удивительно...– Элизабет подлила чай ему и брату, – а мне казалось, что художник живёт миром, ведь без его красоты ему нечего писать...

  Донован улыбнулся. Ему показались вдруг удивительно странными и это чаепитие в доме самоубийц, и сам этот разговор живых о суициде.

  -Плох художник, который живёт миром, – ответил он, – для живописи нужны чуткий глаз, твёрдая рука, память о прошлом и связь с истинным Творцом. Уберите одно из этих составляющих – и живописца не будет, будет искаженная, перекошенная, лишенная гармонии живопись. Что до мира... – Донован усмехнулся, – так ведь я могу писать и свои фантазии.

  -Он прав, – кивнул головой Райан, – при этом я тоже вижу в самоубийстве только слабость. Смешно вешаться из-за какой-то мелочи, когда впереди тебя может ожидать нечто действительно страшное. Это упущенный шанс. Как можно какой-то пустяковый житейский эпизод счесть настолько значимым, чтобы позволить ему определять твою жизнь? Это немыслимо. Жизненные коллизии могут быть достаточно сложны и даже беспощадны, но искать душевного покоя у пистолетного дула?

  -Не суди по себе, Райан, – нравоучительно заметил Джозеф Бреннан. Джин чуть разморил его, глаза затуманились. – Мир делится на людей страсти и людей разума, это два разных слоя общества. Все женщины относятся к первому... – он замолк, услышав, как иронично хмыкнула Элизабет, – а, ну да, ладно, не все, одна из сотни разумна. Среди мужчин же каждый десятый – бесстрастен и руководствуется лишь разумом.

  -И это, по-вашему, лучшие из лучших? – поинтересовался Донован.

  -Думаю, да, – ответил Джозеф Бреннан без колебаний, – хоть сам я к ним и не отношусь. Я иногда поступаю импульсивно. Мучаясь бессонницей, поневоле становишься теоретиком самоубийства. Но живой пример – перед вами. Райан никогда не поступал необдуманно, хоть я не вижу в этом его заслуги. Это дар Божий.

  -Полно, дядюшка, хватит болтать, – Райан поднялся, – что делать-то будем?

  Мистер Джозеф Бреннан опрокинул в себя остатки джина.

  -Сейчас люди Блэкмора вернутся – посмотрим...

  -Простите, – остановил его Донован, – а что мистер Хэдфилд мог искать на Дальнем выгоне?

  -Смерти, – отчетливо брякнул Джозеф. Лицо его чуть раскраснелось. – Он прекрасно знал, что в дождь на Дальний выгон пешком не добраться: мы там бывали всегда верхом, по дороге есть участок, идущий по топи. А тут ливень накануне всю ночь шел и на весь день зарядил...

  -А у самого мистера Хэдфилда лошадей не было?

  -Почему? – спросил Райан, – его верховая лошадь и гунтер в конюшне.

  -Но он пошёл пешком?

  -То-то и оно.

  -Но что могло случиться? Мистер Хэдфилд ведь не женщина... – Донован обернулся к Райану, – на него могла повлиять ваша ссора?

  Бреннан пожал плечами.

  -Это была не ссора. Я обсудил с ним положение дел. Мы не смогли прийти к определенной договоренности. Он прекрасно знал, что я сделаю в этом случае. Во всем остальном – не было ничего неожиданного для него. – Райан надел шляпу, – если продолжить рассуждения моего дядюшки, мистер Донован, Эдвард был человеком, безусловно, импульсивным, но дураком не был, и едва ли он мог не понимать, что определённые поступки влекут за собой совершенно определённые последствия. – Донован отметил, что Райан ни разу не сказал, что является, в некотором роде, наследником Хэдфилда. Впрочем, наследство было подлинно иллюзорным.

   -А может... поступок Кэтрин повлиял на него?

  Райан пожал плечами.

  -Не знаю. Я не очень-то могу разобраться в своей душе, мистер Донован, чужие же души и вовсе – потёмки.

  Неожиданно робкий голос подал Томас Ревелл, все это время молчавший.

  -Мистер Хэдфилд всегда говорил, что от самоубийства многих удерживает лишь страх перед тем, что скажут соседи...

  -Я бы сказал, что Нэд был эгоистом, – заявил дядюшка Джозеф, – два дня поисков... Готов согласиться с тем, что он мог ограничить время своего пребывания в этом мире, но зачем воровать моё?

  -Эгоистом не хотел бы выглядеть я, – рассмеялся Райан, – иди, отдыхай, Джо, мы управимся сами.

  Но мистер Джозеф Бреннан покачал головой. В итоге Бреннаны и Ревелл снова направились на болота.

  Однако, они, видимо, не успели добраться туда, как вынуждены были вернуться. Грум Майкл Блэкмор и его люди обнаружили сюртук мистера Хэдфилда – на болотной кочке в середине Сатанинской трясины, багром же подтянули ботинок. Джозеф сомневался, что ботинок принадлежал Эдварду, Райан тоже, но сюртук – сшитый на заказ, синий, с черными бархатными обшлагами и воротником, действительно принадлежал Хэдфилду, его опознали все.

   Сомнений больше не оставалось, грум – плечистый мужчина лет тридцати пяти с курчавой головой и цыганскими глазами – заметил, что если он оказался в ливень в Сатанинской трясине – выбраться бы не смог. Оттуда и в сушь не выберешься. Конюх же опознал и ботинок, на нем были царапины от стремян, сам он, Джереми Фаулз, говорил мистеру Хэдфилду, что для верховой езды куда больше подходят сапоги, но мистер Хэдфилд сапоги не любил. Ботинки же его он, Фаулз, естественно запомнил, потому как видел их вблизи. Эти, казалось бы, неопровержимые свидетельства, тем не менее, не убедили мистера Джозефа Бреннана, он полагал, что Эдвард все же мог выбраться. Райан послал людей отдохнуть и просушиться, а затем велел снова обойти топь – теперь с юга.

   -Вы еще надеетесь? – спросил Донован.

  Райан Бреннан поморщился.

   -Наверно, нет, но для очистки совести предпочитаю сделать всё, что от меня зависит. Он всё же мог, потеряв сюртук и ботинок, выбраться...

  Донован смутился, но все же задал свой вопрос.

   -Но как это могло случиться? Он же... не мог не понимать, что оставляет одну сестру, что его смерть убьёт её...

  Бреннан ответил очень серьёзно.

   -К сожалению, мистер Донован, в семействе Бреннанов и Хэдфилдов, а мы в некотором роде одна семья, редко думают о чужих интересах. Он прекрасно понимал, что отказываясь от брака с моей сестрой, делает невозможным и мой брак с мисс Хэдфилд. Но это его мало занимало. А раз так, с чего бы ему задумываться о последствиях своего самоубийства? Вы, как мне кажется, правы, говоря, что для самоубийцы значима эта конкретная минута, временное становится вечным, короткий миг для него стал вечностью, и где уж тут думать о близких?

   Райан Бреннан и дядя Джо вскоре снова ушли на болота. Элизабет вышла проводить их, снабдив каждого фляжкой, брата – с бренди, дядюшку – с коньяком.

  ________________________________________________________________

   1. Беды никогда не приходят поодиночке (англ.)

  2. Жир уже на огне (дело сделано).(англ.)

  Глава 15. Распутный скандал.

   Первое впечатление всегда бывает

  несовершенно: оно представляет тень,

  поверхность или профиль.

   Фрэнсис Бэкон.

  Вернувшись в дом, Донован спросил Элизабет, когда ему сможет позировать миссис Бреннан? Он неожиданно ощутил странный прилив тоски к сердцу, ему вдруг стало одиноко и немного страшно в этом доме, и Чарльз, несмотря на то, что ничем не смог помочь епископу Корнтуэйту, порадовался, что в субботу он будет здесь.

  -Это будет зависеть от поисков Эдварда, – Бесс вздохнула, – моя мать наняла людей в помощь Блэкмору, они хотят обшарить всю Вересковую Пустошь. Ей кажется, он мог просто споткнуться или сломать ногу – и не может позвать на помощь.

  -А что вы думаете сами, мисс Элизабет? Вам нравился мистер Хэдфилд?

  -Да, – кивнула мисс Бреннан, – он был приятен мне.

  Чарльз заметил, что она не ответила на первый вопрос, точно не расслышала его, но задавать его снова не стал.

  -А что собираются предпринять мистер Бреннан и ваш дядя сейчас?

  -Хотят проехать на Норгейтский холм.

  -Вы надеетесь, его найдут? Ведь сюртук...

  -Нет, – неожиданно проронила Бесс, – не надеюсь. Здесь можно не найтись, только если умышленно спрятаться в одной из рудных штолен или в пещерах на речном склоне. Но мистер Хэдфилд не ребенок. Зачем ему прятаться?

  -Но что могло случиться?

  -Не знаю, – покачала головой Элизабет, – накануне его исчезновения, поздно вечером, где-то перед полуночью, я слышала, как он о чём-то спорил с сестрой. Потом громко хлопнул дверью и ушёл к себе. Но ещё позже он заходил к мистеру Джозефу. Тот сказал, Эдвард спрашивал его, где Райан, а дядя сказал, что наверняка в Грант-Холле. Райан, когда вернулся от нотариуса и переоделся, сказал Джозефу перед отъездом, что не вернётся ночевать.

  Тон Бесс был бесстрастен и холоден. Донован подумал, что Элизабет прекрасно знает, что Хэдфилд не захотел жениться на ней, и сейчас отнюдь не преисполнена скорби. Впрочем, она и не трудилась изображать печаль, была как всегда ровна и спокойна.

  -Но кто мог взять у меня реальгар? – эта мысль не давала Чарльзу покоя.

  -Это все дядюшкино карканье, – уныло проронила в ответ мисс Бреннан, – за три дня до гибели Кэтрин он сказал, что перед удачливыми открыты все двери, перед глупцами – все окна, что имеет преимущество, ведь, выпрыгивая в окно, его можно не закрывать за собой. Кэтрин никогда не закрывала за собой дверей. А тут этот нелепый разговор о ядах... Он словно пророчит.

  -И часто это с ним?

  -Что?

  -Часто он предвещает что-либо таким образом?

  Элизабет усмехнулась.

  -Это ведь все прорицания вчерашнего дня. Он просто болтает, а иногда иная болтовня сбывается и тогда начинает казаться пророчеством. Дядюшка Джозеф просто много говорит.

  -На сей раз его кто-то явно расслышал.

  -Но... ведь пропали, как я понимаю, ваши тубы с красками?

  Донован кивнул.

  -А не могли ли они завалиться куда-нибудь? Я велела вчера Джейн убраться там у вас, вытереть везде пыль, вымыть полы. Может, она рассматривала картины и краски, для нее это ведь почти чудо, да уронила тубы куда-нибудь? Не закатились ли они под стол?

  Этого Донован не знал и заволновался.

  -Может быть, я никуда не заглядывал, просто их не было в сумке...

  -Пойдёмте, посмотрим.

  Они прошли из гостиной в комнату, занимаемую Донованом. Она по-прежнему была не заперта, вдоль стены стояли холсты. По пути мисс Элизабет велела дворецкому позвать к ней мисс Джейн Лидс, и девушка, весьма похожая на отца слабым подбородком и большим носом, вскоре показалась в комнате. Донован тем временем заглянул под все столы и кресла. Увы, нигде ничего не завалялось.

  -Джейн, у мистера Донована пропали две тубы, вот такие, – Донован вынул тюбик с краской из сумки и показал мисс Лидс, – ты не видела их?

  Девица ничуть не смутилась. Он взглянула на краску и покачала головой.

  -Нет, мисс Бреннан. Я ничего не брала.

  -Хорошо, можешь идти.

  Но девушка осталась на месте и сообщила хозяйке:

  -Сюда заходили ваши кузины, мисс Бреннан.

  -Мисс Ревелл?

  Девица вскинула на госпожу глаза и сообщила тоном несколько принужденным:

  -Сюда заходили все ваши кузины, мисс Элизабет. Они приходили позавчера вечером по очереди. Сначала мисс Летти, потом мисс Энн, последней мисс Шарлотт. Если что-то пропало...

  -Что им тут было нужно?

  -Не знаю, мисс Бреннан, но думаю, они смотрели на портрет. А вчера... – девица замялась, – и миссис Бейли, и моя мать, и Рейчел, и Лорин, и мистер Лорример – все тоже заглядывали. Боюсь, миледи, это я виновата, я сболтнула отцу про портрет господина, а рядом были миссис Марта, и мистер Фокс, ну и...

  Элизабет улыбнулась и продолжила:

  -...и все вы направились сюда поглядеть на портрет. Понимаю. Вернее, не понимаю, зачем нужны газеты, когда есть слуги. Ну, и что они сказали о портрете мистера Бреннана? – этот вопрос никак не касался пропажи Донована, но был продиктован, как понял Чарльз, любопытством миледи и её любовью к брату.

  Донован тоже прислушался.

  Мисс Джейн просияла.

  -Все сказали, миледи, что он – как живой. Миссис Марта Бейли говорит, что прямо не понимает, что там все про этого лорда Байрона твердят. По её мнению, ничего в этом Байроне нет. Наш господин куда красивей. И все согласились. Но никакую краску никто из нас не брал, мисс Элизабет.

  Леди кивнула и отпустила Джейн.

  Как ни приятны были подобные оценки самолюбию живописца и как они ни льстили ему, Чарльзу всё же пришлось признать, что аурипигмент и реальгар исчезли бесследно.

  -Мисс Элизабет, а мы не могли бы... поговорить с мисс Энн? – Донован не находил себе места от беспокойства.

  Мисс Бреннан задумалась, но потом покачала головой.

  -Если это сделала Энн, она никогда не признается, тем более, она уверена, что её никто не видел. К тому же, взять краску могли и мисс Ревелл. У нас нет достаточных оснований обвинить именно мисс Хэдфилд.

  С этим ему пришлось нехотя согласиться.

  Мисс Бреннан и Чарльз вышли из комнаты, Донован сказал, что хочет забрать мольберт и поставить его обратно. Они прошли по обширному холлу, мисс Элизабет сказала, что пойдёт к себе. Донован же, спустившись в галерею, взял палитру и мольберт и вдруг замер: снизу, с первого этажа явственно слышались стоны.

  Чарльз испугался: этот огромный дом с лабиринтами бесконечных холлов, коридоров, залов и лестниц начал действовать ему на нервы. Откуда эти стоны? Потом ему вдруг пришла в голову мысль, что это Эдвард Хэдфилд, раненый, сумел добраться до дома. Но стоны были как будто женскими...

   Донован оставил мольберт и осторожно спустился по консольной лестнице вниз. Ноги его тихо ступали по окованным в металл деревянным брусьям, рука осторожно сжимала перила у стены. Лестница тонула во мраке, но в подвале было не темно, там царил полумрак, разгоняемый тускло горевшей керосиновой лампой, Чарльз, когда глаза его привыкли к свету, рассмотрел всё.

  Это был вовсе не мистер Хэдфилд. Этого мужчину Донован видел в доме только однажды: именно он перемотал ногу мистера Патрика Бреннана, когда тот растянул сухожилие. Это был камердинер Райана Бреннана Мэтью Лорример, крупный молодой мужчина лет тридцати. Сейчас он забавлялся с молодой девицей, которая громко стонала под ним. Донован смутился, однако быстро понял, что это вовсе не насилие: девица обнимала и целовала мужчину.

  Чарльз решил уйти, развернулся, но, переведя глаза от света в темноту, просто перестал видеть ступени, и вынужден был подождать, пока они проступят. Тем временем он услышал, что мужчина называет девицу – Лотти, и не поверил ушам: сам он подумал, что это служанка. Присмотревшись, Чарльз понял, что это подлинно мисс Шарлотт Ревелл.

  Тут Донован заметил и то, от чего просто похолодел. В противоположном конце подвала была открыта дверь, и на фоне её проёма чернел мужской силуэт. Он тихо приближался – и Чарльз вскоре разглядел широкие плечи и щетину на лице мистера Патрика Бреннана. В руках его была кочерга.

  Любовники заметили его поздно, точнее, поздно для того, чтобы незаметно исчезнуть. Донован не сомневался, что Патрик узнал Шарлотт, но раздумывать Чарльзу было некогда: он торопливо устремился наверх, в галерею, пробежал между колонн, схватил мольберт и палитру – и выскочил в холл. За его спиной слышались какие-то крики и удары, женский визг, звон разбитого стекла, что-то с шумом упало, потом всё стихло.

  Чарльз осторожно отдышался. Он был уверен, что его не заметили: консольная лестница была в затенённом углублении, свет лампы не падал туда, он освещал лишь небольшой круг в центре подвала. Но что там случилось после его бегства? Едва ли Патрик с больной ногой смог догнать любовников. Но куда побежали Лорример и Шарлотт? К дальней двери, через которую вошел сам Патрик? Едва ли. Если же к консольной лестнице...

   Донован подумал, что разумнее всего скрыться, осторожно выйти из дома и добраться до Норфолк-стрит. Что произошло, он может узнать и завтра. Это разумно. Он оставил в комнате, ставшей его мастерской, мольберт, палитру и положил рядом сумку с красками – все равно ничего опасного там больше не было. Потом торопливо вышел в холл и тут столкнулся с мисс Элизабет.

  -С вами все в порядке? Мне послышался шум в галерее... – за её спиной появилась мисс Джейн Лидс с большой лампой.

  Доновану ничего не оставалось, как кивнуть.

  -Да, там как будто что-то упало. Мне тоже показалось, – сказал он, чувствуя, что предательски краснеет, и торопливо отвернулся.

  -Пойдем, надо посмотреть. Джейн, кликни Лорримера или Фокса.

  -Сейчас, миледи, – и девица загорланила, – Лорример! Мэтью! Фокс! Джеймс!

  Донован не удивился бы, если из коридора появился бы камердинер Райана Бреннана, но оттуда вышел упругий толстячок лет шестидесяти с короткими ногами и бычьей шеей, но с широкими плечами борца.

  -Что случилось, миледи?

   Пока Элизабет рассказывала ему, что слышала какой-то шум в галерее, Донован неожиданно воспрянул духом и почувствовал странный прилив сил. Впервые он не должен догадываться о происшествии, впервые ему было известно куда больше, чем остальным. Его смущение растаяло, уступив место любопытству.

  Все они направились в галерею и, как и ожидал Донован, ничего там не нашли. Картины в массивных рамах спокойно висели на стенах и бесстрастно взирали на них. Фокс с лампой первым миновал холл и оказался в конце зала у лестницы. Донован не спешил опередить его, но шёл в нескольких шагах от него, опережая мисс Элизабет и Джейн Лидс.