Текст книги "Быть подлецом (СИ)"

Автор книги: Ольга Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

  Но кроме явного чувства мистера Патрика Бреннана к мисс Шарлотт Ревелл, да еще, пожалуй, взгляда мисс Энн Хэдфилд на Райана – ему ничего пока заметить не удалось. Что до Патрика – натура его была такова, что влюблённость могла стать только страстью, опьянением ума. И если кто-то из братьев стал на его пути...

  Девицы Ревелл показались странными: в глазах этих красивых куколок не проступало ничего детского и наивного. Они все выглядели вполне взрослыми. Ни один из представленных ему мужчин не показался глупцом, а раз так, доискаться до причин смерти братьев Бреннан будет нелегко. При этом Донован ни в ком не подметил явного дружелюбия, да и между самими братьями Бреннанами особого согласия тоже не заметил.

  Всё это Донован изложил Корнтуэйту, когда они возвращались в епископский дом при церкви. Епископ кивнул, но ответил, что не слышал, чтобы братья были соперниками. Патрик не любит Райана с детства, пояснил он. Тут и неприязнь из-за первородства: Патрика бесит, что Райан наследовал всё, в тот время, как он с младшими братьями должен довольствоваться тысячей в год, но есть и иное. Они – 'лёд и пламень', очень разные по темпераменту, характеру и настроению.

  -Я помню, как Патрик говорил, что всегда предпочтёт безрассудство страстей мудрости бесстрастия, и добавлял, что братец Райан напоминает ему самые страшные для него предметы – часы, компас, барометр и календарь. Они бесстрастны и беспощадны.

  -Но Райан Бреннан не показался мне жестоким или бесчувственным, – возразил Донован, – и губы, – Чарльз на миг смутился, – помните портрет Симона ван Альфена у Николаса Маса? Твердый живой взгляд, тонкая улыбка умного человека. Там явное сходство с Райаном. И, несмотря на силу и страстность Патрика, Райан смеётся над ним.

  -Как ни странно – да, Райан совсем не поверхностен, но имеет легкий нрав и, насколько я помню по его детству, отходчив и незлопамятен. А что вы скажете об остальных?

  -Дьяволом мне никто пока не показался.

  Епископ горько усмехнулся.

  -Боюсь, это не доказательство, что его там нет.

  С этим Донован не спорил. Его удивило ещё одно обстоятельство, о котором он предпочёл не говорить: это был взгляд мисс Элизабет на девиц Ревелл перед тем, как она ушла из комнаты. Он не смог прочитать его: тусклый и безжизненный, словно больной, он ничего не выражал. Но вот она повернулась, уводя из комнаты подругу – и Донован видел, что взгляд мисс Бреннан ожил, в нём, да и во всем облике девицы что-то незримо переменилось. Она ушла, как королева, а в глазах блеснул огонёк, мгновенно преобразивший лицо: в нём проступила леди Макбет. Но почему? Не была ли то игра света? Да, рядом стояли лампы, а из окна у двери лился бледный свет начинающихся сумерек.

  Ему могло в смешении света и померещиться то, чего не было.

  Вечером Донован собрал бумагу, краски, сангину и уголь, приготовил мольберт и старый фартук, который всегда надевал поверх рабочей блузы. Миссис Бреннан сказала, что позировать ему первой будет Элизабет, если же она не сможет, то – она сама. Доновану хотелось увидеть мисс Бреннан поближе – утренний свет не даст ему ошибиться.

  Однако когда, прочтя на ночь молитвы, Чарльз оказался в постели, в его памяти снова проступило лицо Райана, почему-то в нарождающемся сне слившееся с гробом: Райан и Мартин были почти на одно лицо. Этот лик покойника теперь ожил и налился красками, он смеялся и кокетничал с девицами, читал газету и шутил. В ночном сне, уже отрешённом от дневных реалий, ему грезились актеры на сцене лондонского театра Ковент-Гарден, они ставили Шекспира, и он не удивлялся, слушая спор Гамлета с леди Макбет о том, что иногда лучше и не быть, чем быть, на что леди Макбет, не то возражая, не то соглашаясь, уточняла, что лучше не быть кому-то другому, но не ей, откуда-то из-за кулис сладострастно смеялся Яго, и только по пробуждению Донован понял, что три ведьмы, отпевавшие Гамлета, лежащего на лилейных покровах чёрного гроба, равно как и интриган Яго, забрались туда из других пьес.

  Глава 5. Королева каверз.

  При погашенной лампе

  все женщины красивы.

  Плутарх.

   Назавтра, не успел Донован расположиться в предоставленной ему комнате, расставить мольберты, разложить палитры и листы для набросков, как появилась миссис Бреннан. Её дочь будет позировать первой, сообщила она после приветствий и быстро удалилась.

  Через несколько минут Донован обнаружил, что в комнате слишком низкий стул для модели и вышел в коридор, надеясь встретить кого-нибудь из слуг и попросить стул с высокой спинкой. Он прошёл через два холла, но никого не увидел, однако тут чуть приоткрылись массивные дубовые двери в одном из коридоров и Чарльз услышал женский голос – удивительно мелодичное и глубокое контральто его любимого тембра.

  -Ты же не допустишь этого, дорогой? – Чарльз не усомнился ни на минуту: это был голос любви. В нём проступала мольба, клокотали страсть и заклинание, звенела надежда и сжимала зубы боль.

   Мужской голос был груб, насмешлив, язвителен, зол и мелодичен одновременно.

   -Ты полагаешь, что я не хозяин в своём доме, Бесс? – и на пороге появились мистер Райан Бреннан и его сестра Элизабет.

  Донован успел зайти за колонну. Его не заметили. Но сам он увидел, что последние слова Райана произвели на сестру удивительное действие: она словно пригубила сладчайшего вина. Глаза девушки затуманились, на щеках появился нежнейший румянец, улыбка осветила лицо. Она поднялась на цыпочки и приникла губами к щеке брата, и Донован видел, что глаза самого Райана тоже увлажнились нежностью. Мистер Бреннан погладил сестру по волосам и попросил распорядиться, чтобы ему принесли кофе в кабинет. Мисс Элизабет кивнула и сказала, что всё утро будет у художника в бывшей комнате дяди.

  Донован поспешил вернуться к себе, по пути встретив дворецкого и попросив другой стул. Мимо него пробежали мисс Шарлотт Ревелл и ее сестра Летти. Донован обернулся вслед девицам и мисс Летиция – тоже обернулась. Белый локон завивался возле её розовой мочки, голубые глаза смотрели игриво, даже более чем кокетливо.

  Но девушки быстро исчезли.

   Мисс Элизабет не заставила его ждать и появилась спустя считанные минуты.

  Опровергая вчерашнее представление и странный ночной сон Чарльза, девица оказалась спокойной и сговорчивой: она без всяких возражений приняла требуемую им позу и застыла на стуле совершенно неподвижно, устремив взгляд в окно и явно думая о чем-то своём. Она и словом не обмолвилась о том, чтобы он приукрасил оригинал, не высказывала пожеланий и не давала советов.

  Такое поведение было весьма редким для женщины и весьма удивило Донована.

  Чарльз быстро делал один набросок за другим, испытывая к своей модели куда большую симпатию, чем накануне: в случайно виденной сцене проступило делающее девушке честь душевное тепло, любовь к брату очень украсила её в глазах живописца, и Чарльз неосознанно перенёс эти впечатления в наброски: облегчил тени вокруг глаз, добавив самим глазам тепла и света, долго выбирал максимально выигрышную позу. Глаза девушки были тёмными, радужная поглощала и растворяла в себе зрачок, но сами глаза были очень выразительны.

   Он попросил Элизабет убрать волосы со лба, и она безропотно подчинилась, всё ещё думая о чём-то своем. В конце сеанса Донован внимательно просмотрел эскизы. Ему удалось безупречно ухватить сходство и добиться того, чтобы недостатки внешности – слишком твердые губы и нос с жесткой горбинкой – не контрастировали, но гармонировали с величественной позой леди, он рисовал не леди Макбет из своего сна, но Коэлию Конкордию, римскую весталку.

  По истечении полутора часов, во время которых мисс Элизабет почти не меняла позы и была погружена в глубокую задумчивость, Донован попросил её выбрать набросок для портрета и завтра прийти в другом платье. Мисс Бреннан подошла к нему и один за другим пересмотрела эскизы, потом неожиданно обратила взгляд на него самого, после чего снова стала рассматривать рисунки.

  – Вы привыкли угождать своим моделям, не так ли? – в контральто девушки проступила язвительная насмешка.

  -Нет, – Донован шестым чувством понял, что этой особе претит робость, и ответил с излишней резкостью, – я иногда наделяю свои модели выдуманными мною добродетелями или воображаемыми пороками, но льстить не люблю.

   Элизабет Бреннан посмотрела ему в глаза, и он выдержал её пристальный взгляд.

  -Мне вы польстили, – проговорила она тоном, не допускающим возражений, но неожиданно смягчила тон улыбкой, тонкой и доброжелательной, – однако, кажется, мне и вправду лучше убирать волосы со лба, да?

  Донован кивнул. Мисс Элизабет была причесана по последней моде: на лоб – удивительно высокий и чистый – опускались завитки кудряшек, длинные волосы были убраны назад и закреплены золотыми гребнями на затылке. Но причёска не шла ей, сугубо выделяя на лице линию носа. На одном из набросков Чарльз открыл лоб и распрямил волосы, убрав их на греческий манер, – и неправильные черты девушки приобрели вдруг царственную величавость.

  Она выбрала именно этот набросок, но тут же спросила с некоторым сомнением:

  -Как мне одеться завтра? – в этом вопросе уже чувствовалось некоторое доверие, и Чарльз понял, что ему удалось разбить лед холодности леди.

  Он чуть развёл руками.

  – Ведь у вас траур. Простое чёрное платье. Я буду ждать вас в десять утра.

  Она спокойно кивнула.

  -До завтра, мистер Донован.

  Оставшись один, Донован быстро перенёс набросок на полотно и задумался. Жизнь некрасивой женщины – череда боли. Каждая красавица напоминает о твоей ущербности. Каждое зеркало издевается. Мужчины не замечают. Но мисс Бреннан умела владеть собой и, видимо, была наделена немалым умом. При этом леди, подобных мисс Элизабет, Донован знал это, сердить опасно. Слишком легко боль ущербности перетекала в злость и ярость. О чём шла речь у них с братом? 'Ты же не допустишь этого?' Что она имела в виду?

  Чего не должен допустить мистер Райан Бреннан?

  Остаток дня Донован провёл в церковной мастерской, а утром снова был в комнате, где стоял его мольберт.

  Девушка оказалась способной ученицей: она была причесана иначе и с порога улыбнулась художнику.

  -Брату очень понравилась моя новая прическа. Он сказал, что она не модна, но очень мне к лицу.

  Донован понял, что она говорит о Райане, но осторожно спросил, сделав вид, что не понял:

  -Ваш брат? Мистер Райан или мистер Патрик? Мне представили двоих.

  -Райан, – ответила она, – мнение Патрика о женской внешности весьма тривиально, если вы заметили.

  Донован чуть улыбнулся.

  -Мнение о женской красоте у мужчин бывает трех видов, мисс: мужским, человеческим да ещё, у мужчин, подобных мне, художественным. Первое, да, – кивнул он, – встречается чаще.

  Он снова удостоился тонкой улыбки леди.

  Начав сеанс, он тихо сказал:

  -В день, когда я приехал в Шеффилд по приглашению дяди, отпевали вашего брата. Примите мои соболезнования.

  Леди вздохнула, тяжело и прерывисто. Голос её сел до хрипа.

  -Проклятый год. Отец, Уильям, Мартин. Мне кажется, мы никогда не снимем траур.

  Мисс Элизабет ничего больше не сказала, но Донован понял, что торопиться не нужно. И впрямь, леди, помолчав, продолжила:

  -Мартин был излишне чувствителен. Мне всегда казалось, что он слишком хорош для этого мира. – Губы её чуть дрогнули, и она добавила, – или мир слишком дурен для него. Уильям же... он был копией Патрика. И тоже воспринимал жизнь излишне драматично.

  -А что значит 'воспринимать жизнь излишне драматично'? – настороженно спросил Донован, вкладывая в голос некоторую долю легкомыслия. Он не смотрел в глаза мисс Элизабет, но рисовал. Его вопрос, как он надеялся, выглядел неким праздным интересом.

  -Не уметь меняться. Не желать думать. Не хотеть ничего понимать.

  Мисс Бреннан сказала так много, что Донован несколько минут не решался продолжить разговор. Потом проговорил.

  -Ваш брат Патрик... тоже воспринимает жизнь излишне драматично? – Донован постарался, чтобы в голосе не было особого интереса.

  -Да, – в интонации Элизабет промелькнуло презрение, – но Патрик воспринимает жизнь ещё и по-дурацки.

  Брови Донована чуть приподнялись.

  -Но он не показался мне глупцом. Когда я буду писать его портрет, мне придётся обратить особое внимание на его глаза. Едва я увидел его, мне показалось... – Доран умолк, словно не решаясь продолжить.

  Он заинтересовал леди, и она поощрительно улыбнулась.

  -Что вам показалось? Взгляд художника интересен. Равно интересен ... взгляд умного человека.

  На этот комплимент Донован вежливо склонил голову, и заметил:

  -Его лицо показалось мне ликом одновременно убийцы и поэта, чьи губы жаждут непознанных наслаждений, а в глазах которого застыли безымянные печали ...

  Его прервал мелодичный, рассыпчатый смех леди.

  -Прелестно! И даже весьма верно. – И тут она с неподдельным интересом осведомилась, – а что вы подумали, когда увидели Райана?

  Донован улыбнулся.

  -О! Ваш брат Райан породил такое множество художественных ассоциаций, что я до сих пор не могу выбрать правильную. Он очень красивый мужчина.

  Улыбка неожиданно сбежала с лица Элизабет. Он сказала тихо и очень серьезно:

  -Райан – человек. Один из немногих в этом доме.

  Донован понадеялся, что понял слова мисс Бреннан правильно. 'Нuman being', сказала она, назвав брата человеком, явно ставя это слово выше определения, данного им самим.

  По окончании второго сеанса на полотне был закончен подмалёвок, проступили очертания фигуры и лица мисс Бреннан. Леди понравилась Доновану – самокритичными суждениями, любовью к брату, твёрдой разумностью – и работа отразила взгляд художника: глаза мисс Элизабет светились умом и нежностью, и даже некрасивость привлекала силой и энергичностью линий высокого лба и уверенно сжатыми губами.

  После ухода Элизабет Чарльз одержимо работал до вечера. Его начала угнетать мысль, что, несмотря на проведённые здесь два дня, он почти ничего не узнал. Он смешивал с газовой сажей кельнскую умбру и сиенскую землю, стремясь получить точный оттенок глаз девушки, когда вдруг услышал за спиной чьи-то тяжёлые шаги.

  Донован обернулся и увидел Патрика Бреннана.

  Патрик явно был пьян и, как это свойственно натурам страстным, невесел: вино скорее угнетало и печалило его, чем веселило и погружало в забвение. Несколько минут он безмолвно и мрачно оглядывал полотно, потом пьяно ухмыльнулся.

  -Надо же! А вы поняли эту ведьму. Неутолимая зависть к превосходящим её, озлобленность на весь мир, происки и сплетни. Королева интриг, каверз и подвохов. Похожа. – Он развернулся и вышёл, хлопнув дверью. Донован болезненно поморщился, а через мгновение в коридоре послышался грохот и проклятия: судя по всему, мистер Патрик споткнулся на лестнице и проехался по нескольким ступеням.

  Патетическая речь Патрика на Донована впечатления не произвела: Патрик был нетрезв и едва ли понимал, что говорит. Но было ясно, что мира в семье нет, и не только братья не ладят между собой, но и сестра Элизабет, обожая Райана Бреннана, терпеть не может Патрика.

  Теперь же стало совершенно очевидно, что эта неприязнь взаимна.

  На следующий день Донован закончил портрет. Мисс Бреннан попросила его подождать и вскоре вернулась с Райаном и матерью. Миссис Бреннан, внимательно осмотрев полотно, кивнула и обернулась на сына. Мистер Райан улыбнулся художнику и поблагодарил за работу, потом поинтересовался, кто следующий. Он?

  -Если не возражаешь, то Патрик, – проронила миссис Бреннан, – он вчера заходил и сказал, что согласен позировать мистеру Доновану. Не ровен час, передумает... – миссис Бреннан не настаивала, а, казалось, советовалась с сыном. Доновану показалось, что у миссис Бреннан сложные отношения с младшим сыном: в тоне ее проступило некоторое отторжение и даже раздражение.

  Райан Бреннан спорить не стал, легко согласился и неожиданно для Донована пригласил его к ужину. Чарльз склонил голову и поблагодарил. Он подлинно обрадовался: подобное предложение не было данью уважения племяннику друга семьи, понял он. Нет, его признали почти своим. А подняв глаза на мисс Элизабет и поймав её тонкую улыбку, Донован понял, что инициатива приглашения исходила именно от неё.

  Однако вечер в кругу семьи Бреннанов хоть и дал Чарльзу больше понимания об отношениях в доме, чем три предыдущих дня, но, по правде сказать, вызвал недоумение.

  За столом собрались все Бреннаны, Ревеллы и Хэдфилды. Стол возглавляла миссис Бреннан, рядом с ней по правую руку сидел её сын Райан, по левую – его дядя Джозеф. Он был спокоен и безмятежен, ел за двоих, во время ужина иронично поглядывал на молодых девушек, беседовал со своей невесткой о фазанах, которых та разводила, любезно интересовался у Райана результатами последних скачек. Райан Бреннан отвечал с некоторой долей фамильярности, шутил и смеялся. Было заметно, что с дядей у него отношения ровные и дружеские. Рядом с Райаном сидела Элизабет с застывшим на лице выражением скучной благовоспитанности. Она прислушивалась к разговору матери, дяди и брата, но не принимала в нём участия, иногда бросая взгляд на сидящего напротив неё брата Патрика и мистера Эдварда Хэдфилда. Взгляд безразличный и скучающий.

   Патрик же Бреннан смотрел теперь на сестру со странным пренебрежительным отвращением, но не затрагивал её и к ней не обращался. Весьма часто он поглядывал на другой конец стола, где чинно и скромно, словно выпускницы пансиона, сидели Лотти-Кетти-Летти, сестры Ревелл. Летиция снова смутила художника странным заинтересованным взглядом, её голубые глаза откровенно изучали его. Кэтрин старательно отводила глаза от сидящих за столом, Доновану даже показалось, что она больна, ибо девушка все время куталась в шаль, точно в ознобе, отрешенно смотрела на свечу в подсвечнике, и пламя танцевало в её чёрных глазах.

   Что до Эдварда Хэдфилда, он временами слушал разговор Райана с дядей, а временами обращался к сестре Энн, сидящей рядом с Элизабет. Сама Энн отвечала ему, но несколько раз обратилась и к Элизабет, прося передать то салфетку, то хлеб. Мисс Элизабет без улыбки и спешки выполняла её просьбы.

  Донована посадили рядом с Хэдфилдом, а справа от него сидел Томас Ревелл – безучастный ко всему, но одержимо работавший вилкой. Он вообще ни на кого не смотрел, уставившись в собственную тарелку. Донован с удивлением подумал, что за все время только один раз слышал голос этого человека.

  Донован боялся, что его начнут расспрашивать о его родстве с епископом, а он всерьёз опасался запутаться, к тому же вспомнил, что забыл спросить у Корнтуэйта фамилию его сестры. Но миссис Бреннан, и вправду осведомившись о его происхождении, узнав, что он младший сын баронета, больше никаких вопросов не задала.

  Сам Чарльз, приглядываясь к сидящим за столом, ни в ком не заметил явной вражды, но он знал, что находится среди людей, умеющих скрывать свои чувства, и многого не ждал. Однако ощущал в воздухе что-то тяжёлое, словно наэлектризованное, напоминавшее молчание древесных крон перед первым порывом ветра, предвещавшим грозу. Казалось, в заколдованный круг вовлечены почти все сидящие за столом.

  Тем временем мистер Джозеф Бреннан обсуждал с племянником мартовскую компанию у Камбулы, хвалил лорда Челмсфорда и обрушился с руганью на Дизраэли, которого Райан лениво защищал. Выяснилось, что в семье всё тори, но мистер Джозеф, уж Бог весть почему, питал к Бенджамину Дизраэли, лорду Биконсфилду, непреодолимую антипатию.

  -'Ничего не делать и побольше 'урвать' – таков наш идеал от мальчишки до государственного мужа', считает этот мерзавец. Он просто порочит империю, – злился Джозеф, – это инородец полагает, что если в нём самом – нет ничего, кроме жадности, то и на всем свете не существует ни истинного патриотизма, ни трудолюбия, ни благородства. И кто позволил этому наглому потомку еврейских банкиров высказываться о Великобритании?

  -Дизраэли пришлось завоевывать себе положение, а люди, которые должны его добиваться, вынуждены говорить и делать такие вещи, которые нет необходимости говорить или делать тем, кому такое положение уже есть, – лениво ответил Райан. – Общественное мнение сегодня на его стороне.

  -То, что называют общественным мнением, скорее заслуживает имя всеобщей глупости, – пробурчал дядюшка Джозеф.

  Чарльз заметил, что Райан – единственный за столом, кто был искренен и весел, на лице же его брата нервно перекошенные губы застыли в улыбке, мистер Эдвард Хэдфилд тоже улыбался одними губами, глаза же его, как подметил Донован, были напряжены и тускло блестели. Что до мистера Ревелла, он вообще за всё время ужина не произнёс ни слова. Девицы же Ревелл порой тихо переговаривались, но в общем разговоре тоже не участвовали.

  Вечером было условлено, что на следующий день позировать Доновану будет мистер Патрик Бреннан, и тот, услышав это, кивнул.

  Глава 6. Испорченный ланч.

  Возможно, в суициде есть своя красота,

  но её редко способны оценить те,

   кто обнаружил обезображенный труп.

  Неизвестный автор.

  Вечером у себя Донован рисовал Райана Бреннана – таким, каким запомнил при выходе из кабинета с сестрой, потом – стоящим у его мольберта, и, наконец, за семейным ужином. Ему хотелось запечатлеть это лицо во всевозможных ракурсах, при разном освещении, которое подлинно меняло его, то одухотворяя, то ожесточая, то смягчая черты. Чарльз отметил, что Райан Бреннан совершенно вытеснил из его памяти Мартина, точнее, заместил его, ожил.

  При этом художник пожалел, что Патрик согласился позировать ему, но, с другой стороны, он вспомнил, что Корнтуэйт просил его не заполнять альбомы эскизами, а узнать о творящемся в доме. Между тем от мистера Патрика Бреннана действительно можно почерпнуть куда больше, нежели от мисс Элизабет: несдержанный и нервный, он мог рассказать многое. И потому Донован постарался прийти на сеанс пораньше,

  Предусмотрительность окупила себя: едва войдя в дом и пройдя на второй этаж по боковой лестнице, он услышал разговор и сразу узнал голоса Райана и Патрика. Братья, кажется, ссорились, по крайней мере, Патрик почти кричал.

   -Я всё равно получу их, запомни, есть и закон, у тебя нет права отказать мне!

  Райан стоял, засунув руки в карманы брюк и покачиваясь с носков на пятки. Ответил он неожиданно тихо и размеренно, в голосе его проступила утомлённость.

   -Выслушай, Бога ради, и не кричи, Патрик. Почему ты всё время орёшь? – удивился Райан словно про себя, – я вовсе не отказываю тебе, малыш. Если бы вы с Мартином обратились ко мне сразу после смерти Уильяма – вопросов бы не было. Если бы после похорон Мартина ты сразу подошёл ко мне, – всё тоже было бы просто. Содержание, причитающееся младшим братьям, неотчуждаемо от общего капитала, но проценты с него принадлежат вам, я не спорю. Сегодня, когда Уильяма и Мартина нет, ты мог бы получать в дополнение к своей – и их долю. Но ты молчал и я ... – на лице его проступило досадливое сожаление, – я предложил нашим кузинам некое вспомоществование. У девочек ведь ничего нет. Я говорил с Кетти и Летти. Сказал, что выделю им эти деньги на приданое, – на лице Райана легла печать озабоченности. – Но я не обещал... Или обещал? – Он был в нерешительности, – но думаю, ты прав. В конце концов, родной брат ближе кузенов. Я извинюсь перед девочками и объясню ситуацию.

  Его слова произвели на Патрика странное впечатление. Он явно оторопел, казался пришибленным и притих.

  -Ты ... предложил им приданое?

  -Это было не обещание, – словно убеждая себя, проговорил Райан. – Просто после похорон Мартина был разговор с Кэтрин и Летицией. Я хотел, что у всех кузин было хотя бы по две-три тысячи фунтов. Я подсчитал, что за три-четыре года смогу им это обеспечить.

  Патрик молчал. Лицо его покраснело, губы были плотно сжаты.

  -Если ты не лжёшь... – растерянно пробормотал он.

  -А я вообще-то лгу нечасто, если ты заметил, – спокойно ответил Райан.

  Патрик ничего не ответил, резко развернулся и бросился вниз по лестнице. Райан проводил его взглядом, исполненным какой-то странной безмятежной иронии и чуть – презрения.

   Донован быстро завернул в комнату с мольбертом, потом спустился вниз, надеясь найти на первом этаже Патрика. Он подумал, что сможет оправдать эти хождения по дому тем, что искал младшего Бреннана, чтобы попросить начать сеанс пораньше. Внизу Патрика не было, но лакей на вопрос Донована ответил, что молодой господин в парке с мисс Кэтрин Ревелл.

  И точно, Патрик стоял в аллее рядом с Кетти и что-то спрашивал у неё. Девушка была бледна, молча слушала, иногда пожимала плечами и тихо отвечала. На ней было светло-желтое платье, и это немного удивило Донована. Впрочем, он подумал, что траур распространяется только на членов семьи Бреннан. Однако платье показалось ему всё же не очень скромным. Подойдя ближе, Донован услышал:

  -... что хотел бы обеспечить нас. Он не называл сумму.

  -Всем троим? – уточнил Патрик.

  Кетти кивнула, после чего Патрик Бреннан несколько невежливо отошёл от девицы и плюхнулся на скамью, вытащил сигареты и закурил. Девицу, впрочем, подобное поведение ничуть не обескуражило, она удалилась в глубину аллеи, раскрыв над собой небольшой кружевной зонтик.

   Несколько минут Донован наблюдал за Патриком, но не хотел его беспокоить. Он понял, что Патрик претендовал на долю содержания умерших братьев, которую Райан уже пообещал сестрам Ревелл, и, убедившись в правдивости слов брата, пребывал в нерешительности. Он явно был влюблён в Шарлотт и теперь попал в двусмысленное положение: его требование передать ему средства, выделяемые на содержание братьев, могло заставить Райана отказать сестрам, а это, конечно же, уронило бы его самого в глазах мисс Шарлотт Ревелл.

  Донован решил предоставить Патрика этим размышлениям и вернулся в комнату с мольбертом, которую уже про себя окрестил 'мастерской', попросив одного из лакеев напомнить мистеру Патрику, что его ждут в одиннадцать для позирования.

  Чарльз не удивился, когда тот появился с опозданием, был хмур и рассеян, явно страдал с похмелья, однако был очень чисто выбрит.

  -Если дня три не бреюсь, костюм сидит как ворованный. Заметил утром... – рассеянно обронил он.

  Первые четверть часа Донован потратил на поиск позы модели, при этом не мог понять себя: искал ли он ракурс, наиболее выигрышный для Патрика, или, напротив, стремился найти то положение, при котором уродство этого лица проступило бы отчетливей. Как ни странно, оно тоже завораживало Донована.

  Чарльз сделал несколько набросков с разных точек и ужаснулся: лицо Патрика выходило карикатурой. Он напрягся, вгляделся внимательней. Ему нужно было понять этого человека и попытаться полюбить – иначе на полотне проступит личность, искаженная восприятием, а, точнее, неприятием художника. Донован хотел разговорить Патрика, но, как назло, не находил тем для разговора. Наконец спросил.

  -Вы охотник? Вас рисовать во фраке или охотничьей куртке? – Донован был почти уверен, что Патрик Бреннан любит охоту.

  Тот резко ответил, словно оборвал.

  -В сюртуке. Я не Райан, это тот может целый день по болотам с собакой прошляться.

  -И ничего не подстрелить? – Доновану было важно не дать разговору иссякнуть. Он рассмотрел, что губы Патрика хорошо очерчены и в улыбке, когда он не напряжен и не злится, выглядят недурно.

  -Ну, почему же? Стрелять он мастак. Он вообще во многом мастак. – Голос Патрика звучал сейчас как-то бесцветно, даже уныло. Он несколько минут сидел молча, потом вдруг проронил, – когда ему было четырнадцать, а мне двенадцать, отец повёл нас всех с Билли, Марти и Бесс на обозрение на Сен-Джеймс-стрит. Там к отцу привязалась старая цыганка с косящим глазом. Он дал ей пару шиллингов, а она подбросила их на ладони, звякнула монетами, усмехнулась и сказала, что сынок-то у него – колдун. Мы все рассмеялись, только Бесс даже не улыбнулась. А старуха встретилась с ней глазами и пробормотала: 'Да и дочка ведьма' Тогда было смешно. А теперь я понял. Старая мегера просто своих высмотрела. – Патрик зримо страдал со вчерашнего похмелья и то и дело тёр пальцами виски. Потом он решительно извлек из кармана плоскую фляжку с коньяком и основательно приложился к ней.

  Донован улыбнулся.

  -Но ведь вас было четверо братьев. Кого она назвала колдуном?

  -Райана, она на него смотрела.

  Чарльз снова улыбнулся.

  -Но ведь вы сказали, что у старухи косили глаза...– Донован охотней назвал бы колдуном самого Патрика и, заканчивая последний набросок, он изумлённо сморгнул: на него, и вправду, смотрело лицо чародея, нелюдимого, сумрачного, озлобленного. Чарльз вздохнул: портрет младшего Бреннана давался ему тяжело.

  -Так пока это всё это не стряслось, я и не думал... – кивнул Патрик.

  -А что случилось с вашими братьями? – Донован продолжал делать наброски.

  -Билли покончил собой. Через месяц после смерти отца. А с Марти... не знаю, что с ним приключилось.

  -Братья не были близки с вами?

  -В нашей семейке каждый – себе на уме и каждый – сам по себе, – Патрик не критиковал, скорее, просто констатировал факт, – но Билли... Он был у меня незадолго до смерти. – На лице Бреннана появилось болезненное выражение, точно его глодала мигрень, – сказал, что оказался дураком. Я не знал, что за этим последует, в голову не приходило, что он может наложить на себя руки. Он сокрушался, сказал, как это страшно, когда обрушивается всё, во что ты верил. Я не понял его. Но он никогда ничего толком не говорил, всегда все намеками да всякими цитатами. Он же английскую литературу в Кембридже слушал, и в итоге так стал говорить, что его и отец понимать перестал...

  -А Мартин? Он, по-вашему, тоже покончил с собой?

  -Не знаю. Он накануне сильно поскандалил с Ревеллом. Кричал в его комнате, потом выскочил, дверью хлопнул. У него всегда было слабое сердце. Пробежит до конюшен – и долго отдышаться не может. Может, перенервничал? Но нашли его уже назавтра – утром.

  -А вы не спросили у мистера Ревелла, о чём они говорили?

  Патрик кивнул.

  -Спрашивал. Томас сказал, Мартин почему-то считал, что он сжульничал во время последней партии в покер. Но не было того, зря, мол, Мартин на него напустился. – Патрик пожевал губами и обронил, – Мартин часто горячился зря, ещё покруче моего.

   Донован чуть переместил мольберт: утреннее солнце уходило. Он отошёл к окну, чтобы отодвинуть портьеру, и тут заметил мистера Райана Бреннана. Хозяин поместья шёл по аллее с пожилым мужчиной с совиными глазами под густыми бровями и очень слабым подбородком. Он постоянно подобострастно кивал, соглашаясь со всем, что говорил Райан, а потом торопливо двинулся к конюшням. К Бреннану же подошла из парка мисс Кэтрин Ревелл, Донован узнал ее жёлтое платье, и они вместе вошли в дом.