Текст книги "НФ: Альманах научной фантастики. День гнева"

Автор книги: Ольга Ларионова

Соавторы: Еремей Парнов,Роман Подольный,Георгий Гуревич,Илья Варшавский,Север Гансовский,Генрих Альтов,Анатолий Днепров,Дмитрий Биленкин,Евгений Войскунский,Исай Лукодьянов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

ИСКУССТВО

ОБ АВТОРАХ РАЗДЕЛА “ИСКУССТВО”

ГорГеннадий Самуилович (1907–1981). Писатель, член ССП. Автор трех с лишним десятков книг. Жил в Ленинграде. Дебютировал в фантастике в 1961 г. Автор научно-фантастических книг “Докучливый собеседник” (1962), “Кумби” (1963, 1968), “Скиталец Ларвеф” (1966), “Глиняный папуас” (1966), “Фантастические повести и рассказы” (1970), “Изваяние” (1972), “Геометрический лес” (1975).

ГорбовскийАлександр Альфредович (1930). Историк, кандидат исторических наук. Автор нескольких научно-популярных книг. Живет в Москве. Работал в системе АН СССР. Дебютировал в фантастике в 1964 г., с тех пор опубликовал несколько научно-фантастических рассказов.

ПодольныйРоман Григорьевич (1933–1990). Журналист, писатель-популяризатор, автор нескольких научно-популярных книг статей. По образованию историк. Жил в Москве. Работал в редакции журнала “Знание – сила”. Дебютировал в фантастике в 1962 г. В 1970 г. вышла научно-фантастическая книга “Четверть гения” а в 1990 г. – сборник “Легкая рука”.

ВаршавскийИлья Иосифович (1909–1974). Писатель, член ССП. До начала литературной деятельности был матросом, инженером-конструктором. Жил и работал в Ленинграде. Дебютировал в фантастике в 1962 г. Перу И.Варшавского принадлежат десятки рассказов, повести, собранные в авторских сборниках “Молекулярное кафе” (1964), “Человек, который видел антимир” (1965), “Солнце заходит в Дономаге” (1966), “Лавка сновидений” (1970), “Тревожных симптомов нет” (1972) и других.

РазговоровНикита Владимирович (1920–1984). Журналист, литературный критик, поэт-переводчик. Жил в Москве. Работал специальным корреспондентом “Литературной газеты”. “Четыре четырки” (1963) – единственное научно-фантастическое произведение Н.Разговорова.

ШахГеоргий – псевдоним советского ученого, доктора юридических наук, публициста. Автор книг и статей по вопросам социального прогнозирования. Дебютировал в фантастике в 1972 г. Автор научно-фантастической повести “О, марсиане!” (1980), романа “Нет повести печальнее на свете” (1984) и рассказов.

Г.Гор
ВЕЛИКИЙ АКТЕР ДЖОНС [9]9
  © Издательство “Знание”, 1985 г.
  © Гор Г., 1991 г.


[Закрыть]

1

Сестра моя Анне, задержав меня в передней, сказала с таинственным видом:

– Филипп, тебе только что звонили.

– Кто?

– Эдгар По.

– Какой-нибудь болван, которому нечего делать?

На узком брезгливом лице Анны появилось страдающее выражение Оно появлялось всегда, когда я бывал раздражен и несдержан.

– Нет, – сказала Анна тихо. – Голос был мечтательный и необычайно красивый. Вероятно, это и был Эдгар По.

– Уж скорее Хемингуэй или Фолкнер. Эдгар По умер больше ста лет тому назад.

– Но разве у него не мог оказаться однофамилец?

– Да, какой-нибудь аферист или любитель автографов. Уж эти мне красивые и мечтательные голоса!

Я снял пальто, повесил его и, не глядя на обиженную Анну, прошел в кабинет, сел за стол и стал просматривать журнал “Новости физических наук”.

В дверь постучалась Анна.

– Тебя к телефону, Филипп.

– Кто?

– Опять он.

– Кто он? Почему ты молчишь?

– Эдгар По, – сказала Анна прерывающимся от волнения голосом.

– Этот болван?

Я вышел в коридор, где стоял телефон, снял трубку и крикнул раздраженно:

– Слушаю!

Необычайно красивый и задумчивый голос произнес:

– Здравствуйте, Дадлин. Вы узнаете меня?

– Нет, не узнаю.

– С вами говорит Эдгар По.

– Какой По?

– Автор “Падения дома Эшер”.

– Бросьте дурачиться. Вы знаете, с кем вы говорите?

– Знаю. С профессором Дадлиным, создателем физической гипотезы Зигзагообразного Хроноса.

– Откуда вы говорите? – спросил я, подозревая, что меня разыгрывает кто-нибудь из студентов, не сдавших мне зачет.

– Я не могу назвать координаты, – услышал я. – Они еще не вычислены.

В голосе отвечающего прозвучала трагическая нотка, от которой мне стало не по себе. На минуту мой невидимый собеседник исчез, словно бы в волнах времени, и затем снова появился.

– Я нахожусь в движении, в очень быстром движении, – донеслось до меня, – я мчусь к вам, Дадлин. Где вы? Ради бога, где вы? Назовите ваш адрес.

– Город Эйнштейн. Улица Диккенса, 240.

– Город Эйнштейн? В какой стране он находится? Я не вижу его на географической карте.

– Болван! – выругался я. – Эйнштейн самый знаменитый город. Невежда! Кто вы?

– Эдгар По.

– Я не верю в воскрешение мертвых

– Дадлин, почему вы разговариваете со мной таким тоном?

– Извините. Я начинаю догадываться. На днях я читал, что одна из самых крупных студий ставит биографический фильм “Эдгар По”.

– А что такое фильм, Дадлин? Впервые слышу это странное слово.

– Я понимаю, – сказал я, – вы хотите войти в свою роль. Но при чем тут я? Я не биограф Эдгара По, я только физик.

Желая отделаться от странного собеседника, я выкрикнул известную каждому спасительную формулу, я проговорил быстро:

– Жму руку.

А затем повесил трубку.

2

Мою гипотезу признали все, даже самые консервативные ученые, но, в сущности, ее никто не понял до конца.

Десятки энтузиастов работали в своих лабораториях, одни из них, ища экспериментальных подтверждений моих дерзких идей, другие столь же неоспоримой возможности посрамить меня и доказать мою полную несостоятельность.

Среди тех и других выделялся некий Самуил Гопс, техник, считавший себя крупным специалистом, не то мой друг и сторонник, не то мой тайный враг и недоброжелатель. Я не доверял ни ему, ни его слишком суетливому энтузиазму. Этот “экспериментатор” – из уважения к подлинным специалистам беру в кавычки это слово – позволил себе слишком свободное и фамильярное отношение к историческим фактам и все якобы ради истины, самой сложной и причудливой из всех истин. Он “вызвал” какого-то писателя, жившего в первой половине XIX века, и, пока опыт не был доведен до конца, держал имя этого писателя в тайне.

Мне пришла в голову нелепая и наивная мысль, достойная скорей жителя верхнего палеолита, чем современного ученого: не по “вызову” ли этого самого техника-изобретателя Гопса Эдгар По, преодолев время, осчастливил меня разговором? Уж не удалось ли Самуилу Гопсу создать телефон, способный соединить два разных столетия, как две разные квартиры?

Здравый смысл, появившийся на свет, вероятно, с первым ученым, нашептывал мне: “Тебе, наверное, звонил артист, исполняющий роль великого романтика и фантаста”.

Впрочем, никто так не любил говорить о здравом смысле, как Самуил Гопс. Здравый смысл – это и был тот бог, которому Гопс, по его словам, служил и молился. Вздорный, нелепый человечек, посвятивший себя одной из самых точных и строгих наук.

С Гопсом я в этот раз встретился в вестибюле института. У Гопса было круглое лунообразное лицо и чрезмерно короткие, не пропорциональные телу руки.

– Добрый день, Дадлин, – приветствовал он меня, – пытаясь дотянуться своей короткой рукой. – К вам обращался с просьбой о встрече один знаменитый писатель, живший в первой половине XIX века?

– Эдгар По?

Гопс встревоженно оглянулся, затем укоризненно покачал головой.

– Ну зачем так громко? Это имя лучше не называть вслух. И потом, согласно вашей гипотезе…

– О гипотезе поговорим в другое время. Да, он обращался.

– И вы, надеюсь, не отказали ему в его просьбе?

– Почти отказал.

– Напрасно! Я вызвал этого писателя, чтобы дать экспериментальное подтверждение вашей гипотезе. Учтите старинные нравы и обидчивый характер писателя. Надеюсь, не в ваших интересах помешать необычному опыту?

– Откуда я мог знать, что это он? У меня были все основания предположить, что это артист, исполнитель роли в биографическом фильме.

– Вы на так уже далеки от истины, – сказал Гопс, делая загадочный жест своей короткой, как у младенца, рукой.

– Что вы хотите сказать? – спросил я.

– Я хочу сказать, что он и то и другое. Писатель и артист, исполнитель роли, слились в парадоксальном единстве…

– Нельзя ли без загадок, Гопс? – сказал я.

– Пока не закончен опыт, нельзя.

Взглянув на ручные часики, а затем, словно не доверяя им, на большие сте+нные часы в вестибюле, Гопс вдруг заторопился и исчез за дверями лифта.

3

Я только что поужинал вместе с сестрой своей Анной и вышел в коридор выкурить сигарету. Анна не выносила табачного дыма. И я, как школьник, всегда курил, прячась от нее.

Зазвонил телефон.

– Слушаю, – сказал я, сняв трубку.

– Извините, – услышал я знакомый голос, – вас снова потревожил Эдгар По.

– Какой По? – спросил я, едва сдерживая себя от ярости. – Настоящий Эдгар По или тот, которого исполняет артист Джонс?

– А кого из них вы хотели бы видеть? – эти слова долетели до меня, словно с трудом преодолевая время и пространство.

– Вы хотите заставить меня поверить в переселение душ? Вы аферист, шарлатан или сумасшедший!

– Спокойнее, спокойнее, Дадлин, – услышал я. – Не нужно волноваться. С вами говорит человек, преодолевший время. Я уже близко от вас, Филипп. Ждите. Завтра в этот час я буду у ваших дверей.

Весь следующий день я провел в ожидании назначенного мне часа. Где бы я ни был, я беспрестанно думал о нем, об Эдгаре Аллане По, назначившем мне свидание вопреки законам времени и пространства.

Разумеется, это был злой и настойчивый шутник, решивший позабавиться надо мной, а заодно и над моей гипотезой Зигзагообразного Хроноса. Моей гипотезе не везло именно потому, что ее слишком быстро признали. Почти все, не исключая специалистов, слишком упрощенно и вульгарно поняли ее сущность. Экспериментаторы шли по ложному пути, ища подтверждения истины, самой капризной и парадоксальной из всех истин. Пожалуй, никто из них тек меня не раздражал своей туповатой прямолинейностью, как Самуил Гопс со своими короткими и упрямыми руками.

Он опять остановил меня возле лифта, когда я собирался подняться в свою лабораторию.

– Эдгар звонил вам? – спросил он, приблизив ко мне свое лунообразное лицо и переходя на конфиденциальный шепот. Изо рта его дурно пахло. И я чуточку отпрянул.

– Какой Эдгар?

– Эдгар По.

– Помилуйте, откуда, когда и как он мог мне звонить, или время пошло в обратную сторону?

– И это говорит Дадлин, создатель гипотезы Зигзагообразного Хроноса, гипотезы, которая с моей помощью скоро станет теорией. Вам же известно, для чего я вызвал его? Пусть другие экспериментаторы возятся с элементарными частицами, я рискнул на неизмеримо более сложное, и все во имя вашей идеи!

– Но поняли ли вы мою идею? Все, что вы говорите, похоже на бред.

И тут Самуил Гопс (он не отличался ни остроумием, ни хорошими манерами) протянул мне свои короткие руки, а затем сказал:

– Бредить могу я, а не мои руки. Они отличаются завидной трезвостью и настойчивостью, как я не раз уже доказал.

Это лучшее, что он мог сказать. Действительно, его руки всегда производили на меня сильное впечатление.

Я вошел в лифт, нажал на кнопку и стал медленно отдаляться от своего слишком напористого собеседника.

День мне показался медлительным и длинным. Хотя все мое существо сопротивлялось и возражало, я все же поминутно смотрел на ручные часы, боясь опоздать на невозможное свидание.

Никогда я так не спешил домой, как в этот день. Анны, к счастью, не оказалось дома. Она ушла к подруге, по-видимому, на весь вечер, и я был один.

Сидя в кабинете, я прислушался. Дверной звонок прозвучал с опозданием всего лишь на две минуты. Я открыл дверь. У порога стоял низенький человек с вульгарным самодовольным лицом провинциального актера. Он стоял молча и смотрел на меня крохотными поросячьими глазками.

– Вы ко мне? – спросил я.

– Да.

– Кто вы?

– Эдгар, – ответил он тихо.

Я смерил его взглядом и спросил, не скрывая насмешки:

– Уж не Эдгар ли Аллан По?

– Эдгар Джонс, – ответил он. – Исполнитель роли По в биографическом фильме.

– Это вы звонили мне по телефону?

– Я.

Я пожал плечами и провел актера в свой кабинет. Не мог же я захлопнуть дверь перед самым его носом, хотя и испытывал сильное искушение. Не нравились мне его крохотные глазки, и весь он с ног до головы и особенно его нос, сизый нос пьяницы и дешевого балагура.

Я еще раз посмотрел на него и сказал:

– Ничуть не похожи вы на Эдгара По. Как могли поручить вам исполнять эту роль?

Гость сел в кресло по ту сторону письменного стола возле камина и закурил сигару.

– Находите, что не похож? – спросил он сипло. – А вот режиссер Ингрем другого мнения. Он мной доволен. Вполне! Когда посмотрите фильм, вы меня не узнаете.

– Грим, – сказал я.

– Нет, – возразил он без всякого смущения. – Не только работа искусного гримера. Талант тоже.

– Скажите, а что привело вас ко мне?

– Меня направил к вам изобретатель Гопс. Он же, возможно, и убедил режиссера Ингрема поручить мне исполнение главной роли. Ах, замучили меня Ингрем и ваш Гопс, особенно Гопс.

– А при чем тут Гопс? Какое ему дело?

– Это и для меня загадка. Надеюсь, вы поможете мне ее разгадать. Мне говорили, что Гопс выполняет ваше поручение.

– Это не совсем точно. Он ищет экспериментальных подтверждений моей гипотезы. Но он находится на ложном пути.

– Не думаю, – сказал Джонс.

– Как вы можете судить о тонкостях современной физики, вы, провинциальный актер.

– Когда закончат работу над монтажом фильма, меня будет знать весь мир.

– Вы не преувеличиваете?

– Нисколько.

Облачко табачного дыма закрыло его лицо. И в тот же миг все погрузились во тьму. Голос из тьмы, невидимый голос, спросил меня:

– Что случилось? Почему темно?

– Не знаю. По-видимому, перегорела электрическая лампочка. Сейчас проверю.

Только через минуту я спохватился и сообразил, что это был другой голос, не голос актера Джонса, а голос того, кто говорил ее мной по телефону.

От волнения руки мои плохо повиновались. И когда я включил наконец запасную лампочку, я растерялся. В кресле вместо Джонса сидел совсем другой человек. Это был действительно Эдгар По. Превращение было не только психическое, но и физическое. Большие задумчивые глаза смотрели на меня. Лицо удлинилось Фигура стала гибкой и стройной.

– Это вы, Джонс? – спросил я.

– Нет, – услышал я мечтательный и красивый голос. – На этот раз уже не Джонс, а Эдгар Аллан По.

– По? Эдгар Аллан По? Этого не может быть.

Он усмехнулся и не стал убеждать. Он сидел напротив меня. Часы на моей руке подтверждали, что время не стояло на месте и секунды текли, превращаясь в минуты, обновляя всегда куда-то спешащее бытие. Он сидел с таким видом, словно у него не было никаких дел и забот ни в настоящем, ни в прошлом, ни в будущем, и он был освобожден от всех обязанностей, свойственных человеку.

Прошел час, а он все сидел. О чем он говорил со мной? Почти ни о чем. Сделал два или три каких-то незначительных замечания, относящихся к трезвой обыденности электрического света.

– Я предпочитаю колеблющийся свет свечей, – сказал он. – В вашем мире невозможен ни Рембрандт, ни Бетховен. Слишком все отчетливо… И я тоже здесь невозможен, здесь, s вашем мире, где нет теней.

– А в вашем? – спросил я.

Он оставил мой вопрос без ответа. После паузы, длившейся слишком долго, он прочел отрывок из своего стихотворения “Улялюм”:

 
Разговор наш был грустный и серый,
Вялых мыслей шуршал хоровод,
Тусклых мыслей шуршал хоровод…
 

– Разве мы говорили? – спросил я. – О чем?

– Почти нет, – ответил он. – Все же между нами столетие, Дадлин.

– Но вы здесь, – сказал я. – Я могу дотронуться до вас рукой,

– Не нужно, – отстранил он мою руку.

– Надеюсь, вы все же не призрак?

– Я слишком толст и вульгарен для призрака. Не правда ли? – Сказав это, он достал носовой платок из кармана и провел им по лицу, словно стирая грим.

И в то же мгновение он снова превратился в Джонса, превратился при электрическом свете у меня fa глазах, не погружаясь в сумрак. На вульгарном лице играла самодовольная улыбка,

– По-видимому, все-таки грим, – сказал я.

– А может, талант? – спросил он.

– Талант, талант. Все твердят это слово, и, в сущности, никто толком не знает, что это такое.

– Таланту нужны тени, сумрак, как Рембрандту. Ну, как я сыграл?

Я промолчал. Если это только не было шарлатанским трюком или обманом чувств, передо мной сидел гений.

Я проводил Джонса до дверей, с изумленным недоверием разглядывая его стереотипную вульгарную фигуру.

4

Самуил Гопс протянул мне свою короткую толстую руку и доверительно приблизив лицо, спросил:

– Ну, как Джонс?

– Выдающийся актер, – сказал я.

– А по-моему, посредственность.

– Но он буквально на моих глазах превратился в По. Ни на сцене, ни на экране мне не доводилось видеть таких превращений.

– Вульгарен. И глуп, – сказал Гопс.

– Да, пока он был Джонсом, но когда он превратился в По…

– Превратился? Не он превратился, а я его превратил. Согласно вашей гипотезе…

– О гипотезе в другой раз. Сейчас меня занимает этот феномен. Кто этот Джонс?

– Точка, где пересеклись зигзагообразные линии. Согласно вашим подсчетам…

– Довольно, Гопс. Вы очень произвольно и неряшливо толкуете мою гипотезу. Кто Джонс, спрашиваю, кто он, сумевший…

– При чем его умение? Он точка, в которой пересеклись… Неужели вы не догадались, что в вашем кресле сидел настоящий По. Согласно вашим вычислениям…

– Довольно, Гопс, хватит меня дурачить. Я хочу посмотреть фильм, поставленный Ингремом. Ваши попытки подтвердить мои идеи… я, разумеется, их ценю. Но вы на ложном пути. Позвоните Ингрему.

Гопс набрал номер и крикнул в трубку:

– Ингрем? Это Гопс говорит. Нам с Дадлином хочется взглянуть на ваш материал. Завтра? Нет, безусловно, сегодня. Через полчаса будем у вас на студии.

Ровно через полчаса мы были там. Ингрем почему то не пожелал возиться с нами. Сославшись на занятость, он ушел в монтажную, поручив одному из своих ассистентов объяснять то, что едва ли можно было объяснить на языке здравых реальных фактов и обыденной логики.

Самуил Гопс сел со мной рядом в кресло с таким видом, словно он был главным постановщиком фильма.

– Главное – настойчивость и упорство, – сказал он, загадочно усмехаясь. – Это безусловно. С их помощью я преодолел закон природы и вытащил его со дна прошлого.

– Вы имеете в виду этого провинциального актера с поросячьими глазками?

– Нет, того, другого, кто жил сто с лишним лет тому назад.

– Опять принялись за свое? Чушь! Бред!

– Но, согласно вашим подсчетам, координаты…

– Перестаньте! Вы розно ничего не поняли. Моя идея н“ имеет ничего общего с вашей жалкой метафизикой.

Я взглянул на Гопса. Недоверчивая усмешка кривила его лунообразное лицо.

– Метафизикой? – сказал он. – Сейчас вы разубедитесь. – И показал на экран своей короткой, как сарделька, рукой.

5

– Ну, что вы скажете теперь? – спросил меня Гопс, когда с экрана исчез последний кадр фильма и в зале снова горел трезвый будничный свет.

– Что я могу сказать. Джонс гений. Я никогда не видел подобной игры. Это было полное превращение в другого, некогда существовавшего человека. Настоящий, подлинный Эдгар По, бесподобным мастерством актера возвращенный нам из прошлого.

Гопс рассмеялся несколько наигранным смехом.

– Вам кажется это смешным? – спросил я.

– Еще бы, – ответил он. – Создатель гипотезы Зигзагообразного Хроноса твердит мне об актерской игре, когда речь идет О физическом явлении, предусмотренном его собственной гипотезой. Это был не Джонс, игравший знаменитого писателя, а сам Эдгар По. Пересечение зигзагообразных сил в точке “Д” данном случае – актер Джонс…

– Довольно пошлостей! – перебил я его. – Мне смешно, когда вы начинаете комментировать мою статью, ничего в ней не поняв. А вот и сам Эдгар Джонс!

Актер сидел в углу рядом с ассистентом. Увидев меня, он кивнул. Лицо его мне показалось смущенным.

– Джонс, – крикнул я, – вы совершили чудо.

– Чудо совершил не я, – сказал актер, – а Самуил Гопс. Согласно вашей гипотезе…

– В таком случае, чудо совершил я, – сказал я, – и я могу рассчитывать на половину вашего гонорара?

По-видимому, Джонс был лишен чувства юмора и не понял моей шутки. Лицо его стало озабоченным, как перед кассой, где получают деньги.

В зал вошел режиссер Ингрем. Он легко нес свое большое и красивое тело. Подойдя ко мне, он сказал:

– Боюсь, что наш фильм не понравится зрителю, Дадлин.

– Почему?

– Он слишком реален и будничен. Нам удалось восстановить время почти с документальной точностью, но мы не сумели избежать той монотонности, которой не выносит зритель. Жизнь знаменитого писателя – такая, какой она была. Без прикрас.

– Но вы сами довольны?

– Как вам сказать? Не совсем. И кроме того, я замучен.

Он показал взглядом на Гопса, разговаривавшего в эту минуту с артистом, и сказал тихо:

– Больше всего меня измучил этот слишком напористый человек.

– Гопс? А какое отношение он имел к постановке фильма?

– Всюду совал свой нос. И всегда от вашего имени. Ведь в основу фильма положена ваша теория Зигзагообразного Хроноса.

– Как это понять?

– Не вам у меня, а мне у вас нужно просить объяснения. Гопс уклонялся от них, ссылаясь на чрезвычайную сложность вашей теории, имеющей отношение к обратному ходу времени. Короче говоря, он намекал на то странное обстоятельство, что роль Эдгара По исполнял не только Джонс, но и сам По, приходивший ему на помощь…

– Какая чепуха! По умер в первой половине XIX века…

– Я тоже убежден в этом, но Гопс… Впрочем, не стоит его упрекать. Только благодаря его напористости нам удалось добиться от Джонса такого сильного и талантливого исполнения. Мои ассистенты считают, что Гопс применил какие-то химические стимуляторы, действующие на воображение актера. Перед каждой съемкой Гопс не отходил ни на шаг от Джонса. Возможно, действие стимуляторов…

– Сомнительно, – прервал я его.

– А чем объяснить превращение? Только ли талантом? Как понять хотя бы такой факт: крошечные глазки Джонса превращались в большие умные глаза Эдгара По, менялась фигура. Впрочем, вы сами могли в этом убедиться, смотря фильм.

Он замолчал. К нам приближался Гопс, держа за руку Джонса.

– Помирите нас, – говорил Гопс. – Джонс обижается на меня, что я не хочу признать эксперимент законченным. Смешно! Джонс хочет остаться Джонсом, он не хочет окончательно превратиться в По.