Текст книги "Ненормальная (СИ)"

Автор книги: Ольга Николаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– А почему не перезвонила? – Спрашивать вот так, заглядывая в запрокинутое лицо, было не очень удобно, и в то же время – как-то до безумия интимно.

– Я на незнакомые номера не перезваниваю. Кому надо – сам дозвонится.

– Ты не знаешь мой номер?

– Наизусть – нет. – "А я твой знаю" захотелось предъявить, но сдержался.

– А потом куда пропала? Я думал, ты от меня специально прячешься.

– Нет, не пряталась. – Задумчиво как-то прозвучало.

– А что это было тогда, почему за месяц ни разу не объявилась?

Дернулась вдруг, напряглась – выпрямиться захотела. Напряг легонько руки, но прижал намертво.

– Сиди уже, не дергайся. И так вся напряженная, не надо больше.

И она послушно расслабилась, спросила устало:

– А что я должна была делать? Обрывать телефоны, требовать "переспал – женись"? мы же взрослые люди, Дим. И бывает так, что мужчина, получив то, что хотел, теряет интерес. Я это прекрасно понимаю, поэтому приняла как факт, что тебе больше ничего от меня не нужно.

– А с чего ты взяла, что мне нужно было только трахнуться? – Грубо прозвучало, но она даже не поморщилась, только вздохнула.

– Потому что именно это ты мне и сказал. – Тут пришлось вздыхать уже ему. Права. Не поспоришь. – Знаешь, Дим, у меня теория есть .Мужчины, в принципе, делятся, на несколько категорий: одним от тебя ничего не нужно. Пересекаемся только по какому-то делу, и расходимся. С ними проще всего. Вторые хотят тебя тупо поиметь. И если не получается, они быстро переключаются на другой объект. Третьи, когда не могут просто поиметь, начинают делать тебе мозги. Это самый сложный случай, потому что от них труднее всего отделаться: чем больше сопротивляешься, тем сильнее интерес. Есть еще просто друзья, которые тебя уважают и общаются без всякого подтекста. Ну, или хорошо его скрывают.

Ты себя повел как делатель мозгов. И до того оказался настырным, что результата все-таки добился: поимел меня всеми возможными способами. И сейчас продолжаешь, видимо, не наигрался еще. Хотя это странно.

– Значит, ты так обо мне думаешь?

– А как я должна думать? Что ты ночей не спишь, обо мне вспоминаешь? Сон и покой потерял? Прости, но слишком на тебя не похоже.

А ведь как права-то, на самом деле... И не спал, и есть не хотел, и вспоминал постоянно, до тошноты и головной боли. А она насмехается. Ну, сам дурак. Получи, фашист, свою же гранату. Придется исправлять ошибки. Признаваться в том, что вслух боялся говорить, все же легче, когда в глаза не смотришь:

– А если, и правда, не спал? Если думал о тебе постоянно? Поверишь, Ань, если скажу, что каждый день приехать к тебе хотел, но боялся, что пошлешь? Скажешь, что я тебе противен? И с каждым днем эта уверенность, что видеть не захочешь, крепла?

Замолчала надолго. В этот момент принесли заказ, и момент, казалось, был упущен. Она, так же молча, принялась за еду. Видно было, как вертятся колесики в ее мозгу, пока жевала. Но не произносила ничего, и в глаза не смотрела. Очень не обычно для девушки, которая обычно только туда и смотрит, больше ни на что не обращая внимания. Как будто всю душу до донышка пытается разглядеть.

Подождал, пока перестанет ковыряться в тарелке, размазывая салат по краям. Но продолжил гнуть свою линию:

– Ну, так что, не приходило тебе в голову, что я не совсем сволочь, а тоже могу переживать?

– Чисто теоретически я предполагала, что так бывает. Но слишком на тебя не похоже. Ты всегда себя вел, как последний засранец. Поэтому я решила, что ты обычный засранец и есть.

Неприятно было услышать справедливую, в общем-то, оценку.

– Ань, я вел себя не как засранец, а как дурак. Так честнее будет. Не понимал просто, как с тобой обращаться. Слишком ты необычная. Ну, наломал дров, хотя очень жалею.

И, как в омут с головой, выдал то, что вертелось на языке с самого начала:

– Давай попробуем еще раз, а? Я постараюсь вести себя прилично, а если не смогу – ты всегда вправе все прекратить. И тогда у меня не будет никаких вопросов – уйдешь, слова не скажу, забуду как зовут и как выглядишь. Обещаю. – Постарался, чтобы голос не звучал совсем уж умоляюще. Вроде бы, справился. Иначе было бы похоже на притворство.

– Слово пацана? – Что-то недоверчивое в глазах плескалось, и бесенята насмешливые тоже прыгали.

– Слово пацана. – И преувеличенно важно кивнул головой.

– И я, если что, могу заехать тебе в лоб без сдачи? – уже смеялась.

– Вот вечно ты, Ань, испортишь момент. А так все красиво было. – поддержал игру.

– Да ну тебя, еще чуть-чуть, и я должна была кинуться тебе на шею, как в мелодраме. Меня от таких моментов выворачивает. – И вот как с ней быть? Ей, практически, душу и тело пообещали, а она все на землю опустила. Хотя Дима был бы не против броска на шею, со всеми вытекающими. Ну, вот так его прибило, сам себе удивлялся. А этой занозе хоть бы что. Но спасибо, что хоть сразу не послала. Она много знала способов указать направление, оставаясь в рамках приличий. А могла и не стесняясь, назвать вещи собственными именами. Да так, что самые закоренелые мужики только крякали от неожиданности.

Но самую большую неожиданность таило в себе другое: за ней оказалось очень приятно и интересно ухаживать. Дима вдруг вспомнил, что у него есть масса опыта по обольщению. На каких-то пустышек тратил свое обаяние, а на эту вот, очень важную женщину – почему сразу не захотел применить? Что тогда ему на мозги повлияло, что повел себя как первоклассник: если девочка нравится, нужно бить ее портфелем и дергать за косички?

Процесс увлек, хотя и оказался мучительным. Для того, чтобы исправить первое неудачное впечатление, решил, что домогаться не будет. Или, как минимум, постарается изо всех сил. Хотя утащить домой и залюбить до смерти хотелось постоянно.

Но он исправно водил ее на свидания, приглашал в кино, погулять, когда погода позволяла. И максимально сократил круг общения – больше не таскал ее по компаниям, а старался быть только вдвоем.

Если все же приходилось встречаться с парнями, а инициатором таких встреч чаще была Анна, вел себя совершенно по-хозяйски. Практически не снимал руку с ее талии, при первой же возможности притрагивался к рукам, поправлял ей волосы – в общем, метил территорию, как мог. Друзья только подсмеивались, пока Анька не видела, не реагируя на его грозные взгляды, а вот малознакомые мужики старались держаться подальше.

А он, увлеченный распугиванием возможных конкурентов, вдруг заметил, что игра становится все интереснее: однажды, прижавшись поплотнее, чтобы вообще от всех закрыть, начал что-то шептать ей на ушко. И ощутил, как она вздрогнула и замерла, натянувшись одной маленькой стрункой. Очень тугой и напряженной. Спина просто задеревенела под рукой. А сердечко ощутимо затрепыхалось, отдаваясь под ребрами. Ну, держал он руку чуть выше талии, позволил себе. Потому что так удобнее было пальцем перебирать ее ребрышки – она все такой же худенькой и оставалась. И поэтому сразу заметил, что пульс участился, вместе с биением сердечка. Нахмурился озабоченно: неужели чем-то напугал, что так напряглась. А потом разглядел, что зарозовела вся, и глаза под ресницами спрятала. Вот тогда обрадовался: не он один так реагирует на близость. Она тоже, вон, дергается, хотя и старается скрыть. И смущается, похоже.

Открылась еще одна сторона этой невозмутимой женщины: оказалось, что смутить – то ее очень легко, и завести парой прикосновений – тоже. И как она ни старалась это скрыть, он видел. И внаглую пользовался. Потому что так нечестно, чтобы он один мучился, а она – нет.

Игра оказалась очень увлекательной: не было ничего интересней, чем за серьезным разговором "нечаянно" погладить ей ладошку. Аккуратно так, чтобы никто не видел, одним пальцем. И ощутить, как она вздрогнула и потеряла нить разговора. Или, заботливо поправляя шарф, пощекотать ямочку под затылком, а потом, как ни в чем не бывало, просто выправить ее волосы из-под шарфа. И наблюдать, как снова застывает в руках, боясь пошевелиться.

А еще увлекательно было смущать ее взглядами. Это он заметил, когда парни взялись учить ее игре в покер. Разумеется, на копеечные ставки – серьезно никто не увлекался, была пара примеров из жизни, когда люди стремительно скатывались на дно, не в силах справиться с азартом.

Дмитрий не участвовал, но пообещал ей помогать. Быстро понял, что помощь не потребуется: с ее-то вечной невозмутимостью, блефовала как профессионал. Любо-дорого было посмотреть. И даже выигрыши принимала с невозмутимым спокойствием. И он просто разглядывал ее, не таясь, задерживая взгляд везде, где захочется. Воображение уже буянило вовсю, и он не успел отвернуться, когда Аня повернулась с каким-то вопросом. Поймала откровенный взгляд... и потерялась. Глаза опустила, начала поправлять волосы, нервно сглотнула. Господи, и она говорит, что уже взрослая девочка? Заметив, как задрожали пальчики, понял, что больше уже не обманется ее непробиваемым спокойствием. И впервые почувствовал, как кроме неуемного интереса и жадного желания, просыпается нежность: она же взрослый ребенок. Ведь совсем еще не умеет ни флиртовать, ни ловить на себе мужские взгляды. Не защищена от них, потому и прикидывается, что не замечает.

Но кайф от того, что только он знает эту тайну, никуда не пропал. И он по полной программе доводил ее до срыва: то шептал ей на ухо какую-нибудь ерунду, на грани пошлости, прижимая так, что не вздохнуть, то зарывался носом в волосы, пока она с кем-то общалась по телефону. Однажды нарвался: отскочила, как ошпаренная и наорала:

– Дим, перестань! У меня серьезный разговор, а ты отвлекаешь.

– Я тебя отвлекаю?

– Да. – занервничала, почувствовав, что разговор уходит не туда, куда нужно.

– А как я тебя отвлекаю? Расскажи. Я же ничего такого не сделал, просто тебя обнял. Соскучился, пока ты болтала. – Преувеличенно наивно пожал плечами.

– Да пошел ты! – развернулась и сбежала. Серега, который все это видел, стоя чуть поодаль, только ухмыльнулся, покачав головой: "как дети, ей-Богу".

Чего добивался этими играми? Полного изнеможения, дурных снов, когда просыпался еще более взвинченным, чем уснул? Или надеялся, что сама сделает первый шаг? Сам не понимал. Но остановиться не мог, слишком это затягивало. Не помнил, чтобы когда-то ухаживание за девушкой приносило столько радости, хотя никогда так надолго процесс не затягивал.

Понял, что игры закончились, когда впервые заметил, что на ней чулки. Да, вот так, смешно и по-детски завелся от какой-то мелочи. Или это была последняя капля?

Он попросил ее сходить вместе на встречу с приезжим партнером. Сказал, что дядька важный и нужно соответствовать. А она нужна для поддержки, да и совет, если что, даст: так, как она, распознавать враньё, никто не умел.

– Там как, все по – серьезному будет? Смокинг, галстук, все дела? Или нет, к смокингу же бабочка, да?

– Смокингов не будет, но лучше что-то вечернее надень. В ресторан поедем, туда только так ходят.

– Понятно. Ладно, нужны понты – будут вам понты. Когда и во сколько?

– В пятницу, в восемь.

– Хорошо. Тогда я сама доберусь, сразу от парикмахера, чтобы тебе круги не нарезать.

– Да я заеду за тобой.

– Как хочешь.

Забирая ее из салона, как следует не разглядел – темно уже было, в свете фонарей ничего не понятно.

А вот у гардероба, помогая снять пальто, изумленно присвистнул. Оказывается, Анька-то может быть шикарной женщиной, когда захочет: впервые видел ее волосы в такой высокой прическе, открывающей шею; что там сделали с ее лицом, было непонятно, но это явно ей шло. Платье... так-то оно было вполне приличным: никаких разрезов, декольте – обычный вырез, почти под горло. Вот только сидело, как перчатка. И глубокого синего цвета. Сразу взгляд притягивало. И не отпускало. Зачем ей к этому платью шпильки – вообще непонятно. Могла бы и босиком придти. Никто бы не заметил. Дмитрию уж точно было бы наплевать.

– Охренеть, Аня, какая ты у меня красивая! – впервые произнес хозяйское "у меня", но вышло очень органично. Похоже, не заметила, или сделала вид, что так и надо.

– Димуль, в наше время из мартышки можно сделать красавицу. Было бы время, желание и деньги. Или в обратном порядке. – вот как всегда, на комплименты не среагировала.

Слегка отошел от изумления, повел к лестнице. И вот там его и накрыло: пропустил ее вперед и отстал, чтобы полюбоваться. И заметил, как в разрезе платья мелькнула черная полоска. И все, замкнуло. Понял, что больше так нельзя.

Деловой разговор, в принципе, не состоялся. Партнер, так же, как и Дмитрий, ошалел от присутствия Анны (феромонами она, что ли, надушилась?) и пошел красоваться павлином. Попытки о чем-то говорить, конечно, были. Но очень вялые. Оказалось, что престарелому бабнику намного интереснее обсуждать с Анькой какую-то психологическую хрень в искусстве, или в философии. Дима вяло поддерживал беседу, а сам думал только о том, как утащить ее отсюда побыстрее.

Хотел пригласить на танец, чтобы хоть на время показать, кто тут главный, в конце концов, но старый хмырь оказался шустрее. Словно чувствовал. Пришлось вежливо улыбнуться и тупо пялиться, как он ее обнимает. Конечно же, очень прилично. Но ведь обнимает же!

На следующий танец повел, не позволив даже присесть. Прижал так, что охнула:

– Дим, ты что? Поаккуратнее.

– Тебе не надоело с ним любезничать?

– Обалдеть, ты же сам просил произвести впечатление. Для тебя стараюсь.

– Ага. То-то я вижу, как у тебя глазки блестят.

– Сейчас у тебя что-нибудь заблестит. Искры из глаз посыпятся. Угомонись.

– В общем, так. Придумывай повод, и мы сматываемся отсюда через десять минут. Больше я не выдержу. И плакал миллионный контракт.

– Ладно. Придумаю.

И придумывать ничего не стала. Просто включила резко дурочку:

– Димочка, я так устала. Отвези меня домой. Я боюсь на такси по вечерам ездить.

Чуть не захохотал, глядя, как она глазками хлопает и губки надувает. Боится она. Кто бы сказал, чего она реально боится... Так ведь не признается никогда.

Но радостно вскочил, хотя прикинулся озабоченным. И не удержался, добил-таки хмыря:

– Конечно-конечно, в твоем положении нельзя уставать. – Зыркнула так, что подумал – сейчас реально в лоб чем-нибудь заедет. Но удержалась. Глазками еще похлопала, мило улыбнулась, дала ручку на прощание поцеловать (он еще и за руки ее подержать рискнул, нет, нафиг этот контракт).

В гардероб тащил почти волоком. Она спотыкалась на высоченных каблуках. Остановилась, ногой топнула:

– Дим, да что происходит? Ты чего нервный такой? Может, успокоительного попьешь?

Ага. Успокоительного. Пара литров брома не помешала бы.

– Извини, Ань, к концу недели совсем задергался. – И месяц хождений вокруг да около тоже дает о себе знать.

Посадил в машину и рванул с места. Благо, не употреблял ничего – переговоры лучше трезвым вести. А она, похоже, действительно, устала: прикрыла глаза и не заметила, что едут совсем не в сторону дома.

Поняла только тогда, когда свет города начал становиться глуше, а потом и фонари стали попадаться с разрывами. От резких световых всплесков и очнулась.

– Дим, куда мы едем?

– Ко мне на дачу.

– Зачем?

– А сама как думаешь? Будем там снеговиков лепить, пока снег не сошел.

Замолчала. Не выдержал:

– Все, Ань, хватит в игры играть. Я свихнусь совсем, если еще подожду. Слишком многое хочу с тобой сделать.

Опять молчание. Не выдержал, психанул, остановился:

– Ты не хочешь? Посмотри на меня и скажи, что ты этого не хочешь. И тогда я развернусь и доставлю тебя домой. – А сам пойду и застрелюсь. Хорошо, что успел заткнуться, слишком давить тоже не стоит.

Чем-то ситуация начинала напоминать то, что уже происходило в этой машине. Когда понял, чертыхнулся про себя.

– Аня, Ань, посмотри на меня. И скажи хоть что-нибудь. Если тебе что-то не нравится, я сделаю все, что ты захочешь. Только не обижайся опять.

Опять молчит и глазами хлопает. Не выдержал, решил применять запрещенные методы. На войне как на войне, как говорится.

Потянулся, отстегнул ремень и перетянул к себе на колени. Очень, кстати, компактно разместилась – даже не задела ничего. Малышка.

Обхватил лицо руками, обвел контур. И выпалил:

– Ты зачем чулки одела?

Вот тут реакция незамедлительная:

– Ты как, вообще, в своем уме? Причем тут чулки? Под это платье больше ничего не оденешь. Не идти же мне зимой с голыми ногами? Они бы у меня посинели, под цвет платья.

– Я о них весь вечер думал, понимаешь? Представлял, как снимать буду. Тут любой умом тронется. – И не выдержал: руки нагло поползли ощупывать ту самую тугую полоску

Ох, как расширились ее глаза, сначала от возмущения, а потом... Потом закрылись. Замерла, застыла, губку прикусила. И унеслись к чертям все обещания вести себя прилично. Зашептал жарко:

– Ну же, Ань, дыши. Расслабься, тебе же нравится, я вижу. – А руки совсем отбились от разума: пошли что-то выписывать на коленках, поглаживать горло там, где забилась жилка, так ярко и заметно. – Давай, малыш, не прячься.

Господи, от этого утробного стона сорвало все заслонки. Ополоумел. Впился в нее так, что оторваться не мог, радостный, что, наконец, позволила. Был на грани того, чтобы прямо здесь, на водительском сиденье начать все то, что хотел сделать с чувством, с толком, с расстановкой, но чуть позже.

Она-то тоже себя не сдерживала, похоже, принцип "помирать, так с музыкой" – ее основной по жизни. Сдаваться – так с максимальным уроном противнику.

Отрезвил только свет фар от проехавшей машины. Опомнились оба одновременно. Она замерла, уткнувшись лицом в шею, не могла отдышаться. Погладил аккуратно по волосам:

– Да, Ань. Так я еще никогда не попадал. Чтобы на проезжей-то части. Иди-ка на свое место, нам чуть – чуть доехать осталось.

Пересадил на место, и даванул на газ так, как никогда еще не гонял. Она продолжала молчать, и замечательно, потому, что на скорости разговоры не приводят ни к чему хорошему.

Открыть ворота, загнать машину во двор, впустить Анну в дом – на все ушло пара минут. Стоило ей снять пальто, кинул его куда-то в сторону. Свою куртку снял еще по дороге. Подхватил на руки и потащил наверх.

– Дим, осторожнее. Ведь уронишь же.

– Не переживай, скорее себе шею сломаю, а с тобой ничего плохого не сделаю.

– А нафиг ты мне нужен, со сломанной шеей? – Ты посмотри, она даже в такой ситуации шутила. Интересно, бывают случаи, когда ей нечего сказать? Или всегда последнее слово за ней остается?

Как раз подходящий шанс проверить.

Приволок в комнату, уложил на плед и растерялся. С чего начать, чтобы ничего не пропустить? В прошлый раз все было, как в тумане. Ничего ведь толком и не рассмотрел, не запомнил. Придется себя сдерживать, чтобы не повторять ошибок.

А она просто смотрела и ждала, что он будет дальше делать. Пропала скромность и неуверенность. Просто вопрос в глазах: "Ну и?"

Ах да, конечно же, сначала раздеть. Только вдумчиво. Потянулся к платью, погладил краешек – там, где тот прикасался к ногам. Снова задохнулась и замерла. Ох, сколько идей тут же промелькнуло. Первая мысль – отомстить таким же долгим ожиданием. Да только кого он обманывал?

Глава 19.

Как-то обманчиво открыта она сегодня. Столько нового услышал, сколько не мог добиться за все время знакомства. Непонятно, с чем связано. Или она успела измениться за это время, так сильно, что снова удивляет? Или я уже забыл, каково это – постоянно находиться рядом с ней? Как хорошо было – помню, а как сложно – решил стереть из памяти?

– Ань, а почему ты решила вспомнить про меня только сейчас? До этого ни слуху, ни духу столько времени, и вдруг – явление Христа народу?

– Соскучилась. – Вот так вот. Очень все понятно. Вернее – понимай, как хочешь.

– Прямо там, в клубе, и соскучилась? А до этого ни разу не вспоминала?

– Прямо там, в клубе, поняла, что хочу к тебе. – Ого. Вот это уже интереснее. Прямо-таки хочет. И ко мне. И как это прикажете понимать?

– Это как, интересно, тебя озарило? Шла, такая, от бара к столику, и вдруг про меня вспомнила? А до этого – вообще никогда? – Вот чего, интересно, я пытаюсь сейчас от нее добиться? Объяснений? Или признаний в любви, которая измучила ее сердце, да так, что сил не осталось терпеть?

– Ну, примерно так и было. Посмотрела на этого идиота, который ко мне клеился, и почему-то вспомнила про тебя.

– Что ж, очень лестно слышать. Я тоже идиот, и ты решила поменять шило на мыло?

– Дим, вот ты снова в бутылку лезешь. Что ты хочешь услышать? "Да, ты тоже идиот"? если я так отвечу, ты рад будешь?

– Ань, я хочу понять – с чем связано твое неожиданное появление? И как надолго ты объявилась? На день-два, а потом снова исчезнешь? Ты же сказала – задавай вопросы, вот я и задаю. Чтобы услышать твои ответы. А ты снова загадками отвечаешь.

– Хорошо. Слушай. Я устала отбиваться от этого хамоватого товарища, и вдруг вспомнила: когда ты был рядом, ко мне никто не лез и не приставал. И не нужно было ни от кого защищаться. – Задумчивая пауза. – Кроме тебя. А с одним тобой мне все-таки проще договориться. Опять же, понятно, что зла ты мне не желаешь.

Вот так. Хотел честного признания – получи. Рад? Не очень. Просто вернулась туда, где проще и безопаснее. Хотя, не в ее это стиле: когда это она искала простые пути?

– А почему тогда ни Сереге, ни Славке не позвонила? Они-то, уж точно, подорвались бы и прилетели спасать. И ничего взамен не попросили бы. Не то, что я, приставучий...

Молчит, смотрит опять загадочно, и улыбка на губах играет... Вот что опять придумывает? Какую казнь мне готовит? Отпила еще глоток из бокала, снова глаза на меня подняла, а там чертовщина какая-то. Она мне глазки, что ли, сейчас строит? Это что, вообще, происходит? Это моя Анька здесь сейчас сидит, или ее подменили незаметно? Она же никогда со мной не кокетничала, а чтобы вот так смотреть... Да я б душу продал за это полгода назад! А сейчас вот – сижу и теряюсь...

Поулыбалась еще, все так же загадочно, встала из-за стола и уселась ко мне на колени. Сама! Без приглашения! Осталось только нервно сглотнуть и молча ждать продолжения. На то, чтобы промямлить хоть слово, сил не осталось.

А эта заноза уселась на меня верхом, поерзала, устраиваясь поудобнее. Куда мир-то катится?

– Дима. Я. По тебе. Соскучилась. По тебе. А не по Сереге или Славке. Ты это понимаешь, нет? И очень захотела к тебе. Потому что с тобой мне было лучше, чем без тебя. Вот прямо там, в клубе, и поняла. – Все это сказано было, глядя мне прямо в глаза. С очень серьезным видом. Уставился в ее, так же широко распахнутые, как и мои сейчас. Что там, в их глубине? Ведь что-то показать сейчас пытается. А что? Вот они – огромные, блестящие, ресницы длиннющие. Радужка переливается от зеленого к карему : на ярком свету прозрачная зелень, в темноте – почти черные. И всегда блестят. Но, ведь, ни фига не разглядишь, что там таится, как ни старайся.

А вот на моей физиономии, похоже, все слишком хорошо написано: усмехнулась, словно разгадав мои попытки что-то осознать:

– Серебряков, я тебе почти в любви призналась. А ты сидишь и тормозишь. Кто из нас неадекватный? Я, в принципе, никогда и ни по кому не скучаю. А вот ты – исключение. Ты хотя бы оценил мой душевный порыв?– Сейчас бы, по идее, должна вспрыгнуть и отскочить в сторону. Это нормально же для нее – подойти поближе, и сразу увернуться. Как будто с огнем играет: руки тянутся, а обжечься страшно... Угадал: успел прихватить покрепче, не дал удрать. Ведь сейчас отвернется от меня, а потом снова маску нацепит и – забудьте, товарищи, про откровенность, на ближайшие сто лет.

– Анют, я оценил. Просто обалдел от такой неожиданной щедрости. – Вру, конечно. Если бы не расшифровала – так и сидел бы пнем ошалевшим. И сейчас сижу, только теперь уже счастливым пнем. И лицо само плывет, растягивается в улыбке. – В любви, говоришь?

– Я говорю "почти". Не додумывай. – Сказала, как отрезала. Ну, почти так почти. Мне уже без разницы. Я уже и так счастливый. И не надо больше ничего. Если еще пару раз повторит – вообще умру от разрыва сердца. И, все-таки, не удержался, жадный:

– А когда будет "не почти"?

– Не знаю. Все будет зависеть от твоего поведения.

– А как мне нужно себя вести, чтобы все-таки дождаться? – Вот как пацан малолетний, ей – Богу, которому очень хочется игрушку, но не знает, как ее заслужить.

– Понятия не имею. – И плечами жмет, для убедительности. – Дим, я сейчас, вообще-то, подвиг совершила: сообщила о том, что мне до тебя есть какое-то дело.

– Ну, ты и раньше не стеснялась сообщать, как я тебя достал, надоел, бешу и так далее. – В общем-то, понятно, к чему она клонит, но нужно совсем уже вывести на чистую воду.

– Ну, гадости всякие говорить – для меня вообще не проблема, раз плюнуть. Давно тренированная. А вот такие важные вещи -не умею. Как-то не научилась за свою жизнь. Много чему научилась, но только не этому. Так что цени и восхищайся. – И снова все закончилось иронией. Защищается, что ли, таким образом? От чего, или от кого? От себя самой?

Придется поддержать, подыграть:

– Ань, можешь тренироваться на мне, сколько угодно. И нести все, что придет тебе в голову. Только предупреждай, а то я когда-нибудь свихнусь от неожиданности.

– Это как ты себе представляешь? Прихожу я к тебе в гости, и сообщаю: Дима, я сегодня буду репетировать фразу "ты мне нравишься". Ты садишься на диван и с умным видом слушаешь, а я повторяю раз пятьсот, пока тебя не устроит интонация? И еще поправлять будешь, в каком месте нужно вздыхать и закатывать глазки?

– Можно попробовать. Только с условием: на мне тренируешься, и только мне потом и говоришь. А то пойдешь делиться своими навыками направо и налево. – Странная беседа получается: вроде шутим сейчас, а вроде бы о чем-то серьезном договариваемся.

– Дим, давай без условий. Я же сказала – как только попытаешься где-то надавить, я тут же начну сопротивляться. Ни к чему хорошему это не приведет. И даже не думай ревновать. Меня это раздражает, потому что значит, что ты мне не доверяешь.

– Ты знаешь, малыш, рядом с тобой я сам себе не доверяю. Никогда не знаю, чем закончится разговор.

– А ничем не закончится. Я на сегодня уже и так много сказала. Хватит откровений. Вообще, мне пора домой, если честно.

– Зачем?

– Затем, что я там не была со вчерашнего утра.

– А до завтрашнего утра подождать нельзя?

– Можно.

Снова "здрасте": приготовился к долгим уговорам и убеждениям, а получил такое нежданное согласие. Даже опешил от этой легкости.

– Ань, интересно, я когда-нибудь к тебе привыкну?

– Не переживай. Пока ты привыкаешь, я какую-нибудь новую фигню придумаю.

– Зачем?

– Затем, чтобы не расслаблялся.