Текст книги "Эскадрон (сборник рассказов) (СИ)"

Автор книги: Ольга Сословская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Не переживай, старина, – Найджел подмигнул и хлопнул друга по плечу.  –  У меня уже приказ о направлении в часть имеется. Мама пока не знает, но отец обещал ее уговорить, что так даже лучше. Через неделю еду, так что еще увидимся. Но пусть тут полежит, мало ли что?

– Увидимся, – Берт стиснул руку Найджела выше локтя, и покачал головой.  –  Но нескоро. Я попрощаться пришел. У меня тоже приказ.

– Ну, что же, – Найджел сглотнул, – значит нескоро. Удачи, старина. Семь футов под килем.

***

– Это было на чердаке. В пачке старых газет. Я заметила, что пыль на них не так густо лежит, как на соседней стопке.

Мистер Флетчер повертел в руках рекламный листок, чуть было не разорвал, но в последний момент передумал и вручил его жене.

– Положи на место, мать, – мистер Флетчер яростно почесал в затылке.  –  Но каков шельмец! Скидка на проезд курсантам морской школы по вторникам и четвергам! Во флот он собрался! Поймаю  –  шкуру спущу. Но каков шельмец! Скидка! Весь в меня.

– Вторник послезавтра, – несмело напомнила миссис Флетчер, – принести расписание, отец?

– Не стоит, – покачал головой мистер Флетчер, – я бы на его месте ночью из окна выбрался, чтобы уж наверняка. Малец так и сделает, помяни мое слово. А под окном я буду его ждать. С ремнем. Ишь, шельмец.

Мистер Флетчер, кутаясь в теплый плед и время от времени потягивая чай из припасенного термоса, просидел под окном гостиной все ночь с понедельника на вторник. Отпрыск все это время спокойно проспал в собственной кровати на втором этаже, и за завтраком вел себя как обычно. Но мистер Флетчер решил, что не позволит водить себя за нос, и приготовился повторить ночной подвиг со среды на четверг.

Подвергать свое здоровье таким испытаниям ему больше не пришлось. Берт исчез из дому еще в среду, среди бела дня. Ушел в лавку за хлебом и не вернулся. Листок со скидкой, конечно, исчез вместе с ним, как и тетрадки с дредноутами.

– Далеко не убежит!  –  бушевал мистер Флетчер, обнаружив, что за нос его, все-таки, провели.  –  Сейчас не четырнадцатый год, когда мальчишек на флот не глядя принимали! Мы знаем, куда он поехал. Военное министерство распорядилось тех, кого найдут родители, возвращать домой. Собери-ка мне смену белья, мать. Завтра утром я еду в Плимут.

Миссис Флетчер тихо вздохнула. Она уже ни в чем не была уверена. Если говорить начистоту, то она давно подозревала, что умом Берт пошел совсем не в отца.

***

14, Джордж-стрит, Рединг, Беркшир.

Мистеру и миссис Флетчер.

***– й эскадрон, Королевский Летный Корпус, Франция

Лейтенант Найджел Уайт

«Мои дорогие родители,

Я знаю, что вас очень огорчил мой побег, но я больше не мог ждать. Сегодня, в день моего восемнадцатилетия я, наконец, могу написать вам, где я. Наш эскадрон находится во Франции. По понятным причинам точнее сказать не могу. Я недавно пересел с Морана на Эсифайф. Это прекрасная машина, быстрая, надежная, маневренная. И мы с ребятами намереваемся в ближайшее время задать трепку гуннам. Через месяц я, наверное, получу отпуск и смогу лично попросить прощения. А пока, пожалуйста, вышлите мне мой сертификат о рождении, чтобы я, наконец, смог служить под своим собственным именем.

Ваш любящий сын, Берт».

Мэтью Стэнфорд

Лейтенант Стэнфорд разглядывал в полуприкрытое пыльной бархатной шторой окно Главную площадь Бетюна, заедая сыром Маруаль уже второй бокал кальвадоса. Мадам Жозефа, хозяйка кафе «Ле Призюник», поглядывала на молодого человека, отказавшегося от полагающегося к сыру сидра, с явным неодобрением, но Мэтью слишком сильно нуждался в целительном действии крепкого алкоголя, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

Цветные полотнища маркиз и вывесок, окружавших площадь, нарядно пестрели под полуденным солнцем, девушки, высыпавшие на прогулку, чтобы насладиться первым по-настоящему весенним днем, щеголяли в изящных платьях и шляпках. Но Мэта хорошая погода совсем не радовала. Десять апрельских дней эскадрону приходилось сражаться в небе с дождем и снегом, с упрямыми порывами западного ветра, с леденеющими рычагами и застывающей на холоде пулеметной смазкой. А сегодня, пятнадцатого апреля, в небе ни облачка, и командование решило дать пилотам передышку перед второй фазой наступления. Мэтью мог поклясться, что завтра снова пойдет дождь, но погоду не заказывают, и все, что ему оставалось, это использовать неожиданное увольнение с толком.

– Мэтти!  –  на плечо опустилась тяжелая лапища, и Стэнфорд стремительно обернулся.  –  Ну и дела! И каким франтом! Вот уж кого не ожидал тут встретить.

Род Льюис, однокашник по приготовительной школе в Галифаксе и напарник по всем восхитительным детским авантюрам, за те пять лет, что их дружба поддерживалась только редкой перепиской, вымахал на полголовы выше Мэта, обзавелся косым шрамом на подбородке, новеньким лейтенантским мундиром, а совсем недавно и черной перевязью, поддерживающей перебинтованную до самых пальцев левую руку.

– Я сам не ожидал, – со смехом признался Мэт, – думал до конца курса дотянуть. Но обстоятельства изменились. А ты, погляжу, времени даром не терял.

– Это Фриц его даром не терял, – скрипнул зубами Род,  присаживаясь напротив Мэтью.  –  Две трети младших командиров еще в Курселетте положил. Меня срочно послали на аттестацию, теперь в лейтенантах хожу.

– С рукой что?  –  нетерпеливо спросил Мэт.  –  Давно ранили?

– Три дня назад, – Род обернулся, подзывая гарсона.  –  Мне тоже кальвадоса, пожалуйста, большой бокал. И сыра… Мэтти, как твой сыр называется?

– Маруаль, – Мэт решил взять дело дружеского воссоединения в свои руки.  –   Бутылку кальвадоса, пожалуйста. И еще один бокал. И сыру. И… Что там еще у вас есть?

– Кальвадос не закусывают, – не выдержала мадам, упирая руки в пышные бока, – и я бы, на вашем месте, мсье, это запомнила, если не хотите опростоволоситься в приличном обществе.

– Мне послезавтра в окопы возвращаться, – заметил Род, – вот там, мадам, у меня и будет лучшее из всех возможных общество. Боевой Двадцать Пятый, Новая Шотландия.

– Значит, на вопрос, сильно ли задело, ты уже ответил, – рассмеялся Мэт, разливая кальвадос по бокалам.  –  Ну, как оно там, внизу?

– Грязно, – скривился Род, салютуя бокалом другу, – а наверху как?

– Холодно, – в тон ему ответил Мэт, – твое здоровье, старина.

– Пригодится, – Род покатал огненный напиток по языку, глотнул, одобрительно закатил глаза и отщипнул кусочек сыра.  –  А что там с обстоятельствами, старина? Последний раз ты писал полгода назад, если не больше. Кажется, там было про офицерские курсы при университете? С чего вдруг передумал? И Летный Корпус… Совсем не в твоем духе.

– Теперь в моем, – хохотнул Мэт, – а думать у меня времени не было. Молли Фишер помнишь?

– Кто же не помнит?  –  подмигнул Род.  –  Красотка Молли Фишер. Угости Молли пирожным, и она научит тебя целоваться по-взрослому. А что, научила?

– Молли в Торонто перебралась, – проигнорировал вопрос Мэт, – продавщицей в универмаг. Я ее на улице встретил. Знаешь, как бывает, когда кого-то из родных мест неожиданно увидишь? Ну, обрадовался, конечно, повел пирожными угощать. А там и до шампанского дошло.

– И?  –  чуть не поперхнулся Род.

– Ну, и, – Мэт смущенно повертел бокал в пальцах и решительно сделал большой глоток, – я ее пару раз еще навестил.  А на третий раз меня ее папаша, старый Джо Фишер, поймал со спущенными штанами.

– Ого!

– Ого. Вот стою я, руки дрожат, пуговицы в петли не попадают, а Джо на меня свою двустволку навел и спокойно так объясняет, что от свадьбы мне не отвертеться. Молли на кровати сидит, даже кофту не запахнула, нахалка, и хихикает.

– И что?  –  глаза Рода испуганно округлились.  –  Неужто пообещал?

– Как бы ни так, – довольно сообщил Мэт, разливая кальвадос, – повезло мне. Первый этаж. Штаны застегнул и вылетел в окно. И прямиком на призывной пункт. А у них следующий батальон только через месяц отправлялся. Я и записался, не глядя, куда можно было. Уже на пароходе контракт разглядел.

– За быстроту и смекалку!  –  предложил тост Род.  –  Лучше летать, чем жениться. Это я тебе, старина, точно скажу.

– Летать лучше, чем что угодно, – улыбнулся Мэт, – стоило потратиться на шампанское для Молли, чтобы это понять.

Разговор перекинулся на воспоминания о доме, о школьных проделках в Галифаксе, на недавние соревнования с австралийцами и новозеландцами в лесорубном спорте, в котором маори заткнули за пояс всех соперников, на новые юмористические рассказы любимого обоими Стивена Ликока, снова на школу, на преподавателей и друзей…

В кафе, забитом с утра офицерами в увольнении и легкоранеными, отпущенными прогуляться из госпиталя, стало посвободнее. Мадам Жозефа, убедившись, что дождя не будет, велела выставлять столики на открытую веранду под маркизой. Туда же перекочевал граммофон, и, привлеченные музыкой девушки уже кружились в вальсе со щеголеватыми британскими лейтенантами, горделиво подкручивающими чуть пробившиеся усы.

Бутылка опустела до половины. Список общих друзей, оставшихся лежать на полях Франции и Бельгии, за половину давно перешел. Род, закурил, закашлялся, сердито вдавил  сигарету в темную керамическую пепельницу.

– Еще на Сомме хватанул, – хмуро пояснил он.  –  С тех пор не курю. Но, иногда вот тянет.

– Тяжко пришлось?  –  тихо спросил Мэт.  –  Да не отвечай, это я так.

Род снова закурил, глубоко затянулся, но на этот раз кашель отступил перед твердой решимостью победить сигарету до конца.

– На Сомме мы неделю сидели под ураганным огнем. Знаешь, как это бывает? До полудня Фрицы дают тебе расслабиться. Полдюжины «тяжелых» по соседству раз в десять минут  –  это терпимо. Ребята даже не просыпались после ночных работ. Какая разница, спишь ты или нет, если за тобой прилетит? Потом присоединяются гаубицы. Восьмидюймовки и пять-девять. Черные облака взлетают над землей и ползут, пока не зацепятся за какой-нибудь холм. Над головой визжит, и земля содрогается, и ревет, громче самого громкого грома, и на тебя сыплются щепки, и земля и пыль. Второй  –  еще ближе, словно у неба проломились балки, и парапет звенит, как битое стекло, и все в черном дыму. Снаряды сыплются ливнем  –  десять, пятнадцать, двадцать в минуту, пока их визг и свист не сольются в протяжный вой. Пять минут передышки  –  и все сначала. Шрапнель  –  чтобы загнать тебя в траншею, фугас  –  чтобы по ней размазать. И ты дрожишь, как осиновый лист, и хочется упасть на дно и разрыдаться. Но нельзя, ребята смотрят. И каждому так же паршиво, как тебе, но ни у одного не дрогнет рука, если Фрицы пойдут в атаку.

Он залпом опрокинул остатки кальвадоса в бокале и жестко усмехнулся.

– На этот раз мы расплатились с ними сполна. Видел бы ты, как они дрожали, когда мы выковыривали их из груды мусора, в которую наша артиллерия превратила их блиндажи и траншеи. Двадцать пятый себя показал.

– Ребята из шестнадцатого говорят, вас еще с марта гоняли, как новобранцев, – заметил Мэт.

– Точно, – Род неожиданно просветлел, – за Сомму мы заплатили дороже, чем она стоила, зато урок вынесли бесценный. Генерал Бинг времени даром не терял. Они выстроили полную копию Вими прямо за нашими линиями, разметили задачи цветной лентой и флагами, выдали карты всем и каждому. В Ковент-Гардене новую пьесу так не репетируют, как мы эту атаку. Бинг лично нам лекции читал чуть не каждый день. «Каждый взвод должен знать свою задачу, и выполнить ее, даже если в нем останется один солдат».  По секундомеру траншеи брали.

– И что?  –  недоверчиво покачал головой Мэт.  –  И в атаку с секундомером пошли?

– Точно, – заулыбался Род, – ты сам разве не видел? Мы же вам ракетами сигналили, как только на позицию выходили.

– Не видел, – вздохнул Мэт, – я на землю не смотрел, мне неба с лихвой хватило.

– Вы, ребята, нам здорово помогли, – заметил Род, – артиллерия тоже не подкачала. Пушки нас почти не побеспокоили, их чуть не подчистую наши смели. И от окопов мало что осталось. Снаряды на них сыпались, как град в бурю. Вот пулеметы нам крепко подгадили, но тут уж ничего не попишешь, такая война. Я еще легко отделался, осколком на излете зацепило, а половина взводов без командиров осталась, и майора Деланси мы потеряли.

Род скрипнул зубами, яростно втиснул окурок в пепельницу и продолжил.

– Видел бы ты, как мы через бруствер перелетели. Наши волынщики, которых перед наступлением отправили в тыл, примчались перед самым сигналом, чтобы вести нас в атаку. Мы их, конечно, не слышали в этом аду, но одного вида волынок и килтов  довольно, чтобы поднять боевой дух.  На мили было видно, как наши ребята решительно и уверенно продвигаются вперед. Пулеметчиков гранатами и штыками из гнезд выдирали. Но из траншей Фрицев вышибли точно в срок. Потом еще два дня там закреплялись, пока нас не сменили. И снова вперед, до самого Дома Кремера, где у них батальонный штаб был. Там мы сосисками разжились. Консервированными. Гадость. Тушенка лучше.

Мэт тихо улыбнулся и промолчал. В Летном Корпусе тушенкой не кормили даже вспомогательный состав.

– Давай за Бинга, – предложил тост Мэт, – за тех, кто учится и идет вперед, а не ноет об ошибках и не ищет виновных. Помяни мое слово, быть ему фельдмаршалом.

– За Бинга!  –  отсалютовал бокалом Род.  –  И за Тренчарда. Без Корпуса мы бы как слепые котята тыкались. Вы, ребята, не меньше нас сделали.

– Это не ко мне, – Мэт отхлебнул, поставил бокал и тоже закурил, – я по три раза на день вылетал, замерз, как собака, два раза на свободную охоту напросился, и все без толку. Тоже мне  –  истребитель. Даже счет пока не открыл.

– Ну, еще повезет, – неуверенно ободрил друга Род, – война-то не кончена.

– Не в везении дело, – нахмурился Мэт, – нас в высотные патрули посылали, на истребители гуннов охотиться. А они на этот раз понизу пошли. Разведчики с полным конвоем летали, на три фотокамеры  –  двенадцать истребителей сопровождения.  Все наше численное превосходство насмарку. Пока мы их сверху высматривали, они на разведчиков и корректировщиков охоту вели. И самолеты у них лучше, быстрее, маневреннее. Конечно, от пилота многое зависит. Но они же в бой вступать не хотят, за свои линии уходят при нашем приближении, а мы их догнать не можем. У этих «асов» на боевом счету сплошь «двушки» почти беззащитные. Впрочем, Рихтгофен со своим «цирком» – исключение. С ними мало кто потягаться может. Разве что Флотская авиаслужба, у них самолеты новые, Сопвичи, Триплан и Пап. Но их мало, и они севернее. А мы вот на Ньюпорах до сих пор летаем.

– Фрицы тоже не все на Альбатросы пересели, – продемонстрировал осведомленность Род, – у них же не только истребители.

– Не все, – поморщился Мэт, – но даже «двушки» вконец обнаглели. Вот, только на той неделе, я Хальберштадт чуть не подцепил, три диска расстрелял, а он, сукин сын, драться передумал и смылся. Я домой повернул, ветер западный, снег повалил, ни черта не вижу. А навстречу  –  два Авиатика. Я по ним оставшийся диск высадил, но они увернулись. И ведь сообразили, гады, что бояться нечего. Пара очередей по крыльям, и я понял, что дело плохо. Попытался в штопор уйти, чтобы их с толку сбить, крылья чуть не отвалились, но они за мной до самой земли летели. Посадили. Один улетел, второй чуть не рядом приземлился. Я  спички вытащил, хотел Ньюпор пожечь, а руки дрожат, огонь на ветру гаснет. Гунны ко мне вдвоем бегут, с револьверами.  И тут я Джо Фишера вспомнил. Чуть от смеха из кокпита не вывалился. Ну, думаю, на этот раз не отвертеться, ужинать придется в гостях.

– Но отвертелся же?  –  недоуменно поглядел Род.  –  Как?

– Не поверишь, – фыркнул Мэт, – мы так друг другом заняты были, что главного участника событий проглядели. Дедушка словно из-под земли выскочил, руками машет, усы седые торчат, глаза бешеные. И на ломаном немецком интересуется у «господ офицеров», кто за потраву платить будет, он только вчера сеять закончил.

– А ты что?

– Так я же мотор не глушил, – Мэт изобразил на лице ухмылку слизавшего сметану кота, – пока они препирались, я газу дал и взлетел. Надо будет после войны старикана найти, и свою долю внести. С лишком.

– Да ты герой, старина!  –  восхищенно поглядел Род.

– Да какой там герой, – снова помрачнел Мэт, – от Альбатросов я бы не ушел. Повезло, конечно. Не каждому так везет. Да и бегать  –  не то, что сбивать.

– А как же вы справились?  –  неуверенно спросил Род.  –  Я сам слышал, как генерал Бинг говорил, что без авиации мы бы Вими не взяли. Восемьдесят процентов немецких пушек удалось выявить и заткнуть  –  это скольких же ребят вы, считай, спасли?

– И больше сотни летчиков потеряли, – напомнил Мэт.  –  Но я не жалуюсь, старина, я не жалуюсь. Мы знали, что по-другому не получится. Загнали гуннов за линию, ни разведчики, ни бомбардировщики носа показать не смели. Хорошо, что мы в газетах не хвалимся, как гунны или французы, нам половину сбитых самолетов не засчитывают, потому что никто не видит, как они падают. Ну и черт с ним! Главное, что справились.

Он понизил голос почти до шепота.

– Пятьдесят шестой уже новые самолеты получил, но их пока за линии не выпускают. Вот скоро все пересядем на такие, и тогда  –  держись Рихтгофен, посчитаемся и с «цирком» и лично с Красным Бароном.

Мэт горделиво выпрямился, разлил по бокалам остаток кальвадоса и протянул один другу.

– Давай за победу, старина!  –  предложил он.   –  На земле, на воде и в воздухе!

– За победу!  –  бокалы зазвенели, но торжественность момента нарушил грустный вздох Рода.  –  А сыр-то кончился.

Мадам Жозефа выплыла из-за стойки, где она, затаив дыхание, перетирала тарелки, и подошла к столику.

– У меня есть ошпо и ватерцое, – тихо предложила она, – если вы, мальчики, проголодались.

– А это едят?  –  удивленно спросил Род.

– Еще как!  –  рассмеялся Мэт.  –  Спасибо, мадам Жозефа.

Вилли Рассел

Звено  присоединилось к свалке одним из первых. Далеко внизу две пятерки германских Альбатросов вели бой с шестью Сопвич-Пап*, сопровождавшими на рекогносцировку двухместные «Гарри Тейт»*. Один из разведчиков уже горел, но остальные отчаянно прорывались на восток, уходя из-под обстрела.

Эсифайф* Дугласа качнул крылом, и бипланы один за другим сорвались в пике, прошивая Альбатросы короткими очередями Виккерсов. Захваченные врасплох боши устремились вниз, но тут им на помощь подоспела пятерка Хальберштадтов, и «Щенки» с увлечением набросились на нового противника, предоставив более маневренным Эсифайф разбираться с Альбатросами.

Через двадцать минут в небе было не протолкнуться. Истребители слетелись сюда со всего фронта  –  «летающий цирк» фон Рихтгофена не замедлил появиться, но нарвался на звено новеньких трипланов Королевской Морской Авиаслужбы, прикомандированных к армии, Сопвич-Кэмел, возвращавшиеся из дальнего патруля, сцепились с Альбатросами из прикрытия германских корректировщиков.  Бой шел на всех уровнях, ожесточенный, яростный, воздух звенел от гула моторов, взрывался треском очередей. Разведчики, как и положено англичанам, не прощаясь, под шумок удалились в тыл противника.

 Красно-синий Альбатрос снова ушел в крутой вираж, выскользнув из-под огня. Вилли чертыхнулся, второй гунн завис у него на хвосте, пытаясь, если не достать, то заставить отказаться от погони. Справа сверху коршуном спикировал биплан Дугласа, выпуская свинцовые когти, и преследователь развернулся, вступая в бой с капитаном. Вилли довольно хмыкнул, Эсифайф рванулся вверх, догоняя уходящий к высоким облакам Альбатрос.

Противник Вилли попался что надо. Альбатрос и Эсифайф то и дело менялись местами, заходя друг другу в хвост, стремительными виражами уносясь из-под пулеметных очередей, набирая высоту то петлей Нестерова, то полупетлей Иммельмана,  прошивая легкие облака, падали вниз в пике, снова и снова пытаясь достать соперника. Обшивка обоих бипланов чернела пулевыми отверстиями, но двигатели, баки и управление были в порядке, а пилоты целы.

Порывистый ветер уносил их к северу от основного сражения, налетая короткими шквалами, но Вилли видел только синий фюзеляж и красные крылья Альбатроса, пытаясь поймать в прицел на выходе из петли, из разворота, из пике, с виража, с бочки, из мертвой зоны, со стороны солнца. Безрезультатно. Он потерял счет времени, а бипланы все кружили и кружили, и пулеметы вели разговор на равных.

Вилли рванулся вниз, едва развернув биплан из верхней полубочки Иммельмана, проскочил под Альбатросом, нажимая гашетку глядящего вверх Льюиса. Пулемет молчал. Вилли потянулся к ящику с патронами, и только сейчас сообразил, что четвертый диск он уже расстрелял. И Виккерс уже сожрал последнюю ленту.

Немец, конечно, успел воспользоваться его секундным замешательством, и уже заходил сбоку, целя Эсифайф в бак. Вилли бросило в жар, и он  рванул ручку, уводя биплан в опасно-крутой вираж. Мотор захлебнулся. Бензин тоже был на нуле.

– Стреляй уже, сукин сын!

Но Альбатрос пронесся мимо, развернулся и подлетел справа, поравнявшись с Эсифайф. Немец похлопал рукой, затянутой в кожаную крагу, по спаренным Шпандау и почти виновато пожал плечами. Вилли кивнул. Под крыльями проплывал зеленый весенний луг, где-то вдалеке за рощей крошечным кубиком виднелась одинокая ферма. У него не было ни малейшего представления о том, куда их занесло. Но, по какую бы сторону линии фронта он не залетел, биплан надо было сажать срочно, а с последствиями разбираться потом.

***

Вилли попытался уйти подальше, но Альбатрос не отставал, и бипланы приземлились почти одновременно, всего в каких-нибудь трехсот футах. Вилли выскочил из кокпита, чуть не на лету выхватывая из кобуры револьвер. Там патроны еще оставались.

Немец направился к нему, опустив руки ладонями вперед. Не сдаваясь, но в знак мирных намерений.

– По-моему, мы оба влипли, – заявил он еще издалека, остановившись на относительно безопасном расстоянии, – ты знаешь, где мы?

Английский у него, несмотря на заметный гортанный акцент, был безупречный. Вилли покачал головой.

– Ну, и смысл в меня стрелять?  –  хмыкнул мрачный гунн, снимая летный шлем.

Его белокурые волосы прилипли к высокому лбу, но в серых глазах лучились смешинки. Вилли убрал револьвер в кобуру и, махнув рукой, уселся на траву рядом с аэропланом. Он, все-таки, чертовски устал.

Немец подошел и опустился рядом. Вилли вытащил из кармана плаща плитку шоколада, разломил пополам, протянул бошу.

– Есть хочешь?

– Как волк, – кивнул немец, вгрызаясь крепкими белыми зубами в еще твердый от небесного холода черный шоколад, – спасибо. Кстати, я  –  Вернер.

– Вильям, – представился Вилли, и как-то некстати добавил, – очень приятно.

– А я думал, ты со мной знакомиться не захочешь, раз нас друг другу не представили, – неожиданно расхохотался Вернер.

– Я и не хотел, – подмигнул Вилли, – но выбора не было.

Некоторое время они сидели молча. Вилли ужасно не хотелось показывать немцу карту, но разобраться, где они очутились, было необходимо. Впрочем, принимать неприятное решение ему так и не пришлось, карту достал Вернер. Но ни один из них в горячке боя не запомнил приметных ориентиров, так что пользы от этого жеста доброй воли не оказалось.

– Тут милях в двух к северу ферма, – сообщил Вилли, – можно будет туда наведаться, выяснить, где мы.

– Ага, – фыркнул Вернер, – и спросить, где ближайший лагерь военнопленных, чтобы отвести туда того, кому не повезло?

– Тот, кому не повезло, уходит пешком, – решительно тряхнул рыжими волосами Вилли, – а самолет остается в качестве трофея. Честно?

– Честно, – согласился немец, – но тебя французы нашим, может, и не выдадут, а меня…

– Мы ночью пойдем, – предложил Вилли, – попробуем по обстановке сообразить, что к чему.

– Идет!

До темноты оставалась еще уйма времени, и солнце припекало вовсю. Они развалились на траве, на сброшенных плащах, глядя в высокое небо с лениво проплывающими хлопьями перистых облаков, и говорили обо всем, что взбредет в голову. Кроме войны и политики, словно по молчаливому уговору оставшихся там, за дальним горизонтом. И только сегодняшний бой, все еще горячивший кровь, снова и снова возвращался в их разговор.

– Как ты это проделал?  –  спросил Вилли, сложив руку лодочкой и описав в воздухе замысловатую траекторию.

– Что «это»?

– Ну, вот это самое, – он еще раз повторил жест, и на этот раз Вернер сообразил о чем речь.

– А я точно это проделал?  –  его серые глаза широко распахнулись от удивления.

– Ты что, не помнишь?

– Кажется… Дай подумать…

Вернер подскочил на ноги и подал Вилли руку, помогая подняться.

– Пошли!

Они чуть не бегом подбежали к Альбатросу, и Вернер забрался в кокпит. Вилли влез на крыло и с затаенным восторгом наблюдал, как пилот управляется с ручкой, педалями и рукояткой зажигания.

– Здорово!

– Не уверен, что в небе сумею повторить, – признался Вернер, – сейчас-то результат не виден.

– Все равно молодец.

– Надо за это выпить, – со смехом предложил Вернер, доставая из ящика с инструментами маленькую обтянутую кожей с серебряными чеканными накладками фляжку.

– Шнапс?  –  с подозрением спросил Вилли.

– Коньяк, конечно, – усмехнулся Вернер, протягивая фляжку.

Вилли отхлебнул густой и горячей от солнца огненной жидкости и вернул фляжку немцу.

– Красивая.

– Невеста подарила, – Вернер вздохнул, – кажется.

– Кажется, подарила?

– Кажется, невеста. Я уже не уверен.

– Die Leiden des jungen Wernher* – хмыкнул Вилли, – не дождалась?

– Наоборот.

Вернер замолчал, сжав и без того узкие бледные губы в тонкую линию.

– Я месяц назад дома был. Лотхен… Она... «Ты герой, Вернер. Мы тобой гордимся, Вернер».

– Ну, так это же хорошо.

– А потом она спросила, убил ли я кого-то. Чистая, как ангел, Лотхен. Глаза у нее голубые, как  небо.

– А ты что?

– А я принялся рассказывать, что стреляем мы по самолетам, а летчики садятся невредимыми и попадают в плен. Где с ними обращаются, как с дорогими гостями.

Он сплюнул и отхлебнул коньяка.

– Ненавижу врать. А дальше будет только хуже.

Вилли с сочувствием поглядел на белокурого пилота и сжал его плечо.

– Может еще…

– Не может, – Вернер резко обернулся к Вилли, но тут же как-то обмяк и снова передал ему фляжку, – пустое. А у тебя есть девушка?

– Дома нет. Но в N*** есть одна девчонка… Парижанка. Она машину Красного Креста водит. Эх…  В Лондоне такая на меня даже не посмотрела бы. А тут  –  улыбается.

– Ну, ты же пилот.

– Я рыжий, – рассмеялся Вилли, – и курносый. Девушки таких не любят.

Он покраснел и добавил почти шепотом.

– У меня еще ни разу этого с девушкой не было. Только не говори никому, ладно?

– Не скажу, – серьезно ответил Вернер.

Они переглянулись, и рассмеялись так, что слезы брызнули из глаз.

– Да уж, –  сквозь смех выдавил из себя Вилли, – точно, не расскажешь.

***

На ферме ложились рано, экономили свечи. Двухэтажный каменный дом, беленый известью, возвышался островерхой черепичной крышей над крытыми соломой хозяйственными постройками. Из большого коровника доносилось сонное мычание одинокой коровы, но собаки, к облегчению пилотов во дворе не было.

– Похоже, это по нашу сторону, – шепнул Вернер, – я слышал, собак держать запрещено.

– Или нет, – возразил Вилли, – корова-то на месте, а может, и не одна. Увели бы.

– Или нет, – повторил за ним Вернер, – кажется, все не так просто, как казалось…

– Ты вот что, – решил Вилли, – посторожи тут, а я попробую поискать какие-нибудь…

– Поесть поищи, – вздохнул Вернер, – в животе урчит так, что в доме слышно будет.

Вилли молча кивнул и, стараясь ступать как можно тише, пошел вперед, прижимаясь к стене сарая. Незапертая дверь скрипнула петлями, и он замер, задержав дыхание. В доме у окна мелькнул огонек, но через пару минут погас, война приучила людей бояться врагов гораздо менее скрытных, чем мелкие воришки.

Окон в сарае не было, и Билли рискнул щелкнуть зажигалкой, чтобы оглядеться. Небольшое помещение было забито досками, поломанным инвентарем, какими-то железками непонятного ему деревенского назначения. В углу, на грубо сколоченных деревянных полках, стояли ящики со всякой мелочью. Еды тут не оказалось. Зато на одной из полок, прежде, чем огонек погас, Вилли разглядел знакомого вида канистру. С величайшей осторожностью пробрался в кромешной темноте в угол и на ощупь добрался до вожделенного сосуда. Медленно открутил крышку. Родной запах бензина закружил ему голову, и Вилли улыбнулся.

Из сарайчика ему удалось выбраться без приключений, несмотря на изрядный вес и неудобную форму канистры. Вернера на месте не оказалось, и Вилли уже заволновался, когда немец вернулся, неся в каждой руке по большой жестяной кружке.

– Бочонок у дома стоит, – сообщил он, протягивая кружку жадно припавшему к ней Вилли, – дождевая, наверное.

– Наверное, – кивнул Вилли.

Выяснять происхождение воды совершенно не хотелось. После коньяка во рту пересохло до боли.

– Вот, – он показал на канистру, – миль на пятнадцать-двадцать хватит.

Вернер с недоумением взглянул на него.

– Если поделить, – добавил Вилли, – по-честному.

***

Рассвет уже занимался над лугом, ветер клонил сочную весеннюю траву к северу, гнал по небу розовеющие по краям темно-сизые облака.

– Мне на запад, тебе на восток, – сказал Вилли, – и не позволяй себя подстрелить. Мы еще не закончили.

– Встретимся в небе, – кивнул Вернер, пожимая протянутую руку, и направился к Альбатросу.

* – Sopwith Scout  “Pup”  –  одноместный истребитель. Кличка «Щенок»  настолько прижилась, что упоминалась даже в официальных источниках, хотя так и не стала частью названия самолета

* – Harry Tate  –  английский комик. Самолеты-разведчики R.E.8 получили среди летчиков эту кличку по созвучию (ар-и-эйт)

* – S.E.5  –  одноместный истребитель, соперничавший за звание лучшего с Sopwith Camel

* – Страдания юного Вернера (нем.)  –  перефразировка названия романа Гете

Том О’Рейли

Меловая пыль оседала на обмотках, набивалась в ботинки, пудрила щеки и лбы,  превращая батальон в колонну безликих Пьеро, шагающих на восток, в направлении фронта. Война сорвала с земли плодородный покров, и бледный ее лик, испещренный морщинами траншей, рытвинами снарядных воронок, бородавками пулеметных точек, измученный и усталый, отражался  в солдатских лицах, как в зеркалах. Третий Тайнсайдский Ирландский батальон Нортумберлендских фузилеров возвращался в окопы неподалеку от развалин деревеньки Ла-Буассель. На невысоком холме остатки стен вгрызались в вечернее небо, две или три яблони цеплялись голыми израненными ветвями за оседающие на горизонте облака, истекающие последним багровым светом уходящего дня.

Батальон спускался в траншею, люди по одному тонули в ее темном русле, уходя в сырой сумрак между влажных меловых стен. Подгнившие доски со стоном и визгом качались в такт поступи тяжелых ботинок. Там, впереди, лежали пустоши Ничьей Земли, обманчиво безлюдные и притихшие в преддверии ночного обстрела. Люди зарылись в нее, словно кроты, пробираясь узкими ходами коммуникационных и резервных траншей к окопам передней линии, блиндажам и брустверам. Ближе к немецким винтовкам и минометам, шрапнели и фугасам, ближе к смерти.