Текст книги "Потемкин"

Автор книги: Ольга Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 49 страниц)

Далее Потемкин переходит к основной проблеме, ради которой он написал Екатерине «особую записку». «Я все, всемилостивейшая Государыня, напоминаю о делах, как они есть…Если же не захватить ныне, то будет время, когда все то, что ныне получили даром, станем доставать дорогою ценою. Извольте рассмотреть следующее.

Крым положением своим разрывает наши границы. Нужна ли осторожность с турками по Бугу или с стороной Кубанской, в обеих сих случаях и Крым на руках. Тут ясно видно, для чего хан нынешний туркам неприятен. Для того, что он не допускает их чрез Крым входить к нам, так сказать, в сердце.

Положите и теперь, что Крым Ваш, и что нету уже сей бородавки на носу. Вот вдруг положение границ прекрасное. По Бугу турки граничат с нами непосредственно, потому и дело должны иметь с нами прямо сами, а не под именем других. Всякий их шаг тут виден. Со стороны Кубани сверх частых крепостей, снабженных войском, многочисленное Войско Донское всегда тут готово. Доверенность жителей в Новороссийской губернии будет тогда не-сумнительна, мореплавание по Черному морю свободное, а то извольте рассуждать, что кораблям вашим и выходить трудно, а входить еще труднее.

…Всемилостивейшая Государыня, неограниченное мое усердие к Вам заставляет меня говорить. Презирайте зависть, которая Вам препятствовать не в силах. Вы обязаны возвышать славу России. Посмотрите, кому оспорили, кто что приобрел. Франция взяла Корсику. Цесарцы без войны у турков в Молдавии взяли больше, нежели мы. Нет державы в Европе, чтобы не поделили между собою Азии, Африки, Америки. Приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить Вас не может, а только покой доставить.

Удар сильный, да кому? Туркам. Сие Вас еще больше обязывает. Поверьте, что Вы сим приобретением бессмертную славу получите и такую, какую ни один государь в России еще не имел. Сия слава проложит дорогу еще другой большей славе. С Крымом достанете и господство в Черном море. От Вас зависеть будет, запирать ход туркам и кормить их или морить с голоду.

Хану пожалуйте в Персии что хотите, он будет рад. Вам он Крым поднесет нынешнею зиму, и жители охотно принесут о сем просьбу.

Сколько славно приобретение, столько Вам будет стыда и укоризны от потомства, которое при каждых хлопотах так скажет: вот она могла да не хотела или упустила.

Если твоя держава – кротость, то нужен и России рай. Таврический Херсон! Из тебя истекло к нам благочестие. Смотри, как Екатерина Вторая паки вносит в тебя кротость христианского правления»78.

15 сентября Потемкин вновь покинул столицу и оставался на Юге до восстановления спокойствия в Крыму. Лишь к концу октября 1782 года князь вернулся в Петербург. В. С. Лопатин считает, что свой меморандум о необходимости присоединения Крыма к России Григорий Александрович обдумывал по дороге в Северную столицу после окончания бунта 1782 года79, то есть в октябре. Однако в действительности записка о Крыме представляет собой приложение, входящее в черновик письма Иосифу II 10 сентября, она не могла возникнуть позднее этой даты. Возможно, Потемкин и обдумывал свой меморандум по дороге из Херсона в Петербург, но не в октябре, а в августе, еще до начала усмирения мятежников.

В ордере генерал-поручику графу А. Б. де Бальмену от 27 сентября князь подчеркивал: «Вступая в Крым…обращайтесь, впрочем, с жителями ласково, наказывая оружием, когда нужда дойдет, сонмища упорных, но не касайтесь казнями частных людей. Казни же пусть хан производит своими…. Если б паче чаяния жители отозвались, что они лучше желают войти в подданство ее императорского величества, то отвечайте, что Вы, кроме вспомоществования хану, другим ничем не уполномочены, однако ж мне о таком происшествии донесите. Я буду ожидать от Вас частного уведомления… о мыслях и движении народном, о приласкании которого паки подтверждаю»80. В этом документе уже заметно стремление Потемкина получить просьбу жителей ханства о переходе в русское подданство. В записке о Крыме звучит та же мысль.

К октябрю 1782 года относятся два других документа, посвященные Крыму. Они составлены в развитие идей сентябрьской записки Потемкина. Вероятно, Екатерина, заинтересовавшись ею, попросила князя подать свои предложения, оформленные уже в отдельном документе. «Татарское гнездо в сем полуострове от давних времен есть причиною войны, беспокойств, разорений границ наших, издержек несносных, которые уже в царствование Вашего величества перешли только для сего места более двенадцати миллионов, включая людей, коих цену положить трудно… – говорил Потемкин в собственноручной записке. – Порта знает уже Ваши виды, о коих с императором соглашались… При всяком в Крыму замешательстве должно нам полное делать против самой Порты приуготовление… Представьте же сие место в своих руках. Границе не будет разорвана между двух вовеки с нами враждебных соседств еще третьим. Сколько проистечет от того выгодностей: спокойствие жителей, господство непрекословное Черным морем, соединение империи…непрерывная граница всегда союзных нам народов между обоих морей. Устье Дуная будет в Вашей воле. Не Вы от турков станете иметь дозволение ходить Воспор (в Босфор. – О. Е.), но они будут просить о выпуске судов их из Дуная. Доходы сего полуострова в руках ваших возвысятся – одна соль уже важной артикул, а что хлеб и вино!»81.

Второй документ под названием «Рассуждение одного российского патриота о бывших с татарами войнах и о способах, служащих к прекращению оных навсегда» был написан рукой секретаря и до революции хранился в Тавель-ском архиве Василия Степановича Попова, начальника канцелярии Потемкина. Ныне утрачен. Он был посвящен тем мерам, которые петербургскому кабинету необходимо принять, уже после присоединения Крыма. Светлейший князь предлагал «оставить там на вечное поселение для защиты… 20 000 пехоты и 10 000 конницы. Всех оставшихся в Крыму солдат и драгун поженить, чтоб со временем их сыновья отцовские места заступили.

Для населения Крыма природными российскими людьми надлежит взять из государственных волостей и монастырских деревень в число рекрут на первый случай 10 000 человек хлебопашцев и поселить их в Крыму во удобных местах, но чтоб для них домы и все, что нужное к тому, уже к приходу их готово было, и обучить оных хотя несколько ружьем владеть… И быть бы им навсегда военными государственными крестьянами…

Живущим в Крыму татарам объявить, что которые из них пожелают быть в вечном российском подданстве, те могут остаться на прежних своих жилищах, а прочим дать на волю выехать вон из Крыма и переселиться, куда кто пожелает… Спросить вольницу из донских казаков и из малороссиян, кто в Крыму жить пожелает… Дозволить селиться в Крыму прочим вольным христианам: грекам, армянам, валахам и булгарам… Крым назвать прежним его именем»82. Этот документ в сжатом виде излагал программу Потемкина по заселению Тавриды. Он показывает, что основные черты переселенческой политики были разработаны князем еще до присоединения Крыма.

СОСЕДСТВО ТЮРБАНОВ И ШЛЯП

Отправившись в Крым 15 сентября, Григорий Александрович подробно извещал императрицу обо всем, происходившем там. В разгар волнений, когда мятежники остро нуждались в помощи Турции, внимание Константинополя к делам бывшего вассала неожиданно ослабело. 19 сентября Екатерина писала Потемкину о страшном пожаре, произошедшем в турецкой столице: «Из Царяграда получила я от Булгакова вести, что весь город выгорел и горел 55 часов, казармы янычарские, все судебные места и многие мечети выгорели; людей же тысяч до четырех сгорело, а несколько сот тысяч погорело; ожидали от сумятицы бунта… Чернь злится на нас и нас клеймит поджиганием города, и улемы вранья подкрепляют; в городе же в хлебе оказывается скудость, от мельниц и пекарен мало что осталось»83. 1 сентября 1782 года русский посол Я. И. Булгаков доносил из Константинополя: «Опасаются бунта. Султан боится дозволить вывозить лес в такое время, когда тысячные толпы спят на открытом воздухе, не имея ни домов, ни надежды оных к зиме построить»84.

Угроза волнений в столице заставила турецкое правительство избегать столкновения с Россией, чтобы еще больше не усугубить тяжелую ситуацию. В письме 25 сентября Екатерина рассуждала об изменении поведения Порты. «Удивительнее всего, – говорит она, – что посреди сумятицы тамошней после пожара спешили уплачивать деньги, кои нам должны, и сие приписую трусости»85. В цитировавшемся выше донесении Булгакова 1 сентября посол пишет: «Все меня уверяют, что здесь войны боятся, и в одном только случае сумасшествие дойти может до сей крайности, а именно ежели народ и чернь взбунтуется. Тогда султан рад будет всему свету войну объявить, лишь бы оставили его наслаждаться спокойною жизнью сераля. Ежели же его свергнут, молодой наследник, ничего не знающий и упоенный рассказами о величестве, богатстве и силе империи, которая, в самом деле, бедна, бессильна и уподлена, вовлечен будет во все то, что пожелает чернь или духовенство; а сии ничего не предвидят и, кроме фанатизма и зверского варварства, ничем не управляются. Разумные же люди, кои знают, что все расстроено и все вдруг вспыхнуть может…больше всего боятся, чтоб татары, бегущие из Крыма, толпою сюда не нахлынули»86.

Находясь в Херсоне, Потемкин деятельно занимался осмотром и подготовкой укреплений. Его интересовал Очаков как первый пункт возможного столкновения между Россией и Турцией. Французские инженеры, работавшие над перестройкой турецких крепостей, еще не успели к 1782 году значительно укрепить главную черноморскую твердыню Порты. «Не блестящее описание состояния Очакова, которое ты из Кинбурна усмотрел, совершенно соответствует попечению той империи об общем и частном добре, – писала Екатерина 30 сентября. – Как сему городишку нас подымать против молодого херсонского колосса! С удовольствием планы нового укрепления Кинбурна приму и выполнение оных готова подкрепить всякими способами. Петр Первый, принуждая натуру в Балтических своих заведениях и строениях, имел более препятствий, нежели мы в Херсоне; но буде бы он оных не завел, то мы б многих лишились способностей, кои употребили для самого Херсона».

Императрица была явно воодушевлена успехами строительства на Юге и даже называла маленький, но быстро развивавшийся Херсон, «Колоссом». Ее вдохновляла мысль о продолжении дела, начатого еще Петром Великим. Даже мятежники, возглавляемые братьями хана, не слишком беспокоили Екатерину. «Батыр-Гирей и Арслан-Гирей исчезнут, яко воск от лица огня… от добрых твоих распоряжений», – писала она князю. Зато императрицу радовало стремление мирно кочующих татарских орд спастись от ужасов войны под стенами русских крепостей. Именно такого настроения жителей добивался Потемкин, приказывая де Бальмену обходиться с населением «ласково».

«Что татары подгоняют свой скот под наши крепости, смею сказать, что я первая была, которая сие видела с удовольствием и их к тому еще до войны поощряла, – пишет Екатерина, – всегда предписанием ласкового обхождения и не препятствуя как в старину делывали».

При всем воодушевлении императрица все же весьма настороженно относилась к утверждениям, будто разрыва с Турцией уже удалось избежать. «Здесь говорят, что турки до войны не допустят, – рассуждает она, – а я говорю: но это возможно. Кажется, по последним известиям, что носы осунулись у них; курьер сказывает, что по всей дороге нет ни единого города, ни единого замка, который бы не заперт был по причине внутренних конвульсий каждого из тех городов и замков»87.

22 сентября Потемкин встретился с ханом Шагин-Ги-реем и вручил ему личное послание императрицы, в котором Екатерина сообщала союзнику о решении ввести русские войска в Крым и восстановить его на престоле88. Хан произвел на светлейшего князя впечатление напуганного и подавленного человека, казалось, что его участь предрешена, он был уже неволен в своих действиях. «Из писем твоих, друг мой сердечный, от 25 и 26-го числа, я усмотрю твое свидание с ханом и пустой его страх, – писала Екатерина 8 октября. – Пуганая ворона куста боится, татары об нас судят по тем правилам, по которым приобыкли судить о турецких распоряжениях, и для того нам подножием служат ныне»89.

К концу октября спокойствие в Крыму было восстановлено. Боясь мести Шагин-Гирея, многие мурзы, участвовавшие «в разврате», кинулись к уполномоченным светлейшего князя просить о защите. «Хану никто бы не приклонился без русских войск»90, – доносил русский дипломатический агент Я. Рудзевич. Как и предполагал Потемкин, Шагин-Гирей после подавления мятежа начал широкие казни виновных. Лишь вмешательство России спасло жизнь родным братьям хана – Батыр-Гирею и Арслан-Гирею91.

Обстановка в Крыму оставалась накаленной и в любой момент грозила новыми волнениями. Русская партия среди татарских вельмож, поддерживаемая Потемкиным, предложила князю понудить хана к отречению от престола и организовать со стороны жителей Крыма просьбу о принятии их в русское подданство92. Сложилась ситуация, о неизбежности которой наш герой говорил Екатерине в записке «О Крыме».

14 декабря 1782 года императрица подписала секретный рескрипт о необходимости присоединить Крым к России «при первом к тому поводе». Он предписывал Григорию Александровичу «в случае мирного поведения Турции, ограничиться вперед до времени овладением Ахтиарской гавани»93. Небольшая татарская деревенька по соседству с великолепной бухтой была избрана для основания военного порта, который в 1784 году получил название Севастополь.

Накануне возникла записка Екатерины князю о тайной корреспонденции Шагин-Гирея с турецкими чиновниками. Предвидя скорое падение, хан искал помощи у вчерашних врагов. Несмотря на уверение Порты в миролюбии, Стамбул был не прочь заручиться союзом с Шагин-Гиреем и получить повод вновь вмешиваться в дела Крыма. «Письмо к хану доказывает весьма твои предсказания, – замечала Екатерина. – Настал наиболее удачный момент, чтобы осмелиться и для того надлежит начать занятием Ахтиарской гавани»94.

20 января Потемкин приказал де Бальмену занять берега Ахтияра, а вице-адмиралу Ф. А. Клокачеву собрать все русские суда, имеющиеся в Азовском и Черном морях и с началом навигации войти в бухту95. Первый шаг к присоединению Крыма был сделан.

Зимой 1782/83 года, когда Россия тайно готовилась к присоединению Крыма, Екатерина продолжала переписку с Иосифом II о разделе турецких земель. Потемкин принимал деятельное участие в работе над текстами посланий. Получив письмо 10 сентября, австрийский император промедлил с ответом несколько недель, ссылаясь на болезнь. Венскому кабинету потребовалось более месяца, чтобы обдумать предложения Петербурга и выдвинуть собственный проект. Наконец, 13 ноября Иосиф II направил корреспондентке обширное послание. По его словам, Австрия готова была принять участие в разделе Порты, но главное препятствие состояло в противодействии Пруссии и «Бурбон-ских дворов» (то есть Франции, Испании и Королевства обеих Сицилии). Присоединение к России Очакова с небольшой областью не могло, как предполагал Иосиф, встретить серьезных затруднений. Однако образование государства Дакия и возведение на греческий престол великого князя Константина зависело только от успехов предполагаемой войны. Иосиф подчеркивал, что Австрия не станет возражать против этих намерений союзницы, если Россия поможет ей приобрести земли на Балканах.

Священная Римская империя желала получить город Хо-тин с областью, прикрывающей Галицию и Буковину; часть Валахии, которую огибает река Алута (ныне Олт); город Никополь, от него оба берега вверх по Дунаю с городами Видин, Оршова и Белград, для прикрытия Венгрии; Боснию, Черногорию, часть Сербии и Албании по линии от Белграда до Адриатического моря, включая Дринский залив. Кроме того, к Австрийской монархии должны были отойти все владения венецианцев «на твердой земле и на море» с прилегающими островами. Венецианцев же император предлагал вознаградить полуостровом Морея (ныне Пелопоннес), а также островами Кандия и Кипр. Нейтрализация Франции требовала, по мнению Иосифа, уступки Египта, что касается Пруссии, то против нее следует действовать военными средствами96.

В течение всего декабря петербургский кабинет подготавливал текст ответа. Только 4 января окончательный вариант был одобрен императрицей. Не позднее этой даты могла возникнуть записка Потемкина, посвященная письму Иосифа II от 13 ноября. «Ежели император обратит на турков сорок тысяч, сего будет довольно, – писал князь. – Пусть он вспомнит, с чем мы воевали за Тамань. Отделением много еще у него останется против прусского короля. Что касается до Франции, и тут его пристрастие видно, а еще больше, сколько Кауниц в нем силен. Против бурбонских дворов флот Ваш да английской больше нежели достаточен и без уступки Египта. Что берет он в Валахии, это точно то, что Вы назначили. Хотин уступить можно, ибо он уже почти вокруг обрезан. Венецианские земли могут быть его, но без замены Морей и Кандии, а то, что ж останется Греческой империи? При всем, что сказано, весьма осторожно смотреть надобно, чтоб Кауниц с французами, открыв о сем деле, не оборотили тем дела, чтоб через них (австрийцев. – О. Е.) утушить татарские беспокойства, а за сие от Порты получить часть Молдавии к Сырете реке, на которую они целят очень. Но если они сие возьмут, умолчите им, да возьмите Крым. Прусский король – человек сговорчивый, ему дать Данциг и шведскую Померанию в случае большой нужды. Вот, матушка, что бурбонцы для твоих и империи успехов, к твоей славе идущих! Не видно ли ясно, что им благосостояние Малой России или турков со шведами?»97.

Потемкин верно угадал, кто является его оппонентом с австрийской стороны. Так же как Григорий Александрович подготавливал материалы для писем Екатерины, в Вене Кауниц работал над черновиками посланий императора98. В этой ситуации светлейший князь и австрийский канцлер выполняли сходную функцию по отношению к своим государям, как бы «суфлируя» их эпистолярный диалог.

Князь и Кауниц по-разному смотрели на противников и партнеров в борьбе с Портой. Упоминание о совместных действиях русского и английского флотов показывает, что Григорий Александрович продолжал выступать сторонником сближения с Англией и надеялся привлечь лондонский кабинет участием в разделе турецких земель. На Пруссию светлейший предлагал воздействовать не военной силой, а уступками за счет Польши и Швеции.

При всей общности конечных стратегических целей России и Австрии на Балканах существовала значительная разница тактических выгод обеих сторон, заставлявшая их тяготеть к своим старым политическим партнерам. Наиболее глубокое противоречие вскрылось во второстепенном на первый взгляд вопросе о владениях венецианцев. Россия не могла согласиться на уступку им Пелопоннеса с прилежащими островами, так как это перечеркивало идею воссоздания Греческой империи. Для Австрии же все земельные приобретения не имели смысла без вытеснения венецианцев с берегов Адриатики.

Окончательная редакция письма Екатерины 4 января 1783 года включала развернутое возражение по вопросу о венецианских землях. Императрица считала, что расположение Венецианской республики в пользу России и Австрии, в случае войны с Турцией, является слишком важным условием успеха, чтобы лишить ее владений. Кроме того, императрица предполагает включить в будущую греческую монархию значительную территорию, охватывающую Морею и Архипелаг. Остальные приобретения Австрии, по мнению Екатерины, не могут встретить никаких возражений99.

Ответ Петербурга вызвал сильное негодование в Вене, так как Екатерина, словно нарочно, отказала союзнику в получении наиболее желанных выгод. Иосиф с возмущением сказал Кауницу, что императрица ведет двойную игру, желая его обмануть. Австрийский корреспондент точно забыл, что в предыдущем письме он сам отказал России во всех притязаниях, кроме Очакова с областью. Бросается в глаза несоответствие между смелыми, широкими проектами союзников и теми скромными приобретениями, которые они соглашались позволить друг другу сделать в реальности. Иосиф II обиделся на Екатерину именно за то, что она как в зеркале повторяла его позицию. Кауницу с трудом удалось придать ответному посланию учтивый тон. Однако суть письма должна была разочаровать Россию. Император заявлял, что Турция не хочет разрыва и склонна к уступкам, поэтому не следует думать о войне100.

Так, уже в процессе консультационного диалога обе стороны, стараясь как можно глубже проникнуть в планы друг друга, начали ставить препятствия их осуществлению. Когда же позиции России и Австрии четко обозначились, петербургский и венский кабинеты неожиданно свернули разработку совместного проекта. На несколько недель обмен письмами прекратился, однако предсказываемого Фридрихом II разрыва не произошло. Берлинский двор надеялся, что в случае раздела Турции интересы России и Австрии придут в столкновение101. Но собирались ли союзники позволить друг другу захват турецких земель? Если да, то почему подготовка присоединения Крыма, которая могла считаться первым шагом на пути осуществления намеченных планов, проводилась Россией в глубокой тайне от Австрии?

В своей записке Потемкин предостерегал Екатерину против намерения Кауница, действуя вместе с французским кабинетом, попытаться «утушить татарские беспокойства», чтобы получить в награду за эту услугу часть Молдавии по реку Сырет. Создается впечатление, что союзники были настроены скорее препятствовать друг другу в приобретении новых земель. Фридрих II подозревал, что Австрия предпочтет слабого соседа – Турцию сильному – России. А сам Иосиф во время второго визита к союзнице признался французскому послу Луи де Сегюру, что Австрия не будет больше терпеть русскую экспансию, особенно оккупацию Константинополя, поскольку всегда считала «соседство тюрбанов менее опасным, чем соседство шляп»102.

ГЛАВА 9 ПРИСОЕДИНЕНИЕ КРЫМА

Пока Екатерина занимала австрийского корреспондента обсуждением головокружительных планов вытеснения Порты из Европы и создания новых империй, ее сотрудники продолжали методичную подготовку к присоединению Крыма. Почти одновременно с работой над текстом послания Иосифу II от 4 января Потемкин написал Екатерине записку о посылке русского флота в Архипелаг Средиземного моря.

Экспедиция к берегам Адриатики рассматривалась князем как способ отвлечь турок от немногочисленной черноморской эскадры, которая по приказу 20 января должна была войти в Ахтиярскую гавань. «Отправление флота в Архипелаг (если будет с турками ныне война) последует не ради завоеваний на сухом берегу, но для разделения морских сил, – писал Потемкин. – Удержав их флот присутствием нашего, всю мы будем иметь свободу на Черном море. А если бы что турки туда и отделили, то уже будет по нашим силам… Главный вид для флота Вашего величества – притеснять сообщение по морю туркам с их островами и Египтом, и через то лишить их помощи в съестных припасах. Притом все целить пройти Дарданеллы, что и несумнительно при благополучном ветре. Препятствовать турки захотят, тут они обязаны будут дать баталию морскую, чего нам и желать должно. Но чтоб Дарданеллы форсировать с сухого пути, на сие нужна армия, ибо у турок достанет сил обороняться. Притом мы видели в прошедшую войну, что они и тремястами человек гоняли наши большие десанты. Какая же разница флоту действовать единственно на водах? Число пятнадцати кораблей уже несумнительно превосходит силу морскую турецкую. К тому числу почтенному сколько пристанет каперов, обеспокоивающих везде их транспорты, а искусный и предприимчивый адмирал, верно, выждет способ пролететь Дарданелллы… Нужен испытанный в предприимчивости и знании адмирал. Нигде столько успехи от маневра и стратегии не зависят как на море, а сих вещей без практики большой знать нельзя, а вашему величеству известна практика наших морских… Что бы мешало секретнейшим образом соединить эскадры, кои теперь в походе, и послать под видом прикрытия торговли в Архипелаг, пока турки еще не готовы пройти в Черное море?»1

Из записки Потемкина видно, что завоевания «на сухом пути» в районе Архипелага и проливов (то есть именно на тех землях, которые по проекту, представленному Австрии, должны были входить в Греческую империю) светлейший князь считал невозможными. Он реально оценивал скромные способности русских десантов и скептически смотрел на уровень подготовки морских офицеров, почти лишенных практики. Поэтому цели, поставленные перед экспедицией, Григорий Александрович соразмерял «по нашим силам».

Обращает на себя внимание высокая оценка сухопутных частей турецкой армии, которые во время войны 1768–1774 годов «тремястами человек» «гоняли» крупные русские десанты. Потемкин, не смущаясь, напоминает императрице эту неприятную подробность. Характеристика, данная им противнику в записке Екатерине, резко отличается от известной по мемуарам Луи де Сегюра: «Изнеженные, развращенные турки могут убивать, грабить, но не могут сражаться. Для победы над ними не нужно даже много искусства. В продолжение сорока лет в каждую войну они впадают в те же ошибки и терпят постоянный урон… Пятисоттысячное войско стремится, как река, выступившая из берегов. Мы идем на них с армиею в 40 или 50 тысяч человек… Несколько отчаянных, разгоряченных опиумом, бросаются на наши пушки, рубят их и падают под нашими штыками. Когда эти погибли, прочие пускаются бежать».

Мнимая легкость борьбы с турками специально подчеркивалась Потемкиным в беседе с французским дипломатом, поскольку князь старался убедить Сегюра в необходимости изменить политику Версаля в отношении Порты. «Вы хотите поддерживать государство, готовое к падению, громаду, близкую к расстройству, – говорил Григорий Александрович. – …Согласитесь, что турки – бич человечества. Если бы три или четыре сильные державы соединились, то было бы весьма легко отбросить этих варваров в Азию и освободить от этой язвы Египет, Архипелаг, Грецию и всю Европу. Не правда ли, что такой подвиг был бы и справедливым, и религиозным, и нравственным, и геройским подвигом?»2.

Перед Екатериной у Потемкина не было необходимости преуменьшать силу турецкой армии, оба корреспондента понимали, что в случае войны русским войскам придется встретиться с серьезным противником.

Столь же сильно наших героев заботила в тот момент ситуация, которая могла сложиться в Европе из-за активных действий России на Юге. В пространной записке светлейший князь очертил план, который необходимо было принять для сохранения в безопасности границ империи от Балтики до Буга и Кубани.

«До дальней нужды не посылать более к шведским границам, как один корволан,* – писал Потемкин, – который с полками финляндской дивизии расположится на той границе.

Противу прусского короля не вижу я нужды ополчаться. Его демонстрации не на нас будут, но устремится… он на Данциг. Тут император дремать не станет, а мы отдадим время. Но если б прусский король вместо Данцига стал забирать Польшу, тогда поднять поляков, обратя против него корпус [И. П.] Салтыкова…

С турками дела наши не остановятся. Корпус князя [Н. В.] Репнина удержит в узде их войска по хотинской и бендерской границе. Я на Буге учрежу отряд и сии обе части будут оборонительные. Осаду Очакова до время отложим, а Крым займем, удержим и границы обеспечим. Корпусами же Кубанским и Кавказским умножим… демонстрации и заставим Порту заботиться о той стороне.

Флоту летом пребывание назначить так, чтоб он смотрел на Ахтияр и приуготовления флотские делать как можно казистея.

На шведского короля смотреть не надобно, а сказать его величеству, что вы собрания лагерные близ ваших границ в другое время сочли бы забавою, но в обстоятельствах настоящих это пахнет демонстрацией). Объявите ему серьезно, что вы не оставите употребить всего, что возможно к избавлению себя вперед от таковых забот»3.

'Корволан (корволант) от франц. corps volant – летучий корпус – войсковое соединение из конницы, пехоты, перевозимой на лошадях, и легкой артиллерии. Обычно включал 7 тысяч кавалеристов и 5 тысяч пехотинцев.

ЗАБЛУЖДЕНИЯ КНЯГИНИ ДАШКОВОЙ

Интересной оказалась борьба за невмешательство Англии в русско-турецкий конфликт, развернувшаяся накануне присоединения Крыма. Она была связана с именем Е. Р. Дашковой, летом 1782 года вернувшейся из заграничной поездки. Вчерашняя опальная княгиня была принята в России по первому разряду и, как явствует из ее мемуаров, восприняла изменение своего политического статуса как должное, не задумавшись о причине происходящего.

Проезжая через Вену, Екатерина Романовна уже оказалась вовлечена в большую дипломатическую игру: чтобы показать свою приверженность союзу с Россией, подругу императрицы встречали сам Иосиф II и канцлер Кауниц4.

Приехав в столицу, Дашкова была окружена «друзьями своих английских друзей», среди которых не последнее место занимал Гаррис. Внимание, оказываемое известной своей англофилией княгине, воспринималось в дипломатических кругах как признак внимания к Англии. Поэтому партия Потемкина параллельно с обхаживанием английского посла вела планомерную опеку англофильски настроенных лиц. Последние могли создать у британских дипломатов иллюзию, будто при дворе существует проанглий-ская группировка и она может обрести ключевое влияние на Екатерину.

В первый момент Екатерина Романовна едва ли понимала суть политической интриги, развернувшейся вкруг нее, но, увлеченная знаками высочайшего внимания и предупредительностью Потемкина, позволила втянуть себя в игру. Она совершала один ложный шаг за другим.

Еще в Брюсселе в конце 1781 года, когда Г.Г.Орлов предложил оказать покровительство в продвижении ее сына по службе, Дашкова отказалась под разумным предлогом: «Своей поспешностью я могла бы обидеть Потемкина»5. Вернувшись в Россию, княгиня забыла о всякой осторожности. «Через два дня после моего приезда я узнала, что князь Потемкин бывает каждый день со мной по соседству у своей племянницы графини Скавронской, которая была больна после родов; я послала лакея сказать князю, что хочу дать ему маленькое поручение… На следующий день князь Потемкин сам приехал ко мне»6.

Происходит разительное изменение поведения Дашковой. Княгиня посылает лакея с письмом не в присутствие Военной коллегии, как это официально полагалось, а в дом к его племяннице и любовнице. Чуть позднее, когда императрица решила назначить Дашкову директором Академии наук, княгиня написала государыне письмо с отказом, но заметив, что уже 12 часов ночи – то есть беспокоить Екатерину поздно, отправилась к светлейшему. «Сгорая от нетерпения покончить с этим делом…я поехала к князю Потемкину, никогда прежде не переступая порога его дома. Я велела доложить о себе и просила меня принять, даже если он в постели»7.