355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ольга Елисеева » Потемкин » Текст книги (страница 23)
Потемкин
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 23:38

Текст книги "Потемкин"


Автор книги: Ольга Елисеева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 49 страниц)

В это время возникли первые признаки начала новой чумной эпидемии, занесенной в Крым с Тамани. Екатерина получила это письмо 9 июня 1783 года и в тот же день отвечала Потемкину: «Я надеюсь, что мои письма теперь, князюшка, до рук твоих дошли… Часто тужу, что ты там, а не здесь, ибо без тебя я как без рук… Верю, что тебе забот много, но знаю, что ты да я заботами не скучаем»48.

Следующее письмо 13 июня Григорий Александрович тоже писал из Херсона. «Богу одному известно, что я из сил выбился, – говорил он, – всякой день бегаю в адмиралтейство для понуждения, а при том множество других забот. Укрепление Кинбурна, доставление во все места провианта, понуждение войск и прекращение чумы, которая не оставила показаться на Казикермене, Елисавете и в самом Херсоне… Сею язвою я был наиболее встревожен по рапортам из Крыма, где она в розных уездах и госпиталях наших показалась. Я немедленно кинулся туда, сделал распоряжение отделением больных…и так, слава Богу, вновь по сие время нет… Ахтияр лучшая гавань в свете. Петербург, поставленной у Балтики, северная столица России, средняя Москва, а Херсон Ахтиарской да будет столица полуденная моей государыни… Не дивите, матушка, что я удержался обнародовать до сего времени манифесты. Истинно нельзя было без умножения [войск], ибо в противном случае нечем бы было принудить…. Обращаюсь на строительство кораблей. Вы увидите из ведомости, что представлю за силу… Я считаю, что собранием всех фрегатов, которые из Дону выдут, можно будет в случае разрыва, и когда турки флотом от своих берегов отделятся, произвесть поиск на Синоп или другие места. А что касается до императора, не препятствуйте ему, пусть берет у турков, что хочет. Нам много что пособит и диверсия одна с его стороны – великая помочь»49.

В этом письме Потемкин прямо не говорит о получении корреспонденции императрицы, но упоминание об изменившейся позиции Иосифа II является ответом на письмо Екатерины 30 мая. Следовательно, почта из Петербурга, наконец, дошла до рук светлейшего князя. По другим письмам корреспондентов видно, что обычно курьер покрывал расстояние от Северной столицы до Крыма за 10–14 дней, в зависимости от того, где именно находился Потемкин. Таким образом, майские письма императрицы пришли к Григорию Александровичу с опозданием на полмесяца. Это не могло не вызвать у него подозрений, о которых он, однако, ничего не сказал Екатерине в письме 13 июня.

Неизвестно, была ли выяснена причина такой задержки, но светлейший князь, считавший сохранение секретности информации о передвижении русских войск на Юге главным залогом успеха, заподозрил перехват. Находясь в Херсоне, он не мог быстро выяснить, на каком этапе пересылки происходит утечка. Вероятнее всего, она совершалась еще в Петербурге, где находились все иностранные министры. Между тем операция по присоединению Крыма вступила в решающую фазу. В создавшихся условиях Потемкин прибег к экстраординарной мере. Следующее письмо Екатерине, помеченное 10 июля, он отправил уже по завершении операции, после присяги татарской знати. Оно будет получено в Петербурге только 19 июля. Таким образом, императрица, а вместе с нею и тайный перехватчик более месяца не имели сведений о положении дел в Крыму. Именно тогда там разворачивались главные события.

Корреспонденцией светлейшего князя ведал с 1782 года его управляющий в Петербурге М. А. Гарновский. В годы Второй русско-турецкой войны он не раз жаловался, что важная информация из писем Потемкина императрице попадает через Безбородко и членов проавстрийской группировки к союзникам, а те, в свою очередь, делятся ею с французами. «Нет тайны в делах наших, которой бы не знали посол и вся канцелярия, – говорил управляющий о «цесарцах». – Мудрено ли после сего, что дела наши в отношении к прочим державам европейским пришли до такого замешательства?»50 В 1783 году связь венского кабинета с Версалем была еще более тесной. Сам Александр Андреевич считал нужным делиться с австрийской стороной сведениями ради сохранения союза. «Если бы я не крепко корячился, во многих случаях не уважая, что и сердятся, не огрызался и не слаживал дела, то система наша с Венским двором в ничто бы обратилась»51, – писал он в ноябре 1787 г. С. Р. Воронцову.

Действовал ли Безбородко подобным же образом и в 1783 году? Еще в письме 22 апреля Потемкин просил Екатерину сохранять «все движения наши» в тайне от Иосифа II, а также «облечься твердости» против «внутренних бурбон-цов», под которыми подразумевались члены проавстрий-ской партии. Итак, светлейший князь считал нужным оставить в неведении о событиях в Крыму именно союзника России. Это ему удалось.

Екатерина в продолжение июня не выражала никакого беспокойства относительно событий на Юге. Она полагала, что князь ускакал в Крым, и была уверена, что дело там уже завершено, поскольку так считали в Константинополе. «Сказывает Булгаков, что они (турки. – О. Е.) знают о занятии Крыма, только никто не пикнет, и сами ищут о том слухи утушать»52, – писала Екатерина 10 июля. Булгаков сообщал 15 (26) июня: «Министерство боится войны; разглашает под рукою, что татары сами поддались, стараясь тем уменьшить клеветы на наружное свое нерадение о защищении веры. Посему, кажется, настоит одна опасность, то есть ежели чернь взбунтуется и свергнет султана. В сем случае нет уже надежды при молодом султане сохранить Порту в миролюбии»53.

В середине июля терпение императрицы подошло к концу. Она испытывала смешанное чувство раздражения и страха из-за того, что ничего не знала о положении в Крыму. «Ты можешь себе представить, в каком я должна быть беспокойстве, не имея от тебя ни строки более пяти недель, – писала Екатерина 15 июля. – … Я ждала занятия Крыма по крайнем сроке в половине мая, а теперь и половина июля, а я о том не более знаю, как и папа римский»54.

Только через через дня она получила письмо Потемкина, отправленное еще 10 июля из лагеря при Карасубазаре о присяге татарской знати. «Все знатные уже присягнули, теперь за ними последуют и все… Со стороны турецкой по сие время ничего не видно. Мне кажется, они в страхе, чтоб мы к ним не пришли, и все их ополчение оборонительное»55. В конце письма князь кратко упоминает о своей недавней болезни. Григорий Александрович щадил императрицу и не сообщил ей, что перед отъездом из Херсона в Крым он находился при смерти из-за приступа болотной лихорадки, рецидивами которой страдал со времен Первой турецкой войны. Отправляясь в дорогу, светлейший князь соборовался. Однако Екатерине он писал лишь, что «занемог была жестоко… спазмами и, будучи еще слаб, поехал в Крым».

16 июля, находясь все еще в лагере у Карасубазара, Потемкин испрашивал милость офицерам, особенно много потрудившимся при занятии Крыма. «Суворову – Владимирской, и Павлу Сергеевичу [Потемкину], графу Бальмену – Александровской. Не оставьте и Лашкарева, он, ей богу, усердной человек, и очень много я его мучил»56. Награды не заставили себя долго ждать. Суворов с благодарностью писал Потемкину 18 августа: «Малые мои труды ожидали… одного только отдания справедливости. Но Вы, светлейший князь! Превзошли мое ожидание»57.

Однако Григория Александровича беспокоила необходимость расположить к России население ханства. В том же письме Потемкин сообщает о работах, уже начатых на полуострове. «Упражняюсь теперь в описании топографическом Крыма… Татар тревожит посеянной от турков очаковских слух, что браны будут с них рекруты. Я ныне дал им уверение, что таковой слух пущен от их злодеев и что он пустой. Ежели, матушка, пожалуете указ, освобождающий их от сего, то они совсем спокойны будут… Ассигновать нужно, дабы угодить магометанам, на содержание нескольких мечетей, школ и фонтанов публичных… Турки по сие время везде смирны… Ежели быть войне, то не нынешний год. Теперь настает Рамазан; и кончится двадцатого августа, то много ли уже останется до осени?» Потемкин знал, что в Рамазан мусульмане не станут воевать, а осенью кампания начаться не может, так как обычно к концу октября – началу ноября военные действия завершались и армии вставали на зимние квартиры.

После приведения жителей к присяге в Крыму было открыто земское правительство, состоящее из татарских мурз под общим руководством начальника войск, расположенных в Крыму, барона О. А. Игельстрома. Оно составило для Потемкина Камеральное (общее) описание Крыма. Было сохранено территориальное деление полуострова на шесть каймаканств, привычное для местных жителей. Татары оставались при новом правлении собственниками своих земель, сельские общины – джиматы, – как и прежде, выполняли функции мирского самоуправления. По просьбе мусульманского духовенства часть доходов была выделена Потемкиным на содержание духовных и светских школ медресе и мектебе58. Эти меры позволяли светлейшему князю расположить к себе измученное неурядицами население полуострова.

29 июля светлейший князь, наконец, получил сердитое письмо императрицы от 15 июля. «Вы ожидали покорения Крыма в половине мая, – отвечает на упрек Потемкин, – но в предписаниях, данных, сказано сие учинить по моему точно рассмотрению, когда я найду удобным… Полки в Крым вступить не могли прежде половины июля, а которые дальние, из тех последний сегодня только пришел. Большей части полков марш был по семьсот верст, притом две, иным три переправы через Днепр и Ингулец… Невольным образом виноват, не уведомляя Вас, матушка, долго. Но что касается до занятия Крыма, то сие, чем ближе к осени, тем лучше, потому что поздней турки решатся на войну и не так скоро изготовятся»59. К концу июля стало ясно, что если война не начнется в 1783 году, то для укрепления позиций в Крыму Потемкин получит осень и зиму.

В этом же письме Григорий Александрович сообщил о присяге мусульманского духовенства и простого народа. «Говорено было мне всегда, что духовенство противится будет, а за ними и чернь, но вышло, что духовные приступили из первых, а за ними и все. Мусульманское духовенство Крыма было настолько раздражено пренебрежением бывшего хана к религиозным традициям, что, получив от Потемкина заверение «соблюдать неприкосновенную целость природной веры татар», не только само согласилось присягнуть, но и склонило к этому остальные слои населения. Потемкин сумел достигнуть понимания с духовенством, выделив, часть доходов на содержание наиболее почитаемых мечетей. Кроме того, он направил в Петербург заказ на печатание Коранов для крымских мулл60.

Путешествовавший вместе с Потемкиным по Крыму в 1787 году Франсиско де Миранда рассказывал о взаимоотношениях князя с татарским духовенством. «Утром я свел знакомство… с муфтием, который, когда князь Потемкин в 1783 году овладел Крымом, сделал ему комплимент, сказав, что "будет вспоминать этот день, как женщина помнит того, кто лишил ее невинности". С муллами общались, стоя у окна, а те находились снаружи. Каждому из них подарили какой-нибудь предмет одежды… Затем отправились в ближайшую мечеть, где обнаружили сборище дервишей, долго забавлявших нас своими завываниями. Князь подарил им 300 рублей».

По словам венесуэльца, Григорий Александрович был щедр с духовенством, дарил муфтию и окружавшим его муллам часы, перстни, деньги. В то же время он считал, что чрезмерное число мулл в Крыму вредно для спокойствия населения и может явиться рассадником религиозного фанатизма. «Проехали через горные татарские селения Эль-бузли и Суюксу, где минареты являются признаком господствующей религии. Здесь очень много мулл или духовных лиц, и князь намерен безотлагательно сократить их число».

Миранда отмечал, что Потемкин постоянно контактировал с местным татарским населением, проявляя при этом терпение, а если надо, и жесткость. «Затем обедали, и на князя излился поток прошений. Не знаю, как у него хватает терпения отвечать стольким нахалам, которые набрасываются на него со всех сторон, а он почти каждому дает ответ, делая пометки на полях; даже тем, кто требует погасить долги хана, его светлость предлагает заплатить палочными ударами, отделываясь, таким образом, от наглецов»61.

Опасность открытия военных действий со стороны Турции продолжала сохраняться. «Положение соседей здешних по сие время смирно, – сообщал Потемкин. – Сбирают они главные силы у Измаила… Нам нужно выиграть время, чтоб флот усилить, тогда будем господа»62.

Еще находясь в лагере у Карасубазара, Потемкин получил письмо Екатерины от 26 июля, которым она сообщает князю, как воспринято в России известие о присоединении Крыма. «Публика здешняя сим происшествием вообще обрадована, цапано – нам никогда не противно, потерять же мы не любим»63.

Получив известие о подписании П. С. Потемкиным и представителями царя Ираклия II в Георгиевской крепости договора о принятии Грузии под протекторат России, светлейший князь отвечал на это письмо Екатерины так: «Вот, мая кормилица, и грузинские дела приведены к концу. Какой государь составил толь блестящую эпоху, как Вы? Не один тут блеск. Польза еще большая. Земли, которые Александр и Помпеи, так сказать, лишь поглядели, те вы привязали к скипетру Российскому, а Таврический Херсон – источник нашего христианства, а потому и лепное – ти, уже в объятиях своей дщери. Тут есть что-то мистическое. Род татарской – тиран России некогда, а в недавних временах стократны разоритель, коего силу подсек царь Иван Василич, Вы же истребили корень. Граница теперешняя обещает покой России, зависть Европе и страх Порте Отоманской. Взойди на трофеи, не обагренные кровью, и прикажи историкам заготовить больше чернил и бумаги»64.

Если Екатерина смотрела на приобретение Крыма с трезвым цинизмом – для нее включить бывшие ханские земли в состав империи значило «сцапать чужое», – то Потемкин видел в этом шаге завершение долгой борьбы с «тираном России» и ее «стократным разорителем». Он не скрывал воодушевления, которое охватывало его при мысли, что истреблен корень последнего осколка Золотой Орды. Им владело не только национальное, но и православное чувство: вместе с Крымом в состав России вошел Херсонес – «источник нашего христианства, а потому и лепности», то есть красоты.

Продолжала сохраняться опасность столкновения с Пор-той. 13 августа Екатерина писала: «Я чаю, после Курбан Байрама откроется, на что турки решаться, а дабы не ошибиться, кладу за верное, что объявят войну»65. Сама Турция враждебности в этот момент не проявляла, однако из донесений Булгакова явствовало, что прусский министр в Стамбуле начал подстрекать Порту к открытию военных действий. «Гафрон подал Порте мемориал, – писал Булгаков 1 (12) августа 1783 года, – что оба императорские двора (русский и австрийский. – О. Е.) имеют неприятельские виды против Порты и совершенно намерены разорвать мир с нею… почему бесполезно ей соглашаться на их притязания; ибо, получая одно, станут они требовать от часу больше, и, наконец, Порта принуждена будет прибегнуть к отпору оружием; следовательно, лучше теперь за оное приняться, нежели, оказав соглашением на все свою слабость, решиться на войну, когда уже способное к тому время потеряно будет. Визирь, рассуждая о новом сем подвиге прусского короля, турецкой присловицею отозвался так: человек сей желает произвести пожар только для того, чтобы погреться»66.

В следующем донесении 15 (26) августа Булгаков сообщал, что ему, возможно, удастся склонить Турцию к признанию включения ханства в состав России. «О Крыме по-прежнему не говорят. Я готов ежеминутно на все противоборства, но осмеливаюсь всеподданнейше представить, не соблаговолено ли будет удостоить меня уже теперь наставлением, каким угодно образом привести к концу сие дело? На случай ежели здесь на то поддадутся»67. Появилась надежда избежать войны.

Подобное развитие событий утешало императрицу. «Много дел совершенных в короткое время, – писала она 18 августа. – На зависть Европы я весьма спокойно смотрю. Пусть балагурят, а мы дело делаем»68.

Итак, к августу 1783 года операция по присоединению Крыма была завершена. Расчет светлейшего князя оказался верен: затянув введение войск на полуостров до середины июля, он сумел избежать начала войны с Турцией летом 1783 года. Осенью константинопольский диван колебался и принимал вялые оборонительные меры; наконец, в начале зимы турецкая сторона склонилась к отказу от военного конфликта. 8 января 1784 года султан Абдул-Гамид дал Булгакову письменное согласие признать власть России над Крымом.


НА ГРАНИ ВОЙНЫ

В январе 1784 года Потемкин вернулся в Петербург. Он был еще слаб после перенесенной болезни. «Браниться с тобой за то хочу, для чего в лихорадке и в горячке скачешь повсюду»69, – упрекала его Екатерина осенью 1783 года. «Я ведаю, как ты не умеешь быть больным… Поберегись ради самого Бога, важнейшее предприятие в свете без тебя оборотится в ничто»70. Щадя корреспондентку, князь не сообщал ей о своем тяжелом состоянии. «От посторонних людей слышу, что маленько будто легче тебе»71. «Дай Боже, чтоб ты скорее выздоровел и сюда возвратился; ей, ей, я без тебя как без рук»72, – писала императрица в октябре.

Срочный приезд Потемкина был необходим Екатерине не только из-за сложной обстановки в Европе, грозившей в любой момент разразиться новым конфликтом. «Теперь ожидаю с часу на час объявления войны по интригам французов и прусаков»73, – сообщала она 26 сентября. Положение при дворе тоже нельзя было назвать благополучным.

Казалось, после присоединения Крыма в столице Григория Александровича должен был ждать триумф. Однако весна 1784 года стала одним из самых опасных моментов в его карьере. Узнав о серьезной болезни светлейшего, активизировали деятельность враждебные Потемкину группировки. Великий князь Павел обронил в беседе с матерью, что европейские державы, особенно Франция, Пруссия и Швеция, не станут спокойно смотреть на завоевание полуострова и усиление России на Черном море74. Конечно, он говорил не только от себя лично. За его спиной стояла прусская партия.

В это же время фельдмаршал Румянцев, поддержанный Воронцовым и Завадовским, потребовал для себя инструкций на случай разрыва с Турцией. «Пишет ко мне, что по причине настоящего кризиса о мире или войне, надлежит… все иметь в готовности для снабжения войск…и просит меня, чтоб я ему наставление давала и сообщить приказала известие и о корпусах Кубанских, кои выступить могут или будут в его команде по объявлении войны»75, – жаловалась Екатерина 19 октября. Румянцеву подчинялись только корпуса, расположенные на Украине. Крымским же, Кубанским и Кавказским корпусами, прилегавшими к предполагаемому театру военных действий, командовал Потемкин76.

Таким образом, старый фельдмаршал считал возможным распространить свое руководство на все войска, сосредоточенные по южной и юго-западной границе. В этом случае светлейший князь оказался бы подчинен Румянцеву. Екатерине не понравился подобный план. «Касательно снабжения войск…я надеюсь, что ты, мой друг, понудишь, кого надлежит, – писала она Григорию Александровичу, – а касательно расположения корпусов, кажется, его сиятельству заботиться так же излишне, ибо слышу, что нужное ему от тебя сообщается». Еще в августе Екатерина обещала Потемкину: «Будь уверен, что не подчиню тебя никому, кроме себя»77. Теперь, в начале 1784 года, она собиралась изменить положение Потемкина в системе официальных чинов Российской империи таким образом, дабы невозможна была даже сама мысль о подчинении Григория Александровича кому бы то ни было, кроме императрицы.

Удобный момент для такого шага наступил после приезда Потемкина в Петербург. К первым числам февраля 1784 года двор уже был осведомлен о письменном согласии султана Абдул-Гамида I признать власть России над Крымом и о ратификации царем Ираклием Георгиевского трактата. Это была большая победа, требовавшая щедрого «воздаяния». Момент для продвижения империи к Черному морю и на Кавказ оказался выбран светлейшим князем чрезвычайно удачно. Европейские державы, втянутые в войну американских колоний, сначала не смогли активно вмешаться в назревавший конфликт, а после заключения Версальского мира 3 сентября 1783 года были настолько истощены в финансовом отношении, что ограничились дипломатическими демаршами78. Стало очевидным, что мрачные пророчества противников Потемкина не сбылись, России удалось и на этот раз избежать войны.

Чувствуя, что после столь славного деяния власть светлейшего может еще усилиться, враги в очередной раз объединились против него. Адъютант Григория Александровича Л. Н. Энгельгардт, в 1784 году только начавший служить при Потемкине, описывает события, которым стал свидетелем:

«Князь жил во дворце; хотя особливый был корпус, но на арках была сделана галерея для прохода во дворец через церковь, мимо самых покоев императрицы.

Лишь только я вступил в свое лестное, по тогдашнему времени, звание, как по разным причинам государыня оказала к князю немилость, и уже он собирался путешествовать в чужие края, и экипажи уже приготовлялись. Князь перестал ходить к императрице и не показывался во дворце; почему как из придворных, так и из других знатных людей никто у него не бывал; а сему следуя, и другие всякого звания люди его оставили: близ его дома ни одной кареты не бывало; а до того вся Миллионная была заперта экипажами, так что трудно было и проезжать. Княгиня Дашкова, бывшая в милости и доверенности у императрицы, довела до сведения ее, через сына своего, бывшего при князе дежурным полковником, о разных неустройствах в войске: что слабым его управлением вкралась чума в Херсонскую губернию, что выписанные им итальянцы и другие иностранцы, для населения там пустопорожних земель, за неприуготовлением им жилищ и всего нужного, почти все померли, что раздача земель была без всякого порядка, и окружающие его много злоупотреблений делали и тому подобное; к княгине Дашковой присоединился фаворит А. Д. Ланской.

Императрица не совсем поверила доносу на светлейшего князя и через особых верных ей людей тайно узнала, что неприятели ложно обнесли уважаемого ею светлейшего князя, как человека, способствовавшего к управлению государством; лишила милости княгиню Дашкову;…князю возвратила доверенность.

Светлейший князь, в один день, проснувшись, на столе близ кровати видит пакет, положенный его камердинером из греков, Захаром Константиновым, и который прислан был от императрицы с тем, чтобы для сего князя не будить. Он, проснувшись и прочитав оный, закричал: "Попова!" (так звали правителя его канцелярии). Я, бывши тогда дежурным, позвал его; князь подал ему бумагу и сказал: "Читай". То был указ о пожаловании князя президентом Военной коллегии, то есть фельдмаршалом. Василий Степанович Попов, тогда бывший подполковником, выбежал в комнату перед спальнею и с восторгом сказал: "Идите, поздравьте князя фельдмаршалом". Я на тот раз один только и был. Вошел в спальню, поздравил его светлость. Он встал с постели, надел мундирную шинель, повязал на шею шелковый розовый платок и пошел к императрице (так он хаживал к ней по утрам). Не прошло еще и двух часов, как уже все комнаты его были наполнены, и Миллионная снова заперлась экипажами; те самые, которые более ему оказывали холодность, те самые более перед ним пресмыкались; двое, однако, во время его невзгодья показывали к нему приверженность, а именно камергеры: Евграф Александрович Чертков и Александр Федорович Талызин»79.

Добавим, что оба – старинные приятели Потемкина еще с гвардейских времен, а Чертков еще и свидетель на тайном венчании с императрицей. Что заставило Дашкову действовать против светлейшего князя? Возможно, это была «маленькая месть» Екатерины Романовны за полутораго-довую интригу, в которую ее вовлек князь и которая окончилась для семьи Дашковой, впрочем, как и для Англии, ничем. Но еще вероятнее, что княгиня озвучила здесь позицию своего брата Александра Воронцова, с партией которого оказалась связана по возвращении в Россию. Именно эта группировка неустанно распространяла слухи о «неустройствах в войске» и «слабом управлении», которые якобы допускал Потемкин. Правда, зная взаимную неприязнь княгини и Ланского, трудно поверить, что фаворит «присоединился» к обвинениям.

Так 2 февраля Григорий Александрович получил чин фельдмаршала, стал президентом Военной коллегии и генерал-губернатором вновь присоединенных земель. В тот же день Екатерина подписала указ об образовании Таврической губернии, вошедшей в обширное наместничество Потемкина80. Ко 2 февраля относится короткая записка императрицы своему корреспонденту: «Я сейчас подписала все касательно Тавриды, только прошу тебя не терять из вида умножение доходов той области и губернии Екатерино-славской, дабы оплачивали издержки, на них употребленные»81.

Потемкин предлагал широкую программу развития новых территорий, включавшую строительство городов, портов и верфей, заведения в Крыму пашенного земледелия, виноградарства, шелководства, элитного овцеводства, а также заселение пустынных территорий многочисленными колонистами82. Осуществление этих замыслов требовало серьезных финансовых вложений. Даже среди сторонников продвижения России к Черному морю мало кто верил, что «бесплодные» крымские земли способны приносить казне доход. Противники же Потемкина называли деньги, потраченные светлейшим князем на освоение Северного Причерноморья, пущенными на ветер83. Эту мысль проводила группировка Воронцова – Завадовского, повторявшая скептические отзывы Иосифа II о нецелесообразности хозяйственного развития Крыма84.

Хотя императрица и согласилась с планами Потемкина «касательно Тавриды», у нее все же оставались сомнения на счет возможности умножить доходы «той области» и окупить издержки. Лишь после посещения Крыма в 1787 году Екатерина сама убедилась в правоте Григория Александровича, до этого она скорее доверяла его интуиции. «Гово-рено с жаром о Тавриде, – записал 21 мая 1787 года в дневнике статс-секретарь А. В. Храповицкий. – "Приобретение сие важно; предки дорого заплатили за то; но есть люди мнения противного… А. М. Дмитриев-Мамонов молод и не знает тех выгод, кои через несколько лет явны будут"»85. 20 мая 1787 года императрица писала из Бахчисарая московскому генерал-губернатору П. Д. Еропкину: «Весьма мало знают цену вещам те, кои с уничижением бесславили приобретение сего края: и Херсон, и Таврида со временем не только окупятся, но надеяться можно, что если Петербург приносит осьмую часть дохода империи, то вышеупомянутые места превзойдут плодами бесплодные места»86, то есть балтийское побережье.

Сама Екатерина, в отличие от скептиков, оказалась способна оценить выгоды «приобретения», но для этого ей необходимо было увидеть земли Новороссии и Тавриды собственными глазами. Перспективы развития края, ясные для Потемкина, много времени проводившего на юге, были для императрицы в начале 1784 года еще не столь очевидны. Именно поэтому она сразу после присоединения Крыма захотела посетить новые губернии. 17 сентября 1783 года она писала Потемкину: «Вести о продолжении прилипчивых болезней Херсонских не радостные. Много ли там умерло ими? Отпиши, пожалуй, и нет ли ее между посланными матросами и работниками; по причине продолжения оной, едва ли поход мой весною сбыться может»87.

В начале апреля 1784 года Потемкин вновь возвратился на юг, чтоб лично руководить обустройством вверенных ему губерний и установить карантины88. Перед отъездом он составил для Екатерины записку о греческом языке. Весной 1784 года императрица трудилась над особым наставлением «О учении» великих князей Александра и Константина, которое было подписано 13 марта89. Любопытно, что этот пространный документ готовился, подобно важнейшим государственным бумагам, с привлечением к его разработке Потемкина и Безбородко. Александр Андреевич скрепил наставление своей подписью «по листам», а светлейший князь провел общую правку текста и фактически заново составил раздел о языках. «Весьма, матушка, хороши и достаточны предписания. Я одно только желал бы напомнить, – говорил Потемкин, ознакомившись с первоначальным содержанием наставлений, – чтоб в учении языков греческий поставлен был главнейшим, ибо он основанием других. Невероятно, сколь много с оным приобретут знаний и нежного вкуса. Сверх множества писателей, которые в переводах искажены не столько переводчиками, как слабостью других языков, язык сей имеет гармонию приятнейшую и в составлении слов множество игры мыслей; слова технических наук и художеств означают существо самой вещи, которые приняты во все языки. Где Вы поставили чтение Евангелия сообразно с латинским языком, тут греческий пристойнее, ибо на нем оригинально сие писано»90. Прочитав эту записку, Екатерина пометила: «Переправь по сему». Нужные изменения были внесены, а само послание Потемкина почти целиком вошло в документ. «Греческий… должен почитаться главнейшим из тех языков, кои их высочествам полезны быть могут»91, – сказано в окончательном тексте.

Великий князь Константин Павлович, к которому раздел о греческом языке был обращен в первую очередь, оказался весьма способным учеником. «Он… владеет четырьмя языками, – писала о нем Екатерина в сентябре 1790 года барону Гримму, – но вместо английского, на котором говорит старший, он изучал все диалекты греческого. Раз он говорит брату: "Что это за дрянные французские переводы вы читаете, братец? Я так читаю все в подлинниках". И, увидя у меня в комнате Плутарха, он сделал замечание: "Вот такое-то и такое-то место очень дурно переведено; я переведу его лучше и принесу вам". И в самом деле, он принес мне несколько отрывков, которые перевел по-своему и подписал внизу: переведено Константином»92.

Пока императрица была занята семейными делами, подбирая воспитателей и наставников для двух своих старших внуков, Потемкин торопился на Юг. В Крыму и Новорос-сии не стихала эпидемия чумы. Обстановка усугублялась еще и тем, что на приобретенные Россией земли начался стихийный приток населения из-за границы с Турцией. «Известия из Молдавии гласят, что молдаване завидуют состоянию Тавриды и что запорожцы беглые просятся паки к нам, также и вышедшие из Крыма татары назад идут»93, – предупреждала князя Екатерина 14 марта. Необходимо было принимать срочные меры по борьбе с распространением «язвы». В несохранившемся письме 5 апреля из Дубровки Григорий Александрович намекал корреспондентке, что столь желанное для нее путешествие должно быть отложено. «Скажи ты мне, друг мой, начисто, – просила Екатерина 15 апреля, – буде думаешь, что за язвою или другими препятствиями в будущем году в Херсоне побывать мне не удастся, могу тогда ехать до Киева». Какие же «другие препятствия», помимо «язвы», заставляли Григория Александровича вновь просить о передвижении сроков поездки?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю