Текст книги "Я решил стать женщиной"

Автор книги: Ольга Фомина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Я смотрела в окно и думала, что мне делать дальше. Я не была озабочена одной проблемой, все сразу они жидкой кашей варились у меня в голове… Менять мне пол? Или не менять. Как это происходит? А что будет с моей маленькой дочкой? Что будет с работой? Как будут складываться отношения с клиентами? А с женщинами? Сохранятся ли оргазмы? Где-то пишут оргазмы остаются после SRS, где-то пишут – нет. Хватит ли у меня здоровья для таких серьезных вмешательств в мой организм? И останется ли оно для полноценной последующей жизни? Я ничего об этом не знала: Отношения с Машей стали определенными, мы жили вместе, но я уже знала, наши пути разойдутся. Катя? Она была самой желанной для меня сейчас женщиной:, но даже когда она была, по ее словам, влюблена в меня, она не была моей: Она принадлежала бабушке, папе, сестрам, сырникам на ужин, она принадлежала сегодняшнему дню и удовольствию данного момента, но никогда не была моей. Несколько лет она поощряла меня – «купи себе эти женские брючки», «померяй эту юбочку», «почему ты не накрасилась?». А потом заявила мне: «Ты совсем стала женщиной, ты не сможешь быть моим мужем». И она, конечно, права, она, конечно, заслуживает нормального мужчину. Работа: дурацкая – ее становилось меньше. При переезде в Катину студию деньги мы стали делить пополам, и получать по правилам арифметики я стала в два раза меньше. Я рассчитывала, что в лучшей студии работы будет больше, а больше ее не становилось. Раньше мы снимали всё, теперь к нам обращались только «большие» и известные клиенты, но они никак не хотели равномерно распределиться на протяжении года. Они то шли плотной чередой, занимая даже наши выходные, и мы снимали тогда с утра до вечера, то очередь их обрывалась, и мы могли две-три недели сидеть без работы. И общая динамика этого процесса была в данный момент не радующей.

Конечно, во многом подпортил нашу жизнь кризис неожиданно грянувший, как стихийное бедствие: лучше после него не стало:.

Вначале меня веселило, как все обезумели от подпрыгнувшего доллара, как все кинулись в магазины скупать товары по старым ещё ценам. Посмеялась: посмеялась: и, повинуясь заложенным в меня уже генетически нашей советской системой стадным инстинктам, я также как и все, сдурев от счастья от последней возможности купить товар подешевле, кинулась за истеричной толпой в безумный водоворот магазинной толчеи, и сама накупила непонятно зачем в хозяйственном магазине на улице Живописной три совершенно одинаковые стремянки, три смесителя и ещё один смеситель для биде, которого у меня всё равно нет. Купила я и многое другое в других магазинах. Катя не будь дурой, не отставая от меня, накупила ещё больше: и всё это до сих пор бестолку валяется неиспользованное.

Как и любое стихийное бедствие, кризис приносил с собой кроме сильно скудеющей пайки у беззащитных к таким коллизиям простых людей, и настоящее горе: – люди теряли работу, свой бизнес, надежду, иногда последнюю…

Одна знакомая женщина после кризиса лишилась своей парикмахерской, о которой мечтала всю жизнь и которую купила на деньги от проданной своей квартиры: Не сбылась когда-то мечта молодой девчонки, иметь любимого мужа, – он сбежал, когда она была ещё беременна; не сбылась мечта иметь любимого сына, – он стал наркоманом и вот уже два года, как он куда-то пропал. И вот она ещё одна мечта в виде нарядной собственной парикмахерской и лучшей независимой ни от кого жизни сверкнула надеждой в сердце гнедой русской женщины, которая, как лошадь, тянула свою лямку по всей своей разухабистой жизни, а к ней в повозку тем временем бессовестно набивалось слишком много бед, слишком много: Увидела она эту мечту, напряглась, но не хватило сил. Разорился её арендодатель, пришел другой дядя и выгнал её из только что отремонтированного небольшого помещения её мечты-парикмахерской. Посидела она молча у окошка три дня, вставая только в туалет, посидела: да и повесилась.

Повесился и знакомый арт-директор одного крупного издательства, сокращенный через месяц после кризиса. Думал доработать он спокойно на своем месте уже до пенсии: вот она уже недалеко, совсем чуть-чуть осталось: и директор издательства почти лучший друг. «Уж кого-кого, а меня не уволят», – об этом даже и не задумывался этот мой приятель, настолько был уверен, что всё у него будет хорошо, всё надежно и всё схвачено… Вот большой каталог надо закончить для «хорошего» клиента и сдать его через две недели, и два календаря: завершить работу с ними, доделать макеты. И вдруг: «Извини, дорогой! Кризис: сам понимаешь:» «Как же так!? А как же каталог, а как же календари, кто их без меня сделает?» – это первые мысли увольняемого арт-директора этого крупного издательства. А дома: колом, вбитым в грудь, другой вопрос: «Что делать теперь?» Три дня звонков – «в этом бизнесе я долго, тридцать лет уже, найду себе работу, не пропаду:» Не нашёл: и тоже в петлю.

А сколько таких сгинуло, уставших бороться: нет, не за жизнь:, за выживание.

Мне надоели грустные мысли, и я подошла к зеркалу – ой-ой-ой! Может быть, я, конечно, не мужественная, но точно еще не женщина. Я лет десять уже пила гормоны, что-то, может быть, изменилось, но: какая я женщина, всё то же лицо с моей армейской фотографии смотрело на меня тяжелым взглядом. Это же сержант Фомин! Я еще повертелась перед зеркалом, взяла маленькое второе и посмотрела на свое отражение через него, как будто смотришь на себя со стороны. Тьфу ты, лучше бы не смотрела – огромная голова, как тыква, крупное лицо, длинный нос, свесившийся вниз: Я скорчила рожу – что так урод, что так. Я взяла трубку и набрала телефон Лены Ван.

– Здравствуйте, будьте любезны Лену Ван.

– Да, сейчас, как раз операция закончилась, сейчас позову, – «Елена Юрьевна, Елена Юрьевна:».

– Алло! – я услышала тоненький Ленин голосок.

– Привет, Лен!

– Борь, привет! Ты чего меня не по имени отчеству зовешь, я же тебе говорила, – начала, как обычно, возмущаться Лена.

– Ой, Лена, извини, я забываю. Как дела?

– Нормально. Как там у вас? Как Лиза?

– Нормально всё, – обобщила для краткости я и перешла к делу. – А я звоню узнать: ты говорила, что у вас делают пластические операции?

– Да, в отделении микрохирургии. Там и по смене пола операции делают. Что решился? – и Лена засмеялась своим особенным заразительным смехом.

– Не-е, я хочу пластику носа сделать.

– О, господи, зачем? У тебя абсолютно нормальный нос. Не надо тебе делать.

– Ну, Лена! Мне нос мой не нравится. И я пока ничего не собираюсь делать, я только хочу сходить на консультацию.

– Господи!: А я как раз только что в коридоре встретила Адамяна, легок на помине, мы с ним поздоровались. Он заведующий отделением микрохирургии, и это он, кстати, делает операции по смене пола. Только зачем тебе отрезать пиписку, не пойму? – неожиданно перевела тему или точнее цель моего посещения врача Лена.

– Лена, я же тебе сказал, я собираюсь делать пластику носа, причем тут пиписка? – справедливо возмутилась я.

– Да я так, шучу. Ну, приезжай когда хочешь, позвони только заранее. А хочешь, сейчас приезжай, я забегу к нему, договорюсь пока он на месте, чтобы принял тебя.

– А сколько стоит у него консультация?

– Не знаю, я спрошу. Выезжай, а я позвоню тебе на мобильный и встречу на главном входе.

– А как ваша клиника называется?

– НЦХ – Научный центр хирургии, Абрикосовский переулок: – она назвала точный адрес.

– А, помню. Пока. Позвони, как договоришься, – и «повесила» трубку.

* * *

– Здравствуйте, проходите.

– Здравствуйте, Рубен Татевосович! – я вошла в указанный Леной кабинет, поздоровалась с доктором, села у его стола и рассмотрела человека, меняющего людям их половую принадлежность. Типичный армянин, это и по фамилии было понятно, немножко раскормленный, но всё же уместившийся в не по его размеру маленький белый халатик, но внешне, в общем-то, приятный. Уверенный, как и все врачи со своими клиентами. И, конечно, увидев перед собой трансика, на армянском лице: ну, может быть, не брезгливое выражение, но тоже меня поизучав, доктор выбрал гримасу, близкую именно к этой. Такие гримасы я буду видеть еще не раз, и все они будут не на лицах обыкновенных, окружающих меня людей, они все разместятся на лицах врачей…, врачей, занимающихся именно этой проблемой, транссексуализмом. Ни участия, ни сопереживания, ни просто обыкновенной деликатности не приходилось от них ожидать. Хуй с ними! Рубен Татевосович был еще образцом приличного поведения. – Здравствуйте! Я хочу у Вас проконсультироваться. У меня транссексуальные наклонности:

– Вижу, – небрежно вставил он.

–:у меня транссексуальные наклонности, я хочу узнать, что можно сделать с моей внешностью. В данный момент я хочу сделать пластику носа, за этим я и пришёл к Вам, – объяснила я причину своего посещения.

– Хорошо, по адресу обратились. А мы, кстати, делаем вагинопластику, – неожиданно разговор начался не с носа. – Вы знаете, что у нас самая передовая технология вагинопластики в России? Мы получили патент на нашу методику. Делаем ее мы по методу пенальной инверсии: – начал он рекламную компанию своего производства пёзд.

– Рубен Татевосович, вагинопластику я в данный момент не собираюсь еще делать: – прервала я его и честно призналась в своей неготовности к этому серьёзному шагу.

– Хорошо, весна пройдет, на лето мы закроемся, мы каждый год закрываемся летом на два месяца: осенью можете сделать.

– Не знаю: Я об этом, конечно, думаю, но пока не знаю, решусь я на это или нет. А после такой операции сохраняется возможность иметь оргазмы? – спросила я, этот вопрос меня очень интересовал.

– Да, конечно, мы сохраняем все нервные окончания, даже смазка естественная сохраняется, если операция проходит успешно:

– А если неуспешно?

– Ну, никто не от чего не застрахован, во время простой операции можно умереть, а это операция непростая, внутриполостная, конечно, возможны осложнения. А то, что касается возможности иметь оргазмы после операции – мы сосудисто-нервный пучок:

– Нервы что ли?

– Да, нервы. Отделяем их с применением микрохирургической техники, это резко снижает риск его повреждения:, – Рубен Татевосович еще долго мне описывал достоинства своей методики отрезания члена и создания неовлагалища, я слушала его и начинала понимать, что нормальная полноценная пизда вряд ли появится на моем теле в этой жизни. Неовлагалище – пожалуйста! За восемьсот долларов мне ее предлагал по новой методе добрый доктор-рационализатор. Совсем недорого – копейки за такую сложную операцию. К примеру, липосакция* одного места в тот момент стоила в этом же отделении четыреста семьдесят долларов, а подтяжка лица, – по-моему, две тысячи долларов. Наверное: даже потом я узнаю об этом наверняка, его неовлагалища были, действительно, лучше и функциональней выкроенных в других местах неопёзд. Но предлагаемое недорогое «неовлагалище» уже вызвало у меня боль в низу живота и слабость в коленках, а дарить оно должно совсем другие ощущения.

– Вы где проходили комиссию и получали разрешение на смену пола? – неожиданно спросил Рубен Татевосович, и от этого вопроса я почувствовала себя настоящей самозванкой. Как же я так без «бумажки»!? «Без бумажки – я какашка!» – вспомнила я из детства.

– Я еще ничего не проходила, и разрешения у меня нет, – призналась я. – Я хочу вначале заняться внешностью. Зачем менять пол и выглядеть при этом по-прежнему?

– Ну, если нет разрешения, сначала его получите, а потом приходите, – Адамян сразу потерял ко мне интерес, даже, возможно, возмутился внутри, как это я пришла к нему без документа и без желания расстаться с членом. Желание такое у меня было, но все описания моей шикарной будущей пизды, точнее неовлагалища, не внушили мне большого оптимизма.

– Рубен Татевосович, я пришла проконсультироваться по поводу пластики носа, сколько она стоит и так далее. Возможно, когда-нибудь необходимость меня приведет к Вам и за вагинопластикой. Тогда об этом и поговорим. Сейчас меня интересует пластика носа.

– Ну, мы делаем различные пластики лица, подтяжку по французской методики я делаю: с клеем:

– Как с клеем? – удивилась я.

– Клей такой специальный французский используется во время операции: методика такая: Но вот ринопластику в нашем центре мы не делаем. Но я Вам дам телефон одного хирурга, Вы позвоните и скажите, что от меня, очень хороший специалист, профессор: Короче, сами с ним договоритесь. А по поводу вагинопластики: Можете у меня, если хотите, приобрести мою книгу за 70 рублей:

– О-о-о! Спасибо! Надо же! – раскудахталась я. – Вы автор?

– Я один из авторов, называется она «Коррекция пола при транссексуализме». Там все написано и о моей методике, и фотографии есть наших результатов, – он протянул мне синюю книжку, я ему деньги. Деньги за консультацию он не взял.

– Ну, чего? Выдадут тебе новую пиписку? – Лена провожала меня обратно по запутанным коридорам медицинского центра, в одном из коридоров мы купили вкусные горячие пирожки и ели их по пути к выходу. Пирожки, купленные в невзрачном коридоре с обычного уличного лотка неожиданно оказались очень вкусными.

– Лена, ну, что ты пристала, – отвечала я с набитым ртом. – Ты ему что, сказала, что я хочу делать вагинопластику?

– Нет, я ничего не говорила, я сказала только, что с ним хотят проконсультироваться по поводу пластической операции на лице.

– Тьфу ты, а он привязался ко мне с SRS. Неовлагалище: нервно-сосудистый пучок: Тьфу, зараза, – мы уже подходили к выходу. – Лена, у тебя то – неовлагалище или пизда?

– У меня всё как надо, – Лена опять весело рассмеялась.

– Значит, пизда, – сделала я правильный вывод. Я последний раз взглянула на разжёванный пирожок в её смеющемся рту и попрощалась с ней у выхода из медцентра.

Я села в машину и раскрыла, купленную у Адамяна синюю книжку. Она, махнув на меня страницами, удачно раскрылась на картинках с «неовлагалищами». На нескольких цветных фото – волосатые раздвинутые ляжки, и рекламируемые книгой «неопёзды»: Они бесстыдно смотрели на меня и свою новую жизнь впереди. Выглядели они неплохо – пёзды и пёзды, на фотках они ничем не отличались от обычных своих сестричек, портили их только волосатые мужские ляжки. На моих бедрах и вообще на ногах волос, слава Богу, не было, если такую разместить между ними, выглядело бы, может быть, и очень даже правдоподобно.

Я перевернула страницу: Твою мать! Лучше бы не смотрела, на этих фотках были изображены этапы операции. Путь от члена к пизде был невнятен и страшен – разрезы, разрезы, вытягиваемые из них ткани: Крови мало, как будто пол меняли уже пролежавшим неделю трупам. Последняя картинка – из разреза торчит кончик завязанного презерватива. Чтобы вновь созданное неовлагалище капризно не заросло от скуки, в нём для веселой компании на десять дней после операции оставляли набитый тампонами презерватив – во, блядь, каков первый партнер у транссексуалки!

Книжка опять вызвала боль в животе и вконец испортила мне настроение, даже захотелось заплакать. Я кинула ее на заднее сидение и поехала обратно на работу. Я выехала на Саввинскую набережную и посадила в машину голосующих двух красоток, они сели на заднее сидение. Я пыталась с ними болтать, и мы уже весело болтали ни о чем, вдруг они затихли. Ничего не говоря мне, они начали смотреть эту веселую книжку. Я удивилась – что это их не слышно? Посмотрела в зеркало заднего вида: и еле успела дать одной из них пакет – ее вырвало, может быть не от вида отрезаемых пиписек, может быть, девушка была беременна или просто ее укачало, но картинки этого хирургического таинства смены пола производили на всех одинаковое впечатление.

– Ну что? Как съездила? – Катя одна сидела за столом в студии и пила чай.

– В ближайшее время мой нос останется прежних размеров, – я двумя пальцами оттянула свой нос, показывая его необыкновенные возможности, покрутила его и оставила в покое. – У них не делают таких операций. Так похожу.

– А как же твоя пизда? – поинтересовалась Катя. – Сделают тебе щелку? Я тебя первая тогда выебу искусственным членом.

Катя своей вульгарностью меня возбуждала.

– Катюшон, вы все сговорились что ли? Я разве говорила, что иду туда по поводу смены пола? – ноющим голосом обиделась я.

– Ты же сама всем объявила, что меняешь пол, к сексопатологу ходила даже, выглядишь, как тетка из НИИ. Сиськи, вон, больше, чем у Маши в три раза. За базар надо отвечать, – и она демонстративно вульгарно расхохоталась.

– К мудаку этому я ходила, чтобы он мне посоветовал эндокринолога и дал мне справку, что я прохожу обследование по поводу транссексуализма, чтобы милиции было что показать. Других планов у меня не было.

– Какой это всё-таки идиотизм!: Был нормальным парнем, пиздил всех, – глаза ее мечтательно устремились мимо меня, Кате всегда нравилось, когда я кому-нибудь давала по роже. Лицо ее повернулось ко мне в профиль – красивый, гордый, как с картинок, изображающих греческих богинь. Я опустила взгляд, – её и без того широкие полные бедра, распластавшись на стуле, образовывали по своему контуру почти круг. Катя вся состояла из мягких податливых окружностей, с закрытыми глазами можно было прикоснуться к любому участку ее тела всего лишь кончиком одного пальца и при этом ощутить с уверенностью, что это женщина, – нигде вы не прощупаете крепкую мышцу или угловатую косточку, везде блядский жирок под нежной атласной кожей. Я села рядом и поцеловала ее в уголок губ, поцеловала еще и еще: Подхватила ее на руки, это еще получалось у меня, и отнесла ее на диван, стоящий посередине второго этажа студии.

– Только не испачкай тональным кремом мою кофточку, – прозаично простонала Катя. Я ее целовала и раздевала: Она была напряжена, она всегда немножечко боялась секса, ей всегда было сначала больно, и всегда этот страх и боль надо было преодолевать, и, поэтому не всегда наше взаимное желание заняться любовью, заканчивалось нормальным традиционным сексом – радостной встречей красивой Катиной пизды и моего еще не отрезанного членика. Часто приходилось думать о других способах доставления оргазма друг другу. Но сейчас мы возбужденные, делали друг с другом всё что хотели, страстно, со стонами:.

Сдуру послушавшись когда-то Аслана, стилиста, с которым много работали, мы, довольные дешевизной, купили в ИКЕЕ за 200 долларов порекомендованный им жутко неудобный диван. Состоял он бесхитростно из поролона, обтянутого черной тканью, такие же подушки крепились к нему ремнями, ремни эти упрямо не хотели держать их. Мы вспотевшие, опустошенные и обессилившие от секса, молча лежали на этом диване, подушки медленно съезжали, мы двигали их под себя, они опять съезжали, не давая сосредоточиться нам на себе.

– Катюшончик, спасибо тебе. Мне было не просто хорошо, я когда-нибудь умру от оргазма с тобой, – одуревшим от счастья голосом благодарила я свою подругу.

– Мне тоже было хорошо, – мы прижались друг к другу и нежно поцеловались.

– Катюшончик, почему мы так мало занимаемся сексом? Твое тельце создано для этого. Я не могу так мало заниматься сексом.

– Запела свою песню. Я сексом занимаюсь, когда хочу. И ты будешь, когда тебе скажут.

– Ну, Катюшон: – заныла я.

– Рот закрой, давай молча полежим.

Мои мазохистские наклонности устойчиво преобразовались в Кате в обратные качества. Если раньше я их пыталась безуспешно культивировать, то теперь я иногда сама страдала от ее главнокомандующей позиции и ее самоощущения хозяина моей жизни.

Зазвонил телефон, я голая вскочила и подбежала к трубке.

– Алло! – услышала я мурлыкающий голос и узнала девушку-дизайнера.

– Да, здравствуйте, Ольга! – поздоровалась я.

– Здравствуйте! У меня появился один проект, я решила позвонить Вам. Мне нужно снять одного человека на диск, он певец, я хотела узнать, возьметесь ли вы? И когда у вас свободные дни?

– Ну, а чего не возьмемся, это работа наша. Четверг и следующий вторник заняты, остальные дни свободны.

– Может быть, давайте в пятницу? – предложила Ольга. – Я сейчас договорюсь о времени и перезвоню.

– Ок, Оля. Я рад, что Вы позвонили, – вежливо поблагодарила я её.

– Мне тоже очень приятно, а снимать надо будет Борю Моисеева.

– Здорово, – сказала я неуверенно и испуганно подумала, что Боря Моисеев, наверняка, заебет своими претензиями, мне он всегда казался конченным долбоёбом.

– Он, конечно, сложный человек, – Оля почувствовала мои мысли, – но у него очень творческая натура, с ним легко работать, если, конечно, вы сработаетесь.

Ну, прямо как при устройстве на работу, я не хотела ни с кем срабатываться, и не хотела никаких начальников, даже на один день.

– Ну, ладно: Чего же не сработаемся, – согласилась я. – Конечно, мне интересно снять Моисеева.

– А по деньгам: как это будет выглядеть? – Оля перешла к деловой части разговора.

– 800 долларов – работа, то есть гонорар. Плюс расходы, – тогда мы брали именно так, сейчас, слава Богу, берём больше. – Расходы – это пленки, проявки, визажист, парикмахер:

– У Бори свой стилист, он его привезет, – вставила Оля.

– А-а! Ну, тогда пленки, проявки и всё остальное, если дополнительно надо будет что-то приобретать… Обычно выходит чуть больше тысячи, – подвела я итог своей нехитрой бухгалтерии.

– Я поняла, мне Марина Хлебникова говорила уже об этом. Хорошо, – и мы попрощались, договорившись созвониться перед съемкой.

* * *

Дизайнер Оля Алисова приехала к нам за час до съемки обсудить ее, но в основном познакомиться. Небольшая красивая женщина, худенькая, она напуганной киской вошла в студию. Эта ее мягкая манера двигаться и мурлыкающе говорить, была обманчива и абсолютно противоположна ее твердому, как кремень характеру. Узнала и поняла я это не сразу, слишком беспомощной и слабой казалась всегда она. Но «беспомощная и слабая» Оля уверенно работала, как лошадь, и имела успешный самостоятельный бизнес. Мы выпили по чашке чая, поболтали, познакомились: и приехал, наконец, Боря:.

Боря приехал не один. Никто из артистов один не приезжает, всегда возможны рядом администратор, директор, продюсер, водитель, возможен «свой» визажист, как правило, один-два человека «шестерок», гордых от близости к известной личности и с понтами, большими, чем у того самого, но готовых быть при этом на посылках, отнести-принести, подлизать-подтереть:.

Боря приехал не один, с ним приехали человек двадцать – негде сесть, не хватает на всех стульев, не хватает на всех чашек: Все рассредоточились по студии, заполняя собой пространство – невозможно за всеми уследить, а вдруг что-нибудь спиздят. А того, что можно было незаметно утащить, хватало.

– Здравтсвуйте, меня зовут Борис, я фотограф, – представилась я. – Это Катя. Катя тоже фотограф, мы работаем вместе, и она владелец студии, – я всегда говорила об этом, это производило большее впечатление и вызывало большее уважение, чем просто скромное – «она тоже фотограф». И Кате это нравилось – быть владельцем.

– Привет! А я тоже Боря! – в свою очередь представился Моисеев.

– Да уж это все знают, – подхалимски засмеялась я.

– Хорошо тут у вас, – Моисеев покрутил головой. – Я первый раз вижу в Москве такую большую студию. Видеоролики снимают: это понятно – там павильоны киношные арендуют, а фотостудии у всех полное говно.

Он поздоровался с Алисовой, и они начали болтать о прошлых своих работах. Мы сидели за столом, а остальная толпа, разместилась, навалившись кучей на диване, на стульях по два человека, кто-то сидел на полу: Я так до конца съемки не поняла, кто в этой толпе кто, и кто зачем нужен.

Визажист, огромный жирный мужик, приехавший с Борей, имел красивое женское имя Влада, короткий ёжик, потрёпанное жизнью лицо и свисающий большим бурдюком живот. Последние особенности его внешности очень хорошо подходили к этому звучному женскому имени. Мы с ним почти не общались. Может быть, он тоже хотел быть женщиной, может быть, уже был ею? «Надо же – Влада: еби его мать:» – удивилась я про себя и посмотрела на него ещё раз: – обыкновенный, немолодой, чрезмерно разжиревший мужик: Пиздец! Хотя бы похудел для начала, а потом назвался бы «Влада» или «Элеонора», или как его душе угодно! Я иногда смотрела на него во время съёмки и думала, – неужели я также выгляжу по-идиотски, сбежавшей из психушки? Или все-таки лучше?

Катя с Аней потихонечку ходили по двум этажам студии и прятали по шкафам всё, что можно было спрятать. А я сидела и рассматривала с близи Моисеева. Как его снять красиво, я не представляла – лицо помятое, дряблое, сморщенное: Как он стал популярным с такой внешностью и с таким голосом – загадка, феномен и настоящее чудо: поверишь тут и в чудеса!

– А я зашел вчера в супермаркет у дома, – за столом зашла речь о магазинах и ценах, и Боря Моисеев поведал всем очень «правдивую» историю. – Зашел в супермаркет, купил курицу, ну, еще что-то по мелочам, и вышло на семьсот долларов! Представляете!? Ну, просто кошмар какой-то!

– Да, да, безобразие! Такие цены! Курица за семьсот долларов – какой ужас!: – поддержали обобранного Борю, приехавшие с ним товарищи. Никто не сказал: «Борь, не пизди ты так. Ну, где ты нашел курицу за 700 долларов?» Я злилась, и одновременно мне было смешно, наблюдая за этим театром абсурда.

– Ну, давай, Борис, обсудим, что я хочу, – обратился, наконец, Боря ко мне. Он достал блокнот, полистал его и повернул ко мне исписанную страницу. – Вот, смотри, история у нас будет вокруг унитаза, сейчас его привезут. Первая картинка: посередине унитаз, действие происходит в туалете, – (какое действие, Боря не объяснил). – Я стою одной ногой на унитазе, моя нога в чулке сеточкой:, а у меня очень красивые ноги. Не веришь?

– Верю, – неуверенно ответила я, и подумала: «А ну тебя на хуй!»

– Да-да-да. У меня очень красивые: охуительные ноги! – прервал Боря описание предполагаемых сюжетов описанием своих нижних конечностей: Но рассказывал он не о подагре. – Меня этим летом в Париже снимали для рекламы женских колготок. Да-да-да, снимали мои ноги для рекламы в Париже, – все вокруг опять с готовностью восхищено заохали: «Да! У тебя суперстройные ноги! Как у фотомодели прямо!:» Я охуевала от такого лиемерства и, конечно, не верила, что пожилые узловатые ноги Моисеева могут привлечь чьё-то внимание на рекламе колготок: ну, если только в Париже. – Вокруг стоят мои танцоры, – продолжил он, – не просто стоят, они охуительно стоят, я уже представляю, как они должны стоять. Я покажу или расставлю их сам. В унитаз писает мальчик: Есть у нас один мальчик, вон тот лысый будет писать, – указанный мальчик виновато и заискивающе заулыбался. – Штаны у него спущены: Симпатичная попка, и я держусь за нее одной рукой. Ну, как?

– Что как? – сказала я и сама услышала раздражение в своем голосе.

– Ну, идея как? Ты же будешь снимать. Если тебе непонятно, ты не сможешь снять, лучше не начинать тогда, – ну, вот, блядь, пять минут в студии, а Боря уже «полез в бутылку». Как же, его идеей не восхитились сразу, не зааплодировали.

– Начинать вам сниматься у нас или нет, Вы решите сами. Любую картинку можно снять красиво или ее испортить: вокруг унитаза или нет. Начнем снимать, начнем работать, будет тогда видно, как и что выходит, – сказала я негрубо, но твердо, про себя уже решив, что если будет слишком много «растопыренных пальцев», пошлю всех на хуй и выгоню из студии.

Боря рассказал о других картинках: он один во фраке, нога на унитазе; его лицо посередине сердечка из цветов и т. д… Вообще, снимать так было легче, когда человек сам знал, что он хочет. Боря знал: и не только знал. Когда мы снимали сюжет «Вокруг унитаза», потом на обложке диска это называлось «Потанцуем:», Боря действительно расставил всех в кадре сам, расставил с хорошим чувством композиции и со своим видением взаимосвязей деталей изображения в кадре. Была в нем все-таки одаренность, без нее не стал бы он без голоса и рожи популярным известным певцом.

* * *

– Борис, приезжай скорей, бабушке плохо.

– Мама, успокойся, спокойно скажи, что случилось.

– У нее хрипы появились вчера, а сегодня совсем плохо стало. Приходил Тугов, сказал, что умрет сегодня. Приезжай, может быть, проститься успеешь, – и мама всхлипнула.

– Какой проститься? Ты чего говоришь? – я не хотела верить участковому Тугову. – Он выписал что-нибудь?

– Нет, сказал, что ей уже ничего не поможет. Сказал, что старенькая и всё равно не выживет.

– Сейчас приеду, – я убрала телефон в карман: достала обратно и набрала Катин номер.

– Ты спишь?

– Нет, не сплю, – ответила мне сквозь зевоту уже сонная Катя. – Ты чего так поздно? Что-то случилось?

– Бабушка умирает, – эта фраза вылезла из меня почему-то сиплым хрипатым голосом.

– Ой, какой ужас! – испугалась Катя.

– У тебя деньги есть? – спросила я.

– Есть сколько-то. А зачем тебе?

– На всякий случай. У меня есть какие-то деньги, но вдруг врача вызывать придётся или что-нибудь из лекарств покупать: Вдруг не хватит. Я заеду сейчас.

Катюшон, палочка-выручалочка, всегда мне одалживала в неотложных и во всех других случаях, когда мне и не надо было их давать. Я заехала к ней, взяла все деньги, которые у нее были, и поехала в Тушино.

Родная комната: Ну, до чего она стала мрачной. Тусклый свет одинокой лампочки заполнял ее пространство глубокими тенями, Смерть растворилась в гробовой драпировке штор, растеклась по старому паркетному полу, она пристально вместе со мной смотрела на единственно, куда долетал свет, мою лежащую в этом склепе на синем одре бабушку. У меня не было аргументов, сказать ей: «Пошла вон!». Аргументы были у страшной непрошеной гостьи: «Пожила 92 года старуха, хватит! Прожила их хорошо и счастливо, с любимым мужем, с детьми, с внуками, всю жизнь в своей семье. Настал черед:».

Открытый рот, частое тяжелое дыхание: Она опять была в забытьи и на этот раз не со своим прошлым. Мама, смирившаяся с близкой потерей, уже не плакала. Она, как всегда всё комментировала, рассказывала, как она всё правильно сделала, как она вовремя вызвала врача: Маму не в чем было упрекнуть, когда-то она всю себя посвятила нам, теперь бабушка лежачая, неподвижная, тяжело больная древней старостью, требовала внимания, заботы и адского труда, и легла тяжелым бременем полностью на мамины плечи.

Я наклонилась и приложила ухо к бабушкиной груди – свисты, хрипы, бульканье: целый квартет. То же самое было у меня в армии:.

Мне поставили обычную для наших славных войск очень боевую задачу – за ночь откопать замерзшую известку из ямы в хозблоке. Я откопала: в крепкий тридцатиградусный костромской мороз, уже к полудню следующего дня у меня была температура под сорок и такие же звуки в груди. Но я была молодым бойцом «Красной» армии, меня надо было двадцать раз подстрелить или переехать на танке, чтобы я загнулась, а тогда я только с удовольствием отдохнула в госпитале.