Текст книги "Я решил стать женщиной"

Автор книги: Ольга Фомина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Я спросила как-то Игоря: «А как же ты ее трахнул, если тебе женщины не нравятся?» «Представил пацана одного, я его всегда представлял, когда ебал её, и всё выходило. У меня вообще эрекция хорошая», – гордо сказал он: Да, гордиться ему было больше нечем.

– Но я ей помогаю, – продолжил Игорь, чему поверить я, конечно, не могла.

– Так ты же не знаешь, где она. Как же ты тогда помогаешь ей? – спрашивала я его уже с осуждением в голосе, я была на стороне его жены.

– Да, ну, ее на хуй. У нее папа и мама есть, пусть о ней и заботятся, – он уже с явным и злым раздражением махнул рукой.

– А на хуя тебе надо было на ней жениться, если ты знал про себя, что ты «голубой»? Она симпатичная, в агентство модельное её даже взяли, уже давно вышла бы замуж за кого-нибудь другого, жила бы сейчас себе припеваючи. Может быть, ты украл это ее счастье? – в итоге разломанная судьба его жены меня вконец разозлила, и я его в тот раз послала на хуй и выгнала. Обиделся, видимо, он на меня не на всю жизнь, вот звонит опять. Он был недалеко от нас, и он заехал, как он сказал, для делового разговора.

– О, Игорь! Привет еще раз. Ты совсем не изменился, – мы не виделись несколько лет, все тоже худощавое лицо, и сам худощавый. Волосы только теперь не перекрашенные в блондина, в таможне не полагались, наверное, такие вольности.

– Во, гляди! – он продемонстрировал свои красные корочки сотрудника таможни. Действительно – старший оперуполномоченный по особо важным делам.

– И кого ты ловишь? – с уважением в голосе спросила я.

– Наркотиками теперь занимаюсь, – гордо заявил новоиспечённый таможенник.

– Ничего себе! – такая метаморфоза произвела на меня впечатление, красненькое удостоверение тоже. Я уже представила, как я показываю такое же удостоверение гаишникам и езжу, как мне вздумается.

– Я приехал по другому вопросу, я опять хочу у тебя сняться, фотки хорошие нужны, – начал он деловую часть разговора.

– А теперь то зачем? – не поняла я, какого хрена и для каких таких целей надо сниматься старшему оперуполномоченному из таможни.

– Я хочу сняться не один, а со своей группой. Мы танцуем стриптиз, – пояснил Игорь и крайне этим меня удивил.

– Где? У себя в таможне? – лицо моё исказилось насколько могло: и, выпучив глаза, и скривив губы, но не справилось и не изобразило моё удивление адекватно взметнувшейся во мне эмоции. Как всё-таки умеет поражать окружающая жизнь! В этот раз ей пришлось постараться и для этой цели организовать передо мной это неожиданное появление оперативника-стриптизёра.

– Не-е, таможня не причем, – привычно рассказывал о своём занятии Игорёк. – Мы в ночных клубах танцуем, ну, сам понимаешь в каких, – и он сделал слащавую гримасу. Мне захотелось в нее плюнуть.

– Для геев что-ли? А как же твоя работа? Ты не боишься, что там узнают об этом и выгонят?

– Ты думаешь, у нас в таможне мало таких? Меня начальник один поебывает, прикрывает меня: – и он уверенно поелозил своей задницей по стулу, показывая, как он прочно сидит в своём таможенном кресле, прибит к нему «гвоздиком» своего вышестоящего начальника.

– Ничего себе!: – меня поразило неожиданное сочетание таких различных деятельностей.

– Ну, а так: Конечно, приходиться скрывать ото всех, что танцую стриптиз, мудаков хватает.

– Мудаки – это кто? Кто на твой стриптиз не ходит?

– А то ты не понимаешь. Ну, почему я не имею права вести личную жизнь такую, какую хочу? Моё дело, выступать мне со стриптизом или нет: и где выступать. Кого это ебет? – никак не унимался возмущенный Игорёк.

Ну, вот: не дают ему выступить в Таможенном комитете, и злится он такой жестокой несправедливости. А как было бы мило запустить фуражку над заполненными сослуживцами рядами таможенного дома культуры, а потом воздушным змеем форменную рубашечку и брючки с красной полосочкой:, и всё это пролетает над генеральскими вспотевшими лбами, и каждый такой начальственный лоб уже задумал высокую награду или повышение по службе для этого худощавого вертлявого сотрудника, так ловко жонглирующим своим членом на сцене:, но нет, не дают выступить, показать красоту мужского тела, не понимают такой красоты простые таможенники, только один нашелся для него начальник, только один поёбывает, один прикрывает. Остальным сиськи и пёзды подавай, не согласен с таким положением вещей в Таможенном комитете товарищ Вейсман.

– По большому счету никого, – ответила я. – Но стриптиз в ночном клубе это не личная жизнь, оперативник-стриптизёр, это, по-моему, слишком:

– Зануда ты, как был им, так и остался, – начал обижаться Вейсман.

– Ладно, что ты хочешь снимать? – я решила к старшему оперуполномоченному по особо важным делам отнестись с большим уважением, чем когда-то.

– Нас четверо, все классные ребята. Как сниматься я не знаю.

– Ну, это не обязательно придумывать что-то заранее. А шмотки есть какие-нибудь у вас?

– Вот здесь засада! Мы только начинаем, у ребят денег нет и шмоток хороших, соответственно, тоже. Мы хотим костюмы заказать, но уже тогда, когда деньги будут.

– А как вы собираетесь сниматься без денег?

– Насобираем как-нибудь. Без фотографий нам уже не обойтись, афиши нужны. Мы уже выступали два раза в клубах, в каждом клубе афишу просят для рекламы.

Пока он говорил, я задумалась, сколько денег мне взять с них: Сделать ему скидку, как старому знакомому? Без радости и удовольствия, скрипя сердцем, злясь на себя, на Вейсмана и на всех:, подсчитывая, сколько я не докуплю на недополученные мною денежки, я по доброте душевной, конечно, скидку ему всё равно сделаю. Нужен ли нам в будущем следователь из таможни? Голубой стриптизер был точно на фиг не нужен. А следователь:? Через границу контрабанду не возим, но на всякий случай сто долларов я с общей суммы дополнительно скинула. Итак, двести за дружбу и сто за следователя, – итого, триста долларов, удавиться можно от таких подарков.

Мы обсудили, как их можно снять. Я им посоветовала купить голубые джинсы и обычные белые майки – а-ля, простые с улицы ребята. Договорились о времени, и о том, что на съемку приглашу визажиста я. Мы попрощались, и я поехала встречать в Шереметьево Катю. Она возвращалась из Шарм эль Шейха, возвращалась уже раз в двадцатый. Съездив однажды, она нашла там подружку-арабку, та была директором крупной туристической компании, и в каждый ее приезд та организовывала ей путевки по себестоимости и шикарный отдых.

* * *

Я не спеша ехала по Ленинградскому шоссе в правом ряду и рассматривала, стоящих у обочины проституток. Я не опаздывала к прилету, торопиться было некуда. Смотреть на, выстроившихся в шеренги, распахивающих дешевые шубки, продающихся на морозе девушек, было интересней, чем без толку слоняться в аэропорту. Перед включенными фарами клиентов они «эротично» корчили свои рожицы – ну, до чего же все страшные! Предназначенные для секса их тела и мордашки, явно для этого занятия не подходили, особенно их деградировавшие лица – то ли от алкоголизма их родителей, то ли от их собственного пьянства: Откуда такие брались? Со всей России съезжались самые отбросы? Посимпатичней, вероятно, расхватывались для замужества, а какой сорт оставался для секс-услуг? И кто ими пользовался?

– Рассказывай, как съездила, – я уже встретила Катю, загоревшую, с огромным чемоданом, и мы ехали в обратном направлении по Ленинградскому шоссе. С этой стороны проституток почему-то было значительно меньше.

– Отдохнула замечательно, Соррея меня встретила, каждый день меня куда-то возила, я и в Дахаб съездила, и в монастырь православный, там есть такой, и на мотоциклах катались через день:

– В общем, она за тобой приударила, – усмехнулась я.

– Нет, конечно. Ничего она за мной не приударила. Просто мы с ней хорошо подружились:

– Кать, она за тобой точно ухаживает, а ты уже давно попалась на ее крючок.

– Да, нет же. Тебе всегда мерещатся в каждом углу мои любовники:

– Не любовники, а любовницы, – поправила я.

– Я не лесбиянка, я женщин терпеть не могу.

– Это я уже слышала. А с кем у тебя был роман, когда мы с тобой познакомились? С гарным хлопцем? По-моему, ты была влюблена в итальянку.

– Я ощущала в ней мужчину, она мне не нравилась, как женщина. И все её считали мужчиной, – я вспомнила фотографии этой итальянки: действительно, она выглядела как обыкновенный мужик, только с широкими бедрами.

– Ну, Соррея твоя помужественней той будет, – оценила я её новую подружку. Я не видела Соррею в жизни, но и она на фотографиях тоже выглядела мужественно: таким раскормленным бравым арабом. – Вы уже целовались?

– Ты с ума сошла? Она же мусульманка, у них это нельзя. И она такая жирная. Всё, хватит. Если не отстанешь, я тебя стукну.

– Ну, стукни, стукни, – я схватила Катю за шею, притянула к себе, и крепко поцеловала ее в левый глаз, потом в щеку, потом в уголок губ:

– Отпусти, сейчас в аварию попадем, – начала вырываться Катя. – Кстати, знаешь, как Сашу называют местные арабы?

– Сашу? – переспросила я. – Это Сашей так твою Соррею называют?

– Да, это она так переделала на русский манер своё имя для наших туристов. А местные арабы называют её мистер Соррея, они все на нее смотрят, как на чудо. Но она директор самой крупной турфирмы, занимающейся русскими. Через нее, знаешь, сколько народу проходит? Поэтому к ней всё равно все относятся с уважением. С нее нигде даже деньги не берут. Мы по ресторанам с ней бесплатно ходим, а в магазинах ей вообще проценты платят за то, что она туристов присылает к ним.

– Мистер Соррея? Я же говорила, что она даже не лесба, она тоже трансик, только FTM*. Поэтому и ухаживает за тобой, как мужик, – предположила я.

– Не может такого быть. Я к ней отношусь, как к подружке. Господи! – застонала Катя. – Неужели и она трансик!? Почему вокруг меня одни извращенцы?

– Радуйся, ни один мужик так бы за тобой не ухаживал, как она.

– Да, это точно. Сводил бы разок в ресторан, а потом трахайся с ним. А как у тебя тут дела? Изменяла мне?

– Во-первых, думаю, тебе глубоко наплевать на это. Во-вторых, не с кем и нет желания. Тебя ждала и скучала, пока ты там романы с арабскими пёздами крутила.

– Фу, какая гадость. Никогда не притронусь к чужой пизде. А у Саши она просто отвратительная, – Катя исказила своё лицо в брезгливой гримасе.

– А ты видела что ли? – удивилась я.

– А она не стесняется, переодевается при мне, конечно, видела. Складки, складки, складки: и над пиздой, как будто мешок с жиром висит. Отвратительно! – Катино лицо окончательно расстроилось от как будто бы съеденной тухлой рыбины. Взмахнув оттопыренными пальцами, она отогнала видение утонувших в жире гениталий Сорреи.

– А в складках её, наверное, всё преет:, – я тоже представила эту картину, но она мне показалась забавной, и я рассмеялась.

– Прекрати, меня стошнит сейчас.

– Почему-то в последнее время всех тошнит, странно. А мне сегодня Вейсман звонил, – вспомнила я таможню.

– Белобрысый пидор что ли?

– Уже не белобрысый, теперь он старший оперуполномоченный по особо важным делам в таможне.

– Ничего себе! Звучит солидно, – Катя тоже удивилась таким неожиданным переменам в жизни людей. – Когда ж он успел? Он же раньше из «голубых» клубов не вылазил, ошивался в них ежедневно. И чего он хотел?

– Ничего не изменилось, в этих клубах он теперь стриптиз танцует: вместе с группой таких же идиотов.

– Тоже таможенников? – с простодушной серьёзностью удивилась Катя, она предположила, видимо, что группа эта зародилась в недрах некоего клуба при таможенном комитете.

– Да, это было бы весело. На афишах можно было бы тогда написать – «Сегодня в нашем клубе „Голубой огурец“ группа старших оперуполномоченных по особо важным делам расследуют:».

– Чего расследуют?

– Не придумала еще. Все равно смешно.

– Обхохочешься.

– Остальные не из таможни, не знаю кто, – продолжила я. – Да, Вейсман удивил! Не понимаю, как он это собирается совмещать. Во что жизнь превращается!? – забрюзжала я и сама подумала, что делаю это в последнее время всё чаще и чаще. «Неужели возраст?» – испугалась я.

– А еще что происходило? – спросила Катя.

– Наталья звонила: Добролюбова. Пригласила на свой концерт, но я на тот же день уже договорилась с Вейсманом о съемке.

– А где концерт?

– В клубе: или в каком-то доме культуры, по-моему. Не помню уже. Она сказала, позвонит ещё.

– Охуительный прогресс! – злобно рассмеялась Катя. – Снять столько клипов, потратить столько денег, чтобы раз в год выступить в доме культуры. Ей самой не стыдно?

– Какая тебе разница? Забавляется баба и черт с ней. Муж любит, деньги даёт: Ее дело, как ей их тратить, – защитила я начинающую певицу, начинающую уже несколько лет, и тратящей на это своё начинание, действительно, немалые деньги. За такие деньги, Катя была права, можно было бы ожидать более впечатляющих результатов. Наталья Добролюбова, как и многие другие, страдающие от безделья жен богатых мужей, неожиданно для всего мира решила одарить его своим вокальным талантом. Но вот, беда! Таланта не было, и он никак не хотел даже за деньги прийти на помощь уже не юной певице. Она с завидным упорством пела уже лет семь или восемь, снимала клипы, но успех всё равно очень справедливо обходил ее стороной. А ведь хорошая баба, и жена хорошая, стихи пишет душевные, второй сборник уж издает, дочка быстро взрослеющая красивая девица, муж с бандитской рожей, но тоже хороший мужик, – хорошая благополучная, к тому же богатая семья, сиди дома, занимайся хозяйством:, стихи продолжай писать, наконец, но нет, надо под светом рамп выйти на сцену и проблеять никому ненужную песню. Мотивы понятны, – объявить себя звездой неймётся всем, до чертиков хочется раздавать автографы и сетовать на назойливых фанатов. Ну, не выходит если, вот уже семь или восемь лет не выходит, ну, нет голоса и двигаться не умеем: и автографы никто не берет и стайки фанатов не собираются у подъезда. Что ж народ мучить!? Но были у Натальи деньги, точнее, они были у мужа, и очень достаточные для этой недешёвой забавы, и было это её личное дело – тратить их на новую песню или на десятое бриллиантовое колье.

– Мне даже интересно сходить посмотреть на это зрелище, – злопыхательски добавила Катя.

– Если успеем, сходим.

Мы подъехали к Катиному дому, было поздно, но все ее ждали. Гиля, ее бабушка, приготовила традиционный для Катиных возвращений капустный пирог. Мы наелись его среди ночи и заснули в ее девичьей свежей постели.

* * *

Я опять подъехала к психушке на Потешной. В ворота танком я уже не пыталась въехать и скромно поставила машину на свободное у ворот место. Теперь я шла на прием к психоэндокринологу. Я записалась на прием к Василенко Любовь Михайловне и уже опаздывала к назначенному времени. Тот же корпус, уже всё знаю и не новичком нахожу нужное отделение. В дверях сталкиваюсь с двумя девушками. В другом месте не обратила бы на них внимания. Здесь пониманию, что девушки эти того же самого происхождения, что и я, происходили они от мужчины. Одна – азиатка, они все на одно лицо, скулы, узкие глазки, но: очень женственная, без своей подружки она не обратила бы на себя внимания даже здесь. Вторая, с непропорционально длинной шеей, с большим напоказ кадыком посередине, волосы в хвостике, челка, дешевые шмотки, юбка неизвестных времен покроя, – но все равно парень, обычный дефективный парень. Мы замерли, как по команде:, посмотрели оценивающе друг на друга, и я вошла в дверь.

– Вы ко мне? – не поворачивая головы, спросила меня женщина в белом халате, сидящая за столом.

– Я к Любовь Михайловне. Здрасьте!

– Здравствуйте! Это я, – поздоровался со мной затылок с рыжим пучком. – Проходите, садитесь. Посидите одну минуточку, я отбегу на секундочку.

– Хорошо, посижу, – послушно согласилась я.

Любовь Михайловна, посуетившись напоследок над своим столом, вышла из кабинета. Не было ее сорок минут! Такое отношение к клиенту было доброй традицией в этом замечательном месте. У трансика же здесь решается жизнь, решается его пол, врачи вершат его судьбой, – он все потерпит, не только подождет сорок минут. У меня ничего не решалось, поэтому я не хотела никого ждать и приготовилась уже злиться. Я сидела в небольшом темном кабинете, грязные окна не давали возможности радоваться свету, а включенную лампочку я так никогда и не увидела в мрачной келье Любовь Михайловны. Дверь приоткрылась, вначале осторожно появились узкие глазки, потом смело и с шумом в кабинет вошли две мои, встреченные на лестнице «подружки».

– Привет! – азиатка была явно главной в этой паре, голос у нее был абсолютно женский, но она постоянно добавляла к нему чересчур театральные интонации, как в детском спектакле.

– Здрасьте! – я испуганно смотрела на эту пару, я еще никогда не общалась с транссексуалками, мне было неловко.

– Мы увидели, что Василенко вышла, решили зайти познакомиться со своей подружкой, – объяснили они своё появление в кабинете.

– Со мной что ли? – испугалась я ещё больше.

– Ну, а с кем же, девочка?

– Ну, здрасьте! – я с перепугу поздоровалась еще раз.

– Здоровались. Ну, чего ты боишься? Мы не укусим. Меня зовут Ириша, – представилась женственная азиатка.

– А меня Евгения, – Евгенией назвалась нескладная девушка с кадыком. Пока мы разговаривали с Иришей, она молчала, но свой вклад в наш разговор она делала отчаянной жестикуляцией, как будто переводя Иришу для меня глухонемой.

– А меня Борис, – представилась было я:

– Нет, нет, нет, – запротестовали хором девочки, – Нет, как твое настоящее имя? Тебя же называют как-нибудь по-другому? – я понимала, о чем идет речь, но Олей меня называла только Катя, ну, может быть, еще пара человек, но это было мое имя для внутреннего пользования.

– Ну: Олей меня иногда называют, – неуверенно призналась я.

– Оля, – радостно повторили они. – Оля – красивое имя, тебе идет. А ты после SRS?

– Нет, я ничего не делала, я в первый раз пришла сюда к Василенко.

– А я уже несколько лет назад сделала операцию, делала у Акопяна, тогда только у него делали. Из сигмовидной кишки сделали мне, – похвасталась Ириша своим устройством пизды.

– Здорово, – неопределенно сказала я. Меня пока не устраивала пизда не из кишок, не из наизнанку вывернутого члена.

– А я тоже пока ничего не делала, я деньги коплю на комиссию и на операцию, – Евгения жеманно подергала своими руками в такт своим словам, опять переводит.

– Я шефство над ней взяла, по врачам вожу, а то ее отшивают отовсюду. А можно твою грудь потрогать? – неожиданно попросила Ириша.

– Потрогай, – мне не хотелось, чтобы кто-то трогал мою грудь, но отказать было неудобно. Руки потянули ко мне сразу обе.

– У тебя нормальная грудь, больше чем, у меня, – Ириша, как на приеме у врача внимательно ощупала мою грудь.

– А у меня вообще не растет. Я пью, пью гормоны, а она у меня чуть припухла и всё. Придётся ещё копить деньги и на операцию груди, буду делать себе силиконовую, – Евгения теперь, как будто танцуя цыганочку, трясла своей не выросшей грудью.

Они еще долго мучили меня своими вопросами, все сорок минут, порядком надоев мне. Наконец, вернулась доктор.

– Что, Ириша, подружку нашли? – «На хуй таких подружек», – зло подумала я.

– К Вам как придешь, так обязательно кого-нибудь встретишь. Всё, спасибо Вам, Любовь Михайловна, мы пойдем. До свидания, – они заискивающе раскланивались, и бочком, бочком вышли из кабинета.

– Познакомились? – без интереса спросила меня Любовь Михайловна, суетливо раскладывая на столе какие-то новые бумажки.

– Ну, так: Да, – неопределенно ответила я.

– Давайте приступим. Как мне Вас называть?

– В каком смысле? – я не поняла вопроса, я была не против обращений – «Её Величество», «Графиня», или хотя бы «Мадам»:

– Ну, каким именем? – пояснила Любовь Михайловна.

– А? Борис – называйте. Я же пришла не за удовольствиями, а за консультацией. Меня называет Ольгой только любимая девушка, ну и еще несколько человек, – как всегда честно обрисовала я ситуацию с позиционированием своего пола в окружающем меня обществе на данный момент.

– Девушка? – переспросила врач.

– А, да: У меня сексуальное влечение к женщинам, – и я опять честно рассказала о себе, о том, что люблю женщин, а что мужчин не люблю… В этот раз рассказала об этом я очень опрометчиво. В тот момент мне ничего не надо было от данного медицинского заведения, но, придя через два года сюда, с целью получения разрешения на смену пола и документов, высказанные в первый мой прием мои признания о любви к женщинам, поставили жирный крест на возможности получить это злосчастное разрешение в этом месте. «У Вас влечение к женщинам, Вы и так хорошо адаптированы, Вам это не надо», – решали за меня добрые доктора. За двухлетнее отсутствие тестотерона* в моей крови я размякла характером, и мне уже не хотелось всех отпиздить от злости. Я только грустно вздыхала, выходя из клиники. «Пошли они:, без них обойдусь», – думала я смиренно. Вообще, это было не очень большой редкостью, когда транссексуал, с рождения ощущая себя женщиной, имел влечение тоже к женскому полу. Не помню статистику, где-то видела я эти цифры, по-моему, 15 % сохраняли это однополое уже влечение. Но эти 15 % были умнее меня, большая часть их «сидела» в интернете, участвовала в различных конференциях для транссексуалов, в частности, русскоязычной Tgrus*. В них давались подробные рекомендации, что можно говорить на приемах у сексопатологов, а что нет, в том числе предостережения, что ни в коем случае даже не заикаться о влечении к женщине: и многое другое. Всё это обстоятельно обсуждалось, некоторые рассказывали о своих походах к той же Василенко: «А она, дура, мне поверила. Я ей сказала, что уже работаю, как женщина у себя на работе, что у меня мужик есть, и он на мне жениться обещает:». У меня стояло два компьютера на работе, купленные года три назад, стоял и модем, но из-за лени и распиздяйства я к интернету так и не была подключена и, поэтому я ещё не знала, что в моей ситуации влечение к женщине должно стать большой военной тайной для соответствующих специальностей врачей. И ещё я наивно думала, что с врачами надо быть честной и искренней и, поэтому была честной и искренней и всегда рассказывала этим врачам всё как есть. Всем врачам-теткам было симпатично то обстоятельство, что я любила женщин, что у меня есть ребенок, что я забочусь о нем, что я не потеряла свою работу, как многие трансики, которых с работ выгоняли, не выдерживая вида накрашенных лысеющих мужиков в тесных, еле налезших на них блузках, доставшихся им от сбежавших от них жен. И пока я ходила на приемы к Василенко без всякой цели, я была хорошим пациентом и образцово-показательным трансиком, который нашел себя в жизни, адаптировался в своем биологическом поле, сохранил способность создания нормальной семьи, который выделил себе узкий сегмент своей жизни, в которой реализовывался, как женщина: и всё хватит.

– Так, хорошо. Значит, Вы не хотите менять пол, – утвердительным голосом спросила или ответила за меня доктор.

– Нет, не хочу. То есть хочу, но пока я пришёл проконсультироваться по поводу гормонотерапии. Я принимаю гормоны очень долго:

– Как долго?

– Больше десяти лет.

– Ага. Так хорошо. А что принимали? – спросила доктор.

Я перечислила. И опять долгие вопросы про детские болезни, про семью и т. д… Я рассказывала и рассматривала своего нового лечащего врача. Баба чуть больше средних лет, выглядит приятно и хорошо, но далеко от моей возрастной категории, волосы гладко забраны назад, яркая помада на тонких губах, сжимает их некрасиво, подчеркивая морщинки вокруг рта, поведение – а-ля «мудрая мамочка».

– Так, хорошо. И Вы хотите продолжить гормонотерапию – поинтересовалась моими планами на этот счёт Любовь Михайловна.

– Да, я пыталась от нее отказаться, но мне невыносимо думать, что мужские признаки будут прогрессировать.

– Понятно. Я Вам выпишу сейчас курс гормональной терапии, которую Вы будете проходить. Вы должны будете сдать анализы до неё и через месяца три после начала этого курса.

– Ок. Сдам, – закивала я головой.

– Анализы лучше сдать у нас:, – повелительным голосом порекомендовала мне Любовь Михайловна.

Я сразу поняла, что заботливый доктор печётся о загруженности их местной лаборатории. Я заботилась о своем времени и сразу твердо перебила ее.

– Любовь Михайловна, к вам ехать очень далеко, через всю Москву, с ума сойдешь пока доедешь. Я сдам в другом месте. У меня почти у самой работы институт им. Гамалея, там любые анализы делают. Мне проще сдать там.

– Ну, хорошо, – нехотя согласилась Любовь Михайловна. – Так: Выписываю Вам ципротерона ацетат или андрокур он еще называется. Это очень сильный антиандроген*, он снизит количество тестотерона в крови, – начала она мне прописывать лекарства, которые, я надеялась, должны были меня изменить. – Потянете?

– В каком смысле? – опять не поняла я.

– Он дорогой, упаковка стоит около ста долларов. Транссексуалы – народ неустроенный, бедный, почти никто его не может себе позволить купить. Упаковки 50 таблеток по 50 мг. Вам хватит почти на месяц. По две таблетки в день надо будет Вам принимать.

– Ладно, выписывайте, – согласилась я.

«Так, ещё сто долларов к обязательным моим ежемесячным расходам: счета за мобильный, аренда квартиры, садик, нянечка, бензин, вообще расходы на жизнь:, теперь ещё лечение». – подумала я, и попыталась сложить, а потом вычесть эту сумму из предполагаемых моих доходов – что останется?: Любовь Михайловна помешала:

– Еще выписываю по две таблетки в день Микрофоллин – это этинилэстрадиол по 50 мкг… Одну таблетку Верошпирона, он обладает неспецифическим эстрогенным действием. И:, – она довольная своими назначениями, с победоносным видом, последним штрихом, взмахнув шариковой ручкой. – И еще по одной таблетке в день Диане-35. В таблетке 35 мкг. этинилэстродиола и 2 мг. ципротерона ацетата. Это усилит действие всего остального.

– Подождите, подождите, Любовь Михайловна. Вы мне выписали в общей сложности 100 мг. ципротерона и 100 мг. этинилэстродиола. Так? – по математике у меня была пятерка. А еще я, живущая эмоциями и страстями, при этом оставалась очень рациональной особой, я не выносила действий, лишенных смысла даже в мелочах.

– Так.

– Зачем мне тогда пить таблетку Диане? Из-за 2 мг. ципротерона? Какая разница для организма – 100 мг. или 102 мг.? А этинилэстрадиол в Диане можно заменить четвертью или половинкой Микрофоллина, он в десять раз дешевле Диане.

– Ну, может быть, – доктор была недовольна моими подсчетами. – Тогда я вычеркиваю Диане. Пейте тогда по две с половиной таблетки Микрофоллина. Сдавайте анализы, начинайте проходить мой курс терапии и приходите на прием.

Я спросила, сколько я должна за прием. «Триста рублей», – сказала Любовь Михайловна и опять скомкала свои губы в куриную жопку. Я дала ей пятьсот.

– Вот сдача, – она мелкими суетливыми движениями вытащила из своего кошелька 200 рублей.

– Да, ладно, Любовь Михайловна, не надо: мелочи.

– Спасибо.

Уехала я с Потешной очень довольная собой: Что, наконец, принимаю гормоны под наблюдением врача, а, значит, с меньшей опасностью для своего здоровья. Эндокринолог занимается трансиками – компетентный, значит, всё знает. Какая я молодец, что, наконец, доехала к доктору!

Направилась я от эндокринолога прямиком в Алмаз-пресс к Андрею Рэдулеску. Работал он там арт-директором, возглавляя дизайн-бюро этого крупнейшего полиграфического предприятия в России, был он талантливым художником, в связи с чем по всем понятиям должный иметь большую свободу, но вместо неё имел в начальницах скверную бабу, от чего премного уже очень долго страдал. Я его понимала: Я пару раз общалась с Переверзевой, и для начальницы она мне показалась совершенно неуравновешенной и неприятной особой. Разговаривала она, как будто мучимая сильнейшими мигренями или неожиданным поносом, чуть морщась, как будто терпя Вас. К концу разговора с ней моё лицо тоже скрутило, и из её кабинета я вышла с большим облегчением. Имел ещё Рэдулеску в своей жизни молодую красивую жену-блондинку с суровым характером и двоих маленьких милых дочерей, одна из них Санька имела возраст моей Лизы.

Прохожу по заказанному мне заранее пропуску, я позвонила ему с дороги. Захожу: Сидит, вросший в своё кресло, голова всклокочена, лицо странное и неправильное, видно, что нерусский, но национальность не угадывается без учёного-антрополога. Нос большой и сложный, глаза голубые и добрые… смеются. Похож он был на сказочного разбойника, пойманного в волшебном лесу на большой дороге, и усаженного в это алмазпрессовское кресло «мотать» срок, только не знаю за что и по какой статье.

– О! Кто пришел! – Андрей первым подал голос.

– Привет! – поздоровалась я.

– Привет! Что за дело? Ты по телефону чего-то начал говорить:

– Дело сугубо конфидициальное, требующее уединения, – нарочито загадочно начала я.

– О, как!: Видели!? Видели, какие у всех дела? – обратился он то ли к Гене, тоже художнику, сидящему за его спиной, то ли к воображаемой аудитории. – А тут сидишь с утра до вечера: Ты что серьёзно?

– Не очень, но вопрос:, точнее, просьба есть. Пойдем, угости меня чашечкой чая.

Мы вошли в смежную комнату, он уже наливал мне чай из огромного термоса с помпой.

– Я месяц назад сделала операцию по смене пола: – нагло начала я.

– О, как! – вырвалось любимое восклицание Рэдулеску, и он замолк. Уголки губ удивленно вниз, своими голубыми глазами – хлоп, хлоп:

– Ну, что замолчал? Плохо что ли? Будет теперь у тебя подружка: я имею в виду по работе.

– Да нет: Ты ж знаешь: Я ко всему: то есть нормально: – он пожимал плечами, удивление теперь изображали не только уголки губ, всё лицо двигалось им в помощь. Я внимательно смотрела на него и думала о том, что не раз увижу такие реакции в будущем, если действительно сменю пол. – И как теперь тебя называть? – наконец, внятно произнёс Андрей.

– Ольга, – впервые представилась я публично.

– Хорошо: Ольга: так Ольга, – Андрей опустил глаза, видно было, что вопросы полового самоопределения – не его рабочее хобби.

– Поверил, дурья башка?

– А чего нет то. От тебя всего можно ожидать. Так что?

– Пока нет. Но пришел я к тебе именно по этому вопросу.

– А я тут причём? – испугался Андрей окончательно.

– Мне прописали гормональные средства: Ох! Лучше начну так. Только успокойся. У меня транссексуальные наклонности. Знаешь, что это такое?

– Ну:

– Баранки гну. Это когда чувствуешь себя женщиной, – пояснила я вкратце.

– Ну да, я знаю. Грамотные мы, – Андрею стало весело.

– Люблю я при этом женщин, – я знала, что Андрею неприятна была бы другая моя ориентация, как и многим другим, и решила успокоить его хотя бы этим.

– А такое бывает? – удивился он.