Текст книги "Если ты меня простишь (СИ)"
Автор книги: Ольга Джокер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
Я согласно кивнула, пересадила ее в кресло и покатила в сторону ванной. Зоя Степановна хорошо позаботилась о себе и своей безопасности в квартире. В ванной комнате везде были поручни – на стене, у раковины, внутри ванной, чтобы можно было с помощью рук поднять себя. Я помогла женщине раздеться и сесть в горячую ванную с пеной и морской солью.
Выйди, я позову.
Ладно, – кивнула я.
Зоя Степановна осталась за закрытой дверью с прикрытыми глазами. Ей необходимо побыть в себе, в своих мыслях и воспоминаниях. Я тем временем собрала свои вещи, приготовившись уходить. В кармане пиджака запищал телефон. Я с улыбкой прочитала сообщение от Вани, и довольная направилась на помощь Зое Степановне. Та сразу же заметила перемены в моем настроении.
Неужели помирилась со своим? – она пренебрежительно скривила лицо.
Нет... это уже другой делает меня счастливой, – ответила я.
Когда я выходила из квартиры Зои Степановны, то уже знала, что Ваня ждет меня у подъезда. Я уложила ее на пушистую кровать с множеством одеял, накрыла пледом и попрощалась.
Серебристый Ниссан Ивана весело мигнул фарами, и я направилась к машине. На улице стоял прекрасный теплый вечер. Я подняла глаза вверх, на восьмой этаж и посмотрела на окна Зои Степановны. Там было темно и безумно одиноко. Я непроизвольно поежилась и на минуту представила, каково это – засыпать в полном одиночестве и с тяжким грузом на сердце. Ваня вышел из автомобиля и галантно открыл дверцы.
Я заждался, – сказал он. – Здравствуй.
Он чмокнул меня в щеку, немного прижимаясь ко мне своим телом. Я пристегнула ремни и приготовилась к путешествию в неизвестность. В машину задувал ветер, развивая мои непослушные волосы. Я не могла отвести глаз от Вани, поэтому не видела ничего вокруг, а только слышала его прерывистое дыхание. Его черная футболка, рельефно обтягивающая мускулистое тело, делает его похожим на супергероя. Он смотрит на дорогу, а потом переводит свой взгляд в мою сторону. Его глаза с темной бахромой ресниц смотрят с нежностью и добротой. Я смущаюсь и отвожу взгляд на дорогу. Мы несемся по московским улицам, минуя проспект Мира и Рижский вокзал. Я не спрашиваю, куда мы едем, я больше не хочу думать о наших отношениях, полностью перекладывая инициативу в его руки.
Мои мысли заполнены Зоей, не той, которую я знаю на данный момент – стойкую, с железным характером, с аккуратной прической седовласых волос и без тени улыбки. Я думаю о той, которая существовала пятьдесят лет назад – хрупкая шестнадцатилетняя девушка, которая родила ребенка, оставшись без поддержки родителей.
Я не знала, как бы моя мама приняла такую новость, если бы узнала, что я беременна в шестнадцать, но уверена, что они с отцом не пошли бы против моей воли. Мои родители простые и работящие, добрые и понимающие. Я единственный ребенок в семье – долгожданный, поздний, залюбленный. Я часто тоскую по прошлой жизни в Омске, вспоминая наши уютные домашние вечера в скромной и тихой квартире на улице Конева.
Я чувствую, как теплая ладонь Вани ложится мне на колено, и ощущаю сотни электрических разрядов по телу. Сердце бешено стучит, дыхание сбивается, и я покрываюсь ярким румянцем.
Мы приехали, – сказал Ваня и выбрался из машины.
Он как настоящий джентльмен подал мне руку, и помог выйти из автомобиля. Вдох-выдох и я успокаиваю свои нахлынувшие чувства. Мы находимся у набережной Москвы-реки, возле тихого ресторана, в котором играет классическая музыка. Дует сладкий ветер, Ваня берет меня за руку и ведет к двухместному столику, который открывает прекрасный вид на реку и город. Москва сияет разноцветными огнями. Поздним вечером она не столь тороплива.
Здесь чудесно, – говорю я и вижу его улыбку.
Официант приносит меню, и мы тут же делаем заказ. Ваня заказывает все по своему вкусу, и я полностью полагаюсь на него. Не знаю почему, но я рассказываю ему все – о том, как недавно рассталась с Егором, о своей работе в доме Зои Степановны, о мечтах остаться в Москве после обучения. Он слушает, не перебивая, ободряюще кивая.
Ты молодец, – подытожил он. – Зная тебя с первого курса университета, с уверенностью могу сказать, что ты добьешься своего.
Я смущаюсь и задаю вопрос.
Я могу узнать, как у преподавателя медицинского университета. Скажи, много ли шансов было выжить у младенца, родившегося с массой тела чуть больше килограмма в 60-х годах?
– В 60-х годах, считалось, что недоношенные, с массой тела менее полутора килограмм нежизнеспособны. Это сейчас изменились критерии и созданы условия для рожденных малышей, с массой более пятьсот грамм. А тогда... как повезет. Зависело от больницы, персонала, оборудования в которой находился ребенок. Если это небольшой городок – думаю, шансы были меньше, чем в Москве. Официальная граница для выхаживания, провождения реанимационных мероприятий, и лечения была от двадцати восьми недель и весом – от килограмма. Тогда за него брались. Если ребенок жил в течение недели, его регистрировали, если нет – фиксировался выкидыш. В СССР существовали больницы, в которых лечили только чиновников, артистов, их детей, внуков и ближайших родственников. В таких учреждениях всегда было лучшее оборудование, условия и уход, чем в остальных. Важно было то, кем ты являешься, понимаешь?
Понимаю. Значит, шансы были. Еще вопрос – ребенок обязательно при этом оставался инвалидом?
Если в дальнейшем, таким ребенком занимались специалисты – офтальмологи, невропатологи, кардиологи, педиатры, и исключались риски осложнений, то даю процентов шестьдесят, что ребенок мог вести вполне обычную жизнь.
Дальше мы переключились на другую волну. Официант принес шампанского, я держала в руках бокал, с каждым глотком пьянея, и жадно вглядывалась в Ваню, его лицо и тело. Он притягивал меня – его фигура манила, его лицо было мужественным, с ярко отчерченными скулами, пронзительными глазами цвета карамели, которые смотрели на меня из-под очков. Он наслаждался отдыхом, попивая остывший американо с молоком, откинувшись на спинку стула. На улице стемнело, я даже приблизительно не знала, который час и меньше всего мне хотелось доставать из сумки свой телефон.
А потом мы мчали по ночному городу. Ветер трепал мои волосы, в крови бурлил адреналин и алкоголь. Я посильнее вжалась в сиденье, а Ваня все яростнее давил на газ, крепко сжав мою ладонь. Так хорошо мне давно не было. Мне не хотелось возвращаться в унылую общагу, не хотелось входить в свою осточертевшую комнату и видеть там Марину, которая нагло увела у меня парня. На очередном светофоре Ваня вдруг повернулся в мою сторону и слегка притянул меня к себе. Он поцеловал меня своими мягкими и теплыми губами, и это было так приятно, что у меня закружилась голова. Его настойчивые губы спустились к шее, и я не сдержалась, издав томный вздох. Загорелся зеленый, и Ваня нехотя оторвал свои губы от меня, повернувшись к дороге. Он молчал. Я смотрела на его сосредоточенное лицо и трогала пылавшие от страсти губы. «Повтори еще, прошу», – молила я, когда мы приехали к общежитию.
В окнах почти везде горел свет. Здесь не привыкли спать ночью, предпочитая сну веселье и шумные алкогольные вечеринки. Мы одновременно вышли из машины, оказавшись вновь рядом. Ваня обнял меня крепко и нежно, прижимая к себе. Его руки сплелись за моей спиной, он зарылся лицом в мои волосы, вдыхая их аромат.
Не хочу тебя отпускать, – прошептал он, обдавая мою шею своим горячим дыханием.
И я тебя... Но мне пора, – сказала я.
Ваня отстранился, но ненадолго. Он обхватил мое лицо своими ладонями, прижимая его к своим губам. Наш поцелуй длился вечность – страстный, обжигающий. Я чувствовала, как пылают мои губы и щеки от его колючей щетины, но не смогла бы оторваться от него самостоятельно. Резкий выстрел где-то поблизости заставил меня вздрогнуть и посмотреть по сторонам.
Что это было? – испуганно спросила я.
Кажется, кто-то кинул петарду, – усмехнулся Ваня.
Я мягко освободилась из его теплых объятий и смущенно чмокнула в колючую щеку.
Увидимся еще, мне пора, – сказала я.
Мы постояли еще минуту вдвоем, молча, держась за руки, а потом расстались. Я поднялась по ступеням вверх, толкнув тяжелую входную дверь и тут же обернулась. Ваня стоял на том же месте, сунув одну руку в карман своих джинсов, а другой, махнув мне на прощание. Я послала ему воздушный поцелуй и, улыбаясь, вошла в холл. Интересно к чему приведут наши отношения? В любом случае мне хорошо рядом с ним здесь и сейчас, а время... оно расставит все на свои места.
Поднимаясь на свой этаж, я услышала музыку. Кто-то играл на гитаре, компания подпевала. Я узнала голос Егора и поспешила как можно скорее удалиться в свою комнату. Едва я захлопнула за собой дверь, как она тут же опять растворилась. На пороге стояла чуть выпившая Маринка, с пластмассовым стаканчиком в руке.
Уже пришла? Я переживала, – сказала она.
Не переживай, что со мной может случиться?
Я... я хотела оправдаться перед тобой. Я не уводила у тебя Егора, правда, – сказала она чуть заплетающимся языком. – Он сам всегда подбивал ко мне клинья, все три года нашего обучения. На первом курсе я отшила его, выбрав Вадика Соколова, богатенького москвича, который учился у нас на потоке. Егор тут же переметнулся к тебе, наверное, чтобы быть ко мне поближе. Все это время, пока ты пропадала на работе, он постоянно приходил ко мне, смотрел щенячьими глазами и умилялся каждому моему жесту. Потом Соколова отчислили, наши отношения сошли на нет. Я поддалась эмоциям, и мы с Егором слишком сблизились в твое отсутствие.
Мне было мерзко от ее слов, но я стойко молчала, глядя на нее с каменным выражением лица. Лишь мое частое сердцебиение выдавало меня с потрохами. Если бы я знала раньше, что меня держат за дуру, то давно бы бросила этого поганца.
... Пойми, когда ты была нужна ему, то тебя не было. Ой, ну ты поняла короче, да? Я всегда была рядом, поэтому случилось то, что случилось, я тут ни при чем. Поэтому давай, как и раньше держать нейтралитет, не обижаясь друг на друга. Я слышала, что ты с преподом мутишь, значит, уже остыла к Егору?
Я смотрела на Маринку и поражалась ее бестолковости. Она была словно красивая кукла– блондинистые волосы свисали красивыми природными локонами до самых ягодиц, пышные ресницы, красивые большие глаза, аккуратный ровный носик и пухлые розовые губы. У нее была прекрасная статная фигура с большой грудью и узкой талией, с округлыми бедрами и ногами «от ушей». Я только сейчас осознала, что кажусь на ее фоне печальной серой мышью.
Я тебя услышала, – сказала я и устало опустилась на кровать.
Марина закрыла за собой двери и удалилась на вечеринку. Чтобы приглушить обиду, я включила музыку на телефоне и ставила наушники. Так-то лучше. Музыка всегда успокаивает меня... А еще, пришедшая смска от Вани: «Спасибо за прекрасный вечер. Сладких снов». Погружаясь в сон, я все еще чувствовала на своих губах его поцелуи.
Следующее утро разбудило меня громким ливнем. Кажется, погода сегодня совсем не летняя, нужно запастись зонтиками и дождевиками. Напялив на себя любимые джинсы в обтяжку, белый пуловер, завязав на голове французскую косу, и подкрасив ресницы, я вышла из общежития и направилась в сторону метро. Ранним утром все спешили по делам – кто-то на работу, кто-то на учебу. Сегодня у меня на три часа дня назначен экзамен, поэтому к Зое Степановне я отправилась с утра пораньше. Обожаю ездить на метро, даже в час пик. В этом есть свое великолепие. Набитые вагоны поездов, увешанные людьми эскалаторы, гул людских голосов. Я достаю наушники и включаю музыку, релаксируя зажатой между людьми. На нужной мне остановке группа людей выходит наружу, вынося своим мощным потоком и меня.
Дождь почти закончился, и я решаю не раскрывать зонт, ощущая я на своем теле мелкие капельки дождя. Когда я подхожу к дому на Кудринской площади, то привычно заглядываю в окна. Она уже не спит.
Доброе утро, Зоя Степановна, – говорю я, направляясь прямо на кухню. – Приготовить вам омлет с овощами? У меня сегодня не так много времени.
Спасибо, я уже поела, – сказала она. – Давай лучше вернемся к истории. Я все обдумала сегодня ночью и готова продолжить дальше.
Я понимающе кивнула. Мы последовали в кабинет, где уже лежали фотографии людей.
Прости, что тебе постоянно приходится пересаживать меня в кресло. Просто так я чувствую себя комфортнее, и воспоминания сами приходят в мою старую больную голову...
Зоя, Москва, 1962 год.
Мы с мамой возвращались в Москву поездом. Мама выкупила для нас целое купе, и мы молча едем всю дорогу домой, не сказав друг другу ни слова. Она читала какой-то новомодный женский журнал, внимательно рассматривая каждую картинку, только бы не смотреть мне в глаза. Я легла на полку пытаясь уснуть, но сон как назло не шел. Мучительно пялясь в потолок, я провела бестолковых несколько часов.
Отец говорит, что со следующей недели ты можешь вернуться в свою школу, – сказала мама.
Так просто... Не успела родить и уже отправляюсь в школу, надо же. Мама достала из своей сумочки помаду и зеркальце, старательно выводя губы красным цветом. Он никогда не шел ей, делал вульгарной и простой. Закончив наводить красоту, она внимательно посмотрела на меня, прищурив глаза.
Ну что ты молчишь, Зоя? Такое чувство, что ты винишь во всем меня! Уж прости, но я не раздвигала ноги перед первыми встречными, – чуть повысила голос мама.
Замолчи!
Я крикнула чуть громче, и она правда замолчала. До самой Москвы. На вокзале нас встречал отец. Высокий, статный, в черном зимнем пальто с мехом и без шапки. Его густые волосы покрывал шар выпавшего снега, отчего волосы казались полностью седыми.
В такой мороз и без головного убора, – кричит мама на расстоянии.
Аня, здравствуй! Я тоже скучал, – сказал отец смеясь и заключая маму в свои объятия.
И мама улыбается. Отец ждет, что я обниму его в ответ, но я равнодушно выхожу из вокзала, направляясь к автомобилю. За рулем сидит водитель Володя, он вежливо здоровается со мной и отводит взгляд. Иногда я забываю, что он тоже человек. Настолько тихо и незаметно он ведет себя в нашей жизни. Стряхнув с себя осевшие на верхнюю одежду снежинки, мы садимся в машину и трогаем в сторону нашей квартиры.
Дома как-то непривычно. Стерильная красота, пустые огромные комнаты, в которых можно играть в хоккей. Я закрываю свою территорию на ключ и сажусь на подоконник, наблюдая за людьми в морозный зимний день, и думаю о ребенке. Саша, Александр, прости, что не успела сказать тебе, что ты мне очень нужен. Без тебя как-то плохо и совсем пусто на душе. Я ошиблась в своем выборе, ошиблась в выборе ценностей. В двери тихонько стучат. Я вскакиваю с подоконника и открываю их. На пороге стоит отец и держит в руке яркие пакеты наполненные тряпками.
Это тебе, Зося, – говорит он. – Пока вас с мамой не было, я летал в Берлин и прикупил для тебя кое-что.
Спасибо, пап, – равнодушно отвечаю я, не понимая, как простые тряпки и побрякушки смогут заполнить мое сердце?
Отец заходит и закрывает за собой двери. Он хочет обнять меня, но я держусь колючкой. Я не готова сейчас к сближению.
Мне правда жаль, что так вышло. Но в жизни всякое бывает и хорошее, и плохое. Я тут подумал и решил, что в школу ты сразу не пойдешь. Восстановишься месяцок, позанимаешься с врачами и тогда в бой. Учеба подождет.
С врачами? – спросила я.
Да, я уже попросил знаменитого в Москве психотерапевта Полякова, чтобы он поработал с тобой, – сказал отец.
Я негодовала. Все решают без меня, всю жизнь, каждый шаг, но отчего-то промолчала. Отец поцеловал меня в лоб.
Я рад, что ты вернулась, Зося. Очень рад.
Он вышел, а я кинула пакеты с одеждой, не раскрывая прямо в шкаф. Отец не обманул. На следующий день ко мне приехал водитель Володя и повез меня в сторону НИИ психиатрии. Я оглянулась по сторонам и покорно прошла в высокое прямоугольное здание. Нужный мне кабинет я нашла быстро. Сняв с себя верхнюю одежду, я постучала и вошла внутрь. Пожилой Игорь Яковлевич радушно принял меня. Я долго не раскрывалась перед ним, умалчивала о причинах, по которым меня записал к нему отец, но после его долгих обещаний молчать, я сдалась и выложила все как на духу. Сказать, что мне стало легче с первого сеанса, я не могла. Но с каждым походом к профессору я чувствовала, что раны затягиваются, рубцуются, но не пропадают. Мы использовали различные методики, в том числе и гипноз, и, в конце концов, я стала забывать все, что произошло в феврале 1962 года. Я хотела все забыть и умоляла его помочь мне в этом. Могу с уверенностью сказать, что с помощью психотерапевта я смогла засунуть в глубину своей памяти воспоминания о рожденном мною ребенке. Я не вспоминала об этом никогда больше, ровно до тех пор, пока это не понадобилось.
Однажды после занятий с Поляковым, я вышла из здания больницы и увидела на горизонте Нинку. Ее невозможно было не узнать. Рыжие волосы красиво развивались на весеннем прохладном ветру. Она куталась в черное пальто и бежала быстрым шагом в сторону отделения. Я уже давно ни с кем не общалась из подруг, и именно ее мне больше всего хотелось увидеть... Я помнила наставления отца, что с Ниной мне дружить нельзя. Но разве запрещено просто поговорить?
Нинка! – крикнула я и побежала в ее сторону.
Ее хрупкий силуэт удалялся все дальше, она и не думала поворачиваться ко мне. Прибавив темп, я стала буквально догонять ее. Уже у входа в кардиологическое отделение я ухватила ее за рукав и остановила. Ее зеленые глаза пронзительно посмотрели на меня.
Нинка, ты почему убегаешь? – спросила я запыхавшимся голосом.
А мы разве знакомы?
Ты чего? – удивилась я.
Пламенный привет всему твоему семейству. Папы больше нет, мать в больнице с инфарктом, а я нянчусь с тремя детьми. Мне не о чем разговаривать с Вами, девушка!
Она с силой выдернула свой рукав из моей ладони и развернувшись быстрым шагом стала подниматься по ступенькам.
Нинка! Может быть тебе нужна помощь? Просто скажи об этом! – выкрикнула я вдогонку.
Да пошла ты! – прошипела Нина и вошла в здание больницы.
Я долго стояла молча. Прокручивала в голове нашу встречу и никак не могла взять в толк, чем именно я провинилась?
Часть 12.
В апреле я вернулась в школу, продолжая свои занятия с Игорем Яковлевичем. Мои лучшие подруги уже давно примкнули к другим компаниям, забыв обо мне, поэтому до самого выпускного я находилась в гордом одиночестве. Все же это было лучше, чем слушать сплетни и разговаривать о мальчиках. Мне было не до этого. Я усиленно взялась за учебу, занимаясь дополнительными занятиями. Все мои дни были забиты под завязку, я готовилась стать студенткой, и это было моей единственной целью. Я решила поступать в МГИМО, на международный факультет. Прогремел последний звонок и выпускной, я с отличием окончила школу и сдала все выпускные экзамены в школе.
– Вот, посмотри, это наш выпускной класс. «Золотые» детки, – сказала Зоя Степановна, протягивая выпускной альбом.
– Вы самая красивая, – отметила я.
В моей руке оказалась большая фотография, с изображением выпускников московской элитной школы. Зоя выделялась среди всех. Она стояла чуть в стороне, в самом верхнем углу, с вызывающим и резким взглядом, черными волосами, заплетенными в две тугие косы и статной осанкой.
Я продолжу...
Конечно же, я поступила. Не знаю, стараниями ли отца, или же я сама подготовилась на отлично, но увидев среди будущих студентов свою фамилию только улыбнулась. Я знала чего стою, и чего стоит моя фамилия. Родители были счастливы. Наконец-то, у их дочери начинается счастливая пора, золотая пора.
В честь поступления дочери в престижный университет, отец решил закатить пир на весь мир. Как раз с этим днем совпала дата моего рождения – мне исполнилось семнадцать. Позже я поняла, какую личную цель преследовал отец в тот день.
Отцу выдали новую загородную дачу в Подмосковье. Она находилась в другом поселке, в противоположной стороне от той дачи, где я провела такое значимое лето в своей жизни. Новая дача была скромнее. Там не было Дарьи и Ивана, мы все делали самостоятельно с мамой – готовили, поливали сад, убирались.
Отец тогда созвал где-то с сотню людей, заказал музыкантов, море еды и выпивки. Равнодушно улыбаясь приехавшим гостям, я с удивлением отметила уже знакомого мне Костю. Он приехал с отцом Анатолием Леонидовичем на новенькой Вольво серого цвета. Далеко не все могли позволить себе такие машины тогда. Костя возмужал, выглядел, словно с обложки журнала – холеный, в дорогой импортной одежде, жевал жвачку и похабно смотрел на меня. Я хмыкнула и отвернулась от него, но он не отступал.
Отец вместе с Анатолием Леонидовичем вели себя, словно старые приятели, шутили, хлопали друг друга по плечу. Я стояла возле Кости, и чувствовала себя не в своей тарелке. Костя достал из кармана пачку Мальборо и не стесняясь закурил.
Зося, ты представляешь, Костя работает теперь в Министерстве иностранных дел. Вот что значит образование после МГИМО, – сказал отец.
Вот пойдешь за Костю замуж, будешь его замом, – громко засмеялся тучный отец Кости, придерживая свой огромный живот.
Я еще тогда поняла, в честь чего заварилось все это знакомство. Папе было очень выгодно выдать меня замуж за Костика, который и сам занимал хорошую должность, а уж о его отце и говорить нечего.
– Я прекрасно понимаю, к чему весь этот цирк. Скажу сразу – замужество в мои планы пока не входит, – прошипела я, оставшись наедине со скучающим парнем.
– Очень жаль, у меня как раз в кармане лежит обручальное кольцо, – хмыкнул Костя и оставил меня стоять в гордом одиночестве.
Вечер подошел к концу. Я лежала в кровати без сил и вспоминала Костю. Он бесил меня своим равнодушием и спокойствием. Бесил тем, что у него есть для жизни все. Чего не скажешь о Боре. Ну почему бы им не поменяться местами – Боря стал бы богатым и успешным сыном Анатолия Леонидовича, а Костя – деревенским парнем и сыном алкоголика. Я тряхнула лицом, сбрасывая воспоминания. Борис не достоин того, чтобы я вообще думала о нем.
Я бы напрочь забыла о вечере в честь поступления, о Косте, если бы не отец, который спустя неделю вызвал меня к себе в кабинет. Он усадил меня в кресло и посмотрел серьезным взглядом. Несколько минут молчал, затем стал ходить по кабинету из угла в угол о чем-то думая. Не перебивала его мысли, я терпеливо дожидалась, что же он скажет мне.
– Зоя, как тебе Константин?
– Не помню. Кто такой?– спросила я с иронией.
– Зося, мне не до шуток. Я же знакомил тебя на торжественном вечере с ним и его отцом.
– Ах да, вспомнила. Напыщенный индюк, который думает, что весь мир у его ног. Это о нем речь? – спросила я.
– А если так и есть? – спросил отец, с силой стукнув обеими ладонями по дубовому столу. – Зоя, Костя серьезно заинтересовался тобой. Он интересовался, его отец тоже. А у меня... у меня чертов испытательный срок, и я боюсь, что не выдержу его, и меня упекут за решетку. В лучшем случае.
Что ты такое говоришь, папа?
Отец устало опустился на кресло, закрыв ладонями лицо. Он плакал. Мне хотелось подойти к нему и сесть на руки, чтобы пожалеть, но вместо этого я сидела на своем месте и ждала. Он успокоился и стряхнул с себя слезы.
Я чуть не полетел со своего места еще год назад. Как раз тогда, когда вы отдыхали на даче с мамой. Меня подставили, вызывали на Лубянку, допрашивали. Я чудом вернулся целым и невредимым, и сейчас вот опять нахожусь под прицелом. Я считаю, что твое замужество с Костей поможет нам. Нашей семье. Тебе, мне и маме.
– Что? Но папа, я совершенно не знаю Костю, чтобы выходить за него замуж! – я пробовала возразить.
– Так узнай! Сходи с ним в кино, в кафе, узнай его поближе. Если он станет твоим мужем, Зося, то весь мир будет и у твоих ног. Ты просто не представляешь, какие это важные люди.
Он злился, его лицо становилось краснее и краснее, а голос становился все громче. Я закрыла уши и выскочила из кабинета. Закрывшись в своей комнате, я уткнулась лицом в подушку, не зная как мне поступить дальше. Услышав стук в комнату, я громко выкрикнула:
Убирайся прочь!
Зоя, это мама.
Я открыла двери, сверля ее ненавидящим взглядом. Она крепко прижала меня к себе и погладила по голове.
Я уверяю тебя, ты не ошибешься с выбором мужа.
Спустя несколько дней долгих уговоров со стороны папы и мамы я сдалась. Костя позвонил спустя два дня, назначив дату и время нашего первого свидания. Он ждал меня у кинотеатра, ровно в шесть, с букетом алых роз. Выглядел он, конечно, сногсшибательно. Костя выгодно выделялся на фоне остальных мужчин, проходящих мимо. В модных черных солнцезащитных очках, в клетчатом пиджаке и таких же брюках. От него приятно пахло парфюмом с нотками цитруса. Я приняла букет и сухо поздоровалась с ним.
– Здравствуй. Это мне? – я нагло выхватила у него букет цветов, вдыхая их аромат.
– Тебе, конечно. Пойдем, фильм вот-вот начнется, – сказал Костя и нежно взял меня за руку.
Я попыталась высвободить свою ладонь, но почувствовала, что он сильнее сжал ее и покорно пошла следом. И как я не пыталась скрыть, и противостоять своим чувствам, но Костя мне чем-то понравился, где-то зацепил. Он удивлял меня своей самоуверенностью и нарциссизмом, но в то же время притягивал своей добротой и теплом. В тот вечер мы неплохо провели время. Посмотрев фильм, он отвез меня в Метрополь. Я впервые бывала в таком заведении – высокие хрустальные люстры свисали до самых столиков, ярко освещая просторное помещение, красивые одинаковые столики, выставленные по диагонали, вежливые официанты и яркие гости.
Я всем своим видом показывала, что Костя мне совершенно не интересен, а он только сильнее пытался завоевать меня и обратить свое внимание. Костя стал часто звонить и забирать меня после пар. Я только-только начинала учиться в МГИМО, только постигала азы студенческой жизни. А он врывался в нее и яростно вырывал меня оттуда, занимая все свободное время собой.
В конце сентября в университете повесили объявление, что все желающие могут купить в профкоме путевку в Крым. Я тогда решила, что мне жизненно необходимо именно сейчас побывать на море. Взяв тайм-аут, прямо посреди учебного года в сентябре я уехала первым же поездом в Феодосию. В гордом одиночестве, после скандала с родителями и после одобрения своего лечащего врача. Соленый морской воздух обдувал мое тело. Я нежилась под солнечными лучами и ни о чем не думала больше.
В нашей гостинице была уйма студентов. Толпы парней, шумные компании девушек, и только я в гордом одиночестве. Я молча бродила по набережной теплыми вечерами, днем принимала солнечные ванны, плавала в глубоком Черном море и радовалась возможности побыть с собой. На третий день в мой номер постучали. Я отдыхала не одна – в комнате жила еще одна девушка, но виделись мы только ночью, засыпая. Без задней мысли я отворила двери и обомлела. На пороге стоял Костя с ароматным букетом красных роз. Он выглядел просто сногсшибательно – белая рубашка с короткими рукавами, белоснежные брюки-клеш, стильная прическа, уложенная на одну сторону. Он протягивал мне букет и лучезарно улыбался.
Добрый день, Зоя. Ты так внезапно сбежала из Москвы, что я растерялся, – сказал он.
Прости, мне просто хотелось побыть наедине, – ответила я. – Ты тут абсолютно ни при чем.
Я впустила молодого человека в номер, благо соседка уехала на экскурсию по ЮБК. Костя сидел на деревянном стуле и внимательно наблюдал за моими сборами. Я достала кувшин, наполнила его водой и поставила туда цветы. Взяла из шкафа кремовое платье, босоножки на танкетке, связала волосы в тугой хвост и подкрасила губы.
Отвернись, пожалуйста, – попросила я Костю и быстренько сменила свой наряд на праздничный.
Мы вышли вдвоем из номера, под руку, медленно гуляя по набережной. Море разбушевалось не на шутку – волны с силой бились о прибережные скалы и подводные камни. Мелкие брызги попадали на людей, мирно прогуливающиеся по набережной. Я обожала шторм, любила смотреть на бушующую стихию, плескаться в высоких и грозных волнах, ощущая страх и восхищение.
Тебя кто-то обидел, Зоя? – спросил Костя неожиданно.
С чего ты взял? – я сделала удивленное лицо, но поняла, что мне его не обмануть и тяжело вздохнула. – Кто-то да обидел. Какая теперь разница?
Зоя, ты удивительная девушка, правда. Когда я увидел тебя впервые на подмосковной даче твоего отца, то больше не о ком думать не мог. Все красавицы, на которых я обращал внимание, отвечали мне взаимностью. Но не ты. Ты отшивала меня раз за разом, я злился и никак не мог понять почему. Даже отец заметил, что со мной произошли странные перемены, я стал забывчив, рассеян. На работе меня больше никто и ничто не интересовало, кроме тебя. А потом ты пропала. Я позвонил к вам домой и услышал от твоего отца, что ты внезапно уехала в Феодосию. Прости, если нарушил твои планы побыть в одиночестве, но мне без тебя было невыносимо.
Он остановился и взял мои руки в свои ладони. Он поднес их к лицу и нежно поцеловал, пристально глядя мне в глаза. Что-то екнуло во мне тогда. Я вдруг подумала, что это и правда неплохо – когда тебя любят больше, чем ты. Когда тебя обожают и готовы ради тебя на всё. В ту ночь я не вернулась в свой номер. Мы вызвали прибережное такси и поехали в гостиницу, которую снял заранее Костя. Роскошные апартаменты класса люкс, с двумя комнатами, просторной ванной и барной стойкой. Костя наполнил наши бокалы крымским вином и произнес тост в мою честь. Спустя пять бокалов вина я уже была полностью пьяна, что, кажется, сама полезла к нему целоваться. Он нес меня на руках в спальню с шелковыми покрывалами. Я подумала, что это далеко не те скорые утехи у обрыва с Борисом, пока никто из взрослых не видит. Это самодостаточный и зрелый мужчина, опытный и надежный, который знает чего хочет. И хочет меня. Я помнила о том, что обещала помочь отцу, помнила, как он кричал и просил ему помочь. Я растворялась в поцелуях Кости, податливо тянулась к нему своим телом без капли стыда и зазрений совести.
Утром я проснулась от сильной головной боли, полностью обнаженная и растерянная. Не совершила ли я ошибку? Не слишком ли рано допустила его к своему телу? Не испугался ли Костя того, что я уже не девочка?
Я осторожно повернулась на бок и посмотрела на мирно спящего рядом Константина. Он смешно хмурил брови во сне и поджимал губы. Я любовалась его мужской красотой – сильными руками, черными, как смоль волосами, которые ровно спадали на лицо. Его щеки покрывала настоящая мужская щетина. Я не удержалась и провела рукой по его скуле. Костя вздрогнул и раскрыл глаза.
Прекрасное утро, – сказал он, осыпая меня поцелуями. – Самое счастливое за последнее время.
