Текст книги "(Не) брать! (СИ)"

Автор книги: Ольга Цай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

17

Утром я проснулась крайне отдохнувшей, что удивительно. Но это было на руку, ведь сегодня мой рабочий день. Это то, что мне нужно, чтобы перестать думать о произошедшем и о Глебе.

Приехала на работу, как всегда за пятнадцать минут до открытия, но меня ждал сюрприз – магазин уже был открыт. Меня встретила моя сменщица, Марина.

– Марин, ты чего здесь? – зашла, на ходу расстегивая куртку.

– Мне Мария Николаевна позвонила, сказала, чтоб выходила. Я думала, с тобой что случилось, – озадаченно ответила женщина, разглядывая меня.

– Нет, со мной все в порядке, – медленно произнесла я. – Странно.

Достала телефон, набрала директора, та взяла трубку с третьего гудка.

– Мария Николаевна, доброе утро! Я тут на работу приехала…

– Полина, прости, но ты уволена.

– Ч-что? – подумала, что ослышалась.

– Прости, Полина, но я ничего не могу сделать.

– Мария Николаевна, скажите, хотя бы, почему? – все еще не веря в услышанное, вопрошала я.

Она вздохнула – видно, тяжело ей дается этот разговор.

– Я не знаю, Поль, сама не знаю. Но сегодня позвонили арендодатели и сказали, что у них есть арендатор на наше помещение, он готов оплачивать намного выше аренду. А у нас договор в следующем месяце заканчивается, мы его пролонгировать должны. Но этот арендатор готов отказаться от претензии на помещение, если я уволю тебя. Не знаю, Полин, кому ты так насолила, но я по-другому поступить не смогла. Прости.

Но я уже слушала в пол уха. Мерзкое, гадкое чувство оцепенения, ужаса и страха за будущее сковало меня.

– Я понимаю, – еле выдавила и отключилась. На ватных ногах дошла до стула, села, уставившись в одну точку.

– Полин, все нормально? – обеспокоенно вглядываясь в мое лицо, спросила Марина.

– Да. Наверное. Я пойду.

– Так что Мария Николаевна сказала-то? Полин?

– Я уволена, – пожав плечами, ответила.

– Как уволена? За что? – ахнула сменщица.

– Вот так. Пока, Марин.

И вышла на улицу, закрыла глаза, несколько раз вдохнула морозный воздух. Спокойно, спокойно, Поля, ты со всем этим разберешься. Вдох через нос, выдох через рот, вдох через нос, выдох через рот. И так несколько раз. Открыла глаза. Ну, значит, надо найти другую работу. Не сможет же он весь город взять под колпак? Или сможет? Ничего. Все будет хорошо.

Надо ли говорить, что за неделю я была трижды принята на работу и трижды уволена? Думаю, нет. Чувство безысходности медленно сменялось яростью. Он кто? Господь Бог? Как смеет? У малыша закончились игрушки и он нашел новую забаву?

Я открыла контакты и набрала его номер. Несколько раз до этого дня пыталась удалить, но почему-то медлила. И вот я звоню ему, но он не отвечает. Наверное, занят. Позвоню позже или он перезвонит, когда увидит пропущенный вызов.

Хотела обратиться к подруге за помощью. Может, официанткой в ресторан возьмет, но его мерзкие щупальца дотянутся и туда, и подруга рискует лишиться любимой работы, а этого я никак не могла допустить.

Но Глеб не перезвонил ни через час, ни через два. Наступив на гордость, да и какая уж тут гордость, я набрала его вновь, но вызов был демонстративно отклонен. Ярость захлестнула меня с новой, дикой силой. Не обдумывая свои действия, я быстро собралась и помчалась к нему домой. Я не знала как проникну туда, но я должна его увидеть и потребовать объяснений. Выбежала на дорогу, неистово замахала вытянутой рукой, пытаясь остановить машину. Не с первого раза, но удалось. Для меня сейчас такси не позволительная роскошь, но терять время я не хотела. Потолкались по пробкам и вот, наконец-то, я вышла рядом с его домом. Хорошо – самый центр, ориентиров много, иначе тяжело бы пришлось объяснять водителю куда мне надо, адреса толком не знаю. Номер квартиры его так же не помнила. Ну ничего, как-нибудь, – решила, подошла к калитке и нажала кнопочку «охрана».

Через пару секунд мне ответили.

– Добрый день! Мне к Орлову Глебу.

– Ваше имя, пожалуйста.

– Полина, скажите ему, Потапова Полина.

– Секунду, – тишина и вновь на связи. – Простите, но его нет.

И что теперь делать? Черт подери, что теперь делать?! Во что же я влезла?! Ведь знала! Знала же, что шутки с ним плохи. Медленно пошла вдоль дороги. Надо успокоиться и обдумать все. Не бывает безвыходной ситуации, ну не бывает!

И что дальше придумает его больной, воспаленный мозг? Надо предупредить его следующий удар. Ясно же, что он принялся мстить и не остановится. Вспомнила взгляд его, кинутый на прощание: жестокий, злой, ненавидящий – стало не по себе. Если первая лишилась работы я, значит, следующий Слава. Надо найти Орлова, найти и поговорить. Он говорил, что работает на Новинском рынке. Если его нет дома, вполне возможно, он там. И, ускоряясь, двинулась к остановке. Я не знала, что ему скажу, как буду убеждать, но я должна это сделать! Но самое поганое, а в этом стыдно было признаться даже самой себе, я тосковала по нему. По нему самому, по такому странному, жесткому, горячему. Нет, он не приходил ко мне во сне. Но вечером, лежа в кровати, я ничего не могла поделать с собой – воспоминания, будь они не ладны!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Почти через два часа с двумя пересадками я добралась до рынка, искренне надеясь, что мои мучения того стоили. На часах пол пятого, во сколько он закрывается, интересно? Я подошла к главным воротам. Толпы народа сновали туда-сюда: простые обыватели, продавцы, приезжие, люди с баулами, телегами, машинами. Оглянулась – да здесь его в жизни не найти! И что делать? Увидела охранника, подошла к нему:

– Простите, а где здание администрации рынка?

Он внимательно посмотрел на меня.

– Вы по поводу аренды?

– Да, – неуверенно ответила я.

– Вам тогда нужно с другого входа зайти – с западного, вы сейчас у южного.

– А здесь я не могу пройти?

– Ну идти долго, а так на машине сразу и заедете.

– Я пройдусь, осмотрюсь.

– Ну, как знаете. Значит, смотрите – вы сейчас находитесь в первом квадрате, видите на здании нумерация? – дождавшись моего утвердительного кивка, он продолжил, указывая рацией на дом, – тут написано четыре. А Вам нужно шестьдесят один С. Идите по этой главной улице, около текстиля двухэтажного, большого, налево поверните, ну и там уж спросите. Вам надо левее держаться все время. Да, и поторопитесь, а то в шесть в администрации обычно никого уже нет.

Я поблагодарила и быстро пошла в указанном направлении, ловко лавируя между людьми, телегами, машинами. Нашла текстиль, что ж не плохо. Повернула налево, народа стало ощутимо меньше, дошла до развилки. Он сказал все время налево, значит он имел ввиду совсем налево или вот эта дорогу, что идет несколько севернее – размышляла я, разглядывая две дороги. Оглянулась – вокруг никого. Посмотрела на часы – еще начало шестого. До закрытия не так много времени осталось, надо поторопиться. Выбрала на мой взгляд верную дорогу и прибавила шагу. Улицы петляли, здания становились все более унылыми и обшарпанными. На некоторых из них были заколоченные ставни, на других тяжелые металлические решетки и старые ржавые двери. Я перестала видеть номера домов, блин, да их тут просто не было. Легкая форма паники стала охватывать меня. На миг остановилась перевести дыхание и оглядеться, когда сзади раздался голос:

– Заблудилась?

От неожиданности я взвизгнула и отпрыгнула в сторону.

– Уф. Вы меня напугали! – произнесла я, хватаясь за сердце.

– Простите.

– Ничего, – чуть улыбнулась. – Немного заплутала. Как хорошо, что я вас встретила, – от волнения начала тараторить. – Я ищу здание администрации. Не подскажете, как пройти?

Мужчина помолчал, внимательно окинул меня взглядом с головы до пят, потом улыбнулся.

– Конечно подскажу и даже провожу – мне туда же.

Голос не очень приятный, но и я не Монсеррат Кабалье. А так, на вид совершенно обычный мужик, даже, скорее, мужичок средних лет, невысокого роста, весьма щуплого телосложения.

– Правда? – выдохнула я. – Не знаю, чтобы я без вас делала.

– Ну пошли, горемычная.

И он повел меня вдоль таких же обшарпанных, страшных домов, бесконечно сворачивая. Я бы даже под гипнозом не вспомнила этот путь. Мужичок же постоянно что-то писал в телефоне и, практически, не смотрел на дорогу – видно, ориентировался он тут великолепно. Поворотов стало меньше, улицы шире. Наверное, где-то рядом уже, – только подумала я, когда мы вынырнули на дорогу и моему взору открылась еще более морозящая кровь картина: старые огромные здания без доброй половины стекол – похоже, что бывшие фабрики или комбинаты, далее виднелся ряд ангаров, таких же старых и ужасных. Все заброшенное и лишенное жизни.

– Простите, вы уверены, что мы идем в правильном направлении? – стараясь сохранить хладнокровие, спросила я.

– Вам же администрация нужна?

Я посмотрела на него, мне совсем не понравился его взгляд.

– Да. Но я, наверное, потом. Уже поздно, – достала мобильник, на часах без двадцати шесть. – Да и опоздала уже. Спасибо вам, большое, – начала тихонько отходить назад.

Мужичок злобно осклабился, но не сделал попытки подойти ко мне. Я развернулась и врезалась во что-то, точнее в кого-то. Этот кто-то вцепился в мои плечи.

– Добрый вечер!

Я подняла глаза, пытаясь увидеть говорившего. Высокий, очень высокий, худой, парень, тонкий нос, явно переломанный не один раз, бледно-голубые, кажется, практически лишенные цвета глаза. От таких типов хочется бежать, – сделала я заключение за долю секунды. Передернула плечами, пытаясь сделать шаг назад, но он не отпускал, рассматривая мое лицо изучающим взглядом.

– Отпусти меня! – пытаясь оттолкнуть, громко сказала я, но это не возымело действия. Он лишь перевел глаза на мужичонку и прокуренным голосом сказал:

– А хороша, Ермолыч.

– А то! Как думаешь, сойдет?

– Ну часть, думаю, простит, не все, конечно, мелковата, да и возраст. Но так, на пару раз.

О чем они?

– Да пусти же меня! – начала изо всех сил выбиваться я.

– А баба-то с норовом, – заржал щуплый.

– Пускай Рябой приструнивает, нам-то что.

Худой потащил меня в сторону ангаров. Я не переставала что-то орать, звать на помощь, надрывая голосовые связки, пока мужичонка резко не остановился, схватил меня за локоть и без тени своей мерзкой улыбки произнес:

– Слушай сюда!

Но я не слышала, я орала от ужаса, страха, паники, вырывалась изо всех сил. Тут же почувствовала, как щеку опалила резкая боль. Замерла, чуть всхлипывая, схватилась свободной рукой за пострадавшее лицо, не веря в происходящее. В этом мелком, щуплом мужичонке оказалось много силы, так мне показалось, потому что пощечина была весьма увесистой.

– Успокоилась? – я молчала, а он продолжил. – Слушай внимательно! Первое – тут тебя не услышат – хоть заорись. Второе – попробуешь еще пикнуть – сломаю нос, – сделал паузу и добавил, – для начала. Третье и последнее, убивать тебя никто не будет, если вести себя будешь хорошо. Все поняла?

Я стояла, не в силах пошевелиться. Было до одурения страшно, до дрожи, до рвотного рефлекса.

– Я не слышу ответа.

– Д-да.

И они продолжили меня тащить к ангарам. Мозг на фоне стресса начал лихорадочно работать, выискивая выход из ситуации. Надо не паниковать, собраться. Орлов, ненавижу, из-за тебя все! – переключила свой эмоциональный поток на него. – Надо было всего лишь меня отпустить и я научилась бы жить без тебя, я бы вернулась к нормальной жизни. Я сюда никогда бы….

– Чего встала? Шевелись, – грубо сказал худой и, больно сжав локоть, втащил в помещение.

Хотя это и помещением-то сложно назвать, скорее, огромное пространство – наверное бывший промышленный цех, но сейчас здесь остались только старые, ржавые металлоконструкции непонятного для меня назначения, пару таких же старых ламп свисали с потолка, вокруг валялась арматура, коробки и куча другого хлама. Блин, да это как в фильмах с очень плохим концом для героя, с очень-очень плохим концом, – подумала и начала сопротивляться с новой силой. Удалось вырвать руку из цепких лап тощего, но я успела сделать лишь пару шагов, когда мужичок или Ермолыч, как звал его худой, сдержал обещание… почти… удар пришелся куда-то в район подбородка, но от этого не менее болезненный. Я упала на пол или на то, что раньше таковым являлось. Больно, очень больно. Почувствовала мерзкий металлический вкус крови на губах, от чего меня не слабо замутило.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Слышь, Ермолыч! Ты полегче. Товар не порть. Нам еще его Рябому сбагрить надо.

Товар? Он сказал товар? – меня заколотило.

– П-п-пожалуйста, – вытянула вперед руку, не пытаясь подняться, – у меня…у меня ребенок маленький, – подумала о Катюне и меня накрыла истерика, слезы хлынули из глаз.

Мужичок присел на корточки, протянул руку к моему лицу, провел по щеке, от чего стало мерзко и больно, щеку все еще саднило от пощечины, я дернулась от его прикосновения. Он зло прищурил глаза и, очень близко наклонившись к моем лицу, настолько близко, что я почувствовала непереносимый смрад из его рта, полушепотом сказал:

– Жаль. Я бы тебя оставил себе.

Провел по рукаву куртки от плеча к запястью, схватил резко и дернул на себя, поднимая. Крепко держа за руку, совершенно точно оставляя синяки, потащил вглубь этого ада. Ноги дрожали, но я шла. Он сказал, что оставят в живых, значит, надо постараться выбраться отсюда живой и, желательно, невредимой, – пыталась я рассуждать, абстрагируясь от окружавшей меня разрухи и вони.

Дойдя до конца этого жуткого помещения, худой толкнул дверь и мы новь очутились на улице, но только для того, чтобы через две минуты снова попасть в не менее мрачное здание.

Навстречу нашей троице вышел коротко стриженный парень в грязно-желтой куртке и замусоленных джинсах. Я всматривалась в его лицо, пытаясь оценить, сможет ли он мне помочь, но не увидела ни одной эмоции, вообще ни одной.

– Рябой здесь? – спросил худой.

– Наверху, – кивнул головой в сторону лестницы. – А это что за малышка?

– Подарок для Рябого, – ответил Ермолыч.

– Вместо долга что ль? Маловато, – усмехнулся желтая куртка, – но попробуйте.

На этих словах надежда, незаметно попросить помощи у этого парня окончательно рухнула.

Меня потащили к дальней лестнице и вот уже мы заходим в небольшую комнату, такую же ветхую как и все вокруг, но тут хотя бы не воняет и есть признаки жизни: стол, кресло, в котором сидит мужик весь в веснушках, наверное, это и есть тот самый Рябой, у противоположной стены два потрепанных кресла, между ними небольшой обшарпанный столик. Одно из кресел занимает устрашающего вида мужчина с татуировкой на шее. Очевидно, мы своим появлением прервали важный разговор.

– Что вы тут забыли? – нахмурился Рябой. – Деньги принесли?

– Нет, – тут же залебезил Ермолыч, – но у нас для тебя круче подарок. И он подтолкнул меня в спину. А меня будто включили:

– Они меня заставили! – громко проговорила я.

И тишина.

18

Он молчал и смотрел на меня, откинувшись в кресле, постукивая мясистыми пальцами по поцарапанной столешнице. А потом встал и, не сводя взгляда, подошел почти вплотную, так, что его веснушки стали очень четко различимы. Я посмотрела в его безразличные, пустые, оценивающие глаза. Так оценивают лошадь на арабском рынке. И последние остатки надежды ускользнули, как ускользает песок сквозь пальцы. Он дотошно, скрупулезно рассматривал мое лицо.

– Это кто тебя так? Они?

Я кивнула, и надежда – этот маленький, не сдающийся зверек своими лапками опять начал скрести внутри. Но следующие слова опустили на самое дно, самого глубокого, черного колодца:

– Куртку сними.

Я замотала головой, сделав шаг назад.

– Или куртку, или через минуту твой внешний вид будет радовать моих парней. Я понятно выражаюсь? – жестко сказал.

Я молча потянулась дрожащими руками к молнии.

– Ускорьте ее, – сказал, отвернулся и пошел к столу. Худой с Ермолычем рванули ко мне, торопясь исполнить приказ, буквально разрывая молнию на моей куртке.

Я осталась в сером свитере с небольшим круглым вырезом и простых джинсах. Рябой стоял, прислонившись к столу и сантиметр за сантиметром разглядывал мое тело, а мне казалось, что меня медленно окунают в дерьмо. Дрожь омерзения прошла от макушки до пят.

– Видишь, Рябой, ладненькая вся. Ну что скажешь?

– Ну на весь долг не покатит, треть скостить могу, – сказал он задумчиво.

– Послушайте, – нервы не выдержали. – Хотите денег, я…я дам, сколько нужно!

Рябой ухмыльнулся, разглядывая меня, еще раз прошелся глазами по моему телу, очевидно, оценивая шмотки, которые были на мне.

– Прям, сколь нужно?

Я решительно кивнула. Я готова была на все, лишь бы выбраться. Увидев просвет со дна своего колодца, я не готова была его отпускать.

– Да, сколько нужно!

Рябой подошел ко мне, обхватил грудь, плотоядно ухмыльнулся.

– Хороший размерчик, троечка?

Я молчала, не понимая, к чему он клонит. Больно сжал грудь.

– Я спрашиваю – ты отвечаешь. Если есть желание молчать – я могу отрезать тебе язык и удовлетворить его.

Меня передернуло от страха и омерзения, я поспешно ответила:

– Да, тройка.

– Мой любимый, – сказал Рябой, отходя на шаг назад.

– Как зовут?

– Полина, – сказала тихо, смотря куда-то в сторону.

– И имя хорошее.

Подошел к столу, достал пачку «Парламента», прикурил, повернулся, выдохнул дым.

– Вы, двое, за дверью пока подождите.

И худой с мужичком беспрекословно вышли.

– Так вот, Полина, скажу честно – я знаю сколько ты можешь принести или за сколько я могу тебя продать.

– Продать меня? – в каком-то оцепенении эхом повторила я.

Он усмехнулся, бросил недокуренную сигарету и носком ботинка затушил.

– Но я бизнесмен, прежде всего, а потому предлагаю тебе право первой сделки.

– С-сколько? – пытаясь совладать с собой, спросила я.

– Ну давай посмотрим, что мы имеем: две троечки, фигурку, рот вполне рабочий, добавим прекрасное имя. Как думаешь? Во сколько мы можем тебя оценить?

– Не знаю.

– Ну, у нас же переговоры. Предложи свою цену, – откровенно издевался он, предлагая сыграть в его игру без права отказаться.

– Двести? – тихо предположила я.

– Двести чего?

– Двести тысяч.

– О, да ты девочка-сюрприз. Ну кто ж отказывается от таких щедрых подарков? Двести тысяч, так двести тысяч. В долларах или в рублях отдавать будешь?

– Как скажете.

– Так, это ты мне скажи. Двести штук зеленых в чем удобнее тебе тащить? – издевательски допытывался с неизменной, мерзкой ухмылочкой Рябой.

– С-сколько? – я все больше становилась похожа на заику.

Мужчина схватил за подбородок, нажал пальцем на разбитую губу. От боли я дернулась. Чуть закончившая кровоточить рана вновь открылась, и я снова ощутила во рту гадкий привкус крови. Его глаза вонзились в мое лицо, как два лезвия, продирая до костей, ухмылка сошла с его лица.

– А теперь серьезно. Мы же оба знаем, что таких денег у тебя нет. Я тебя отпущу – ты побежишь в полицию, нажалуешься, с надеждой, что они придут на помощь, – наклонился к уху и закончил, – а они не придут. И никто не придет. Зато явлюсь я и плохо станет всей твоей семье, включая кошку.

– У меня есть, есть такие деньги, – в отчаянии прошептала я.

Он покачал головой.

– А вот обманывать нехорошо, за это обычно наказывают.

– Я не обманываю! Честно! У меня любовник богатый, он заплатит! – уже смелее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Ух ты, а что ж богатый любовник не раскошелился на шмотки своей подстилке? Хреновая соска?

– Я…я могу позвонить ему. Он даст денег! Клянусь! Глеб, Орлов Глеб. Он управляющий.

Рябой резко поменялся в лице и глухо спросил:

– Управляющий чего?

– Рынка. Этого рынка.

Воцарилась тишина, нарушаемая только моим сердцебиением. Мне кажется, я даже перестала дышать. Будто решалась моя судьба в данный момент. Рябой неотрывно смотрел на меня, взгляд поменялся, но, что теперь в нем – я понять не могла.

– Гоблин, – обратился, не сводя с меня взгляд, к мужчине, который все это время молча сидел в кресле. – Этих двоих сюда. Живо!

Гоблин встал, открыл дверь, но в комнату вошли совсем другие люди.

***

Вопреки всему Орлов не получал наслаждение от издевательства над Полиной. Его тошнило от самого себя. Он пытался абстрагироваться от этого давящего чувства – получалось крайне хреново. «Пусть скажет спасибо, что не разобрался с ней более кардинальным способом!» – так утешал себя Глеб. Он видел входящие от неё и готов был сломать себе пальцы, лишь бы не брать трубку. Кто бы знал, чего ему это стоило! А когда слил один из ее звонков, почувствовал себя самым конченным мудаком. Он скучал по ней, очень скучал, до ломоты в теле, до сумасшествия. Каждый день воспоминания душили его, каждый день чувство вины грызло, каждый день он медленно сдыхал без неё. Вышел тогда из квартиры Ани и понял, если сейчас что-то не предпримет – вернется и просто придушит Полю. Набрал Фролова и отдал четкие указания: к Потаповой приставить человека, лишить любой работы, которая будет у нее маячить на горизонте до следующих распоряжений. Чуть подвыдохнул, но не настолько, чтобы его собственное "Я" было удовлетворено. Внутри оставалось жуткое по своей силе желание что-нибудь или кого-нибудь расхерачить. Приехал домой, прошел на кухню, достал стакан, налил воды и со всей дури швырнул куда-то в пространство – вспомнил как на этой самой кухне, из этого самого стакана она пила молоко, стоя в его рубашке на голое тело, а потом они…

Пытаясь себя успокоить, быстро переоделся, прошел в спортзал, надел боксерские перчатки и принялся нещадно дубасить грушу. Сколько времени прошло – он не знал, но это помогло снять напряжение.

Чего он хотел добиться от Поли таким шагом – не задумывался. Знал только одно: она должна ответить. Возможно, позже он пересмотрит свое решение, когда готов будет общаться и позволит ей приползти к нему. Но, что будет делать дальше с ней не загадывал. Хотя ему это было не свойственно, Глеб всегда все просчитывал на несколько шагов вперед. Но с ней все не по правилам. Вот и сейчас…

Прошло семь дней. Фролов каждый день исправно докладывал о передвижениях Полины. Судя по её звонкам, она уже на грани. Подождем, надо ждать, время должно помочь определиться в отношении её. Наверное, не отпустит. А, может, наоборот захочет отсечь, оторвать с мясом от себя, резко, болезненно, но чтобы убралась из его жизни к чертям собачьим! Достала эта неопределенность!

Сегодня он у отца загородом. Наконец-то удалось найти лазейку и откопать у Беджикова крысу, спасибо Сафару за человечка – волшебником оказался. Результатов это, правда, пока не принесло, но на все нужно время.

– Сын, в середине января товар из Пхеньяна прилетит, партия огромная – сорок тонн. Погоним дальше на Иран. Объем большой. Думаю, Мурад будет готовиться. Надо предупредить удар.

– Да. Я работаю над этим.

– Петровича подключил, – предупредил отец.

Глеб молча кивнул.

– Сафар звонил, готов своих людей напрячь. Слышал, в гостях у него был.

– Да, он банкет закатил.

– Как тебе Зарина?

– Пап, не начинай.

– Глеб, лучшей партии тебе не найти. Да и для компании это родство принесет немаленькую пользу.

– Я так понимаю, вы с Джагоевым все уже решили? – напряженно спросил Глеб, чувствуя, что начинает злиться.

– Мы просто поговорили.

– Пап, давай так – все, что касается моей личной жизни, я буду решать сам. Договорились?

– Глеб, эта цветочница тебе не пара.

Парень резко вскинул на отца глаза.

– А ты думал, что я не узнаю?

– Ты следишь за мной? – взорвался.

– Это для твоей же безопасности. Твою мать, Глеб, мы не мороженным торгуем! – вскочил с кресла отец, повышая тон. – Кто-то должен тебе тыл прикрывать. Ты, бл*ть, не знаешь, что когда голову Улугбека прислал Мураду, в тот же день тебя заказали. Улугбек каким-то, сука, краем относится к Беджикову, и судя по всему, это больше, чем шестерка. Если бы я не присматривал за тобой, валялся бы уже с простреленной башкой. Ты у меня один, сын!

Глеб задумался. Такой поворот не учел.

– Отец, спасибо, но давай без «колпака».

– Ты что думаешь, мне интересна твоя личная жизнь? Или каких баб ты тр*хаешь? Сын, мне глубоко начхать. Но, когда ты даже не проверил девку, которую пригласил в свой дом, которая пробралась на мой банкет, только тогда я подключился. Это глупо с твоей стороны.

– Я сам буду решать с кем, когда и сколько, – зло бросил отцу. – И Полину не трожь.

– Да никто не трогает твою Полину. Только ты о ней не подумал? Думаешь, если Мурад заказал тебя, он ничего не сделает твоей девке? Не боишься к обеду ее голову получить?

Кровь застыла в венах Глеба. Резко встал и, не прощаясь, вышел из кабинета. Впрыгнул в машину, набрал приятеля.

– Кость, пробей мне место нахождения Полины.

Через пять минут он перезвонил и несколько растеряно:

– Глеб, она у нас.

– В смысле "у нас"?

– На рынке.

– Бл*ть, ты можешь яснее выражаться?

– Ищем ее, повеси.

Глеб уже гнал в сторону рынка – езды полтора часа при хорошем раскладе. Выругался и вдавил педаль газа до упора.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Глеб, слышишь? – услышал взволнованный голос приятеля.

– Да.

– Она в семьдесят девятом квадрате.

– Что? Какого х*я она там забыла?

– Не знаю.

– Так узнай, мать твою!

Сбросил звонок, только для того, чтобы через тридцать минут вновь снять трубку и услышать, что она у Рябого.

– Что она, бл*ть, там делает?

– Едем туда.

– Ее найти. Меня ждите на месте. Через минут пятьдесят буду. И, сука, чтобы никто, ты меня слышишь, Фролов, никто не ушел.

Семьдесят девятый квадрат – это заброшенная фабрика, которая впоследствии стала частью рынка. Естественно, Орлов знал, кто там обитает и, что происходит. Но, как и на многое другое закрывал глаза – платят и хрен с ними, пусть существуют.

Серега Рябой платил исправно. Делец среднего звена, шлюхи и торговля живым товаром его стезя. Но какого хера там забыла его Полина, Глеб не понимал. Если этот ублюдок ей что-нибудь сделал, – подумал и пальцы со всей силы сжались на руле.