Текст книги "Между нами море (СИ)"
Автор книги: Ольга Алёшкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
Глава 6
Гордей
Серега приехал ближе к обеду. Я нетерпеливо поджидал его, растрачивая рабочее время вхолостую и успокаивая себя – мне только узнать. Удовлетворю любопытство, закрою гештальт и вычеркну её нафиг из своей жизни. Сергей парень толковый, с заданием справился наверняка, уверен, что-нибудь да нарыл.
Я попросил Алену сварить нам кофе, дождался пока принесет и спокойно, как можно равнодушнее, спросил:
– Чем порадуешь?
– Значит так, – незамысловато начал Сергей, потирая руки. Выглядел довольным, старался выходит. – Откуда приехала девушка узнать не удалось, со слов соседки, издалека, конкретного места она не знает. Не похоже, что обманывает, иначе так бы и заявила – не скажу, дама она прямолинейная. У девушки умерла тётка, но на похороны она не успела, соседка нашла номер её телефона лишь на девятый день.
– В смысле нашла? – перебил я.
На протяжении двух лет я, как проклятый, таскался к Фаине Аркадьевне, Асиной тётке. До конца лета каждый день подряд, не пропустив ни единожды, уехав учиться, раз в неделю, по субботам. Поначалу мы перекидывались парой фраз, хотя я замечал: тетка разговоров о племяннице не выносила, по прошествии времени она просто встречала меня в дверях, отрицательно мотала головой, что означало – новостей нет, закрывала калитку и уходила. Молча. А однажды так и сказала: «Прекрати сюда таскаться, надоел. Неужели не понятно, не ты, ни я её больше не интересуем!» Я пообещал ей больше не приходить, но уговорил записать мои цифры. Фаина номер телефона записала, но так ни разу мне не позвонила, а сейчас выясняется телефон Аси всё же имелся…
– Там какая-то мутная история, – пустился в объяснения Серега. – Девушка эта восемь лет назад сбежала из дома. Вечером ушла на выпускной, а на следующий день её никто не видел. Вы что-нибудь слышали про эту историю? – уточнил он. Я неоднозначно покивал, ему вовсе необязательно знать, и сказал:
– Продолжай.
– В общем, девушка сбежала, от неё ни слуху, ни духу, в полицию тётка заявлять не стала, обозлилась. Девка, как я понял, деньги стащила. Пару лет назад тётке несколько раз звонят и молчат в трубку. Тетушка, не будь дура, сообразила, не иначе блудная племянница трезвонит. Перезвонила, но девица общаться не пожелала. Тётка номерочек записала и прибрала, а соседка его на девятый день и нашла, выходит.
– Номер догадался спросить?
– Какое там, не дает, старая перечница, – возмущенно протянул он и передразнил соседку: – «Хоть десять тыщ предлагай, не дам».
– Ладно, проехали. Дальше.
– Баба, та что покойница, дом гостевой держала, а родни кроме племянницы никого. Получается беглянка единственная наследница. По девушке всё.
– Армянин?
– Я номера его тачки срисовал и смотался пробить до Юрия Борисовича, на вас сослался. Из Армавира он. Разведен, детей не имеет, особо нигде не мелькал, не привлекался. Три года назад на заработки приехал. Все три года работал в гостевом у тётки этой беглянки. По словам соседки, девушка снова его наняла.
Я отблагодарил Сергея купюрами, тот подмигнул – обращайся и спрятал деньги в нагрудный карман ветровки. Мы попрощались, он, насвистывая, вышел, я переместился к окну.
Трудяга, значит, обычный работник. Что ж, это полностью меняет дело. Я распахнул окно и глубоко вдохнул. Ясень за окном набирал цвет, но зудело внутри отнюдь не от цветения. Царапало даже. Мы всё-таки поговорим, милая. Всё-таки поговорим. Я резко захлопнул окно – чего тянуть, прямо сейчас и поеду.
Уже в машине я решил заскочить домой, принять душ и переодеться. Бросил тачку за воротами, вбежал по лестнице и замер в прихожей, прислушиваясь. Милка и мама чаевничали в столовой. Какого дьявола она таскается сюда, как к себе домой?!
Из кухни выплыла Соня, мамина помощница, я приложил палец к губам – тсс-с… Соня закинула полотенце на округлое плечо и хитро заулыбалась. Мои знаки: отвлеки, я незаметно прошмыгну наверх, Соня истолковала правильно, ввалилась в столовую и взревела:
– Мариночка Николавна, мрачно тут у вас, я вам шторы раздвину.
Взвизгнули кольца по штанге, я осторожно выглянул – обе уставились на окна. Я метнулся к себе и сразу отправился в душ, мысленно посылая Соньке воздушные поцелуи. Обожаю каждый её килограмм, а у неё их сто, не меньше. С Соней у нас отношения дружеские, несмотря на её шестидесятилетний возраст. В этом доме Соня мой единственный и надежный товарищ, прикрывала меня бессчётное количество раз. Сейчас уже не от кого, отец давно умер, но по старой памяти сообразила.
В этот раз наши уловки не помогли. Не знаю, как она прочухала, только когда я вышел из душа Милка лежала на моей кровати задницей вверх. Это внезапно взбесило – в комнате есть кресло, в конце концов.
– Мила, ты чья подружка, моя или Марины Николаевны?
Милка перевернулась, потянулась и кокетливо сморщила нос:
– Котик, не ревнуй.
– И не думал, – бросил я, миндальничать недосуг. – Просто если моя, то я с тобой сегодня не договаривался встречаться, а если мамина, то беги вниз, чай ещё есть.
– Что-то случилось или котик сегодня не в духе?
– Мил, сворачивай зоопарк, знаешь ведь, не выношу. И встань ты уже с постели, чего ты вечно валяешься. Может тебе делом каким заняться?
– О-о… – протянула она, поднялась рывком и в секунду оказалась возле меня. Опустила на моё плечо руку, ткнулась губами в ухо и шепнула: – Кажется, у кого-то был сложный день. Я знаю, что нужно делать.
– Я заскочил на минуту, переодеться, – предупредил я, удивляясь – не вставляет, как прежде. Не возбудился ничуть. Конечно, продолжи она, эффект себя ждать не заставит, но с пол оборота уже не завожусь. Или мне мешает занятая другими вещами башка? Я убрал её руку с плеча и не выпуская сразу запястье, добавил: – Бежать нужно, действительно, важная встреча.
Главное не обманул в этот момент.
Калитка оказалась не заперта, я толкнул её и стал осматриваться в поисках собаки, у Фаины жил смешной, добродушный пёс. Маркус, кажется. На привязи она его держала только в сезон, в остальное время пёс спокойно передвигался по территории и встречал входящих приветственным лаем. Сегодня вместо собаки навстречу мне спешил армянин. Ни малейшей приветливости на лице, скорее обеспокоенность, моё водворение ему явно не по вкусу. Он притормозил под яблоней и, раскинув руки, уцепился ими за ветви, будто вознамерился преградить мне дорогу.
– А Маркус что ж не встречает? – опередил я его своим вопросом. Не из интереса, скорее хотел обозначить: я здесь не чужак.
– Маркус издох, год назад, – ответил он, внимательно ко мне приглядываясь.
– Хозяйку позови, – с нажимом попросил я и кивнул на беседку: – Тут подожду.
Возможно, уместнее напроситься в дом, чтобы без свидетелей наверняка, но так больше шансов получить отказ в аудиенции, подумалось мне. Беседка тоже неплохо, ажурные деревянные панели достаточно скрывают от посторонних глаз. Я распахнул двери, подобные входу в салун, осмотрелся и выбрал стол в глубине, ближе к кирпичному дурню, служившему здесь мангалом и барбекю. Всего вместилось три деревянных, добротных стола, но тот единственный возле которого стоял диван, остальные снабжены скамейками под цвет столешниц. Я опустился на гладкий кожзам, уставился на носок своего кеда и задумался – а не переборщил ли я с небрежностью? С этим нарочитым «проезжал мимо». Офисный костюм, конечно, тоже не вариант и переоделся я намеренно, но не слишком ли упросил? Cвитер этот бесформенный, хипстерский какой-то…
«Блядь, ты серьезно?» О шмотье сейчас думать самое время.
Казалось, прошла уйма времени с момента, как армянин нехотя развернулся и скрылся в глубинах дворовой территории, а её всё не было. Уверен она здесь, не отлучилась ни по каким мимолетным делам, только выйдет ли… и что я стану делать, если нет? Проникну в дом силой, непрошеным гостем? Пожалуй. Обследую каждую комнату, каждый закуток и найду её. А потом заставлю поговорить со мной.
Она вошла неожиданно, с пылающими уже щеками, хотя за этим я здесь и сидел – ждал, однако сумел проворонить её приближение. Я повернулся на скрип двери и увидел её, Асю. Мою маленькую юную Асю с уже взрослым, даже тяжелым взглядом. Этот взгляд полоснул меня мимолетно и спрятался. Она бы и сама, по-моему, спряталась с головой в свою огромную, словно с чужого плеча толстовку, но довольствовалась лишь надежно укрытым телом. Возникла неловкая пауза и Ася на удивление отмерла первой, сказав: «Здравствуй Гордей». И засуетилась. Закружила, подыскивая себе место.
Я прохрипел «привет», но получилось как-то жалко, беспомощно. Может боялся спугнуть? А ну упорхнет испуганным юрком и вновь – неизвестность. Она стащила с рук садовые перчатки в цветочек, одна из которых прохудилась на указательном пальце и метнулась к раковине. Задрала рукава до локтя, вымыла руки.
– Чайник поставлю, – озвучила она вслух, не то себе, не то мне.
Набрала воды, чиркнула спичкой и опустила пузатый, со свистком раритет на огонь, по-прежнему суетливо.
– Сядь ты уже, – бросил ей и похлопал по обивке рядом. Будто это не я, будто это она пришла ко мне в дом. Интонация получилась колючей, немного раздраженной, хотя на деле никак не вязалась с тем, что происходило у меня внутри, вероятно, повлияла нелепая эта её суета. Я сглотнул и гораздо мягче добавил: – Не думаешь же ты всерьез, что я пришел чаи гонять.
– Ты гость, – пожала Ася плечами, избегая смотреть на меня и наконец села. Опустилась на скамейку напротив. Ладно не за соседний столик.
– Как поживаешь, Ася?
Она задумчиво посмотрела на свои ладони и ответила:
– Обыкновенно. Как все.
– Детишек один, двое? – как бы между прочим, спросил я, пропуская вопрос о возможном муже.
– Нет у меня детей, – отрезала она. Ей явно не нравилось это анкетирование.
И вновь повисла пауза. Дерьмовая такая, тягучая. Сидим, как гребанные одноклассники, встретились спустя годы, а поговорить не о чем. Вот и шпарим стандартными вопросами. Как будто не было тех пьянящих дней, того единства, той… любви. Черт с ним, допускаю, влюбленности.
Бред. Мы даже не в одной школе учились! Какие мы в задницу одноклассники. Какого хрена ты мямлишь? Скажи ей все что думаешь! Скажи. Ты имеешь право знать.
– Почему? – повторил я вслух. И гораздо требовательнее, ещё раз: – Почему?
Ася не переспросила – что именно? К чему относится это размытое «почему», она поняла правильно, она прекрасно знала и молчала. Я ждал. Терпеливо, стараясь не слушать колотящее сердце, не позволять личным демонам накручивать себя. И когда мне уже надоело ждать, когда я был готов закричать «я тебя спрашиваю!», сдерживая себя из последних сил, подняла на меня свои «миндалины» и едко выдохнула:
– Да, какая теперь уже разница.
Мой кулак с грохотом опустился на стол. Она вздрогнула, моргнула, я резко поднялся. Ася отшатнулась, вероятно, думая, что я приближусь и съёжилась вся. Хаотично покружил, между столов, суетясь, как она недавно, потер ежик волос на затылке… Взревел дурацкий чайник, словно подав мне сигнал, я повернул рукоятку газовки и закричал:
– Какая разница?! А я скажу тебе какая разница. Когда ты потерял человека, ставшего тебе роднее всех родных, он просто исчез, растворился, оставив лишь шлейф воспоминаний, когда ты даже не имеешь права заявить в полицию, чтобы усилить поиски, потому как, ты никто, не брат и ни сват, никто. Когда ты молишь несговорчивую ближайшую родственницу пойти и написать это гребанное заявление, а она уперлась рогом, когда ты бегаешь к морю по утрам и вечерам уже не окунуться, нет – получить ответы, наивно и отчаянно, ведь именно там вы должны были встретиться, и ты спрашиваешь его, пытаешься получить хоть какой-то знак. Когда в лицах прохожих девушек ты ищешь знакомую улыбку и не находишь в тысячный раз, когда ты вообще не отображаешь какого хрена произошло, ты строишь миллионы догадок, мучавших тебя, грызущих, съедающих изнутри, потому что тебе важно, необходимо, черт возьми, знать и понимать… – задохнувшись сбился я. Глубоко добрал воздух и выпалил: – Когда ты доведен до отчаяния, поверь, тогда даже мятая записка с размашистым – да пошли вы все! – будет за радость. Вот она, эта гребанная разница! Поняла?
Она, с опущенной головой, кусала губу и молчала. Я сделал пару шагов, разделявших нас, наклонился к её лицу, больше проверить не ревет ли, и шепнул в самое ухо:
– Ты поняла?
Ася подняла лицо, стиснула зубы и, не разжимая их, едва подала голос:
– Мне нечего добавить.
– Да пошла ты! – осатанел я и двинул на выход. Обернулся и съязвил: – Спасибо, что жива.
В секунды оказался в машине, повернул ключ и резко тронулся, ещё злясь, но уже проклиная себя за несдержанность.
Глава 7
Ася
Если дышать глубже, набирая воздух ртом, шансы пресечь нахлынувшие слезы возрастают. А ещё запрокинуть голову и часто-часто моргать – стандартные, но действенные манипуляции, проверено не мной одной. Главное не будить обиду внутри себя, лучше о ней вовсе не думать. Сейчас они мне ни к чему, оплакано уже всё по восьмому кругу, поэтому я уставилась в небо в который раз, за последние дни, восхитившись его ясности. Там, за Уралом, оно ещё хмурое, мутно-серое, как моё сознание, и не спешит радовать обывателей.
Скрипнула дверь беседки, я вздрогнула – вернулся! – и резко обернулась. Гамлет осторожно просочился, встал спиной у плиты, потрогал чайник.
– Чай попью, – зачем-то сообщил он и повернулся: – Тебе налить?
– Подслушивал? – спросила я, уверенная, так и было.
Этот четыре дня знакомый мне мужчина, почему-то решил, что я нуждаюсь в опеке. В добром совете, подсказке и просто в правильном курсе. Я не против, когда это касается гостевого дома, ничуть, тут некоторые советы уместны и любую помощь приму с благодарностью, но, когда эта забота распространяется конкретно на меня, увольте, здесь сама разберусь.
«Там этот пришел, который ночью орал», – вошел он в дом ранее. И не дожидаясь моего ответа, предложил: «Прогнать?» Небрежное «этот», уверенное «прогнать» … и не вопрос это был, хотя интонация вопросительная, а принятое за меня решение. Я понимаю, у тетки он выполнял, помимо прочих функции, и обязанности охранника, но и это ему не дает повода для самостоятельных выводов. Эта уверенность, что я нуждаюсь в защите, это непременное желание гнать со двора… Может я преувеличиваю, может мне чудится его вторжение в личное, а Гамлет всего лишь хочет быть полезным?
– Зачем подслушивал? – оскорбился он и нахмурился. – Этот парень так орал – слух напрягать не нужно. Только чего кричит, непонятно. Кто он такой? Он тебе муж что ли? Нет. – Сам спрашивал и сам отвечал он. Горячась, размахивая руками. – Кто он вообще такой, чтобы орать на тебя? Какое он имеет право?
Я поднялась, вежливо отказалась от чая и сказала:
– Он имеет больше прав орать на меня, чем ты задавать мне все эти вопросы.
Ушла не разбираясь, обидела или нет, сейчас гораздо важнее вернуться к работе. И не потому что, первое заселение гостей не за горами, на майские праздники, а потому что она отвлекает от душевных терзаний.
В этот раз работа спасала не особо. Я отмывала кафель в так называемом «люксе», мысленно, то и дело, возвращаясь к встрече в беседке.
Можно было оговорить себя, выдумать какую-то нелепую историю, пусть бы позлился сильнее, яростнее, возможно, взбесился даже, зато наконец вычеркнул меня из своей жизни и отпустил. Странно только одно – почему он до сих пор не сделал этого.
А ты сделала? Не ты ли вспоминаешь его каждым тоскливым вечером, не ты ли всякий раз фантазируешь, как бы сложилось, не задумай ты дурацкое свидание на этом чертовом пляже?
И врать ты не захотела.
– Я не осмелилась, – шепнула вслух. Тут нужна уверенность, глаза в глаза, а я поднять их на него не в состоянии, смотрела украдкой, подобно вору, наметившему добычу и переживающему за выказанный интерес.
Гордей зол, чертовски зол и он имеет на это право. И злиться, и требовать. В глубине темных глаз, в намеренно расслабленной позе, в каждом движении мне виделся упрек, жажда знать. Только кому они нужны, эти знания, кому от них станет легче? Никому. Будет только хуже, ничего уже не вернёшь и не исправишь. И когда он ушел, я почувствовала что-то вроде облегчения. Отмалчиваться ведь гораздо легче, чем обманывать.
Я закончила с кафелем, собрала губки и вышла в номер, осмотр занял пару минут. Можно смело заселять гостей, пришла я к выводу, осталось лишь привести в должный вид спальное место. Но тут я пас, этим завтра займется Наташка, возня с постельным бельем мне осточертела ещё в юности.
Гамлет возился с площадкой для бассейна, я незаметно прошмыгнула в теткин дом и плотнее прикрыла дверь – до самого ужина не выйду. Первый раз я накрыла стол на веранде в тот вечер, когда мы вернулись из магазина, сознательно отсекая себя от одиночества. На следующий день я накормила своего теперешнего работника обедом, зародив негласное правило совместных приемов пищи. Сегодня я впервые об этом сожалела, из-за необходимости побыть в тишине.
Абсолютной она не была, тишина эта – разве возможно? Звук есть у всего: предметов вокруг, чувств, кипящих внутри, даже умиротворение звучит, что уж говорить о взбаламученных во мне воспоминаниях. О… у них целая палитра звуков! И все в темных тонах.
«Кш-ш-м… кш-ш-м…», слышу я скребущие о берег волны и удивляюсь – море же не под окном, да и окно выходит в сад. Или то растревоженное сознание подсовывает мне это навязчивое шипение? Я поднялась со своей полуторки, закрыть окно, рассчитывая разом всё это прекратить, в этот момент в комнату проник огромный шмель. Облетел круг почета по комнате, жужжа, как реактивный двигатель, и забился в стекло – тунц, тунц. Я распахнула одну створку на полную мощь, авось вылетит, и направилась к выходу, осуществлять спонтанную мысль.
Розалия возилась в саду. Мы немного поболтали о насущном, если точнее о предстоящем сезоне, я посчитала, что приличия соблюдены и спросила:
– Розалия Гавриловна, вы про Гордея Казакова что-нибудь слышали?
Роза посмотрела на меня с прищуром и задумалась. Думала недолго, а потом многозначительно покачала головой:
– Что-нибудь да слышала. Делами «Казаков» разве что ленивый не интересуется.
Хитрая соседка не спешила облегчать мою участь. Признаться, я и без этого чувствовала неловкость, а ты поди ж, ведьма, добивается конкретики. Начинать издалека я уже не видела смысла.
– Он женился?
Она снисходительно улыбнулась, ясно, мол, и ответила:
– Нет. Такого не слыхала, а эту весть уж непременно не пропустила бы.
– Ну, а подружка-то у него есть? – не сдавалась я. Мне важно услышать, что она непременно имеется, так лучше. Так мне гораздо проще.
– А как же, конечно. Он парень молодой, видный чего ему в светёлке томиться. Миланка Мещерякова у него в подружках числится, – с потаенной гордостью сказала она, будто Гордей её сын или племянник и со значением добавила: – дочка Мещерякова.
Тут хочешь не хочешь, а пришлось спрашивать, что за зверь такой этот Мещеряков.
– Глава администрации он, – сообщила Розалия и неожиданно для меня спросила: – Он-то ладно, а ты чего выведывать прискакала, сама же его бросила?
– Гордей приходил к вам? – удивилась я.
– Как же, пойдет он, – ухмыльнулась она. – Парнишку давеча подослал. Но я же не дура, смекнула каким ветром его сюда надуло. А за телефон твой и вовсе денег предлагали, но ты не переживай, не дала я. Пускай идут и сами спрашивают, нечего важничать, устроили тут детектив. Кино и немцы прям, курам на смех.
Отец Гордея может гордится сыном, думала я, возвращаясь от соседки. И бизнес семейный развил, да и дочка главы – хорошая партия.
Меня он всегда недолюбливал и даже не затруднялся скрывать данный факт. Первый раз я увидела его в винограднике. Гордей привел меня на прогулку, мы носились, смеясь, ели недозрелый виноград и вероломно пуляли ягодами друг в дружку. Приближение отца пропустили и заметили слишком поздно, несмотря на то, что передвигался тот, в пределах своих владений, исключительно на коне. Тот остановился за виноградными рядами, напротив нас, пришпорил коня.
– Гордей! – гаркнул он. Мы оба замерли и враз посерьезнели, улыбки сползли с наших лиц. Прямой, как Александрийский столп, выражение лица – монолит, глыба. В тот момент я подумала: прозвище «казак» прилипло бы к нему, независимо от его фамилии. Брови седока были сведены и смотрел он на меня, не на сына, а мне хотелось провалиться сквозь землю от этого взгляда. Или как минимум присесть, чтобы укрыться в зарослях виноградника, но и этого сделать я бы не рискнула – заросли-то его. Гордей растерялся, настолько неожиданной стала эта встреча, а отец, продолжая смотреть на меня, скомандовал в его сторону: – Быстро домой. У тебя дел других нет? Так я найду.
Он вздернул узды и развернул коня. Гордей перечить в тот день не осмелился. Никто бы не осмелился. Кажется, прикажи этот человек кому угодно землю жрать – станут. Не задумываясь. А уж виноград собирать или подвязывать за счастье, что легко отделались посчитают.
С самой первый встречи становилось понятно: отец моего парня человек жесткий и требовательный. Требователен к себе, к семье, к окружению. Люди делятся для него на категории и статусы, а дружбу сына со мной он не одобряет и как бы я не старалась поменять его мнение, усилия будут напрасны.
В какой-то степени я его понимала и старалась лишний раз не попадаться ему на глаза – зачем раздражать человека? Ну, не нравлюсь я ему. Главное тогда было, что я нравлюсь Гордею, остальные меня не волновали. Я старалась о них не думать. Хотя, вру, конечно, думала и в глубине души переживала, но грешила подобным не часто.
Несмотря на недовольство его отца и ультимативные, порою глупые, протесты моей тетки, мы продолжали встречаться. Виделись почти каждый день, за очень редкими исключениями.
И отчего-то все считали, что мы спим. Девчонки кокетливо выведывали, тетка открытым текстом талдычила про подол и ни секунды не верила мне. Я пару раз пыталась её переубедить, а в итоге плюнула – недоверие бесит, особенно в подростковом возрасте. Хочется ей думать иначе, её право. Некоторые пацаны в компании Гордея считали так же, он даже подрался раз, отстаивая мою честь.
Я решила – это произойдет в выпускной. Пусть глупо, как в американском фильме, но выпускная ночь казалась самой подходящей. Романтичной, волшебной что ли. Можно провести время вместе до самого утра, на вполне «законных» основаниях, гуляя по побережью. Более того, в мае мне исполнилось восемнадцать, Гордею ещё в январе. Он не подталкивал меня к этому решению, в этом вопросе был деликатен, я сама так решила и озвучила ему в свой день рождения. «Мы не обязаны с этим торопиться, если ты не хочешь», сказал он мне. Я улыбнулась и ответила:
– Про нас столько домыслов, что мне кажется мы уже давно опаздываем.
Мы засмеялись одновременно и посерьезнели одновременно же. Долго смотрели друг на друга и в его глазах я прочла – он теперь тоже ждёт этот день. Возможно даже более нетерпеливее, чем я.
Платье у меня было белым. Я кружила перед зеркалом, довольная собой, а в какой-то миг испугалась – вырядилась, как невеста, ещё подумает, нарочно. Бред, конечно, обычное волнение, ничего подобного обо мне Гордей думать не станет. Тётка расщедрилась на потрясающие для меня туфли и сумочку, нарядилась сама, в этот день впервые её лицо, когда она смотрела на меня, выражало что-то наподобие гордости.
Вручение аттестатов я практически не запомнила – подгоняла время. Сердце заполошно билось, но не от торжественности момента, от задуманного. Аттестат я передала тетке, сразу после вручения, боясь испортить или хуже того потерять, и заспешила в кафе, где нас ждали столы и танцы. Опять же, для того чтобы и эта часть выпускного закончилась поскорее. Если бы, Гордей был рядом, если бы, мы могли танцевать и веселиться вместе, разумеется, мне и голову бы не пришло торопить события. Но у каждого из нас своя школа и праздник, выходит, у каждого свой, отдельный. Фаина в ресторан не пошла, беспокоилась за гостевой дом, оставленный без её присмотра. С Гордеем мы договорились встретиться в одиннадцать на нашем месте, когда внимание однокашников и учителей уже рассеется и можно будет благополучно, незаметно улизнуть.
Думаю, во всем виновато платье. Моё дурацкое выпускное платье, развивающееся на ветру, как выброшенный белый флаг. В этом платье меня было видно, подозреваю, издалека. Я стояла на берегу и вглядывалась в темноту, но она не спешила явить мне родное, знакомое до каждой крапинки лицо.
