Текст книги "Глупые игры... в Любовь (СИ)"

Автор книги: Ольга Резниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Глава Двадцать Третья

***

(Жо)

Допилась до кондиции…

Уснула прямо в подвале.

Не знаю, прошел час, два-три, но явно пора валить отсюда.

В голове еще дурман. Вертолеты вовсю летают.

Лишь бы проскочить к себе в комнату незамеченной.

А там – умоюсь холодной водой и в постель. Теплую, мягкую постель.

***

Медленные, едва внятные шаги. Жадно цепляясь за стенку, выползла из подвальных коридоров на первый этаж.

Черт! Черт! ЧЕРТ! На улице уже давно светло.

Сейчас либо утро, либо давно скатилось солнце к полудню.

Серые тучи не дают видеть истину – приходиться гадать.

Нервно дыша, спотыкаясь, путаясь в собственных ногах, пошла (повиляла) дальше.

– Ах, вот где ты! – как выстрел в спину… прозвучали слова Морены.

Черт.

Резкий (насколько это возможно в моем состоянии) разворот.

Пытаюсь корчить умный вид, изображать собранность и трезвость.

– Где ты была весь день?

– ДЕНЬ? – (и какого лешего я так ору; испуганно прикрыла рукой рот)

– Да ты…, – резкие шаги встречу, – ты… ПЬЯНАЯ!

– Я? – (испуганно замотала головой). – Нет.

– Фу, – гадко скривилась, – пьянь малолетняя. МАРШ в ДУШ! Ох, и видон у тебя! – и злобно толкнула меня в сторону лестницы, – МАРШ! И не думай, что все это – сойдет тебе с рук!

Я, молча, подчинилась и, собравшись с остатками сил, поплелась в заданном направлении.

(молча – потому что желание завалиться в постель было нА-амного сильнее, чем воевать за ущемленную гордость)

– Через час жду внизу! – вдруг завизжала, закричала мне де Голь вслед.

Черт. Все-таки стоило ей дать в голову за наглость и унижения (но возвращаться… не рискну: браво, что не убилась, пока заползала на второй этаж).

***

Не знаю, но, по-моему, горячий душ… меня только еще больше одурманил.

Все вертелось-кружилось, как сумасшедшее. И это после того, как я проспала там весь день?

Да уж. Ну, ну.

Вдруг распахнулась дверь душевой – попытка (моя) навести фокус (понять, что за звук; что происходит).

Нервно дернулась, сжалась, прикрывая свое тело.

– ЧЕРТ! ДОМНИК! Я же… голая! Какого… – только и успела прокричать.

Приблизился. Резко, властно подхватил меня себе на руки и притиснул к стене.

Невольно обняла ногами за пояс… и прижалась к его голой груди.

(но штаны, чертов ремень его штанов больно врЕзался в кожу)

Глаза в глаза. Нервно, шумно дышу.

– Доминик. Т-ты… т-ты чего?

Доля секунды (или это было не так молниеносно, как для моего тормозящего рассудка) – прижался, впился поцелуем в шею. Резкая боль – и в кожу, в мою плоть… вошли клыки.

Нервно дернулась – но слишком крепко удерживал.

Буквально мгновение – и в голове совсем все помутнело.

Но в сознании. Еще в сознании.

Тихой, тонкой, больной струйкой стал врываться в меня эйфорический приход.

Чувствовала, чувствовала, как сосет, выдавливает, вытягивает из меня кровь. КРОВЬ.

Но… отчего-то… это было… приятно.

Безумие. Дурное, гадкое, сладкое, безумие разрывало меня изнутри.

Хотелось,… хотелось еще, еще. ЕЩЕ! Ни предела, ни меры, ни конца.

Ненасытно выгнулась, выгнулась в дугу, притискиваясь всем телом к нему, чтобы чувствовать каждой клеточкой,

каждой точечкой слиться….

… обвилась руками вокруг его шеи и еще сильнее прижала к себе.

Жадные, больные, ярко огненно-золотистые звездочки полоумно выплясывали перед глазами, сверкая, извиваясь на беспроглядно черном полотне.

Удовольствие. ДИКОЕ, ЖИВОТНОЕ, НЕОБУЗДАННОЕ удовольствие.

Эйфория. Наркотический ЭКСТАЗ.

Невольно застонала, застонала в объятиях.

А сил, с каждым разом, оставалось все меньше и меньше...

да лишь на то, чтобы периодически делать… вдох… выдох.

Обмякла, обвисла.

Отдалась вся ему.

Делай что хочешь.

Хоть убей, хоть выброси…

***

Вдруг отстранился (нехотя, медленно; через силу) –

резко дернул, чиркнул зубами себе по запястью.

Темно-бурая, гадкая кровь тут же выступила наружу.

– Пей, – едва слышно прошептал, – ткнул в лицо, прижал к губам.

Попытка отодвинуться, выбраться – но еще сильнее сжал, придавил меня к стене (подхватил удобнее, чтобы не выскальзывала).

Вода, струйками тонкими, колкими (вырываясь из дождика) жадно впивалась, касалась плеч, рук, лица Доминика. Быстро извиваясь, убегала прочь. Скатывалась вниз.

И сейчас, бездушно разбавляя собой багровую жизнь,… в пурпурные фронтолизы, пыталась забрать, отобрать его,

моего Бельетони,

у меня.

– ПЕЙ! – злобно ткнул запястьем мне в рот. Вплотную притиснул к губам рану.

Горькая, вязкая, едкая… кровь стала медленно (вперемешку с водой) заполнять мой рот.

Несмелый глоток…

еще,

и еще,

и еще…

***

Отстранился. Бережно опустил на пол.

Короткий взгляд в глаза.

Ласковый, нежный поцелуй в губы (слизав остатки крови)…

– и вышел прочь.

Исчез, исчез, оставив меня одну.

– Доминик!

(казалось, крикнула сама себе)

Дурная, охмеленная, пьяная,

смирившись, прижалась спиной к стене.

Лицо под струи горячей воды.

Тяжелый вдох.

Что это было?

И…, главное, зачем?

Глава Двадцать Четвертая

***

Гори оно все… синим пламенем.

Натянула на себя ночную рубашку – и кулем завалилась в кровать.

Спать. Я буду СПАТЬ!

***

– ТЫ ЧЕГО РАЗЛЕГЛАСЬ? – от дикого визга меня подкинуло на месте.

– Какого лешего? – пробурчала себе под нос и накрылась сверху одеялом (спряталась).

– ВСТАВАЙ, я сказала! – резко дернула на себя, едва не разорвав пододеяльник.

– Отвали! Я спать хочу!

– Я тебе сейчас высплюсь! Одним махом! Встала и пошла в теплицу.

– ЧЕГО? – удивленно уставилась на Морену (забыв про сон).

Ехидная улыбка заплясала на ее лице.

– В теплицу. Матушка Жаклин рада будет тебя видеть там… целый месяц, дорогуша. И главное, – вдруг приблизилась; глаза в глаза (да так близко, что я чувствовала ее ядовитое дыхание), – заступника твоего больше нет. А значит – я с тебя три шкуры сдеру.

Резко отстранилась. Разворот – и пошла на выход.

(на мгновение застыла у дверях)

– Через пять минут жду внизу, – (прошипела, не оборачиваясь), – иначе месяц вырастет в два. А мало – то и в три. Я тебя перевоспитаю.

– Эт еще кто кого! – только и успела гаркнуть вслед (но та уже скрылась; искренне надеюсь, что все же услышала…)

Э-э-э… а теперь, рассудок, поподробнее.

Какого еще такого… защитника у меня больше нет?

***

Нервно потирая глаза, я пыталась прийти в себя.

Битый час торчу здесь, пикирую в отдельные стаканчики рассаду томата.

Боже, какой же это – идиотизм!

Честно, после таких мучений – спокойно смотреть на помидоры не смогу. Да что помидоры? Вообще на зелень. Уже мерцает она перед глазами, едва прикрываю веки.

Ну, де Голь. Как же я тебя ненавижу!

Ух!

Защитник…

И снова я возвращаюсь к этой теме. Нет, конечно, догадки есть. Но почему «его больше нет»? Что случилось?

***

Странное чувство пустоты, страха, волнения… засели внутри меня.

Почему сегодня на обед… Доминик не явился?

Что случилось?

– Амели…

– Да?

– А…, – (вот черт! и какие же правильные слова подобрать, чтобы не вызвать подозрения).

– Слушаю, – мило улыбнулась девушка в ответ и спешно протиснулась в проход (на ступеньки, дабы вовремя покинуть трапезную).

… и я пытаюсь не отставать (скривилась в мучениях; черт! черт! как спросить?)

– А Бельетони бастует?

– Не поняла?

(аааа, Амели! чего тут не понять! ты что, издеваешься надо мной?)

– На обед не пришел.

– Ах, это. А ты не слышала?

– Нет, – (да уж, глупее вопрос не придумать; коль слышала бы – хрен спросила!)

– Уехал Бельетони вчера.

– Как УЕХАЛ?

– Вот так. Вчера покинул Эйзем.

– Надолго?

– Может, и навсегда, – невольно скривилась и вздернула плечиками (вдруг на мгновение застыла, дабы мы поравнялись, и тихо, вкрадчиво прошептала на ухо). – Поссорились они с Матушкой-настоятельницей.

– Клариссой?

– Клариссой. Когда-то уже было такое.

– И?

– И закончилось тем, что Доминико из Ордена был изгнан, и на Эйземе с тех пор… лишь как гость.

– Дык, а разница?

– Большая. Орден больше не подписывается за его поступки, не защищает, не поддерживает в начинаниях. Чужой человек.

– Подумаешь, – (невольно развела руками и нервно скривилась – невелика потеря). – Так что… и теперь, в этот раз, все так серьезно?

– Думаю, что… да.

***

Злилась ли я на Бельетони?

События так быстро развиваются, сваливается все на мою голову, что уже не знаю что и к чему.

Люблю, люблю этого чертового уродца. И готова все прощать.

Дура?

Ох, еще какая дура!

Но что было в душевой? Зачем он это сделал?

Эдакое… романтическо-вампирическое прощание?

Тоже мне… упырь недоделанный.

Не думала, что полукровки кусаются, пьют кровь.

Идиотизм.

А сама? Сама, разве лучше? Зачем повелась? Наглоталось той гадости?

Гадости?

Эх…

Боже, помилуй, прости грешницу.

Но такого удовольствия… я еще никогда не получала.

Черт! Черт! Больной извращенец…

Жозефина приди в себя!

Уехал. Поссорились.

Интересно, что же там случилось? Неужто из-за меня?

Размечталась. Не той высоты полета ты птица, Жо, чтобы Основатели Ордена ссорились из-за тебя (или ныне Главенствующий и бывший, но гость… эх, черт голову сломает в этих интригах!)

Сейчас мне не до этого.

Снова пять – и я иду в теплицу.

А разве не предупреждала вас? Не говорила, что скоро мне там снова быть. И то, едва ли не «навечно».

Предупреждала.

Но больше себя, чем кого-либо еще… (вас, придуманных в больном сознанию слушателей; простите, если обидела).

Ох, ох, Жозе! По-моему, ты уже окончательно рехнулась! Как заговорила! Чего наплела!

Обреченно развалившись у настилов, принялась пропалывать саженцы.

Еще потом эту гадость и удобрять.

Благо, что хоть работаю здесь не одна (пусть не общаемся, но все же нескучно).

Кто – тоже наказан, а кто так – согласно расписанным обязанностям здесь коротает дни. Это вам – не Искья: здесь нет рантье и их беззаботной жизни! Труд, труд и еще раз труд держит Эйзем среди живых, да еще и таким огромным, сплоченным, со стабильной, уверенной в завтрашнем дне, экономикой, обществом. Отдельная страна (негласно). Отрешенный мир (де-факто).

Глава Двадцать Пятая

Я и не думала, что буду так скучать.

Черт! Гадкие слезы, чего наворачиваетесь на глаза?

Сгиньте, сгиньте долой, и не душите ни тело, ни душу.

Доминик. Доминик. Милый,

родной…

Где ты теперь?

Куда уехал?

Думаешь ли про меня?

Безумно… скучаю…

Опять сочиняю тебе письмо.

Письмо, без конверта и без мольберта – никогда не отослать, никогда не написать.

Всё в голове, больным монологом.

Никогда, ты не услышишь этих фраз. Не узнаешь, смысл горьких строк.

Не увидишь этих… глупых слез.

Ты уехал. Был вынужден. Понимаю.

Понимаю.

Но хоть весточку… хоть на мгновение, увидеть, услышать тебя.

Ты же…. Дерзкий, сам себе на уме… уродец. Мой уродец. Разве сложно пойти против правил? Сложно нарушить уклад? Разве впервое?

… и приехать ко мне…

Как хочу коснуться тебя…

Поцеловать.

Обнять…

Прижать к сердцу.

Не раз вспоминаю наш поцелуй. Не раз…

И пусть смылись уже давно ощущения,

затупились воспоминания…

Я все мечтаю…

Дорисовывая то, чего и не было вовсе.

(устало сложила руки на плошки сверху и обреченно уткнула, спрятала свое лицо)

Как хочется… просто скрыться, от всего мира сразу. Исчезнуть.

От тупых правил, устоев, интриг, уловок.

Устала сражаться, воевать.

Прошел год. Лишь год, а как переменилась моя жизнь.

Простые мечты… обернулись в кошмар. Пустой, больной кошмар.

– ЖОЗЕФИНА!

От неожиданности нервно дернулась. Черт! Черт! ЧЕРТ! Задела собой плошки… от резкого рывка – те слетели на пол.

Черные крошки земли… рассыпались, разбежались по полу, плюхнувшись мертвым курганом сверху на хрупкие саженцы.

ЧЕРТ ДЕРИ!

Вся работа этой недели… насмарку.

Гневный взгляд навстречу.

– Т-ты что натворила? – прошипела ТА мне в ответ.

(я возмущенно приоткрыла рот)

– И это виновата Я?

– Не поняла? – нагло, дерзко, фраерски отвесила де Голь. – Ты на меня стрелки не переводи… Идиотка! Руки… выросли невесть откуда.

– Слушай, – резкий, с вызовом шаг навстречу (браво, мы здесь одни остались). – Думаешь, крутая?

Расхохоталась та.

– А что ты мне сделаешь? Отщепенец недобитый. ЧТО? – (гордо выровнялась, вытянулась как гусь на параде). – Без своего Доминика… ты и гроша ломаного не стоишь, криворучка недоштопанная.

– Что сделаю? – (ядовито заулыбалась я, переспрашивая – даю последний шанс)

– Что?

Эх, зря, ты, мымра, родилась на свет.

В миг подскочила и, на ходу ухватив какое-то ведерко с рассадой, тут же зарядила ей в голову.

Падло, не помрет – но потеряется уж точно.

(пошатнулась, заскулила)

Но буквально мгновение и в миг кинулась на меня.

Я только и успела с ноги зарядить в живот – та попятилась.

Я не спортсмен, но…

Резкий, молниеносный рывок – и тут же была сбита с ног… я.

Острая боль вдруг разорвала горло, мое горло.

Задыхаюсь, захлебываюсь ею. Чувствую соленую ржавчину на губах.

Попытка отбросить…

Слаба. Слишком слаба – будто стену толкать.

Руками упорно давила, пыталась стянуть, но с каждой секундой все меньше и меньше оставалось сил не то что бороться, а просто дышать.

Де Голь жадно вгрызалась в шею, тут же бросая место укуса. И снова, снова… – больше ран. Вдруг выгнулась, дернулась: резкий удар кулаком по перевернутой плошке – разлетелась та на щепки.

Схватила деревянный осколок – и замахнулась на меня…

… зажмурилась, испуганно сжалась я, предвкушая удар, дикую боль.

Замерла в страхе, не дыша.

Но вдруг стук, треск. Посыпались, зазвенели стекла…

(испуганно распахнула глаза)

Морена замерла в ужасе. Еще мгновение – и рухнула сверху на меня. Мертвая?

… взгляд испуганно скользнул по полу. Все было буквально усеяно толстым слоем земли (и нервно торчащими из нее поломанными саженцами).

Плошки. Деревянные ведерка, миски, разлетелись… все до последней – вдребезги.

Словно усеяна иголками, вся спина де Голь была истыкана осколками.

Испуганно столкнула с себя недвижимое, оцепеневшее тело. Задки отползла на несколько футов, резкий разворот – и испуганно убежала прочь.

А в голове лишь один вопрос:

КАКОГО ЧЕРТА? ЧТО ПРОИЗОШЛО?

Глава Двадцать Шестая

***

Винный погреб-подвальчик.

Я испуганно забилась в угол, сжалась (подмяв под себя ноги).

Глаза лихорадочно метают взгляды по сторонам,… ища ОТВЕТЫ.

Я убила? Убила ее??

УБИЛА?

Нет.

Только не это.

Не это.

Я… я готова еще не раз терпеть ее издевки,

воевать,

драться…

Но убить – нет. НЕТ! Не так…

– Вот ОНА! – вдруг кто-то крикнул (послышалось на лестнице).

Быстрые шаги – и матушка Жаклин уже стояла передо мной.

– А ну пошли со мной, милочка, – злобно схватила за шкирку (не сопротивляюсь; ужас, страх, отчаяние давят сознание – каюсь…); потащила за собой.

– Искевцы уже едут, – послышалось женский голос нам вслед.

– Вот и отлично, – злобно прошипела монахиня, все еще не выпуская меня из хватки (бесцеремонно тащила за собой, как гадкое отродье; настоящего преступника).

***

А вот и мои адвокаты.

В кабинет Клариссы зашли Виттория, папа… и Асканио.

Аско?

Н-но зачем? Зачем он здесь?

(пристыжено отвела взгляд, уткнулась в пол)

Я, бесспорно, очень, ОЧЕНЬ рада его видеть, н-но…

Стыдно, стыдно мне… за все, что было.

Не его я больше. Не ЕГО.

Отпустил – и я… ушла.

– Что случилось? – резким, уверенным (отчасти нахальным) голосом изрекла Виттория и тут же обняла меня за плечи (прижала к себе спиной).

– Рада, что все приехали, да так быстро. Нам она ничего не рассказывает. Читать мысли… не умеем. Потому – все надежды на вас. Добровольно или принудительно, девушка должна сознаться.

(тяжело сглотнула; напряглась и крестная)

– Так в чем же, вообще, дело, вы хоть сами скажете? – не выдержал отец. Короткие, быстрые шаги в центр комнаты.

– Вы присаживайтесь, не стойте. Разговор наш будет длинным… и тяжелым.

Вдруг Асканио ехидно рассмеялся (оторвался от стены и прошелся к свободному креслу).

– Нечего так драматизировать, Кларисса. Мы всегда готовы наше чадо забрать на Искью, коль сами не справляетесь.

(ого-го, наше чадо? вот это Асканио выдал!)

– Так мне всем вам мозги чистить и перебирать мысли? – нервно пробормотала Виттория, – или все же… скажете, что происходит?

– Сегодня вечером у нас случилось чрезвычайное происшествие, – (тяжелая пауза), – Жозефина и Морена в теплицах устроили драку.

– Тоже мне… новость, – нервно рассмеялся Асканио.

(все живо обернулись и замерли в удивлении)

Аско молчал, загадочно улыбаясь.

Не сдержалась и я от улыбки.

Кларисса, не дождавшись объяснений, решила продолжить свой монолог.

Тяжелый вдох – и…

– Дело не в убытках. Дело даже не в факте драки, – растяжисто вела свою речь Матушка

(да так выкручивала слова, что все внутри меня похолодело; вот, вот, еще мгновение – и она скажет, скажет, что я – ее убила;… у-би-ла)

– Если в теплице был кто-то еще, то отчасти будет понятно, что произошло. А… коль нет, как Жозефина и утверждает, да их было только двое, то…

– Вы же говорили, она ничего не рассказывала? – передернул слова отец.

Замялась. Нервно скривилась Настоятельница.

Молчит (подавляя внутри себя гнев)

– К сути! – гневно гаркнула Виттория, не выдержав паузы, и невольно сильно меня сжала.

– К сути? – (тяжело вздохнула Кларисса). – А суть такова. Либо там был еще кто-то, кто разгромил всю теплицу (а разбито там вплоть до стеклянной крыши). Либо… наша девочка… сама это сделала. Способностью. Ментальной способностью. А значит, – (и снова ядовитая пауза), – кто-то из Древних напоил ее своей кровью. И как результат – у нее скопировалась эта способность. Ну?

Я вас спрашиваю, кто мог быть настолько глупым, чтобы малолетней полукровке доверить такую силу? Никто ж не знает, какая именно способность запечатлится в ее крови. А она, – (затарахтела, как полоумная), – она, невежа с максималистским рассудком, разве справиться? Разве дано ей понять, что за мощь в этих умениях? Цену и опасность их? Это хорошо, что она только кольями «усыпила» Морену. Хорошо, что только теплица разлетелась вдребезги. А если бы убила? А если бы…

(молчат; молчу и я, невольно приоткрыв рот

значит,

ЖИВА?)

– Вот и спрашиваю вас, – (уже более спокойно продолжила та), – кто был настолько безрассудным? Да мало того, еще и не предупредил нас, что это содеяно.

(молчат, потупив взгляд в пол; все молчат)

– Матуа?

(нервно хмыкнул)

– Нет, конечно.

– Виттория? – (ехидно улыбнулась монахиня; мол, о твоей безумности мы и так знаем, так что признавайся)

(гордо выпрямилась крестная)

– Не скрою, на этот счет я давно думала. Но решила подождать, пока Жозе станет мудрее и собранней. Так что… – нет.

– Асканио?

– Нет, – торопливо ответил тот.

– Ясно,– (ядовито облизалась и повернулась ко мне). – Тогда еще проще, значит, там был кто-то, кто тебе помог. И, Жозефина, ты должна назвать нам имя. Такие правила.

(стукачить – красивые правила! помилуйте меня…)

– Я, никого, не видела, – мерно отчеканила слова в глаза (в сотый раз). – Мы были там, только, вдвоем.

– А если, – вдруг вмешалась в разговор матушка Жаклин, – а если… это Доминик ее напоил?

(замерла; выдавая себя, застыла я в ужасе: э-э-э… )

В мгновение взгляды всех присутствующих обрушились на меня.

Больнее всего… было осознавать, что это предположение… сейчас и в голове Асканио.

Сознаться? Сознаться, чтобы ранить? Ранить его? Сделать больно?

Ой, не могу, НЕ МОГУ!

– Я не раз замечала неоднозначные взгляды их друг на друга, – вдруг продолжила монахиня (и чего тебе не имёться, старая корова?!!!)

– Жозефина? Так как? – вдруг переспросила Кларисса.

… соврать?

– Нет.

Резкий, пугающий звук – посыпались стекла.

(я замерла в испуге – ой, это снова я?)

– ВИТТОРИЯ! – вдруг гневно зарычала Настоятельница.

Разжались руки, сплыли с моих плеч. Крестная тут же нервно заходила из стороны в сторону.

– ЧЕРТОВ УБЛЮДОК! СУКИН СЫН! Как? Как он посмел к ней притронуться? Убью! УБЬЮ, МРАЗЬ!

– Виттория Колони! Успокойся, – вдруг гневно, приказным тоном закричал мой отец (таким я его еще не видела).

Замерла. Замерла Виттория на мгновение. Глаза в глаза.

– Нет, ты понимаешь? Понимаешь? А теперь еще Жозефина и врет. Защищает его. Добился своего – усыпил бдительность.

– Она просто испугалась, – спокойно произнес Луи Матуа и подошел ближе. – Нечего истерить здесь. Нужно подумать, зачем это ему. И что делать дальше. А то, что врет, защищает, поверила – и так понятно. Она же не знает всей правды. Никто ж из вас, любовных интриганов, не объяснил, почему вся Искья так рьяно ненавидит Бельетони, а Эйзем из Ордена своего основателя изгнал. Ведь так? Так?

(молчат; крестная пристыжено отвела взгляд и замерла)

– Жозефина, – вдруг отозвалась Кларисса. – Прости, что раньше тебе это не рассказали. Глупо… было надеяться, что сама поймешь истинное безумие и неуравновешенность Доминика. Отвернешься от него.

(тяжелый вдох)

Бельетони.

Еще задолго до Искьи… был основан Эйзем (мной – Клариссой, матушкой Жаклин, Марией, Марселем и тем же Домиником). Монастырь, как убежище для обездоленных и бедных. Тех, кто мечтает найти покой. Вечный покой, на этой земле. При жизни.

Да, вампиры и полукровки существовали уже тогда. Но без Конфессий и поклонений… тому или иному Божеству.

Одиночки, лишь изредка объединенные под чьим-то началом, началом Древних, – вот истинное лицо былого устоя.

Велись войны, постоянные, вечные рати, без разбора… Делились территории, люди (как снедь и прислуга), среди бессмертных – сторонники, как поддержка моральная и физическая. Вой-на.

Эйзем стоял в стороне, пока однажды кто-то, кем-то, было не придумано, измышлено, что этот монастырь – в будущем огромная угроза для единоличной власти бессмертных – рьяные преследователи человеколюбия и смиренности не поддержат деспотические начала Древних.

Разгромлен, уничтожен, стерт с лица земли

(лишь немногие остались – из двухсот тысяч – не больше десятка).

Доминик тоже выжил…

Но это уже был не тот Бельетони, что раньше. Нет. Обиженный, отчаянный, разгневанный, потерявший связь с добром,… он стал убивать.

Не разбирался уже, кто виноват. Не искал ни зачинщиков, ни бунтарей, ни идеологов.

Убивал. Убивал всех вампиров и полукровок без разбора. Не раз жертвами ставали и простые, невинные люди. Убивал – высасывал кровь… (забирая способности); становился сильнее.

Если бы не Искья, кто его знает, что бы за чудовище вышло из Бельетони.

Обет Ордена Вампиров, обет строгих правил, полного повиновения, подчинения; приоритет справедливости над чувствами и желаниями – вот цена договора, за которым вурдалаки могли укрыться от безумия Доминико Роберто Джованни.

Сила Божества Искьи (или, как некоторые считают, самой Виттории) – внушительная гарантия, что всех, кто ослушается основного Закона, – казнят.

Эйзем, от имени полукровок, и в свою очередь тоже дал клятву

… этому демону. Ведь уже тогда, хоть еще и состоял в одной упряжке с нами, Доминико, но был давно уже… чужим и неподвластным.

Бельетони согласился на такой уклад.

Но не долго счастье было.

Что-то, где-то,… опять туда-сюда,… – и перешли дорогу Доминику.

Да понеслась кровавая…

Все, кто был вне Конфессий, – погибали,

как личинки на солнце.

Эйзем и Бельетони перестали быть совместимыми. Окончательно.

Отрекся (правда, кто от кого – не известно)

Отдельное звено.

Единоличный сударь со скипетром судьи. Попытка у Фемиды отобрать весы.

Прошло полтора века, прежде чем Бельетони снова пришел в себя, и не нашел силы... прощать.

Успокоился.

И я простила. Простила, взяв с Доминика обещание – держаться и не убивать хотя бы… без весомой на то причины.

А на днях, на днях он снова убил. Нарушив все клятвы.

(… похолодело, поледенело внутри меня; волной ужаса обдало лицо, словно прыснули жидким азотом; замерла, не дыша – УБИЛ)

– Неужели, он снова решил воевать? – неожиданно отозвалась Виттория, – И сколько раз такое безумие на него будет находить – а мы будем прощать?

– Не знаю, – печально вздохнула, скривилась Кларисса, неуверенно пожала плечами. – Он обещал. Обещал,… н-но, видимо, такие… не меняются.

– Да чертов он демон. Напился крови больных рассудков – и давно уже утратил себя. Помутнел разум – да и только, – злобно прорычал отец.

– Я ничего другого и не ожидал. – Нервно хмыкнул Асканио. – Убивший раз – еще не раз преступит черту смерти. Ведь так… проще. Бах – и нет.

– Я понимаю, убить бессмертного. Но человека? Зачем его убил?

– Из-за меня.

(немая пауза; изумленные лица уставились на меня)

Этот… ч-человек, парень,… когда-то меня… с-сильно обидел. Вот…

– ОБИДЕЛ? – завопила Кларисса. – Девочка моя, ОН ИСТЯЗАЛ хуже чертовой инквизиции… бедного молодого человека семь часов к ряду, прежде чем тот, все же не выдержав адской боли, скончался. ОН ВЫНЯЛ из него душу и вывернул наизнанку. А ты говоришь из-за того, что тебя ОБИДЕЛ?

(внутри все занемело; глаза невольно округлились до боли; не могла даже слюну, застрявший ком ужаса, проглотить)

молчу.

– Вопрос сейчас в другом, – (спасая меня от самоудушения) прозвучали эти слова, слова Колони. – Зачем он напоил ее своею кровью? Чтобы защитить? Не смешите. Доминико не думает о других. Лишь свои амбиции превозносит. Жозефина, – (развернулась ко мне), – он пил твою кровь?

(испуганно отвела взгляд; по-идиотски молчу)

– Прошу, ответь. Это – очень важно. И не нужно врать.

(тяжело сглотнула; прости, прости, Асканио; знаю, тебе больно)

– Да.

– Черт! – нервно дернулся Матуа. – Так и знал. Этот ублюдок точно что-то замыслил.

– Может, ему надоели Ордены? А почему бы и нет? Захотел единоличной власти. По-моему, он давно к этому идет, – (вполне спокойно изрек Аско), – и почему бы… не через Жозефину, та, которая так дорога Искье, не начать эту войну. Кровь в нем – и теперь отыскать малую… будет слишком просто. Везде и всегда.

(болезненная тишина)

– Я ее увезу на остров, – вдруг отозвалась Виттория, – Туда он, пока я там, никак не заберется. Слишком сильная моя связь с землей. Каждая песчинка, и даже воздух с солнцем там мне подчиняется. Сунется – убью, раз плюнуть.

– Хорошо, – торопливо подтвердила Кларисса. – Увозите. Н-но.

– Знаю, – любезно продолжила Колони, – вы нам не помощники. Верно, у вас есть шанс… замирить это дело, либо все же убить Доминика, потом, если мы проиграем.

Убить? УБИТЬ?

Вы… Вы … ВЫ ЧЕГО? Как убить?

Моего Доминика…

(поледенело все внутри)

Не смейте!

Мне все равно,

… что там было у вас с ним раньше.

Для меня Доминик… другой.

Ублюдки.

Убить, убить решили!

А с ним… и МЕНЯ УБЕЙТЕ, если на то… пошло!

(… в моей голове поплыли кораблики,

мутнело,

терялась,

едва… отпечатывался в сознании смысл услышанных слов)

– Вы знаете, где он сейчас?

– На Аетфе вчера видели...

– Жозефина, собирай вещи. Через час у часовни ждем.

Глава Двадцать Седьмая

***

– Будет утро, тогда и поедем. Чего среди ночи? Вас тут целая плеяда. Ничего не случиться. Перебудем одну ночь. А я спать хочу! Не поеду…

***

Но вместо ночной рубашки уже живо натягиваю на себя футболку, джинсы, кофту, куртку…

Отыскиваю денежные заначки…

Мышей выскочить за ворота, чтобы никто не заметил.

И бегу, бегу… по грунтовой дороге к пристани.

Вы его не убьете. Только не моего Доминика. Умру я, но он – будет жив.

***

– Эй, есть кто здесь?

Тишина…

Елки-палки. Только этого мне не хватало.

– Ау! – пыталась докричаться.

Яхта у причала. А где капитан?

Глубокий вдох – и полезла на борт.

– Дяденьки, тетеньки! Есть кто?

– Чего орешь? Ночь на дворе. Все спят, – неожиданно хриплый голос окатил меня сзади.

(резкий разворот)

– Ой, простите, – (шаг навстречу), – Прошу, дяденька. Пожалуйста, отвезите меня в порт. Очень нужно.

– Т-ты, что, вкурила что-то? Не буду я тебя никуда везти.

– Я два часа сюда добиралась… из монастыря.

– Я жду заказчиков. Их только и повезу.

– Я заплачу, – быстро нырнула в карман и достала часть денег (приличную часть). – Тут ехать-то сколько. Успеете вернуться. Тем более что гости решили остаться до утра.

Несмело, но жадно, прикипел взглядом к денежкам (надурняк и уксус сладок).

Секунды раздумий.

– Говоришь до утра?

– Чес-слово. Сама слышала их разговор.

– Ладно, – «нехотя» скривился (а сам прям загорелся от радости), – чего только для вас, детей, не сделаешь.

Да, да. Детей или денежек?

Все равно.

Радостно заулыбалась я... и пошла за ним в кабину управления.

***

Да уж. Нынче цены нешуточные. И никто в альтруистов играть не хочет. Едва смогла найти таксиста, который согласился отвезти меня в такую даль по скидке.

***

Что мне пришлось передумать, пережить (внутри себя), пока доехала…

… лучше никому и не знать.

Аетфе.

… еще только начало поисков и войны – а я едва уже сдерживаюсь от истерики.

Чувство, тупое, глухое, гадкое чувство, что меня раскусили,

наступают на пяты,

вот-вот – и я не успею… ПРЕДУПРЕДИТЬ,

… опоздаю.

Боже, Боже.

Лучше и вовсе не родиться на свет, чем так сходить с ума.

Едва не падаю от попыток быть быстрее, чем физически могу,

… заплетаюсь в собственных ногах,

… задыхаюсь от ужаса и напряжения.

Бегу к главному входу.

Не знаю. Не знаю, где искать.

Но все равно бегу, бегу, хватаясь за надежду.

И снова весь замок полон. Праздник.

Изыск, вычурность, пафос.

Удивленные взгляды… на меня… дерганную, с глазами бешеной собаки, разодетую, как гадкое невежество, полукровку.

А я, а я,… едва не рыдаю, не вою от страха и отчаяния.

Злобно пнув двери, вбегаю внутрь.

Кружусь, кружусь, оглядываюсь по сторонам.

Нигде. Нигде его не вижу.

И снова мчу вперед.

– Доминика?

Бельетони? Не видели?

– Доминик! – (лишь показалось).

И это не он…

– Не видели?

Нет,

… нет,

……. нет…

Болезненные, пустые, приговаривающие к смерти, ответы.

Реву. Реву… уже реву, как сумасшедшая.

Опоздаю, не успею… и всё. Всё!

– ДОМИНИК!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! – дикий, отчаянный крик.

Больная. БОЛЬНАЯ,

отчаянная,

но еще дерусь.

Вдруг кто-то схватил за руку, резкий рывок (оборачивая меня к себе лицом) – и подхватил на руки (перебросив, как мешок, через плечо)

… куда-то уходит.

А сознание, сознание еще не верит. Не верит, что это – правда.

Идиотски молчу, тихо глотая слезы,

испуганно наблюдаю,…

как спешно стал спускаться (со мной) по ступенькам в подвал.

***

Бережно опустил на пол. И, все так же, не бросая на меня взгляды, не пытаясь выяснить, что происходит, отомкнул дверь. Схватив за руку, потащил за собой.

– Доминик! – наконец-то смогла выдавить из себя, сквозь шок.

Не слушал.

Спешно шел куда-то и утаскивал меня туда.

Едва что различаю под ногами из-за гадкого полумрака.

Послушно перебираю ногами – иду.

– Доминик, мне нужно тебе кое-что сказать! – и снова отчаяннее начинает нахлынывать (убивая понимание,… радость от того, что его, моего Бельетони, я все же нашла).

Шок и истерика коварно пытаются играть со мной, вырывая из ножен правильную реакцию на вещи, и взамен подсылая – безумие.

– Доми, – отчаянно заныла вслед.

Не слушает.

Уверенные, сосредоточенные, быстрые шаги… куда-то в темноту.

Ступеньки вверх… и снова резко вниз, по пологому спуску.

– Доминик! – зарычала от больной злости. – Куда ты меня тащишь! Тебе нужно… тебе, – (ну же, давай, Жо, выдавай планы своих больных родственников!) – Тебя хотят убить! Ты должен убегать! Уехать! Прошу! Бельетони!

Не слушал, даже голову не повернул. Не реагировал.