Текст книги "Глупые игры... в Любовь (СИ)"

Автор книги: Ольга Резниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

***

Странная эта женщина-девушка.

Чем-то она сразу мне не приглянулась. Лучше бы Амели мне помогала, чем эта курица.

Эх, терпи, терпи, Жо.

Скоро ты увидишь Доми… и все эти мучения покажутся пустяками.

***

бОльшим посмешищем… я себя еще никогда не чувствовала.

Нет, конечно, длинное, до пят, льняное платьице и косынка (два покрывала: одно на голову, дабы прикрыть волосы, второе – на грудь и шею) милые, очень даже.

Но Жо – смиренная монашка? Простите, это как корове венок.

Мило – но не катит.

Да и патологией попахивает…

Эх.

До такого меня даже моя депрессия не довела бы.

– Я никуда не пойду в таком виде. Это – маразм.

Замерла. Замерла «надзорная» моя.

Ох, клянусь. Так и хотелось ей обложить меня матом.

Сдержалась.

Глубокий вдох.

– А тебя никто и не спрашивает. Здесь ДО тебя писаны правила. И подчиняться следует ВСЕМ.

Охо-хо! Нашу Жо, как вулкан, все сильнее и сильнее будят. Вот уже пепел попёр.

Спящие демоны… во мне начинают открывать глазки.

– Вы же – полукровки, а не монашки. К чему этот весь цирк, фарс? ИДИОТИЗМ? К чему игра в клариссинок?

– Да, мы – не монашки, – резкий шаг навстречу. Глаза в глаза. – И потому, милочка, поприкуси язык. С неверными и теми, кто пытается бунтовать, выделяться, тут очень легко разбираются.

– Это – угроза? – гордо задрала нос и выплюнула слова я ей в лицо. Ну, ну.

– Это, маленькое отродье Матуа, – ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. И не стоит со мной воевать. Силенок не хватит.

Ядовито заулыбалась (скривилась) дамочка, показательно играясь (очерчивая) языком свои клыки.

ВАМПИР?

И здесь эти… УРОДЫ?

(и что бы вы не говорили, ненависть, ярость… в ней ко мне… давно уже родилась, задолго до нашей встречи)

Маленькое отродье Матуа?

Ну, Ну. Корова. Посмотрим, кто из нас наестся мякины.

Я рассмеялась в ответ и (едва не задев плечом) пошагала прочь, мимо, к выходу из своей комнаты.

(комнаты? эта коморка еще меньше, чем на Искье; если та была для меня кельей, то что тогда говорить про этот, нынешний скворечник?)

Глава Восемнадцатая

Прошло уже три часа…

Доминик встречать меня не спешил.

Единственным, почти сто процентным вариантом, было встретиться в трапезной, на обеде.

Это вам не Искья – когда хочу, тогда жую. И что хочу, то и ем.

Нет.

Здесь всё иначе.

Уставы, уклады. Полностью расчерченное расписание.

Правила. ПОВСЮДУ правила.

Благо, в туалет можно сходить, когда понадобиться.

(простите, за подробность; но данный, упомянутый мною, факт – ничто иное, как крик горького отчаяния)

Если бы не Доминик, я бы и сутки здесь не пробыла.

… добровольно.

Я же, надеюсь, смогу уехать раньше, чем отписанные полгода?

***

Ого-го! Огромный (подобно гигантской пещере) зал трапезной был исчерчен продольными столами, которые послушно (упорно) тянулись от входа (крутых, серпантинных ступенек с первого этажа в подземный мир)… до центрального, поперечного стола… для «почетных» гостей и главенствующих.

Царский стол. Не иначе.

Буквально за несколько минут, как по команде, зал стал заполняться огромным (немыслимым, безумным для подсчета) количеством монахинь (двести, триста, а то и все пятьсот – не знаю). Словно пчелы слетелись в улей.

Каждый занимал отписанное ему место. Вел себя сдержано. Действовал по привычке… и точно.

Отлаженный механизм. Шестеренки плясали безгрешно.

– Жозефина, садись подле меня, – вдруг позвала меня Амели.

– Э-э-э,– замялась я на месте. – А можно?

– Можно, – мило улыбнулась уже другая девушка, сидящая пососедству. – Я подвинусь. Давай, иди к нам.

– А мисс Морена?

Ехидно улыбнулась Амели.

– А вот здесь она уже не указ.

Дружественно обняла меня за плечи и помогла усесться на узкую, неудобную, почти втиснутую под стол, лаву.

– Спасибо.

– Трапезная – это рай. И не только для желудка. Тишина, покой и беззаботность. Правда, чего-чего, а поговорить здесь не удастся. Едва главы Ордена сядут за стол, как никто, из присутствующий, больше не смеет и слово проронить. И так до тех пор, пока не закончится время приема пищи, и, опять-таки, пока Верховные не покинут зал. Увы (или на благо)… ни разговоров, ни хождения, ни чего угодно, что могло бы возмутить или разгневать Господ.

Тоже… мне, Боги Олимпа. Еще одни. Просто жуть, как они себя возносят. Мама дорога, а мы еще поражаемся нынешним главам государств.

Ну, ну.

И вот, вот, момент истины.

В зал (из другого входа; того, что рядом с их «царским» столом) зашли Главенствующие.

Кларисса, Литисия, Мари, Жаклин…

Аааааа! Добейте меня, чтобы не мучилась!

Он. Он… мой Доминик.

Весь такой серьезный, смиренный, сосредоточенный.

Нервно скривившись (видимо, был уже чем-то недоволен), резко отодвинул свой огромный (подобно царскому трону) стул и тут же влип в него, не дожидаясь, пока дамы рассядутся.

(чертов джентльмен)

И даже блуждающего взгляда по залу не бросил…

Он не пытался меня найти.

Не нужна…

Это только я, одурманенная больными мечтами, украдкой пускала голодные взгляды на него.

Сердце сжималось от боли… и радости.

Глупое, глупое сердце. На что надеешься? На что?

Ох, и дура, ты, Жо. Ох, и дура.

– Ешь, давай, а то ужин только в девять, – заботливо прошептала (нагнувшись ко мне вплотную, дабы никто не уловил «грешка») Амели.

– Не хочу, – нервно чиркнула вилкой по фарфору, в пустой (ненужной) попытке расчленить дольку картофелины.

И снова (уже на уровне рефлекса) взгляд на Доминика.

И вот оно. Вот. Встретились, сцепились на мгновение.

Резко отдернулся, отвел глаза в сторону (но заметил, заметил! посмотрел на меня… Аааааааа!!!!!!!!!).

Сердце ойкнуло и испуганно запрыгало, как привязанный к ракетке шарик пин-понга.

Я с вызовом уставилась на него, с неприкрытой наглостью прикипела взглядом.

Гордость, злость, самолюбие (и еще куча всех гадких черт моего характера) тут же распушили свои крылышки. Я невольно откинулась назад (по долбанной, больной привычке занимать позу вальяжно раскинувшегося царя на троне, когда корчу из себя Львицу).

Но (целая череда нецензурных слов) забыла, что на лаве сижу, и едва не грохнулась на пол.

Браво, Амели вовремя среагировала и подхватила за спину.

Злобно чертыхаясь под нос, выровнялась я на месте.

(есссс-тественно! человек сорок тут же обернулись на грохот… в интересе, осуждении, разглядеть, что это за дурочка так выплясывает).

Покраснев, побелев, посинев, позеленев от стыда, я попыталась собраться и успокоиться (ох, как бы сейчас провалиться под землю!)… и снова рефлекс – взгляд на Бельетони.

Тот неприкрыто улыбался, хотя и уткнулся для приличия в свою тарелку.

Вот ублюдок!

Меньше всего хотела тебя повеселить!

УРРРРРОД!

Глава Девятнадцатая

Легкая похлебка и сок считались здесь ужином.

Ну, ну.

Доминик на «сотрапезничество» не явился.

Скользкая обида, жидкая печаль… разлились по моим венам, обжигая до боли.

Ничего, Жо. Ничего.

Терпи. Не всё сразу. Не всё…

Благо, что после ужина времяпровождение не очерчено уставом. Можно посвятить досугу.

Вот Амели меня и затащила в библиотеку.

Шок. Шок. Настоящий, цепенящий душу букиниста, шок.

Огромная башня, исписанная внутри спиралью этажей.

Каждый уровень – со своим допуском.

Здесь хранились старинные издания, предания вымерших и ныне существующих народов.

Прежде всего, на Эйземе ценились ЗНАНИЯ, то что несет в себе книга, а уж потом – год изданий, авторство и тому подобное.

Мифы, легенды, былины, сказки – неважно. Все было здесь как драгоценные камни у вора – на счету каждый карат, да и едва не каноническое возведение.

Эх.

Я еще не принята в Орден, а потому могла пройтись лишь по «залежам» первого этажа.

Н-но! Уже даже только этой кладезю,… когда-то (когда еще так рьяно трудилась и жила во мне ботаничка) можно было подкупить меня избрать именно эту Конфессию, Эйзем вместо Искьи.

Ну, ну.

Что тут у нас?

Сгребла первое попавшееся и прошлась к свободному диванчику (лениво плюхнулась)…

Взгляд упорно ускакал от букв и строчек… кружиться окрест…

Башня, круглая по своему строению, мало того, что была так вычурно усеяна серпантином этажей, центр, средина ее – была пустой: от самого каменного пола до крыши-купола (изыскано усеянному фресками талантливого художника), был пролет, так что, находясь внизу, можно было свободно видеть, что твориться на последнем ярусе.

Да уж. Здесь, как на Искье, не уединишься… на ночь.

И вот оно. ВОТ!

Мой жадный взгляд выискал что-то… родное.

На втором этаже, у самой стены на небольшой мягкой софе развалился Доминик. Зажал какую-то книженцию… и упорно пытался ее одолеть.

Как по команде, волнение взорвалось внутри меня. Адреналин в кровь – и рассудок на задний план.

Отложив (машинально) книгу в сторону, тут же пустилась наверх.

И неважно, что мне туда нельзя.

Там этот «уродец», а значит…

Буквально минута-две, и я застыла рядом с ним.

– Привет.

Нехотя (или это было показательное нежелание?) оторвался от чтения. Невнятный, раздраженный взгляд.

– Привет, – едва слышно прошептал… еще мгновение – и снова прилип к строчкам.

Возмущение, обида, ОБИДА разрывала все внутри (невольно сложила руки на груди крест на крест).

– Что читаешь?

(тяжелый вдох)

– Сверженные жизни.

(а посмотреть на меня так и не удосужился)

– И как? Интересно?

Вдруг резко выстрелил взглядом. Раздраженно скривился.

– Что ты от меня хочешь?

(проглотила, проглотила удар; еще держусь)

– Я, просто, спросила про книгу.

Вдруг встал, выровнялся возле меня. Короткое движение – и грубо пнул мне в грудь фолиант, запихнув в сцепленные руки.

– На! Сама почитай. А от меня… ОТСТАНЬ!

Резко пошагал прочь.

– Да она мне и нафиг не нужна! – гневно зарычала вслед (тут же беря книгу в руки и едва сдерживаясь, чтобы не вышвырнуть ее долой).

Замер на мгновение. Разворот.

Глаза в глаза.

– Тогда что ты от меня хочешь?

– Ничего, – презрительно фыркнула и пошагала к ступенькам (спуску на первый этаж).

Едва поравнялись, едва я попыталась злобно задеть его плечом (хоть так отомстить), как Доминик ухватил меня за локоть и немного подал назад, представив насильно пред собой.

Лицом к лицу.

– Что ты из себя корчишь? А? Или тот факт, что тебя тягал вампир, добавило тебе шарму? Или вы с ним только… «устно» общались?

(и не двусмысленное движение рукой, пошлый намек)

Ну, сука!

Со всей дури замахнулась и горько, дерзко, ненавистно вписала ему (так, что даже ладонь моя завыла от боли) пощечину.

Мгновение на осознание произошедшего –

… и вдруг схватил меня за запястье (сдавив до тихого хруста). Гневно зарычал в лицо.

– Еще раз такое сделаешь – и я тебе ГОЛОВУ оторву.

Злобно дернулась, вырвалась я (то ли он отпустил). Замерла, застыла, шумно дыша, давясь яростью.

Но продолжения не было. Резкий разворот – и Бельетони тут же пошагал от меня прочь.

Ну, ублюдок!

НЕНАВИЖУ!!!!!!

Собрав остаток сил, схватив поудобнее (для точного удара) книгу,

… запустила ее ему в затылок.

Поймал, поймал, урод.

А я соплю, соплю от злости. Лицо скривилось в ненависти.

Зубы гневно чиркают друг о друга…

За долю секунды приблизился. Схватив за горло, дико сжал и в миг прибил к стенке стеллажа.

(задыхаюсь; задыхаюсь, но взглядом все еще пытаюсь разорвать своего врага)

– Ты что себе позволяешь? Думаешь, я буду с тобой играться? Сучка дранная.

– ОТПУСТИ НЕМЕДЛЕННО! – вдруг из-за спины раздался гневный приказ.

Матушка Жаклин.

Подчинился. Разжал. Рука обвисла. Шаг назад.

– Не попадайся мне больше на глаза, – уже более сдержано прорычал Доминик и пошел прочь.

Все в сборе? Матушка и мой «надзор» уже стояли рядом.

Собралось еще несколько зевак, дабы не пропустить такое чуткое представление.

Ну, ну.

– Морена, это ты так справляешься?

– Простите, – торопливо (виновато) прошептала та и тут же, схватив меня за локоть, потащила куда-то за собой.

На первый этаж. А затем, по подземному переходу, в соседнее здание.

Едва спустились в подвальные коридоры, как вдруг застыла, застыла «Надзирательница». Резкий рывок – и (все еще держа локоть) развернула меня к себе лицом.

Еще мгновение – и дикий удар, ПОЩЕЧИНА влипла мне в лицо, так что я невольно попятилась назад, тут же жадно схватившись за щеку.

– Ты что творишь, малолетка безмозглая? Думаешь, буду терпеть такое твое поведение?

Залезла на второй этаж без спроса, устроила драку…

Хотела, хотела, было, что-то ответить ей …, как вдруг мой взгляд невольно уловил незваного гостя. Буквально мгновения – и я узнала.

Доминик.

Боль, ненависть, ОТЧАЯНИЕ И ОБИДА тут же взорвались внутри. Машинально, почти неосознанно – резкий разворот и побежала в другом направлении.

Прочь. Прочь.

НЕ-НА-ВИ-ЖУ!

***

Морена самодовольно захихикала и гордо выровнялась во весь рост.

– Беги, беги…

Но буквально короткое движение – и кто-то схватил ее за горло, локтем сдавив, душа, выдавливая остатки жизни.

Прижатая спиной к инквизитору, не могла понять, что происходит. Кто это.

Но вот, вот оно. Вот – прозрение…

Тихий, подобно шипению смерти, шепот заставил поежиться от ужаса и страха.

Мерно, холодно, с тактом и расстановкой… чеканились слова Палача.

– Е-ще раз, де Голь, тронешь ее – и я тебя разорву на КУСКИ. Ты знаешь, за мной – не станется.

Выпустил, пнул от себя, как гадкую, мерзкую вещь (так что та невольно подалась вперед, и, не удержав равновесия, шлепнулась на пол; жадно потирая рукой горло, все еще пыталась понять, что происходит).

Короткий, холодный, пренебрежительный взгляд на девушку – и Доминик пошел прочь.

Глава Двадцатая

Спустилась в какой-то подвал.

Вокруг – глухой полумрак.

Жадно притиснулась щекой к холодной, влажной, каменной стене.

Глубокий вдох – и медленно сползла вниз. Расселась на ступеньках.

Обхватила голову руками и тихо заныла. Без слез. Без истерик.

Пустой, отчаянный, смиренный стон.

Остыть. Остыть и прийти в себя. Успокоиться.

Полное уединение – идеальный вариант.

В голове по кругу вертелись мысли, воспоминания о том, что сегодня произошло.

Безумный, БОЛЬНОЙ день.

И чего, КАКОГО лешего я лезу к этому Бельетони? Зачем мне дался этот самовлюбленный, грубый, сумасшедший (на грани психических расстройств маньяка) кабЕль?

… такой же псих, как и я (глупый комментарий рассудка).

Доминик, Доминик.

Зачем?

Зачем ты забрался в мое сердце?

Зачем теперь… дышу тобой?

Зачем эти глупые, ПУСТЫЕ мечты? Надежды…

Иллюзия…

А ведь так и есть. Доминик, ты лишь – иллюзия, в красивом фантике конфета… Ядовитая конфета.

Лучше бы никогда тебя не встречала. Не слышала. Не видела. Не чувствовала…

Забыть. Забыть. ЗАБЫТЬ.

Навсегда забыть.

***

Этот подвальчик, винный погреб, стал для меня отрадой. Убежищем.

Нет, до самого вина добраться я не смогла – слишком плотно закупорены бочки (да, да! пыталась (и не раз) пробки вытащить, но тщетно: да не будь я – Жо, если бы бросила без боя такое добро пропадать… эх, малолетняя алкоголичка… ну, ну). Но, не смотря на данный грустный факт (горькая дразнилка), это место – прекрасно.

Уединение, тишина, покой. Никто не надоедает, не достает. Не причитает, не поучает, не воспитывает.

А если бы и захотели меня найти,… чтобы дать взбучку, то все равно не догадаются, где я.

Ах, да. За те два прокола (и как это мне не влетело за швыряние книги?) меня наказали. Теперь каждый вечер, с пяти вечера и до самого ужина вынуждена торчать в теплице: огурчики, помидорчики, капусточка.

Нет бы коноплю, а они на такой ширпотреб усилия тратят!

Шучу, шучу. Не до такой же степени… я укатилась вниз.

Хотя, может, депрессию в самый раз эдаким и «задурманить».

Асканио не звонил, не писал и даже не «выстукивал по трубам». Полный ноль. Вне зоны доступа.

Бельетони. Как и просил, я обходила его стороной.

За обедом сдерживалась от больной привычки доставать взглядом. Да и боль, обида... стала еще больше, рьяней, чем раньше.

Ведь тогда еще тлела надежда. А теперь – она сменилась… озлобленностью (хотелось сказать ненавистью, но не знаю, не знаю, можно ли ненавидеть любя?)

Любя. Ха! Размечтался. Запрет нынче на это слово.

С глаз – долой, из сердца – вон.

Вот так и живем. Живем… или существуем?

Не знаю. Не знаю, что и сказать. Отныне в его сторону лезет лишь брань. Больная, отчаянная, злобная брань.

Амели. Прекрасная девушка. Хорошая подруга, но только сил… да и желания открывать кому-либо душу у меня не было. На том и покончили.

Виттория не приезжала.

Я была одна.

Благо, Морена перестала доставать. Нет, как надзиратель она выплясывала вовсю, но вот яд… уже сдерживала в своих железах, не прыская на меня.

Хотя… не боюсь. НЕ БОЮСЬ ЕЕ!

И, вообще, повезло этой мымре, ой как повезло!, что Доминик явился тогда вовремя – иначе бы все узнали бы, кто круче: заносчивая вампирша или съехавшая с катушек Жо.

(право, знаю, что шансы мои в том бою были бы слишком малы, но почему бы не польстить своему самолюбию, да не поуповать на безоговорочную победу? а?)

Время, время,… как же ты медленно ползешь. Прошла только неделя, а чувство – будто год.

Но держу, держу еще хвост пистолетом!

Е-ха!

Глава Двадцать Первая

И вот очередной «трудодень» закончился.

Занятия на Эйземе больше напоминали ознакомление с «древними учениями», чем тот процесс познания, к которому я привыкла в школе или на Искье.

Академия друидов, мать их, не иначе.

Браво, что еще укрощению стихий не учат.

Отписанные часы в теплице закончились. Вчера последний раз была…

(последний? бррр… вы плохо знаете Жо; это Аско мог прощать, а тут еще, видимо, не раз влечу – и быть мне постоянным рабочим на «грядочках»).

Торопливыми шажками в подвальчик, да так, чтобы никто не спалил: не охота выдавать тайное место.

Ужин (их дурная похлебка) пусть идет пропадом. Сегодня я буду упиваться тишиной и одиночеством.

Шарк-шарк-шарк. Еще один поворот, по темному коридору на ощупь – и родные ступеньки.

Стоп. Что это?

Тихий, робкий женский смех.

Нежный, ласковый бархат мужского…, родного, голоса.

Замерла. Замерла в оцепенении.

Боюсь пошевелиться.

Словно последняя мазохиста, внимаю каждому звуку. «Его» звуку. Едва дышу.

Жду.

… жду, но что? ЧТО Я ЖДУ?

Вдруг невнятный стук. Доля секунды – и Доминик уже стоял подле меня.

Неожиданно, беззвучно… из ниоткуда.

Глаза в глаза.

Застыла в ужасе (очи округлились, а легкие забыли дышать).

– И снова ты.

(тяжело сглотнула; молчу; испуганно, часто моргаю глазами)

Вдруг обнял за талию. Резко толкнул – и облокотил на стену (попытка отвлечь внимание? … мимо нас мышей проскочила какая-то девушка – я невольно провела ее взглядом и снова уткнулась ему в глаза).

– И что ты здесь искала?

(глубокий вдох; набралась храбрости)

–Уж явно не тебя.

– А мне кажется, что совсем наоборот. Только и ходишь за мной по пятам.

Нервно хмыкнула.

– Размечтался. Кому ты такой нужен?

– Тебе, – вполне серьезно выдал мне в лицо.

Вдруг прижался, нагло, дерзко, похабно притиснулся всем своим телом, грубо вдавив в стену.

(глупо, но все еще пытаюсь держать маску надменности, равнодушия, смеяться в лицо)

– И даже в кошмарном сне… такое счастье ненужно.

– Неужели? – его рука скользнула с талии вверх, бесстыдно проплыв по моей груди.

На мгновение замер, сжав до легкой боли, а затем продолжил движение (а я пытаюсь сдержаться, не дрожать, не выдавать свои чувства) – резкий рывок и сорвал нижнее покрывало вимпла, оголяя шею и грудь.

(дурное волнение, взрываясь в частом дыхании, шальном биении сердца, легкой дрожи, все же выдавало меня сполна)

Приблизился губами… вплотную, так чтобы слова обжигали дыханием кожу. Так, чтобы сильнее, нахальнее… заставлять меня дрожать.

– Я же чувствую, вижу, слышу… Ты – хочешь меня. Хочешь…

… Признайся.

Едкая надменная ухмылка (а сама едва не ною от жажды)

– Никогда.

– Признайся… – жарко, пошло прошептал мне на ухо, едва не касаясь губами. Едва не целуя; дразня, ДРАЗЯ и сводя с ума.

(нервно дернулась, попытка вырваться, но удержал)

Вдруг отстранился, ровно настолько, чтобы видеть мое лицо. Глаза в глаза. Ликующая улыбка плясала на его губах, предвещая недоброе.

– Признайся, птичка, и нам обоим будет приятно, – игриво вздернул бровкой, – гарантирую.

Ядовито рассмеялась в ответ (право, это были остатки сил, последняя желчь – я таяла в его объятиях, как лед на солнце).

– Малой ты слишком, чтобы быть в себе настолько уверенным. Тебе до моего Асканио… еще ой как далеко.

– Малой? – вдруг едко захихикал (и на мгновение отвел глаза). – К твоему сведению, сладкая, я старше твоего Аско почти на три века. Так что… кто еще кому в папеньки годиться.

(невольно рассмеялась)

– Так это ты – старый хрыч, выходит?

– Ах, ста-арый уже? – Улыбнулся в ответ. – Значит, то малой, то старый? Тебе не угодишь.

(странно было замечать такие перемены: казалось, будто мы никогда и не ссорились)

– Не угодишь, – игриво скривилась и, закатив глаза под лоб, загадочно закачала головой.

(а счастье, тупое, дурное счастье разливалось эйфорией в душе и теле, смывая прежние обиды)

– Так, может, проверим? – и вдруг резко дернул на себя, не двузначно намекая на близость.

– А, может, ты лапки свои уберешь?

(ведь нельзя, нельзя поддаваться влечению!!)

Неожиданно ступил шаг назад, повелительно, без права на сопротивление, обернул к себе спиной и снова вдавил в стену.

Я едва успела (инстинктивно) выставить руки, чтобы лицом не плюхнуться об камень.

Пошло прокатился руками по талии, спускаясь к бедрам.

– Пусти, – уже без ноток юмора прорычала я.

Не слушал. Еще сильнее прижимался, а руками блудил по телу.

– И где же твой пыл? Где сомнения? – вдруг задрал, нырнул под платье и ухватился уже за голую талию и снова притиснул к себе.

– Отвали, Доминик!

– Не рычи… – (глупые шуточки).

Нервно дернулась в попытке локтем засадить в грудь, но тот увернулся.

– Ох, а мне это нравится!

– Пусти!!

И снова рывок (видимо, тот намеревался что-то свое вычудить, а потому на меня не среагировал – невольно пошатнулись вбок). Попытка руками ухватиться за ступеньки и на четвереньках сбежать – тщетно. Оба завалились на лестницу.

– Не уйдешь, – игриво зарычал и обхватил поудобнее, дабы не улизнула.

– Пусти!

Вдруг грубо, больно дернул на себя и тут же разорвал на мне белье.

– ПУСТИ!!!!!!!!!! – отчаянно завопила я, предчувствуя, что не справиться. И снова рывок, и снова дергаюсь, вырываюсь, отбиваюсь. Глупые, тщетные попытки укусить до дикой боли, дабы разжал хватку.

Покрепче обняв за талию, приподнял и тут же перевернул к себе лицом. В миг раздвинул ноги и протиснулся между ними, заставляя меня себя обнять.

– ПУСТИ, БЕЛЬЕТОНИ! ПУСТИ!

Я НЕ ХОЧУ!

ПУСТИ!

МОЛЮ!!!

– Не сопротивляйся, – впился похотливым поцелуем в шею, медленно спускаясь к груди (насколько позволял вырез платья).

– ПУСТИ-И!!!!!!!!!!!!!!!!!!! – жалобно запищала я, с последних сил, уже захлебываясь слезами.

А в голове…

поплыли кораблики.

Обрывки фраз. Калейдоскопы ПРОШЛОГО.

ТУПОЕ ДЕЖА ВЮ.

М а – н ю.

Поцелуи доныне любимого ВНОВЬ превращаются в АД.

И снова я умираю от ужаса. И снова дрожу от страха и боли.

– Пусти, пусти, пусти… – шептала я машинально уже, в своем далеком, больном дурмане.

Тогда, тогда как…

… Доминик давно перестал меня мучить. Жадно обнял, прижал к себе, как маленькую, … пытаясь успокоить, и тихо, испуганно что-то шептал.

– … Извини.

Извини.

Я не хотел.

Извини…

Прости, … я перегнул палку…

Но я не слушала, не слушала его…

Больное сознание давно уже начало играть в жестокую, жуткую шутку, заслоняя реальность ВОСПОМИНАНИЯМИ.

… отрешенно шептала одно единственное слово,

тихо; едва слышно…

…чтобы больше не бил.

… шизофренический бред, подобно молитве.

Жадно уцепилась руками за рубашку, уткнулась лицом в шею и тихо ревла, выла, изливая ту пекучую, желчную боль, что так давно меня глушила.

Вдруг сжался. Замер, не дыша, мой Доминик.

Невольно отстранился…

Глаза оттаивали, изгоняя мрак из зениц.

Пустой, бессмысленный взгляд.

Ужас. ДИКИЙ УЖАС застыл на его лице.

Не мог поверить в то, что было? случилось со мной? что нарыл в больной голове?

Глубокий вдох – и наконец-то взглянул в глаза.

(испуганно наблюдаю за немой картиной; часто, нервно моргаю, пытаясь прогнать пелену слез, давлю, душу рыдания, дабы не мутили еще больше сознание – чувствую неладное)

Вдруг…

как никогда еще…

Звериный оскал, вместо эмоций.

– ИМЯ!

Не сразу поняла.

(поледенело все внутри)

промолчала…

– ИМЯ!

(Маню? Нет. Не выдам. Если, если я ему скажу, отвечу, то…)

– ИМЯ УБЛЮДКА, – медленно, мерно, как скрежет метала.

– Нет, – испуганно закачала головой. – Нет.

Не скажу.

Вдруг приблизился. Уткнулся своим лбом в мой. Глаза в глаза.

Железное, смертельное, незыблемое.

От этих звуков застыло, заныло все внутри; оцепенело от ужаса внизу живота.

– Жозефина. ИМЯ и ГДЕ НАЙТИ.

– Нет.

Вдруг прикрыл веки. Тягучий, глубокий вдох.

Еще мгновение – и в глаза уже уставились очи демона.

Черные. Жестокие.

Мертвые…

Нервно дернулась, испуганно отстранилась.

– ИМЯ.

– Нет, – и снова машинально отвечаю, но мысли, мысли-то упорно кружатся вокруг правильных ответов, которых никогда нельзя называть ВСЛУХ.

… а это, увы, теперь уже и не надо.

Резко сорвался – и вылетел прочь.

***

Пытаясь совладать с собой, поднялась я (как только можно быстро), рванула (поплелась) за ним. Спешные (едва волочу ноги) шаги по ступенькам, в коридор -

… и след простыл.

Тупая минута осознания…

… и тихо завыла.

Скользя спиной по холодной каменной стене, неспешно спустилась вниз.

Забилась в угол.

Испуганно, сражаясь с накатами шизофренических чувств отчаяния, никчемности и обреченности, нервически качалась взад-вперед. Попытки успокоиться. Глупые, пустые старания.

Спустя минуты, а, может, и часы (не помню, не знаю) взгляд (бессмысленно блуждающий попеременно с уткнутым в одну точку) нарвался… на затерявшуюся под деревянными настилами пробку.

Бочонок вскрыт.

Бесстыже брошенные два бокала.

… глупое раздолье.

Это была самая длинная ночь,… в моей жизни.

Ночь, когда даже вино не помогло забыть, убить ужасное чувство, что сегодня из-за меня покалечат, или убьют человека.

Да, мне больно; ужасно, разорвано сердце. Не раз кляла, просила ему (для Маню) смерти.

Но теперь, теперь, когда это реально…СОВСЕМ РЕАЛЬНО! и так близко, я не вижу в этом счастья – только отвращение и гадкая боль.

Дикая, больная боль.

Глава Двадцать Вторая

***

– Ты об этом… ЕЩЕ ПОЖАЛЕЕШЬ! – гневно, с храбростью в душе и на устах, сплюнул кровь Мануэль на пол.

Тихое рычание, жужжание люминесцентных лампочек.

Монотонная, равнодушная (где-то вдалеке) капель.

Жуткий полумрак повсюду.

И тихий, мерный, мертвый шепот Палача.

Короткий шаг навстречу.

Лживая, холодная, пустая улыбка, с привкусом едкого яда.

– Нет. «Еще» в твоей жизни… больше не будет, – (присел на корточки рядом со скрючившимся, замученным, связанным, как прыткое животное, молодым человеком; глаза в глаза). – Отсюда тебя уже… только вынесут. И не факт, что не по частям.

– да ПОШЕЛ ТЫ!

Ехидно захохотал в ответ.

– Нет, дорогой. Пойдешь ТЫ, а вот я – ОСТАНУСЬ. Всегда так было. И теперь будет.

Вдруг захлопал по куртке (карманам) парня, что-то ища.

Резкий рывок – достал ключи, деньги, пакетик белого порошка, пузырек с таблетками…

Встал, выровнялся…

Схватившись за краюшек целлофановой упаковки, вытянул руку перед собой. Немного покачал, потрусил незамысловатую находку, всматриваясь сквозь нее на свет.

– Балуешься?

Промолчал (лишь в очередной раз сплюнул накопившеюся во рту слюну с кровью)

– Зря. Между прочим, укорачивает жизнь. Хотя, – (развернулся на мгновение, короткий взгляд на Маню), – не в твоем случае. Тут ты укоротил ее себе… еще быстрее, да более радикальным способом.

– Ты, вообще, КТО ТАКОЙ? (попытка выказать гнев; угрозы)

Ехидно улыбнулся. Вышвырнул прочь найденные трофеи и снова присел рядом. (проигнорировал вопрос)

– Только не говори, что ты не куришь? – снова принялся выстукивать поверх куртки, в попытке отыскать нужное.

И вот! Браво!

Нырнул в карман – и достал оттуда пачку сигарет.

Еще попытка – и запестрела в руках зажигалка.

– Вот, так уже лучше, – улыбнулся сам себе.

Встал. Прошелся пару шагов в сторону.

Привычные (или уже давно позабытые) движения – и подкурил сигарету.

– Выбрасывать пока не буду. Думаю, времени у нас будет предостаточно, – казалось, пробормотал (или мило оповестил жертву?)… сам себе под нос и тут же спрятал найденное в карман.

И снова шаг к Маню; присел рядом.

– Так что? Чем занимался… в былой жизни?

– Что ты от меня, вообще, ХОЧЕШЬ?

– Я? – ядовито рассмеялся. – Ничего. Правда, могу передать привет от ЖОЗЕФИНЫ.

– А-а… – вдруг захохотал Маню, но едва воздух попал в легкие – как дикий, хриплый, лающий кашель перебил всю радость. И снова сплюнул… багровую жидкость на пол. – Маленькая шлюшка.

Нервно хмыкнул Доминик в ответ и затянулся дымом сигареты.

Уткнув локти в колени (и невольно перекрестив руки перед собой), выжидающе уставился в глаза.

Медленно (смакуя) выпустил из себя дым.

– Что она тебе понарассказывала?

(вот и попытка оправдаться; недолго, сладкая, заставляла себя ждать)

Но Палач молчит. Выжидает.

– Она сама меня хотела. Сама расставила ноги, а потом, вдруг, оказалось, что это я ее заставил, – (отхаркнулся кровью). – Спроси любого – подтвердят.

И вновь затянул Доминик дым сигареты вместо ответа.

Тягучее молчание.

– Да сука, она, эта Жозефина. Тягается со всеми, а потом…

– Знаешь, – вдруг перебил отчаянную тираду Бельетони, – я бы мог вырвать тебе язык. Прямо сейчас. Мгновенно, что даже сам момент не почувствуешь…, -

(затих, замер Маню, едва дыша), -

Но тогда ты очень быстро скончаешься от массивной потери крови. А это… в мои планы не входит. Мог бы, – (вдруг резкое движение, рука подалась вперед), – Выпалить тебе глаз… этим бычком, – (и тут же потушил сигарету об лоб – дикий, жалкий, отчаянный крик; парень отдернулся в сторону; невольно перекосился и завалился набок), – Но не буду. Опять-таки… твои обмороки и болевые шоки – меня не вдохновляют.

Вдруг встал и медленно, растяжисто прошелся вдоль комнатки (подвального помещения).

– ТЫ – ЧОКНУТЫЙ! – отчаянно завопил Мануэль, едва не захлебываясь собственными слезами.

Захохотал. Жестоко. Холодно.

Бесчеловечно.

– Обычно, мне давали определение «кровожадный демон», «бездушный псих», «адский живодер». Но чокнутый? – (немного помолчал), – А знаешь, мне нравиться. Эх, какие красивые слова пошли! Да уж, за последние двадцать лет… я много чего пропустил.

(молчал, молчал Маню, испуганно вслушиваясь в больные слова своего ката)

– Так что, – вдруг Бельетони подошел ближе. Милая, «добрая», ласкова улыбка. – На чем остановимся? Как хочешь УМЕРЕТЬ?

(молчание; тяжелое, частое сопение)

– А знаешь, как в старину… убивали… домашний скот?

(схватил за чуб и приподнял голову, дабы взглядом встретиться с жертвой)

– сначала перерезают артерию, – (демонстративно провел пальцем по шее), – но это – не в нашем случае; мы поищем сосудик поменьше, ведь если нет – тогда ты быстро умрешь! Обидно? правда?

(молчит Маню)

– затем, – (вдруг продолжил Доминик, так и не дождавшись поддержки), – подвешивают за ноги – и…