Текст книги "Ваше благородие"

Автор книги: Ольга Чигиринская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 45 страниц)

Стоп, машина!

Перед ними был тупик. В свете фар белым по красному – старый знакомый «кирпич».

Грачев вышел из машины, огляделся. Семенов услужливо обшаривал фонариком местность. Сержант и двое солдат из взвода охраны тоже шастали лучиками по стенам ущелья, держа автоматы наизготовку. Коротенькая колонна из пяти БМД замерла.

В небе бледнели последние звезды, но горы были черны. Видимость – паршивей некуда. Ну, так в чем заминка? Не в правилах же крымского дорожного движения… На карте грунтовая дорога обозначена, и мостик обозначен…

Грачев подошел под «кирпич», как раз и воспрещавший въезд на мостик.

Хороший такой подвесной пешеходный мостик.

Внизу между камней сочится тощенькая речонка, обозначенная на карте как «Сухая Альма». Нда, водички в этой Альме действительно маловато… Зато камней – хоть гробницу Хеопса громозди. Как на подбор камешки: здоровенные такие клыкастые булыганы. Естественная баррикада. БМД не пройдут, даже если и берег не был бы таким крутым…

Грачев поднял говову, прочитал на венчающей мостик арке: «Крымский национальный парк». Хмыкнул.

А выдержит ли мостик БМД? С виду он, конечно, поганенький. И, судя по «крипичу» не должен выдерживать даже гражданские машины. Оставляйте, господа-товарищи, свой транспорт здесь, на крутом бережочке, и трюхайте на пленэр пешим дралом. Чтобы не засирать природу выхлопными газами…

– Это что же у нас получается? – спросил он вслух. – Дорогу взорвали… Здесь мостик этот…

– Можно еще на юг свернуть, товарищ генерал…

И верно: от мостика вела еще одна дорога. Согласно карте – на юг, к хребту Конек и поселку Изобильное. Изобилие Грачева мало интересовало. Его интересовало – выдержит ли этот мостик БМД. В «Мерседесе» он почему-то был уверен.

– Товарищ генерал, ну как, поворачиваем? – спросил командир комендантской роты старший лейтенант Шамотин.

– Я т-те поверну… – сказал Грачев. Ситуевина – хоть монетку кидай. Через Изобильное – час ехать, не меньше. Конечно, майор с ребятами постарается задержать беляков… Но ведь эти суки каждый камешек здесь знают. Обойдут майора – как нечего делать. Время дорого. Нет, этот обоз нужно бросать.

Через мостик…

Короче, надо попробовать.

В любом случае, беляки погонятся за колонной, а не за одинокой гражданской машиной. И ты ж попробуй догони «мерс» на хорошей дороге. А дороги здесь хорошие…

Грачев сел обратно в «мерседес», подозвал Шамотина.

– Значит так, товарищ старлей. Ты теперь всеми командуешь. Поворачивай на юг и езжай в обход. Все равно здесь БМД не пройдут.

– А может, попробуем, товарищ генерал?

– Я т-те попробую… У тебя раненые, Шамотин! Если мостик хрястнет – они по камушкам прыгать будут? Отставить разговоры, товарищ старший лейтенант!

– Есть, товарищ генерал.

– Семенов, – Грачев хлопнул полковника по плечу. – Давай, поехали.

* * *

– Больше ничего? – спросил Карташов.

– Ничего, – ответил Артем.

А что он еще мог сказать? «Там есть один капитан, не убивайте его, пожалуйста?»

Он мог бы, правда, напомнить Карташову, что роту, сидящую в засаде, не обязательно уничтожать или загонять на гору. Лучше всего – выгнать батальон Лебедя с горы, заставить его отправиться вслед за Грачевым и разбить под Изобильным. Но он посчитал, что такую элементарную вещь Карташову разжевывать не надо. Он помнил Карташова по Карасу-Базарскому офицерскому училищу и считал за парня неглупого.

И атака на засаду действительно прошла без сучка и задоринки. Горные егеря обстреляли склон из минометов, умело изобразив постепенную пристрелку. Им удалось спровоцировать ответную стрельбу из АГС, и вот тут уж минометы обрушили огонь на советские расчеты безо всякой игры в прятки. Огонь, корректируемый крымским наблюдателем, был точен и беспощаден. При желании, горные егеря могли бы, ни шагу не делая, загнать десантников наверх, под прикрытие каменных стен…

Но в планы егерских капитанов это не входило. Загнать красных на отличную, хорошо укрепленную позицию, и потом ее атаковать равными силами? Ну, нет…

Никто из них не собирался мешать отступлению. Напротив: это отступление нужно было форсировать.

Верещагин радовался, что майор Лебедь хороший командир. Плохой командир собирался бы, как вор на ярмарку. А у майора все было готово в считанные минуты.

И когда последний БМД исчез за поворотом, оставив «спецназ» в «арьергарде», Артем длинно выдохнул и перекрестился.

– Тут кто-то, – раздался ехидный голос из «уоки-токи», – обещал влезть на вышку и спеть «Te Deum».

– Рано, Алеша. Еще рано.

– А когда будет не рано?

– Когда раздавим их у Изобильного.

* * *

Капитан Карташов просто обалдел, услышав в самых общих чертах, что здесь делает Артем и КАК он это делает.

Верещагин о многом умолчал, а Карташов, в свою очередь, многое додумал. Картина, сложившаяся в его мозгу, вполне его устраивала, и ему даже в голову не пришло уточнить детали. Он знал, что Адамс после гибели Чернока заперся в бункере Тактического центра. Он знал, что батальон, где служит Арт, охраняет ТЦ. Скорее всего, Арт был в это время в бункере и Адамс поручил ему… что? Наверное, передать «Красный пароль». Каким-то образом он выбрался с командой людей, которым доверял – и…

– Арт, а где ты достал спецназовскую форму, оружие и машину?

– Скажу, что в одном гараже нашел – поверишь? – спросил Верещагин.

Он уже успел сменить форму спецназовца на форму корниловца, его люди взорвали дорогу за Чучельским и добирались до хребта Конек, нужно было делать все быстро, быстро, быстро, так что Максим, который вполне мог проанализировать происходящее, не стал этим заниматься: некогда. Почему обычный ротный получил задание, более подходящее для спецофицера-качинца или ОСВАГовца, где он раздобыл советское оружие и обмундирование, как ему удалось с таким успехом играть в спецназовца – все эти вопросы пришли уже ПОТОМ, и хорошо ПОТОМ. А сейчас была куча проблем, требовавших немедленного решения. Например, доставка раненых в ялтинской госпиталь и засада на хребте Конек…

Володю Козырева, уже три часа не приходившего в сознание, и тело Даничева положили в санитарную машину, Артем слегка успокоился – одной проблемой меньше и, кажется, Володька все-таки выживет. Именно в таком порядке. Сволочь я, подумал Верещагин. Такие дела кого угодно превратят в сволочь.

Максим Карташов решил бросить все силы на ушедший советский батальон и не занимать людей охраной вышки. Хватит и одного взвода, усиленного половиной команды Верещагина. Остальные отправятся в погоню за советским батальоном.

– Максим, дай мне минометы, – попросил Артем.

– Арт, ты что несешь? Там будет, если тебе верить, целый батальон – как я могу отдать минометы?

– Хорошо, а как мне прикажешь крутиться здесь с одним взводом? Один взвод – это значит, большая часть периметра будет прикрыта только святым духом.

– Я не понимаю, зачем тебе перекрывать периметр. Даже если они вернутся – извини, я в это не верю, – как они смогут напасть на тебя со стороны вершины или со стороны обрыва?

– Я бы смог. Ладно, не хочешь минометы – оставь мне еще один взвод. Всего один взвод, Макс!

– «Всего один взвод»! Всего тридцать человек, а в целом – шестьдесят пять… Извини, жирно. Один взвод егерей. Три машины.

Верещагин беззвучно выругался. Офицеры из ялтинского батальона смотрели на него косо: им предстояло брать в ловушку две сотни советских десантников, а этот тип будет сидеть тут в полнейшей безопасности. На самый крайний случай ему оставили целый взвод – и он требует себе еще минометы? А рожа не треснет? Ход их мыслей был Артему вполне ясен, но от этого не становилось спокойнее.

Он попытался затоптать свое дурное предчувствие. Старая альпинистская привычка шептала, что тебе обязательно понадобится на маршруте то, что ты, положившись на волю случая, решишь оставить внизу. Да, вероятность того, что майор повернет обратно к Роман-Кош, ничтожно мала. Но если он все же повернет? Максим что, рассчитывает, что с одним взводом Арт удержит батальон? Минометы – и нет никаких проблем. Два взвода – и он бы оценил свои шансы продержаться до подхода ялтинцев как пятьдесят на пятьдесят.

– Что ж, будем надеяться на святой дух, – сказал он.

– Этот твой парень, Берлиани, говоришь, уже подобрал место для засады и провел рекогносцировку? – спросил Максим.

– Да.

– Он вообще что-нибудь соображает в горной войне? – процедил один из ялтинских поручиков.

– Соображает, – подавляя раздражение, ответил Артем.

– Тогда не будем терять времени, – оборвал Карташов. – Мухамметдинов!

– Да, сэр? – откликнулся с одной из машин взводный из резервистов.

– Остаешься здесь со своим взводом. Господина капитана слушаться как родную мать, понятно?

– Понятно… – без всякого энтузиазма отозвался взводный.

В зябком предутреннем полумраке Верещагин разглядел его лицо: большие, даже слегка навыкате глаза, упрямо сжатые губы и заботливо выпестованные усики. Двадцать два-двадцать три года, не больше. И явно недоволен тем, что все остальные отправятся на горячее дело, а он останется здесь, на горе, под командой подозрительного капитана.

Артем понимал его. Не так давно, в турецкую кампанию, он сам был еще моложе и зеленее и носил погоны офицера-стажера. Его прикрепили в качестве помощника к взводному (сейчас он, убейте, не вспомнил бы его фамилию), и командир сформулировал боевую задачу предельно просто: не путаться под ногами. Ну, особенно путаться и не пришлось. Их батальон угодил под турецкий минометный огонь, взводный погиб в первый же миг, и в последующем яростном наступлении было больше страха, чем геройства. Артем бежал-полз-опять бежал сам и гнал «свой» взвод вперед, а не назад, только потому, что впереди была «мертвая зона», а позади – огненный визжащий ад. Эта атака спасла ему жизнь, принесла боевую награду и напрочь излечила от жажды боевой славы.

Он надеялся, что подпоручику повезет больше, чем повезло ему тогда, а ему повезет больше, чем тогда повезло его взводному.

…"Бовы", слегка вихляя тяжелыми задами, с рычанием перевалили через Гурзуфское седло и исчезли за поворотом.

– Как тебя зовут? – спросил Верещагин.

– Подпоручик Мухамметдинов, – с вызовом ответил ялтинец.

– Ну что ж, подпоручик Мухамметдинов, будем организовывать оборону.

* * *

Главнокомандующий

Евпатория, 0100 – 0240

Отражение атаки минометным огнем в переводе с русского на русский – это взрывы, стоны и крики, крошево тел, выпущенные кишки, оторванные конечности, скрип земли, песка и известки на зубах, выбитые стекла, кровь из ушей, визг мин и лязг осколков.

Резервисты кинулись в атаку, а попали в пекло. Тут нужно быть уже обстрелянным профессионалом, чтобы понять: останавливаться, а тем более отступать в такой ситуации – вдвойне губительно. Нужно бежать вперед и встретить врага лицом к лицу, не позволяя ему убивать тебя на расстоянии…

Штурмовую команду для следующей атаки Шеин приказал сформировать из ветеранов турецкой кампании. Отправил на крышу высотного дома снайперов – подавить вражеские минометы. Собрать, по возможности, всех раненых – доносящиеся с передовой стоны и вопли не способствуют укреплению боевого духа…

Волынский-Басманов, прибывший на место, схватился за голову.

– Кто уполномочил вас начинать боевые действия, Шеин?! Вы с ума сошли? Присоедниение к СССР одобрено Думой, это мятеж!

– Я действую строго по уставу, сэр. По уставу, который предписывает мне начинать боевые действия по «Красному паролю».

– А вы не задумывались, кто передал этот пароль? Напрасно, милостивый государь, напрасно! У кого есть полномочия для его передачи? Я скажу: у Верховного Главнокомандующего. Главком Павлович был… изолирован еще днем, начальник Главштаба – тоже. По боевому расписанию командование принял Чернок, но Чернок был убит, и теперь главком – я. А я такого приказа не отдавал!

– «Красный пароль» был передан из Москвы, сэр… – тихо сказал адъютант.

– Молчать! – резко обернулся к нему Василий Ксенофонтович. – Молчать, пока вас не спросят. Дисциплину забыли?! Мы должны думать не только о себе, Шеин, но обо всей нашей стране, о России. Да, господа, о России, которой вновь угрожает кровавая гражданская война. Ибо в сложившейся ситуации наши действия нельзя назвать иначе как «мятеж».

– Возможно, – холодно ответил Шеин. – Но менять что-либо уже поздно. Капитулировать нельзя, можно только победить или погибнуть.

* * *

Евпатория, 30 апреля, 0400 – 0800

– Уходить нужно, товарищ майор… – сказал ефрейтор Зимин.

– Спасибо, ефрейтор, я как-нибудь сам решу, что нам делать. Можете идти.

Беляев высоко оценил мужество и прекрасную подготовку Зимина, одного из шестерых посланных на разведку и одного из двоих вернувшихся, принесшего самые полные сведения. Он был даже готов представить Зимина к награде, но не собирался выслушивать от него советы и замечания. Даже правильные.

Действительно, надо было уходить. Помощь не придет, это ясно. В штабе дивизии или ничего о них не знают, или там свои проблемы.

Но куда уходить? Где прорывать кольцо окружения? Первоначальным планом было снестись с двумя другими батальонами, ударить одновременно, соединиться и уходить в Саки, к авиабазе.

Вернувшиеся разведчики принесли невеселые вести: два других батальона уже не окружены, а разбиты и захвачены в плен. Беляки кругом, их полно, они тоже подтащили минометы и орудия, и если еще не стреляют, то лишь потому, что чего-то ждут.

Беляев нутром чуял, что сейчас ему предложат сдачу. Он посмотрел на изящный телефонный аппарат, украшение стола, и, словно разбуженный его взглядом, телефон зазвонил.

– Майор Беляев слушает.

– Полковник Волынский-Басманов говорит. Товарищ майор, как вы себе представляете свое положение?

– Не дождетесь.

– Через сорок минут завершится эвакуация прилегающих районов и вы будете атакованы.

– Зачем вы мне это рассказываете?

– Странный вопрос, товарищ майор. Это мой родной город, я не хочу развалить его до фундамента, пытаясь вас отсюда вытурить или убить. Уходите лучше сами.

– А вы будете нас ждать на дороге?

– Майор, мне очень жаль, но у вас нет выбора, – крымский комдив бросил трубку

Сука, подумал Беляев. Зачем он позвонил? О моменте начала штурма, видимо, не врал: эвакуация мирных жителей действительно шла полным ходом, и собственные подсчеты майора показывали, что все будет закончено в пределах часа. Но трудно было представить, чтобы враг врагу звонил исключительно по доброте душевной. Хотя… Этот комдив, насколько его помнил Беляев, тот еще жук. Вполне в его характере и на елку влезть, и яйца не ободрать. На случай если победит Союз – он всеми силами содействовал и предупреждал. На случай, если победит Крым (если хоть на полсекунды допустить, что такое возможно) – он стремился избежать жертв и разрушений.

Беляев вспомнил нервный тон князя и решил ему поверить.

* * *

Лампочка на пульте не горит, стало быть, микрофон не включен и можно спокойно валять дурака.

– Привет, привет всем, кто слушает нас сегодня! Начинаем нашу передачу для любителей утренних боевых действий! У микрофона ди-джей Шэм, самый клевый яки-бой от Бахчи до Керчи. По просьбе моего большого друга Алексея Кашука я поздравляю всех советских солдат со вторым днем пребывания на нашем чудесном Острове. Специально для них новейшие хиты сезона: писки, трески и визги на всем раочем диапазоне. Особое внимание прошу обратить на нюансы хрипов. Они, эти самые нюансы, чуваки, звучат очень даже круто…

– Большое спасибо, что ты подменил меня, – Кашук занял свое место, которое нельзя было оставлять ни на минуту, вот беда, каждый раз приходилось просить подмены, чтобы выйти в сортир… – Унтер, тебе не хочется есть?

– Можно сообразить кофе.

– От кофе на голодный желудок меня тошнит.

– Если пуля попадет в пустой живот, то шансов больше, чем если она попадет в полный живот. От того, что дерьмо смешивается с кровью, бывает перитонит.

– Благодарю за краткое знакомство с инфекционной медициной. Неужели твой капитан думает, что нам все же придется вступить в бой?

– Вам, господин штабс-капитан, не придется. А что, не терпится послушать «Te Deum» в его исполнении?

– У меня здесь, в этой каморке, очень мало развлечений.

– Сэр, честно вам скажу: нашему капитану медведь на ухо наступил. Так что его пение – это плохое развлечение. Хотите, я спою?

– Иди, унтер.

* * *

Майор Лебедь остановил колонну возле указателя «Национальный парк», венчавшего совершенно декоративный висячий мостик, явно не предназначенный для проезда БМД. И обычных машин тоже, о чем совершенно недвусмысленно сообщал дорожный знак. Мог и не сообщать – все равно мостик был выведен из строя. Какая-то добрая душа взорвала у дальнего конца гранату, тросы, на которых мостик висел, лопнули, и теперь желающие переправиться могли прыгать по камешкам.

Майор совершенно ясно понимал, кто это проехал здесь на «мерсе», а потом приказал взорвать мост. Сука штабная…

Здесь был перекресток трех дорог. По одной они приехали. Вторая лежала перед ними, совершенно недоступная. Третья прямо-таки просилась, чтобы они свернули и поехали по ней. Аккуратный указатель возвещал: «Изобильное». То есть, именно там можно было вернуться на двести девяносто вторую…

– Не нравится мне это, – вслух сказал майор.

Капитан Деев, капитан Асмоловский и старший лейтенант Говоров ждали следующей его реплики.

– Что скажете, ребята? – спросил майор.

– А чего тут думать, ехать в Изобильное, больше-то деваться некуда. На пятках сидят.

Глеб покачал головой.

– Товарищ майор, это скверно выглядит. Сначала разрушают дорогу за Чучельским… Если они хотели нас запереть, то почему не ПЕРЕД Чучельским? Как будто хотят, чтобы мы сюда свернули. Мы же с местностью не знакомы, не знаем, что здесь БМД не пройдут… На карте-то грунтовая дорога и мост обозначены…

– Заманивают, значит… – майор оглянулся. – Интересно, кто… И куда… И зачем…

Глеб встретился с ним глазами, и лицо его было бледно.

– Товарищ майор… – сказал он. – Я только что подумал… Это ведь и радиостанция тоже… Можно было бы пробиться сквозь помехи… А они даже не предложили…

– Кто про что, а шелудивый про баню… – зло сказал Лебедь.

– Слушайте! – Асмоловский схватил его за рукав. – Дураки мы! Боже, какие мы дураки! Кто ставит помехи?

– Самолеты РЭБ, – пожал плечами Говоров.

– Какие самолеты? Где ты видел самолеты? Где ты их слышал? Наши патрулируют небо, какие тут могут быть самолеты? Ну, подумайте же вы! Напрягите свои мозги!

– М-м! – Лебедь треснул себя кулаком по лбу. – Глеб, ты молодец, а я долбоеб.

– Все мы долбоебы, – беспощадно признал Деев.

– Поворачиваем? – спросил Говоров.

– Поворачиваем! – майор принял решение.

* * *

«С этим грузином», – подумал капитан Карташов, – «хорошо на пару дерьмо есть. Он первый закончит».

Но эту мысль он вслух не высказал.

– Дайте им еще немного времени, капитан Берлиани, – миролюбиво сказал он вместо этого. – Это ведь только по нашим расчетам они должны быть здесь. А кто знает, сколько времени уйдет на самом деле…

Берлиани снял с пояса «уоки-токи».

– Базовый лагерь вызывает вершину, – сказал он.

– Вершина слушает, – откликнулась машинка голосом Шамиля.

– Шэм, дай Артема.

– Да, Гия…

– Арт, пошли кого-нибудь на вышку осмотреться. У тебя могут появиться гости.

Карташов поморщился. Ох, уж эти аристократы-врэвакуанты… Гонору – выше потолка, а доходит до дела – паника…

– Хорошо, Гия. У тебя все?

– Все. Конец связи.

Князь повесил рацию на пояс. Вооружился биноклем ночного видения и в сто двадцать пятый раз осмотрел дорогу.

– Пошлите туда взвод, капитан, – сказал он. – Хотя бы еще один взвод…

– Не паникуйте, капитан, – поморщился Карташов. – Вот прямо сейчас я должен перекраивать засаду и посылать взвод на помощь вашему другу? Помощь ему совершенно не нужна. Нам бы кто помог.

Берлиани символически сплюнул и больше не приставал. И слава Богу, подумал Карташов.

Через семь минут один из дозорных вышел на связь.

– Едут, сэр!

Карташов покосился на Берлиани. Грузин слегка опустил голову, как бы признавая свою неправоту.

– Все по местам!

Все и так по местам, чего там. Врагов пока не слышно и не видно – небо сереет, но в горах еще все черно, и даже в приборе ночного видения дорога пуста. Но уже отзывается глухим тяжелым гулом земля, и сердце дрожит не от страха и не от хорошей боевой злости – но от предощущения будущего страха и злости. Войны могут быть более или менее грязными, более или менее кровавыми, более или менее безобразными, и много здесь накручено – политика, экономика, национальные амбиции и личные качества полководцев, техника и организация, пропаганда и агитация, но в конечном счете все сводится к первобытному: вот ты, и вот я, и попробуй ты взять мою жизнь, а я попробую ее не отдать, и взять твою, и здесь, где мы сцепимся, воя от ярости и страха, уже не важно, кто из нас прав, а кто – еще правее, мы выясняем вечный мужской вопрос: кого и почему жизнь любит больше…

Через десять минут склон взорвется атакой, и рухнет в пыль, корчась, первый смертельно раненый, и покатится вниз по склону горящая БМД, и люди оглохнут от выстрелов, сливающихся в сплошной рев. Через семнадцать минут сражение закончится, и все вместе начнут вытаскивать раненых из горящих машин, и младший унтер Сидорук вместе с последним раненым погибнут от взрыва сдетонировавшей в огне гранаты.

Через полчаса станет ясно, что эти восемь машин – не авангард бегущего из Ялты батальона, а остатки комендантской роты генерала Грачева, который оставил своих солдат и офицеров, положившись на скорость «мерседеса» и прочность подвесного мостика…

Через сорок минут крымцев, организовавших новую засаду, одолеет беспокойство: что-то десантников долго нет, не случилось ли чего…

Через пятьдесят восемь минут Верещагин выйдет на связь и запросит помощи…

* * *

Глеб отобрал три десятка ребят, которые не спекутся – да нет, никто из десантников бы не спекся, преодолев бегом почти километр по сорокаградусному склону – но Глебу нужны были такие, у которых даже дыхание не собьется, чтобы после этого броска вступить в драку.

И когда беляки ответят на огонь АГС, когда лобовая атака свяжет их боем, Глебовы тридцать человек скажут свое слово. Они траверсируют крутой склон над дорогой, выберутся на площадку, в тыл к белякам, и вступят в рукопашную. Пусть их благородия сами понюхают, каково оно – драться с невидимым, вездесущим, неизвестно откуда взявшимся противником. Пусть нажрутся грязи. Пусть посмотрят, мать их, что такое десант…

Глебу остогадело быть отступающим и обороняющимся. К черту. Теперь он будет нападать сам. Теперь он посчитается с крымцами за все. И ответит, наконец, на свой проклятый вопрос. Потому что если ответ «Нет», то он найдет тело спецназовского старлея где-то на этих камнях. А если «Да»…

Капитан Асмоловский не знал, какой ответ ему понравится меньше.

Добежав до края обрыва, рядом с которым стремилась в небо ажурная стальная башня, Асмоловский подал знак: ложись! Ближе, не выдав себя шумом, подойти было невозможно. А когда внизу начнется стрельба, белякам будет некогда прислушиваться.

…Так, пулеметное гнездо на вышке они сохранили. Правильно, позиция хорошая, простреливается почти весь склон… Подвижная тень на площадке великовата для одного человека. Двое.

Бинокль в утренней мгле – как мертвому припарка. Это туман или облака? Если вы не знаете, чай это или кофе, то какая вам разница? Большая, господа офицеры. Если эта хрень – туман, то с первыми лучами солнца она рассеется. А если облака – то нет.

Что это за темные пятна? Машины… Сколько? Три… Три машины – это, считай, взвод. Три машины – три пулемета. Еще один – на вышке. А минометы, гиены войны, кошмар этой ночи? Нет, вроде не видно их задранных к небу рыл. Или он ошибается? Нельзя ему ошибаться…

Казалось, что никогда не кончатся минуты между исчезновением в дымке посланного к комбату с результатами разведки рядового и началом далекой, хорошо слышной в тумане стрельбы.

О! Пошла писать губерния: оживилась вышка, затарахтели пулеметы на машинах… Фонтанчики взметенной земли вырастают рядочками, словно кто морковку сажает: АГСы пошли в ход. А, заткнулся один из пулеметов… Получи, фашист, гранату!

– Пошли, ребята! – сказал он.

Страшновато, когда под ногами обрыв и камешки, стронутые твом ботинком, растворяются во мгле раньше, чем ты слышишь далекий стук… Да ладно, ребята, ничего страшного, какие-то там шестьдесят градусов, всего двадцать метров влево, пройти – что помочиться… Вот она, сваренная из труб оградка, вмурованная в гранит скалы, вот я перебрасываю через нее ногу, и чувствую всем своим бренным телом несуразную свою огромность и беззащитность перед лицом пулемета, который, по счастью, нацелен не в меня, и исправно молотит в сторону, прямо противоположную той, откуда пришли мы…

Пробежка… Здание передающего центра… Уф, есть, «мертвая зона» достигнута! Следующий! Пошел, пошел, пошел!

Тра-та-та! Очухались ребята на вышке, пулеметчик головы не может поднять от своей машинки – зато подключился заряжающий, и… твою мать!

Наблюдатель, оставленный ими наверху, дал ответную очередь, но – гадство! – одного из наших, Баева, успели срезать, едва он ногу перенес через забор. Глеб высунулся из-за угла, поднял автомат, нажал на спуск: жрите, сволочи! Грызите пули, если вам так нравится!

Перебежка, угол гаража, барабанная дробь пуль, попадающих в стальную площадку… Не пробиваются толстые железные листы, но плотность огня хорошая, и хрен вы развернете пулемет, гаврики! Хрен вы поднимете башку, хрен вы вообще что сделаете, потому что Степцов и Зурабов уже бегут, тарахтя ботинками, вверх по железным ступеням, и падает убитым парень-заряжающий, а пулеметчик, видя, что дело кисло, бросает пулемет и начинает отстреливаться, тоже наматывая пролет за пролетом, затрудняя стрельбу что Прохорову, сажающему с вершины горы, что преследователям, а потом и вовсе швыряет свой автоматик вниз – патроны кончились у нас, жалость-то какая! – и продолжает лезть наверх, словно это ему поможет… Уж больно быстро он лезет, что твой орангутан, и не по лестнице, а по наружным фермам, «волчьим ходом», красивым и техничным… Еще один скалолаз… Но что там с ним будет – уже плевать, главное – пулемет заткнулся, и беляки со своих оборонительных позиций ужже бегут сюда – пока что просто узнать, что случилось, а вот трах-тах-тах! – и нет друга ситного, и нет у вас здесь тыла, братцы, один сплошной фронт! Будете на том свете – спросите у Гитлера, как оно воюется, на два фронта-то…

Бежите? Бегите, ребятишки!

Глеб подал знак – все назад! По укрытиям!

Все попрятались.

…И тогда под ноги первому из бегущих он швырнул гранату…

«Ба-бах!» оказался значительно громче, чем Глеб ожидал…

* * *

Старший унтер Сандыбеков сам не знал, зачем, собираясь, ха-ха, на дело, он взял да и сунул в карман карабин.

Он не знал, зачем вообще взял на Роман-Кош свое скалолазное снаряжение. Конечно, не исключено было, что придется, может быть, чуток проявить мастерство… например, организовать отступление, спускаясь со скалы дюльфером… Но вот зачем он таскал в кармане карабин?

Бросив свой пулемет, отстреливаясь от наступающих, он бежал вверх по решетчатым ступенькам телевышки. У него остался один путь к отступлению: вверх. Он задержался лишь на секунду: «закрыл за собой дверь».

Теперь у него осталось ровно тридцать секунд. Тридцать секунд с того момента, когда он утопил стерженек детонатора в массе пластиковой взрывчатки и сорвал предохранитель.

Выпустив последние патроны, он швырнул автомат вниз, перепрыгнул с лестницы на железные фермы и полез по ним вверх – правильнее будет сказать «пошел», ибо Шэм передвигался по вертикальным конструкциям быстрее, чем иной человек – по ровной земле.

Если бы не пули, попадание которых в металл рождает в нем протяжный звук, и слегка нервирует, если бы не реальная опасность взрыва, это лазание вообще было бы детской забавой.

Сегодня днем, распределяя взрывчатку по крепежным болтам, они с Хиксом проявили скорее скупость, чем щедрость. Им совершенно не нужно было своротить вышку – достаточно как следует пугнуть тех, кто попытается влезть на нее – на тот случай, если дела пойдут совсем плохо…

Если они переборщили со взрывчаткой…

Если он не успеет добраться до верха и защелкнуть карабин на тросе…

Если… Ой, мама! Пятьдесят метров вниз – падать будет больно…

Хитрожопые краснопузые… Обошли, ф-факимада… Ничего, на хитрую жопу есть хер с резьбой.

Растяжка…

Парень на вершине горы едва не задел очередью по ногам… Одиночными стреляй, кретин! Нет, учиться тебе уже поздно…

Брезентовая тесьма плотно обхватывает руку… Страшно! А вдруг он все-таки разобьется?

Лязг карабина о сталь, щелчок…

И взрыв!

Молния блеснула внизу, звуки перестали существовать, вышка содрогнулась, Шэм сорвался и полетел вниз, заскользил по тросу на петле карабина, отчаянно пытаясь развернуться лицом к стене, в которую вмурована была растяжка: на такой скорости приложись спиной, не сумей самортизировать ногами – швах!

Сейчас пригодился бы опыт прыжков с парашютом… жаль, взять его негде…

Развернулся он в последнюю секунду перед столкновением, принял удар на ноги… Бисмалла!

Так, если этот парень наверху не отвлекся на взрыв и не принял это скольжение за падение, то он просто перегнется через край и снимет неудачливого Тарзана пулей… В сторону! Траверс! Ноги болят, ш-шайт, как болят ударенные ноги! Траверс!

А теперь – вверх, почти по отвесной скале, три метра – ерунда, он профессионал!

Так, мальчик действительно решил, что он просто свалился. Мальчик занят, он расстреливает наших ребят, которые пытаются отступсить под прикрытие каменных построек. Старший унтер Сандыбеков зол, как сам Иблис. Он с удовольствием спустил бы мальчика с горы без карабина и петли, но ему нужен еще автомат и патроны. Так что Шэм в три хороших прыжка оказывается рядом с парнем в десантной форме, и очень аккуратно вгоняет нож ему в затылок, под край шлема…

Автомат Калашникова-74. Как выразился господин Томилин – классическая модель. И в самом деле, лучше, чем АК-74У. И еще четыре рожка с патронами.

Будем жить…

Он нашел подходящий камень, принял упор, перевел автомат в режим «стрельба одиночными» и начал…

* * *

Не сразу Глеб понял, что там так взорвалось. Глянул наверх и ужаснулся…

Беляки заминировали вышку. Заряд рассчитали точно: самой вышке ни чича не сделалось, но площадку, где был пулемет, и куда – Господи Христе! – поднимались Зурабов и Степцов, ее сорвало с крепежных болтов напрочь. Теперь она валялась внизу, согнутая, как засохший лист, словно листы железа имеют свойство засыхать… А лестница, крепившаяся к ней одним краем, ходила вверх-вниз, как нелепые гигантские качели, и было что-то жуткое в ее движениях…