Текст книги "На огне святом сожжем разлуку (СИ)"

Автор книги: Олесь Бердник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Вот видишь – опасливо говорила Зоруля – говоришь, мир огнем занялся. Может, он перелесник!

– Когда перелесники такие – сквозь слезы прошептала Мирося – пусть забирают меня к себе. Зачем мне эти пьяные воеводы, эти глупые прислужники царские, что выпрашивают уютного места у моего батеньки? Зореслав один остановил нашествие враждебное, я сама видела! Вот герой, рыцарь! Вот Яр-Див!

– Хватит, хватит! – по-матерински ворчала Зоруля. – Кудахчешь, как курица над яйцом! Расхвасталась! Уже иду, иду.

Она, крадучись, пробежала переходами башни, царевна – за ней. Часовые, услышав шаги, насторожились, недовольно позвали:

– Кто слоняется?

– Я – заигрывая ответила Зоруля, появляясь из-за стены.

– А, Зоруля – успокоившись зевнул дружинник – Чего бродишь вечером? Почему не гуляешь?

– За вами пришла – улыбнувшись сказала девушка.

– Как-то за нами?

– Так Купала же ныне. Все девушки и ребята собираются на кручах. Огни зажгут. Весело будет – страх!

Дружинник дернул себя за усы, переглянулся с товарищем, тот облизнулся, печально покачал головой.

– Гм. Оно бы и нам не помешало ковш меда наклонить. Так поставили же нас, караулить надо.

– С какого это чуда? – притворно удивилась Зоруля.

– Пастуха же сторожить.

– Так он же замкнут.

– И то правда – обрадовался усатый дружинник. – Не колдун же он? Решетки толстенные, не перегрызет.

– Так пойдем же. Вон уже жгут огни. Ой весело будет!

Девушка схватила усатого воина за руку, потянула к выходу. Второй глянул им вслед, махнул рукой и бросился за ними, бормоча на ходу:

– Как убежит – то и из-под стражи убежит. А если не убежит – то и так не убежит. Пойду и я, может, и моя судьба где-то венок сплетает.

А Мирося стояла в закоулке башни около ставен, ждала, глядя на просторное видноколо славутинской долины. На кручах уже полыхали огни, золотые искры катились стремительным потоком к небесному шатру, рассыпались там на темно-синем фоне, становились звездами, начиная вечную сказку летней ночи. Над лесом катились песни. Мирося дрожала от волнения – решается ее судьба. Все будет иначе отныне: нет детских забав, нет отца, нет царства! Есть новая тропа – страшная, опасная, из которой уже нет возврата! И не надо.

Неподалеку от нее прозвучали тяжелые шаги дружинников, послышался беззаботный, веселый смех Зорули. Пора!

Мирося добежала до погреба, заскребла в окошко.

– Кто там? – отозвался Зореслав.

– То я, жених мой – прошептала царевна.

Юноша метнулся к дверям, прижался к гратам, увидев в сумерках любимое личико, болезненно застонал.

– Для потехи так меня назвала?

– Зореслав, я полюбила тебя сразу, как встретила в степи! Зачем терзание? Не я виновата, что тебя бросили сюда. Ты отгадал мои загадки – сам Яр-Див велел, чтобы ты стал моим женихом. Я не иду против судьбы. Сердце мое горит!

Юноша взял ее пальцы к своих ладоням, начал целовать.

– Соколица моя! А я уж думал, бросила ты меня в неволе!

– Я говорила с Бояном. Тебе надо убегать.

– А ты?

– Я с тобой.

– Не хочешь быть царицей?

– Зачем мне царство? – тихонько засмеялась девушка, лаская пальцами юное личико. – В глазах твоих все мое царство.

– О Перун! Теперь мне не страшная и темница!

– Но пора освободиться из нее. Мы придумали вот что: ночью похитим ключ, он у советника Печеруна. Как заснет, Зоруля подкрадется.

– Согласен! – сжав ей руку, прошептал Зореслав.

– Сейчас Купала, вокруг огни, шум, никто не услышит! А мы к рассвету будем уже далеко, никакие царские прихвостни нас не достанут. Тсс! Кто-то идет. Я бегу, любимый! Надейся!

Она побежала к выходу, около лестницы лицом к лицу встретилась из Печеруном. Он схватил царевну за руку сухими пальцами, заглянул ей в глаза острым взглядом.

– Где была, царевна?

– Пусти! – застонала Мирося от боли – Как ты смеешь так со мной разговаривать? Пусти!

Советник отстранился, однако заступил путь вниз, к выходу.

– Знаю, была возле пастуха. Царь велел закрыть его, а ты волю отчую нарушила, видишься с ним.

– Стыд царскому советнику бегать за девушками, следить!

– Не позор, заботы о царстве не дают мне спокойствия. Царь не здоров, а ты.

– Что я? – с вызовом глянула на него Мирося.

– Влюбилась у смерда, в пастуха.

– Может, ты мне лучшего жениха нашел? – вспыхнула царевна от обиды.

– А разве мой сын не лучше?

– О Перун! – сплеснула в ладони Мирося. – Ты же сам знаешь, какой он у тебя дурак!

– Я хочу лишь одного, спасти тебя! – протягивая к ней костлявые руки, пылко зашептал Печерун – Царь в гневе! Думаешь, он счастлив тем, что пастух спас его в бою? Хе-хе! Нет ничего худшего для владыки, чем кого-то благодарить спасением! Владыки не прощают своим спасителям. А тем более, когда спаситель тянется к венцу царскому.

– Ложь! – вскрикнула Мирося – Зореславу ничего не надо. Пусть царь освободит его, и мы покинем Витич.

– Те-те-те! Лги кому другому. Пастух не так прост, как тебе кажется. Да и ты. Все же, царевною легче, чем пасти ягнят.

– Не береди моих ран, коварный дед! – простонала Мирося – Чего тебе надо?

– Имей хоть крошку ума.

– Твои слова напоены злом и ядом.

– Гляди! Все равно станешь женою Мечика!

– Ни за что!

– Сама попросишь об этом! – крикнул советник вслед девушке, которая быстро бежала вниз по лестнице – Не ведаешь, глупая царевна, что отбрасываешь! Сделай своего пастуха воеводой, пошли его воевать другие царства. Ты станешь царицей над широкими землями. Ты подтопчешь под ноги бесчисленные народы! Слышишь?

Мирося не ответила, нырнув в волшебную купальскую ночь, напоенную пением и весельем, звездными узорами и мерцанием бесчисленных огней. А на душе Печеруна было невесело, там клубилась едкая змея. Остановившись около царских покоев, он задумался. «Ха! Вот что я думаю? Есть хитрая штука! Все случится так, как я замыслил. Пусть попробуют ускользнуть из моего силка»!

Клятва 

Советник застал Горевея в тяжелом полузабытьи. Царя что-то мучило, терзало, упрекало: что-то негожее совершил, не то сделал! Тяжело оскорбил родную дочку, единственную свою утеху, парня-спасителя бросил в темницу. Витичцы волком смотрели на него, когда он приказал схватить Зореслава. Оно бы и все равно – царское слово для них закон, только же не следует плевать и на людей, в случае смуты какой или нападения врагов придется кланяться им, воинам и смердам! А здесь еще боль, проклятая не дает отдыха, дух выбивает из груди. Вот тебе и намерения царские, какой-то вонючий вражина бабахнет тебя дубиной по голове – и уже по тебе яма плачет! Ни царства, ни богатства! Такое мизерное здоровье человеческое. Вот если бы стать бессмертным, чтобы ни один меч не тронул тебя, чтобы огонь не брал, болезнь не ела, старость обходила! Ого, тогда Горевей показал бы соседским княжествам и царствам! Собрал бы дружину неизмеренную, победил бы весь мир! И заморские владения, и горские, даже далекий прославленный Рим. Перун! Неужели сие недосягаемо человеку? Но не зря же старые люди сказывают сказки о бессмертии? Кто-то же, где-то же имел ее? Разве советника спросить? Он хитер и бывал.

Так блуждал царь в своих причудливых думах, пока его не вытянул из забвения Печерун. Увидев советника в капризном свете факела, Горевей обрадовался:

– А я вот думал о тебе. Совета хочу спросить.

– Какого, мой царь? – льстиво спросил Печерун.

– Запала мне мысль о бессмертии. Не дает покоя. Пока был здоров, о том и не мыслил. А теперь клюет, да и только! Думаю я себе: почему люди сказывают о бессмертных? Вероятно, есть же где-то такие? Что скажешь на то?

– Слышала моя душа твои мысли, царь – радостно подхватил Печерун – именно с таким советом шел я к тебе, ибо печалюсь весьма о судьбе царства витицкого. Вижу, тяжело тебе, изнываешь от болезни, уже ходил и к ведьме преславной, которая живет в Волчьем Бору.

– А это зачем? – ужаснулся царь – Ее все люди боятся!

– Дураки боятся. А мудрый и ведьму обкрутит. Нам хотя бы и черный дух с гнезда снялся, если бы яички наши. Царь, она говорила, что ведает, как достичь бессмертия.

– Лжет!

– А вот и нет! Только злата за той надо дать ей немало.

– Да я пол царства брошу ей к ногам! – подхватился на кровати царь – Ой! Как будто копья кто загнал в спину. Держи меня. Что нам злато? Мы его опять заграбастаем, как стану здоров, и еще, страшно сказать – бессмертен! Слушай, советник! Тогда зачем мне внучки? Зачем царевичи? Я сам, сам все буду делать! Где твоя ведьма? Зови ее!

– Погоди, царь – мягко остановил его Печерун – Не спеши. То должно случиться позже, ведьма достанет какое-то там зелье, а оно растет именно в Купальскую ночь. После она даст знак, я пошлю за ней воинов. Тем временем должен сделать еще одно дело, потому что люди ропщут, слухи недобрые ширятся.

– Что там?

– Я о пастухе. Корень грозит, что приведет вольных воинов, что пустит за огнем башню царскую, но освободит сына.

– Да я его и так выпущу – недовольно говорил царь – Зачем он мне? Сам знаю, негоже вышло.

– Просто так выпускать не след.

– А как же?

– Побеседуй с ним. Вели достать для тебя живой воды.

– Живой води? – изумленно переспросил Горевей.

– Ее – хитро улыбнулся Печерун – Хи-хи! Живой воды, которой исцеляют раны и добывают бессмертие.

– Но он ее достанет?

– А это уже его забота. Ха-ха! Пусть хоть за небо летит. Так и скажи ему: дарю тебе волю, и будешь ты царевичем, женихом Миросе, когда привезешь мне из далеких краев живую воду. Любишь царевну – докажи, чего стоит твоя любовь! А перед тем пусть поклянется, что исполнит твою просьбу. Да не как приказ царский, а просьба дружескую.

– Ну и уж ты, Печерун, ну и хитрец!

– А ты думал, даром хлеб царский им? Так мы сразу развяжем много узелков: Зореслава в странствия бесконечные, пусть ищет живую воду. Тебе – здоровье и бессмертие, а мне…

– Ага – подобрался царь – а тебе что? Ты же зря даже не чхнешь.

– Правда твоя. Имею мысль о сыне своем, Мечике. Когда ты вкусишь бессмертие, Мечик станет царевичем, ему и Миросе дашь часть царства.

– За такую утеху половину земли отдам! – похлопал советника по плечу царь – Веди меня к пастуху, хочу отпустить его на волю. Пусть порадуется на Купала, а завтра…

–  Завтра пусть отправляется за живой водой, хи-хи! – залился удушающим смехом советник – и не возвращается в витицкое царстве, пока не достанет.

Давняя сказка 

Дивоколо охватило юношу, прижало к себе руками ветра, целовало устами сребнолицего месяца, приветствовало щедротой звездной бесконечностью, заревом купальских огней. Воля! Воля! Дай вдохнуть тебя, выпить, словно бокал душистого вина! Не покидай меня никогда, никогда!

Зореслав бросился к торжищам, там среди площади рокотал громадный костер, в его свете витичцы кружили из толстобрюхой бочки мед, пели веселых песен. Ремесленники, воины, а то и простые хлебопашцы, обнявшись, выходили в круг и долбили землю бронзовыми подковами, приговаривая в такт:

Гей, вийду я з хати на волю.

Та посію просо на полі,

Ой дозріє просо буйненьке,

І буду я, ладо, багатенький!

Ой накуплю меду та пива

Усьому світові на диво

Гуляйте, каліки, гуляйте,

Мене добрим словом споминайте!

А лихая година настала.

Бо згоріло просо, пропало!

Я ж таки не буду ридати,

Бо є в мене жінка у хаті!

Я з поля додому вернуся,

Та любенько з нею обіймуся,

Ой буду я п’яний без пива

Та усьому світові на диво!

Гей, лиха година настала,

Бо утекла жінка, пропала!

Я ж таки не буду ридати,

Бо є в мене воля крилата!

Не згорить вона, не покине,

Гей, та моя воля орлина!

Гуляйте, каліки, гуляйте,

Мене добрим словом згадайте!

Увидев Зореслава парни радостно заголосили, загоготали, потянули к костру; кто-то зачерпнул здоровенным ковшом меду, поднес юноше.

– Пей, рыцарь, радуйся с нами!

– Не до того мне, люди! – отвечал юноша – Видели ли моего отца? Где он?

– Видели! – отвечали витичцы – Говорил с нами, чтобы освободить тебя из погреба. А мы ему и говорим: поможем! А чего же! Мы сильно погуляем – и к делу! Разгоним воинов Горевея, да и выпустим парня. А ты – глянь! – уже и сам выскочил! Ха-ха! Но нам и легче от того. Станем всю ночь кружить мед, до самого утра! Пей, Зореслав, пей!

Юноша едва вырвался из дружеских рук ребят, побежал к круче, где на высокой проплешине Дивич-горы завсегда собирались ребята и девушки, чтобы воспевать Яр-дива, Сребро-Дива, Зоре-Дива или Большого Купалу. И ныне там пылали огни, суетились в дымном мареве фигуры веселых людей, визжали восторженные дети, прыгая через костер. Пылающие колеса, разбрасывая искры, катились из круч в долину, оставляя в воздухе запах можжевельника. Тут он и встретился с Зорулей, девушка тянула обеими руками двух воинов, а они лепетали что-то несусветное. Заметив парня, ужасно удивились, таращились на него, как собака на ежа.

– О! Мы думаем, что он в погребе, а он тут! Ты и впрямь сын ведуна.

– Убежал, Зореслав? – взволновалась Зоруля.

– Да нет! – с досадой ответил, юноша – Выпустил меня царь. Где Мирося? Где отец мой? Веди меня.

– А мы? – обиженно звали дружинники, плетясь следом за девушкой – Ты же, кошечка, обещала спеть нам.

– Пусть вам ведьма с Медвежьей Долины поет – засмеялась Зоруля.

Подхватила волна девушек и парней, закружила в безудержном танце пламенной стихии. Юноша перескочил над одним костром, вторым, третьим, жаркое нутро пламени дыхнуло в лицо, взбодрило. Девушка потянула его дальше узкой яругой, которая вела вниз, к Славуте. А вслед им катилась древнейшая мелодия купальской песни:

Діва на Купала

Зіллячко копала,

Вночі чарувала,

Богам дарувала:

Одному – Дажбогу,

Перуну – другому,

Третьому – Стрибогу,

Четвертому – юнакові молодому!

Діва на Купала

Віночок сплітала,

На воду пускала,

Просила, благала -

В Словути святого,

У неба ясного,

В потоку дзвінкого

А в четвертого – у вітру весняного..

Ой несіть віночок

На чистий струмочок

Там, де хвиля миє

Крутий бережечок

Як він ждати буде

Хай не бачать люди

Хай вінка коханий

Повік-віки весняного не забуде!

Візьмемось за руки,

Подамось на луки,

На вогні святому

Спалимо розлуку!

Пісню заспіваймо,

Літо прославляймо,

У яснім коханні

Лиха-горенька не знаймо!..

Песня отдалялась, утихала. Река дышала туманами. Между стволами вековых деревьев замигало пламя, около него колыхались тени. Навстречу метнулась тонкая фигура Мироси.

– Кто это?

– Бери свое сокровище! – смеялась Зоруля, шутливо толкая Зореслава в спину.

Царевна ринулась юноше на шею, обняла его, пылко целуя в глаза. Потом отстранилась, потянула к костру. Поднялся Корень, взволнованно сказал:

– Слава Купалу, живой. Что же случилось? Опомнился Горевей? А мы уже думали, как тебя вытянуть. Хорошо, что рук марать не пришлось. Смотри же, сынок, теперь почитай волю. Благодари Яр-Дива, что первый силок треснул. Следующий может быть из бронзы или железа. Кто знает, хватит ли сил его разорвать?

– Не ведаю, отче, выскочил ли из силка – махнул рукой Зореслав – может, попал куда похуже.

– Как это? – удивился Корень.

Из-за костра выступил Боян, в темных провалах его незрячих глаз тревожный вопрос. Пламя металось, трещали искры, над головами шумел столетний дуб, а люди молчали, удивленные неожиданным словом юноши.

– Что случилось, Зореслав? – в конечном итоге спросил певец.

– Царь выпустил меня. Сказал, что Мирося станет моей женой.

– О радость! – вскрикнула счастливо Мирося – К чему же печаль?

– Погоди! Он сказал, что это будет лишь тогда, когда я добуду для него живую воду.

Старый Корень растерянно глянул на Бояна, тот задумчиво покивал головой. Мирося коснулась плеча юноши.

– И ты… обещал ему?

– Я дал клятву.

– О глупый мальчишка! – хлопнул себя по коленям Корень – Зачем же давать клятву, не зная, чего от тебя хотят?

– Это не царь – отозвался Боян – то Печерунова хитрость. Коварный змей. Что же думаешь делать, юноша?

– Не знаю – скуксился Зореслав, вороша палкой багряные угли – это же сказка – живая вода? Где ее найти? А Горевей велел не возвращаться в Витич до тех пор, пока не буду иметь воды!

– Пусть ждет! – беззаботно воскликнула Мирося, прижимаясь к Зореславу – пусть ему царство, сокровища, земля. А мы с тобой, сокол мой, полетим в вольные края. Боян! Ты обещал указать нам путь. Минует ночь, мы поплывем Славутой вниз. Уже есть припасы, есть лодка.

– Мирося, я поклялся – тихо отозвался юноша.

– Но клятва добыта хитростями.

– Девушка, не сбивай моего сына – мрачно кивал Корень. – Он не сломает слова, кому бы не дал его. Ох Зореслав! В этом не имею для тебя совета. Спрашивай Бояна.

– Тихо, дети – говорил певец, протягивая руки к огню – гоните прочь тоску-печаль. Кто ведает, где заветное? Вся жизнь человека – дорога, которую надо пройти, тяжела она, или легка. На веселых дорогах, на широких путях не найдешь ни правды, ни жар птицу не поймаешь. Печерун думает, что гонит Зореслава в безвестность? Не ему о том знать, деточки. Доченька, успокойся, не тревожься, слышит мое сердце: и в огне не сгорит твой суженый, и в воде не утонет, и не упадет от меча вражьего! Слушай совет мой, Зореслав: дал слово – должен исполнить!

– Но вода жива – это же сказка? – растерянно спросил юноша.

– Слышал я от Тайно-Дива, старого ведуна в Черных Горах – сурово сказал Боян – что есть живая вода. Имеют ее небесные дети Световида, что сызвека живут на нашей земле.

– Кто же они? – раскрыла от удивления рот Мирося.

– Род и Лада. Наши предки. Случилось это в незапамятные времена. Жили Род с Ладой и своим семейством в звездном дивоколе, широком и свободном. Много было там людей – честь, не перечесть. Всего вдоволь имели люди на земле Световидовой: плодов удивительных, бархата звездного, дворцов самоцветных, кораблей летучих, на которых они летали даже до огненных звезд.

– К звездам? – сплеснула ладонями Зоруля – Как же такое возможно? Они же обжигающие, как жар!

– Все тем людям было по силам – сказал Боян торжественно – а в дивоколе их не одно солнышко светило, а двое: наш Яра-Див, которому мы поклоняемся, и еще дивное светило – Белобог, которого пращуры величали Страхом.

– Таким страшным оно было? – сжалась в комок Мирося.

– Где там! – усмехнулся Боян – Страхом назвали то светило потому, что было оно страх какое прекрасное. Говорили прадеды, что под тем солнцем люди жилы много веков не старея, сохраняя силу и молодость. Однако и там нашелся враг, который посеял в чистом краю ядовитые зерна. И началась война кровавая, губительная. Распалось звездное царство на мелкие осколки. И поныне, бывает, падают на землю осколки того света, а мы говорим: падающая заря! И угасло от той руины волшебное светило Страх, потемнело. Белобог стал Чернобогом. Страх, который радовал людей, стал привидением, что им пугают детей.

– Неужто все небесные люди погибли? – приуныла Мирося.

– Не все. Тех, кто остался жив, Род и Лада посадили на большую летучую лодку, и поплыли они звездной рекой к нашей земле. И стал тот челнок в дивоколе Месяцем, который пращуры назвали Сребро-чудом. А из месячного дома спустились Род и Лада в горы высокие, неприступные. Дика земля была, неприветлива. Но не испугались того пращуры. Сказали детям своим: «Идите, дети, живите на этой тяжелой земле, стройте поселения, приучайте диких зверей к труду, населяйте дикие края. Дружите с земными племенами. Неприветлива новая отчизна, но когда-то мы вернемся в небо, когда чистым огнем испепелим в сердцах своих зерна забвения. Вот с тех пор мы и зажигаем купальские огни, прыгаем над ними. Думаете, для веселья и забавы? В действительности – мы готовимся пролететь над грядущим очагом, который должен испепелить в сердцах людей зерна забвения. Тогда люди обретут крылатые тела и вновь будут жить меж звезд».

Рассеялись дети Рода и Лады кто куда в новом мире. А после забыли, кто они и откуда. Опять началась вражда. Много племен, народов на земле, и все они – дети Рода и Лады. Ждут прародители сыновей своих, ждут долго и терпеливо. Живут они на горах высоких, хрустальных. И имеют Род и Лада воду живую, которая оживляет мертвых, дает бессмертие. Однако знаю, что вода та может достаться лишь большому рыцарю, который не побоится прыгнуть над заветным костром. И еще есть правечный завет: от того воина, который не испугается правечного огня, пойдет славный род, который поведет детей Рода и Лады в звездный край.

– Славная сказка – вздохнул старый Корень, и в его темных глазах появилась печаль. – Если бы это случилось.

– Случится, Корень! – твердо сказал Боян – Потому что завещали тот дивоглядный путь мудрые пращуры. Ты же подумай, Зореслав, на какую таинственную тропу ступаешь. То большая минута для яровитского края, дети. Не опорочьте ее. Ныне ночь для песен и любви. Идите, спешите утешится дарами купальской ночи, наполните сердца сказкой. А на рассвете имею к тебе, Зореслав, важную беседу. Буду ожидать тебя здесь, на опушке.

Славута

Славута нес Зореслава на своей груди вниз, к морю, а в душе огненными углями чеканятся тихие слова Бояна, сказанные на прощание, его родительское напутствие:

– Корень – родной отец, но любовь его слепа. Мирося – твое сердце, но любовь ее – незримая привязь. При них нельзя сказать тебе того, что должен знать, юноша. Путь твой к цели – не красочная сказка, которую так любо слушать на коленях матери или отца, или в тени цветущих кустов. Идешь ты, сынок, в дорогу тяжелую, и одна у тебя звезда путеводная – твое сердце. Никто не поможет, не покажет, не поддержит, если в душе твоей угаснет огонь исканий. Однако выслушай на прощание совет мой, а когда наступит пора, вспомни эти слова – в них скрыта правда:

На распутье выбирай путь, откуда нет возврата.

За словом есть мысль, за мыслью дело, за делом есть взгляд глаз, а в глубине глаз – нерушимость тишины.

Станешь над бездной – помни: ты есть то, чего нельзя отдать!

А теперь плыви, сын. В свободной твердыне, за порогами, тебя встретят с радостью. Вот возьми знак, бронзовую ладунку, а в ней – серебряный шар, образ Яр-дива. Покажешь Ярогану – ведуну рыцарскому. Он укажет путь, может, посоветует спутников, так как самому в далекие земли не пройти. Плыви по ночам, днем отдыхай. Славута донесет тебя до порогов, а там, берегом, к твердыне. Пусть Световид бережет тебя, сын. Слышит душа моя: изведаешь горя немало, но и славу большую узришь.

Тают голоса. Тишина над миром. Никого нет. Лишь Зореслав на челноке и голубое дивоколо вверху.

Днем юноша останавливается в уютных заливах, вытягивает челнок на берег в самые густые лозы, чтобы враждебный глаз не подсматривал, и ложится спать. Сон его легок, пуглив, будто в перепелки меж спелой рожью. Сны тревожными тенями обволакивают сознание и смущают воображение. Иногда затрещат лозы, проснется от сна парень, ухватившись за меч, а потом прислушивается и успокаивается: то где-то в дебрях рыщет лиса, охотясь за дикими утками.

Гаснет длинный летний день. Крадутся сумерки. Опять лодка на воде, прыткое течение подхватывает шаткий сосуд, выносит на широкое русло. Иногда Зореслав замечает в ночных сумерках фигуры рыбаков, неизвестных людей, слышит речь, видит трепетные огни. Старательно обходит парень встречных не потому, что страшится, а, чтобы лишний раз не попасть в неожиданную ловушку.

Безветренные дни, звездные ночи проходят. Раскаленное солнцем дивоколо гневается, катит в высоте грозовые тучи. Запрягает Перун огненных коней, скачет безумным галопом над миром, пускает ослепительные стрелы в невидимую цель, а эхо от копыт колдовского коня катится между заоблачными горами в даль.

Большие капли дождя звонко клюют плес реки. Юноша спешит вытянуть лодки на луг, перевернуть его и спрятаться под днищем. Вовремя! С неба рушится стена воды. Славута пенисто надувает грудь, все вокруг пропадает в темно-серой мгле, прорезанный синими зарницами.

Гроза проходит, несет тревожную влажность дальше и дальше, над лесами, полями и степями, а Зореслав опять трогается в путь, пьючи полной грудью, освеженный зарницами воздух, настоянный на цветах и травах славутинских лук.

Становились ниже крутоярые горы. Исчезали леса. На берегу чаще появлялись каменные громадья валунов. Славута сузился, мощные воды мчались стремительнее, неистовее. В сердце вползла тревога: недалеко пороги, надо остеречься.

Теперь он уже не плывет по ночам, чтобы не наскочить на подводный камень. Встает на рассвете, правит лодкой под берегами, настороженно всматриваясь в дикие кручи, поросшие густотравьем. В обжигающем небе кружат степные орлы, иногда над берегом пробегают табуны диких коней и оленей. И опять покой, тревога и неистовость речного течения.

В конце июля под вечер два длинных дуба метнулись наперерез Зореславу, на них видно человек десять, одетых в мохнатые шерстяные безрукавки, с луками в руках. Противники свирепо орали, угрожали, беря юношу в кольцо. Он стал грести к густым камышам, пригибаясь к днищу челнока, чтобы случайно не зацепила стрела. Но беда не замешкалась! Сломалось весло, челнок наскочил на камень и перевернулся. Преследователи радостно завопили. Зореслав, не колеблясь, нырнул в прохладное течение, под водой поплыл к берегу. Он делал это не хуже рыб. Вынырнув меж густым ситником, юноша осторожно выглянул. Враги вертелись около камня, где он перевернулся, вытягивали его пожитки из воды, о чем-то бойко тараторили.

«Хорошо, что родительский меч при мне – подумал Зореслав – будет чем защищаться».

Он побрел к берегу, разворачивая упругие стебли камыша. Ступал осторожно, чтобы не хлюпать. Выбравшись на берег, притаился меж каменных громад. Скалы, нагретые солнцем за длинный день, дышали теплом. Зореслав разделся, выкрутил мокрую одежду, развесил на камне. Над миром раскинулась ночь, зажигала красочные зори. Зореслав дрожал от прохлады или, может, от волнения, смотрел в дивоколо, рассуждая куда ему дальше идти. Он выплыл на правобережье, надо держаться Славуты, уже где-то неподалеку должна быть свободная твердыня. Только бы увидеть какого рыцаря, который укажет путь.

Еще два дня прокрадывался юноша меж сорняками и зарослями до полудня. Ничего не ел, лишь иногда пил воду речную и сосал сладкий корень чар-зелья.

Путь прервал узкий глубокий пролив. На той стороне кудрявились пышные ивы, за ними черно-зеленой стеной стояли столетние дубы. Юноша, поколебавшись, решил добираться туда. Там, на острове, должно быть много птичьих гнезд, можно отыскать яйца, поймать рыбы под кустами – окуней, сомов, линьков, или леща. Этого Зореслав он научен сызмала.

Переплыв, парень осторожно прошел над берегом песчаной косой, миновал ивовый лесс и внезапно дернулся назад. Но было поздно! На него налетел всадник, послышалось ржание коня, в воздухе синей зарницей заискрился меч. Юноша прислонился спиной к дубу, обнажил родительскую крицу, собираясь дорого отдать свою жизнь. Однако всадник не нападал, между черными усами заблестели зубы, он улыбнулся, а в ясно-карих глазах промелькнуло любопытство.

– Кто будешь?

– Яровит – гордо ответил Зореслав.

– Куда направляешься?

– Ищу свободную твердыню. Если ты враг – бей сразу. Живым не дамся.

– Славно, славно! – ответил всадник, пряча меча в ножны – Дай руку, юноша, садись на коня позади меня. Судьба привела тебя туда, куда ты стремился. Я страж свободной твердыни. Завтра мой чура поведет тебя к старшим. Не бойся, спрячь меча. Здесь тебе никто не причинит зла.

Вольная твердыня

Вековой лес, непролазные чащи на островах, прорезанный славутинскими проливами. Кто не ведает тайных троп, тот не найдет пути к рыцарской твердыне. Скалистый горб окружен двойным валом: один из камня, второй – из толстенных дубовых свай. А дальше – площадь, и вокруг него просторные уютные землянки. Посредине площади высится высокий болван Яр-дива: такого в яровитском краю Зореслав еще не видел. Имел он два мужских лица, два женских, а над головой – золотой шар Даждьбога-солнца. Немного ниже – люди, взявшись за руки замерли в танце, а еще ниже – кони, коровы, львы, олени, летучие птицы, а уже совсем у подножия – змеи, рыбы и черепахи. И все опирается на мощный корень дерева, обвитого пышными листьями. Красиво, очень красиво вырезана фигура Яр-дива – Световида, но Зореслав не знал, что значат эти священные образы.

Юношу привели к землянке, там он двое суток отдыхал, отсыпаясь, изнывал от ожидания, когда же наступит встреча с Яроганом – рыцарским ведуном. Днем его приглашали к общему обеду: на столах под разлапистыми ивами остывали куски вареной и печеной рыбы, благоухали житные коржи, янтарем искрился мед в сотах. Рыцари ели молча, доброжелательно посматривая на юношу, однако ничего не расспрашивали. Молча расходились, каждый по своему делу. Днем площадь замирала. Где-то над берегами слышался гомон, ржание коней, доносился веселый перезвон молотов из кузницы, кое где курились дымы.

Под вечер третьего дня юноши позвали к Ярогану. Ведун жил в землянке над потоком, у входа лежал здоровенный белый пес. Он лениво открыл глаза, посмотрел на Зореслава безразличным взглядом и опять задремал. Провожатые ушли, указав на дверь. Парень несмело их открыл.

В каменной печке танцевало пламя, освещало фигуру сивоусого деда, облаченного в белую льняную рубашку, которая достигала ниже коленей. Он держал в руках желтые кожаные свиты, степенно разворачивая их, рассматривал кружево черных и красных знаков. Увидев Зореслава, дед ласково улыбнулся, кивнул на обрубок ивы, сел к огню.

– Садись, сынку. Яроган слушает тебя.

Юноша, волнуясь, добыл из-за пазухи ладунок Бояна, подал ведуну. Тот открыл, глянул на серебряный шар, поцеловал священный знак. Вернул ладунку Зореславу.

– Спрячь, сынок. Это знак от моего побратима Бояна. Твое слово – его воля. Такое условие между нами. Верю старому Бояну, он не пошлет к свободной твердыне человека без важной надобности.

Юноша рассказал ведуну все что случилось в родном Витиче. Яроган слушал молча, задумчиво глядя на танец огненных языков, крутил длиннющий ус, а в его прозрачных глазах плыли тени, и трудно было понять – одобряет он странствия юноши или осуждает.

Какую-то волну длительная тишина, когда Зореслав закончил свое сказание, а потом Яроган, тяжело вздохнув, говорил:

– Непростой узел завязала судьба, сынок. Он не только твой, много человеческих судеб сошлись к твоей тропе. Помогу тебе на первой поре, а там полагайся на звезду путеводную. Будешь иметь двух друзей-юношей. Познакомлю тебя с ними завтра, потому что одному не преодолеть такого пути. А теперь успокойся. Пусть не смущается сердце твое. Вижу, дрожишь от напряжения. То первое, чего следует избавиться: где бы ты ни был, помни, стоишь на своем месте. Ты хозяин той высоты, которую преодолел своими крыльями. Это – залог воли, который утверждает наша твердыня. А теперь спрашивай. Вижу, интересует тебя много, а наши рыцари молчаливы.

– Правду молвишь, отче – пылко сказал Зореслав – у меня в душе удивление. Откуда в этих пущах вольная твердыня? Кто положил ей основу? Вокруг несытые царства и королевства, смерды и рабы, а здесь – вольные воины, которые не никому не кланяются.