Текст книги "На огне святом сожжем разлуку (СИ)"

Автор книги: Олесь Бердник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Правда – согласилась девушка.

Мирося плыла в звездном мареве перед юношей, а ему казалось, что у него нет тела, что он стал невесомым и окрыленным. Можно подняться и полететь над миром. Белая вышиванка Мироси соткана из лунной дымки, из самоцветных росинок, а глаза девушки – две падающих зари, что чудом заблудились и остановились на нежном личике.

Они бегут по круче, падают, смеются, опять подхватываются и летят, летят над землей. И смеется Славута, и танцуют зори в небе, и роняет слезы нежности мягкий месяц в течение речное.

Правечный лес встречает парня и девушки настороженным спокойствием. На толстенных стволах дубов серебряное прядево, из темных ладошек листьев спадают на землю холодные огненные росинки, тонко вызванивают песню колдовской ночи. Дзинь, дзинь, дзинь! Просыпается царство снов, королевство чар, страна небывалого.

Парень и девушка замедлены. Что-то должно случиться. Они выходят на широкую опушку. Рука в руке, щека к щеке, и одно-единственное, уже неразделимое сердце.

Едва слышный смех наполняет ночное пространство, напряглись росистые травы, встрепенулись дубы, ивы, яворы, задумчивые сосны. Вокруг влюбленных поплыло, замерцало красочное кольцо искр, цветов, песенных звуков.

– Что это, Мирося?

– Хоровод, Зореслав. То мои подружки мавки вышли для нас в кольцо, воспевая Хора – кумира звездного, отца Яр-дива и Зоре-Дива. Прислушивайся, они поют.

– Слышу. А о чем?

– О любви. Они не ведают других песен. И говорили мне, что, кроме любви, на свете все тленное. Зло, разлука, убийство, неверность – то лишь морок, людям кажется, что он есть, а позже они понимают, что это тени обмана и усталости. Вот я позову Росину, мою любимую мавку. Росина, Росина!

Покатилось эхо над лесом, колыхнулся сказочный хоровод, утихли звуки веснянки. Мглистая фигура улыбающейся мавки приблизилась к влюбленным, протянула прозрачные руки.

– Чего желаешь, подруженька?

– Видишь ли мое счастье, Росина? Воспламенился ли огонек нашей любви?

– Вижу, радуюсь! Но погоди, хочу посмотреть, какой цветок вы посеете для мира. Подождите, счастливые люди, гляньте на цветок собственного сердца.

Кольцо мавок кружит быстрее, песня звучит торжественнее, уже сдвинулись с места столетние дубы, глухо будут пританцовывать коренастыми ногами, уже закружили в бурном танце растрепанные ивы, проснулись в дуплах ночные совы, присвечивая огоньками круглых глаз, и собрались на краю опушки почтенные лесовики рядом с медведями, одобрительно вымахивают зелеными лапами.

Внезапно посреди опушки воспламенился красочный огонь, сыпнул вокруг пламенный дождик, растаял на траве. Зато распустился прозрачный голубой цветок, едва видимый в мареве лунной ночи.

– Новый цветок! Новая любовь! – счастливо зазвали мавки, и в лесу воцарилась тишина. Росина подплыла к Миросе, склонилась перед ней в поклоне, мягко улыбнулась Зореславу.

– Все наше царство благодарит вас, люди, за новую красоту. Только цветочек ваш необычен. Такого еще не было.

– Почему, подруженька?

– Не ведаю о том. Слышу голос Матери-земли. Она говорит, что ваш цветок не скоро увидят люди.

– Неужели наша любовь недостойна других цветов? – сквозь слезы отозвалась Мирося.

– О нет, подружка. Ваш цветочек – Не сего времени, его сможет усмотреть лишь пробужденное сердце внуков ваших. Он – для будущих весен, подружка. Радуйся!

Глухо загремели громы где-то вдали. Вздрогнула земля. Дыхнул над лесом холодный ветер. Круг мавок и лесовиков распался, померк голубой цветочек на опушке. Мирося боязливо прислонилась к Зореславу.

– Что же будет дальше с нами, Мирося? – прошептал Зореслав.

– Погоди, любимый. Не загадывай наперед. Не пугай незримый цветок. Разве ты забыл? Нет ни зла, ни крови, ни беды. Есть лишь любовь. Одна любовь.

Выбор жениха 

Царю снился страшный сон. Будто сидит он на троне и видно ему все края царства: поля, леса, озера, горы. Видно людей, которые везут ему дань, видно многочисленные дружины воинов, готовых пуститься в поход, видно поселки и городища, бесчисленные стада скота и поля золотых ячменей и проса.

И все ему кланяются, все благодарят за царствование, за ласку и щедроты. Внезапно чувствует царь, что ему отбирает руки и ноги, не может он шелохнуться, не может промолвить ни слова. Видит это советник Печерун, злорадно улыбается, вытягивает из ножен меч и начинает кромсать царство на куски. Что он делает? – ужасается царь, но уста его мертвы, не слышно ни слова. Появляются еще какие-то воеводы, советники, соревнуются с Печеруном за лучший кусок царства, тот тянет себе далекое поле, тот запихивает в мешок густой лес, тот выкапывает озеро и несет его на край света. И не удивляется Горевей тем, это же видение – как же это можно кромсать царство на куски? Лишь одна мысль тревожит его: нельзя этого допустить, надо опомниться от сна, от неподвижности, схватить за руку воров.

Напуганный и беспокойный, проснулся Горевей, застонал от боли в израненном теле.

–  Воины мои, где вы? Ко мне!

Двое стражников неслышно вошли в покои, приблизились к кровати.

– Чего желаешь, царь?

– Подведите меня к окну.

Стражники подвели царя из кровати, помогли сесть на подоконник. Он глянул вниз, на дворик. Там вповалку спали воины после праздничной ночи, на торжище тлели остатки кострищ. Светлело небо, блекли звезды, над кручами и славутинскими долами сгущался туман.

– Что за странный сон? – бормотал царь – Неужели я умру? А со мной и царство мое распадется. О Перун! Не дай случиться такой беде. Я еще не довершил своего замысла, мне рано идти в край Световида. Но если и так, то пошли мужа сильного Миросе, чтобы внук мой утвердил славное царство от края до краю земли. Воины, зовите советника Печеруна, зовите дочку мою Миросю!

Вскоре Печерун уже вползал в покои, черные глазки его бегали, он не знал, чего ему ожидать – ласки или кары.

– Печерун, я должен решить неотложное дело.

– Говори, царь. Я пойду на край света, чтобы тебе угодить!

– Так далеко не надо. Ой, колет в спину! Проклятые вражины! Так помолотили меня, как сноп ячменя. Плохо дело. Я, видимо, умру, Печерун!

– Что ты говоришь, царь? – с мнимым ужасом вскрикнул Печерун. – Но можно ли думать о таком? Мы еще не утвердили царство витицкое, мы еще должны двинуть силу свою к краям верховинских, чтобы и там знали руку царя Горевея. Не мысли, царь, о грустном, тебе рано идти в край Световида!

– Не уговаривай меня! – простонал Горевей. – Сам бы хотел жить вечно, и судьбу не объедешь. Ой! На всякий случай должен утвердить волю свою. Ага! Мирося пришла. Вот и хорошо!

Царевна метнулась к отцу, прислонилась щекой к груди. Заглянула в лицо, приложила нежные ладони к челу.

– Чего вам, отченька? Зачем позвали на рассвете?

– Мирося – торжественно отозвался царь, обнимая ее за плечи – ныне ты должна избрать себе жениха.

Девушка отшатнулась от него, а в глазах Печеруна засветились огоньки любопытства.

– Отченька, как это избрать? Из кого?

– Имею на примете трех воевод и рыцарей своих. Из них ты и выберешь себе судьбу.

– Кто же это? – омертвевшим голосом отозвалась девушка.

– Скажу. Хе-хе! Чего это ты побледнела? Млеешь от любопытства? Ничего, ничего. Отец плохого тебе не подсунет. Ой! Сам знаю, что тебе по нраву будет. Слушай же. Первый рыцарь – Мечик, Печерунов сынок.

Советник аж подскочил на радостях, склонился перед царем в низком поклоне.

– Царь, мы с сыном – твои смерды вовек. Позвать сына?

– Подожди – недовольно отрезал Горевей. – И чего ты спешишь, как будто голодный к столу? Я имею еще двух рыцарей на примете. А дочка уж сама выберет, кто ей по вкусу. Хе-хе! Хоть я думаю, что Мечик был бы наилучшим. Слушай же, доченька: еще имеешь для выбора рыцаря Борила и воеводу Тирла. Говори же, кто будет мужем твоим? Кто станет отцом следующего царя?

Царевна гордо распрямилась.

– Отченька, я не люблю ни одного из них. Нет между них избранника моего!

– Разве спрашиваю, кого ты любишь? – гневно воскликнул Горевей – Непослушный ребенок. Ой! Мне кричать трудно, а ты меня сердишь. Скажешь тоже – любовь, милование. Мне царевич нужен, а не твоя любовь. Выбирай из тех, кого я назвал.

– Без любви не женюсь! – упрямо ответила Мирося.

– Мирося – льстиво пропел Печерун, удерживая ее за руку – и ты лишь прикажи – Мечик ляжет перед тобой послушным псом. Он не даст на тебя даже пылинке упасть.

– Знаю, знаю – вырвалась от него царевна и тоскливо посмотрела в окно на мглистый горизонт, где разгорался рассвет – но мне не по сердцу льстивые псы, Печерун! Мне хочется, чтобы мой жених был славный рыцарь, герой!

– Прикажи! – вскрикнул советник. – Прикажи… и Мечик станет героем!

– Ну это ты уже того, чушь порешь – сказал царь – из Мечика герой, как из домашнего цуцыка волк. Однако для Мироси годится. Мне герои ни к чему. В дружине – другое дело! А для царствования нужны люди хитрые, рассудительные, умные. Мирося, кого ты выбираешь?

– Может, я кого другого назову? – несмело сказала Мирося.

– Не выдумывай! Или слушайся, или выгоню тебя в дикую степь! Ой, непослушная девочка! Выбирай, кому говорю!?

– Согласна – вдруг отозвалась девушка, а на ее лице промелькнула улыбка – есть одно условие.

– Какое там еще условие? Ой! Несите меня к кровати. Ну, говори.

Царя перенесли от окна к постели, укрыли шерстяной накидкой. Мирося несмело подступила к нему.

– Отченька, пусть ваши рыцари разгадают загадки, которые я загадаю. Тогда я соглашусь. Кто все загадки разгадает – тот и станет моим женихом.

– Зачем эти финтифлюшки? – удивился царь.

– Туману напускаешь, Мирося – сделал гримасу Печерун.

Мирося лукаво глянула на советника.

– Хочу убедиться пригодны ли рыцари царствовать.  Для этого надо иметь незаурядный ум. Вот мы и увидим, чего она стоит у ваших рыцарей: носить шлемы или, может, еще для чего?

– Хе-хе – удовлетворено улыбнулся Горевей – мудрый ребенок у меня. Печерун, пусть так и будет. Собирай людей, воинов, рыцарей, пусть весь Витич знает – царевна будет выбирать себе пару. Ой, печет! Не забудь – снова выкатывайте на площадь мед, жгите костры, жарьте ягниц и телков! Праздник для всех! Пусть знают щедрость Горевея!

Праздничный гомон катился над площадью, около кострищ дружинники и ремесленники угощались из грубезних дубовых бочек медом, наливая душистый напиток в глубокие бронзовые черпаки. А девушки и женщины, дети и старые люди скоплялись около царской каменной светлицы, поглядывали на крыльцо, откуда должна была выйти царевна. Всем было весело и интересно: витицкий люд знал, Мирося будет выбирать себе суженного как-то необычно, не так, как все. Пришел к городищу и пастух Корень, увидел меж толпой сына Зореслава, поздоровался с ним.

– Как тебе здесь? – он тревожась глянул сыну в глаза – Как-то ты осунулся. Прошла всего одна ночь, а ты уже какой-то не такой.

– Какой же?

– Сам не свой. А ведь вчера ты славно дубасил врагов. Если бы не ты, царю было бы не до шуток. Хвалю, сынок, хвалю.

– Ой, отченька! – хмуро ответил сын – Мне теперь не до этого!

– Да вижу, вижу! Думаешь, не понял? Прикипел уже сердцем к царевне? Все беды сразу на мою седую голову.  Глуп ты, аж накручен. Лезешь сам в пасть гадючью, как будто глупый лягушонок. Когда-то будешь смеяться над собой.

Парень отвернулся с досадой.

– Может, когда-то и буду смеяться, а ныне плакать хочется.

Его душу рвали на доли незримые коршуны. Не мог дождаться, когда появится Мирося, чтобы заглянуть ей в глаза. Что же случилось, что сразу после благословенной ночи она решила выйти замуж? А как же их любовь? Цветок среди волшебной опушки? Или это приснилось? Привиделось в пустых грезах? А в жизни – пастуху к сердцу царевны нельзя?

Неподалеку послышались нежные переборы гусел, тихий голос Бояна запел древнюю думу. Корень с сыном пробились к крыльцу, остановились возле певца. А он, возведя незрячие глаза вверх, перебирал чувствительные струны и вплетал в тревожную мелодию странные слова:

Дума верная, струны звучные

Прогоните вдаль тугу черную

Расскажите мне, да поведайте,

Как на свете белом жить да праведно?

Где судьба моя? Счастье где мое?

Правда где моя неизбывная?

Засеваю по весне ниву тучную,

Ниву тучную да зерном златым,

Только осенью пустоцвет один…

Стены крепкие для семьи кладу,

Но живу век сиротинушкой…

И судьба моя стебелем сухим

Да за ветрами покотилася…

Отвечает песня верная:

– Засевай ниву вольной волею,

Стены возводи словом праведным

Нерушимою ясной думою!

Вольной волею!

Словом праведным!

Ясной думою, чистой совестью!

– Не по нраву здесь песни Бояновы – тихо говорил Корень сыну – Глянь, Печерун волком смотрит на певца, съел бы заживо.

Люди искренне приветствовали Бояна, над площадью катился одобрительный гул. Вдруг из дверей вышла Мирося, за ней выбежала горничная девушка Зоруля, и сразу же веселая стайка подружек царевны окружила ее кольцом, накинув на нее темную фату. Девушки начали хоровод, запели:

Улетает лебедушка из гнезда

И сестренок, и подружек покида

Крылья сильные на ветры да несут

Проложивши в дивоколе новый путь

– Ой, когда ж тебя, лебедушка, поджидать?

Ой и где же тебя, сестрочка, да встречать?

На лугу ли, на нескошенной траве

Иль в прозрачной дивокола синеве?

– Ох вы сестрочки, коль раннею весной

Песнь лебяжья разнесется над землей

Принесет мой милый в дальней стороне

Клич любовный на своем крыле.

Коль погибнет он – не ждите с дали

Похоронит мать земля меня в печали

Коль погибну – то тогда весной

Песнь лебяжья смолкнет над землей.

Отлетает лебедушка да в даль

В край чужой, где горечь и печаль…

Крылья сильные на ветры да несут

Проложивши в дивоколе новый путь

На крыльцо вышел, опираясь на плечи воинов, царь Горевей, махнул рукой, сел на высокий дубовый стул, украшенный золотым и серебряным узором.

– Попели, поговорили – и будет! Рыцари мои верные, выходите в круг! Люди витицкие, дочь моя Мирося должна ныне выбрать мужа, а вам царевича! Она желает, чтобы ее избранник отгадал какие-то там загадки. Пусть будет на то воля Даждьбога! Мирося, говори скорее, что ты там задумала.

Девушки сняли с царевны фату, надели на косы красочный весенний венок. Зореслав даже выдался вперед, прикипев глазами к любимой: что она затеяла, зачем это сборище перед людьми? Неужели, действительно, станет выбирать себе мужа между смешных, придурковатых воевод, которые даже не сумели оборонить царя в битве?

Мирося лукавым взглядом обвела воевод, которые стояли пред ней в боевом снаряжении – в шлемах, панцирях, при мечах – и вышла в круг.

Печерун подступил сзади к сыну, прошептал:

– Не отгадаешь – убью!

– А черт ее знает, что она загадает – огрызнулся Мечик – Она сызмальства кручена, как втемяшится что-то в голову.

– Что на свете милее всего? – прозвенел над площадью голосок царевны.

Толпа умолкла. Боян одобрительно закивал головой.

– Мудрая девушка. Вряд ли эти недоумки отгадают.

«Что на свете милее всего? Что на свете милее всего»? – покатилось между людьми.

– Цыц! – громыхнул царь. – Что здесь отгадывать? Пустая загадка. Царская власть милее всего.

– Не вас спрашиваю, отченька – ухмыльнулась царевна – Пусть рыцари отвечают.

– Я скажу – несмело отозвался воевода Борен, посматривая на Горевея – Ласка царская милее всего.

– Блюдолиз – шепнул Корень – сразу видно, холопская душа.

– Глупый, аж пальцы знать – прибавил Боян.

Мирося смеялась, а с ней вместе ее подружки и вся площадь.

– Если тебе, воевода, милее всего царская ласка, то и жди ее, а ко мне – хода нет!

Витичцы заревели от удовлетворения, а Борен вспыхнул от стыда, словно жар, и даже царь хихикал, одобрительно поглядывая на дочку.

– Как мечом рубанула – шепнул Корень Зореславу – умная девушка. Если бы не царевна, хорошая невестка была бы.

– Молчите, не терзайте мне сердца – вздохнул сын.

– Я ведаю, что в мире милее всего – вышел вперед воевода Тирло, толстый мордастый мужчина. Он вежливо поклонился царевне, победно глянул на толпу – Есть такая сказка, а в ней загадка. Мне когда-то бабушка повествовала. Хи-хи! Милее всего – сон. Вот! Верно я угадал, царевна?

– Сон? – с удивлением переспросила царевна.

– Ну да! – растерянно подтвердил воевода. – Что не делай, а спать то надо.

– И какой же будет из тебя царь? Вместо того, чтобы сражаться с врагом, заснешь! Что ж, воевода, ты уже выбрал судьбу: иди и спи!

Площадь даже зашаталась от хохота и потехи. Тирло стиснул зубы от злости, опустив взгляд наземь, Печерун подскочил к сыну, что-то прошептал. Мечик радостно закивал.

– Ну, Мечик – обратилась к нему Мирося – остался только ты. Отгадаешь ли загадку?

– Отгадаю – засмеялся Мечик, и рот его разъехался от удовольствия, как верша – милее всего – твоя любовь! Ги!

– А ты откуда это знаешь? – остро спросила Мирося.

Мечик растерялся.

– Я тебя не любила – прибавила царевна – откуда же тебе знать, что моя любовь милее всего?

– Говори следующую загадку – недовольно отозвался царь. – Не делай моих воинов дурачками. Не мучай рыцарей.

– Слушайте, рыцари, мою главную загадку – торжественно сказала девушка – Что в мире горячее всего?

– Жар – с надеждой ответил Борен.

– Водой можно залить…

– Солнце горячее всего! – подхватил Тирло.

– Стань в тень – не будет печь! – отрицала царевна под одобрительный гомон.

– Я скажу – выхватился вперед Мечик – горячее всего, когда тебя ременчатым кнутом хорошо выполощут! Долго печет, аж сесть нельзя! И чего вы смеетесь?

Люди хохотали, качаясь, словно рожь под ветром. Печерун ляпнул руками о колени, свирепо зашипев сыну:

– Отморозил! Дурака кусок!

– Хотя и печет, Мечик – ответила царевна сникшему воеводе – однако боль утихает. А еще одно скажу тебе, рыцарь: не пристало воину зарабатывать на такой гостинец!

– Что, съел? – шутливо сказал Боян.

– Ой, и у меня жжет – вытирая слезы на щеках, отозвался царь. – Так насмешила, чудная девушка! Говори дальше, что там у тебя?

– А теперь скажите, рыцари – спросила Мирося – что в мире громче всего?

– Тоже мудрая загадка – бросил словцо Боян.

– Гром! – уверенно сказал Борен – Как громыхнет Перун – не знаешь, куда и спрятаться! Очень страшно!

– А все же, можно спрятаться в глубокий погреб, где гром не слышен!

– Хо-хо! – заржал Тирло – В этой загадке – хитрость, как и в первых. Я знаю.

– Так говори же, пусть ей пусто будет! – пробурчал царь – И так уже нас всех дураками выставила!

– Громче всего поет петух! Даже солнышко его слышит: как запоет петух – встает. Ну что, угадал?

– Не угадал – отвернулась от Тирла царевна – И без петуха солнце встает. Есть такие царства, где петухов нет.

– Громче всего бурчит в животе – чеша в затылке сказал Мечик – Чего вы ржете? – окрысился он на людей, которые едва не падали друг на друга от безудержного смеха, неистовствуя от веселья.

– Так срамил! – ухватился за голову Печерун, свирепо смотря на сына. – Дурак, да еще из-за угла мешком прибитый!

– Как в пузе ворчит, непременно услышишь – развел руками Мечик – Давай ему жрать и все, потому что беда! И от того ворчанья в ни одном погреба не спрячешься!

– Ну и выкинул! – смеялся царь. – Ой, аж в боку закололо! Я и не знал, Печерун, что у тебя сынок такой шут? Мирося, давай дальше, давно я так не веселился.

– Все – сказала царевна.

– Как это все?

– А так. Три загадки. Рыцари и на одну не ответили. Ни из кого выбирать жениха. Разве, может, кто-то другой отгадает?

Она бросила красноречивый взгляд на Зореслава. Юноша выступил вперед заранее, пламенея от волнения, и хриплым голосом обратился к Горевею:

– Я знаю.

– Опять этот парень – удивился царь – Ну, и что ты знаешь?

– Как разгадать загадки.

– Пусть отгадывает – отозвалась Мирося, подступив к отцу.

– И если он отгадает, ты его выберешь?

– Да. Ты сам согласился на это условие.

– Ну и глупая. Я говорил о рыцарях. А он – пастух.

– Ты сам назвал его воеводой! – вспыхнула дочка – Ты его наградил!

– Я наградил, я могу и возградить! Так ты думаешь, что он знает? Рыцари не знают, а пастух знает?

– Знает или нет – пусть скажет.

– Пусть! – пригодился царь – А мы посмеемся.

Царевна подняла взгляд на Зореслава, зарделась.

– Скажи, юноша, что на свете милее всего?

– Воля – сказал парень, и люди на площади замерли, будто оценивая его ответ – воля – милее всего!

– Отгадал – послышался в тишине голос Бояна – Орел!

– Отгадал! – радостно подтвердила царевна.

– Ему кто-то подсказал – недовольно буркнул царь.

– Вторая загадка – сказала Мирося, покрывая шум звонким голосом – что в мире горячее всего?

– Любовь, царевна. Любовь – вздохнул Зореслав – Если коснется сердца, вечно будет печь. Ничем не затушишь.

Девушки, подружки Мироси, с радостным щебетом ринулись к Зореславу, начали его обнимать, целовать, надели на шею гирлянду из полевых цветов.

– А что – смеялась счастливая Мирося, лукаво поглядывая на отца – сами видите, отченька, парень отгадал загадку. Мои подружки одобряют его ответ.

– Вы все хитры, как ужи – нахмурился царь – сговорились!

– Где он набрался такой мудрости? – удивился Корень – Разве думал, что у меня такой сын растет?

– Последнюю загадку отгадай, юноша – говорила царевна – Что на свете громче всего?

– Тишина, царевна – твердо сказал Зореслав.

– Вот отколол! – залился смехом Тирло.

– Хи-хи! Тишина! – оскалил зубы Мечик – Сказал еще глупее, чем я. Это ж надо такое выдумать?

Царевна взяла Зореслава за руку, глянула на отца.

– Он отгадал, отченька. Самый громкий крик утихает. А тишина извечно господствует. Взойди на горы – тишина. Сойди в подземелье – и там она.

В груди Бояна прокатилась трепетная волна. Он вспомнил далекие Черные Горы, прощальный очаг, светлый лик Тайно-Дива. Мудрый старец, твои заповеди порождены опытом веков, большим знанием, долголетним созерцанием. Откуда же в душе юной девушки родились слова твоей таинственной заповеди: все громы заканчиваются тишиной?

– Слава Зореславу! – гремел майдан радостными приветствиями.

– Слава Зореславу!

– Он победил, отченька! – громко сказала Мирося, подводя ошалевшего от счастья парня к Горевею – Он мой избранник!

– Беда, царь – по-гадючьи зашипел за спиной владыки Печерун – То все чары. Пастух Корень – ведун, он знает всякие травы. На Миросю насланы чары. Берегись, царь.

– Отченька, почему вы молчите? – настаивала царевна.

– Не бывать этому – вспыхнул Горевей – Поднимите меня. Ой! Болит. Прочь все, не хочу никого видеть. Что ты удумала, глупая девка? Сына пастуха – царевичем? А когда умру – царем? Да?

– Вы же обещали, отченька – отозвалась девушка сквозь слезы – люди, вы слышите?

– Слава Зореславу! – кричали витичцы, размахивая шапками, мечами, руками – Зореслав победил!

– Молчать! – орал Горевей – Чтоб вам всем рот залепило! Позорить царский род? Скорее у меня на колене конопля вырастет, нежели это случится! Вот так!

– Царь – решился на слово Зореслав – я люблю твою дочь. Чем я хуже твоих рыцарей? Разве не я спас тебя от смерти?

– Ага, похваляешься? Вовек попрекать будешь?!

– Он мой жених! – топнула ногой Мирося.

– Возьмите голодранца! – разъяренно крикнул царь часовым, и воины коршунами набросились на безоружного Зореслава –  В темницу его! Ишь, приспичило смерду в царские хоромы! Ой, ведите меня… Темнеет в глазах.

Дружинники кучей насели на юношу, связали и потянули в башню. Вслед поплелся Горевей, опираясь на часовых. На крыльце остановился и накинулся на дочку.

– На тебя наслали чары! Кто-то околдовал! Не надо мне царевича! Сам царствовать буду! И не умру – слышишь? Знахарей, ведунов со всего мира созову. Наилучших. Ой! Ведите меня. Сам царствовать буду!

– Эх, царь, царь – кивал головой Боян, прислушиваясь к недовольному гомону людей, которые понемногу расходились с площади – И ты такой же, как все другие владыки. Не зря говорил на прощание Горипал: кто имеет власть, тот насильник! Нет правды у царей.

– Сынок, сынок – рвался к башне Корень, пробиваясь сквозь кольцо воинов – чего тебя потянуло в проклятый силок? Я же говорил тебе, молил! Ослушался! Пустите меня к сыну!

– Прочь, глупый мужлан! – громыхнул воевода – Не гневи царя! Все наладится, дай владыке остыть!

Девушки утешали Мирося, но она не могла сдержать рыдания. К ней приблизился Боян, коснулся сухой ладонью чела.

– Утешься, девушка. Слышишь? Не край сердца преждевременно.

Мирося вытерла залитое слезами личико, с надеждой глянула на слепого певца.

– Что нам делать, дорогой старче? Помоги, я тебе отблагодарю!

– Эх, пустое говоришь. Зачем мне благодарность? Главное, чтобы любовь ваша не обмелела, не стала пеплом. Такая хитрая, и сразу бросилась в отчаяние.

– Да какая ж я хитрая? – всхлипнула девушка.

– Даже меня обманула – ухмыльнулся Боян. – Парнем притворилась. Я чувствую – что-то не то, потом догадался. Умная у тебя голова, а как пришло к узелку – здесь и плач пошел. С твоим батенькой надо хитростей и хитростей! Давай соберемся где в уюте, да и побеседуем.

– Говори – горлицей припала к нему девушка – все мои подружечки тебя помогут, только скажи, что. Ради любви мы на край света пойдем, чтобы любимый стал суженым ряженым!

– Сначала поставь мне чару и накорми – пошутил Боян – А я вам песню спою. При пенной чаре и под веселую песню лучше беседовать. Веди меня, царевна, что-то придумаем, не пропадет твой любимый…

Дума третья

Живая вода 

Силок

Воины потянули Зореслава темными переходами и вбросили в погреб. Он больно ударился о камни, подхватился на ноги, чтобы схватится с противниками, но перед его носом громыхнули окованные бронзой двери, послышался злорадный смех воеводы Тирла, потом в зарешеченном окошке появилось искаженное злобой старушечье лицо с жиденькими усами.

– Царевны приспичило, смерд? Мало тебе ягниц и коз вонючих, пожелал в царские покои залезть! Ха-ха-ха! В кошаре твое место, отброс! Там и надо было оставаться.

Зореслав не выдержал едких насмешек, рванулся к прутьям, затряс их, так что двери загудели. Тирло отшатнулся, гадко выругался и пошел прочь. Утихли шаги воинов, опустилась тишина.

Юноша забегал в тесной каменке, задевая теменем низкий потолок. Бился грудью о холодный камень, дубасил кулаками по стенам, рыдал от бессильного гнева, корил себя за неосмотрительность. Правду говорил отченька: не покидай степь, родную Славуты, леса темного! Орел в небе свободен! А сел на землю – уже не ведает, куда попадет: в силок ли, в болото, примет ли в грудь стрелу охотничью. Чего он добился? За подвиг – темницу, за любовь – пренебрежение! О Световид! Как мне забыть колдовскую ночь, лунное марево, мавок среди опушки? А может, ничего и не было? Лишь желания сердца? Есть лишь это – поругание, жестокость прихвостней царских, одиночество! А царевна его забудет, а может быть уже забыла? Что ей пастух, подле нее тучи рыцарей. Хоть дураки ничтожные, зато боярского рода.

А царь? Как он мог так поступить после того, как я его спас? Зачем меня бросили сюда? Может, чтобы я отказался от царевны? А дальше что? Опять кошара, козы, овцы? И ожидание, бесконечное ожидание… Ждать другую любовь? Кого же он встретит после такого пламени? Кто откроет ему тайну волшебного леса? Чья любовь посеет зерна нового небывалого цветка? Пусть даже Мирося откажется от него, станет презирать, смеяться, но он навеки сохранит в душе память об огне, который так сладко жег его грудь.

Проходило время, в погребе сгустились сумерки. Верно, наступила вечерняя пора. Где-то недалеко послышались шаги, гомон стражников, бряцанье мечей. Зореслав затряс двери, отчаянно крикнул:

– Люди, отзовитесь, есть тут живая душа?

– Чего тебе? – послышался безразличный голос, к погребу заглянул усатый дружинник, при мерцающем свете факела его глаза прятались в тенях бровей – Чего орешь?

– Я хочу домой, на волю! Где царь?

– Ишь, какой быстрый – насмешливо буркнул дружинник, подмигивая мохнатой бровью – А чего ты сюда поперся? Зачем зацепил паутину царскую? А теперь пищишь, как муха в паучьих лапах. Терпи, терпи! Вспомнят тебя, придут, покаешься, смотри и выпустят тебя!

Зореслав отвернулся, сел в уголке погреба. Нестерпимо было слушать гадкие и слушать едкие речи дружинника. Лучше молчать и ждать. Не показывать страха перед царскими холопами. Лучше смерть, чем унижение перед ничтожными людишками, которые позабыли, что значит воля!

Где-то издалека послышались замедленные звуки гусель, гомон людей, одобрительные крики. Парень прислушался.

– Боян поет – сказал дружинник, заглядывая в окошко – и мне бы хотелось послушать, но не тут-то было, свалился ты на мою голову, теперь сторожить надо. А вечер ныне дорог, тих, таинственен.

– А какой вечер? – удивился юноша.

– Так купальский же. Девушки и ребята будут гулять, веночки на воду пускать. Веселья – до зари!

Дружинник отошел, о чем-то переговариваясь со своим товарищем. Зореслав охватил ладонями голову, загрустил. В такую сказочную ночь сидеть под замком! А мог бы гулять с Миросей возле Славуты, показывать ей любимые места, рассказывать о том, как водяные играются на водовертях, ожидая неосмотрительных пловцов, о зеленоглазых русалках, которые греются против месяца, поя печальные песни, о звездных детях, которые прилетают на землю в большие праздники, чтобы позабавиться с человеческими детьми, покачаться на ивовых ветках.

Мелодия гусель становилась громче, глуховатый голос Бояна четко чеканил слова шуточной песни:

Жил на свете парень,

Со всего смеялся,

И ничему в мире

Он не удивлялся.

Грім у небі грякне -

А йому байдуже.

Людям вельми страшно,

А йому – не дуже!

От схопили хлопця

Воріженьки люті

Кинули до ями,

Закували в пута.

Він собі сміється

Він собі регоче

Навіть у неволі

Сумувать не хоче.

Повели хлопчину

Голову рубати -

Він собі жартує

У руках у ката.

– Ой ти, кате, кате,

Мій коханий друже!

Головне – то жарти,

Голова – байдуже!

Песня окончилась, послышались сердитые возгласы дружинников: «Иди, иди прочь, Боян! Не велено петь под окнами царевыми. Горевей недомогает, велел гнать тебя прочь»!

Воцарилась тишина. Только было слышно, как где-то в уголке шуршат мыши. Зореслав задумался: что значит причудливая песня певца? Не иначе, он пел для меня. Чтобы не боялся. К чему бы это? Ждать освобождения? От кого? Разве, может, батенька вместе с Бояном что-то придумают?

Надежда

Мирося под вечер нашла Зорулю, потянула ее в темный закоулок, начала пылко нашептывать:

– Все решено. Боян добрый совет дал. Освободим любимого, а тогда пусть царь кусает локти. А ты, Зоруленька, что-то сделай с теми дурнями-стражниками.

– А что я с ними сделаю? – растерялась Зоруля.

– Поведи на гульбу. Купальский же вечер! Чару добрую пусть выпьют.

– Неужели так влюбилась, Мирося? – удивилась Зоруля.

– Навеки! – пылко обняла подругу царевна.

– Смотри, чтобы не случилось горя с той любовью. Дочь царская и пастух.

– Он мой царь и владыка! Как увидела – мир огнем занялся. А как побыла с ним в роще – душа моя за тучи полетела!