Текст книги "Подари себе рай (Действо 3)"
Автор книги: Олесь Бенюх
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Подошли улыбающиеся Хью и Сара. Тут же Флаэрти пригласил всех за столик. Они шли мимо жующих, пьющих, хохочущих. Сара невзначай взглядывала на Сергея, смотрела как-то несмело, просяще. "Сара, Сара, – думал он, лучше источника не найти. Но... Насколько это безопасно? Какие у нее отношения с этим майором? Не работает ли она сама на какую-нибудь секретную службу? Изучай, смотри в оба, зри в корень. Думай, Ананий, думай!" К удаче или нет Саре захотелось испробовать кальмары в знаменитом ресторане "Харвей'з"?
После основного блюда – суфле из язычков куропатки – Сара отставила недопитый бокал коллекционного бургундского, наклонилась к Элис, едва слышно выдохнула: "Он твой все время, а я хочу хотя бы прильнуть к нему в танце!" – и, взяв Сергея за руку, направилась к танцующим. Элис скривилась в улыбке: "Танцуй, не жалко!" Ее тут же пригласил, соскочив со своего кресла, "этот несносный майоришка Хью", но она скорчила такую мину, что он, конфузливо ухмыляясь – мол, не очень-то и хотелось! – вновь занял свое место. А Элис сама наполнила бургундским свой бокал и, делая долгие, жадные глотки, наблюдала за Сергеем и Сарой. По просьбе кого-то из посетителей исполнялся редкий в американской джазовой практике вальс и Сергей совсем закружил, завертел, завихрил Сару. "Боже, какое блаженство! – думала она, замирая, и свечи, стоявшие на столиках в изящных стеклянных сосудах, сливались в сплошную светящуюся золотом цепь, над которой нескончаемой вереницей мелькали мужские и женские лица – жующие, пьющие, хохочущие. Какие у него сильные и нежные руки. Так хорошо, так несказанно хорошо мне было только в детстве. Когда мама купала меня в теплой ванночке и я беспечно и доверчиво плескалась на ее руках. Точно так теперь, здесь, в его руках! Я же танцевала тысячи раз, с самыми разными мужчинами. Но только сейчас, с ним я ощущаю счастье. Вот оно какое. Вот оно какое! Вооот онооо какооое!" Другие пары – их было немного – прекратили вальсировать, отошли в стороны, наблюдая за вдохновенными па Сергея и Сары. Глядя на них, Хью восторженно причмокивал, раскачивал в такт музыке головой, Элис по-прежнему хмурилась в улыбке. Кончился танец, раздались аплодисменты, Флаэрти кивнул старшему официанту и тот через мгновение водрузил на столик очаровавшую всех четверых трехлитровую бутыль шампанского.
– О-ля-ля! – воскликнул Макинтайер. – Обязательно запишусь в школу танцев.
В Бетезду Сергей и Элис возвратились около трех часов утра. И он сразу же обнаружил, что пока они отсутствовали, в доме побывали непрошеные гости. Перед уходом Сергей незаметно прикрепил ко внутренней части входных дверей и к нижнему ящичку письменного стола волос. Старый, как мир, прием сработал безотказно. В Нью-Йорке такого не было. То ли работали более опытные сыскари, то ли здешние решили сразу нагнать на него страху – авось, напустит в штаны, начнет ошибаться. Пути контрразведки непредсказуемы. Если бы Сергей знал о разговоре, который произошел накануне в кабинете "железного Эдгара":
Гувер: – Я прочитал докладную Эрни Бейлиза. Вместо того, чтобы перекрыть все пути этому шефу бюро ТАСС, он способствовал его проникновению в Белый Дом. Допустили, черт бы вас всех побрал, коммунистическую заразу в нашу святая святых!
Заместитель Гувера: – Мы недооценили возможности Элис. Если бы не она...
Гувер: – А что наш агент?
Заместитель: – Крошка Хани уже встречалась с ним тет-а-тет.
Гувер: – Ну и что – только запись их постельного сопения?
Заместитель: – До постели дело пока не дошло. Но он, кажется, клюнул.
Гувер: – Ладно. Если клюнул – хорошо. Но... Пусть она не торопится. Она девица опытная, надежная. Сама знает: поспешишь – людей насмешишь. Он, видать, жох ушлый. Что дал осмотр его дома?
Заместитель: – Ничего.
Гувер: – Ничего?! Плохо смотрели! Хоть сам бери и выезжай на рутинные "полевые работы". Нда, ловко работает этот малый. Теперь так – что мы у него были, он, наверняка, обнаружил. Теперь он на какое-то время ляжет на дно. Но и мы не должны его больше пугать. До поры, до времени. Наружку на месяц снимите, и за ним и за его шлюхой.
Заместитель: – По нашим данным, она не знает, что он шпион.
Гувер: – Не знает! Может, и не знает. Но, наверняка, догадывается. Небось, не целка. Через месяц наблюдение удвойте. Но – никаких резких движений. Этого, по крайней мере, мы знаем. Его уберут – неизвестно кого еще пришлет Москва.
Надеясь на опыт и везучесть своей сотрудницы, которая ловко "заложила" не одного иностранного агента, Гувер ошибся. Сергей сделал ставку не на крошку Хани, а на Сару Уитни. После того, как он вторично встретился с крошкой Хани в загородном ресторанчике "Корона Сербии", встретился тайно от Элис – она ездила в Чикаго на день рождения отца – Уманский попросил его задержаться по окончании утренней оперативки.
– Ни у Трояновского, ни тем более у меня не было и нет возражений против твоей дружбы с Элис, – посол быстро ответил кому-то по внутреннему телефону. Помолчал, что-то продумывая. Продолжал: – Но, Сережа, эта, – он посмотрел на бумажку, лежавшую перед ним на столе, – эта крошка Хани...
Уманский вновь замолчал, ожидая реакции Сергея. Тот тоже молчал, настороженно улыбаясь. Сказал, стараясь быть предельно убедительным: Честное слово, Константин Александрович, эта женщина интересует меня в чисто профессиональном плане!
– А я и не говорю, что ты фанатик-коллекционер жаждешь причислить ее к списку своих мужских побед. Как я полагаю, и без нее внушительному, Уманский прищурился, в глазах его запрыгали озорные бесенята. Он слегка стукнул ладонью по столу. – Хотя не сомневаюсь, там есть над чем поработать.
Сергей хотел что-то сказать, но посол поднял руку, заговорил сам.
– Не знаю, какой интерес она может представить для Телеграфного Агентства Советского Союза, но вот что ты представляешь для нее профессиональный интерес – это точно. Крошка Хани ответственный и, насколько я знаю, очень удачливый сотрудник Федерального Бюро Расследований. Кстати, среди своих зовется "Салемская Блядь".
Улыбка на лице Сергея растаяла. Он легонько кашлянул, пригладил волосы рукой. Новость была неожиданной. И первая же мысль – знала ли об этом Элис? Но тут же он устыдился этой мысли. Кто угодно, но не Элис. В сознании промелькнули сцены приёма в Белом Доме, лица людей, которые общались там с крошкой Хани. Эрни Бейлиз, Сара Уитни, Хью Макинтайер. Да, Эрни, пожалуй, Эрни, нет, точно, Эрни. Теперь он вспомнил, что видел издали, как крошка Хани разговаривала там с Эрни. Она раздраженно выговаривала, она отдавала какие-то команды помощнику Гарри Гопкинса! Вот что значит невнимание к деталям, мелочам. Будь он осмотрительнее, совсем не так вел бы он себя во время встреч с крошкой Хани наедине. Она сообщила, что работает в аналитической секции Пентагона, что ее бабка по линии отца родом из Минска и что она мечтает побывать на ее родине, в Белоруссии. И обязательно в Москве и Петербурге. "В Ленинграде", – поправил он ее. Она беспечно махнула ручкой, состроив беспомощную гримаску: "Ах, это политика, не география. Я в политике ни бум-бум!" Актриса. На вечеринке по поводу новоселья она держалась так, будто Эрни ее давний, изрядно надоевший ухажер. Милый, забавный, но увы! – уже не желанный. Подтрунивала, посмеивалась, но уважительно. Да, актриса. Во время второго свидания он уже начал было прощупывать ее поглубже – почему случилась великая депрессия? Как она относится к социальным ножницам, разрыву между доходами богатых и бедных? Соответствует ли христианской морали дискриминация по цвету кожи? И ведь из ее ответов картина складывалась та, которую ему очень хотелось видеть. И он уже подумывал о вербовке. Вербанул бы волчицу в овечьей шкуре на свою голову! Но и рвать с ней отношения никак нельзя – контрразведка откровенное неприятие своей подставы не прощает. Нет ничего хуже откровенного оскорбления профессионального самолюбия. Противника следует уважать. Кроме того, центр может захотеть провести игру глухого со слепым: твоя деза хороша, а моя лучше. Центр высоко сидит, ему виднее, пусть Аслан и решает. А мы пока поиграемся в ухаживания. Как это у Вертинского в одной из его песен поется? Вот, вспомнил: "...Затеять флирт невинный".
– Спасибо, Константин Александрович! А то я было хотел о ее семье очерк для журнала "Сельская молодежь" подготовить. У меня заказ от редакции получен. Бабушка этой крошки Хани родилась в Минске, эмигрировала в штат Юта до революции, сиречь вышла замуж за американского фермера. Теперь, в свете новых фактов, наверное, не стоит.
Уманский пристально смотрел на Сергея – правду говорит или придуривается? Он, конечно, знал, что у Сергея имеется свой шифр. Но он вел переписку через посольскую референтуру, а не через референтуру внешней разведки НКВД или военного атташата. В Москве во время беседы с Максимом Максимовичем Литвиновым посол поинтересовался: "От какого ведомства направлен под "крышей" ТАСС его нынешний шеф бюро в Вашингтоне?" Литвинов засмеялся, уклончиво ответил цитатой из Шекспира: "Есть многое на свете, друг Гораций!" "От ЦК партии, больше не от кого!" – решил для себя Уманский. И держал себя с Сергеем запросто, по-товарищески. Тассовцы всегда найдут язык друг с другом.
По размышлении зрелом Сергей решил сделать ставку на Сару. Во-первых, она не была связана ни с какими спецслужбами. Элис как-то рассказала, что Сару пытались заполучить и ФБР, и военные. Хорошенькая, обаятельная, умная. Из старинного англосаксонского рода. Блестяще образованная – Гарвард, четыре иностранных языка свободно, консерватория (отделение "фортепьяно"). Во-вторых – и об этом тоже поведала Элис – Сара была весьма левых взглядов. Увлечение коммунистическими идеалами получило в стране особо широкое распространение в годы Великой Депрессии. Компартия насчитывала более ста тысяч членов. По натуре своей человек весьма осторожный, Сара партийным билетом не обзавелась. Но симпатизирующей (а таковых в тридцатые-сороковые годы было очень много, особенно среди интеллигенции и студенчества) была несомненно, хотя благодаря ее скрытности знали об этом лишь самые близкие, доверенные друзья.
Через два дня после нападения Германии на Советский Союз Элис пригласила Сару на деловой ланч в траттории "Паста и антипаста". Предстояла реорганизация военно-морского флота и Элис готовила для своей газеты серию статей. Она уже взяла обширное интервью у Фрэнка Нокса по кардинальным вопросам, а по деталям перестановок в высшем командовании он попросил подготовить все возможные – с точки зрения цензурных соображений – данные мисс Сару Уитни, подружку его крёстной, которая, разумеется, была полностью в курсе всех движений в высшей государственной иерархии.
– Ну что, – с ходу начала Элис, когда они уселись за столик и официантка принесла им по бокалу кьянти, – выпьем за то, чтобы гитлеровские орды обломали зубы об штыки русских!
– Воистину подлое коварство! – присоединилась к подруге Сара. Представляю, какое настроение сейчас у Сергея.
– Какое настроение? Самое боевое. Рвется домой. Говорит, послал заявление с требованием отозвать его в Москву. О Родине говорит, как о любимой маме, о фашизме, как о нашем общем враге.
– Так оно и есть, так и есть, – Сара достала из сумки пакет, протянула его Элис. – Здесь все, что просил подобрать для тебя Фрэнк. Показ материалов предварительно ему обязателен.
– Спасибо, Сара. Передай мою благодарность крестному.
– Передам обязательно. Хорошо иметь крестного-министра. Скажи, Сергей в городе?
– Да. А что?
– Так, ничего особенного. Просто он хотел взять интервью для русской военной газеты...
– "Красная Звезда", – подсказала Элис.
– Похоже. Вот для этой самой звезды ему хотелось бы получить интервью у адмирала Уильяма Леги. Адмирал согласен встретиться с ним завтра в четырнадцать ноль-ноль.
– Ты звонила?
– Не отвечает.
– Думаю, сейчас он в посольстве. Ленард! – обратилась Элис к бармену. – Дай нам телефон.
– Не надо! – торопливо возразила Сара. – Я позвоню из офиса.
Элис пожала плечами: – "Как хочешь".
Ни из бара, ни из офиса, ни тем более из дома Сара иностранцу-русскому, журналисту – как бы он ей ни нравился – звонить не будет. Она знает – все русские на прослушке ФБР. Адмирала Леги она приплела спонтанно, зная яростную ревность Элис. Разумеется, это не было стопроцентным враньем. Сергей действительно спросил о возможности встретиться с адмиралом. И она действительно спросила Леги, возможно ли это. Он ответил согласием в принципе. Насчет "завтра в четырнадцать ноль-ноль" – это она действительно придумала. Но она знает распорядок работы адмирала на завтра. И уверена, что сумеет это интервью организовать. Ей так безумно, так смертельно хочется видеть Сергея. Она произносит шепотом его имя – и весь мир преображается. Нет, не его словно высеченную из гранита прекрасную голову и могучий торс и плечи создает ее воображение. Она видит его руки, которые ласкают ее, упоительно раскачивают, купают в неожиданно вспыхнувшем золоте солнечных лучей, в голубизне беспредельного неба, над округлостью трепещущей изумрудом трав и листьев планеты. И ей так хорошо, так неправдоподобно хорошо в его руках – таких могучих, таких желанных, таких целительных. Мгновенно избавляющих от житейских дрязг, от мелких людских пакостей, от душевных напастей и хворей. Вот что наделал с ней один-единственный танец, штраусовский вальс в "Харвей'з". Один-единственный!
Девушки распрощались на углу Конститьюшн авеню и Четырнадцатой стрит. Элис надо было заглянуть по каким-то делам в Департамент Юстиции. Сара же медленно двинулась вдоль Департамента Торговли в направлении Белого Дома. Сергей. Сергей... Да, ей безумно хочется его видеть. И просто так. И – у нее именно к нему есть, как ей кажется, важное дело. Итак...
Она позвонила ему домой из уличного автомата. Долго никто не снимал трубку. Она уж решила было, что он и впрямь в посольстве, а туда ей звонить совсем не хотелось. Что ж, видно не судьба. И тут раздался характерный щелчок, и голос, от которого все поплыло у нее перед глазами, произнес: "Слушаю". Господи, ну сколько радости может сотворить одно такое обыденное слово!
Они встретились в мотеле в Роквилле.
– Что-нибудь случилось? – спросил Сергей, входя в комнату, которую за десять минут до того сняла Сара, разумеется, на вымышленное имя.
– Война, – сказала она, напряженно глядя в его глаза. – Война против вас.
– Да, война, – он произнес это каким-то деревянным голосом, вертя в руках букет пунцовых роз, словно не зная, что с ним делать. Наконец, посмотрел на тугие бутоны, протянул букет девушке.
– Это вам.
Она улыбнулась, поставила розы в пустую вазу на круглом столике. Прелесть! Спасибо, обожаю розы. "Она что, пригласила меня на свидание, чтобы объявить о начале войны?" – недоуменно подумал Сергей, разглядывая нехитрое убранство номера – дешевенький ковер, дешевенькая стереотипная, двуспальная кровать, два хлипких креслица, стандартный радиоприемник. Сара явно нервничала. Села на кровать. Тут же пересела в кресло, другое предложила Сергею. Он почувствовал, что она хочет ему что-то сообщить, но никак не соберется с духом.
– А почему бы нам не выпить? – вдруг предложил он, решив, что глоток коньяка даст ей возможность расслабиться. Не дожидаясь ответа, достал из заднего кармана брюк плоскую металлическую флягу, протянул ее Саре. Она послушно взяла флягу, зажмурилась, сделала два глотка. Откинулась на спинку кресла и долго сидел молча, с закрытыми глазами.
– Я много думала о том, чем я могу вам помочь, – она взяла со стола довольно вместительную сумочку из крокодильей кожи, достала из нее белый продолговатый конверт с логотипом офиса вице-президента. – Это копия протокола вчерашнего заседания у президента, в котором приняли участие вице-президент, госсекретарь, военный министр и мистер Нокс. Я полагаю, вам важно знать, какую позицию займет моя страна теперь, после двадцать второго июня.
Сергей осторожно взял протянутый ему конверт, стал медленно читать крупный машинописный текст, разбежавшийся на девять страниц верже. "Умышленная утечка? – думал он. – Пожалуй. Правда, было бы более вероятно, если бы она шла, скажем, через Эрни или даже Хью. На стенограмме стоит гриф "Совершенно секретно". Откуда у Сары копия?"
– Как вам удалось это получить? – голос его был ровный, почти безразличный. Но она почувствовала его внутреннее напряжение.
– Стенографировал помощник президента. Я перепечатывала, сделала одну лишнюю закладку. – Помолчала, беспомощно улыбнулась: – Если кто-нибудь узнает... Не знаю, что со мной будет.
Она уронила скрещенные на груди руки на колени, широко раскрытые глаза ее наполнились слезами. "Как она прекрасна! – думал он, обнимая ее. – И как беззащитна. Но ведь я не просил ее ни о чем. Значит, это от души. Значит, помогать мне она решила от души... Я люблю Элис. Очень. Вот от нее я бы такой самоотверженной жертвы не принял. У нее душа нараспашку. И еще – она беспечна до безалаберности. Ищейки Гувера унюхали бы неладное в тот же день. Сара – прирожденный конспиратор. Исподволь я выяснил это и у Элис, и у Эрни, да и сам в этом убедился". И еще он подумал, что Элис не будет его ревновать к Саре. Элис – его Женщина. А Сара – Сара с сегодняшнего дня его агент. Симпатичная? Да. Обаятельная? Беспредельно! Но – агент. Ценный. Очень ценный. И один из многих.
Он оставил Сару, попросив ее заказать из соседнего китайского ресторана ужин – вино он привезет сам. Долго он будет ездить? Нет. Максимум три часа. И помчался в посольство. И вскоре текст стенограммы совещания высшего руководства США по жизненно важному для Кремля вопросу был доложен Асланом Ходжаевым Сталину. Не сомкнувший третьи сутки глаз генсек, не принимавший никого, кроме членов Политбюро и военных, зная, однако, что Аслан – особенно сейчас! – ни с чем второстепенным не придет, начал мрачно читать наспех сделанный и потому довольно корявый перевод. Однако, по мере чтения настроение его улучшилось.
– После послания Черчилля это первое обнадеживающее сообщение. Таких людей, как этот Сергей, надо беречь.
– Прислал три просьбы отозвать его из Вашингтона и направить в действующую армию.
– Такой стоит трех дивизий, – Сталин махнул рукой – мол, вопрос ясен, пусть продолжает работать. И вернулся к столу, за которым его ждали маршалы Тимошенко, Ворошилов, Кулик и двое чином помладше – Жуков и Конев...
Когда следующим утром Сергей появился дома, он нашел в почтовом ящике записку: "Тебя нет и на душе пусто. 2 часа 15 минут утра. Элис". О сказанном Сарой об адмирале Леги Элис вспомнила, когда заехав к Сергею, не застала его дома. Заглянула к Саре – она жила недалеко от ее гостиницы. Ее тоже не оказалось. Аналитическим умом Элис Господь Бог не обделил. И всю ночь она курила, плакала, пила виски с содовой в своем номере. Она же сама их познакомила. Это она хорошо помнила. И знала – сделала бы это снова. Она догадывалась – и очень давно – о действительной и тайной стороне работы Сергея, для него главной. Способствовала ей исподволь как могла. Понимала такой завидный источник информации, как Сара – редкостная удача. Была уверена, знала, что он любит ее, Элис, и только ее одну. "Тогда почему, почему я так несчастна? Наверно, я – тупая собственница. Прости меня за это, Господи. И сделай так, чтобы он всегда любил только одну меня!"
В одиннадцать утра они встретились в кафе "Наполеон" на Шестнадцатой улице, как встречались всегда, если она не ночевала у него. Кофе был душистый, колумбийский, круассаны румяными, аппетитными.
– Как спалось? – искоса разглядывая его припухшие веки, спросила она небрежно.
– Какой там сон?! Всю ночь просидел в посольстве, – отважно соврал он. – Готовил статью "Америка – наш союзник".
– Актуально, – деловито заметила Элис, делая вид, что поверила. Планы на сегодня?
– Важное интервью с адмиралом Леги.
– Знаю. Мне вчера Сара говорила.
Их взгляды встретились. "Знает? Нет, знать не может. Но что-то подозревает". Он отхлебнул кофе, усмехнулся: – Сара такая обязательная.
– И только? – Элис насмешливо скривила губки. Сергей пожал плечами что за вопрос? Перегнулся через столик, поцеловал ее в губы. Поцелуй вызвал у нее приступ желания. "Если что и было у него с Сарой, если что и будет плевать. Это ведь не любовь. Это служба. Любовь – я. Или я круглая дура. Серж, любимый! Только не расплескай себя во имя долга. Ты сильный, ты по великому счету верный, ты мой всегда!" А в его душе вершилась смута, которая доселе ему никогда не была ведома. Унизительно-болезненное чувство, что ты делаешь нечто непростительно скверное, противное своему естеству, и в то же время подсознательно ощущаешь, что будешь делать это и впредь – ибо это неизбежно нужно во имя того высшего, ради чего ты вообще существуешь; не оправдание содеянного, нет, всего лишь спасительное объяснение самому себе тупиковой безвыходности, которая вынуждает тебя идти на тяжкую сделку с совестью; жалость к тому, кто принимает твой поступок за чистую монету и вина перед тем, кому ты этим поступком наносишь невыносимые душевные страдания – все эти мысли, ощущения, переживания в какой-то единый момент вдруг схлестнулись в нем. И он, могучий богатырь, не знавший ни хвори, ни слабости, побледнел, взялся за сердце, привстал со стула и грузно, беспомощно на него опустился.
– Что, что с тобой, Сержик, любимый? – не на шутку перепугалась Элис. Он открыл глаза, вытер ладонью обильную испарину со лба, виновато улыбнулся:
– Ничего, ничего, родная! Кофе, очень крепкий был кофе.
Подскочил знакомый официант: "Мсье Серж, вам плохо? Что-нибудь нужно? Может аспирин? Или... врача?" Сергей успокоил его взглядом. Не дожидаясь счета, положил нужную купюру на столик и под руку с Элис вышел в летнюю вашингтонскую жару.
Из шифротелеграмм Сергея Центру
"15 августа 1942 года. 13 августа Рузвельт подписал приказ о создании Manhattan Engineer District of the Corps of Engineers – "Манхэттенский проект". Его цель – концентрация работ по созданию атомной бомбы. Главой проекта назначен генерал-майор Лесли Р.Гроувз. Надежный источник сообщает, что научные лаборатории и необходимые промышленные мощности планируется расположить в Оук Ридже, штат Теннеси, и Лос-Аламосе, штат Нью-Мексико. Научный руководитель Роберт Оппенгеймер".
"5 декабря 1942 года. 2 декабря в лаборатории Университета Чикаго Энрико Ферми впервые удалось получить искусственно созданную цепную реакцию. Таким образом, теперь имеется реальная возможность создать установки: а) по производству плутония из урана; б) отделению урана-235 от урана-238. Источник сообщает, что в дальнейшем делящееся вещество будет направляться в Лос-Аламос, где создается специальное оборудование для детонирования атомного взрыва".
"7 января 1943 года. По данным доверенного источника, в середине января в Касабланке состоится встреча Рузвельта и Черчилля. В ней примут участие делегации генеральных штабов. Об открытии второго фронта в Западной Европе по настоянию англичан речи не будет. Цель встречи – разработка планов ведения войны на территории Италии. Американская делегация повезет предложение о том, что война против Германии, Италии и Японии может закончиться лишь безоговорочной капитуляцией держав оси.
Там же Черчилль и Рузвельт хотят помирить Жиро с Де Голлем, а заодно решить вопрос о французских колониях в Африке".
"19 ноября 1943 года. За несколько дней до встречи президента Рузвельта, премьера Черчилля и тов. Сталина в Тегеране, Рузвельт и Черчилль предполагают встретиться в Каире с Чан Кай-ши. По данным из трех источников союзники преследуют различные цели. Американцы – абсолютное укрепление своих позиций в Азии и на Дальнем Востоке в результате разгрома и капитуляции Японии; англичане – обработка Рузвельта накануне встречи в Тегеране с тем, чтобы: а) убедить его в необходимости создания Соединенных Штатов Европы в качестве "барьера" против СССР (текст секретного Меморандума Черчилля прилагается); б) обосновать необходимость ослабить Советский Союз в ходе войны и с этой целью всемерно затягивать открытие второго фронта в Западной Европе; в) ни в коем случае не пустить наши армии на Балканы и в Центральную Европу".
"3 декабря 1943 года. Завтра, 4 декабря откроется англо-американо-турецкая конференция в Каире. Надежный источник сообщает, что на президента Турции Инёню будет оказано давление в плане выполнения англо-франко-турецкого договора 1939 г., т.е. вступления Турции в войну против Германии. Источник сомневается в достижении этой цели, хотя по решениям Аданской конференции Турция усиленно снабжается англо-американским оружием".
В ГОСТЯХ ХОРОШО, А ДОМА...
В жизни разведчика бывают моменты, и даже периоды, которые похожи на психологический климакс. Все постыло, обрыдло, мерзко, никчемно и бесцельно. Приходу такого состояния способствует многолетний, ежеминутный стресс, общая физическая усталость, хроническое недосыпание. Непосредственным толчком может быть не обязательно значительное, а скорее малоприметное событие, вызывающее вдруг неведомую дотоле обиду, зависть, злобу на весь мир. Именно в такие времена случаются измены, самоубийства, перевербовки. Вывести из этого состояния может лишь мощная встряска, в подавляющем большинстве случаев – свидание с родиной.
Сергей испытал незнакомый ему приступ черной меланхолии внезапно. Улетела на несколько дней в Чикаго Элис. Причиной она назвала какие-то, по его мнению, малозначительные, семейные дела – давнюю болезнь тетки. Необходимость ночной встречи с Сарой в мотеле "Александрия", во время которой он получил весьма стоящие документы и планы Объединенной Группы Начальников Штабов, привела к тому, что по возвращении он двое суток пил напропалую. Несколько раз к нему наведывался его помощник по бюро исполнительный, сдержанный Родион. Докладывал о полученных из Москвы по телексу материалах, об отправленных тассовках, в основном – обзорах прессы. Наконец, на третий день, простояв час под душем – попеременно ледяным и горячим – Сергей поехал в посольство и отправил телеграмму Ходжаеву: "Срочно необходима встреча". Аслан, с которым у Сергея была на этот счет особая договоренность, незамедлительно ответил: "Вылетай по линии ленд-лиза самолетом. Указание нашему представителю уже направлено". Вернувшись домой, Сергей лишний раз убедился, что послал сигнал тревоги не зря. В доме вновь были незваные гости, причем на сей раз они оставили напоказ следы своего визита: сломанные замки ящичков письменного стола, рассыпанные по полу бумаги и книги, перевернутая постель.
Без звонка приехала Элис. Пылающая красотой, воздушная, одухотворенная.
– Это я! – крикнула весело с порога. Увидела сидевшего в кресле в гостиной Сергея – стакан с виски в руке, холодная улыбка на усталом лице.
– Тааак! – воскликнула она, разглядывая следы погрома. – Кто же тут веселился?
– Мне это тоже интересно, – вставая, произнес он. – Точно знаю – не воры. Ничего не пропало. Даже золотой "Лонжин", – он кивнул на часы, лежавшие на его любимом секретере. Элис подошла, поцеловала Сергея. Взяла телефонную трубку:
– Сейчас вызовем полицию и ребят из столичных газет. Такой шум подымем – "железному Эдгару" свет станет не мил, когда тысяча репортерских перьев в его жирный зад вопьются.
– Не надо, – Сергей положил руку на рычаг. – Сейчас мне меньше всего нужен даже самый малый шум. Я собираюсь в командировку в Москву.
– В командировку? В Москву?!
– Да. Наконец-то!
Элис неловко села на краешек дивана, растерянно протянула: – А я? Как же я?
Ее воздушность, одухотворенность померкли, растаяли. Сергей налил ей виски в стакан, она как-то машинально, не посмотрев, что он ей дал, сделала глоток, закашлялась, сморщилась, глаза ее покраснели.
– Как же я? – повторила она тоскливо, глядя в окно. И взгляд ее был напряженно ищущий.
– Но, конечно! – радостно воскликнула она, глаза ее вновь заискрились и он удивился этой внезапной метаморфозе. – Когда я ездила к тетке, главный редактор собирался послать в Россию спецкора. Поглядывал на меня, с намеком, когда говорил, что нужен репортер, знающий русский язык и русских. Я, только я этот репортер.
Она вновь взяла телефонную трубку, заказала редакцию.
– Фил, это я, Элис. Нет, ничего не случилось. Просто с тобой говорит спецкор, готовый отправиться в Москву.
– Через Аляску, Чукотку, Сибирь – перегон самолетов по ленд-лизу, подсказал ей Сергей. И улыбнулся широко, светло – впервые за последние несколько недель.
Громыко, принявший посольство в Вашингтоне Молотова, долго и нудно инструктировал шефа бюро ТАСС, который в обход его, чрезвычайного и полномочного, неожиданно был вызван в Москву, по целому ряду поручений: сделать сообщение в отделе НКИД, встретиться с руководством Главного Управления тыла Красной Армии, доложить в Общем отделе ЦК партии, провести переговоры в Комитете по делам кино и в Молодежном антифашистском комитете.
Отношения шефа бюро ТАСС в Вашингтоне и нового посла не заладились с самого начала. Громыко считал журналистов богемными разгильдяями и выпивохами, реальная действенная управа на которых – самая жесткая узда. Единственная их задача, которая одна и оправдывает их существование четкое обслуживание дипломатии, без всяких там фантазий слова, ненужных никому гипербол и метафор и прочих синтаксических выкрутасов и мирихлюндий. Кроме того, у этого тассовца были непомерно высокие – не по чину – связи в американской администрации, да и держал он себя вызывающе независимо, хотя ни по одному из известных послу спецведомств не проходил. Кто же стоит за этим улыбчивым гренадером, статьи которого – неизменно глубокие, аналитические, насыщенные недоступными для других данными и подкрепленные впервые приводимыми цитатами – публиковались и в "Правде", и в "Известиях", и в "Красной звезде"? Ответ мог быть один – ЦК. Но кто именно в ЦК?
Сергею не нравился молодой выдвиженец НКИД. Не нравился своей постоянной холодной мрачностью. Нетерпимой категоричностью. Неистребимым стремлением навязать свою – неизменно единственно верную! – точку зрения. На этом фоне Уманский вспоминался в сиянии золотисто-радужного нимба.
Из Сиэтла до Анкориджа Сергей и Элис летели на личном самолете Нокса.
– Миновали канадский Доусон, летим над нашей Аляской, – объявил второй пилот.
– У вас дома не жалеют, что ее продали? – лукаво улыбаясь, спросила Элис.
– Ты хочешь сказать – передали в аренду? – невозмутимо вопросом на вопрос ответил Сергей.
– Как это – в аренду? Какую еще аренду? – всерьез занервничала она.
– На девяносто девять лет. В 1867 году. Императором Александром II, старшим сыном Николая I.
