Текст книги "Геммы античного мира"
Автор книги: Олег Неверов
Жанры:
Искусство и Дизайн
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
Один из последних интересных разделов портретной глиптики эллинизма составляют геммы с изображениями понтийского царя Митридата VI. Их сохранилось вряд ли больше десяти, хотя, будучи страстным любителем гемм, Митридат обладал самой обширной и замечательной [78] дактилиотекой своего времени. При дворе понтийского династа работали известные резчики. Писатель Афиней рассказывает, что ритор Аристион, посланец Афин к Митридату, вернулся в Грецию со знаком отличия – перстнем, украшенным портретом царя. Этого знака особой близости к царю было достаточно, чтобы охваченная энтузиазмом толпа провозгласила Аристиона стратегом в войне с Римом! Дактилиотека побежденного Митридата была, как особо ценный трофей, посвящена Юпитеру Капитолийскому. Может быть, к ней восходят камея и инталия с его портретом во Флоренции, а также реплики, хранящиеся в Лондоне и Ленинграде. Популярность Митридата и неослабевавший интерес к его личности вызывали спрос на повторение гемм с его портретами. Возможно, даром одному из восточных союзников царя был эрмитажный золотой перстень с античной стеклянной копией портрета юного Митридата. Флорентийская аметистовая инталия имеет повторение из стекла, хранящееся в Лондоне. Видимо, до нас дошли остатки когда-то налаженного при дворе понтийского династа копирования его портретов в удобном, сравнительно дешевом материале – стекле. Во всех этих портретах живет еще воспоминание об Александре, которого Митридат считал своим предком и памяти которого поклонялся.
Две портретные геммы с изображением понтийского царя происходят из Паитикапея и относятся к середине I в. Это – свидетельство живого интереса к Митридату спустя почти 100 лет после его смерти. Облик царя одушевлен здесь трагическим порывом, придающим портрету необыкновенную экспрессивность. И, наконец, – последняя эрмитажная гемма сохранила патетический портрет обожествленного Митридата-Диониса. Это редкое фасовое изображение царя, охваченного мистическим экстазом, возможно, исполнено греческим резчиком Солоном, позже работавшим в Риме. Известно, что в 88 г. до н.э. в Пергаме состоялась церемония прижизненного апофеоза Митридата-Диониса. В надписях понтийский царь именуется Дионисом Освободителем. Эрмитажная гемма позволяет увидеть, в какие пластические формы воплощался образ обожествленного царя, политической программой которого было освобождение греческого мира от гнета римлян. Ореол «нового Александра» нужен был династу нолуварварского Понта для успеха его грандиозных планов. Так, образ Александра, некогда бывший символом [78] эллинской цивилизации, устремившейся на восток, чтобы отомстить за поругание Греции, стал в портретах Митридата VI знаменем борьбы востока с западом, которую тот пытался возглавить.[12]12
Неверов О.Я. Митридат Дионис. – Сообщения Гос. Эрмитажа, вып. 37, 1973, с. 41, сл.
[Закрыть]
Императорский Рим унаследовал многое из культуры эллинистических монархий. После 30 г. до н.э., года падения последней самостоятельной монархии эллинизма – державы Птолемеев, в римские храмы, где уже хранились сокровища Митридата в качестве военных трофеев, поступают геммы из собраний египетской династии. Отныне и мастера-резчики вместе с художественной добычей поступают в распоряжение победителей. Придворным резчиком Августа, первого римского императора, становится грек Диоскурид. Как когда-то Пирготеля, портретиста Александра Македонского, так теперь Диоскурида, создателя глиптических портретов своего патрона, удостаивают упоминанием историки. Из подписей на геммах мы знаем, что этот резчик родом из города Эги в Киликии, был отцом и учителем трех сыновей – Гилла, Евтиха и Герофила, также работавших в придворной камнерезной мастерской. Работал при Августе и резчик Солон, некогда трудившийся для Митридата VI.
Если попытаться рассмотреть несколько гемм, посвященных одной теме – победе Октавиана, будущего императора Августа, в морской битве при Акциуме, результат получается весьма поучительный. Мастера всех школ позднеэллинистического искусства, а также представители локальных мастерских, своим резцом, каждый на свой лад воспевают это событие, ставя в центр изображения фигуру удачливого полководца.
Солон, мастер агатовой геммы, хранящейся в Бостоне, трактует тему в приемах «малоазийского барокко». Стремительно мчащейся по волнам упряжкой морских коней-гиппокампов правит Октавиан с атрибутами Нептуна. Сцену пронизывает настроение ликующего пафоса. Для приемов резчика характерна динамичность форм, подчеркивающих стремительность движения, «барочная» живописность, создаваемая контрастами светотени, смелой, глубокой резьбой.
Образ Октавиана–Нептуна не был неожиданным для этого времени: уже Вергилий в своих «Георгинах», обращаясь к Октавиану, восклицает:
Совсем в иной манере трактована та же тема в камее, хранящейся в частном собрании в Англии. Автором этой геммы считается Диоскурид. Среди бушующих волн, верхом на козероге мчится юноша с пальмовой ветвью в руке. Август стремился поддерживать веру в свою счастливую звезду, в чудесное покровительство небес всем его начинаниям. Поэтика геммы строится на прихотливой и несколько шутливой игре прозрачными символами. Победитель, юный полубог, одержавший морскую победу, обняв, рога Козерога, лежа на нем в изнеженной, изящной позе, возносится к бессмертию на своем счастливом созвездии. Эта сцена словно воспроизводит поэтическую картину из астрологической поэмы Германика. Говоря о созвездии Козерога, поэт пишет:
Тонкий юмор, в котором живут традиции александрийских эпиграмм, и идиллий, внесенный в официальную тему, изысканность трактовки сюжета, напоминающие об «античном рококо», характерном для позднеэллинистического Египта, заставляют предположить, что Диоскурид, создатель этой геммы, принадлежал к александрийской школе.
Камея на тот же сюжет в Вене может быть отнесена к числу работ мастера-классициста. Август в прозаической тоге изображен на колеснице, влекомой по волнам четырьмя тритонами. Один из них держит фигурку Виктории, другой – символическую эмблему с изображением Козерогов. Эту камею можно сопоставить с поэтически преображенным изображением Актийской победы в «Энеиде» Вергилия:
Образ был посреди широко бурлящего моря,
Весь золотой, и лазурь кипела белою пеной,
И образуя круги, серебром сияя, дельфины
Зыбили волны хвостом, разрезая морское теченье...
Август Цезарь стоит, устремляющий в бой италийцев,
Сам на высокой корме, его виски извергают
Радостный пламень, звезда родовая над теменем блещет.[15]15
Вергилий. Энеида, VIII, 671, сл.
[Закрыть]
В последние годы гражданских войн Актийская победа, принесшая мир измученной Италии, всеми без исключения [80] была встречена с энтузиазмом. Отнюдь не только лесть победителю звучит в стихах Пропорция, где действуют те же персонажи, что и на венской камее:
Для холодной и академической композиции резчика-классициста характерна симметричность, статика, рациональная ясность и спокойствие форм. Еще более усилены эти черты в эрмитажной камее в честь Актийской победы. Сухая и педантичная композиция превращается в простой перечень ясных символов, чисто внешне соединенных вокруг портрета Октавиана,
Как когда-то эллинистических монархов, Августа, своего нового патрона, придворные резчики изображают с атрибутами олимпийских богов. На камеях из собраний Нью-Йорка, Лондона и Парижа император предстает в эгиде Зевса, на гемме из Кельна – в венце Гелиоса. Многие из этих изображений исполнены задолго до официальиого учреждения культа обожествленного Августа в 14 г., после его смерти. На инталье из Флоренции императору даны атрибуты Аполлона. На уже упоминавшейся гемме в Бостоне он предстает как новый Нептун. Солону, резчику, создавшему последнюю гемму, приписывается и необычно крупная инталья из собрания Ионидес в Лондоне. Здесь Август предстает в виде Меркурия. То, что эти сопоставления не были вольностью резчика, а как бы носились в воздухе этого времени установления императорского культа, ясно из стихов Горация. Обращаясь к Августу в одной из од, поэт видит в нем воплощение бога Меркурия:
Важным средством пропаганды монархических идей становятся крупные династические камеи, над которыми работают резчики придворной мастерской, созданной Диоскуридом. Порой они представляют собой настоящее переложение программных речей, переведенных на язык пластических образов и ясной символики. Один французский исследователь удачно назвал их «династическими манифестами из агата». Так, одна из крупнейших античных [81] камей, «гемма Августа» из Вены – несомненно, продолжает традицию династических камей эллинизма. Реальные события и официозные легенды, исторические лица и образы богов – соединены в этом выдающемся памятнике глиптики, который приписывается резчику Диоскуриду. Сюжет и дата создания венской камеи породили огромную литературу, полную взаимоисключающих мнений. Первый Паннонский триумф Тиберия – 7 г. до н.э. – воспет здесь, по мнению одних; ко второму Паннонскому триумфу 12 г. н.э. относят сюжет другие. По-видимому, резчику было дано гораздо менее конкретное и более важное задание. В связи с усыновлением Августом Тиберия в 4 г. н.э., император пожелал, чтобы ставший его наследником Тиберий в свою очередь усыновил Германика. Эти дальновидные династические меры и были поводом лишний раз воспеть успехи внутренней политики Августа, представленной в верхнем регистре камеи, и внешней – изображенной внизу.
Перед Августом-богом, восседающим на троне под созвездием Козерога рядом с богиней Ррмой, изображены Тиберий и Германик, Земля и Небо, предстающие здесь же, являются божественными свидетелями династических мер императора. В нижнем регистре дается картина военных успехов в Германии. Друз и Тиберий воздвигают победный трофей с помощью Диоскуров, у ног победителей повержены пленники и заложники. По-видимому, придворной мастерской в честь указанного события – объявления Тиберия наследником власти – была заказана целая серия камей. Сохранилась еще одна, камея из Лувра, где предстают образы Тиберия и Германика полностью в манере таких династических камей эллинизма, как камея Гонзага. Из арсенала выразительных средств эллинистического портрета выбирается патетичность и динамика, удачно найденная александрийскими мастерами, сама схема сдвоенного профильного изображения, подчеркивавшая единение соправителей. Набор аллегорических атрибутов божественности здесь благоразумно опущен.
Сходна с венской «геммой Августа», но гораздо более усложнена самая крупная античная гемма – так называемая «большая камея Франции». Ее высота – 30 см. Это настоящая многофигурная «картина из агата», вырезанная в придворной мастерской в 30-е годы н.э., в последние годы правления императора Тиберия. Считается, что над ее созданием работали все три сына Диоскурида. На [82] этот раз камея имеет три регистра. В верхнем изображены на небесах обожествленные представители династии во главе с мифическим Энеем, держащим земной шар, в среднем – правящая династия, в нижнем – пленные и заложники, олицетворяющие победы римского оружия. Символика камеи заключена, как нам кажется, в предсказании особой роли Юлиев, некогда прозвучавшем в «Энеиде» Вергилия:
Несмотря на то, что в центре на троне изображены Тиберий и Ливия – представители рода Клавдиев, – все образные средства направлены здесь на подчеркивание непрерывности наследования власти прямыми, кровными потомками Августа, Юлиями. Видимо, этот «манифест легитимности Юлиев» был заказан Ливией, надеявшейся на согласие внутри династии. Стоит почитать главы Тацита и Светония, рассказывающие об этих годах в Риме, чтобы понять, что официальный политический оптимизм, давший жизнь «большой камее Франции», очень мало соответствовал действительности.
К середине 50-х годов н.э., к правлению Клавдия, относится еще одна венская камея с двумя парными портретами, видимо, вырезанная в честь брака императора с Агриппиной. На крупной камее из Виндзорского замка Клавдий предстает с атрибутами Юпитера. Точно так же, в эгиде, наброшенной на плечи, и со скипетром повелителя богов, изображает императора резчик Скилакс на подписной гемме из Пантикапея (Эрмитаж). Видимо, уже в правление Нерона были вырезаны два других изображения Клавдия-Юпитера. На камее в Париже он изображен в момент апофеоза, возносимый орлом в небеса, а на камее из собрания Мальборо в Лондоне повторена та же композиция, что и в «Александре Громовержце» Пирготеля. Клавдий-Юпитер стоит с перунами и скипетром, у ног его – орел.
Пожалуй, наибольшее число подобных портретов относится к правлению Нерона. На камее, хранящейся в Кельне, Нерону приданы и атрибуты Юпитера, и Ромула и Гелиоса. Рядом с ним изображена Агриппина в виде Изиды-Фортуны.
Точно так же, как новый Юпитер-Ромул-Гелиос, император предстает на камее, хранящейся в соборе в Каммине. [83]
На крупной инталье из Эрмитажа Нерон, как некогда Александр у Пирготеля, предстает в эгиде с перунами Юпитера в руке и трофеями у ног. Аналогию эрмитажной гемме представляет камея из венского собрания, где добавлены орел и пленный варвар, восседающий у трофея.
Первые императоры династии Юлиев–Клавдиев, не в силах остановить волну сервилизма, ограничивали культовое поклонение себе или только приватной сферой или восточными районами империи, где обожествление носителя власти было традиционным. Эдикты Тиберия, Германика и Клавдия, обращенные к жителям провинций, показывают, что и на периферии империи цезари-традиционалисты стремились отказываться от почестей, одиозных в глазах населения Италии. В послании Клавдия александрийцам наиболее ясно мотивирован такой отказ: «Учреждение верховного жреца для меня лично и сооружение храмов запрещаю, не желая вести себя вызывающе по отношению к моим современникам, и считаю, что жертвоприношения и другие обряды во все времена подобали только по отношению к богам».
Нерон же, последний из Юлиев, во вторую половину правления порывает с осторожной политикой своих предшественников. Упрекая их в умеренности, он любил повторять, что «никто из прежних принцепсов не знал, как много он может себе позволить». Если Август разрешал ему поклоняться лишь на Востоке и то только в ассоциации с богиней Ромой, а Клавдий запрещал сооружение себе храмов в далекой Александрии, то Нерон снисходительно выслушивал сенатские дебаты о создании в самом Риме храма «божественному Нерону».
В последнее пятилетие правления Нерон словно останавливает свой выбор на единственном, как бы универсальном образце для императорского культа – боге Гелиосе. В надписях этого периода он так и называется обычно – «новый Гелиос». Мерам, которые принимает сам император, чтобы подчеркнуть это отождествление, нельзя отказать в логичности и последовательности, хотя по размаху и непривычным формам они и кажутся граничащими с манией. Золотой дворец, созданный в эти годы гигантский комплекс в центре города, был задуман как своего рода «дворец Солнца», обиталище космического божества. В вестибюле дворца стояла 30-метровая статуя Нерона-Гелиоса. [84]
В нескольких геммах эрмитажной коллекции сохранилось изображение Нерона-Гелиоса, восходящее к колоссу из Золотого дворца. Одна из них, найденная в Закавказье в начале XX в., исполнена на редком минерале – золотистом топазе. Полное пафоса изображение императора-бога видно сквозь обратную, выпуклую сторону геммы, оправленной в золотой медальон. Эта особенность техники должна была усилить мистический характер портрета Нерона, названного в одной из греческих надписей этих лет: «Новое Солнце, которое осветило эллинов!» Геммы с портретами уже при жизни обожествлявшегося Нерона совпали с апогеем культа императора в Риме. Они сохранили до нас облик эфемерных созданий недолговечной монотеистической религии, которая должна была уравнять жителей огромной империи перед лицом императора-бога.
В портретной глиптике императорской эпохи была еще одна тема, которая носила откровенно династический характер и связывалась с императорским культом. «Согласие Августов» – такая легенда сопровождает парные портреты соправителей, императора и его жены, правящего Цезаря и его наследника на монетах. Эта идея, одна из наиболее важных в монархической пропаганде, легко читается и в рассмотренных выше крупных династических камеях. Но сквозь всю императорскую эпоху она проходит в одном типе изображений, восходящих к эллинистическим образцам.[19]19
Неверов О.Я. Concordia Augustorum – династическая тема в римской глиптике. – Wissenschaftliche Zeitschrift der Universität Rostock, 19 Jhg, H. 8, 1970, S. 605.
[Закрыть]
Такова камея в Мальмезоне с парным портретом: Августа и Ливии, обращенных друг к другу. Это как бы наглядное подтверждение того супружеского согласия, которое в эти годы при дворе приобретает политический смысл. Ливия воздвигает особое святилище божеству Согласия, что должно было увековечить ее неразрывную связь с Августом. Овидий упоминает об этой политической и династической демонстрации:
В парном портрете на флорентийской камее предстают Ливия и ее сын Тиберий, но смысл изображения остается тем же, – главная задача резчика состояла в том, чтобы подчеркнуть основное в династической политике этих лет, что ясно охарактеризовано Тацитом как «согласье между матерью и сыном». Правда, то, что так [85] настойчиво прокламируется, мало отвечало реальному положению дел. Тот же Тацит вынужден был в следующих словах подвести итог кровавой борьбе Клавдиев и Юлиев внутри династии: «Согласие и могущество с трудом уживаются вместе». Но как бы стремясь убедить общество в противном, Тиберий строит роскошный храм: «Августейшего Согласия». Имея в виду Тиберия, Овидий пишет в эти годы:
Известно, что именно на эти годы падает охлаждение отношений между Тиберием и Ливией, приведшее к удалению императора на о. Капри, и серия политических процессов против семьи Германика, закончившихся гибелью его жены и сыновей.
Парный портрет Траяна и Плотины в Лондоне и вся семья Траяна на инталье в Неаполе посвящены той же самой теме согласия правителей. Есть сведения о специальных жрецах «конкордиалах», совершавших богослужения в честь этого странного божества, а также о периодических празднествах «Филадельфиях», отмечавшихся на территории империи начиная с правления Марка Аврелия. Этот император вместе со своим соправителем Люцием Вером предстают в привычной схеме парного портрета на камее из Парижа и крупной инталье из Ленинграда.
Пожалуй, самая многочисленная серия подобных гемм относится к правлению династии Северов. Это свидетельство как раз неустойчивости политического положения новой для Рима династии. Становится правилом: чем тревожнее обстановка в империи, тем настойчивее в работах резчиков гемм звучит тема «Согласия Августов».
На крупной инталье из Парижа предстают Септимий Север и его наследник Каракалла. На другой, эрмитажной, гемме рядом с отцом выступают оба сына, которых император предполагал сделать соправителями. А на династической камее, хранящейся в парижской коллекции, налицо вся семья: Север с венцом Гелиоса, его жена Юлия Домна в виде богини Луны Селены, Каракалла и Гета, причем на плечах старшего из братьев видна эгида Юпитера. Весь набор символов, восходящих к эллинистическим геммам времени Птолемеев, налицо в этой камее последних лет II в. н.э. Филипп Аравитянин и его [86] сын и соправитель Филипп Младший на гемме из Херсонеса (Эрмитаж) оба облачены в венцы Гелиоса. Упоминавшаяся выше камея из Эрмитажа, созданная в I в. и переработанная в середине III в., должна была прокламировать согласие, царящее в семье Галлиена. Медальоны с идентичным портретом Галлиена и Сапонины имеют легенду: «Согласие Августов». Эта династическая тема в римской глиптике доживает до IV в. Сердоликовая гемма из эрмитажного собрания украшена парным портретом Галерия и Валерии, а на бронзовом перстне из собраний Берлина портрет Константина и Елены сопровождается красноречивой надписью: «Согласие».
По-видимому, камеи и крупные интальи с рассмотренными изображениями имели специальное назначение – они были вотивами в династических храмах, а также украшали жреческие диадемы. До нас дошли скульптурные воспроизведения подобных диадем. На портрете Антиноя, найденном в Остии, можно видеть венец с изображениями Адриана и Нервы, а на венце жреца из Эфеса предстают Септимий Север и его близкие.
Таким образом, в династических портретных геммах императорской эпохи можно проследить непрерывную традицию. Преемственность монархического культа эпохи эллинизма и Римской империи обнаруживается здесь необычайно отчетливо. Восприняты были не только художественные формы и обрядовая сторона культа властителя. В переработанном виде оказались усвоенными сложные теологические идеи своеобразной государственной религии, политического монотеизма античного мира, нивелировавшего старое сословное общество перед лицом единого владыки-бога.
