Текст книги "Геммы античного мира"
Автор книги: Олег Неверов
Жанры:
Искусство и Дизайн
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Олег Яковлевич Неверов
Геммы античного мира
Ответственный редактор Н.А. Сидорова
[3] – конец страницы.
Москва. «Наука». 1982.
Тираж 185000 экз.
Введение
«Геммы! За ними стремясь, мир пересечь не страшатся,
Через пучину морей смело пускаются в путь...»
Эти строки из поэмы римского поэта Манилия (I в.) хорошо характеризуют особую роль цветных и драгоценных камней в классическом мире. Современники поэта необычайно высоко ценили эти редкие произведения природы, обработанные резцом талантливых мастеров. В Риме они считались престижным украшением. «Коль не усыпан камнями – слыть не надейся богатым!» – восклицает тот же Манилий. Но его современники знали и другое отношение к геммам – эстетическое, индивидуальное, страстное. О Юлии Цезаре биограф Светоний сообщает: «Он постоянно с большим увлечением скупал резные камни». Любовно оформленные коллекции гемм, размещенные в специальных ящичках, носили греческое название «дактилиотека» (от «дактшгаос» – перстень). Шесть таких собраний гемм Цезарь даровал римскому народу, поместив их в святилище Венеры Прародительницы. Страсть Цильния Мецената к собиранию подобных коллекций была общеизвестна. В одном из писем Августа к нему, намекая на пристрастие к геммам этого потомка древнего этрусского рода, император называет его в шутку: «жемчужина Тибра, изумруд Цильниев, берилл Порсенны...» А сам Меценат в стихах, обращенных к Горацию, шутливо отрекается от своего увлечения:
Не ищу теперь, душа моя, смарагдов,
Не ищу я, Флакк, сверкающих бериллов,
Не ищу жемчужин белоснежных,
Ни блестящих перстеньков вифинских...
Плиний сохранил рассказ о сенаторе Ноннии, которого Марк Антоний занес в списки осужденных из-за геммы, полюбившейся могущественному триумвиру. Ее владелец предпочел уйти в изгнание, но не расстался с любимой драгоценностью. «Необычна жестокость и страсть к роскоши у Антония, проскрибировавшего из-за [3] геммы, но не менее необычно упорство Нонния, увлеченного причиной своей проскрипции!» – восклицает моралист Плиний.
Читатель может спросить, а не отразились ли в этих преданиях просто экстравагантности культуры императорского Рима? Не являются ли они отражением лишь эпикурейского быта римской элиты того времени, о котором так метко заметил Пушкин («К вельможе»):
В тени сапфирных бань и мраморных палат
Вельможи римские встречали свой закат.
Нет! Такое же восхищение геммы вызывали и в полисах Греции. Недаром вся Эллада повторяла рассказы о перстне Поликрата, считавшемся самым дорогим из человеческих богатств. Правитель Самоса, обласканный удачами, устрашась своего счастья, последовал мудрому совету. Дабы обмануть неумолимую судьбу, он решил добровольно расстаться с чем-либо из самого дорогого для него, не дожидаясь, чтобы по воле слепого рока свершились невосполнимые потери. Он выбирает перстень. Любителям поэзии знаком этот сюжет – из баллады Шиллера «Поликратов перстень», переведенной на русский язык В. А. Жуковским («Поликратов перстень»):
«Моим избранным достояньем, —
Он молвил, – этот перстень был,
Но я готов незримым силам
Добром пожертвовать любимым!»
И перстень в море уронил...
Но и поэт (и вслед за ним переводчик) допустил неточность. Предание, которым воспользовался Шиллер, сохранено Геродотом, подробно описавшим любимую драгоценность самосского тирана. Это был не перстень, а «печать из смарагда в золотой оправе».[1]1
Геродот. История, III, 41 сл.
[Закрыть] Называет он и мастера, создавшего эту печать, – Теодора Самосского, изобретателя станка для резьбы. Теодор был не только резчиком гемм. Подобно великим художникам Ренессанса, он прославился еще как архитектор и скульптор. В храме Геры на Самосе в древности стояла бронзовая статуя этого разностороннего художника, автопортрет Теодора, с орудиями его ремесла и с таким крошечным изображением в руке, что «четырехконная колесница вся умещалась под крылышками насекомого», – как сообщает энциклопедист Плиний. Можно, несомненно, [4] утверждать, что этот шедевр микротехники был скарабеем – каменной печатью на подвижном кольце. И печать, исполненная для Поликрата, и та гемма, которая была представлена в автопортрете Теодора, имели обычную для VI в. до н.э. форму, заимствованную эллинами на Востоке. Это был скарабей, священный жук египтян, вырезанный в рельефе со всеми его крылышками и лапками. На нижней плоской его части греческие резчики вырезали углубленное изображение, служившее печатью, оставлявшее на глине или воске выпуклый отпечаток.
Печать Поликрата Самосского не дошла до нас, хотя спустя 700 лет, в I в. ее еще показывали путешественникам в римском храме Согласия. Спустя еще 200 лет ее видел христианский писатель Климент Александрийский (II—III вв.), утверждавший, что эта гемма была украшена изображением лиры.
Приведенный рассказ Геродота позволяет понять, насколько ценили эллины эти миниатюрные изделия из камня, если даже властитель Поликрат, обладавший несметными сокровищами, именно печать считает лучшей своей драгоценностью.
Начала искусства глиптики, искусства резьбы на цветных минералах, теряются в глуби веков. Уже достаточно развитым оно предстает на Востоке и в Эгейском мире в IV—III тысячелетии до н.э. Видимо, глиптика была одним из древнейших ремесел, известных человеку. Возможно, находя естественно окатанные водой сверкающие камешки на берегу моря, в пойме реки или в расщелинах гор, люди на самой заре человечества обратили внимание на их ни с чем не сравнимую красоту, чистые, яркие тона, блеск и игру граней. Такие камни, еще не тронутые резьбою, могли служить украшениями. Скоро к этому прибавилось суеверное почитание этих необычных минералов. Их оптические, электрические и магнитные свойства, замеченные древним человеком, породили веру в сверхъестественную силу камней. Так они сделались амулетами. Древние начали вырезать на их поверхности определенные знаки и изображения, считая, что это увеличивает силу их действия. С развитием института собственности геммы стали употребляться как личные печати их владельцев, оттиск геммы на воске или глине заменял подпись. Так появились у цветных камней три назначения и сформировались три разновидности гемм: украшения, амулеты и печати, связанные с эстетической, религиоз-[5]
[6]
Карты античного мира [7]
ной и экономической жизнью древнего мира. Иногда одно из этих назначений явственно преобладает, но норой все три оказываются неразрывно слиты в одной гемме: красота минерала, тонкая резьба и дорогая оправа могли удовлетворить самый изысканный эстетический вкус, выбор цвета геммы и особых свойств камня мог связываться с астрологией и магией, изображение божества ставило владельца геммы под его защиту, а в зависимости от цели употребления этот амулет легко мог использоваться как печать. Красноречивые надписи не оставляют на этот счет сомнений: на одной гемме VI в. до н.э. мы читаем: «я принадлежу Гермотиму», на другой: «я – печать Терсиса, остерегайся меня разбить!»[2]2
Boardman J. Greek Gems and Finger Rings. London, 1970, p. 141, 186.
[Закрыть]
Печать в древности прикладывали не только к письму, завещанию или официальному документу, ею опечатывали ларцы и кладовые с ценностями, амфоры с вином и маслом, а если верить комедиографу Аристофану, то в его время ревнивые мужья ставили печать даже на двери гинекея! Владелец эргастерия ставил печать на изделия, которые выпускала его мастерская, и таким образом удостоверял их качество. И прежде чем обжечь в печи немудреные глиняные ткацкие подвески и рыболовные грузила, их хозяйка отмечала свою собственность, прикладывая печать к еще влажным изделиям.
Древнему греку была нужна одна печать, но известно, что в V в. до н.э. афинские модники и «золотая молодежь» не ограничивались необходимым. Аристофаном высмеяны «эти франты завитые в перстеньках и ониксах», увешанные печатями, как брелоками. Изготовление печати находилось под наблюдением властей. Законодатель Солон (VI в. до н.э.), желая пресечь злоупотребления, постановил: «резчик перстней не имеет права сохранять у себя оттиски проданного перстня».[3]3
Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979, с. 80.
[Закрыть] Несмотря на то, что печать была предметом интимно-личным, лучшие работы, выполненные известными резчиками, воспевались поэтами. Так, эпиграмма Платона донесла до нас восхищение работой резчика в прелестной поэтической миниатюре:
Известны случаи, когда владелец геммы, словно считая себя не в праве обладать подобной драгоценностью, отдавал ее в храм почитаемого божества. В инвентарях Парфенона, найденных на афинском акрополе, упомянуты в качестве даров Афине «каменные и стеклянные печати», хранившиеся в специальном «пестро-украшенном ящичке».
Древнейшие верования в особую сверхъестественную силу цветных камней в античном мире никогда не умирали; они принимали форму то простонародной магии и ворожбы, то возрождения древневосточных культов, то находили себе место в специальных научных трудах, трактовавших о медицине, минералогии и «всеобщей симпатии элементов». В народе глубоко верили в чудесные камни, которые, подобно перстню лидийского царя Гигеса, делали его владельца невидимым. Считали, что аметист, например, предохраняет от опьянения, и это суеверие изящно обыграно в шутливой эллинистической эпиграмме:
Знала классическая древность и обильную специальную литературу о цветных минералах и геммах. Любопытно, что в этой области часто подвизались «коронованные ученые» – подобные трактаты составили царь Каппадокии Архелай, мавританский династ Юба, знаменитый Митридат Евпатор. Последнему царю, могучему владыке Понта, как знатоку в этих материях, вавилонский исследователь Захалия посвятил труд, выяснявший влияние камней на человеческие судьбы. До нас дошли фрагменты этой некогда популярной литературы в трудах Теофраста и Плиния.
Возвышенно и серьезно относится к избранной теме энциклопедист Плиний. Приступая к минералогической 37 книге своего труда, он пишет: «Среди гемм имеются такие, которые слывут бесценными и не имеют соответствующей стоимости в человеческих богатствах; и многим людям для высшего и абсолютного созерцания природы достаточно одной геммы».[6]6
Плиний Старший. Естественнонаучная история, XXXVII, 1.
[Закрыть]
Философ-идеалист Платон в одном из своих диалогов вкладывает в уста Сократа своеобразную метафизику минералогии. Если простой люд суеверно связывал цветные камни и потусторонние силы, то Платон рисует [9] картину идеального «истинного мира», частицами которого на несовершенной земле будто бы являются геммы: «Там вся земля окрашена в подобные цвета, в еще большей степени блестящие и чистые, чем наши краски. Одни из них – пурпурные – удивительной красоты, другие – золотистые, третьи – белые, белее снега... Наши камушки, которые мы так любим, – все эти опалы, сапфиры, изумруды и тому подобное, являются частицами тех камней. А там все камни в таком роде, да еще куда прекраснее наших...»[7]7
Платон. Сочинения, т. 2. М., 1970, с. 84.
[Закрыть]
Резьба на цветных минералах, твердостью обычно превосходящих сталь, представляет особые трудности. Ученик Аристотеля Теофраст пишет в трактате «О камнях»: «Некоторые камни поддаются резьбе, иные могут быть обработаны только сверлом... На некоторые из них стальной резец не оказывает действия... они могут быть вырезаны лишь с помощью другого камня».[8]8
Theopkrastos. De lapidibus, 19.
[Закрыть] Итак, вращательное движение инструмента и более твердый камень – абразив – вот необходимые условия для успешной резьбы гемм. Древние писатели сообщают, что абразивом при резьбе служил «наксосский камень», разновидность корунда, а также измельченный алмаз, «алмазная пыль». Действие абразива на минерал было очень медленным, и, в отличие от торевта или скульптора, мастер отнюдь не сразу видел результаты своих усилий. На этрусском скарабее IV в. до н.э. изображен резчик, работающий с помощью примитивного смычкового сверла. Мастерам Ройку и Теодору Самосскому (VI в. до н.э.) приписывается изобретение станка для резьбы на цветных камнях. Вращение резцов обеспечивалось в нем ножной педалью и приводом. Но, видимо, это было уже второе в древности изобретение, так как эгейские геммы III—II тысячелетия до н.э. также предполагают быстрое вращение на станке. Но эгейское мастерство было забыто, и станок открыт заново. В наше время были найдены остатки мастерских резчиков в Маллии (на о. Крите) и в Помпеях. Находки разъяснили отрывочные сведения античных писателей: помимо металлических резцов мастера употребляли обсидиановые и алмазные острия, которыми завершалась резьба. Для полировки готовой геммы употребляли толченые раковины.
Л. Наттер, ведущий европейский резчик XVIII в., утверждал: «Из всех искусств глиптика требует от мастеров наибольшего труда и самоотверженности».[9]9
Максимова M.И. Античные резные камни Эрмитажа. Л., 1926, с. 26. [21]
[Закрыть] Мало [9] того, что крайне медленно появляется чрезвычайно миниатюрное изображение,– мастер должен постоянно помнить о негативном оттиске, о том, что части, вырезанные глубже, будут наиболее рельефными в отпечатке, а левая и правая стороны зеркально поменяются. В работе резчика не может быть и речи об исправлении ошибок. А камень при всей его колоссальной твердости достаточно хрупок, он может треснуть или разбиться на любом этапе работы над геммой.
Трудность резьбы гемм вознаграждалась не сравнимой ни с чем свежестью и сохранностью этих миниатюрных памятников древнего искусства. Некогда С. Рейнак в поэтической форме выразил эту мысль:
Геммы малы, признаю, но они побеждают столетья![10]10
Reinach S. Pierres gravées de collection Marlborough. P., 1895, p. 1.
[Закрыть]
И действительно, давно исчезли с лица земли прославленные дворцы и храмы античности, полностью утрачены картины живописцев, обезображенными временем дошли до нас статуи прославленных ваятелей древности, а геммы предстают перед нами такими же, какими они тысячи лет назад вышли из рук древних мастеров.
Коллекционировать резные камни начали уже в древности. Начало собирательству было положено в эллинистическую, переломную эпоху. Именно тогда из опустевших храмов вывозили скульптуры, бывшие некогда объектом религиозного почитания, для украшения вилл, дворцов, частных домов. Отнюдь не всем это казалось святотатством, и в I в. до н.э. Цицерону требуется заметное усилие, чтобы именно в оскорблений богов обвинить коллекционера Верреса. Когда в руках одного из своих клиентов проконсул Веррес увидел письмо с оттиском прекрасной геммы, он пошел на все, чтобы добыть оригинал для своей коллекции. Личная печать была снята с руки свободного гражданина и стала украшением дактилиотеки римского любителя искусств, – для архаической и классической Греции вещь невозможная, неслыханная. Во время суда над Верресом, обвинявшимся по закону о вымогательствах в провинции, Цицерон восклицает, обращаясь к судьям: «Как вы думаете, у скольких почтенных людей снял он перстни с пальцев? Он без колебаний делал это всякий раз, когда либо гемма либо оправа нравились ему!»[11]11
Марк Туллий Цицерон. Речи, т. 1. M., 1962, с. 78.
[Закрыть]
Громадную дактилиотеку собрал понтийский царь Митридат Евпатор. Когда победители-римляне захватили [11] лишь одну из его сокровищниц, то опись содержащихся в ней драгоценностей заняла 30 дней! Во время триумфального шествия Помпеи приказал провезти перед римским народом захваченные у Митридата вазы из цветных минералов и сосуды, украшенные геммами, занявшие, по сообщению Плиния, «девять буфетов».
Коллекция гемм Митридата была размещена в самом главном святилище Рима – храме Юпитера Капитолийского. Еще два поколения спустя поэт Манилий упоминает геммы с портретами царя из его дактилиотеки:
Лик Митридата царя украшает трофеи.[12]12
Манилий. Астрономическая поэма, V, 513.
[Закрыть]
Из своих многочисленных собраний шесть дактилиотек посвятил богине Венере диктатор Цезарь. Плиний сообщает, что после дактилиотеки Митридата самой известной была коллекция гемм, собранная Скавром, пасынком диктатора Суллы. А племянник императора Августа Марцелл преподнес три дактилиотеки новому святилищу, воздвигнутому его дядей, – храму Аполлона Палатинского.
Если в республиканском Риме пережитки уравнительной демократии сильно ограничивали употребление драгоценных материалов, гемм, колец, перстней, то в эпоху Империи старые запреты, подобные строгому «праву ношения перстня», постепенно падают. «Перстни украшают наши пальцы, на каждой фаланге сверкает гемма!» – восклицает моралист Сенека. От высших классов не отстают теперь и разбогатевшие вольноотпущенники, недавние рабы, что вызывало негодование сатириков.
Об одном из подобных «парвеню», пытавшемся подражать нобилям, поэт Марциал замечает: «он носит на пальцах все свои перстни, так как у него нет для них дактилиотеки!» Другому из римских выскочек, руки которого унизаны перстнями, поэт-эпиграмматик зло советует завести кольца на ногах, т. е. рабские цепи, которые, он полагает, больше ему подойдут.
Громадные собрания гемм, хранившиеся в римских храмах и дворцах, стали одним из основных источников, из которых происходят современные коллекции глиптики. Эти поистине неуничтожимые памятники искусства проделывали иногда огромные путешествия, прежде чем попасть в витрины музеев. Возможно, из дактилиотеки Митридата происходят геммы с портретами понтийского царя, хранящиеся ныне в Лондоне, Флоренции и Ленинграде. О его обыкновении делать подобные дары своим [12] союзникам сообщают древние историки. Может быть, его собраниям принадлежала агатовая ваза, ныне хранящаяся в Париже и носящая название «кубок Митридата». К сокровищам Птолемеев относится одна из самых прославленных камей древности – неаполитанская «чаша Фарнезе». Недавняя находка персидского рисунка ее показала, что эта редчайшая гемма, которую, по преданию, в конце XV в. нашли в развалинах виллы императора Адриана в Тиволи, в действительности в начале XV в. находилась далеко на востоке и, прежде чем попасть в руки папы Павла II и Лоренцо Медичи, проделала путь в тысячи километров от Самарканда до Рима.
Порой сами императоры и магнаты дарили роскошные геммы из своих дактилиотек восточным союзникам Рима. Так попали на далекий Боспор золотой перстень с портретом императора Клавдия, подписанный римским резчиком Скилаксом, и золотой медальон с портретом Друза Младшего, работы придворного резчика Эпитюнхана. Даром одному из сарматских князьков, видимо, была роскошная золотая фибула-медальон с изображением Дианы (I в. до н.э.), найденная в 1978 г. в одном из курганов Таманского полуострова. Два портрета Гая Цезаря из Керчи позволяют понять, при каких обстоятельствах такого рода подарки могли вручаться. Грандиозная военно-дипломатическая миссия Гая, посланного Августом на Восток, видимо, включала представителей местной союзной династии и верхушки знати. Так же попадали в Грузию роскошно оправленные в медальоны геммы с портретами императоров Люция Вера (найден в Цихисдзири в 1907 г.) и Каракаллы (найден в 1964 г. в Урбниси). После основания Константинополя и раздела империи на Западную и Восточную многие сокровища глиптики перекочевали на Восток. Описывая приготовление к свадьбе императора Гонория и Марии, поэт IV в. Клавдиан упоминает роскошные геммы, которые некогда носили родственницы Августа и первых императоров:
Порой, когда эти геммы были украшены портретами давно умерших персонажей, отваживались на ретушь и переработку изображений. До нас дошли такого рода геммы-палимпсесты. В Эрмитаже хранится крупная династическая камея, созданная около середины I в. для [13] подтверждения легитимных прав на престол юного Нерона. Юный претендент, последний из Юлиев, предстает в окружении обожествленных прапрадеда Августа и его жены Ливии. Легкие изменения в прическе Ливии, бородка, добавленная в портрет Августа, превратили чету в Галлиена и Салонину, правителей середины III в. Наследник же Клавдия без всякой ретуши стал таким образом их сыном Салонином, объявленным цезарем в 259 г. Двести лет пролежала камея в императорских сокровищницах, прежде чем, переработанная по поводу объявления наследника власти, она получила новую жизнь.
Особенно учащаются случаи переосмысления и переработок сюжетов древних гемм с объявлением христианства государственной религией. Религиозная нетерпимость христиан привела к разрушению многих памятников языческого культа, уничтожались статуи и картины. Разрушить геммы было сложнее, к тому же они часто сопровождались ценными оправами и тщательно охранялись, как и прочие драгоценности дворцовых и храмовых имуществ.
Скоро они пригодились новой церкви и новому культу. Когда, отказавшись от первоначального аскетизма и уравнительной бедности, торжествующая новая религия стала нуждаться в роскошных, действующих на воображение реликвиях и в знаках, подчеркивающих церковную иерархию, античные геммы оказались очень кстати. Многие из них тут и начали новую жизнь, так как в них легко было увидеть христианские символы. Амуры и крылатая богиня Победы с пальмовой ветвью легко превращались в ангелов. Одна такая гемма императорской эпохи окружена красноречивой раннесредневековой латинской цитатой из Библии: «вот я посылаю тебе моего ангела». Император на орле, возносящийся в апофеозе, или Юпитер с орлом у ног легко превращались в Иоанна Евангелиста, Персей и Орфей – в Давида, Беллерофонт – в св. Георгия и т.п. Оклады священных книг, реликварии с мощами, иконы и церковная утварь – все отныне украшалось античными геммами, более или менее подходящими к сюжету. Так, драгоценную раку, содержащую останки голов трех царей-магов, поклонявшихся новорожденному Иисусу в Вифлееме, можно было видеть в Кельнском соборе. Эта рака усыпана геммами: в центре – крупная эллинистическая камея с портретами Птолемея II и Арсинои II. Она подошла, видимо, из-за того, [14] что здесь изображены одни головы! Рядом династическая римская камея с изображением Нерона-Гелиоса и Агриппины-Изиды. Эта античная камея пригодилась здесь потому, что в центре ее над головой императора – солнечный диск, вполне сошедший за «вифлеемскую звезду»! Иногда, видимо, о сюжете древней геммы не задумывались вовсе. На средневековом окладе Библии, хранящемся в Эрмитаже, рядом с вполне невинными «Фортунами», «пастырями» и т. п. вдруг с удивлением замечаешь изображения обнаженной Венеры Анадиомены или непристойного Приапа. В соборе св. Николая в Нанси долгие столетия «рубашку мадонны» украшала камея, в которой видели «нерукотворное изображение св. девы». Каково же было смущение церковных служителей, когда в XVII в. один ученый аббат заявил, что здесь вырезана на камне языческая Венера с зеркалом. Древнюю камею отослали в Париж, в собрание Людовика XIV, а на ее место прикололи эмаль с изображением св. Николая.[14]14
Babelon E. Bibliothèque Nationale: Catalogue des camées. P., 1897, N 42.
[Закрыть]
Иногда во избежание недоразумений античную гемму снабжали соответствующими надписями. Так, птолемеевская царица в виде Изиды предстает на прекрасной камее, украшающей чеканную икону из Меджврисхеви (Грузия). Вырезанная рядом надпись свидетельствует о том, что камея считалась изображением Богоматери. А в аббатстве св. Дени реликварий святого увенчивала гемма с портретом скандально известной, заклейменной стихами Ювенала распутной Юлии, дочери императора Тита. Вокруг нее в каролингскую эпоху были размещены обрамлявшие ее драгоценные камни, на одном из них – была начертана монограмма Мадонны! Печатью Карла Великого служила римская гемма с портретом императора Коммода. Надпись, окружавшая изображение, показывает, что Коммод играл роль Иисуса: «Христос, защити Карла, короля франков»! Одна из камей эрмитажной коллекции в течение сотен лет считалась ценнейшей реликвией христиан – украшением обручального кольца Марии и Иосифа. Изображены на ней Друз Старший и Антония, династическая чета эпохи Августа. За сотни лет бесчисленные поцелуи пилигриммов частично стерли поверхпость камеи, которую когда-то посвятили в языческий храм некие Алфей и Аретон, чьи имена вырезаны рядом с высокопоставленными персонажами.[15]15
Неверов О.Я. Античные камеи в собрании Гос. Эрмитажа. Л., 1971, № 73.
[Закрыть]
Чтобы привести древнюю гемму в соответствие с христианской символикой, порой на ней вырезали надписи [15] и эмблемы. Так, на парижской гемме с портретом Каракаллы вырезали крест за спиной императора и имя Петр, чтобы отнести это изображение к одному из евангелистов. «Камея Ротшильда», хранящаяся в Лувре, сохранила парный портрет Гонория и Марии, христианские же надписи, нанесенные рядом, называют два мужских имени – св. Сергия и св. Вакха! Порой мастера раннего средневековья отваживались на кардинальные переделки. Таким образом крупная парижская камея с изображением спора Афины с Посейдоном превратилась в иллюстрацию мифа о грехопадении Адама и Евы, убрав ненужные атрибуты, резчик добавил цитату из Библии, бегущую по ободку камня.[16]16
Babelon E. Op. cit.. N 27.
[Закрыть]
В сокровищницах монастырей и соборов эти языческие реликвии, многие из которых были привезены крестоносцами с Востока, и обнаружили первые антиквары-гуманисты, вернувшие им прежний смысл, скрывавшийся иод покровом христианской символики. Можно утверждать, что античные геммы, наряду с монетами, и были тем первым источником вдохновения, к которому обратились художники Ренессанса. К тому же почва Италии, до сих пор скрывавшая эти богатства, дала новые сокровища коллекционерам эпохи Возрождения. Одним из первых здесь следует назвать Франческо Петрарку (XIVв.). Вот что пишет Петрарка в одном из своих писем: «Часто ко мне в Риме приходят крестьяне с виноградников, держа в руке гемму древних времен, золотую или серебряную монету, порой почищенную твердым зубом напильника, чтобы я или купил их или растолковал, кто на них изображен».[17]17
Petrarca. Epistolae, XVIII, 8.
[Закрыть] Бенвенуто Челлини вспоминает в своей «Автобиографии», что тоже скупал геммы у ломбардских крестьян-поденщиков, приходивших в Рим окапывать виноградники: «Копая землю, они всегда находили старинные медали, агаты, празеры, сердолики, камеи, находили также и драгоценные камни... Мне попался в руки камень, это была камея: на ней был вырезан Геркулес, который вяжет трехзевого Цербера. Он был такой красоты и так великолепно сделан, что нашему великому Микеланьоло пришлось сказать, что он никогда не видел ничего изумительнее».[18]18
Жизнь Бенвенуто Челлини. М.-Л., 1931, с. 118.
[Закрыть] По-видимому, до нас дошла камея, бывшая у Челлини и так восхищавшая Микельанджело; ныне она хранится в Эрмитаже.
В биографии флорентийского коллекционера Никколо Никколи рассказан эпизод о том, как выйдя из дому, он [16] увидел на шее ребенка медальон, украшенный древним халцедоном с изображением Диомеда. Эту гемму, купленную у отца ребенка, Никколи высоко ценил. Лоренцо Гиберти в своих «Комментариях» оставил восторженное описание этой античной инталии, называя ее «чудом». Из рук Никколи гемма перешла к кардиналу Скарампи, затем к папе Павлу II и впоследствии – к знаменитому Лоренцо Медичи. Венецианец Пьетро Барбо, впоследствии кардинал Сан-Марко, избранный папой под именем Павла II, еще до восшествия на престол обладал более чем 800 геммами. В подробном инвентаре его собрания можно опознать некоторые геммы, впоследствии поступившие в коллекции Эрмитажа. О собирательской страсти Павла II красноречиво говорит такой факт: капитулу аббатства Сен-Сернен в Тулузе он обещал построить мост через р. Гаронну в обмен за большую «камею Августа», ныне хранящуюся в Вене. Монахи не согласились на сделку. Многое из его богатого собрания гемм перешло в руки Лоренцо Медичи. Флорентийский меценат имел обыкновение помечать геммы из своей дактилиотеки своеобразной монограммой-«экслибрисом». По этому признаку теперь рассыпавшееся собрание может быть частично опознано и восстановлено. Две геммы, хранящиеся в Эрмитаже, носят этот несомненный признак их прежней принадлежности к одному из самых прославленных собраний итальянского Ренессанса. Это сердоликовые инталии, вышедшие из мастерской Гилла, римского резчика эпохи Августа, с изображениями головы Аполлона и Тезея. Первая, кроме латинской монограммы с именем владельца, имеет и греческую подпись резчика.
Пожалуй, самой прославленной геммой в коллекции Медичи была упоминавшаяся выше «чаша Фарнезе», ныне хранящаяся в Неаполе. Флорентийский поэт воспел ее в следующих стихах:
Гемму, что стоит хвалы в качестве дара природы,
Сделал преславной вдвойне мастер своею рукой.
Чашу, что красила стол древним жрецам и владыкам,
Держит Лоренцо в руках в граде тосканском своем.[19]19
Dacos N., Giuliano A., Pannuti U. Il tesoro di Lorenzo il Maguifico. Le gemme. Firenze, 1973, p. 120.
[Закрыть]
В живописи, скульптуре, торевтике Италии XV в. можно встретить то прямые воспроизведения, то вольные адаптации медичейских гемм, ставших источником вдохновения для художников. Боттичелли и Донателло, Рафаэль [17] и Леонардо да Винчи отдали дань восхищения работам древних резчиков.
Страсть собирания древних гемм охватывает всю Европу. И как некогда в античном мире эллинистические дактилиотеки стали достоянием Рима, папские коллекции, собрания владетельных герцогов и кардиналов в качестве военных трофеев увозят на Север. В 1494 г. медичейские сокровища подверглись разграблению восставшими жителями Флоренции. Многое впоследствии оказалось во Франции в Фонтенбло в коллекции французского короля Франциска I. В 1590 г. во время гражданских войн во Франции гугеноты разгромили королевские резиденции, и «сокровища короны Франции», и среди них – древние геммы, были похищены. Известно, что венская «гемма Августа», которую тщетно пытался приобрести папа Павел II, в это время находилась в Фонтенбло, откуда исчезла; спустя поколение ее предложили приобрести следующему королю Франции, но тот не смог найти требуемой колоссальной суммы. Германский император Рудольф II приобрел ее за 10 000 золотых. Другие геммы из разграбленной сокровищницы французского короля были приобретены в эти годы знаменитым фламандским живописцем П. Рубенсом.[20]20
Неверов О.Я. Резные камни в собрании Рубенса. – Западноевропейское искусство XVII в. Л., 1981, с. 63 сл.
[Закрыть] Прославленная «камея Гонзага», ныне храпящаяся в Эрмитаже, в течение XVII в. несколько раз пересекала Европу; из Мантуи, где она хранилась в сокровищнице герцогов Гонзага, ее перевезли в Прагу, из Праги – в Стокгольм, а оттуда – в Рим.
Следующая волна перемещений древних гемм и распыления старых коллекций относится к концу XVIII в., к эпохе Французской революции и походов Наполеона. Разрушение монастырских и церковных сокровищ революционным Конвентом позволило частным лицам сформировать новые собрания. Именно в этой ситуации в аббатстве Сен-Жермен смог приобрести русский офицер Н.Ф. Хитрово упоминавшуюся знаменитую реликвию – «обручальное кольцо Марии и Иосифа». «Камея Гонзага», похищенная из Ватиканской библиотеки и ставшая достоянием Жозефины Богарне, была подарена ею впоследствии Александру I.
Стоило прославленным геммам древности потерять ореол христианских реликвий, – и они становятся желанным объектом для похитителей, интересующихся лишь их меновой ценностью, и коллекционеров, готовых отдать [18] все за редкий памятник искусства. Это имело место в эпоху Реформации, но особенно характерно для наполеоновского времени.
