Текст книги "Геммы античного мира"
Автор книги: Олег Неверов
Жанры:
Искусство и Дизайн
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
Несколько особняком в собрании Эрмитажа стоит скарабей с чисто восточным сюжетом. Обычно восточные заимствования ограничиваются формой геммы, элементами декора и т. п. Крупному советскому исследователю глиптики М. И. Максимовой удалось выяснить, что сюжет этой геммы совпадает со сценами из египетского папируса, содержащего «Сказку о потерпевшем кораблекрушение». Добрый змей, спасший героя этого приключенческого повествования, изображен в момент чудесного спасения путешественника. Особую группу составляют архаические геммы с жанровыми сюжетами, почерпнутыми из реальной жизни. Тут и торговое судно, плывущее по волнам. На корме мы видим оживленно жестикулирующего капитана, а чуть ниже – торчат головы четырех гребцов. Возможно, это печать древнего морехода. С трогательным [34] вниманием изображены корова, кормящая теленка, и свинья с крошечными поросятами.
Дважды на геммах в эрмитажной коллекции встречаются представления бродячего цирка. На гематитовом скарабее мастер изобразил дрессированную свинью с поросенком, на спине ее мы видим обезьянку и ученую птицу, совершающих какие-то номера. На другой гемме мастер вырезал лошадь, помост, обезьянку, вооруженных артистов, совершающих кульбиты.
И наконец юноша-джигит (апобат) вырезан на сердоликовом скарабее резчиком, который вместо подписи на трех своих работах изобразил под линией почвы маску пантеры или льва. Апобат должен был на полном скаку соскакивать с коня и вновь догонять его на потеху толпы.
Мастера архаической глиптики употребляют для своих работ довольно ограниченный набор минералов: это чаще всего темно-зеленая яшма, характерная для греко-финикийских поселений на Кипре и Пиренейском полуострове, сердолик, агат, гематит. Резчики избегают свободной пространства в поле геммы, прибегают к заполнительному орнаменту и заштрихованным сегментам в нижней части композиций. Характерный признак архаической печати – штриховой ободок или обрамление в виде плетенки, замыкающее изображение и усиливающее декоративную узорчатость резьбы. Можно также отметить крайнюю миниатюрность гемм VI в. до н.э., определенное тяготение мастеров-виртуозов к мельчайшим, едва уловимым деталям. Очень скоро заимствованная у египтян и финикийцев форма печати в виде жука-скарабея перестает удовлетворять греческих резчиков, тем более что в Элладе восточный священный символ потерял свой религиозный смысл. Резчики предпочитают вырезать на спинке печати изображения, более близкие греческому заказчику, – вроде маски или фигурки Силена, фантастической птицы-сирены, свернувшегося льва. Появляются псевдоскарабеи и скарабеоиды, печати, у которых выпуклая спинка оставлена вовсе без резьбы.
Видимо, те же самые резчики, которые вырезали каменные скарабеи, исполняли и металлические перстни с резным щитком. Они служили древним для тех же целей, что и каменные геммы, т. е. были печатями, амулетами или украшениями. Два вида печатей – гемма на вращающемся кольце и металлический перстень – вплоть [35] до конца IV в. до н.э. развиваются параллельно. Сама форма кольца-дужки перстня несла в себе отзвук древнейшей магии, а драгоценный материал, золото, был для эллина своеобразной святыней. Его свойство не подвергаться окислению у поэтессы Сафо получает мифическое объяснение: «Золото неуничтожимо, ибо оно – дитя Зевса». Случалось, в серебряный перстень вбивали золотые или электровые «магические» гвозди, – тогда он имеет форму «гераклова узла» или змейки, «доброго демона» и является амулетом в чистом виде. Чаще же его магические качества неразрывны с декоративными и утилитарными. Печать была нередко изящным произведением искусства, в котором сливались воедино ювелирное дело и глиптика и которое могло удовлетворить самый изысканный эстетический вкус.
Изящное украшение руки в то же время могло быть амулетом-оберегом или медицинским филактерием.
Некоторые перстни имеют рельефное изображение на щитке, филигранные и гранулированные узоры, что полностью исключало их утилитарное использование в качестве печати. В инвентарях храмовых сокровищниц упоминаются кроме того и специальные посвятительные (вотивные) перстни, принесенные в дар божеству, достигавшие больших размеров и веса.
Один золотой перстень VI в. до н.э. из эрмитажной коллекции происходит с о-ва Кипр. Он имеет массивную круглую дужку и овальную литую пластинку-щиток. Как правило, архаические перстни массивные, литые и кованые. На эрмитажном перстне изображена охота на льва. Два героя-охотника и собака изображены в сражении со львом среди цветущих лотосов. И в теме и в стиле изображения в геральдической композиции заметно влияние финикийского искусства.[7]7
Неверов О.Я. Античные перстни (VI в. до н.э. – IV в.). Л., 1978, № 1.
[Закрыть]
Из Ионии происходят два серебряных перстня с изображениями львов. На одном из них щиток в виде картуша, на втором – ромбовидный щиток, украшенный по углам электровыми гвоздями, окружающими изображение льва. Последний перстень имеет очень типичную для этой эпохи форму. У архаических и раннеклассических перстней – массивная, расширяющаяся книзу «стремевидная» дужка и узкий, листовидный щиток.
Любопытный сюжет – изображение девушки на щитке электрового перстня из Ольвии. Угловатая фигурка с большой головой и крупным «неклассическим» носом, при [36] всей скованности ее угловатых движений, полна особой прелести, присущей памятникам «строгого стиля». Обычно интерпретируют сюжет этого перстня как изображение девушки, играющей в мяч. Однако, это, несомненно, Даная, к которой спускается с небес ее возлюбленный, Зевс, в виде капель золотого дождя. Особое целомудрие присуще искусству этой поры, и религиозные «табу» не позволили мастеру изобразить героиню обнаженной. В одной из коллекций сходное изображение сопровождается именем Данаи.
Перстень того же типа из Нимфея несет на щитке изображение летящей Ники, крупноголовой, большеногой и большерукой, напоминающей «Летящего ангела» Барлаха. В руках у богини Победы венок, который она протягивает кому-то. Символика подобных изображений состоит в указании на особое покровительство божества, своего рода «богоизбранность» владельца или владелицы перстня. Оба эрмитажных перстня исполнены в ионийских мастерских в начале V в. до н.э.[8]8
Там же, № 4, 5.
[Закрыть]
На золотом перстне из Пантикапея неизвестный резчик этого же времени изобразил голову богини с богатым ожерельем. Крупные черты лица, какая-то особенная грубоватая полнокровность самого типа лица, далекого от классического идеала красоты, говорят об ином, ионийском, а не специально афинском круге искусства. Такими же особенностями отличается изображение девушки-купальщицы, стоящей у лутерия, на перстне, хранящемся в собрании Гос. Исторического музея в Москве. Может быть, это изображение самой Афродиты, так как религиозные «табу» запрещали в это время на перстнях так же, как и на монетах, изображения смертных людей, особенно портретного характера.[9]9
Захаров А.А. Геммы и античные перстни Гос. Исторического музея. – Труды Секции археологии Российской академии, т. III. M., 1928, № 114.
[Закрыть]
Многое из того, что лишь наметилось в творчестве мастеров архаической глиптики, найдет свое развитие в следующем этапе эволюции искусства резьбы по камню и металлу. Это касается освоения свободного изображения движущегося человека в реальном трехмерном пространстве. Мастера архаики, за редкими исключениями, избегают перспективных сокращений и предпочитают придерживаться традиционных условных схем, хотя поиски резчиков, подобных мастеру Эпимену, работавшему в самом конце VI в. до н.э., вели к разрушению архаической традиции. Отказ от чуждых Элладе восточных форм печатей, от обрамления и заполнительного орнамента – все [37] это предвещало новый этап в развитии греческой глиптики. Старые формы становятся тесными для искусства, непрестанно обращенного к живой, динамично меняющейся жизни. Они, видоизменяясь, живут лишь до тех пор, пока новое видение мира, новые каноны и идеалы не взрывают эти устаревшие формы, как это было в Элладе где-то к середине V в. до н.э. с формированием нового «свободного стиля» классического искусства.
Глава II. Дексамен Хиосский и его современники
Тот качественно новый этап эволюции греческого искусства, который называют эпохой классики и временем свободного стиля, начался не сразу. Его предпосылки, созревали уже в произведениях периода поздней архаики переходного и «строгого стиля». Признаком обновления в глиптике была все большая светскость тематики. Изображения божественных и демонических сил трансформируются, а затем уступают место реальному человеку. Природа и жизнь человека – отныне основные источники вдохновения художника. Человек теперь все реже является для резчика объектом декоративно-орнаментальных штудий. Пристальное изучение реальной красоты реального тела в естественных движениях в природном трехмерном пространстве занимает мастеров глиптики. Они отходят от миниатюризма и узорочья, больше не боятся пустого поля, которое представляется художественным [38] парафразом реального воздуха и просторных помещений, где разворачивается действие. В репертуаре религиозной тематики воинственные и суровые персонажи сменяются образами богов красоты и любви – Афродиты и Эрота. Можно отметить любовь резчиков классики к изображению женской наготы, что прежде осуждалось религиозными запретами.
К середине V в. до н.э. все приметы нового классического стиля уже налицо, и, видимо, особая возвышенность и значительность, которую получает в это время в искусстве образ человека, объясняется тем патриотическим подъемом, который переживают демократические полисы Эллады после побед над персидской монархией. В глиптике этого периода до нас дошло семь имен резчиков, почти столько же, сколько и в эпоху архаики. Но почти всегда мы обладаем по одной подписной работе каждого мастера. Есть лишь одно исключение – Дексамен, чье имя стоит в заглавии этого раздела. Все, что мы знаем об этом мастере, восходит к тем кратким подписям, которые он оставил на своих геммах. Его подписных работ сохранилось четыре. Дважды мастер начертал лишь свое имя «Дексамен», один раз встречается более развернутая формула: «делал Дексамен», а на одной гемме, из Пантикапея, разчик с гордостью указал свою родину: «делал Дексамен Хиосец». Из названных четырех гемм две найдены в Северном Причерноморье, и мы увидим в дальнейшем, что есть все основания предполагать, что мастерская Дексамена имела какие-то особые связи с этим районом античного мира.
Влияние этого необычайно даровитого резчика гемм на искусство глиптики было очень плодотворным и ощущалось необыкновенно долго. Вот почему к его работам вновь и вновь обращаются исследователи античного искусства.
Есть тенденция вообще все лучшее в глиптике классической Эллады приписывать Дексамену. Однако более верный путь – группировка близких по стилю и технике гемм вокруг четырех работ, засвидетельствованных подписью самого мастера. Лишь в случае с Дексаменом мы получаем возможность составить представление о жанровом разнообразии его гемм и проследить эволюцию творческой личности этого талантливого мастера. По-видимому, обилие дошедших до нас работ Дексамена не случайно. Он принадлежит к мастерам, сумевшим сказать новое [39] слово в традиционном искусстве резьбы по камню. Его творческая манера отличается ярчайшей индивидуальностью, эмоциональным, страстным отношением к миру. Его работы давно отнесены знатоками к числу самых совершенных и тончайших изделий, когда-либо выходивших из рук человека.
Хранящийся в Кэмбридже халцедоновый скарабеоид с изображением женщины со служанкой – видимо, самая ранняя гемма работы Дексамена. Ее датировка серединой или 40-ми годами V в. до н.э. основывается на стилистической близости с надгробными рельефами и монетами этого времени. Подпись мастера начертана за сидением госпожи, она читается слева направо лишь на оригинале, а не на оттиске. Подпись, так же как нанесенное резчиком вверху имя владелицы геммы – Мики, возможно, портретированной здесь, следует вдоль штрихового ободка, замыкающего изображение. Тема очень близка двухфигурным группам на аттических надгробиях этого времени – перед госпожой, сидящей на точеном табурете, стоит ее служанка, держа в одной руке зеркало, а в другой – венок. Группа виртуозно вписана в овал, Плащ, хитон и сквозящее под ними тело переданы едва уловимыми изменениями моделировки. Очень характерно положение ног Мики, едва касающейся пальцами линии почвы, и сиденье, переданное мастером в перспективном сокращении.[1]1
Неверов О.Я. Дексамен Хиосский и его мастерская. – Памятники античного прикладного искусства. Л., 1973, с. 55.
[Закрыть]
Вторая подписная гемма была найдена в некрополе Фанагории (Эрмитаж). Она сохранила образец анималистического жанра в работах Дексамена. Штриховой ободок и односложная подпись – следы архаизма в этой работе, относящейся также к раннему этапу творчества мастера. Характерен материал – пестрая коричнево-желтая яшма. В мастерской Дексамена на наших глазах словно рождается специфический выразительный язык классической глиптики. Ни один компонент не случаен, все несет художественную нагрузку. Цвет геммы, на первый взгляд как будто бы разрушающий изображение, нанесенное неглубокими тонкими линиями алмазной иглы, – это поэтический парафраз реального колорита тростниковых прибрежных зарослей, где среди поблескивающих золотых солнечных «зайчиков» прячется грациозная, пугливая птица. Словно напуганная чем-то, она взмахнула крылами, обернулась и выпустила из лап свою добычу – кузнечика. Убедительные, естественные [40] движения заметно стилизованы и, словно лейтмотив, вторят плавному овалу геммы. Свобода, непринужденность и графическая стилизация линий в этой работе неразделимо слиты.[2]2
Там же, с. 53, 55.
[Закрыть]
Из некрополя Пантикапея происходит третья подписная гемма Дексамена. Цапля изображена им на этот раз в стремительном полете. Стихию, в которой свободно парит птица, характеризует голубой халцедон-сапфирин – словно кусочек лазури вешних небес. Нет штрихового ободка, ничто не стесняет мощного взмаха крыльев и упругого толчка ног птицы. Тончайшая линия обрамляет поле геммы, а надпись в две строки помещена под изображением. Именно в ней Дексамен указал, что он родом с Хиоса. Предельная тщательность резьбы мастера-миниатюриста сочетается и здесь с необычайной свободой композиции, а естественная правдивость движения – с тонкой стилизацией линий и музыкальностью ритма. Все компоненты художественного языка служат созданию поэтичного образа весны, возвращения птиц, пробуждения надежд в человеческом сердце. Легкий оттенок элегичности присущ изображению
...Кричащей пронзительно птицы,
Вестницы милой весны, вестницы сельских работ.
Характерны тонкие длинные линии, которые мастер проводит алмазной иглой. По ним безошибочно можно признать работы самого Дексамена. Эти уверенные, параллельные, слегка волнистые штрихи выдают его руку в неподписанных геммах. 30-е – 20-е годы V в. до н.э. – такова дата второй эрмитажной геммы. К этому же времени относится и последняя из известных нам подписных работ Дексамена, бостонская гемма с портретом пожилого мужчины, редчайший образец портретного жанра в греческом искусстве V в. до н.э. Мастер обращается вновь к пестрой желто-коричневой яшме. Двусложная надпись: «Делал Дексамен» – помещена над головою немолодого, лысеющего мужчины с идеально-правильными чертами лица. Отдельные индивидуальные штрихи сочетаются с гармоничной ясностью образа и нормативностью портрета. Просветленное спокойствие черт представляется здесь выражением той полной достоинства сдержанности, которая стала нормой для свободного гражданина эпохи классики. «Ничего лишнего!» – завещал грекам мудрец Солон. Этот этический и эстетический [41] идеал Эллады, определяющий особую возвышенность дексаменовского портрета, звучит и в стихах Феогнида:
Слишком в беде не горюй и не радуйся слишком при счастье:
То и другое умей доблестно в сердце нести.
На основании стилистической близости указанным четырем подписным геммам Дексамену Хиосскому было приписано несколько работ, не имеющих подписи мастера. Эти атрибуции в конце XIX и начале XX в. были сделаны А. Эвансом, А. Фуртвенглером, Д. Бизли и Г. Уолтерсом.
Такова гемма из горного хрусталя, хранящаяся в Британском музее. Арфистка, изображенная здесь, многими чертами напоминает Мику Дексамена. Юноша-арфист предстает на агатовой подвеске в той же коллекции. Гемма имеет характерную форму – в виде цилиндра с отсеченным сегментом.
Особенно убедительна атрибуция Дексамену скарабеоида из пестрой желто-коричиевой яшмы, найденного в Паитикапее (Эрмитаж). Этот минерал употреблен мастером в двух подписных геммах. На эрмитажной печати изображена бегущая лошадь. Гордо вскинув голову, потрясая поводьями, оканчивает бег без возницы умное, благородное животное. Прямо перед ним находится цель – мета – в виде тирса. И материал, и неподражаемо тонкие штрихи, передающие гриву и хвост коня, виртуозная моделировка и естественность движения – все указывает на авторство Дексамена. Этот поэтический образ вольности словно служит иллюстрацией к стихам Феогнида:
Как и свойственно ионийцу, Дексамен, видимо, был человеком, страстно влюбленным в красоту животного лира и, раз выбрав объект, будто не в силах оторваться, внимательно изучал его, создавая вариации облюбованной темы. Так появились серии гемм с изображением одного и того же животного то в покое, то в стремительном движении. Летящая цапля следовала за стоящей. В противовес эрмитажному мчащемуся скакуну на бостонской [42] гемме вырезан стоящий конь. Манеру резчика мы узнаем по особой выразительности силуэта, тончайшим штрихам алмазной иглы, виртуозной моделировке форм. Грациозное, нервное животное словно дрожит от нетерпенья перед скачками и бьет землю копытом. «Это – больше, чем шедевр, это – чудо глиптики!» – восхищенно писал о бостонской гемме А. Фуртвенглер.[4]4
Furtwängler А. Die antiken Gemmen. Bd. III. Leipzig, 1900, S. 45.
[Закрыть]
На халцедоновой гемме (Париж, Национальная библиотека) мастер вырезал сходного коня, на которого напал грифон. Варианты стоящих цапель Дексамена сохранились на халцедоне (Бостон) и агатовой цилиндрической подвеске (Берлин). Архаическая форма скарабея, видимо, не была чужда мастерской хиосского резчика. Так, на агатовом скарабее (Лондон) вырезана стремительно летящая утка.
Еще Фуртвенглер отметил в свое время близость манере мастера геммы из Пантикапея, вырезанной на пестрой желто-коричневой яшме. Это образец «натюрморта» – один из жанров классической глиптики. Резчик изобразил хиосскую амфору. В такого рода керамических сосудах в V в. до н.э. с о-ва Хиос на Боспор доставляли сладкое хиосское вино. Английским исследователем Д. Бордманом высказано предположение, что это печать одного из боспорских торговцев, заказанная знаменитому хиосскому резчику. Судя по типу сосуда, который часто изображался на серебряных монетах Хиоса, гемма вырезана в последней четверти V в. до н.э.
Интерес к наследию Дексамена в последнее время оживился благодаря убедительной атрибуции ему еще одной портретной геммы, предложенной немецкой исследовательницей Э. Диль. Эта хранящаяся в Берлине гемма из горного хрусталя, поступившая в музей в начале нашего века из собрания доктора Терлецкого в Ялте, была найдена на юге России. Все поле занято изображением юношеской головы. Стиль, настроение, а также мельчайшие технические детали резьбы настолько близки подписной портретной гемме из Бостона, что не может быть сомнения в авторстве Дексамена. Характерны тонкие параллельные штрихи алмазной иглы, которыми мастер передает отдельные волоски волнистых кудрей юноши и пушистые ресницы, окаймляющие его широко раскрытые глаза. Созданный Дексаменом образ чистой, прекрасной юности, удивленно глядящей на мир и радостно открывающей его чудеса, отличается гармоничной ясностью. [43] Портретное изображение в сильной степени типизировано и нормативно.[5]5
Diehl E. Eine Gemme des Dexamenos. Berliner Museen, N. F., 17, 1967, S. 44.
[Закрыть]
На основании сходства бостонского и берлинского портретов Дексамена была высказана мысль о том, что здесь дважды в разном возрасте портретирован один и тот же персонаж. Однако это сходство, вероятно, скорее объясняется близостью гемм во времени, эстетическими идеалами эпохи и, в особенности, искусством самого резчика, – ведь известно, что портреты разных лиц, исполненные одним художником, всегда имеют нечто общее.
Д. Бордман, основываясь на публикации берлинского портрета юноши, отнес к творчеству Дексамена агатовую подвеску в виде усеченного цилиндра с изображением атлета из Лондона. Юный участник греческого пятиборья – панкратиаст – снимает ремни с рук, стоя на почетном возвышении победителя. Не только стиль, но и материал и форма геммы, как отмечалось выше, характерны для мастерской хиосского резчика. Тем же ученым приписана Дексамену бостонская гемма с изображением двух амазонок, конной и спешившейся. Скакун, на котором гарцует одна из воительниц, – полностью в манере этого автора.[6]6
Boardman J. Three Greek Gem Masters. – The Burlington Magazine, 1960, October, p. 591, ff.
[Закрыть]
Анималистический жанр, видимо, особенно привлекал Дексамена. Кони, лани, собаки, птицы, рептилии, рыбы, насекомые по нескольку раз повторяются в геммах, вышедших из мастерской хиосского резчика. Ни до него, ни после эти непритязательные сюжеты не трактовались с такой страстностью и заинтересованной зоркостью, не были так полнокровны, естественны и убедительны.
Общепринятым является мнение о том, что Дексамен Хиосский в пору расцвета своего творчества работает в Афинах. Об этом как будто свидетельствует стиль отдельных его работ и то, что они найдены в некрополях Аттики. Однако есть случаи находок на островах Эгейского моря и даже в Италии! Уже в 20-е годы нашего века в исследовании Е. В. Ернштедт была сделана попытка отыскать истоки яркого персонального стиля мастера в искусстве Ионии. По-видимому, не случайно, что работы Дексамена всех периодов его творчества, всех жанров и тияов встречаются в некрополях Северного Причерноморья.[7]7
Ернштедт E. В. К вопросу о стиле резчика Дексамена. – Известия Российской Академии истории материальной культуры, вып. 4. Л., 1925, с. 289, сл.
[Закрыть] Э. Диль видит в этом лишнее свидетельство распространения их через афинский рынок. Однако, на наш взгляд, не исключена возможность и прямых контактов хиосского мастера с заказчиками из Северного Причерноморья [44] или на его родине Хиосе или непосредственно на месте, в далеком Пантикапее. Оборудование мастерской резчика было достаточно портативным, и мастера глиптики, видимо, в древности были достаточно мобильным отрядом художников. В этой связи можно упомянуть о гипотезе А. Эванса о том, что некоторые монетные штемпели Элиды с изображением общеэллинских святынь Олимпии также могли быть исполнены Дексаменом Хиосским.[8]8
Evans A. The Athenian Portrait-head by Dexamenos of Chios. – Revue archeologique, 1898, II, p. 339.
[Закрыть]
Две подписные работы Дексамена найдены в Северном Причерноморье. Этому мастеру относят и три-четыре сходные неподписанные геммы, одна из них, по-видимому, была исполнена специально для торговца вином из Пантикапея. Материала, как кажется, маловато для высказанного нами предположения, но приглядимся поближе к геммам эпохи классики, найденным в разное время на юге нашей страны. В богатейшем материале глиптики этого времени в некрополях Таманского и Крымского полуостровов можно выделить две группы памятников, – одни тесно связаны с творчеством самого Дексамена и его мастерской, другие свидетельствуют о долгом его влиянии в этом районе античного мира, о популярности созданных им тематики и стиля в среде местных резчиков и ювелиров.
Одна из гемм обнаруживает черты несомненной близости к произведениям хиосского мастера и в то же время – несколько иную манеру резьбы. Это сердоликовый скарабей из Керчи, найденный в кургане IV в. до н.э., где он является одной из самых ранних вещей. Геммы из погребений почти всегда гораздо старше прочих предметов и украшений. На крошечном поле геммы, окруженном штриховым ободком, вырезана фигурка девушки-купальщицы. Присев на корточки, словно напуганная чьим-то внезапным приходом, юная купальщица, только что скинувшая хитон, прижимает его к груди. Мастер словно приоткрыл на миг перед нами дверь в замкнутый мирок греческого гинекея. Будто обращаясь к кому-то незримому для нас, девушка оживленно жестикулирует и ее изящно изогнутые пальчики поразительно напоминают пальцы Мики на подписной гемме в Кэмбридже. У девушки та же прическа, что у юной служанки Мики, с широким жгутом-валиком на затылке. Ту же прическу имеет Эос на лондонской гемме, приписанной Дексамену Э. Диль, Лицо эрмитажной купальщицы о узким лбом, [45] огромными, широко раскрытыми глазами, характерным мясистым носом несколько иного типа, чем изображения женских лиц, распространенные в аттическом искусстве. Перед нами иной, видимо, ионийский тип красоты, естественный для творчества хиосца Дексамена.
Возможно, здесь мы имеем дело с повторением одной из ранних работ мастера. Такое предположение объясняет близость ее к первой по времени в ряде подписных гемм и штриховой ободок и архаичную форму скарабея. По-видимому, в мастерской Дексамена в последней четверти V в. до н.э. была повторена работа 50-х – 40-х годов.
Другая гемма из Северного Причерноморья по теме, манере исполнения и стилю настолько близка работам Дексамена, что ее можно считать произведением самого мастера. Это потерявший окраску скарабеоид из кургана Темир-гора. Он органично входит в серию дексаменовских музыкантов. На скале, подстелив шкуру пантеры, сидит юноша, играя на струнном инструменте типа арфы (тригонои). Его вдохновенно поднятое лицо, изображенное в фас, словно обращено к зрителям. Тончайшие, едва уловимые нюансы моделировки, ровные параллельные штрихи алмазной иглы выдают руку Дексамена. Мягкие складки плаща, стилизованные в виде параллельно бегущих волн, указывают на влияние фидиевского фриза Парфенона. Эта трактовка ткани, поза, движение рук и характерное положение ног сближают юношу-музыканта на эрмитажной гемме с арфистом и арфисткой из лондонского собрания. Отдельные черты находят себе аналогии в подписной печати Мики.
Вторая гемма, найденная в кургане Темир-гора, – обесцвеченный скарабеоид с изображением орла, несущего в когтях лань, – по-видимому, вышла из той же мастерской. Еще Фуртвенглер отмечал близость этой работы творческой манере Дексамена. Мы не находим здесь характерных тонких, как паутинка, штрихов алмазной иглы, по которым узнаются лучшие его работы, но музыкальная ритмичность линий, естественная свобода композиции, поэтичность языка – характерные черты работ прославленного хиосского рззчика. Взмахнув мощными крылами, поднимается в небеса красивый хищник, прижимающий к себе тело нежной, грациозной лани. Под резцом мастера рождается целая миниатюрная поэма о силе и нежности, грубом насилии и беззащитности. [46]
Видимо, из мастерской Дексамена вышла и гемма очень характерной формы – агатовая подвеска в виде сегмента цилиндра. Среди работ мастера нам уже встречались такие амулеты-подвески, крепившиеся к тесьме или цепочке. Подвеска была найдена вместе с подписной геммой Дексамена – летящей цаплей. Припавший на передние лапы грифон, вероятно, вырезан самим мастером. Видимо, этот талисман, связанный с культом иранских богов, был заказан одним из пантикапейских вельмож. Место его находки – курган аристократического некрополя Пантикапея – Юз-Оба.
Дексамену, по всей вероятности, принадлежит и гемма, найденная на Таманском п-ове в кургане Малая Близница. Это обесцвеченный (видимо, огнем погребального костра) скарабеоид с изображением кузнечика – вариант более миниатюрного изображения того же насекомого на подписной гемме, также из таманских находок.
Перечисленные пять гемм вдвое увеличивают число находок работ Дексамена и его мастерской в Северном Причерноморье. Еще более любопытно появление дексаменовских тем и приемов его мастерской в произведениях глиптики, исполнявшихся уже местными, боспорскими мастерами.
Золотые перстни из Нимфея (Эрмитаж и Оксфорд) еще могут быть связаны с Ионией и представляют собой варианты – один парижской геммы с конем и грифоном, другой – подписного мужского портрета. В эрмитажном перстне резец ювелира передает мельчайшие подробности мускулатуры животных, полностью в манере Дексамепа изображает перья на крыльях грифона, тончайшими штрихами отмечает гриву и хвост копя. Это чудо микротехники настолько близко к приемам хиосского резчика, что могло бы быть приписано ему, если бы были известны его работы по металлу.
Почти точной копией другой работы Дексамена является золотой перстень из Пантикапея с изображением летящей цапли. Мастер, возможно, местный, боспорский ювелир, передает лишь основные линии силуэта и оперения птицы, не стремясь воспроизвести все тонкости микротехники на подписной гемме Дексамена. Этот перстень, исполненный в первые десятилетия IV в. до н.э., свидетельствует о том влиянии, которое оказал хиосский резчик на искусство глиптики. Знакомство с его творчеством было плодотворной школой для местных мастеров. Работы [47] Дексамена спустя много лет копировались, его приемы перерабатывались, обогащая местное искусство.
Свободным воспроизведением стоящей цапли Дексамена является халцедоновая гемма из Феодосии. Резьба местного мастера отличается декоративной обобщенностью, опущено все богатство деталей, которым отличается дексаменовская подписная работа. Резчик сохранил лишь выразительный, музыкальный силуэт и естественно вписанную в овал композицию, найденную знаменитым хиосцем. Грифон на курджипской гемме IV в. до н.э. необычайно близок дексаменовским грифонам.
Возможно, такие произведения Дексамена, как лондонский скарабей с летящей уткой, послужили образцами для боспорских мастеров, создавших золотые перстни с близкими по типу изображениями. На одном из них, найденном в некрополе Пантикапея, местный резчик вводит элемент условного пейзажа, рядом с уткой помещена рыба, обозначающая водную стихию, над которой летит птица. Второй перстень из скифского кургана Чертомлык близок по теме и композиции. Неизвестный боспорский ювелир оперирует смелым, экспрессивным художественным языком, не оставляющим ничего от былой ясной стилистической гармонии дексаменовского образа птицы в полете. Утка, стремительно летящая над речными зарослями, кажется карикатурно утрированной. Поражают почти человеческая эмоциональность головы, короткая шея птицы и сильный взмах сведенных вместе крыльев.
Возможно, не случайна близость дексаменовских гемм и некоторых изображений на предметах торевтики, найденных в скифских курганах. Стремительно летящая цапля на подписной гемме мастера очень близка цапле на амфоре из кургана Чертомлык. Может быть, изображения коней на том же сосуде вдохновлены образами коней Дексамена. Во всяком случае на костяной резной пластинке из кургана Куль-Обр, повторен дексаменовский конь, скинувший всадника. На серебряных сосудах из этого кургана и из некрополя Пантикапея дважды повторяются стремительно летящие утки в манере хиосского резчика. Похоже, что геммы Дексамена были источником тем не только для ювелиров, изготовлявших перстни, но и для мастеров самых разных ремесел.
