Текст книги "Телефон доверия"

Автор книги: Олег Раин

– Все! – Викасик шумно выдохнула, а Скелетон быстро отпрянул назад.

Еще через пару минут вдвоем с Гольяном они вернулись к нам.

– Ну что?

– Жаркая, однако, штучка! – Скелетон растянул губы, изображая улыбку. Викасик, впрочем, все поняла быстрее других. Схватила Скелетона за кисть, задрала рукав. На коже красовались багровые пузыри.

– Ничего себе, жарко! – присвистнул Дуст.

– Не хотел бы я туда…

– Я же говорила, мне надо было идти. Я же видела, где опасно, где нет.

– Вот потому тебя и не пустили. – Скелетон одарил Вику странным взглядом.

– Может, полечить?

– Не надо, – Скелетон отнял руку, торопливо спрятал в карман. Покосившись в нашу сторону, многозначительно обронил: – Зато все теперь знают, чем это грозит.

Я понял, что он имел в виду И даже подумал, что под ожог этот чертов он мог специально подставиться. Чтобы попугать иных несмышленышей.

– Все! Снимаемся и уходим. А то еще полдня будем до озера плестись…

* * *

Одолев еще с пяток километров, мы остановились на короткий привал. Грызли щепочки с травинками, отмахивались от редких комаров, посматривали друг на друга и лениво переговаривались. В эти минуты никто не шутил. Потому что поезд обычно останавливали дремучим методом. Конечно, развлечение было сомнительным, но иного способа заставить притормозить несущуюся на скорости громаду мы не знали. Может, Скелетон и знал, но он же, садюга, рад был поглазеть, как мы на подгибающихся коленках на насыпь взбираемся. Главное условие знали все: мало стоять на рельсах – еще и глаза нельзя закрывать. Там же особый робот в локомотиве, оптика наикрутейшая. Весь путь на сотни метров вперед сканирует. А человека, да еще и не чипированного, как определишь? Только по сетчатке глаза. Вот и приходилось смотреть не мигая…

Честно говоря, я подозревал, что Скелетон все это выдумал. Про сетчатку, значит, и прочие дела. Может, и не робот локомотив тормозил, а Скелетон – робота. Но пойди проверь! Заглядывать в прищуренные глаза Скелетона было ничуть не легче, чем в циклопий глаз несущегося на тебя прожектора. Словом, парни Скелетону верили, и приходилось кидать жребий, прятать радостные лица, а после подталкивать «счастливца» наверх, ободряя дешевыми остротами. Я и сам два раза выходил на железнодорожное полотно, поднимал руки и стоял, глядя, как на меня несется и тормозит оскаленная забралом морда локомотива. Сказать, что это неприятно, значит ничего не сказать. Не все, кстати, выдерживали. Дуст и Хома в свое время откровенно кексанули. Дуст с полотна в последние секунды как рыбка сиганул, а Хома сразу пошел в отказ, признался, что у него головокружение в такие моменты и он наверняка упадет. Ну а упавшего локомотив может и не заметить. Налетит и размажет по полотну. Такую вот придумал отмазку. И прокатило! Ну не убийцы же мы, чтобы кого-то принуждать насильно.

– Тошиба!

Мой приятель вопросительно глянул на Скелетона, и я тоже слегка напрягся. Скорее по привычке. Никто уже давно над Тошибой не посмеивался. Но рефлексы – они и есть рефлексы. Пережиток дремучего прошлого…

– У тебя флейта с собой?

Тошиба кивнул и, не дожидаясь продолжения, извлек из-за пазухи флейту. Он уже знал, что попросит Скелетон. Да и все знали. Скелетон называл ее Бродяжьей мелодией, а сам Тошиба и названия не знал. Только было в ней что-то от индийских затяжных перепевов, от океанических ветров и тоскливого привкуса дорожной пыли. Стоило ему заиграть, и, закрыв глаза, я видел степь – с отчетливо закругленным горизонтом, с вьющейся под солнцем желтой дорогой, с обморочно бирюзовым небом, ласково охраняющим Землю от черного космоса. Пела флейта, и ноги сами собой терлись подошвами о прогретую землю. Я оставался на месте, и я куда-то шагал. Музыка обволакивала стропами парашюта, тянула ввысь и вдаль – к переменчивым облакам, к тайнам, что прятались за горизонтом…

Мятыш, бегавший вокруг, нервно присел, снова привстал, опять сел и, точно волчонок, заслышавший призывный вой, не выдержал, тоненько подхватив предложенный мотив. Никто и не просил его, без того знали, все случится само собой:

 
Придет наш час, я выпорхну на волю
И задохнусь от запахов весны,
Босой пройду по утреннему полю,
На пару с ветром будем мы честны.
 
 
         Ведь я, как он, скитаюсь по планете,
         Парить над лесом, гнуть сосенок гладь —
         Вот мой удел, и лучшего на свете
         Пожалуй, мне уже и не сыскать…
 

Тошиба играл, Мятыш жалостно растягивал слова, а я привычно жмурился. И отчетливо понимал, что без Тошибы, без Мятыша давно бы сбежал из Ковчега куда глаза глядят. Смешное дело, все думали, что это я взял под защиту Тошибу, – на самом же деле все обстояло ровным счетом наоборот.

Хотя поначалу, когда он впервые появился у нас месяца три назад – полноватый, застенчивый, неуклюжий, этакий белый голубок среди юрких и битых сизарей – доставалось ему крепко. Кто-то просто посмеивался над ним, кто-то откровенно шпынял, третьи не замечали, принимая за пустое место. Даже премудрый Гольян и тот провоцировал каждый день. В суп сахар подмешивал, в одежду клопов лесных подбрасывал. Но с Гольяном-то как раз понятно – он больше придуривался. Всех новеньких брали поначалу на прицел. То ли от глупости, то ли из любопытства. Потому как случайных ребят в Ковчег не приводили, а значит, и ждать от новичка можно было чего угодно. От меня вот так ничего и не дождались, а другие способности пытались применять, огрызались потешно, чем изрядно развлекали всю верхушку Ковчега. Я думаю, это у них было актом самоутверждения. Лишний раз закрепляли свою силу, свое бесспорное лидерство. Хотя… попадись им кудесник посильнее, наверное, и с ним бы разногласий не возникло. Перевели бы в касту избранных – поближе к Скелетону, и все дела.

Ну а Тошиба на провокации не повелся. Не умел он выстраивать экраны и гипнотизировать взглядом. И вещи передвигать не мог, и искрами из ладоней не сыпал. Про драку на кулаках я уже не говорю. Но вот выслушивать и сочувствовать он, оказывается, умел лучше многих. Потому что уже на третий или четвертый день что-то он мне такое сказал…

Нет, я даже не понял поначалу. Я как раз по телефону пытался созвониться, да там все тетушки с певучими голосами подключались – этакие роботы-полуроботы с готовыми текстами. А плохо мне было, хоть волком вой. В очередной раз накатило. То есть видел – ребята кругом, тепло, сытно, уютно, чего вроде бы надо? А вот словно дыру кто в груди пробил, и воздух – сколько ни набирай – все наружу уходит. Душно, тошно и страшно. Чуть не до дрожи. Стоишь где-нибудь в закутке и понимаешь, что ты один – совершенно один – на всем белом свете. И никому на хрен не нужен. Ну вот нисколечко! Друзья – оно, конечно, неплохо, но с ними ты точно одной стороной лица разговариваешь. Этакой полумаской. А перед самим собой маску ведь не наденешь. Все просто и неприкрыто. Короче, стоял, подрагивал изнутри, зубами скрежетал и гадал, что лучше – головой об стену вдарить или на Каймана с кулаками броситься. А тут шаги по коридору – как раз мимо закутка. Но только не мимо, а прямиком ко мне. Я и не увидел сперва, кто это. Только меня словно одеялом горячим накрыло. Выглянул наружу, а там этот тип стоит. Честное слово, сначала чуть не ударил его. Мне ведь много приходилось в Ковчеге драться, так что с этими делами у меня долго не задерживалось. Только я на глаза Тошибы напоролся. Он так на меня глядел – чуть не плакал. И я вдруг понял, что это ведь он МЕНЯ жалеет! И пришел специально ко мне. Чтобы помочь и утешить. У меня даже в голове помутилось. Тепло от Тошибы в этот момент прямо обалденное исходило. Мне словно дыру в груди пробкой заткнули. Я и задыхаться почти перестал. А Тошиба шагнул ко мне, за руку взял и что-то такое принялся говорить. Я его через слово понимал. Да вроде как и не нужны были слова – и так все было предельно ясно. Он ведь не просто жалел, он лечил! Латал мои ржавые внутренности, выскребал горечь и яд, что скопились за долгие месяцы. Но главное, что с того самого дня мне действительно стало легче. И Тошибу я окончательно взял под свое крыло. Дуста из-за него дважды побил, Чебура затолкал на чердак и запер. Даже Гольяну пригрозил, что стулом огрею, если он будет доставать парня. Кажется, только Скелетон все сообразил сходу. Не зря он у нас вожаком был – просекал такие вещи на раз. А когда Тошиба еще и на флейте заиграл, последние вопросы отпали. Музыки у нас до него не знали. Ну, то есть слушали какой-то эфирный бред, но разве ж это музыка? А Тошиба играл сам! – безо всяких нот. Мог импровизировать, а мог и на заказ сыграть. Даже Хобот приходил к нам в палату послушать его исполнение. Практичный Гольян тут же предложил переименовать Тошибу в Музыканта, да только к старому прозвищу уже попривыкли, поздно было что-либо менять…

Словом, дружок мой, Тошиба, играл на флейте, Мятыш пел, а парни слушали, пораскрыв рты. Только Скелетон не забывал о главном – расположившись в сторонке, деловито и неспешно обгрызал соломинки, подбирая одну короткую и семь длинных. А может, мудрил с этими самыми соломинками – мухлевал умело. Он ведь был настоящий вождь, а вождям без мухлежа управлять трудно…

* * *

Жребий на этот раз вытянул Гольян. Как только короткая соломинка вынырнула на свет, парни разом выдохнули. Не то чтобы очень тряслись и боялись, но все же… Ну а Гольян был парнем твердолобым – мог и стену головой прошибить, если нужно. Так что никто за него и не волновался даже. Добравшись до железки, мы залегли возле насыпи и почти сразу же загудели, завыли рельсины. Удачно, стало быть, подгадали. Гольян лихо выскочил на железнодорожное полотно, а я поспешил отвернуться. Знал ведь, что Гольян тормознет эту махину грамотно и хладнокровно, а все равно не хотел смотреть. И Тошиба тоже опустил глаза в землю. Хотя ему-то в первый раз, может, было бы и полезно.

Разумеется, Гольян справился. А кто бы сомневался! Заскрежетало железо, завизжала невидимая вагонная требуха, и состав замер. Совсем ненадолго, но и этой короткой минутки нам хватило. Ватага с разбега штурманула ближайшую вагонную площадку, и один за другим мы перебрались на крышу. Дальше поехали весело и с ветерком. Правда, вопить, как обычно, не вопили. Тот же Скелетон загодя предупредил, что веселье вагонное скоро могут прекратить. Потому как уже копают вовсю – пытаются доискаться, что да как. В каком-то из своих погружений он это успел увидеть. Составы-то опаздывают! А у них хронометраж до секунды, и тут такой спотык! Абсолютно непонятный – и непременно раз в месяц. Пока докопаться до истины у них не получалось, но ясно было, что рано или поздно сообразят. Найдется кто поумнее – свяжет с близостью ДВЗ и устроит нам цирк до востребования…

В общем, доехали до Нагорной, а там поезд всегда притормаживал перед поворотом. На ходу попрыгав с вагона, вошли в мертвую деревню. Здесь даже Мятыш подобрался. Уже не пинал мусор и не отходил далеко от общей колонны. Мне тоже было в этих местах не слишком уютно. Потому что, странное дело, иные избушки могли при живых людях жить и две, и три сотни лет, но стоило жизни покинуть деревню, и начиналась стремительная агония. Заборчики перекашивались, стекла лопались, постройки ветшали и темнели. Это напоминало эпидемию: домишки умирали один за другим, теряя крыши, проваливаясь внутрь себя, а то и вовсе опрокидываясь на сгнившие бока. Странно, но теперь они даже в большей степени напоминали живых существ, потому что заканчивали свой век мучительно и некрасиво, – совсем как люди, теряли былую стать и крепость, стремительно обращались в труху. Наверное, поэтому в Нагорной мы никогда не задерживались. Вот и сейчас, быстро проскочив деревушку, мы торопливо углубились в лес. Пару раз останавливались, сверяясь с направлением. Карты нам преподаватель, понятно, не дал, но мы и без карт неплохо ориентировались. Бедный Хобот и не подозревал, что одного рассказа окажется достаточно, чтобы погнать нас к загадочному озеру. Скелетон с Гольяном и тут расстарались – раздобыли где-то распечатку. Мутную, неясную – еще с древних времен, но худо-бедно разобрать значки было можно. Думали добежать быстро, да не тут-то было! Мятыш на чернику набрел – прямо целые заросли! – и задержались, понятно. Скелетон пытался попугать нас, сообщив, что свинца в ягодах многовато, но народ только дружно посмеялся. Даже пошутили на тему полезности стронция и свинца для наших растущих организмов, после чего попадали на четвереньки и с энтузиазмом принялись пастись среди черничника. Ягоды лопали, наверное, не меньше часа! Вкуснотища была необыкновенная! Несмотря на свинец, стронций и прочие дурные радионуклиды. Иной раз попадалась и земляника – уже переспевшая, даже не красная, а темно-бордовая, с ноготь большого пальца. Такую и рвать было боязно, – работали, точно саперы с детонатором. Зато, если доносили нераздавленную да необроненную до рта, то и зажмуриваться было не стыдно. Даже Скелетон, послушав общее чавканье, не удержался и принялся рвать ягоды. Он, конечно, парень чудной, но и ему, как выяснилось, ничто человеческое не чуждо. Украдкой поглядывая в его сторону, я видел, что черника ему нравится.

– Паца, муравьи! Настоящие! – пропищал восторженно Мятыш. Передвигаясь на четвереньках, он чуть ли не столкнулся с жилищем муравьев – и впрямь здоровенным таким холмиком, каких давно мы уже не встречали.

– Чудила! Муравьев не видел?

А Мятыш и впрямь не видел. Насколько я мог судить, он был в Ковчеге самым младшим. Да и раньше – до Ковчега то есть – из города, скорее всего, не вылезал. Так что ему все было в диковинку – и черника с лесными шишками, и жуки с муравьями да улитками.

– Только гляньте, какую они домину отгрохали! – ухал и ахал он. Глаза у Мятыша светились, точно фонарики, и пацаны, отрываясь от черники, невольно ухмылялись, ощущая себя взрослыми и мудрыми. Только Вика глядела на Мятыша по-особенному. Мне казалось, я даже ревновать ее начинал. К этим взглядам и ее явной симпатии. И непонятно было, кого и к кому я ревную, потому как Мятыш мне и самому нравился, ну а Вика… С Викой все обстояло много сложнее…

– Гля-ка, все бегают, носят чего-то. Щепки какие-то, иголки еловые. А этот, смотрите, муху волочет! Маленький, а такую мухенцию! И не отдыхает даже!

– Да уж, сиднем не сидят, как некоторые, – пашут и пашут…

«Пашут» послужило ключевым словом. Оно, видимо, и привело Скелетона в чувство. Поднявшись с травы, он решительно отряхнул колени и ищуще повернул голову. Точно радаром что-то прощупывал.

– Пора? – Гольян первым уловил настроение вожака и тоже вскочил на ноги. – Куда двигаем?

– Туда, – Скелетон уверенно указал направление.

– Все! Хорэ объедаться! Дальше погнали! – заорал Гольян, и парни нехотя стали подниматься. Только Мятыша пришлось отдирать от кустов силой.

– Да я сейчас… Только это место оберу… Возле муравейника, смотрите, сколько ягод!

– Успеешь еще… – Мятышу дали шлепка, и сопротивление прекратилось.

От черничника ватага скатилась в овраг, миновала березовую рощицу, вышла на прогалину.

– Стоп! – Скелетон остановился. Рядом с ним тотчас возник Гольян. Он слегка принюхивался – совсем как собака-ищейка.

– Впереди?

– Ага…

– Я тоже их чувствую.

– Шагов триста.

– Они нас видят?

Скелетон медленно помотал головой.

– Похоже, нет.

Мы медленно двинулись вперед и вышли к просеке. Здесь ржавыми громадами стыли великанские опоры высоковольтной. Старой, уже давно не работающей. И там, в мареве знойного воздуха я разглядел тех, про кого говорил Скелетон.

Трое среди желтой выгоревшей травы. В камуфляжной пятнистой униформе, с компактными рюкзачками за спинами, в боевых касках. Они стояли истуканами и глядели, казалось, прямо на нас. Двое мужчин и одна женщина. У женщины в руках что-то вроде боевой базуки, у мужчин – лучеметы.

– Охотнички, блин! – Дуст фыркнул.

– Почему они не двигаются? – громким шепотом поинтересовался Хома.

– Почему, почему… По кочану! – буркнул Гольян.

– Они там случаем не того? Не прижмурились?

– Живые, не волнуйся.

– Никак на перезарядке?

– Вроде того… – Скелетон криво улыбнулся. – У них это теперь чаще и дольше.

– Первый раз вижу, что сразу толпой и так долго.

– А ты замечал, как преподы по кабинетам запираются?

– Хобот вроде не запирается.

– Тоже запирается. Только реже. Он ведь это…

– Что это?

– Ну, тоже не совсем из них.

– Ты-то откуда знаешь?

– Значит, знаю.

– Может, подойдем да распишем им физии? – задиристо предложил Дуст. – У меня маркер есть. Вечный, фиг отмоешь.

– Тебе это надо?

– Ну, так… Удовольствие получу.

– Если очухаются раньше, то уже они удовольствие получат.

– Здрасьте! Что они такого нам сделают?

– А что ты сделаешь, если, проснувшись, увидишь, как тебе краской морду размалевывают?

– Ну… Это ж я!

– А это они. Тем более что при оружии. Может, и похуже что случится, – Скелетон умудренно качнул головой. – Стороной пойдем. На всякий пожарный.

– Жаль, я бы с ними хорошо пошутил, – Дуст, выпрыгнув вперед, задиристо замахал руками, словно дразнил замерших на отдалении военных. – Эй, жирафы меднолобые! Сюда идите!

Мятыш скакнул было за ним, но его сграбастал Кайман. Ну а Дуста попотчевал пендалем Гольян.

– Еще один звук, и к березе привяжем!

Дуст присмирел. А Скелетон уже шагал, решительно забирая влево.

– Шустрее давайте. Озеро близко…

* * *

– Так вот это и начиналось, – продолжал рассказывать Скелетон. – Хочешь играть, покупай комп, а хочешь иметь комп и выбираться в Сеть, стань, как все, обзаведись защитой, обновляйся вместе с провайдером, с социальной тусней общайся, со всем, стало быть, цивилизованным миром. – Он чуть помолчал, обгрызая травинку. – Когда-то на Земле курил каждый второй, и это тоже считалось нормой. Никто и думать про это не пытался отстраненно. Взрослые седобровые дяди совали в зубы табачные огрызки, поджигали и затягивались дымом. Сейчас-то ясно, что смехота и блажь, но ведь миллиарды этим переболели. И думать не думали, что похожи на клоунов. И повсюду так было – в жизни, на экранах, в книгах. Наверное, и впрямь аборигены Америки отомстили таким образом за свое уничтожение.

– Ну а компьютеры нам кто подсунул? – возмутился Дуст. – Сами, небось, выдумали.

– Может, сами, а может, и подсказал кто…

– В смысле?

– Ну, это уже не ко мне, – Скелетон кисло улыбнулся. – Только выбор делали добровольно, тут ты прав. И в сети социальные шеренгами записывались, и новые правила общения принимали. При этом гудели о новых возможностях, о скоростях, о прочей лабуде – вот, мол, где настоящее раздолье и полная свобода. От первого поколения настольных компов шагнули ко второму – более компактному и мобильному, а там и не заметили, как всех подмяли. Ну, может, и не всех, но… Среди хакеров тех времен тоже ведь были трезвые ребята. Кое-кто и впрямь пытался воевать с правилами официальной сети. Потому что понимали, как круто всех стягивают в единое русло. Овец – их ведь тоже гонят, куда хотят пастухи. Ну а овцы щиплют себе травку и довольны. Так что когда начали встраивать первые чипы, никто и не ворохнулся. Да и чего дергаться, если с чипом в башке можно и музыку какую угодно слушать, и информацию скачивать, и с приятелями такими же айпированными овечками калякать. А еще можно быстро считать, решать любые задачи, языки выучивать. Понятно, что все ломанулись за чипами. За атомные деньги операции делали! В очереди записывались на месяцы вперед! Тем более тогда это считалось спасением от наркотиков и агрессии. Уголовникам, кстати, тоже начали чипы вшивать, чтобы управлять поведением, подслушивать да отслеживать. Сначала, значит, браслеты с ошейниками, а потом и чипы под кожу. Подумает какой-нибудь лохопед, а не грабануть ли магаз? А про это уже и известно всем. Хопана! Ему программульку нужную засылают, – и все. Лохопеду стыдно. А не стыдно, так больно…

Я слушал и ощущал легкий мороз под кожей. Неприятный такой холодок, спускающийся от затылка к пояснице. То же самое и даже с похожими интонациями я слышал однажды из эбонитовой трубки. Голос был, понятно, другой, а вот слова и интонации те же.

– Ну а потом настала очередь чрезвычайных служб. Там, понятно, пошли особые чипы – чтобы люди соображали безошибочно, двигались быстрее, чтобы память не подводила, и базы данных обалденные… Чиновникам, значит, одни чипы, пожарникам – другие… Конечно, и развлекуха вовсю развивалась. Скажем, внутренний кинотеатр, да еще с реальными ощущениями – кто же откажется от такого? Закрыл глаза и настраивайся на любую волну. Да не на экран гляди, как в старые времена, а воспринимай картинку в объеме, с запахами, с гравитацией. Реальнее любой реальности! А уж когда до айпи-прививок дозрели, тут все завертелось по-настоящему. Потому как тонус, здоровье, страх – все стало подвластно. А значит, никаких потрясений и беспорядков, все управляемо и предсказуемо. Для властей – не жизнь, а сказка. А чтобы совсем красиво жилось, на самом верху организовали центральный мозг – этакий единый чип, который и стал манипулировать людишками. Без коррупции, откатов и прочей чепухи. Ну а мы именуем это прогрессом…

– Прогрессом! – фыркнул Гольян. – Будто кто-нибудь знает, что это такое.

– Конечно, знают! – заорал Дуст. – Это когда все жрут в три пуза и с утра до вечера в анимэ режутся.

– Да нет, все сложнее, конечно, – покачал головой Скелетон. – Время-то смутное было – тут тебе и кризис за кризисом, и эпидемии, и катастрофы с голодом. На том этапе чипы и впрямь здорово помогли. Где-то, значит, иммунитетом человеческим управляли – увеличивали сопротивляемость к заболеваниям и радиации, а где-то агрессию снижали, войны останавливали. Опять же в энергетике много чего поменялось. Станций-то дурных тысячи понастроили. Ни одна головушка не подумала, что будет, когда завалим все отходами или когда тотальные землетрясения начнутся. А у айпированных состав крови корректировался, обмен веществ, ДНК. Короче, появились профессиональные ликвидаторы, которым и в реактор заходить не страшно, и в космосе открытом можно плавать. Мы вот дыхание задерживаем, а они отключают его. Все равно как вентиль поворачивают.

– И что, надолго?

– Ну, этого я точно не знаю. Слышал, что на день-два – запросто. И на дно океанов могут погружаться, все равно как киты какие-нибудь.

– Круто!

– Вот и люди клюнули на это «круто». Кто мышцы себе наращивал, кто – жабры с суперкостями. Скоро неайпированных и не осталось почти. Вот тогда, чтобы избежать хаоса, центральный чип и приступил к плановому форматированию. Чтобы, значит, подгонка под четкие стандарты: полицейские – одна формула, военные – другая, гражданским – самая простенькая, и так далее.

– А как же с нами?

– Да никак… Какими бы они ни были крутыми, за всем не уследишь. А на Земле уже пятнадцать миллиардов терлось! И люди, из тех, что поумнее, тоже сопротивлялись втихаря. От вакцины отказывались или от датчиков освобождались…

– Совсем как мы!

– Ну да… Но это поначалу было несложно. А после, когда от чипов перешли к биопрививкам…

– Это с нанороботами?

– Ага… Тебе, значит, делают укол, и вся эта миниатюрная мошкара сама разбегается по телу. Ну, и начинает его перестраивать. Кости, состав крови, мозг… Уже и у новорожденных устойчивые симбионты обнаруживались. Ты еще соску сосешь, а они уже вовсю работают и к трем-четырем годам создают особую фасетчатую систему иммунопрофилактики, свои зависимые нейрозоны.

– Айпи-наследственность! – глубокомысленно изрек Гольян.

– Вроде того… Только требуется время от времени корректировать. Или перенастраивать согласно профессиональным кодам. У пожарников, значит, легкие особые, с кожей, у ученых – полушария как мультиядерный процессор, и так далее. И вот на этом этапе у некоторых особо вредных… – Скелетон ухмыльнулся. – Типа нашего Дуста… Пошло активное отторжение нановакцины.

– Чё сразу я-то? – польщено возроптал Дуст. – У многих пошло.

– Да в том-то и дело, что не у многих. У кого-то просто отторжение, а у кого-то и с последствиями. Это, значит, прыщи, сыпь, температура с тошнотой, а потом какой-нибудь хитрый бзик. Словом, сначала обнаружили людей альфа-типа – с обычной сопротивляемостью, а потом и бэта нашлись, – те самые, что, отторгая вакцину, начали создавать свои антипрограммы.

– Вроде нас!

– Верно… Вот тогда чиновники и переполошились. Потому как все пошло наперекосяк. Уже и миром правил единый чип, а тут не поймешь кто объявился под самым боком. В древние века с нами, может, и цацкаться бы не стали, а тут все-таки гуманный строй. Опять же себе на пользу можно попытаться использовать – способности неисследованные. Вот и начали изымать из семей, сажать в такие вот резервации.

– Значит, где-то есть и другие домики вроде нашего?

– Может, и есть, – Скелетон понизил голос. – Если верить Хоботу, таких мест, как Ковчег, по всему миру еще десятка два, а то и три.

– Что-то не слишком много…

– Ну да. Всего, значит, тысяч пять или шесть питомцев. – Костя Скелетон задумался. – Помните Димуса? Хотя вы его и не застали, только мы с Гольяном да с Викасиком… Короче, он рассказывал, что нас специально держат разрозненно, чтобы не обменивались информацией. Но он-то из своего лепрозория бежал, а когда поймали, молчал, как рыба. Его и сунули поначалу к нам. По ошибке. В общем, по его словам, есть тут еще один курорт. Где-то севернее – километрах в четырехстах. И здание даже похоже на наше. Может, тот же купец строил.

– Здорово! Вот бы туда сгонять как-нибудь.

– А что, и сгоняем. Сейчас-то этот Димус где?

– Так разобрались в конце концов. Вернули обратно. Если, конечно, не удрал по дороге…

Скелетон умолк, и мы тоже замолчали. Каждый думал о своем. Я, к примеру, пытался сообразить, почему только сегодня Скелетон решился открытым текстом поговорить про айпирование. Попутно размышлял о способностях, порождаемых айпи-прививками. У всех ведь получалось по-разному. Тимур, скажем, со Скелетоном животных могли чувствовать, горы, воду – все необычное. У меня вот этого чутья не было, а у них было. Хотя в Ковчеге у каждого что-нибудь да имелось. Какая-нибудь психозаноза. Потому и согнали всех в один загон. От нормального общества подале. Кайман вот неправду чуял – мог запросто детектором лжи работать, и аппаратуру любую на раз просвечивал. Причем ни бельмеса в ней не понимал, а все равно мог сказать, где и что упрятано, сколько каких металлов присутствует и есть ли высокое или маленькое напряжение. Мятыш, если крепко старался, фантики над ладонью удерживал. То есть поднимал в воздух и удерживал. А если руки перед лицом человека держал, то искры по коже бегать начинали. Щекотно так. И волосы дыбом вставали. Викасик – та вообще видела странное. Глюки какие-то, которым мало кто верил. Еще и слышала непонятно что. Скелетон предполагал, что часть сознания у Виктории пребывает в ином мире – то есть настолько ином, что ей и передать трудно, что она там видит и чувствует. Вика вообще была странноватой девчонкой – даже в нашем странноватом Ковчеге. Оттого, верно, и дружила больше с парнями. Мы знали, что она запросто может видеть вещи, происходящие в соседней комнате. Но и это бы ладно, – Викасик рассказывала, что нередко бродит глазами в каких-то незнакомых городах. Еще хуже, когда ее заносило в полную тьмутаракань, где ни верха, ни низа не существовало, а вместо людей плавали в пространстве какие-то медузоидные ошметки. Страшноватая штука, на мой взгляд, я бы такого точно не выдержал. Да и Викасик не всегда выдерживала – прибегала в нашу палату, тряслась, чуть ли не плакала, и лицо у нее дергалось. Один раз про войну принялась рассказывать, так мы решили, что у нее точно крыша поехала. То есть все мы были немного сумасшедшие, но Вика могла порой изумить и нашего брата. Нередко я думал, что мы и преподов своей шизой успевали заражать. Это ведь как инфекция. Ну, или что-то типа того.

Между прочим, Тимур с Викасиком заявляли, что могут слинять из этого мира в любую минуту. Смешно, но я им верил. Тимур, что остался в Ковчеге, действительно, умел многое. К примеру, те же Изломы находил даже лучше Викасика и Скелетона. Только называть это предпочитал красиво и по-книжному – порталами. Так что вполне мог и нырнуть в Излом. А что? Прыг солдатиком – только тебя и видели. Вика не раз заявляла, что это совсем не страшно. Редко ругавшийся Скелетон называл их придурками. И всем прочим вдалбливал в головы, что Излом – не сладкая сказка, а кое-что пожестче – с весьма возможным летальным исходом. Я так думаю, и под ожог он специально подставился, чтобы прочистить кое-кому мозги. И Вику туда боялся подпускать. Она ведь такая – могла и сигануть. Просто так – назло айпированному миру, назло Ковчегу и тому же Скелетону.

В этом смысле я был солидарен с нашим вождем. Портальчик этот между холмами мне никогда не нравился. Пусть и не видел я там ничего такого, но место было все-таки жутковатое. И тишина тут царила всегда особенная. Что называется – звенящая. Гольян даже совет на будущее давал – тем, кто повстречается с зубарем. То есть, если имеется поблизости Излом, то валить на всех парусах к нему, потому что вблизи Излома звери тоже вели себя необычно. Иные хвосты поджимали и наутек бросались, другие, наоборот, забывали про все на свете и шагали в Излом. Вроде как магнитом их туда тянуло…

Я, кстати, тоже чувствовал, что долго здесь находиться – верный риск. В том смысле, что зуд какой-то по телу начинался – так и манило подойти поближе. Вроде и страшно, а ноги сами переступали. Так бы и пробежался меж холмов! Не видно же ничего! Обычная каменистая долина. А если совсем уж долго тут находиться, то и голоса какие-то мерещились – все на каком-то непонятном наречии. А еще цокот копыт, бряцанье металлическое, шаги…

Первый раз, когда это нахлынуло на нас, мы словно мышата поджались. Только Скелетон с Викасиком криво так улыбались. Глядели в одну сторону и явно что-то видели. По их словам, там даже воздух, как над пожарищем вихрился. Что-то постоянно втягивалось или напротив выплывало: тени неясные, все из себя встопорщенные от колюще-режущего оружия, всполохи световые и плоть вроде бы бестелесная и при этом несомненно живая.

Скелетон выдал однажды, что Викасик видит порой вещи, что располагаются по ту сторону Излома. Только про это она предпочитала особо не распространяться. Да и мы особо не спрашивали, чтобы не наделать в штаны. То есть многие поначалу смеялись, но лишь до первых рассказов о призраках, что разгуливают ночами по коридорам Ковчега, о странных голосах, о волках и вепрях, дуроломом бредущих прямиком к нашему Излому. Я даже думал, что наша слепота – это вроде как защита. Наверное, здорово не видеть упыриную братию, что кружит вокруг нас. А вот Вика видела. И правильно, наверное, что помалкивала. А то нашлись бы герои, что пошли бы нырять в Излом один за другим. Честно сказать, и я бы давно упорхнул отсюда, если бы точно знал, что там будет лучше. Только кто же про такое расскажет?