Текст книги "Руна смерти"

Автор книги: Олег Курылев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

В это время Ротманн окликнул проходящую мимо веселую парочку, поинтересовавшись, который час. Смеясь, женщина взяла своего кавалера за руку и, завернув обшлаг его шинели, стала разглядывать наручные часы, поворачивая их к свету.

– Около десяти, – сказала она наконец, и они пошли дальше.

– Как около десяти? – Антон обратил свой возглас куда-то в пустоту. – Не может быть!

– На башенке тоже без тринадцати десять, – сказал озадаченным голосом Ротманн. – Ничего не пойму, еще недавно я сверял время и всё было в порядке. Или что-то с моими часами, или это продолжение той чертовщины.

– Ну всё… такси не будет. Да и времени уже не осталось. – Антон затравленно озирался кругом, как будто собирался броситься бежать. В его голове всё перепуталось, и мозг продуцировал только один вопрос – что делать? Они уже давно не замечали поблизости никаких машин. Оставалось надеяться, что кто-то всё же сейчас поедет мимо них по набережной, но эта надежда гасла с каждой минутой.

– Только не умрите раньше смерти. Может быть, еще ничего не произойдет, – сказал Ротманн.

– А если произойдет? Куда прикажете бежать?

– Да вот хотя бы под этот мост.

– Вы серьезно? Они же будут прицельно бить по мостам.

– Ночью вряд ли. Но попасть, конечно, могут.

Они замолчали, прислушиваясь. Авось пронесет, думал Антон. Ему было сейчас стыдно за свои вчерашние разглагольствования о смерти, которой глупо бояться. В данную минуту он отчаянно не хотел умирать, невзирая ни на какие теории. И это нельзя было объяснить ни любопытством (что будет в ближайшие десятилетия, он знал наперед), ни необходимостью поставить на ноги детей, ни чувством мести или долга, которых у него не было. Он просто находился во власти того самого врожденного страха перед возвратом в естественное исходное состояние, о котором так хладнокровно рассуждал еще несколько часов назад.

– Уже ровно десять, – сказал Ротманн, осветив небольшим фонариком свою левую руку.

Как раз в это время со всех сторон послышался нарастающий звук сирен воздушной тревоги. Антон сразу обмяк, привалившись к парапету набережной.

– Что ж, минут пять у нас еще есть. – Ротманн достал полупустую пачку сигарет и протянул Антону. – Да не раскисайте вы так. Все никогда не гибнут. Большинство всегда выживает. Между прочим, вчера здесь тоже наверняка была тревога: помните ту пальбу по небесам? Так что еще посмотрим. Вы что, не привыкли к налетам во Фленсбурге?

«Сравнил что-то с чем-то», – зло подумал Антон.

Улицы тем временем не только не пустели, а наоборот, заполнялись ручейками спешащих людей, покидавших свои дома. Хоть и не бегом, но всё же быстрым шагом они суетливо спешили вдоль погруженных во мрак стен и скапливались в некоторых местах, перед тем как исчезнуть в подвалах и подворотнях. Мост опустел. Только буксир, всё еще тащивший свою баржу против течения, подавал отрывистые гудки, как бы спрашивая: «А что делать мне?»

Внезапно вспыхнули лучи прожекторов и захлопали далекие зенитки. По фасадам домов замелькали блики отраженных от ночных облаков вспышек. Отрывисто бухали немногочисленные 88-миллиметровки. Где-то рядом застрочили расставленные на крышах пулеметы. Те, кто еще оставался на улицах, уже бежали. К ним присоединялись новые десятки людей, выбегающих из подъездов. Эти, вероятно, сначала не поверили в реальность угрозы, и только залпы флак-артиллерии заставили их броситься на ночные улицы, на ходу одевая детей.

– Ну что ж, пора и нам, – сказал Ротманн и ловко, несмотря на долгополую шинель, перевалился через ажурное ограждение. Антон последовал за ним, и в следующую секунду они уже бежали по наклонным плитам набережной к мощным береговым опорам моста. В этот момент земля начала содрогаться и новый мощный гром заглушил треск зенитных автоматов и всё еще продолжающийся и уже ненужный вой сирен.

Зажигательные бомбы и особые осветительные ракеты, отправляемые вниз специальной группой лидеровщиков, пока только очерчивали огненный овал вокруг старой центральной части города. Точно в тот момент, когда эта работа была мастерски завершена, подошла первая «коробка» бомбовозов из 54 самолетов, построившихся в три этажа. В огненный контур посыпались 500-фунтовые фугасы вперемешку с зажигалками. Полетели бомбы и более крупных калибров. Из чрева некоторых «ланкастеров» вываливалась всего одна привезенная ими бомба весом в шесть с половиной тонн. Эти кувалды должны были своими ударами разорвать подземные коммуникации города. Там, где они падали, даже самые прочные бомбоубежища становились братскими могилами. Пилоты знали свое дело и сыпали не как попало, а по заранее распланированной схеме. Они равномерно покрывали обозначенное санта-клаусами пространство, уделяя особое внимание выделенным красными и зелеными ракетами целям.

К этому времени Антон с Ротманном уже находились в узкой щели между соседних каменных опор моста, и Дворжак мог по достоинству оценить выбранное штурмбаннфюрером убежище. Пожалуй, только прямое попадание тяжелой бомбы могло повалить эти старые камни. Убежище представляло собой нишу глубиной около двух метров и шириной в полтора, задней стеной которой служили наклонные береговые плиты. Таких ниш здесь было три, и они выбрали центральную – самую узкую и, значит, наиболее прочную. Прямо перед ними, метрах в шести, находилась первая опора моста, стоявшая уже в воде. Даже если рухнет следующий за ней пролет, она защитит от обломков и волн, если, конечно, сама при этом устоит.

Однако, когда с небес полетел основной груз и поверхность воды, видимая из их укрытия, закипела от осколков бомб и обломков разлетающихся кирпичных стен, а земля затряслась так, что им на головы посыпалась каменная крошка, Антон усомнился в достаточной прочности их каземата. Ротманн жестом показал ему, что нужно зажать ладонями уши, сведя локти под подбородком, открыть рот, плотно зажмурить глаза и сидеть, отвернувшись лицом к стене, не глядя в сторону реки. Неплохо бы при этом еще и орать во всё горло, чтобы поднять внутреннее давление заушными перепонками.

Сидеть на сильно наклонной поверхности было неудобно. При каждом мощном ударе они оба соскальзывали вниз и вынуждены были снова и снова отползать назад, в глубь укрытия. Один разрыв был настолько близок к ним, что стоящая напротив каменная опора, принявшая на себя удар взметнувшейся воды, оказалась вся облеплена грязью и илом. Отраженная плоскостью опоры ударная волна, смешанная с водой и грязью, ударила и по их укрытию. На них пахнуло жаром и ядовитым дымом взрывчатки, от которого запершило в горле и в носу. У Антона закружилась голова, и он открыл глаза, которые тут же защипало, как от слезоточивого газа. «Только бы продержаться, – думал он, – только бы не потерять сознания и не скатиться в воду».

Ему показалось, что шквал ослабевает, но потом он догадался, что просто-напросто глохнет. В ушах появился какой-то непрерывный звон, внешние звуки стали ослабленными и искаженными. Они доносились как из длинного бетонного туннеля. Едкий химический дым заменила гарь пожаров, смешанная с угарным газом. Этот коктейль стекал с пылающих берегов и тяжелой пеленой стелился по реке. «Когда же это кончится… ведь всего двадцать четыре минуты, а прошло уже не меньше сорока!» Он потерял счет времени. Антон читал об изнурительных артобстрелах Первой мировой, когда люди в блиндажах на пятый или шестой день сходили с ума. Конечно интенсивность огня тогда не была такой, как теперь, но теперь он начинал понимать, что такое сутками находиться под обстрелом.

Внезапно наступила тишина. Несмотря на то что снаружи бушевали пожары, продолжали то здесь, то там рушиться стены и еще гудели в небе удаляющиеся самолеты, это была тишина. Только чей-то протяжный стон… Но это стонал он сам.

Кто-то тормошил Антона, пытаясь разжать его руки, обхватившие голову.

– Эй! В чем дело, Дворжак? Вы ранены? Антракт. Можете отдыхать.

Это был голос Ротманна, звучавший приглушенно, как из бочки. Антон обернулся. Штурмбаннфюрер, мокрый и грязный, вытирал лицо платком. Антон опустил руки и, вытянувшись, повалился на спину.

– Идемте наверх, если не хотите задохнуться. – Ротманн встал и, пошатываясь, стал спускаться к воде. – Ну! Вы же не ранены, черт возьми!

Антон сполз по мокрым плитам вниз, поднялся и, едва стоя на ногах, вышел вслед за Ротманном из-под моста на покатые камни набережной. Его стал душить кашель.

Оказалось, что мост действительно уцелел. Во всяком случае ни один из его пролетов не упал. Гудящий воздух вокруг был густо насыщен цементной и кирпичной пылью, черной сажей, какими-то летающими клочками сгоревшего тряпья или бумаги. Ряд домов на их берегу, напротив которого они стояли еще полчаса назад, полностью исчез. В клубах огня и дыма, насколько хватало видимости, торчали обломки стен самых замысловатых очертаний. Башенки с часами не было. Строения, коробки которых еще не упали, полыхали, как печи. Из оконных проемов вырывалось пламя, пожиравшее остатки деревянных перекрытий и мебели. Мостовые были завалены обломками стен или зияли громадными конусообразными воронками, которые дымились чем-то ядовитым словно кратеры вулканов. Разглядеть, что творилось на противоположном берегу, было невозможно.

– Пойдемте на мост, он вроде бы цел! Там будет легче дышать! – Ротманн, которого тоже изрядно оглушило, кричал. Он смочил в воде платок и приложил его ко рту, пытаясь защитить легкие от пыли и дыма. – У нас есть часа три до второго акта. Давайте-ка приходите в себя!

Он схватил Антона за рукав и потащил к въезду на мост. Перебравшись через упавший столб, груды вывороченных камней мостовой и вздыбленных трамвайных рельсов, они вышли на относительно чистую проезжую часть чудом уцелевшего моста. Вдали уже маячило несколько фигур, и было непостижимо, как кто-то еще смог уцелеть в этом аду.

Пять с половиной сотен бомбардировщиков второй волны поднялись с аэродромов Южной Англии, огласив ревом своих моторов ночные небеса Суссекса, Уффолка, Девоншира, Дорчестера и других графств. Они уже построились в трехэтажные боевые группы с шестимильными интервалами и гудели над затянутой сплошными облаками Бельгией. «За Лондон! За Ковентри! На химические заводы Дрездена! На штаб гестапо и забитые войсками нацистов станции…»

Люди шли на мост. Шли с обеих сторон с одной целью: вырваться из удушливой атмосферы и перейти на противоположный берег в надежде на то, что там будет лучше. Встретившись с теми, кто двигался им навстречу, они в растерянности останавливались и смотрели поочередно то назад, то вперед. Они пытались сравнивать, о чем-то спрашивали друг друга, крича и жестикулируя. Все были оглушены и находились в состоянии стресса. Некоторые не могли произнести ни слова из-за приступов кашля. Все это были те, кто так же, как и Ротманн с Антоном, не укрылись в подвалах, а чудом уцелели, упав на землю на набережных, в скверах или прямо на улицах. Они просто не успели добежать до убежищ. Не верили до самого конца в то, что это случится. Тем же, кто укрылся в предназначенных для этого местах, еще предстояло выбраться наружу. Многие входы в подвалы были завалены. Многие навсегда уже были погребены в своих убежищах, поскольку никто не успеет их откопать. Многие были уже мертвы.

– Где ваш портфель? – спросил приходящий в себя Антон. Лицо Ротманна было перепачкано сажей, а его светло-серая шинель вся покрыта мокрыми бурыми и черными пятнами.

– Черт с ним. Там не было ничего ценного.

– Надо выбираться отсюда.

– Да. Пойдем по правому берегу. Там, мне кажется, лучше. Спустимся вниз по реке и выйдем из города на севере.

Они перешли на противоположную сторону. Обстановка здесь действительно выглядела несколько лучше. Дома стояли дальше от берега, и набережная была свободнее от завалов. Да и разрушений оказалось меньше. Пока меньше.

– Сколько на ваших часах? – спросил Антон.

– Без двадцати двенадцать.

– Вы еще не переводили стрелки? Их нужно перевести на сорок пять минут назад. Вы помните?

Ротманн кивнул.

Обходя воронки, они прошли метров двести и оказались в районе, где почти не было разрушений, но крыши стоявших вплотную трех-четырех-этажных домов горели. Здесь собралось много людей, которые что-то кричали и куда-то бежали. В одном месте медперсонал больницы выносил из здания больных. Некоторых несли на носилках, других вели под руку. Медсестрам помогали оказавшиеся рядом люди и несколько солдат. Полный человек в белом халате поверх мундира и с пачкой документов под мышкой подавал команды. В другом месте сбилась в кучу группа маленьких детей. Они стояли молча, прижавшись друг к другу, и смотрели вверх на пылающие крыши. С ними находились несколько женщин, которые явно не знали, что делать дальше.

– Идите в парк! Вы что, не понимаете, что они еще могут вернуться? – кричал на них какой-то человек, показывая рукой вверх. – Все, кто может, идите в Гросс Гартен! Там безопаснее!

– Где это? – спросил Антон.

– По-моему, в той стороне, – Ротманн махнул рукой вдоль улицы. – Но это самый центр города, и я бы не советовал…

Его слова заглушил треск лопающихся и сыплющихся сверху прямо на них стекол. Они едва успели отскочить к стене. Подняв голову, Антон увидел, что верхние этажи уже охвачены огнем. Во всех этих домах не было бетонных перекрытий, и им просто суждено было выгореть сверху донизу.

Они пошли дальше вдоль берега и снова оказались среди руин и пожаров. Антон шел, стараясь не всматриваться в убитых, не успевая тем не менее вовремя отвести взгляд от очередного растерзанного тела. В одном месте рухнувшие здания полностью завалили проход обломками стен. Антон сунулся было вперед, но сразу понял, что в темноте при неверном свете пожаров ой только сломает себе ногу или куда-нибудь провалится. Он увидел торчащие из-под кирпичей окровавленные останки, и ему опять стало плохо.

– Пойдемте в обход, – сказал Ротманн.

Скоро им удалось выбраться из зоны разрушений. Минуя группу людей, смотревших на противоположную сторону реки, они услышали обрывки разговора.

– Бомбили в основном левый берег, Альтштадт. Новый город пострадал мало – я только что оттуда.

– Интересно, что с Цвингером, театром? Уцелел ли мост Августа?

Ротманн остановился.

– Мост пока цел, – произнес он.

– Откуда вы знаете?

– Мы с того берега.

– А театр? Что с театром? – набросился на Ротманна какой-то старик.

– Не знаю. По-моему, он разрушен. Там всё горит.

Они отошли на несколько шагов, после чего Ротманн обернулся и крикнул:

– Уходите из города! Они еще вернутся! Театр ему подавай, – в сердцах буркнул он, повернувшись и продолжая идти дальше.

Антон плелся следом.

Выйти на цель на этот раз было просто. Находясь еще над Лейпцигом, летчики уже видели вдали в разрывах облаков оранжевое пятно в форме тонкого полумесяца, от которого на юго-восток в сторону Чехословакии тянулся гигантский черный шлейф.

– До цели пятьдесят пять миль. Скоро начнем снижение. Джордах, проверьте груз.

Система оповещения на этот раз не сработала. Только выстрелы нескольких зенитных батарей, которые успели подвезти к городу за три прошедших часа, предупредили дрезденцев о начале второго этапа экзекуции. Немецкое командование еще около двух часов тому назад узнало о появлении над Северным Рейном-Вестфалией второй английской армады и прекрасно понимало, куда она направляется. Несколько эскадрилий ПВО спешно перебрасывались в сторону Дрездена. Туда же спешил поезд с зенитными орудиями на платформах и несколько санитарных эшелонов с медперсоналом и спасателями. Больше ничего сделать было нельзя. Связь с городскими властями и службами отсутствовала, все коммуникации центра саксонской столицы были полностью уничтожены.

Услышав канонаду и пришедший сверху гул, Антон, Ротманн и сотни бредущих рядом людей остановились. Все обернулись в сторону горящего города и молча ждали. Многие повалились на сухую прошлогоднюю траву или песок речной отмели, не ища никаких укрытий. Обессилевший Антон тоже сел, обхватив колени руками. Ротманн посветил фонариком на часы – половина второго – и опустился рядом. Скоро всякое движение вокруг остановилось. Взрослые прижимали детей к себе, не позволяя им смотреть в ту сторону, куда смотрели они сами.

Второй удар был вдвое, если не втрое, сильнее первого. Через несколько минут люди, скопившиеся на правобережной отмели Эльбы, могли смотреть на часы, не зажигая спичек. Они с ужасом наблюдали, как над городом, в котором еще находилось несколько сотен тысяч человек, растет сплошной столб пламени. Он становился всё выше и выше, поднимаясь в черное небо, в котором кружили сотни самолетов. В какой-то момент языки пламени, переплетающиеся с восходящими струями разноцветного дыма, пепла и пыли, начали медленно вращаться вправо. Верхушка столба стала тоньше и устремилась вверх, достигая облаков.

Антон посмотрел на Ротманна. Его лицо было ярко освещено. На нем застыло выражение отрешенного созерцания, которое бывает, когда человек, отчаянно боровшийся еще несколько минут назад, вдруг опускает руки. Они оба не могли видеть того, что происходило в этот момент там, в центре огненного смерча и вокруг его огромного основания, но понимали, что выжить там невозможно.

Согласно еще не изученным до конца законам термо – и газодинамики, заработал механизм гигантской воздушной печи. Со всех сторон к основанию огненного столба устремились потоки воздуха, питая кислородом процесс горения. По узким переулкам и улочкам старинного города, еще не затронутым огнем и разрушениями, сначала пробежал легкий ветерок. Он поднял и потащил в сторону пожара обрывки бумаг, пыль, прошлогоднюю листву из скверов и с неприбранных газонов. Вдоль тротуаров потянулись струи мелкого мусора. Всё это устремилось к полыхающему центру города и по мере приближения к нему разгонялось, поднимаясь всё выше над мостовыми.

Последняя группа бомбардировщиков, освободившись от груза, уже набирала высоту, уходя на запад. Но запущенный ими смерч только усиливался, раскручивая обороты. Для поддержания горения ему требовалось всё больше кислорода которого уже давно не было в эпицентре пожара, и он забирал его с окрестных улиц, вытягивал из домов и подвалов. Уже не только листва и бумага летели вместе с воздушными вихрями в поддувало этой адской печи. Поломанные или вырванные с корнем деревья, сорванные с крыш листы железа и оказавшиеся на улицах люди – всё это волоклось, сопротивлялось, но в конечном счете засасывалось в горнила объятых гудящим пламенем улиц. Даже стоящие в сотнях метров от границы огня автомобили пришли в движение под напором ураганного ветра. Они не катились, а, повернувшись боком, сначала перемещались отдельными короткими рывками, а потом вовлекались в непрерывное движение, крутясь и переворачиваясь.

Те, кто находился в прочных подвалах и бомбоубежищах и не был раздавлен рухнувшими перекрытиями, стали ощущать резкую нехватку воздуха для дыхания. Смерч вытягивал его из всех щелей, и созданное этим разрежение засасывало снаружи продукты горения и окись углерода. Люди задыхались сотнями, не понимая, что происходит.

Вместе с лишенным кислорода раскаленным воздухом, угарным газом и дымом в убежища устремился жар, убивая тех, кто еще не задохнулся. Температура, поднявшаяся в эпицентре пожара выше полутора тысяч градусов, плавила металлические конструкции и заставляла взрываться бетон. Она не оставляла никаких шансов и многим из тех, кто спрятался внизу. Хорошо, что там не было уже свидетелей того, как из пузырящихся человеческих тел вытапливается жир и они превращаются в груды мокрого осевшего тряпья, которое из-за отсутствия кислорода даже не может воспламениться.

Гросс Гартен – королевский дрезденский парк – был заполнен людьми. Они скопились здесь в надежде, что этот прямоугольник лесопарковой зоны не подвергнется бомбардировке. Но первые же самолеты-лидеровщики развесили вокруг него сигнальные ракеты, и тысячи зажигалок полетели в обозначенную таким образом цель. Бушевавший вокруг парка огонь сомкнулся, пожирая траву, деревья и людей, сгоревшие останки которых были разорваны и разметаны вихрем на сотни метров. Не менее десяти тысяч человек, переживших первый налет, были кремированы заживо на старых аллеях королевского парка.

Самолеты скрылись за пришедшим с запада тяжелым облачным покровом. Казалось, что кто-то там наверху хочет занавесить непроницаемым занавесом землю, чтобы не видеть всего, что творилось на ней.

Люди еще долго продолжали смотреть на вращающийся столб, и только когда тот вдруг, потеряв устойчивость, распался, с них стало спадать гипнотическое оцепенение. Пожар вновь стал обычным. Он расширялся, захватывая всё новые кварталы, но уже был понятен и предсказуем. Появилась надежда, что уцелевшие окраины устоят хотя бы с наветренной стороны.

– Вы говорите, они прилетят еще? – спросил Ротманн. Антон покачал головой.

– Тогда нужно идти.

– Куда?

– Поищем, где можно отдохнуть пару часов. Здесь мы замерзнем.

С трудом поднявшись, Антон заковылял следом за Ротманном в сторону видневшихся вдали строений. Становилось действительно холодно. С северо-запада потянуло промозглым сырым ветерком, пришедшим вместе с тяжелыми тучами. Постепенно Антон разошелся и, догнав штурмбаннфюрера, держался рядом. Он ежеминутно оборачивался, чтобы посмотреть на пожар.

– Что вы всё время оглядываетесь? Гореть будет дня три, не меньше, – сказал Ротманн.

– А вас разве не потрясает это зрелище?

– Откровенно говоря, я не верил, что такое бывает, – ответил Ротманн, остановившись и доставая последние сигареты. – Закуривайте, станет теплее. Я имею в виду этот чертов вихрь, о котором ходили легенды, – продолжал он, когда они прикурив, двинулись дальше. – В августе сорок третьего я был в Гамбурге. Наша дивизия тогда находилась в резерве вновь сформированной 6-й армии. Мы стояли под Сталино, и я вдруг получил отпуск. Прошло около двух недель после тех знаменитых июльских налетов на Гамбург, длившихся несколько суток. Город был закрыт даже для отпускников, которые из него ушли на фронт, но я имел поручение от Симона – нашего нового командира дивизии. Однако в центр не пускали никого, кроме рабочих. Да его и не было, центра. Так вот как раз там я впервые и услышал рассказы о фаершторме, но не очень-то тогда поверил. Обсуждать такие темы было запрещено, поэтому ходили только слухи. Потом я рассказал об этом брату, взяв с него слово помалкивать.

– Я почти ничего не знаю о Гамбурге. Много было жертв? – спросил Антон.

– Назвали цифру 40 тысяч погибших. Ее смело можно умножить на два. Треть домов была разрушена, еще треть выгорела. И, как видите, ничего – живем. Только что мы с вами проезжали Гамбург, и вы даже не заметили ничего особенного. Хотя с железной дороги мало что и видно. Разбитые дома обрушили, кое-где поставили щиты, чтобы прикрыть пустоту и неубранные кирпичные холмы. Но город живет и работает.

Немного помолчав, он добавил:

– Именно тогда для меня и началась настоящая тотальная война, о которой за несколько месяцев до того начал говорить Геббельс. В своих размышлениях я, не применял этот термин, но тогда впервые осознал, что нет теперь ни фронта, ни тыла. Все мы, включая стариков, женщин и детей, стали солдатами фюрера. Вернее – его пушечным мясом.

Они шли по дороге, с одной стороны которой стояли строения фабричного типа. Вокруг было много людей, бредущих в разных направлениях. Многие шли в обратную сторону. Туда же изредка проезжали машины. Еще через километр людской поток к центру иссяк. Вскоре стало понятно почему. Дорогу перегораживали два мотоцикла полевой жандармерии с пулеметами на люльках, и полицейские открывали проезд в город только специальным грузовикам и командам. Толпившиеся с той стороны блокпоста люди умоляли их пропустить, но безуспешно. Вероятно, это были родственники горожан, жившие неподалеку. Их волновала судьба близких, но город уже опечатывался со всех сторон, как новая зона бедствия.

Ротманн о чем-то поговорил с одним из унтер-офицеров и повел Антона к расположенным неподалеку строениям. Их впустили в большой двор, охраняемый полицейскими. Это оказалась одна из фабрик керамической посуды. Во двор часто въезжали машины. Пожарники, спасательные команды, санитары и военные. Похоже, все они ждали рассвета, чтобы двинуться в сторону пожаров. На пустыре за оградой уже ставили большие палатки с красными крестами на брезенте. Стоявшие вокруг грузовики освещали фарами место строительства.

Какой-то человек, вероятно здешний сторож, провел Дворжака и Ротманна в небольшой домик и предложил располагаться в маленькой, но теплой комнатке. На столе горел огарок свечи.

– Ложитесь на этот топчан, – сказал Ротманн, – я пока разведаю обстановку.

– Вы что, не будете спать?

Но Ротманн, махнув рукой, вышел.

Антон лег. Всё тело ломила усталость, однако стоило ему только закрыть глаза, как он тут же погружался в зарево пожара. В его голове начинал нарастать шум, переходящий в грохот. Он открывал глаза – всё проходило, закрывал – всё начиналось опять. Тогда он сел, спустив ноги на пол, и долго смотрел на горящую на столе свечу, стараясь думать о чем-то постороннем. Он вспоминал ту свою жизнь, в которой не было бомб и постоянного чувства опасности. Но эти воспоминания представляли собой нечто сумбурное и нереальное. Реальным давно уже стало то, что окружало его здесь. Постепенно он становился человеком этого времени, всё более отдаляясь от того…

– Вставайте, Дворжак, точнее, Родеман, – Ротманн тряс его за плечо.

– Да, да. Ложитесь, Сколько времени? – Антон быстро пришел в себя и увидел, что еще темно. – Сколько я проспал? Теперь ваша очередь. Я посижу на стуле.

– Некогда рассиживаться. Я договорился насчет машины, идемте.

Они вышли наружу и прошли через двор за ворота. Ротманн подтащил спотыкающегося Антона к большому грузовику и велел забираться в открытый кузов. Обменявшись несколькими словами с водителем, он полез следом.

– Они едут во Фрейталь. Помните, у того пожилого таксиста там еще сестра живет? – объяснял Ротманн, когда они устраивались. – Это машина Красного Креста. Они опасаются резкого потепления и скорой эпидемии. А поскольку железнодорожное полотно повреждено, медикаменты и какие-то там растворы будут подвозить автотранспортом с ближайших станций.

В кузове был брезент, несколько ящиков, запасное колесо и еще что-то. Они сели на ящики спиной к водительской кабине, набросив предварительно на спину и подложив под себя большой кусок жесткого брезента. Его края они завернули на свои плечи и ноги и оказались достаточно хорошо укутанными от ветра. Водитель дал гудок, и машина тронулась.

Они сидели молча, прижавшись плечом к плечу, и Антон испытывал странные ощущения. Слева от него трясется вместе с ним на подпрыгивающем ящике эсэсовец, гестаповец, фашист, враг его народа и его культуры, человек если не иной веры, то иного безверия. Но странно, во всём мире это теперь единственный человек, на которого он может рассчитывать и полагаться. Он не только от него зависит, но также полностью ему доверяет. Их объединяет общая тайна, даже что-то большее. Понимание? Сходство взглядов? Нет, они постоянно спорят. «А ведь я знаю о нем больше, чем кто-либо другой в этом его мире», – думал Антон.

Через несколько минут их грузовик быстро катился туда, откуда на землю уже шел свет нового дня. Справа по ходу движения или слева от них горел город. Ежесекундно там в не разрушенных еще бомбами домах в дым и пепел превращались тысячи книг, картины, старинные панно и гобелены, мебель, лопались от жара знаменитые изделия из дрезденского фарфора, зеркала, рушились межэтажные перекрытия, завершая процесс безжалостного, неостановимого уничтожения. Полнеба над этим жертвенным алтарем заволокло черным дымом, который медленно сносило в сторону алеющего восхода.

Ехали долго. Когда совсем рассвело, машина вывернула на шоссе, сплошь забитое беженцами. Здесь были те, кто шел с востока и еще вчера направлялся в город, которого сегодня уже не существовало. Они катили перед собой всевозможные тележки и коляски с одеждой, одеялами и продуктами. Были здесь и те, кому удалось выбраться из Дрездена этой ночью. Их отличала растерянность и почти полное отсутствие вещей. Некоторые были совсем легко одеты. Многие стояли группками по обочинам, прикидывая, что делать: возвращаться на пепелище или уходить из этого места навсегда. Пытаясь пробиться сквозь частые заторы, постоянно сигналили машины. Иногда движение полностью останавливалось. В такие минуты многие просились в кузов их грузовика, но водитель всем отказывал. Он кричал, что сейчас свернет и поедет вовсе не туда, куда им всем нужно.

Еще через час они въехали под сплошное покрывало из дыма. Солнце, которого и так не было видно из-за плотных облаков, и вовсе померкло. В одиннадцать часов утра, казалось, наступил поздний вечер.

Однажды их машина свернула на обочину и остановилась, хотя проезд был достаточно свободным. Вокруг творилось непонятное. Множество людей разбрелись в разные стороны и что-то собирали на земле. Водитель грузовика вышел из машины и тоже отошел в сторону. Когда он вернулся, в его руке было несколько коробочек с таблетками. Они были обожжены, но их содержимое почти не пострадало.

– Здесь повсюду лекарства! – крикнул шофер Ротманну – Люди бросились их собирать. Ну и дела!

Из кабины вылезла женщина, под расстегнутым пальто которой виднелась форма работницы Красного Креста. Ротманн с Антоном тоже спрыгнул вниз, разминая ноги. Отойдя немного в сторону, они действительно разглядели в траве разбросанные коробочки и бумажные ленты с таблетками. Те повсюду белели на грязно-серой траве, висели на ветках кустов. Вероятно, когда бушевал огненный смерч, их вытянуло ветром из разбитых окон какой-нибудь больницы или аптеки и так быстро вознесло вверх, что они не успели полностью сгореть. Потом всё это просыпалось дождем здесь, в пятнадцати километрах от центра города. Люди собирали всё, что попадалось им на глаза, чтобы потом обменять на еду или другие лекарства.

Как раз в этот момент послышался уже знакомый гул. Десятки человек распрямились и замерли с зажатыми в руках белыми коробочками. Все смотрели вверх в сторону горящего города. Через минуту до них донесся рокот первых разрывов, и вслед за этим над головами оцепеневших людей появились кресты многомоторных бомбардировщиков. Рокот усиливался, разрывы приближались, и чуткий слух многих уловил даже вой падающих бомб.

– Половина двенадцатого, – сказал Ротманн и, отыскав глазами водителя, крикнул, чтобы тот попытался убрать машину подальше от дороги.