Текст книги "Скаутский галстук"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Глава 34

Дождь шёл третьи сутки.

Он был совершенно осенний – холодный и нудный, не очень сильный, но вездесущий, словно не середина июля на дворе, а середина октября, и небо полностью затягивали серые низкие тучи. Но нам это было на руку – в дождь не работают собаки, дождь замывает следы, дождь глушит звуки.

Три дня назад – обстрел гарнизона в посёлке Бокино и взрыв железнодорожной стрелки у того же посёлка.

Позавчера – нападение на полицаев в селе Хвощёвка, убито трое плюс староста. Взяты продукты.

Вчера – пущен под откос эшелон с боеприпасами.

Сегодня – на лесной дороге обстрелян конвой из пяти машин в охранении броневика.

Убитых и раненых нет. Есть дождь и постоянное преследование. Позавчера мы даже слышали, как лают собаки, но успели уйти через болото. Я всегда любил собак и никогда не думал даже, что их лай может быть таким страшным – монотонно-металлический, прыгающий по лесу, как шарик между стальных пластин.

Рэм, Олег, Гришка и я шли через луг. Над мокрой травой висела серая штриховка. Остальные наши оставались пока в лесу за нашими спинами, прикрывая наше передвижение – впереди тоже был лес, прежде, чем войти в него, надо было убедиться, что там нет врага. Шарахнет пулемёт или нет? Я плохо чувствовал ноги, было холодно. К холоду привыкнуть невозможно, врут те, кто так говорит; за то, чтобы стало тепло, я бы отдал всё на свете… кроме своего ЭмПи. А изо рта почти что пар идёт. Костёр бы развести, согреться бы, высушиться, горячего чего-нибудь поесть, хотя бы кипятку выпить… Если откроют огонь сейчас – прыгну вон туда, если сейчас – вон туда…

Дождь рывком усилился, потом так же резко ослабел, но не прекратился. Мне вообще не верилось, что он может прекратиться…

…Мне на какое-то время показалось, что Сашка сошёл с ума.

Мы сидели в мокрой яме под валежником, оплетённым вьюнком. Сверху капало. Внизу было мокро. Сухари раскисли. Отвратительно воняло – то ли плесенью, то ли псиной, то ли моим настроением. Я нацелился как раз закрыть глаза и надвинуть капюшон куртки, когда он вдруг сказал, расправляя на колене, обтянутом мокрыми галифе, Кимкин галстук:

– Ребята, примите меня в пионеры…

Хорошо, что я от обалдения не сразу нашёлся, какую ядовитость сказать, потому что все остальные запереглядывались, и Зинка вдруг строго спросила:

– Почему раньше не был принят?

– За поведение, – Сашка продолжал разглаживать галстук и пошмыгивать носом.

– Хулиганил?

– Да нет… так… Но с милицией дел не имел, честно слово.

– Вообще-то мы не имеем такого права, – подал голос Максим Самохин, с гримасой разминая кисть руки (рана у него то и дело кровоточила). – Мы же не отряд.

– Ерунда, – сердито сказала Юлька.

– Не ерунда, а правила… Но вообще-то на войне ими можно пренебречь.

– Тем более, что у нас есть комсомолка, – напомнил немного лукаво Гришка, глядя на сестру.

– Хорошо, – со строгой торжественностью сказала Зинка, оглядывая нас. – Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать о Саше Казьмине? Может быть, у кого-то есть возражения против его приёма в пионеры?

– Я хочу сказать, – подал голос Женька. – Если не принимать таких, как Сашка, то кого тогда и принимать, – и он пожал плечами. – А что он там хулиганил и всё такое… – он снова дёрнул плечами.

– Верно, – кивнул я. – Я хочу сказать… Сашка – в общем, он меня из могилы вырыл. Он настоящий человек… – мне стало немного неудобно за то, что я обманываю всех, но я продолжал: – У меня стаж хороший, можете поверить. Я за Сашку.

– Да никого против нету, – сказал Рэм. – Женька правильно сказал – если не Сашку, то кого…

– Ясно, – Зинка кивнула. – Обещание знаешь?

– Знаю, – Сашка побледнел, я раньше и не думал, что у него есть веснушки, а сейчас они выступили чёрными точками, штук по пять с каждой стороны носа.

– Так. Дай сюда галстук… – Зинка приняла красный треугольник и разостлала его на ладонях. Сашка сглотнул и тихо, но отчётливо начал говорить:

– Я, Казьмин Александр Михайлович, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия, всегда выполнять Законы пионеров Советского Союза…

Зинка молча повязала галстук на шею Сашки, под воротник гимнастёрки. Он отдал пионерский салют – и выдохнул.

– Поздравляю, – кивнула Зинка и улыбнулась…

…Суше не стало. Мы устроились в кучку полусидя под тем местом, где меньше всего капало и постарались минимизировать соприкосновение кожи с воздухом. Юлька привалилась к моей спине, Женька устроился головой на плече, а сам я улёгся на плечо Сашки.

«Я, Шалыгин Борис, вступая в ряды скаутской дружины имени Лёни Голикова, клянусь выполнять все законы и обычаи русских скаутов, быть верным Родине, знамени дружины и своим товарищам в её рядах, памяти тех, кто был отважен и будущему тех, кто придёт за мной. Совесть, храбрость и честь. Да поможет мне Бог.»

Я повторил это про себя и пальцами ощупал галстук под курткой. А потом вслух сказал негромко:

– Да поможет нам Бог…

…Утром дождь всё ещё шёл. Просветов не наблюдалось. С неба сыпалась мразь, при виде которой больше всего хотелось залезть в кровать, под одеяло, и не высовывать оттуда носа. Мы залезли в какую-то низину и шагали по ней – при каждом шаге вода с чёрными пузырьками поднималась до щиколотки. Когда я уже начал думать, что эта дрянь не кончится никогда, низинка вдруг превратилась в заливчик лесного озера с чёрной водой, подёрнутой у берегов ряской. На другом конце озера, километрах в полутора, стояли дома деревни.

В принципе, если кто не знает, в немецких тылах на нашей территории были деревни, где за всю войну ни разу не появлялись фрицы. Серьёзно, вообще ни разу. Но эта деревня была не из таких.

– Большие Угоры, – сказал Сашка – мы держались в кустах, потому что по воде болтались две лодки, а на длинном причале маячил немецкий солдат – отсюда было видно, как блестит его плащ. – До войны тут сельсовет был, а сейчас – кто его знает. Но немцы тут есть.

– Атакуем? – предложил Рэм. Сашка хмыкнул:

– А если их тут батальон?

– А нам не один пень? Постреляем и в лес уйдём.

Вообще-то это было резонно. Но Сашка, подумав, покачал головой:

– Нет уж. Давайте подождём и подумаем.

Долго ждать и думать не пришлось. Мы не успели найти на берегу более-менее нормальное место для отдыха (ха!), как возле кустов объявился рыбак – дедок в дерюжном плаще с долблёной лодки что-то удил, у его ног в лаптях лежала пойманная рыба. Нас он сначала в упор не замечал, да и когда увидел – особо не взволновался.

– Бог помощь, дедуля, – сказал Сашка дружелюбно. Дед кивнул. – Как ловится?

– А чтоб ему, – охотно ответил дед. – Не себе ловлю. Из деревни выходить запретили, да их благородие, чтобы ему повылазило, господин капитан Саари рыбу любит.

– Так у вас эстонцы стоят? – уточнил Сашка.

– И эстонцы, и наши полицаи, – продолжал дед хладнокровно. – Эстонцев по крайним домам двадцать человек – это по тем крайним, с бугра, и господин капитан в самом крайнем ночует. А полицаев пятеро, они в управе, в бывшем правлении, пьянствуют…

– А чего вам запрещают из деревни выходить?

– А партизан ловят, – дед посмотрел на нас равнодушными глазами. – Какие тут партизаны, к бесу? Так… с дури бесятся…

– А ты чего же, – Сашка сделал большие глаза, – так партизан и не видел?

– Я? – дед поплевал на приманку. – Тьфу… чтоб тебя с моего плевка разорвало… Не видал. Откуда тут партизаны?.. Поплыву я. Доброго дня…

– И тебе того же, дедуля, – кивнул Сашка. Дед отчалил с безразличным видом.

– Я могу отсюда фрица снять, – предложила Зинка. – Того. На мостках.

– Зачем? – Сашка присел и начал разуваться. – Вечера подождём и шумнём…

– Запрещают выходить, – буркнул я. – Плохо дело. Все сидят по местам, одни мы бежим. Так нас выследят и прихлопнут.

– Пусть попробуют, – сказал Олег, полируя затвор своего карабина.

– Дурак ты, Пан, – ответил я. – Они попробуют и сделают. Пора нам тоже на дно ложиться и назад. Быстрым маршем, пускай они гадают, куда партизаны делись.

– А ты не струсил ли, Шалыга? – прищурился Олег. Я передразнил его прищур и сказал:

– Нет, не струсил. Я просто думаю. А кто-то придатком к винту стал – не знаешь, кто?

– Тихо, – засмеялся Сашка. – Там решим. Но эту контору мы разнесём. Как ты там написал, Борь?

– Терпенье и труд всё перепрут, – с удовольствием вспомнил я.

– Точно…

…– Опп!

Финки, вылетев из моих рук, воткнулись в десятке метров в дерево – на уровне человеческих глаз.

– Неплохо, – кивнула Юлька и передёрнула плечами. – Сыро, холодно…

– …водки бы сейчас, – заключил я. Она засмеялась тихонько.

– А ты пил водку?

– Один раз, – признался я. – И не водку, а ром. Немецкий… Когда нас разогнали, – и я не стал продолжать. Я ведь даже никому про танк не рассказал. Зачем?

– Пст, – окликнул нас Сашка. – Пошли, пора.

Мы всё-таки решили шарахнуть по гарнизону в Больших Угорах – просто так, чтобы подсластить рыбку. Их двадцать пять, нас десять – чем не равные силы для русского человека? Нам предстояло обойти озеро – не так уж и далеко… но на полпути Максим вдруг остановился.

– Слышите? – спросил он, делая стойку. Не спрашивая, в чём дело, мы все остановились тоже – и через какие-то секунды и до нашего слуха донёсся шум, который можно было однозначно определить лишь как шум авиационных двигателей, причём не одного.

– Смотрите, – в свою очередь сказала Зинка. И мы увидели, как в деревне вспыхнули два столба мощного электрического света. Небо перекрыли несколько теней. Женька почти вскрикнул:

– Они садятся прямо в улицу!

Стоя неподвижно, мы наблюдали, как в деревню сели, словно на аэродром, три самолёта – один совсем маленький, два побольше. Мощный свет погас, но электрические вспышки продолжались.

– Чёрт подери, – потрясённо сказал Сашка и куда быстрее, чем раньше, двинулся дальше…

…По своей привычке немцы разнесли, отселив, соседние с нужными им дома и вырубили всю зелень. Вообще-то это разумно, но с другой стороны – уж очень отчётливо указывает на то, где кучкуются враги. Отличить, где расположено правление, было сейчас невозможно, а полицаев наверняка оторвали от самогона и припрягли к работе.

Мы подобрались по максимуму и лежали в каком-то полузаброшенном саду метрах в ста от нужных нам домов. Там шёл настоящий кипеш – катали бочки, таскали ящики, растягивали тент над машинами.

– Два старых истребителя «арадо», – определил Женька.

– И связной «физилер», – дополнил я, отличив от остальных игрушечную, на высокой колёсной паре, фигурку этого самолёта. – Или начальство прилетело, или кому-то груз привезли…

– Базу они делают, – возразил Сашка. – Тент, горючка… Отсюда будут леса бомбить, – он зачерпнул жирной грязи и стал методично размазывать по лицу…

Сейчас мы могли сожалеть только о том, что у нас нет пулемёта. Девчонки, Женька, Макс и Илья перебрались к лесу, чтобы в случае чего отвлечь на себя внимание огнём. Мы договорились о месте встречи; Сашка, Рэм, Гришка, Олег и я, запасшись гранатами и взрывчаткой, стали ждать, когда уляжется суета.

Среди расхаживающих туда-сюда немцев выделялась высокая худая фигура. Я никак не мог понять, почему она привлекает моё внимание, и от этого непонимания даже нехорошо стало, зазудели виски. И тут Гришка спросил:

– Узнаешь?

– Кого? – не понял я.

– Длинного в плаще. Это ж тот офицер, который от нас на дороге ушёл. Он тебя контузил, гранатой…

Я мысленно выругался. Точно! Его суку застрелил кто-то из наших, а сам он вот – и Гришка-то не знает, а я-то помню, что он нас пытал… Ну вот и ладушки, вот и встреча…

– Отставить! – бешено зашипел слышавший наш разговор Сашка. – Никакой личной мести…

Нет, ну какие слова выучил!!!

– А при чём тут личная месть, – возразил я, – его на «физилере» привезли, и вообще он, по-моему, шишка…

– Борька, огребёшь, – ответил Сашка.

– Есть отставить личную месть, – сердито, но серьёзно отозвался я. И правда: или мы в войну играем, или Сашка мой командир, а тогда чего спорить… Чтобы компенсировать недовольство, я погуще вымазал физиономию грязью.

Ждать пришлось долго – немцы всё бегали, орали и вообще вели себя несколько неадекватно, на мой взгляд. Я уже начал опасаться, что вот-вот начнёт светать, хотя мои часы хладнокровно показывали, что едва второй час. Наконец они унялись. Мимо нас прошли те самые полицаи – наверное, направлялись в бывший сельсовет, допивать самогон. Мне пришла в голову забавная мысль, что немцы, как наши… мои нынешние… короче, Большие Люди из моего времени!.. обожают превращать школы в сортиры, клубы в распивочные, стадионы в вещевые рынки. Я обсосал эту мысль, и она перестала казаться мне забавной. Уж слишком похоже – в забитую, погружённую во мрак деревню, прилетает на самолёте Начальник, его с помпой встречают, провожают «на постелю», и снова всё погружается во мрак, а представители правоохренительных органов отправляются допивать самогон. Только в наше время чаще летают на таких машинах, что «физилер» покажется перед ними детским самолётиком.

«Ты, кажется, становишься коммунистом, скаут? – осведомился я сам у себя. И сам себе возразил: – Нет. Не коммунистом. Просто чуть больше человеком, чем раньше. Мне ведь и там, тогда всё это не нравилось. Но там я не мог ничего сделать. А тут… – я ощупал гранатную связку. – Ничего – распогодится.»

Около самолётов остались двое часовых, безостановочно ходивших туда-сюда, как маятники. На штыках поблёскивал отсвет керосиновых огней из окон избы, в которую ушёл тот кадр в плаще. Не иначе как они там с господином капитаном Саари рыбку кушают. Ну-ну.

Это я думал уже в движении – мы ползли вперёд, слившись с мокрой землёй и травой. Я держал в зубах финку и слышал, как из углов рта вырывается моё собственное дыхание, казавшееся мне, как всегда в такие моменты, страшно громким. А ещё мне казалось, что всё остальное время я живу только ради вот этих моментов.

Часовой прошёл мимо меня, почти наступив на руку. Я задержал дыхание, присел на корточки и одним прыжком настиг его, зажал рукой рот и вонзил финку спереди между ключиц. Легионер завалился вбок, длинно содрогаясь, я успел повернуть клинок и выдернул его. Второй часовой тоже исчез. Рэм, Гришка и Олег подбежали к самолётам, а мы с Сашкой бросились к избам – в нарушение его собственного приказа и не сговариваясь.

Три взрыва за нашими спинами почти слились в один. Сашка зашвырнул свою связку – «колотуху» с примотанными к неё двумя брикетами тола и двумя осколочными гранатами – в светящееся окно. Мне оставалось пробежать ещё метров двадцать до следующего дома, я наддал и, не глядя бросив связку в тёмное окно, помчался обратно.

Дверь дома, подорванного Сашкой, распахнулась. На площадке взорвалась бочка с горючим; в ярком, мгновенно разлившемся по земле и только подхлёстываемом дождём пламени я увидел на крыльце офицера – и узнал его. То, что он уцелел при взрыве в комнате, показалось мне в этот момент до такой степени невероятным, что я окаменел на месте. Очевидно, немец тоже был поражён, потому что в первую секунду даже не попытался достать пистолет и только выкрикнул:

– Ду?![45]45
  Ты?! (нем.)


[Закрыть] – а потом кувыркнулся через перила, на миг опередив мою очередь. Я дернулся было к крыльцу, но со стороны второго дома начали стрелять, появились несколько перебегающих фигур, и я побежал, пригнувшись. Меня крепко рвануло за куртку на правом боку и на правом плече, я споткнулся обо что-то и грохнулся в канаву. Вставать не стал – пополз по ней, отбрасывая локтями грязь и стараясь сдерживать дыхание, потом выбрался в кусты, пополз через них и, убедившись, что чёрная мокрая стена переплетённых веток надёжно меня прикрывает, вскочил и побежал в сторону леса. Позади снова взорвалось, вспыхнуло, и я на бегу засмеялся.

Меня не преследовали – скорее всего, те, кто остался в живых, занялись тушением пожара. Хотя я сомневаюсь, чтобы там было, что тушить.

Я несколько раз падал, путаясь в траве и поскальзываясь, вскакивал и бежал дальше. Мне было весело и жутко…

…Собачий лай я услышал под утро, сквозь сон. Я не нашёл никого из наших, да особо и не искал – ушёл подальше в лес и завалился спать под каким-то хворостом. Что-то мне снилось, не очень приятное; собачий лай органично вплёлся в этот сон и одновременно разбудил меня.

Дождь прекратился, но висел плотный сырой туман, ломавший звуки. Я лежал с открытыми глазами, прислушиваясь. Лаяли несколько собак сразу… а потом я услышал выстрелы. Стреляли из «мосина»; карабины этой марки были у Гришки и Олега.

Очень осторожно, стараясь не производить ни единого звука, я выбрался из-под хвороста… и в каком-то шаге от себя увидел Сашку и Рэма. Они смотрели в мою сторону, и Сашка перевёл дух:

– Ч-чёрт. Это мы что, рядом ночевали?

– Похоже, – я пожал плечами. – Слышите?

Они кивнули. Потом Сашка заторопился в сторону звуков, мы побежали за ним, держась слева и справа – и чуть позади.

Вскоре я понял, что Сашка старается выйти в тыл облаве. Это было разумно – если немцы опять просто психуют, то мы уйдём, а если они выследили кого-то из наших, то так тоже удобнее. Я надеялся, что всё-таки первое.

Мои надежды не сбылись. Мы бежали и шли примерно полчаса, лай приближался. Чутьё не подвело Сашку – мы нагнали облаву на большой сырой поляне, выйдя ей точно в тыл.

Собак было три, с вожатыми. И с дюжину легионеров, у которых был ручной пулемёт. Очевидно, сколько-то зашли с другого конца поляны, потому что в её центре, возле здоровенного вывороченного пня – всё, что осталось от росшего там дерева – залегли Гришка и Олег, так и не добравшиеся до другого конца поляны. Я их видел и отсюда. Гришка стрелял. Олег лежал чуть сбоку и не шевелился.

Эстонцы не стреляли – вернее, не стреляли в цель, а только прижимали Гришку огнём поверх головы. И собак не спускали, зато трое ползли в траве к выворотню, решив взять ребят живыми.

Рэм коснулся наших плеч и указал наискось через поляну. Мы с Сашкой взглянули туда одновременно – и среди кустов увидели лицо Максима. Он указал на себя, поднял пять пальцев, ткнул себе под ноги и исчез.

– Удачно, – Сашка усмехнулся и поерошил волосы. – Наши все там… Граната есть у кого?

– Держи, – Рэм сунул ему нашу «консерву»[46]46
  Жаргонное название гранаты РГ-42, массово выпускавшейся на консервных заводах СССР в годы войны на самом деле в корпусах 220-граммовых консервных банок.


[Закрыть].

– У-ухх! – застонал Сашка, запустив гранату в собак. – Бей фашистов, партизаны!!!

– Бей гадов! – заорал я, с колена открывая огонь по легионерам.

– Ур-раа!!! – завопили сразу с нескольких концов поляны, сами себя глуша выстрелами. Застигнутые на открытом месте легионеры, рассчитывавшие только на расправу с двумя окружёнными партизанами, растерялись на миг – и этого вполне хватило нам. Жалеть и предлагать сдачу никто не собирался. Последнего из легионеров застрелила, кажется, Зинка – он почти добежал до кустов в дальнем конце, когда грохнул «маузер», и он кувыркнулся в кусты, только ботинки с гетрами остались торчать.

– Сань, это вы? – окликнул нас Женька.

– Мы! – гаркнул Сашка. – Всё, кажется?

– Кажется, всё…

– Борька с вами?! – завопила Юлька. Я захохотал. – А, слышу…

– Иди, иди, курва, шагай, – подала голос Зинка. Мы начали выходить на полянку. Зинка толкала перед собой полицая с дрожащими поднятыми руками и пляшущей челюстью. – Вот почему они так по лесу шпарили, вот кто их вёл!

– Ребята! – звеняще крикнул Гришка. – Ребята, Олег убит, ребята…

…Илью мы нашли там, откуда он стрелял. Он так и лежал – с ППШ в руках, прижмурив один глаз. Второго у него не было – туда попала пущенная наугад пуля. Олегу пуля тоже попала в голову, в переносицу, и я, когда мы выносили мальчишек подальше, с отчаяньем подумал, что ненавижу эти ранения в голову, которые и после смерти не дают человеку успокоиться, уродуют его навечно…

– Я возьму его ППШ, – сказал Гришка и взял оружие Ильи. Мы вообще собрали всё, что смогли, Рэм поменял свой карабин на пулемёт, у легионеров был «браунинг». Гранаты, патроны и кое-какую еду разобрали, обыскав трупы и дострелив двух раненых а стволы припрятали по возможности – пригодится, может быть…

– Похороним их, – Сашка успел прихватить с собой две складных лопатки. Юлька уже не в первый раз трогала следы от пуль на моей куртке, и я подумал, что вот сейчас, пожалуй, мог бы её поцеловать без проблем… но не хотелось.

– А с этим что делать? – Зинка брезгливо тряхнула за шиворот стоящего на коленях полицая. – Допросить?

– А что он знает, кроме «пан офицер» и «хайль Гитлер»? – процедил Рэм. – Кончать его, гниду!

– Сынки! – завыл полицай, его лицо окончательно потеряло сходство с человеческим. – Сынки, не надо! Они меня заставили! Не надо!!!

Это было последнее, что он крикнул – Женька выстрелил ему в лоб из своего «нагана», процедив:

– За маму с папкой… – и нагнулся, сказав: – Помогите оттащить, чтобы рядом с нашими не вонял…

Труп полицая свалили в какую-то яму метров за пятьдесят от места, где копали могилы Олегу и Илье. Глубоко не получилось, да и зачем? Мы ведь даже не могли поставить какие-то знаки… Но Юлька финкой вырезала на коре большого дуба:

ПАРТИЗАНСКИЕ РАЗВЕДЧИКИ

ОЛЕГ ПАНАЕВ

и

ИЛЮША БАЛАНДИН

20 июля 1942 года

ИМ БЫЛО ПО 14 ЛЕТ

– Нельзя так уходить, – тихо сказал Сашка. – Надо хоть что-то сказать… Борька, знаешь что… ты спой.

Я сперва покосился на него, как на сумасшедшего. Но потом вдруг понял, что это самое лучшее, что можно придумать. Но не просто спеть, а…

 
Надежда, я вернусь тогда,
Когда трубач отбой сыграет,
Когда трубу к губам приблизит
И острый локоть отведёт…

Надежда, я останусь цел!
Не для меня земля сырая,
А для меня твои тревоги
И добрый мир твоих забот!
 

– голос у меня сорвался, но я упрямо мотнул головой, разбрызгивая с ресниц капли – и выправился. Стыдно не было…

 
Но если целый век пройдёт,
И ты надеяться устанешь,
Надежда, если надо мною
Смерть распахнёт свои крыла —

Ты прикажи: пускай тогда
Трубач израненный привстанет,
Чтобы последняя граната
Меня прикончить не смогла! [47]47
  Слова Б. Окуджавы.


[Закрыть]