Текст книги "Шпоры на кроссовках"

Автор книги: Олег Верещагин

Часть 4.
В Чёрных горах

1.

Стоя среди деревьев, Колька недоуменно моргал. Он мог бы поклясться, что никуда не переносился! Нет, конечно место было немного иное, и Антонин с Филиппом остались где-то во времени. Но так же зеленел лес на склоне холма, таким же обжигающим было утреннее солнце, так же прозрачно смотрелись и приятные запахи приносил легкий ветерок.

Тоже Греция, только в другом времени? А что, вполне может быть. Правда, до этого шпоры не повторялись, но тут никаких выводов сделать нельзя. Интересно даже, в какую новую историю втравил его Кащей. Может, появится и объяснит?

Как следовало ожидать, Кащей появился почти тут же, словно ждал. Колька снизошел до разговора первым – он вообще слегка подзабыл, что перед ним крупномасштабный злодей и даже позволял себе иронизировать:

– А-а, здравствуйте, здравствуйте, доброе утро! Собираетесь снова меня отговаривать? Не поздновато ли? Шестой день едва глазки продрал, а три вещи из пяти уже у меня…

– Николай, – суховато прервал мальчишку злодей, – ведите себя повежливей, я все-таки старше вас.

– Извините, – раскланялся Колька, вспомнив, как это делали рыцари в средневековой Шотландии. – Но уж тогда отыскали бы себе Бабу-Ягу, что ли! Нет вас кинуло на подростков женского пола! Что, молчите?! Вот идите к себе в замок и ждите. Я скоро буду.

– Николай, – спокойно ответил Кащей, – смею напомнить, что ваш поиск еще далеко не закончен. Да и когда – если – вы его закончите, это вовсе не будет означать вашей победы. Скорее наоборот – меня перестанут связывать обычаи, и вам придется иметь дело со мной лично. Уверяю вас, это весьма неприятно… – Кащей начал было таять, но словно передумал, сгустился вновь и добавил: – И еще, Николай. Неужели вы думаете, что станете ПЕРВЫМ, кому удастся собрать ВСЕ вещи? Отнюдь… Были и до вас. Но я – вот он. А они – в моем саду… Так я позже к вам зайду, а вы все-таки подумайте.

Колька не нашел ничего лучше, как уже закричать в пустоту "сам дурак!" и усесться со спущенными штанами – обследовать рану, которая снова дала о себе знать. Колька послюнил палец и, морщась, стер подсохшую кровь. Порез снова закровенил, и Колька с остервенением прилепил к нему сорванный тут же лист подорожника, после чего осторожно натянул джинсы и улегся на траву – подумать.

Думать мешал голод. При таком активном образе жизни есть надо много и сытно. А он в последний раз жевал полсуток назад – мелочь разную. А плотно ел вовсе в Шотландии. Но размышления о происходящем с ним все-таки отвлекло мальчишку от мыслей о еде.

Пока что ему везет. То ли "по жизни", то ли по какому-то волшебному закону, да это и не важно. Зато здорово интересно. Страшно, опасно и… интересно, с удивлением осмыслил это до конца Колька. Правда интересно! Ощущаешь, что делаешь какие-то важные дела, а не просто ходулями по существованию перепрыгиваешь. Во-первых, конечная цель – помочь красивой девчонке. Благородная цель, настоящая рыцарская. Да и потом – скольким он уже помог! Алесю и партизанам. Алесдейру. Антонину, и даже целому городу! Вот интересно: а в этом времени, что получится сделать?

Наверное, вдруг подумал Колька, закидывая руки под голову, так было с настоящими странствующими рыцарями. Они отправлялись в поход ради дамы, совершали подвиги, убивали людоедов, великанов, брали крепости, ехали по пескам и лесам, страдали от голода и жажды – и постепенно забывали, что, собственно, делают в своем походе? Дама превращалась в символ, а целью становилось само путешествие, приключения и подвиги. Потом рыцарь возвращался – и вдруг понимал, что вырос в походах и перерос свою даму, не вылезавшую из замка…

– Расхвастался, – вслух сказал Колька. И сел. Не потому что устал лежать.

Просто услышал выстрелы. Один. Другой. Третий.

Колька, сидя на корточках, озирался, как волк – поворачиваясь всем телом и напрягшись для драки или бегства. Кругом было пусто, только ветерок раскачивал кроны деревьев, названий которых мальчишка не знал. Он уже было успокоился, когда услышал под ряд еще два выстрела – откуда-то снизу, из-за деревьев.

Распластавшись на животе, Колька пополз вниз по склону, прячась за кусты и высокую траву. Оказалось, что растительность скрывает обрыв – невысокий, но крутой – за которым лежала песчаная коса, а уж море – дальше.

Не песке вертелись на тонконогих конях несколько ярко, резко-кричаще одетых всадников в расшитых злотом куртках и белых чалмах, вооруженные длинными ружьями и саблями. Еще двое на песке лежали неподвижно. Как раз когда Колька выглянул, один из всадников приложился и выстрелил куда-то левее места, где прятался мальчишка.

Всадники что-то кричали, но ветер дул от берега, разобрать было невозможно. Потом они подобрали на седла коней их убитых хозяев и рысью поскакали по пляжу прочь, быстро скрывшись за скалами.

– Так, – пробормотал Колька, откатываясь в сторону и плавно отпуская ветви кустов, – опять ты в армии… стальные птицы над головой и какие-то турки под самым носом… А в кого они стреляли? Определенно – в хорошего парня…

Он поднялся на ноги и, стараясь шуметь минимально, двинулся берегом в ту сторону, куда стрелял всадник.

Почти сразу дорогу пересекла узкая лощина с обрывистыми краями – достаточно широкая, чтобы перепрыгнуть и достаточно длинная, чтобы и не пытаться ее обойти. Пыхтя от жары, Колька полез вниз и уже карабкался на противоположный склон, когда в лоб ему попал небольшой камешек, брошенный сверху. Тихо ойкнув, мальчишка вскинул голову и увидел направленный прямо в переносицу ствол старинного ружья. Ствол выглядывал из кустов. Кто держит его в руках – разглядеть не представлялось возможным.

– Стой, предупредил из кустов приглушенный, но явно мальчишеский голос.

– Стою, – так же шепотом отозвался Колька, примериваясь, нельзя ли вырвать этот самопал. Нет, не получится, далековато.

– Турок? – спросили сверху.

– Не, – отперся Колька.

– Христианин? – продолжался допрос.

– Угу, – кивнул Колька.

– Православный или католик? – допытывался невидимка, держа руку на прицеле.

Вместо ответа Колька перекрестился, от души надеясь, что тут не получится повторения белорусской истории.

– Зовут как? – уже не так напряженно спросили сверху.

– Колька… Николай.

Ствол ружья дрогнул, а из кустов – значительно правее – соскочил на дно лощины тот, кто допрашивал Кольку. Соскочил и ловко поймал начавший тот, кто допрашивал Кольку. Соскочил и ловко поймал начавший падать "ствол" – оказалось, он не лежал за ним, а держал за привязанную к прикладу веревку, сам устроившись в стороне.

– А меня – Мирко, Мирослав.

Колька с интересом рассматривал своего ровесника. У Мирослава было дочерна загорелое лицо, на котором синие глаза казались совсем прозрачными. Черные волосы – убраны под круглую шапочку с вышивкой. Поверх белой свободной рубашки был надет синий жилет, узкий, перепоясанный широким красным поясом, за которым торчали два пистолета и прямой кинжал до колен, ниже начинались то ли сапоги, то ли чулки, туго перетянутые ремнями.

Мирослав тоже рассматривал Кольку, опираясь на ружье. Потом сказал немного недоверчиво:

– Ты не наш… Ты серб? Нет, не похож… и на грека не похож.

– Я русский, – сказал Колька и наугад добавил: – Я…я убежал. С корабля.

– С каторги!?[16]

[Закрыть] – глаза Мирослава уважительно округлились. – Ты русс?! Ого! – и он сдвинул шапочку на затылок.

– А где я? – осмелился спросить Колька. Мирослав выпрямился и гордо повел вокруг рукой:

– Это Черногория! Не надо бояться, русский брат. Тебя никто не выдаст турецким псам. Это – земля вольная.

2.

Жареные куропатки и черствый хлеб показались Кольке поразительно вкусными. Мирослав съел меньше гостя, и когда Колька заметил это и смутился, черногорский мальчишка махнул рукой:

– Э, оставь… Я благодарю тебя за то, что ты разделил со мной пищу, это честь для меня. Мы все ждем руссов. С тех пор, как ваш царь Петро прислал деньги и оружие – ждем. Жаль, что его побили турки[17]

[Закрыть] мы были готовы ударить навстречу на этих кровожадных собак… Видно, не судьба, ну да еще будет наш час! – и Мирослав погрозил куда-то кулаком.

– А ты что, охотишься в этих местах? – полюбопытствовал Колька, стаскивая пропотевшую рубашку и с наслаждением поводя плечами – на них падала тень от куста, у которого они сидели.

– Охочусь, – подтвердил Мирослав. И криво улыбнулся. вот и сегодня двух зверей завалил. Да ты видел, небось…

– Ты про турок? – тихо спросил Колька. Мирослав кивнул, отвернувшись в сторону. Так же не глядя на Кольку сказал:

– Вот послушай, что я расскажу.

Он немного помолчал и к удивлению Колька нараспев заговорил, по-прежнему глядя в море:

 
У старого Марко Стояновича
Было пять сынов и дочь младшая.
Жена стара, внуки малые
На руках у седого Марко оставлены.
Первый сын Марко сгинул в Боснии,
А второй в плен был угнан турками,
Третий сын Марко срублен в Далмации,
Пал четвертый в родной Черногории.
Младший сын остался, Мирослав Маркович,
Дочь осталась – Мирьяна Марковна.
Старый Марко на них не нарадуется!
Мирослав да Мирьяна с внуками -
Вот и рода его продолжение!
Как-то раз Мирослав охотился,
Пропадал по горам-лесам, вернулся с добычею.
Да вернулся на пожарище остылое.
Мать-отец лежали неприбраны.
У них головы были отсечены,
у них руки были отрублены.
А племянники и племянницы малые
Костью все лежали обгорелою
Там, где дом был родной Мирослава Марковича,
Где он рос, где ему было счастливо…
От сестры Мирослав следа не сыскал.
Поднял он тогда голову отцовскую,
Он прижал ее к груди, рыдал горестно,
Бился с криком о бревна обгорелые.
"Храбр, могуч был Марко Стоянович,
Пока старость волосы не выбелила.
Тут как раз и беда нагрянула,
а старик и рук поднять не сумел,
а спасти его было некому!
Ой, зачем ты остался жить, Мирко Маркович?!
Почему не умер ты с ближними?!
Тебе было бы сейчас легче легкого…"
Открывает тут глаза мертвые
Голова отцовская на его руках.
Размыкаются уста окровавленные,
Слышит Мирослав голос Марко старого:
"Мирослав, сын мой младший, ты слез не лей.
Знай: сгубил нас бей Исмаил-Паша.
Он увел сестру твою красавицу,
Он угнал Мирьяну в бесчестие!
Заряжай ружье русское, Мирослав Маркович,
Заряжай пистоли немецкие,
Отточи ты кинжал и саблю польскую.
Ты пойди и найди Исмаил-Пашу
Как он мне – сруби ему голову,
Отомсти за родных погубленных,
Вызволи сестру Мирьяну Марковну -
Тогда спать мне спокойно в сырой земле…"
С той поры я ищу Исмаил-бей-Пашу,
Плачу туркам, что ими заслужено…
 

 Колька слушал, чуть приоткрыв рот. Когда Мирослав умолк, то и рот Колька захлопнул, но лишь за тем, чтобы тут же снова открыть и спросить:

– Ты ищешь свою сестру?

– Я ее нашел, – вздохнул Мирослав. – Она там, внизу, – он махнул рукой, – в деревне на берегу… И Исмаил там. Не сегодня-завтра отплывет его каторга, и как мне быть тогда, где сестру искать – за морями? Вот и я решил: сегодня ночью попробую сестру выручить. И будь, что будет.

– Что-то ты как-то без оптимизма говоришь, – заметил Колька и, видя, что Мирослав не понял, объяснил: – Ну, уныло.

– Чему радоваться, – отмахнулся Мирослав, – Исмаил-то знает, что я тут и чего я хочу. Я ему за эти две недели немало крови испортил, да и отряд его поубавил. Глупо я поступил. Надо было идти по селам в горы и собирать людей – желающие схватиться с турками всегда нашлись бы. Да я турецкой крови пролить побольше спешил. Вот и попался. Пойду за подмогой сейчас – время упущу. Пойду сестру выручать – так Исмаил начеку. И ее не выручу, и сам погибну.

– Так что будешь делать? – сочувственно спросил Колька. Мирослав посмотрел так удивленно, словно Колька поинтересовался, есть ли у него нос:

– Пойду за сестрой, что же еще? Иначе не будет мне покоя ни на том, ни на этом свете… А тебе дорогу укажу – может, и доберешься до земель, где нет турок.

– Доберусь… – задумчиво кивнул Колька. – Вот что, Мирко. Расскажи-ка ты мне поподробнее про этого Исмаила, про его отряд, что он тут делает и в какой такой деревне обосновался…

…Оказывается, бывает очень трудно разобраться в себе самом. Раньше Колька думал, что это простое дело – что тут разбираться, кто же знает человека лучше, чем он сам?! А вот поди ж ты… С чего он предложил свою помощь Мирославу – Колька и сам не знал. Раньше он тоже помогал, да. Но во-первых, и ему помогали, как бы взаимозачет. А во-вторых – все его приключения были связаны с нужными ему вещами, помогая другим, он помогал и себе.

Сейчас ему ничего не светило, кроме потерянного времени и риска. Но чувствовал себя мальчишка НА УДИВЛЕНИЕ хорошо.

Мирослав намеревался ночью ворваться в селение, стреляя и орудуя холодным оружием, пробиться к дому, где Исмаил-Паша держал сестру, освободить ее и бежать в горы. План был героический, что и говорить. С одним-единственным минусом: скорее всего, Мирослава убьют еще раньше, чем он даже нужного дома доберется. Что уж там кого-то освобождать. Кстати, черногорец и сам это понимал, что не уменьшало его решимости поступить именно так.

Но на взгляд Кольки это не годилось. Тем более, раз он решил участвовать в "разборке" сам.

– Значит, говоришь, – уточнял он, сидя на траве со скрещенными ногами и тыча палочкой в изображенный на земле план селения, – что каторга стоит прямо у берега, и пленников держат на ней в цепях?

– Женщин и девушек – в одном из домов на берегу. И без цепей, – пояснил Мирослав, устроившийся рядом. – Что бы товар не портить. В каком доме – не знаю. Турок не меньше сотни, и злы они, караулы хорошие.

– А вот тут их кони? – коснулся Колька палочкой изображения, похожего на букву П, только очень широкую. – Это для коней штука, как ее?

– Коновязь, – уточнил Мирослав. – Она и есть.

Несколько минут, не меньше, Колька размышлял, подперев подбородок кулаками. Потом спросил:

– Как думаешь, если пленных освободить, станут они драться?

– Станут, – без раздумий ответил Мирослав. – Они здешние, Черных гор дети, у них в жилах кровь, а не вода.

– А ключи у кого? От кандалов или от чело там? У твоего Исмаила?

– Нет, – покачал головой Мирослав, – зачем? Мужчин-пленных он сразу капитан-аге продал. Их, наверное, уже к веслам приковали. Ключи у старшего надсмотрщика, а он все время на каторге.

– А караул на каторге несут матросы или солдаты? – продолжал задавать вопросы Колька. Черногорец уверенно отозвался:

– Солдаты. Да что ты задумал, Никола?

– Погоди, – Колька даже усмехнулся от сознания своего ума, – Если все пойдет, как я думаю, то мы не только твою Мирьяну освободим, но и всех вообще пленных, а их турок никто не уйдет… Вот еще. Чем турки коней кормят овсом или сеном?

– Сеном, – тут же отозвался черногорец, – сено вот здесь… – он не договорил, широко распахнул глаза и с восхищенным изумлением уставился на Кольку. – Ты кем был на Руси? Ты как в плен попал?

– Офицером был, – без зазрения совести ответил Колька, смутно вспомнив из прочитанного, что были тогда и четырнадцатилетние офицеры, и даже младше, кажется. – Догадался, что я делать собираюсь?

– Как бог видит! – восторженно отозвался Мирослав. – Победим – оставайся с нами, бери в жены Мирьяну, я как брат ее тебе отдам! Зачем тебе со шведами воевать, что они тебе сделали?! Будем вместе турок резать! Оставайся, Никола!

– Нет, я домой отправлюсь, – засмеялся Колька. – Да, ты стреляешь хорошо?

– За полсотни шагов в куриное яйцо попадаю, – гордо ответил черногорец.

– Тогда слушай, что надо делать, – Колька встал на колени и наклонился над чертежом в пепле.

3.

– Они в том доме, – черногорец уверенно показал на крайний со стороны моря дом под соломенной крышей, отличавшейся от остальных домов селения толь застекленными окнами. – Сколько лежим тут, вон сейчас и стемнеет – а туда несколько раз котел с едой носили. И воду.

– Угу, – ответил Колька. Он раздевался, сидя на камне и сейчас с некоторым сомнением разглядывал снятые кроссовки. Оставить их вместе с остальной одеждой страшновато, но не плыть же в них? Колька вздохнул и положил обувь под куст, аккуратно прикрыв джинсами. – Постарайся не шуметь. Пойми, твое дело не турок поубивать, а женщин освободить… Внимательно смотри – как увидишь меня возле кормы, так и стреляй. Не промахнись.

– Будь спокоен, – уверенно кивнул черногорец, похлопав по прикладу ружья, из ствола которого торчала палка с тряпичным набалдашником, пропитанным маслом. – Запалю так, что весь отряд сбежится… А Исмаил-Пашу все-таки побрею на всю жизнь, и не отговаривай.

– Смотри, – Колька поднялся и вздохнул: – Пойду. Пока до берега спущусь, стемнеет… Пистолет давай.

Мирослав протянул тяжеленный пистолет, рукоятка которого была украшена набалдашником: если взяться за ствол, то можно использовать как дубину. Ото все души Колька надеялся, что ему не придется стрелять.

– Курок спущен, пыж забит, – сказал Мирослав. – Смотри не макни в воду… Давай поцелуемся, что ли, Никола.

До сих пор Кольке несколько раз приходилось целоваться с лицами противоположного пола и он не питал никого энтузиазма при мысли о поцелуе со своим ровесником, но и отказать не смог, даже сплюнул только за кустами, уже спускаясь по камням к воде. А Мирослав присел за камнем, взвел курок ружья, раздул трут и, помахивая им в воздухе, до боли в глазах уставился на чернеющую в сгущавшейся темноте на фоне воды корму галеры-каторги, к которой вел один из якорных канатов…

…Плыть с пистолетом в зубах, держа его за скобу вокруг спускового крючка – удовольствие то еще. Колька извелся, у него заболела шея, а слюни текли, как у бешеной собаки. Почти с облегчением – хотя он боялся этого момента – Колька нащупал одной рукой и ногами канат, перехватил пистолет в правую руку и, насколько это было возможно, высунувшись из воды, помахал оружием…

…На берегу Мирослав упер приклад русского ружья в землю, несколько раз покачал стволом, выбирая нужную дальность, поджег от трута ярко вспыхнувший тряпичный узелок и выстрелил.

Огненный комок, взвившись по дуге, замер на миг в высшей точке полета, а потом, вновь набирая скорость и плюясь каплями горящего масла, упал точно на стог сена рядом с коновязью.

Дети! Вам говорят в школе, что книги читать полезно. Поскольку это говорят учителя, вы не верите. И очень зря, могу вам точно сказать. Конечно, книги бывают разные. Есть очень даже вредные. Такие, какие любил читать Колька и какие советую вам читать, чтобы, оказавшись в подобной ситуации, четко знать, как действовать, не дожидаясь добрых дядей из МЧС и ВДВ. Они могут и не появиться…

…Со всех концов селения с воплями сбегались турки к вспыхнувшему стогу, возле которого бились на привязях и кричали от ужаса кони. Трещал огонь, жар отталкивался от тех, кто подскакивал поближе, кто-то уже тащил воду, кто-то вопил, зовя на помощь бегущих от каторги моряков, кто-то, завернув лицо в мокрую чалму, рубил изогнутым ятаганом поводья. В этой суматохе никто и внимания не обратил на скользившего вдоль околицы Мирослава с пистолетом и саблей наготове…

…Когда по воде заметались отсветы пожара, на берегу разноголосо и тревожно закричали, на палубе сверху затопали ноги, а сходни, переброшенные на берег, затряслись от множества ног, Колька понял, что Мирослав свое сделал – в ближайшие полчаса до каторги никому не будет дела. Только бы этот главный надсмотрщик не умотал на берег, думал мальчишка, карабкаясь по канату, как в физкультурном зале. Корма у каторги оказалась высокой, и Кольке казалось, что он лезет очень долго. На берегу начали стрелять – в темный свет, как в динар, отбивая нападение черногорцев численностью не менее тысячи. Та-ак, это уже хуже – только бы не вздумали эвакуироваться на корабль…

Трое турок – здоровенных, голых по пояс, с плетками в руках – стоя спиной к Кольке, с интересом наблюдали картину пожара, обмениваясь горловыми репликами. Колька мягко соскочил на кормовую палубу возле лестницы, посидел на корточках и, встав в рост, заорал, не опасаясь, что его услышат на берегу:

– А ну – базар йок, секир башка карачун, доперли?![18]

[Закрыть]

Надсмотрщики – а это были они – повернулись, словно ужаленные и увидели плохо различимую фигуру голого (так им показалось) человека с пистолетом. Колька забыл взвести курок, но он этого и сам не знал, а тем более не знали турки. Как и все надсмотрщики во всем мире, особой храбростью они не отличались, поэтому немедленно повалились на колени, побросав кнуты, и завыли:

– Ама-а-а-а-а-ан!!! Френджи, ама-ан!!![19]

[Закрыть]

– Вэр из э кэй виз э феттерс, шитз?![20]

[Закрыть] – перемкнуло Кольку, и он подкрепил свою просьбу судорожными движениями пистолетного дула, окончательно убедившим турок, что перед ними «отмороженный народный мститель», который и без пистолета способен поотрывать им головы. К счастью, они и не подозревали, что у Кольки просто затряслись неожиданно руки…

Еще более удивительным было, что один из надсмотрщиков, сдернув с пояса здоровенное кольцо, бросил его к босым Колькиным ногам, едва не отбив мальчишке пальцы простонал:

– Вис кейз… донт кил, вандерфул сэр![21]

[Закрыть]

– Гой даун фронт оф ми, ран![22]

[Закрыть] – завопил Колька на автомате, размахивая пистолетом.

– Релисиз оллз фром зе феттерз, велл![23]

[Закрыть]

Внизу уже гудели прикованные рабы, понявшие, что наверху творится что-то не вполне обычное. Не смея поворачиваться спиной к мальчишке, следовавшему за ними по пятам до широкого люка, из которого невероятно воняло, турки начали спускаться вниз. Послышался звон, грохот, потом – вопли и азартная толкотня. Колька отшатнулся от люка, откуда высунулась голова – взлохмаченная и жуткая – и что-то спросила по-итальянски.

– Не врубаюсь, я русский, – ответил Колька, – но вы все свободны. Спецназ прибыл вовремя, выкуп за заложников не выплачивался…

Наружу полезли омерзительно пахнущие, возбужденные, грязные и решительные люди. Кто-то отдавал команды, кто-то уже ломал двери в каюты, чтобы добраться до оружия, кто-то разноязыко и горячо благодарил Кольку, а несколько серьезных бородачей, повинуясь отдаваемым по-немецки командам белобрысого и вполне интеллигентного парня, выкатывали из портов[24]

[Закрыть] и разворачивали на берег пушки – их на каторге было полдюжины.

– Э, э, э! – завопил Колька, бросаясь туда. – Э, по домам не стреляйте, там свои, вы чего?!

Один из бородачей сказал что-то белобрысому, тот оскалился и толкнул Колька в плечо, прогнусив:

– Йа, рихьтигь, керл![25]

[Закрыть] – и, отвернувшись, поднял руку: – Файер![26]

[Закрыть]

Пушки ахнули в разнобой, но дружно, а на берег по сходням уже валила разномастная и чем попало вооруженная толпа. Колька перепрыгнул через борт и, стараясь не намочить пистолет, побрел к берегу по грудь в воде – искать Мирослава. Не оставаться же было на галере, когда еще ничего не кончено?!

…Возле дверей лежали двое турок – крест-накрест. Сами двери были открыты настежь, и Колька с порога увидел, что там происходит.

Еще один турок, разбросав руки и выронив саблю, лежал за порогом. В небольшой комнате горели свечи, в их неожиданно ярком, но мечущемся свете вокруг опрокинутого стола кружили Мирослав и рослый турок, богато одетый, с красной бородой. У него, как и у Мирослава, были сабля и кинжал, только изогнутый и более длинный. И Мирослав и турок непрестанно ругались на двух языках, причем Мирослав так, что уши вяли, у пивного ларька не услышишь.

– Дроп е ган![27]

[Закрыть] – перескочил с классических английских на американские киношные рельсы в конец обалдевший Колька и присел, вскинув пистолет в обеих руках, так, что затрещали трусы. В ответ турок молниеносно метнул в него кинжал, и, если бы Колька не закосил под штатовского полисмена со своими приседаниями, кинжал попал бы ему куда-то в глаз, а так – вылетел в дверь.

Этого мига хватило Мирославу. С ликующим воплем он прыгнул вперед, перехватил саблю турка и…

– За мою семью! – услышал отвернувшийся Колька его крик. Потом тяжело упало что-то, покатилось.

И только потом упало тело…

…Вообще-то черногорцы – дикие люди, да и освобожденные рабы, среди которых оказались люди дюжины национальностей со всей Европы, за время плена одичали. Колька немного посмотрел, как они все под ликующие вопли и воинствующую музыку каких-то рожков и чего-то вроде скрипок насаживая на колья отрубленные головы турок – и отправился спать в один из домов, куда хозяева его чуть ли не на руках внесли. Просто народ, подумал Колька, возясь на соломенном тюфяке. Таким в качестве врага лучше не попадаться – до конца дней своих бегать будешь по кабинетам психокоррекции. Но с другой стороны – детей за выкуп не похищают, наркоту не жрут и финансовых пирамид не создают, подумал Колька и на удивление быстро и спокойно уснул. Ему снилось, что он с приятелями в видеобаре смотрит какой-то ужастик и все время зевает, вертится и критикует фильм, невероятно скучный и пресный по сравнению с тем, что успел увидеть за последнюю неделю…

…Проснулся Колька от того, что выспался. Солнечные лучи падали на стену из двух маленьких окошек под низким потолком. Кто-то прикрыл его легким одеялом, пахнущим молоком и шерстью. Рядом лежали его одежда и обувь, вычищенные, отмытые и заштопанные. Колька лениво высунул руку из-под одеяла – шпоры были на месте.

За приоткрытой дверью послышались голоса, невнятные, но настойчивые, потом – смех, звонкий, хотя и приглушенный. Колька приподнялся на локтях и удивленно заморгал: вошла потрясно красивая девчонка, смотревшая в пол, поклонилась присела и, поставив рядом с постелью кувшин молока и тарелку с хлебом и печной рыбой, тихо спросила:

– Как спалось?

– С-спасибо, хорошо, – кивнул Колька и услышал веселый смех:

– Целуй ее, целуй, я как брат разрешаю, только потом жениться придется! Утро доброе, Никола!

В дверях стоял, подбоченясь, во всей своей красе Мирослав – улыбающийся, левый рукав рубахи небрежно оторван и пущен на повязку.

– Ой ты! – девчонка не смутилась, замахнулась на Мирослава, вскочив, рукавом. Тот приобнял сестру и, посерьезнев сказал:

– Спасибо тебе, что стрелять не стал вчера. Я сам должен был его казнить. И за все прочее спасибо… Мы, Никола, с Мирьяной уходим. Дом поднимем, я жену найду. Мирьяна – мужа… Пойдешь с нами? – прямо спросил он. – Мне будешь братом. Мирьяне – хочешь, мужем, а не хочешь – так тоже братом. Пойдешь Никола?

Колька вздохнул:

– Не пойду, Мирко, прости. Меня ждут.

– Люди, которых ты освободил, в Венецию плыть собираются, на каторге, – Мирослав немного обиженно отвел глаза. – Плыви тогда с ними. Тут недалеко, а в Венеции руссы часто бывают, возьмут тебя домой, – Мирослав отстранил сестру и подтолкнул ее к выходу, а сам, дождавшись, пока она уйдет, подошел ближе к Кольке, который начал одеваться. – Нечего мне подарить тебе – разве что пистолет или кинжал… – черногорец замялся, и Колька замотал головой: – Не хочешь?!

– Тебе нужнее, – Колька, поочередно поднимая ноги, натянул кроссовки. И ощутил, что зеркало, которое ищет, где-то близко! Рядом совсем! Он даже огляделся, а Мирослав понял это так, что Колька собирается уходить, и заторопился:

– Тогда прими мою дружбу. Если будет во мне нужда – пришли весть в наши края и я приду. В том клянусь, – и Мирослав перекрестился, – и крест святой на себя кладу… Пошли, проводим тебя с Мирьяной до каторги.

Было уже за полдень. Колька потянулся, стоя на пороге дома, поклонился сидевшим неподалеку старикам, при виде мальчишки почтительно обнажив им головы и уже открыл рот, чтобы сказать Мирославу, что он не плывет никуда, потому что должен найти одну вещь, когда…

– Вот от меня тебе подарок, – сказала Мирьяна. – Когда б не ты – брат сказал так – он бы сгинул, а мне быть проданной на константинопольском рынке. Возьми, не отказывайся. Пусть будет память, поглядишься – и нас вспомнишь.

В руке Мирьяна держала… зеркало. Зеркальце из полированного серебра на короткой витой рукояти. ТО САМОЕ ЗЕРКАЛО.