Текст книги "Если в лесу сидеть тихо-тихо, или Секрет двойного дуба"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

ГЛАВА 3.

Вскоре Олег понял, почему деревня не давала о себе знать. Просто-напросто деревни-то и не было.

Минут десять Олег ехал между каких-то руин, напоминавших репортаж о взятии Грозного. Из буйных зарослей всё той же крапивы, череды и бурьяна торчали вроде бы даже обугленные конструкции и почти целые длинные какие-то сараи, возвышались и накренялись столбы с изоляторами, но без проводов, лежали металлические проржавевшие цистерны, валы, огромные шестерни и просто предметы непонятного предназначения. На мучительно-кочковатой дороге попадались звенья гусениц, ржавые подшипники, бетонные плиты, вставшие дыбом и словно выросшие из этих плит арматурные прутья, завязанные красивыми узлами.Кроме Грозного возникали ассоциации с фильмами про Безумного Макса и Землю после ядерной войны.

Людей не было. Зато встречались собаки – беспородные и неагрессивные. Им было скучно и жарко.

Олег начал опасаться, что всё-таки заблудился. Где тут первый левый поворот, откуда? Но и спросить было не у кого – оставалось крутить педали.

Бряканье и стук, послышавшиеся где-то сбоку, из-за стены сорняков, Олег не смог определить сразу. Стук, грымс, бряк, скрип, хряп, фрр… что такое?!

Над зарослями появилась кепка. Плоская и засаленная, она плыла, как по зелёному морю, то ныряя, то лихо появляясь вновь. Потом из зарослей возникла неопределённого цвета лошадь, запряжённая в первую в жизни телегу, которую Олег увидел вблизи. Телега подпрыгивала и тряслась, как припадочная, отчего человек, сидевший боком на передке, был похож на преступника, которого с особым садизмом казнят на электрическом стуле. Именно телега издавала жутковатые звуки, да ещё лошадь пофыркивала.

Хозяин этого транспортного средства был старик – за шестьдесят, а сколько точно – неясно, сухощавый, невысокий, с морщинистым, красно-кирпичным лицом. Несмотря на жару, одет он был в бесформенный и бесцветный пиджак на голое тело, такие же брюки и кирзовые сапоги.

– Здравствуйте, – Олег остановился. Кивнув, «водитель кобылы» издал какой-то горловой звук, его лошадь послушно замерла и меланхолично протянула горбоносую морду к травке на обочине. Она – лошадь, а не травка – ничуть не напоминала Олегу тех коней, на которых он учился ездить в конно-спортивной школе вот уже два года. – А вы не подскажете, где Марфинка?

В глазах старика промелькнуло удивление. Он молча повёл рукой вокруг и странно булькнул. Олег догадался, что старик – немой и сам удивился чувству неловкости, которое вдруг охватило его.

– Понимаете, – торопливо начал он. – мне надо на кордон, а я не знаю, я, по-моему, заблудился…

Старик кивнул и похлопал по телеге за своей спиной, потом – показал на велосипед мальчика и похлопал тоже. Улыбнулся. Олег неожиданно вспомнил, как мама ему рассказывала про немого Романа, которого страшно боялась в детстве; её пугало то, что человек не умеет говорить, а только мычит. Интересно, а это не он?

Олег погрузил велик сзади и вспрыгнул на место, по которому похлопал немой – передок рядом с ним. От досок телеги пахло сеном и ещё чем-то, но не очень приятным. Немой щёлкнул вожжами, чмокнул – лошадь оторвалась от травы и двинулась вперёд. Олег схватился руками за какие-то доски и крючки – трясло немилосердно.

Немой вопросительно поднял брови и пальцем показал на Олега. Мальчик ответил:

– Я сын Семёновой. Вера, Семёнова – может, помните? Вы же ведь Роман?

И подумал, что мама зря боялась этого человека. Роман вдруг закивал, его лицо расплылось в удивительно доброй улыбке. Он показал жёлтые, насквозь прокуренные, но крепкие зубы и потрепал Олега по плечу, что-то мыкнув. Потом – всмотрелся в лицо мальчика и снова кивнул. Обрисовал пальцем овал и поднял корявый большой палец с чёрным ногтем.

– Похож на маму? – понял Олег. Немой засмеялся, кивая. – Мне говорили.

Так странно было ехать рядом с этим стариком – и понимать, что он видел маму девчонкой, младше Олега. И как давно это было…

Оказалось, что деревня-то совсем рядом. Олег догадался, что ехали они, скорей всего, через разрушенное колхозное хозяйство – он мог только удивляться тому, как много всего было тут настроено. А сама Марфинка, представлявшая собой просто одну невероятно длинную улицу, обрамлённую густыми садами, начиналась за широкой, разбитой дорогой, ещё сохранившей следы асфальта.

Старая деревня не показалась Олегу брошенной или запустелой. Народу на улице, в садах, дворах, на огородах было немало, и отнюдь не только бабки и дедки. Во многих дворах стояли машины. Виднелась речка, на её берегу Олег различил два десятка мальчишек и девчонок – кто купался, кто ловил рыбу, а кто уже загорал.

Но потом они проехали мимо большого сельского клуба – так было написано на облупившейся вывеске, помещённой между двух пар колонн, поддерживавших навес. Одна колонна накренилась, прямо на крыльце выросла берёзка, стенд с надписью КИНО был пригнут к земле и пуст. В таком же состоянии был и сельский магазин – только там трава и деревца не просто заполонили крыльцо, а обосновались и на крыше, поднялись до верха окон. Олег понял, что все, кого он видит – родственники, приехавшие на лето, «дачники». А что тут зимой?! Страшно подумать… Да и сейчас – он заметил – больше половины домов смотрят на мир из зарослей бурьяна незрячими, заколоченными окнами.

Мальчишке стало грустно и почему-то обидно. Но не надолго. Подскакивая на телеге, с наслаждением втягивая чистый воздух, щурясь на тёплое солнце и по-прежнему удивляясь тишине, Олег подумал беззаботно, что таких деревень много, а каникулы у него раз в году. Сейчас. И это неплохо, что тут приезжие ребята – с ними будет легче найти общий язык, чем с деревенскими, а значит, скука не грозит.

…Дед Роман провёз Олега не только через всю деревню – по этой бесконечной улице – но ещё и довёз до поворота. Песчаная дорога – без следов – уводила в сосновый бор, откуда тянуло прохладой и приятным запахом.

– Спасибо, – Олег соскочил с телеги, потянул велик. – Мне сюда?

Немой закивал, улыбаясь, показал рукой и довольно долго смотрел Олегу вслед. Потом мальчишка услышал, как непередаваемо завопила отбывающая телега.

В бору – слов нет! – было красиво и здорово. Вот только ехать по этой песчаной дороге было просто невозможно – велик буксовал, и при всей лесной прохладе с Олега полил пот. Тогда он соскочил с машины, разулся, затолкал в кроссовки носки, повесил обувь, связав шнурками, на руль и зашагал по тёплому песку, ведя велосипед «в поводу». Местами в песке, правда, шишки, сосновые иголки, но идти было легко и приятно – во всяком случае, приятней, чем крутить педали.

Песчаная дорога взобралась на холм, где росли особенно высокие сосны, резво спустилась вниз и превратилась в небольшой пляжик на берегу речки – скорее всего, той же самой, которую Олег видел, проезжая по Марфинке. В чистой воде у берега над жёлтым песчаным дном маневрировали, как подводные лодки, мальки – неизвестной принадлежности, но шустрые. Олег просто не мог устоять перед искушением – он весь вспотел, успел побывать в грязной канаве, а тут – вода. Коро-че говоря, уже через полминуты велик и барахло лежали на песке, а сам мальчишка плавал на спине посреди реки. Прошло немало времени, прежде чем он вспомнил, что надо продолжать путь – и так задержался.

Чтобы поскорей обсохнуть, Олег сел на велик в плавках, а одежду перекинул через руль рядом с кроссовками. Но, как выяснилось, комары оценили такую смелость – пришлось снова останавливаться и одеваться, а потом – катить дальше. Песок больше не мешал – под колёсами была обычная, слегка неровная лесная тропка, сосны сменились дубами и зарослями бузины на прогалинах. В сырых ложбинках росла малина – густющими зарослями, а местами мелькали коврики из земляники – к сожалению, ещё не поспевшей, но это всё впереди… На повороте Олег спугнул сову – с треском сорвавшись с какой-то ветки, большая серо-белая птица, до смерти перепугав мальчишку, зигзагом бесшумно полетела вперёд и исчезла среди деревьев.

– Вот ёлочки зелёные, – сказал Олег, чтобы успокоиться. И подумал, не заблудился ли? Нет, похоже – тропка под колёсами хоть и не особо накатанная, но явно используется, а кому тут ездить, кроме лесника? Вот только от деревни далеко – не накатаешься туда-обратно… Или есть короткий путь? Надо будет спросить…

Удерживая руль одной рукой, Олег полез в рюкзак за «сидюком», в котором, как он помнил, стоял наготове диск с его любимым «Наутилусом» – старый концерт «Разлука». Но именно в тот момент, когда Олег слегка обернулся, он увидел в конце тропинки – у поворота, где спугнул сову – огромного волка.

Сказать, что мальчишка испугался – значит, соврать. Испугом такое не называется. Он обмер, чудом не свалившись с велика, рот мгновенно пересох, руки и ноги ослабели и стали чужими. Огромный серый зверь, опустив хвост, похожий на здоровенный батон и пригнув массивную, лобастую голову, неспешно трусил по следам добычи, выбрасывая крепкие лапы и чуть раскачиваясь туловищем. Потом – остановился шагах в двадцати от Олега и поднял голову – хмурый, с жуткими золотистыми глазами. Посмотрел на мальчишку внимательно и оценивающе.

Окажись каким-нибудь чудом в руках у Олега ружьё – он бы не посмел выстрелить. Всё, на что его хватило – толкнуться вялой ногой от земли и… увидеть второго волка, стоявшего в точно такой же позе ВПЕРЕДИ на тропинке.

«Всё, – мелькнуло в голове у Олега, – кончились каникулы. Съедят.»

В полном ужасе он беспомощно повёл вокруг взглядом, неизвестно кого выискивая – и волки были забыты. С расстояния метра в два на него смотрел… леший.

Точно такой, каким Олег себе его представлял. Туловища и всего прочего видно не было – их плотно прикрывали кусты. А над кустами поднималась голова с человеческим, очень загорелым лицом, изрезанным морщинами, похожими на шрамы. Большую часть лица скрывали седые, густые брови, усы и борода, сросшиеся в одну массу, которой не было названия. Из этой массы посвёркивали удивительно яркие зелёные глаза. Копна седых же волос буйно разрослась на голове лешего. Смотрел он прямо на Олега.

– Чур меня, – пискнул Олег и первый раз в жизни перекрестился.

– Значит, правду собачки сказали, – послышался густой бас из бороды лешего. – К кому через лес направляешься, парень? Эта тропка только к моему кордону выводит. Если в райцентр – то назад и по дороге.

– Собачки?… – Олег повертел головой и покраснел. Конечно, собаки.

Два здоровенных кавказца, а не волки. Это сразу видно. А седой – никакой не леший, а…

– Вы – Антип Никодимович? – дошло до Олега. Ему стало стыдно – старик-то чёрт знает что подумает… Его за лешего принял, собак – за волков. Айм крэйзи, как говорится.

– Я – Князь, – значительно сказал старик и сделал шаг на тропинку, – так и зови – Князем, как все зовут. Крещёное имя-то я и позабыл…

Олег ничего не ответил, потому что онемел от изумления.

Старик был гигант. Никакого, даже крошечного, признака дряхлости обнаружить было невозможно, как ни смотри. Ростом не меньше метра девяносто, одетый в плотную куртку, галифе и сапоги, с ружьём на бедре, он двигался совершенно бесшумно – кусты раздались, пропуская его, а за спиной сомкнулись, так и не издав ни треска, ни шороха. Собаки. Подбежав так же неслышно, сели у его ног – слева и справа, не сводя с Олега пристальных, умных и безжалостных глаз.

Лесник Князь вдруг напомнил Олегу Одина² из недавно прочитанной книги писательницы Семёновой «Поединок со Змеем» – вот только у старика были оба глаза, да вместо копья – ружьё. Одина – или взаправдашнего князя, какого-нибудь Ярослава Мудрого³, например.

– Вам сто лет?! – вырвалось у Олега. Князь не удивился:

– А то больше. Я года рождения не помню… Так кто ты будешь-то?

– Я Олег Семёнов, – назвал себя мальчишка. – У вас недавно моя мама должна была быть, я насчёт каникул…

– Сын Верки? – старик подошёл совсем близко, внимательно рассмотрел Олега – тому даже стало неуютно под пристальным взглядом. – Была, была она у меня… Что ж ты – за границу ехать не захотел?

– Скучно потому что, – с вызовом, сердясь на себя за свой страх, ответил Олег. – Вы там были?

– Бывал, – признался неожиданно Князь. – Как сказать – скучать не приходилось… В Польше бывал, в Германии, в Чехословакии. В Израиле признаюсь – не довелось, да и не было тогда Израиля. Ну что – коль от заграницы устал, то пошли. Тут недалеко.

Повернувшись, он широко и неслышно зашагал – как поплыл – рядом с мальчишкой, снова покатившим велик рядом.

ГЛАВА 4.

За следующие пять дней Олег ни разу не выбрался в Марфинку. Да и не слишком хотел. Уж очень много вокруг оказалось интересного – такого, что стоило исследовать поближе.

Сперва кордон почти напугал Олега. Тут не было ни электричества, ни радио, ни телевизора – мальчишка и представить себе не мог, что остались ещё на свете такие места! Дом – на фундаменте из дикого камня – был сложен из мощных брёвен чуть ли не в обхват. Небольшие окна – оснащены ставнями, как в кино. Стоял этот дом в центре небольшого двора; его окружала стена – настоящий частокол в два человеческих роста. Крышу дома сложили из берёзового гонта – пластин вроде черепицы. Никакой живности кроме двух псов – Клыка и Бойца – и двух здоровенных меринов – Тумана и Серого – Князь не держал. Ворота – одна узкая створка – держались на могучих стальных петлях и запирались таким же солидным засовом с ушками для замка. Кроме двух будок, конюшни, сарая и здоровенной поленницы во дворе был только колодец – в аккуратной будочке, закрывавшейся плотной крышкой, с отполированным колесом-воротом. С внешней стороны к стене будочки был привешен сплошной умывальник с пипочкой внизу – поддашь ладонью, и льётся вода.

Внутри дом разделялся на две неравные части деревянной стенкой – Олег раньше гадал, что такое «пятистенок», о котором он читал в книжках, даже представлял себе такой пятиугольный дом. На самом деле оказалось, что вот это и есть пятистенок – с пятой стенкой внутри. В эту пятую стенку была встроена большая белёная печь. Мебели почти совсем не имелось, зато над кроватью Князя висели накрест попарно четыре ружья. Точнее – три ружья и карабин «лось» (если кто не знает – ружьё гладкоствольное, а винтовка или карабин – нарезные). Кроме того, было много книг в двух явно самодельных шкафах. Перспектива провести тут МЕСЯЦ ужасала. Свежий воздух, лес, речка и прочее уже не прельщали. «Нужно мне всё это, как зайцу стоп-сигнал!» – угрюмо думал Олег, устраиваясь тем вечером на раскладушке. Тишина – а точнее, непонятные, неясные звуки за дверью дома – его просто пугала, хотя он и самому себе не хотел в этом признаваться. Во всяком случае, мальчишка долго лежал с открытыми глазами, стараясь ни к чему не прислушиваться, пока усталость не взяла своё…

Князь разбудил его ни свет ни заря и задал злому Олегу (спать хотелось!) один вопрос:

– В объезд пойдёшь со мной?

– Пойду, – буркнул Олег, сдержавшись лишь потому, что не привык грубить взрослым.

С того момента он забыл, что такое скука и недовольство.

…Подумайте сами, можно ли быть недовольным, если встаёшь раньше солнца и, позавтракав необыкновенно вкусным молоком – холодным, с хлебом и мёдом – идёшь в конюшню седлать коня? Когда Олег проделал это в первый раз, Князь одобрительно хмыкнул и вынес мальчишке одно из ружей! Правда, патроны дал лишь потом, когда учил стрелять на речном берегу, но всё равно – представьте себе, что вы едете верхом по утреннему, только-только проснувшемуся лесу, а за плечом у вас – НАСТОЯЩЕЕ ружьё! В ту, первую поездку, Олег взял с собой «сидюк», но так и не врубил его ни разу. А вечером Князь сказал:

– А зря ты его таскаешь. Городские многие так делают. Выберутся «на природу» – орут, разные штучки включат, хохочут, а потом пеняют: «Мёртвый у тебя лес, дедуля!» дурачки. От человеческого шума любой лес, наверное, вымрет. Он ТИШИНУ любит. А вот если в лесу сидеть тихо-тихо – тогда многое увидать и услыхать можно. Даже самого себя.

– Как это? – удивился Олег. Князь загадочно усмехнулся в бороду:

– А вот поживи тут подольше, шуми поменьше…

С тех пор Олег не брал с собой плейер. Старый лесник оказался прав на сто один процент. Объехав с ним с утра часть его владений, Олег верхом возвращался домой – и, перекусив, путешествовал уже один. Чаще всего – пешком, лишь к реке уже знакомым путём ездил на велике. А в остальное время – исследовал лес. Это занятие не могло надоесть или приесться. Лес менялся, как море, он всегда был разным, даже если Олег посещал одно и то же место.Князь к вылазкам мальчика относился одобрительно, а на высказанное как-то опасение насчёт диких зверей ответил, что в лесу самый опасный зверь – человек, но людей тут почти не бывает. А звери сами на человека летом никогда не нападут. Главное – вести себя так, как положено в лесу, чтобы он признал тебя своей частью. «В общем, мы с тобой одной крови – ты и я, – вспомнил Олег Маугли, и Князь одобрительно кивнул: – Вот-вот. – и удивил Олега, добавив: – Киплинг правильно писал.» Кроме того, лесник познакомил мальчишку с собаками и предупредил: «Свистнешь – прибегут.» Олег как-то попробовал посвистеть километрах в пяти от кордона – минут через десять Клык возник перед ним, словно из-под земли. Глядя вопросительно и удивлённо. Кажется, он обиделся на «пустой вызов», и вечером Олег задабривал его мослами от ужина (за «немясными» продуктами Князь ездил в деревню, и еды на кордоне хватало – вкусной может быть ещё и потому, что Олег не садился за стол, не устав от своих экспедиций или просто от колки дров; да, и этому он более-менее научился и практиковался постоянно, благо – Князь сказал, что лишних дров не бывает). Иногда правда по вечерам Олег, укладываясь спать, думал лениво: «Сгоняю завтра в Марфинку…» – но утром его будил Князь, и всё начиналось сначала. До Марфинки ли было, если вокруг лежал лес – сырые тенистые ложбинки, залитые солнцем поляны, буреломная, тенистая и загадочная чаща, лесные роднички, бобровые хатки над рекой, увиденная однажды на берегу ручья возня волчат, потрясающий жутью и величественностью миг, когда Олег однажды натолкнулся на краю сумрачного болотца на лося… И ещё столько разного, что можно было увидеть – если просто посидеть тихо-тихо. Сперва Олег хотел попросить Князя взять его с собой на охоту, но потом без сожаления подумал, что стрелять в обитателей этого особого мира – леса – он просто не сможет. Ему хватало и стрельбы по мишеням, на которую старый лесник не скупился. Патроны он делал сам, и Олег с удовольствием помогал ему по вечерам – когда поужинали, все дела переделаны, а спать ещё не хочется. Мальчишка боялся, что будет скучать без аудио-видео, но скука пока что не показывалась даже когда Князь зажигал керосиновую лампу, и они усаживались около стола. Было у Олега ещё опасение – а не окажется ли он «лишним» для привыкшего жить в одиночестве старика, но Князь, казалось, наоборот – был доволен, что рядом есть кто-то, с кем можно поговорить. Запас рассказов у него был огромный, и Олег даже не всегда знал – верить или нет. Первые два или три вечера он только слушал, потом начал и сам рассказывать старому леснику про школу, про заграницу, про дом – с радостью и удивлением убеждаясь, что Князю интересно слушать и разные истории про класс, в котором учился Олег, и про здешние лесные «открытия» мальчишки, и про любимые фильмы Олега… Может быть, Князь просто соскучился по людям?

В этот – восьмой – вечер Князь рассказывал, как много было после войны волков, и как вот в это самое окно, возле которого он сидит сейчас, зимой 45-го заглянул, встав на задние лапы, Корноухий – вожак стаи, терроризировавшей две зимы подряд всю округу вплоть до окраин Фирсанова; волки не боялись людей, крали не только скот, но и собак, и маленьких детей, пока массовая облава не покончила с ними. А Корноухий ушёл.

Олег с опаской покосился на окно, представив себе, как это было: сидят люди, ужинают, и вдруг к окну из морозной ночи приближается огромная волчья морда, и свет лампы отражается в жутких глазах… Брр!

– Корноухим-то его дружок мой, Сенька Бурцев, сделал, – неторопливо говорил Князь, развешивая порох на аптекарских весах. – Вместе мы с войны вернулись, хоть он и нездешний был, а минский. Проезжали через Минск – как сейчас помню – он оперся так руками на перекладину в дверях вагона, а у самого слёзы в глазах стоят. Не город – одни развалины, безлюдье. Он и говорит: «Не могу я, дядя Антип – я ведь старше его вдвое был – на это смотреть. Едем к тебе, а то у меня душа больше пепелищ не выдерживает, навидался, хватит!» Ну и приехали. Я сюда вернулся, а он в колхозе работал. Той зимой они как раз с тамбовским начальничком одним волков били, да так хитро! Едут они на санях по лесу, а за санями – мешок с поросёнком бултыхается. Поросёнок визжит – вот и приманка. Только не трусь и бей, как выбегать начнут. Ну а тем разом как у них получилось-то – квёлый какой-то поросёнок попался, хотя начальник за него консервами платил и денег добавил – в те времена не всякий согласился бы продать за одни-то деньги, что деньги – бумага… Не завизжал, значит, а так, похрюкивал в мешке. Ну начальник и говорит – мол, сейчас я его! Подвинулся так на край саней и прикладом, прикладом. А лошадка волков почуяла. Возьми – да и рвани с места. Сенька с начальником – кубарем в снег… Лошадка-то в деревню прибежала – поросёнок цел, а сани пустые. Собрались мужики, на сани целым обозом. За мной заехали. Сеньку нашли – на дубу сидел, как ворон ощипанный, мы тряхнули, он так в руки и свалился… А от начальника того и костей не отыскали. Сенька-то после рассказывал – как выпали они из саней, он-то и говорит: «Давай скорей на дерево!» А тамбовский как ополоумел – ружьё бросил и бежать. А волки – вот они. Сенька-то его ещё отбить хотел, дурака. Жаканом из одного ствола повалил первого-то волка, стая было на него повернула. Он вторым-то жаканом и срезал ухо вожаку, а сам на дуб взлетел. Думал, они под дубом останутся – нет, круг обежали и следом за тамбовским погнали.

– Догнали? – спросил Олег, даже голос приглушив: он так и представил себе эту картину – как из фильма ужасов, только ведь было это ПО-НАСТОЯЩЕМУ!

– Догнали, – кивнул Князь. – Вместе с одеждой сожрали, даже что металлическое было – раскидали. Так и говорю – только кровь, да снег разрытый нашли…

– Волки расплодились, потому что на них охотиться было некому? – поинтересовался Олег. Князь покачал своей серебряной гривой:

– Да не плодились они больше обычного… Пришлые волки были. Украинские, белорусские, брянские… От войны бежали.

– От войны? – не поверил Олег. Князь кивнул:

– От войны… Когда люди друг друга за глотки берут – зверю лучше подальше забиться. Так вот.

– Князь, – Олег осторожно выкладывал на стол капсюли к патронам,

– Князь, а на войне… страшно?

Старик задумался. Покачал головой и медленно ответил, словно взвешивая каждое слово на этих самых аптекарских весах, стоящих перед ним: – Вспоминать про то – страшно. Думать перед боем страшно. Во сне видеть – хуже нет. А в самом бою редко у кого страх бывает. Словно не ты, а кто другой вместо тебя всё делает, ну а раз так – то и убьют другого… Вот так оно, – он вдруг улыбнулся и добавил: – А время прошло – так и вовсе разное смешное вспоминаться начало. Вот был случай… Начинался-то и вовсе не смешно, – Князь устроился удобнее. – После Курска дело было. Только-только вернулись мы. Трое суток вообще не спали. Осовели. Верка Кривощапова пошла по начальству докладывать – старшего нашего убили, она командовала – а мы в какой-то школе разместились. Падаем, на ходу засыпаем! Помню, значит – вошёл куда-то, лёг на что-то – и вроде как в колодезь упал. На войне недосып – главный враг. Нам в поощрение вроде как и дали-то выспаться – лучше любого ордена на тот час! Ну, просыпаюсь. Гляжу по сторонам – матерь божья!!! Лежу на столе. В головах у меня – знамя. А вокруг – цветы. Думаю тем часом: «Ну вот и всё, Антип, спета твоя песенка – то ж не иначе убили тебя и хоронят с почестями, как смертью храбрых… а душа, значит, из тела вылетела и на это любуется…» Голова-то со сна мутная. Не сразу разобрался, что спал я на столе в учительской комнате, знамя – школьное, а цветы туда со всей школы снесли из классов, чтоб поливать было удобнее! Тут как раз Сенька-то вошёл, говорит мне: «Ты чего это, дядя Антип, зелёный какой-то?!» А я ему сдуру: «Так ты что, Сень, тоже усоп?!» Еле разобрались…

Пока Олег хохотал, Князь, улыбаясь в усы, занимался гильзами. Отсмеявшись, мальчишка спросил удивлённо:

– Верка Кривощапова – это…

– Она, мать подружки твоей матери, – подтвердил Князь недосказанное. – Радистка наша, и по званию вторая после командира.

– Так ты, выходит, в спецназе служил?! – вспомнил Олег слова мамы, что тётя Вера служила в ГРУ. – Во прикол! Правда?!

– По-нынешнему – спецназ, – согласился Князь, – а тогда нас «спецы» называли. Верка-то меня туда и сосватала. Она-то ещё в начале войны ушла, по комсомольскому набору… А меня в 42-м взяли, я ведь и тогда немолодой был, за сорок! Ну и на сборном-то пункте офицер – тогда «командир» говорили – стал спрашивать: есть ли охотники, спортсмены по стрельбе, радисты хорошие, водители… Я возьми и сдуру вызовись – думаю, всю жизнь в лесу, лес мне и семья, и дом, и корм, может, и тут пригожусь по лесному делу? А получилось так, что едва сам себя не погубил.

– Почему? – удивился Олег.

– Потому, что был я перед тогдашней властью вроде как виноватый… Отец-то мой, брат твоего прадеда, у графа Михайловского лесником был. Дом этот ещё тогда построен. Жил хорошо, граф ему верил. Я и те времена помню, и графа самого – не маленький был, отцу лет с восьми в лесу помогал… Старый граф ещё до войны – первой войны – умер от сердца, а сын его был постарше меня года на три. Как та война началась – пошёл он в тамбовские гусары. И отец мой пошёл, а я остался за лесника – лет пятнадцать мне тогда было. Мать-то свою я и не помню, один жил – тогда и одичал… – Князь улыбнулся. – Как революция началась – вернулись и граф, и отец, вместе. Воевали они на германском фронте, отец был у графа денщиком и к графу считай как ко второму сыну относился. Было – в рубке уланы немецкие отца уже кромсать начали, еле отмахивался, так граф его отбил. А потом, уж к концу – наоборот получилось: пустили немцы газ, и тут отец молодого графа вытаскивал, свой противогаз на него надел… Вернулись они вдвоём. А Иконовку – имение графское – это километров двадцать отсюда – мужики сожгли, и графиня, мать молодого графа, там же сгорела… Граф с отцом моим на юг подались, к белым. Ну и я с ними увязался. Служили мы в Алексеевском драгунском полку. Про «Веру, Царя и Отечество» я как-то не очень думал, дикий был… – Князь снова усмехнулся. – Повоевать хотел, да и куда я от отца, жалко расставаться. Ну, отца порубали будённовцы. Ну а мы с молодым Михайловским отступали аж в Крым. Под конец и не помнили уже, кто граф, а кто лесник. На одной шинели спали, другой укрывались, кто что найдёт, то вдвоём и едим… Ну а там разошлись пути наши. Он от тифа свалился. Погрузил я его на пароход, однополчанам на руки, а сам – на берег. Он звал с собой, ты – говорит – в красной Совдепии пропадёшь. А я как подумал, что больше наших мест не увижу – тоска за горло взяла. Как я сюда добирался – отдельная статья и новая война. И махновцы, и красные, и антоновцы – уж тут, на Тамбовщине – до моей шеи добирались, да не на того напали. Стрелять я всегда умел, шашкой махать казачки и офицеры научили, да ещё там, на юге, крутил я одно время с остальными драгунами хвосты английским самолётам, так их пилоты мне бокс показывали. Понятливый оказался… Добрался домой. Тогда как-то спокойно смотрели – кто, у кого, когда служил. Страна-то пополам расколота была, что, ж, всех сажать? Даже в тридцатых не тронули. А вот в армии-то я сам подставился. Как насел на меня один – мол, зачем это бывший белый драгун в советскую спецгруппу пробирается? Не затем ли, чтобы в немецком тылу немцам и сдать?! Будь это до войны – посадили бы. Да и тут от штрафбата не отвертелся-б, наверное, не окажись с тем офицером, что желающих выкликал, Верка. Ну, друзьями-подружками мы с нею никогда не были, возраст разный, но знала она меня хорошо. Особисту тому они с командиром от ворот поворот дали. Сперва сомневались – за сорок мне, смогу ли выдержать? Ничего не скажу – тяжело было. Только и тут лесу спасибо – не выдал. Вот так и воевал до конца – в немецком тылу. Отдохнём у своих – и опять за линию фронта…

Олег слушал, как отрывок из приключенческой книжки. Не верилось, что всё ЭТО было в жизни у старика, сидящего напротив – пусть похожего на Одина, могучего, но самого обычного! А Князь негромко продолжал:

– Да… За войну-то нас из Марфинки без малого три сотни ушло. И я, и Верка, и дед твой, мой братан – брат двоюродный, значит… А вернулись, Олега – тридцать пять человек. Я эту цифру крепко запомнил. Тридцать пять, из них шестеро и десяти лет не прожили… Крепко подрубил нас немец… Ну ещё, слава Богу, с дюжину чужаков прибилось, вроде Сеньки моего. А то б не вытянули деревню. Оттого и обидно иной раз было – после войны смогли её удержать, а в мирное время погибла, обезлюдела… Вот думаю – умру когда…

– Зачем? – нахмурился Олег. – Ерунду-то…

– Да какая ж это ерунда, – спокойно отозвался Князь, – это жизнь. Вечной её ни у кого не бывает. Умру, да не страшно умирать-то. Обидно, что пустое место останется. Жил тут, с людьми дружба и вражда была, сам на отшибе, а всё ж таки – марфинский… И вдруг – пусто будет. Ночью иной раз увидится, что уж совсем запустела деревня, хожу по улицам, людей по именам выкликаю, зову – а в ответ тихо – в поту просыпаюсь…

– А почему так получилось? – продолжая хмуриться, спросил Олег. – Ну, деревня – она почему опустела?

– Неперспективной признали, – развёл руками Князь. – Молодёжь разъезжаться стала, вот в начале 70-х официально и признали: нет у Марфинки будущего… Иной раз думаю – будь жива Верка – так по-другому повернулось бы. Молодёжь ведь почему разъехалась? Не удерживали её, наоборот – подначивали, поощряли «мир посмотреть»! А какой там мир, если родины нет за спиной?

– А тётя Вера тут при чём? – не понял Олег. – Она же была директором школы?

– Такая история… – Князь посмотрел на часы-ходики на стене: – Э, да тебя завтра не поднимешь? Ну-ка – спать!

– Князь, пожалуйста! – завопил Олег. – Это же так интересно! Родные корни! Возвращение к земле! Наше культурное наследие! Подростки наконец-то потянулись к прошлому, а ты эти тянущиеся ростки топчешь своим равнодушием! Ну расскажи, и я сразу спать!