Текст книги "Последний воин"

Автор книги: Олег Верещагин

– Кто?

– Ну, князь наш, – ответил Гарав. – Воевал.

– Расскажи, – предложил Эйнор…

…– Ну, это грабёж, – разочарованно подытожил рыцарь возбуждённый рассказ Гарава. – Мы так не можем, да ещё и на своих землях. Это так вон – как раз йотеод на чужих землях воюют, им расскажи, им понравится.

– Да и расскажу, – оскорбился Гарав, вставая. – Ты меня всё равно к ним отпустил.

– И кашу мою есть не будешь?! – оскорбился Фередир. Гарав сказал, куда ему нужно вылить эту кашу и под одобрительный гогот расположившихся рядом панцырников гордо удалился во тьму…

* * *

 
… – Встану на яру,
Все ветра на сход соберу…
Обниму восход,
встречу
Вольный мой народ
Наш род
Вечен!
Вечен
Наш род!
 
 
Помню, батька садил на коня,
Мне тогда минуло пять вёсен.
Помню плеск убегающих вёсел,
На воде треск чужого огня.
 
 
Помню дедов булатный меч,
Как он пел под моею рукой!
Как весною терял покой,
Чуя звон силой налитых плеч…
 
 
Слышу свист печенежьих стрел,
Звонкий хохот воловьих жил…
Где я первую кровь пролил,
Где я землю свою узрел…
 
 
Как по весне вышел в поле с вечерними зорями
Раззадоренный
Звал её…
Как осушал одним махом чару ведёрную,
Небом полную
До краёв…
Как на пирах упивался речами высокими,
Как ручьём текло
Небо по усам…
Как разгонял облака рукавами широкими,
Приникал к земле,
Слушал голоса…
Приникал к земле,
Слушал голоса…
 
 
Тихо, чуть дыша, опустив глаза,
Опустив глаза, бредёт девица.
Против солнышка не видать лица,
Только что – то сердце колотится…
Бредёт босая, да по седой траве,
Прорастая песней в родных сердцах,
Каплют на стерню слёзы горькие.
 
 
…Притомилася слава на щитах,
Солнце катится – славой на щитах!!!
 
 
От Земли мы род свой вели,
Было честью нам искони,
Лечь во славу родной земли!
А враги – то – да вон они!..
 
 
Нынче воронам граять по нам,
Опочившим средь вольных трав
Так что верны слова были конунга, —
«Сраму мёртвыми не имам!»
 
 
– Небо тихо, по – бабьи плакало,
Не жалело горючих слёз…
Боли выпало всем одинаково,
Всех нас ветер снегом занёс…
 
 
Как с росой степной путались волосы,
Отражались в глазах облака,
И кричал ветер сорванным голосом,
Через века….
 
 
– Встану на яру,
Все ветра на сход соберу……
Обниму восход,
встречу
Вольный мой народ…
Наш род
Вечен!
Вечен
Наш род! [40]40
  Стихи А.Красавина.


[Закрыть]
 

…И – вопль, рухнувший сразу со всех сторон! Грохот – вскочившие йотеод били в щиты мечами с остервенелыми лицами. И кто – то кричал:

– На наш язык! На наш язык сложу! Все будут петь! Все!!!

Переводя дух, Гарав счастливо улыбался – и только брыкнулся ошалело, когда его подняли на руках и поставили на вскинутый щит. Но тут же засмеялся и раскинул руки – над кострами и над миром…

…В свой лагерь мальчишка возвращался со слегка – приятно! – перекошенным сознанием. Пиво у йотеод оказалось хорошим, что говорить. Шёл и мурлыкал.

Возле лагеря его окликнули часовые и, как показалось Гараву, посмотрели с завистью. В голову закралась опасливая мысль – а что если в походе оруженосцам выпивать нельзя?! Но настроение было слишком хорошим, чтобы об этом думать.

Родственников ему не нашли, но зато было заявлено, что – и не надо, потому что все семьи теперь его родственники, и на этом точка. «А если кто и что, – несколько косноязычно, с акцентом, но убедительно внушал мальчишке один из воинов, – то мы и запалить можем!» Кругом одобрительно шумели, Гарав кивал и обещал, что отныне при дворе князя он лучший друг йотеод – все вместе, каждого в отдельности и их коней – тоже. Уходить не очень хотелось, но пришлось, потому что Гарав всё – таки понимал: завтра (сегодня уже) вставать и ехать весь день. А жаль – начиналось самое интересное, кто – то уже призывал прямиком к походу на Карн Дум (чего размениваться на мелочи?!)…

…Укладываясь, Гарав немилосердно потеснил Фередира, пустив в ход пинки и локти, но тот только сонно проворчал что – то и подвинулся. Мальчишка вытянулся под плащом, секунду смотрел в просвеченный луной потолок небольшой палатки – а потом глаза захлопнулись сами собой, и даже шнырявшие под пологом шустрые полевые мыши, одна из которых долго исследовала сопящий нос оруженосца, не могли его разбудить.

Глава 15,
довольно грустная, потому что речь идёт о том, что можно искать жену без любви

Войско подошло к Форносту после двух недель пути – пути навстречу еле заметному, но неоспоримому похолоданию. Всё чаще по утрам небо сыпало дождиком – пока что игрушечным, летним. Всё чаще к вечеру собирались тучи. И всё чаще днём понимался холодненький ветер, который разгонял тучи, но даже солнечный день делал каким – то неуютным.

Армия двигалась то лесом, то через поля мимо деревень, из которых высыпали люди – пожелать воинам доброго пути, а то и подкормить на ходу. Командиры то и дело выуживали из рядов воинов мальчишек (и нескольких девчонок), твёрдо вознамерившихся внести свою лепту в общее дело борьбы с Ангмаром – «патриотов», здорово выпоротых и нередко зарёванных, но всяко – оскорблённых в лучших чувствах – выдворяли по домам. Гараву запомнилось, как один из таких – оставшийся несломленным – в праведном гневе вопил, тыча в него, в Гарава, ногой (за руки мальчишку тащили двое посмеивающихся воинов): «Ему можно?! Ему можно?!»

Недалеко от Пригорья к кардоланцам и гондорцам присоединились три сотни пеших лучников – эльфов из Линдона. Потом – тяжёлая сотня артедайнской кавалерии и три – тяжёлой артедайнской пехоты; это – уже рядом с Форностом.

_Армия_второго_сенешаля_Кардолана_Готорна_сын_Каутона_теперь_насчитывала_2300_бойцов:_

_ – _три_сотни_тяжёлой_конницы;_

_ – _шесть_сотен_средней_конницы;_

_ – _восемь_сотен_тяжёлой_пехоты;_

_ – _шесть_сотен_пеших_лучников_ – _

_из_них:_

_Кардоланцы:_1200_чл._

_ – _сотня_тяжёлой_конницы;_

_ – _три_сотни_средней_конницы;_

_ – _пять_сотен_тяжёлой_пехоты;_

_ – _три_сотни_пеших_лучников;_

_Гондорцы:_400_чл._

_ – _сотня_тяжёлой_конницы;_

_ – _три_сотни_средней_конницы_(йотеод);_

_Артедайнцы:_400_чл._

_ – _сотня_тяжёлой_конницы;_

_ – _три_сотни_тяжёлой_пехоты;_

_Линдонцы:_300_эльфов_

_ – _три_сотни_пеших_лучников._

Но по – прежнему оставалось неясным, куда же их двигают «сильные мира сего»…

…Именно в ночь после общего соединения Гараву приснился тяжёлый сон.

На поле в кровавой грязи лежали сотни воинов. Вороны каркали и дрались над трупами под холодным дождём. Он, Гарав, лежал тоже – придавленный мёртвым Хсаном. И смотрел в небо, с которого в глаза лился холод. А рядом лежал затоптанный в жижу штандарт Кардолана с перерубленным древком. И – возле него, повернув к оруженосцу белое мёртвое лицо, наполовину погрузнув в липкой кровавой каше – замер Эйнор.

Потом к нему подошёл и склонился над ним Ангмар. На лице Короля была усмешка, а глаза смотрели жёстко и внимательно. Они не завораживали и не пытались заворожить… и Гарав в ужасе понял, что нужен Чёрному Королю в полном сознании. Чтобы полнее ощущать то, что для него приготовлено…

И тогда Гарав сказал:

– Я не боюсь тебя, тварь. Понял? Ты исчезнешь из этого мира, когда придёт твой срок. Так – будет. Что бы ты не сделал со мной…

…И его подхватил серебряный вихрь, в свисте которого слышался грустный голос Мэлет – и во сне Гарав понимал слова древнего языка…

– Atan… tye nai cuinuva manen аtan… er rene, melmelva… er rene… [41]41
  Человек… ты должен жить как человек… только память, любовь моя… только память… (квэнья).


[Закрыть]

…Он проснулся. И долго лежал – до подъёма – мучительно думая.

* * *

Когда Гарав подъезжал к «Гнезду кукушки» – небо хмурилось. Напротив двое мужиков ставили в доме новую дверь; спрятав руки под передник, за ними наблюдала сурово – деловитая хозяйка.

Гарава – а точнее, Пашку – поражало, сколько умеют люди вокруг. В сравнении с ними люди – и взрослые и подростки – мира Пашки были полной тупой безручью; они, гордившиеся своими «знаниями»! Пашка – то ещё был довольно рукастым пацаном – он умел очень много из того, о чём и представления не имеют городские ребята. Мог ухаживать за скотиной, чинить мебель, готовить еду и вообще… А здесь сопливый пацан брал нож (и никто вокруг не кудахтал, что он отрежет себе пальцы!) и вырезал себе или младшим игрушку, причём вполне «товарного вида». Четверо мужиков за неделю ставили одними топорами хороший дом – и кто – нибудь из них потом между делом тем же самым топором украшал дом резьбой, которая в мире Пашки стоила бы пару сотен тысяч. А другой вполне мог всю эту неделю готовить из своего топора сытную четырёхразовую кормёжку. Рыцарь сам, вооружившись шилом и дратвой, спокойно шил сбрую коню из лично загнанной, содранной и выдубленной кожи. Получивший землю крестьянин без агрономов и землемеров соображал, где, когда и что посеять и на какие доли «ловчей» поделить эту землю. Солдат умел убирать урожай, охотиться и ловить рыбу. Крестьянин держал дома топор и лук не только для хозяйства. Удивляло и то, как чистоплотны «грязные средневековые дикари». Да, от них могло разить потом (своим и конским), железом и кровью, но при первой же возможности они не лосьонами и одеколонами поливались, а лезли в воду (даже холодную) – мыться. Тут не придумали зубных паст, но девять человек из десяти таскали в вещах ольховую кору.

И вообще – люди – и большие и маленькие – ежедневно что – то решали, за что – то отвечали, что – то делали руками, о чём – то думали на завтра, на послезавтра, на год вперёд, что – то соображали, куда – то шли… Мир Пашки начинал казаться большущим благополучным болотом, и от этого становился ещё более фантастичным. И, признаться, оруженосец Гарав, по вечерам укладываясь головой на седло, всё чаще вспоминал тот мир с иронией – разве что его история заставляла мириться с существованием этого убожества хотя бы в фантазии: прочитанное о времени, когда и там было похоже на здесь. А его настоящее к Гараву – Гараву, который умел подковать коня, поддерживать на костре нужную температуру подогреваемой еды, спать на земле, рубиться на мечах – имело всё меньше и меньше отношения…

Но сейчас это были посторонние мысли. Решительно оставив Хсана у коновязи в пустом на этот раз дворе, Гарав пошёл к дому. Ему надо было спешить – Эйнор дал всего час на личные дела, а войско в город и не входило, лишь задержалось пополнить запасы, оставить заболевших или покалечившихся (были и такие) – да сенешаль уехал во дворец к князю.

…Первый, кого Гарав увидел, войдя в «Гнездо кукушки», был сам Уризан.

Ещё не так давно Гарав начал бы мяться перед человеком втрое старше себя, уверенным и хозяйственным. Но от того Пашки почти ничего не осталось. И сам Уризан в мыслях не держал ничего такого – он без спешки и подобострастия, но уважительно поклонился вошедшему кардоланскому оруженосцу. Указал на столы – в ранний час было ещё пусто в заведении.

– Здравствуй, почтенный Уризан, – сказал Гарав, движением руки отклоняя предложение сесть. – Ты, конечно, не помнишь меня… А разговор у нас будет такой, что либо сразу тебе меня гнать – либо сидеть не здесь.

Уризан ещё раз осмотрел мальчишку и пригласил тем же жестом к лестнице, уводившей не вверх, а вниз – очевидно, в жилые помещения…

…Небольшую комнатку за мощной дверью правильней всего было бы назвать кабинетом. Уризан пододвинул гостю тяжёлый стул.

– Вина или пива, оруженосец? – спросил он. Гарав, садясь, перекинул между колен меч привычным движением, покачал головой и выложил на стол кошелёк.

– Тут сотня кастаров, – сказал он. Уризан посмотрел на кошелёк недоумённо. – У меня есть дом. Большой участок земли. Лес. Пруд с рыбой. И служба, которая приносит доход и славу, смотря что ты ставишь во главу угла… – Гарав перевёл это на адунайк дословно, но Уризан понял. – Если я погибну, всё это достанется моей родне, но у меня тут никого нет. Правда, всё это – в Кардолане на юге. Но думаю, это не имеет особого значения… Так вот… – Гарав собрался с мыслями. – У тебя есть красивая дочь. Она постарше меня, но ненамного. А воину нужна хозяйка в дом. Я не люблю её, но она мне по душе и я клянусь, что не обижу её ни словом, ни делом, ни изменой. Если скажешь «да» ты – это хорошо. Если скажет «да» она – вот золото. Дар жениха родителям невесты. Я знаю, почтенный Уризан, что нарушил все ваши обычаи сватовства. Но мне они и неизвестны толком, а обычаев моей родины я не помню.

– Подожди, оруженосец, – Уризан выставил перед собой ладони. – Постой, ты много сказал, и я… – он потряс головой без наигрыша. – Ты хочешь взять мою дочь в жёны?!

– Да, почтенный Уризан, – склонил голову Гарав. – Я хочу взять в жёны твою дочь Тазар и увезти её на свою землю в Кардолан. И жду твоего решения и слова твоей дочери. Если эти слова будут «да» – на обратном пути я заберу её. Конечно – ещё раз «если» – буду жив.

Уризан покачал головой. Посмотрел в стол. Снова покачал – даже скорей потряс – ею. Вздохнул. И сказал:

– Не любишь её?

– Не люблю, – признался Гарав. – Та, которую я люблю, недостижима.

– Уж не княжна ли? – без насмешки спросил Уризан.

– Эльфийка, – не стал скрывать Гарав, и глаза Уризана сделались почти испуганными.

– Вооон что… Знаешь, как у нас говорят? С эльфом худому человеку встретиться – смерть, а и доброму – радости мало…

– Может, и так, – не стал спорить Гарав. – Мы говорили о твоей дочери.

Уризан помолчал. Гарав видел, что сейчас он считает – и не обижался, и не презирал хозяина «Гнезда кукушки» за это. Ясно было, что мысль о дочери – жене будущего рыцаря и хозяйке своего собственного холла – Уризану нравилась. Гарав почти точно знал ответ… но даже как – то обрадовался, когда услышал:

– Не обессудь, оруженосец… если она сама «нет» скажет – ни с чем уйдёшь. Детьми я торговать не буду… Звать?

– Зови, – сказал Гарав и встал в рост…

…Тазар вспыхнула, как только вошла. И на Гарава после первого быстрого взгляда больше не смотрела. Глядела в пол, и лишь когда отец сказал про «стать женой» – на миг вскинула глаза. И слабо шепнула:

– Да… согласна…

Ну вот и всё, почти с ликованием подумал Гарав. И деловито сказал:

– Тогда я оставляю деньги.

– Деньги пойдут вам, – усмехнулся Уризан. – У нас не платят семье невесты, у нас наоборот – семья даёт приданое… Ты, видно, и впрямь йотеод – это их обычай, платить за невесту muns.

– Почтенный Уризан… – неуверенно продолжил Гарав. – Я бы хотел скорее закончить формальности и отправить Тазар… мою невесту… если это, конечно, не противоречит вашим обычаям, на юг…

– А вот это нельзя, – серьёзно сказал Уризан. – Ты вернёшься, и мы неспеша всё сделаем, позовём всех соседей и исполним все обряды. Да и жена моя в отъезде.

– Тогда пусть деньги всё равно будут у вас, – решительно подытожил Гарав. – И, если я не вернусь – пусть хоть они останутся вам.

– Хорошо, – Уризан убрал кошель. – Но я от души надеюсь вернуть их тебе, оруженосец – вместе с рукой моей дочери…

…Тазар поймала его у выхода из «Гнезда…» Прижалась, уткнулась лицом в коданое жёсткое плечо. И зашептала, глотая слёзы:

– Я знаю… ты не любишь… ты другую… эльфийскую принцессу… но я не в обиде… я только о тебе и думала… я буду тебе самой лучшей женой… ты не люби… ты только будь… даже не рядом… вообще – будь… всё для тебя сделаю… буду не женой… служанкой буду… рабыней…

Гарав мягко отстранил её:

– Ты будешь моей женой, – тихо сказал он и тронул губами висок девчонки, где билась жилка. – И матерью моих детей, и хозяйкой моего дома… и наследницей всего, что я получу. А пока мне пора идти. Прости. Прости…

…На улице всё – таки пошёл дождь. Гарав зашёл в первую попавшуюся лавку – купить белой краски.

Он решил нарисовать на своём щите волчонка. Так захотелось, а запрета тут не было.

* * *

Гонец прискакал в лагерь вечером, когда второй сенешаль собрал совет.

Известия, привезённые им, были недобрыми. Орки, перевалив большим числом холмы Северного Нагорья, вторглись из Рудаура и разорили две деревни. Услышав об этом, находившиеся в шатре командиры начали переговариваться – никто не понимал, как это расценивать; орки могли быть просто бандой… и пришли не из Ангмара… Но Готорн не раздумывал долго:

– Отлично, вот и повод, – с жестоким хладнокровием сказал он. На лице сенешаля не отражалось никаких эмоций. – Выступаем немедленно. Будем идти всю ночь…

…Они на самом деле шли всю ночь – по мокрым дорогам, без огней, но довольно быстро. Дул холодный ветер, Гарав кутался в плащ. Они с Фередиром то и дело скакали вдоль пеших колонн – следить, чтобы никто не отстал и не сбился с темпа. «Шагать, шагать!» – покрикивал Фередир. Гарав ничего не говорил и не кричал, он просто проезжал, глядя на воинов, и они подтягивались.

Первую разорённую деревню Гарав не очень запомнил. А во вторую они вошли уже на рассвете – и он видел сожжённые дома, побитую – совершенно без смысла, только из тупой жестокости – скотину, раскромсанные трупы людей и ряд детских голов на кольях плетня на окраине – голов с вырванными, как видно, ещё при жизни, глазами, с содранными скальпами… Голов было сорок три. Они шли мимо этого плетня, и Гарав считал, благодаря небо, что нет глаз.

С глазами было бы страшнее.

Тела нашли подальше, возле большого кострища – изувеченные, с вырезанными кусками мяса. Во всей деревне живы остались три или четыре почти потерявших человеческий облик женщины, и Готорн приказал кому – то (Гарав не видел в толчее – кому):

– Этих добить. Чтобы не было ублюдков, храни нас Валары… А трупы – захоронить, когда пройдёт вся армия. Вся, понял?

Армия продолжала двигаться, хотя и медленней. А вернушиеся к полудню разведчики – эльфы доложили, что за нагорьем, уже на земле Рудаура, стоит другая армия.

Не меньше восьми тысяч бойцов.

Глава 16,
в которой Гарав видит настоящую войну… и она ему НРАВИТСЯ

Их было не восемь, а одиннадцать тысяч.

Впереди стояли вастаки – конные лучники, тысячи полторы. За ними – плотный строй холмовиков, тысячи две. А по флангам кишели две толпы орков, и пеших и волчьих всадников, примерно поровну.

А в тылу армии – где виднелись десятка два тяжёлых коников – вилось на мокром ветру над их головами знамя.

Чёрное знамя с белым мечом, похожим на язык пламени. Появление этого знамени на земле Рудаура значило, что Ангмар уже просто не собирается маскироваться.

При виде мокрого поля, словно пришедшего из того сна, Гарава на миг охватил страх. Но – только на миг. Не больше…

…Они пока не строились – предстоял манёвр, который позже в умных книгах назовут «дебуширование». Орками явно командовал не их вожак и даже не какой – нибудь тан холмовиков. Ангмарцы заперли южанам выход из проходов между холмами на равнину. А их собственный тыл и фланги прикрывал лес. Трём сотням тяжёлой и шести сотням средней конницы Готорна попросту было негде развернуться для атаки или охвата врага. Войско в любом случае должно было понести большие потери от стрел ещё при выходе и развёртывании…

– Засыплют стрелами, а потом вперёд бросят волчью кавалерию – и вся наша средняя конница останется без коней, – пробормотал кто – то из офицеров Готорна. – Вон, смотрите…

Всадник – из йотеод – выскочил на равнину. Он проделывал с конём умопомрачительные трюки, крутил, высоко бросал и ловил пику – и не переставал выкликать на поединок любого желающего. Неколько минут казалось, что вызов останется без ответа – даже вастаки не стреляли. Но потом в строю врагов произошло длинное слитное шевеление – и появился морэдайн на сером коне. Он вскинул копьё и молча поскакал навстречу йотеод. Воцарилось полное молчание… всадники сшиблись с размаху – и йотеод полетел наземь, а морэдайн под восторженный вой ангмарцев пришпилил его копьём к земле, даже не дав встать. После этого он опять вскинул копьё – словно пронзая холмы – и рысью вернулся к своим.

Под усилившимся дождём осталось лежать тело убитого. Его конь бродил рядом, встряхивая головой, касался ею мёртвого хозяина.

– Плохое начало, – сказал ещё кто – то. Готорн зачем – то поймал на кольчужную ладонь несколько капель и повернулся к офицерам:

– Эсгар.

Подошёл командир эльфийских лучников – высокий синдар без шлема, с волосами, украшенными перьями и заплетенными в уложенные венцом косы.

– Я слушаю тебя, сенешаль.

– Поднимитесь на холмы, – голос сенешаля был резким. – И бейте вастачьё… – он оглядел офицеров и усмехнулся жёсткой улыбкой: – Дождь. Сейчас мы посмотрим, как плоскомордые будут стрелять… Панцырники на фланги, волчатников смять и гнать на остальных орков, а всех вместе – в лес. Кардоланские лучники – в резерве. Средняя конница – за тяжёлой, обойти и взять в кольцо холмовиков. Тяжёлую пехоту в строй, холмовиков раздавить. Наш день! Сигнал!..

…То, что произошло, Гарав понял позже. А в тот момент он – спешившись – стоял в строю одной из сотен и ждал. Он не понимал, что можно сделать в такой ситуации – а вот то, что выходить и разворачиваться для боя под ливнем стрел вастаков и под угрозой атаки орков было самоубийством. Это он тоже понимал. А вот Эйнор понимал ещё что – то… во всяком случае он поглядывал на небо. Какое у него там было лицо под шлемом – не понять. Фередир был рядом с ним – это выглядело обидно, но Гарав понимал, что пока из него конный воин всё ещё плохой, а Фередир справится и один.

Щит у Гарава был за спиной, а копьё он держал обеими руками. Первая настоящая битва приближалась, а он не понимал, что происходит. Люди вокруг молчали… не все, кто – то переговаривался, кто – то даже напевал.

И вдруг взвыли рога. Несколько, взвыли угрюмо и мощно. А дальше…

…Да, он понял позже. А тогда стало не до мыслей.

Эльфийские лучники и в обычной ситуации стреляли дальше, чем вастаки. И точнее. А теперь… дождь был не страшен их лукам в отличие от луков вастаков. И, когда сверху – эльфы метали стрелы навесом, не целясь, только как можно быстрее – на легко защищённых вастаков рухнул страшный дождь.

Гарав сперва не понял, что это такое. Он просто закрутил головой, слушая тихий, неясный – но в то же время заполнивший всё вокруг – шелестящий звук, перешедший в волну нараставшего свиста. А потом – потом вастаки стали падать. И они сами. И их кони. И все вместе.

Каждый эльф выпускал двенадцать стрел в минуту…

…Наклонившиеся стяги подали сигнал. Мимо разошедшейся пехоты пролетали всадники – тяжело скакали панцырники, сразу на равнине выстраиваясь в два клина, следом, тоже делясь на два потока, но не столь чётких, мчались средние – кардоланцы и гондорские йотеод.

– Выходить, строиться! – заорал Эйнор, и за его спиной стяг наклонился, указывая направление.

Тяжёлая пехота поползла на равнину, смыкая щиты в тангайл – аналог древней славянской «стены». Гарав резко выдохнул и зашагал тоже…

…Впереди была каша. Полная. Она даже бурлила – шевелились те, кто был жив. Вастаки, не выдержав обстрела и вдруг поняв, что они фактически безоружны, а их сабли и копья не смогут ничего сделать ни с тяжёлой конницей, ни даже с идущей и безнаказанно строящейся на ходу пехотой.

«Вперёд, вперёд!» – завывали рога.

Вастаки поняли и то, что стоящие позади них холмовики – они смыкались крепче – их не пропустят. И тогда весь вал уцелевшей конницы рухнул на фланги своей собственной армии.

На фланги – сталкиваясь с волчьими всадниками.

И на эту мешанину – на плечах вастаков – обрушились тяжёлые конники…

…Там, где только что стояла армия, вчетверо превосходившая численностью армию Готорна, остались две тысячи холмовиков, кучка морэдайн с оруженосцами (они так и стояли на холме, словно тут ничего и не происходило) – да несколько сотен пеших орков, которые сумели понять, что рядом с людьми у них есть шанс, а в бегстве, даже в бегстве в лес – нет. Даже сейчас их было втрое больше, чем наступающих тяжёлых пехотинцев. Но ни холмовики, ни тем более орки не умели держать настоящий строй.

На приближающихся мордах орков Гарав видел страх. На лицах холмовиков – отчаянье.

Он засмеялся. Громко, смех перешёл в вой независимо от его желания. А потом лопнул криком – истошным и вибрирующим, первым боевым кличем в этой атаке:

– Дагор, Кардолан!

Крики «дагор!» и «загарадун!» смешались в рёв. Тяжёлая пехота перешла на тренированный бег – щит к щиту, линия копий словно бы летела впереди.

Гарав крепче перехватил копьё – обеими руками. Пошевелил плечами – щит плотно висел за спиной. Толчок страха – резкий, от которого вспотело всё тело – был последним, дальше бояться уже некуда; вот они!