Текст книги "Догоняйте, догоняйте!.."

Автор книги: Олег Тихомиров

Соавторы: Станислав Никоненко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Вам это очень важно знать?

Неля посмотрела на Катю. Катя – на Нелю. И они вместе кивнули.

– Тогда придется отвечать… Мы друзья с Георгием Николаевичем. Я рада всегда его видеть. И что-то для него сделать. Но люблю ли я его? Не могу на это сказать ни да ни нет. Не знаю… Видите, какой неопределенный ответ. Но почему… почему вас это интересует?

Девочки замялись, потом обе вздохнули, разом открыли рот и рассмеялись.

– Катя, говори теперь ты.

Катя выпрямилась, посмотрела прямо перед собой и начала:

– Мы захотели с вами поговорить, потому что вы дружите с Георгием Николаевичем. Нет. Не так. Не потому что вы с ним дружите, а потому что… Ну в общем, вы к нему приезжаете в гости. И с нами плаваньем занимаетесь.

– Ну и что?

– Скажите, – проговорила она тихо, – если целуются, значит обязательно любят? Это правда? Ведь так?

Катя не просто спрашивала. Она настаивала на положительном ответе и ждала его. Она хотела, чтобы взрослый человек подтвердил ее мысли. Наташа еле сдерживала улыбку. Она бы рассмеялась, не будь перед ней этих двух милых девчонок. Но их так легко обидеть! К тому же и сам вопрос, когда она подумала, уже не показался столь смешным и наивным. Действительно, зачем целоваться, если не любят? Как же ответить?

– Понимаете, девочки, когда люди любят друг друга, они целуются…

– Значит, Ветка меня любит? – тихо спросила Катя. – Он все время хочет меня поцеловать.

Наташа улыбнулась:

– Я не договорила. Если люди целуются, это еще не значит, что они любят друг друга. Мне трудно сказать, любит ли тебя Ветка. Во всяком случае, он к тебе хорошо относится. Не так, как к другим. Даже я это вижу.

– А вчера он меня оскорбил. И я не знаю, что мне делать.

– А ты как к нему относишься?

Катя смутилась, стала поправлять складки на юбке.

– Ясно, – сказала Наташа. – Ты должна дать ему понять, что он виноват, и, если он действительно тебя уважает, он придет к тебе и извинится. Ну и ты его, конечно, простишь?

– Я не знаю.

– Наташа, а мне Пастушков стихи подарил, – Неля нерешительно протянула свернутую бумажку. – Он не смеется?

Наташа внимательно прочитала.

– Думаю, что нет. Ему хотелось высказать свое отношение к тебе, и он это сделал в форме стихов.

– Чудной какой-то. Говорит очень много. И все знает. Даже когда не знает…

Наташа старалась припомнить, возникали ли у нее подобные проблемы в таком возрасте. Пожалуй, нет. Но тут же она вспомнила, как однажды в отсутствие мамы покрасила губы, чтобы поразить мальчика, который приходил к ней заниматься физикой. Да, ей хотелось нравиться, ей хотелось выглядеть взрослее, старше, как и этим, таким смешным и серьезным девчонкам.

* * *

Жора поплыл к берегу.

– Ты что, Копытин, накупался? – крикнула Наташа с середины реки.

– Мне пора.

– Тогда до ужина.

– До ужина, Наталья Сергеевна.

Копытин выбрался на берег, стал натягивать джинсы. У Наташи было лучшее положение: она могла оставаться в воде до прихода воспитанников. А Жора был вынужден бежать на футбольное поле. Там уже наверняка собирались команды.

И тут Наташа вдруг спросила:

– Что случилось с Веткой, ты знаешь?

– А что с ним случилось?

– Это я тебя спрашиваю. Я-то догадываюсь. По-моему, у него сегодня печальные глаза.

– Может, объелся клубники?

– Слушай, Копытин, прекрати свои шутки, или… – Наташа ударила согнутой ладонью по воде, брызги так и обрушились на Копытина.

– Больше не буду, сдаюсь, – Жора поднял руки.

– Так вот, обрати внимание на Ветку.

– Опять что-нибудь с Катей?

– А ты проницателен, Копытин. Да, с Катей.

Жора причесывался, старательно приглаживая топорщившиеся волосы и смотрел на Наташу.

– Слушай, а не погрязнем ли мы во всех этих сердечных делах? Если мы будем налаживать взаимоотношения между мальчиками и девочками, на остальное уже и времени не хватит. Пусть сами разбираются, а?

Наташа сердито посмотрела на Жору и, ни слова не говоря, нырнула головой назад. Жора попытался предположить, где покажется ее розовая шапочка, и уже стал волноваться, но тут Наташа с шумом вырвалась из воды почти на том же самом месте. Смахнув капли с лица, она посмотрела на Жору с сожалением:

– Эх ты! Хороший ты человек, Копытин, но… глупый.

Жора опешил.

– Почему же глупый?

– Да потому, что, кроме мускулов и быстрой реакции, ничего не видишь в ребятах.

– Почему же это я не вижу? Очень даже вижу. И психологию всякую учитываю. Но амуры… В их возрасте я девчонок вообще не воспринимал. Для меня они были все равно, что мальчишки, только занудливей.

– Ты не воспринимал, а другие воспринимают. По-разному ведь бывает. Вот и ребята твои – Булочкин, например, если не в футбол, то наверняка в оловянные солдатики играл бы. Да и Мамалыкин.

– Ну не скажи. А как он вел себя, когда Ветка за лилиями плавал?

– Как мужчина. А в основном они еще дети. Разумеется, и Ветка. Но все хорошее закладывается с детства. И все плохое тоже. Поэтому надо беречь хорошее. Скажем, его симпатию, заботливое отношение к Кате. Особенно, если учесть, что у него много отрицательных черт. Ты же воспитатель. Вот и подумай об этом.

– Ладно, подумаю, а ты все же вылезай, погрейся на солнышке. – Жора подал руку, помог Наташе выйти на берег. – А в чем там у них дело?

– Обидел Ветка Катю. Да извиниться, видимо, соображения не хватает. В общем, подсказать надо.

Жора задумчиво посмотрел на Наташу. Подсказать надо. А кто ему подскажет, что делать, как быть? Они друзья с Наташей, да. Но она все время ускользает. Вроде бы вот, рядом, такая близкая, своя, а потом – раз, и нет ее, стоит какая-то чужая девушка, с чужими глазами и мыслями.

– Надо знать, как хоть обидел. Обидеть можно по-всякому: ударить…

– Ну, до этого дело не дошло. Просто слово обидное сказал. А слово, сам понимаешь, часто бьет больнее кулака.

Приближаясь к футбольному полю, Жора услышал ребячьи голоса. Значит, уже собрались. Оказывается, мальчишки устроили соревнование на подтягивание. Тут были и Теоретик, и Костя Булочкин, и Мамалыкин… На перекладине висел Тигран Саркисович. Ребята хором кричали:

– Пять… шесть… семь…

Жора остановился посмотреть.

– …Девять…

Тигран Саркисович, который поначалу подтягивался быстро и даже как будто не дышал, стал заметно сдавать. Теперь, повиснув на вытянутых руках, он не спешил кверху, а делал глубокий вдох, задерживая дыхание, и лишь после этого начинал подтягиваться.

– …Двена…

До двенадцати он не дотянул. Руки разогнулись, и Тигран Саркисович спрыгнул на землю. Кто-то крикнул:

– Теперь очередь Ветки! Покажи класс, Ветка!

А Ветка сидел на траве и смотрел в одну точку на земле, упершись подбородком в согнутые колени.

– Ветка, – хлопнул его по спине Мамалыкин. – Очнись.

– Иди ты знаешь куда, – отмахнулся Ветка.

– Не знаешь, на какой козе к тебе подъехать, – сказал Мамалыкин. – Давай, кто там следующий. Ветка пропускает очередь.

Жора взял Ветку за плечо:

– Поднимайся, разговор есть.

Ветка лениво, нехотя встал, и Жора заметил, что тот уже по росту обогнал его. Он крикнул ребятам, чтобы были готовы, через три минуты тренировка, и повел Ветку вдоль поля.

– Георгий Николаевич, – побежал за ними Теоретик. – Я придумал один приемчик…

– Пастушков, извини, мне нужно поговорить с Виталием, потом расскажешь. Хорошо?

– Хорошо, – на ходу развернувшись, согласился Теоретик. – Я ведь в принципе.

Они прошли уже почти половину поля. Ветка молчал. А Жора не знал, как начать. Не сказать же ему: поди извинись. А может…

– Виталий, я расскажу сейчас маленький эпизод из моей не такой уж долгой, но насыщенной бурными событиями жизни.

Ветка поднял голову и изумленно посмотрел на Жору. Глядел он еще довольно хмуро, но, по-видимому, необычный, эпический стиль Копытина уже вывел его из состояния отрешенности.

– Училась со мной в классе девочка. Сидела передо мной. Волосы очень у нее были красивые. И вообще… Дружил я с ней. А потом как-то обозвал ее ябедой: разозлила она меня. Я сочинение домашнее не успел написать, потому что во дворе была важная футбольная встреча. Ну, учительнице сказал, что голова болела. А она и ляпни: «А мяч гонять целый день голова не болит». Или что-то в этом роде. Я тогда и выдал насчет ябеды.

– Георгий Николаевич, а для чего вы мне это рассказываете? – спросил Ветка, опять помрачнев.

– А ты не перебивай, дослушай. Сейчас пройдем еще стометровку, и отпущу тебя. Представляешь, уроки кончились, а я уже все забыл, встаю, говорю ей: «Пошли домой. Давай сюда портфель». А она вроде не слышит и к соседке поворачивается.

Я руку протянул, а она как ее отбросит! До конца года со мной не разговаривала. Потом в другой район они переехали. Недавно встретил ее. Говорю: «Почему ты со мной перестала говорить?» А она отвечает: «Потому что ты даже не подумал попросить прощения». – «За что?» – «Вот ты такой и остался. А я, наверное, ночь проплакала. И все ждала». Видишь, какая история приключилась? И запомнил я ее на всю жизнь.

Они почти обошли поле и приблизились к ребятам, приводившим в порядок свою футбольную форму.

– Я пойду? – вопросительно поднял глаза Виталий.

Жора увидел, что Веткины глаза посветлели.

«Ладно, – подумал Копытин, – сочинитель из меня неважный, сам знаю, но ты-то понял, для чего я это рассказывал».

А Ветка уже бежал. Быстрее, быстрее…

Глава двенадцатая ДВЕ ФОТОГРАФИИ ОДНОГО ЛИЦА, ИЛИ МЕМОРАНДУМ КОПЫТИНА

– Читай, – хмурый Терентьев протянул Жоре письмо, отпечатанное на машинке. – Допрыгался. Добегался. Дофутболился. Как еще там… Связался я с тобой. Но выкручивайся сам. Черт меня попутал с этим спортом. При Пал Палыче небось таких неприятностей не было. Шлепал потихоньку карточки – и все. Никаких скандалов… Читай, читай. Садись, читай и думай и говори о плане действия, а я пока сметы просмотрю. Носят тут всякие бумажки…

Терентьев уставился в какую-то квитанцию, битком набитую цифрами. «Слава богу, у меня хоть таких бумажек нет», – подумал Жора и начал читать письмо, так взволновавшее Терентьева:

Директору механического завода

тов. Долгопятову М. Е.

от бухгалтера Булочкина Александра Маркеловича

Заявление

Прошу Вашего вмешательства в положение вещей, творящееся в пионерском лагере нашего завода. С тех пор как физкультурную работу в лагере «Ромашка» возглавил т. Копытин Г. Н., дети ничего знать не хотят, кроме спорта. Бесконечные тренировки и соревнования привели к тому, что состояние здоровья многих детей подорвано.

Мы вынуждены были забрать сына раньше срока, так как он похудел за время «отдыха» на 4,5 килограмма. Так же поступили, и многие другие пионеры.

Во имя здоровья наших детей еще раз убедительно прошу положить конец безобразиям.

А. Булочкин.

В верхней половине письма наискосок легла размашистая резолюция директора: «Разобраться и доложить».

«Дела…» – подумал Жора.

Он давно ожидал какой-нибудь напасти от сторонников спокойного «метода» Пал Палыча, и все же это заявление, этот поклеп был для него ударом. Хорошим ударом под дых.

И ведь почти все было правдой, а когда «почти правда», – очень трудно опровергать. Жоре стало душно и муторно, хотя окно было распахнуто настежь.

– Да, еще вот что, – сказал Терентьев, – вынимая из конверта две фотокарточки. – Полюбуйся.

Жора взял карточки. И на той и на другой был Костя Булочкин. Только на одной лицо у него было расплывшееся, щекастое, а на другой щеки подобрались, но само лицо от этого стало строже, с какой-то решимостью. Жора вспомнил, что такое выражение было у Булочкина, когда тот отрабатывал удары по мячу с ходу. Вспомнил и улыбнулся.

– Между прочим, зря улыбаешься, – оторвался от бумаг Терентьев. – Прочти там, на обороте.

– «Фото номер один. Дорогому папе от любящего…» – начал читать Жора.

– Не то. Смотри ниже.

– «Таким наш сын был в первую смену. Теперь см. фото номер два»… Что за бред… – Жора перевернул вторую карточку. – «Фото номер два. До такого состояния доведен наш сын в настоящее время. Снимок сделан сразу же по возвращении из лагеря». Иван Дмитриевич, да ведь это же бред сивой…

– Не спорю. Но сивая крепко нас лягнула.

– Ерунда все это. Мальчишка окреп, поздоровел, а как он пенальти бьет!.. Да ему спорт только на пользу, сами знаете.

– Гм, знать-то знаю, а ты попробуй возрази. Для родителей главное – килограммы. А пенальти на весы не положишь. Вот тебе и «догоняйте, догоняйте»…

Жора еще раз перечитал письмо.

Да, действительно, как все это опровергнуть? Во-первых, спокойствие, прежде всего – спокойствие, как говаривал Карлсон, который живет на крыше. А он был не дурак. Во-вторых, нужно в обвинениях сориентироваться и по порядку изложить все на бумаге.

Терентьев, как завзятый телепат, выдвинул ящик стола, достал несколько листов, протянул Жоре:

– Садись, рисуй свои соображения, потом вместе разберем.

Жора пристроился у окошка и, еще не совсем пришедший в себя, возмущенный, начал писать сочинение, которое вошло в историю механического завода под именем меморандума Копытина. Кто придумал это мудреное слово – неизвестно, почему – тоже ясно никто себе не представлял, и тем не менее оно прочно прилипло к объяснительной записке Жоры. Были, правда, у Жоры подозрения, что все это дело рук, а вернее, языка Васьки Спиридонова, но прямых доказательств он не имел.

Пока Жора с вдохновением катал шарик по бумаге, к Терентьеву пришел старший пионервожатый. Видимо, он уже знал содержание письма, потому что, ни слова не говоря, уселся по жесту Терентьева и зашуршал газетой. Жора лишь кивнул головой, а рука его двигалась без остановки, да и сам он чувствовал, что только сейчас, когда его охватила злость, он может высказать все соображения о своей работе, которые давно зрели в глубине сознания.

Начал он с того, что аргументировано доказал: ребята думают не только о спорте, но и о многих иных вещах – ни один кружок не обезлюдел с появлением его, Г. Н. Копытина, в лагере.

Бесконечные тренировки и соревнования… Да откуда они взялись? За все время, что он здесь, у ребят были лишь одни межлагерные соревнования ну и… и не более пяти-шести отрядных соревнований – по волейболу, футболу, гребле и легкой атлетике. Здоровье подорвано… У кого? До Булочкиных лишь одного мальчика взяли родители раньше срока – он покрылся какой-то сыпью, врач подозревал неправильный обмен веществ. Но дома затем выяснилось, что сыпь была аллергического происхождения. Мальчик объелся шоколадом. При чем же здесь спорт?

Правда, некоторые дети похудели. А что тут плохого? Откормленные за зиму любящими родителями, они сбросили (для своей же пользы) лишние килограммы, только и всего.

А потом Жора написал о значении спорта вообще и о том, как полезна физкультура в лагере. Многие ребята весьма инертны, и судьбу их часто решают дворовые заводилы. Кинет кто-нибудь клич: «Айда в футбольную секцию!» И все потянулись за ним, захотели стать футболистами, а всех не берут, потому что этот медленно бегает, у другого нет реакции, третий боится мяча… Глядишь, через неделю в секцию ходит лишь один, а остальные, разочаровавшись в своих талантах, в лучшем случае гоняют мяч во дворе, а зимой носятся в валенках без коньков за шайбой и забивают ее в ящик из-под болгарских помидоров.

«В лагере дети могут за короткий срок найти себя в спорте, – вдохновенно писал Жора. – Почувствовав интерес и свою способность к чему-то, они не бросят тренировок и во время учебы. А это поможет им и учиться и быть здоровыми, крепкими. Потому что спорт существует не для спорта, а для человека, не для рекордов, а для того, чтобы люди просто могли раскрыть свои физические возможности».

Жора был в ударе. Слова так и рвались на бумагу.

«Ну, ты даешь дрозда, – сказал он себе удовлетворенно. – Кто бы мог подумать».

Он перечитал последний абзац. Неплохо, но нужны примеры. Для убедительности… «Примеры? – на секунду задумался Жора. – Пожалуйста! Штангист Юрий Власов – инженер и писатель, футболист и хоккеист Владимир Савдунин – дипломатический курьер, гребец Юрий Тюкалов – художник, прыгун Виктор Санеев – агроном…»

Жора исписал пять страниц. Пять страниц! За всю свою жизнь он не написал еще столь огромного труда. В десятом классе, с усилием разгоняя строки, он дотянул выпускное сочинение до четырех страниц и считал это пределом человеческих возможностей. А тут выдал «одной левой».

– Вот, даже рука затекла с непривычки, – Жора вручил бумаги Терентьеву. – Читайте, обсуждайте, решайте, а я послушаю.

Он уселся на подоконник.

– Санька, – отчаянно закричал кто-то за окном, – слышь, Санька… На обед клубнику привезли.

– Не врешь? – отозвался недоверчивый Санька.

– Сам видел. В ящиках… Айда помогать. Может, обломится…

– По шее, – флегматично заметил Санька.

– Как хочешь. Я пойду, пока другие не набежали.

– Стой, – не выдержал соблазна Санька, – погоди…

Мягким гулом отозвалась земля под упругими босыми ногами.

«Все будет хорошо, – подумал Жора, – и неприятности уйдут, как дым».

А в комнату вдруг пахнуло клубникой. Да так, что все, словно по команде, повернули головы к окну.

– Скорей бы обед, – проговорил Вадим. – Какие запахи из столовой! Не усидишь.

– …Ну и что же клыки? – опять послышалось со двора. – А я говорю, носорог сильнее. Да он захочет, из твоего тигра знаешь, что сделает?

– Ну?

– Решето в мелкую дырочку.

– В голове у тебя решето. В дырочку.

– Не веришь? Иди к вожатому – спросишь.

– Что мне вожатый!

– Иди к старшему. К Вадиму иди.

– Что мне старший! У меня своя голова есть.

Иван Дмитриевич и Жора рассмеялись.

– Мыслитель, – качнув головой, проговорил Вадим.

Ребячьи голоса удалились. В комнате начальника вновь стало тихо.

– Георгий Николаевич, да тебе поэтом надобно быть, а не мячиком баловаться! Как твое мнение, Вадим?

Старший вожатый не ожидал вопроса, однако тут же сориентировался и даже продолжил шутку:

– Поэма в прозе. Гоголь. Тургенев. – И прохохотал, почти не показывая зубов: – Хо-хо.

«Стоматит у него, что ли?» – подумал Терентьев.

Вадим был очень исполнительный сотрудник, хороший организатор, и опыта у него хватало. Выглядел тоже ничего – высокий, подтянутый, голос отлично поставлен, дикция, как у актера. Хоть в дипломатическую школу представляй (Терентьеву казалось, что главные качества дипломата – высокий рост, подтянутость, тонкие манеры и четкая речь). И все-таки Жора вызывал у него больше симпатий. Наколбасил, правда, перестарался. Но есть в нем страсть, хватка. И детей любит.

– Да, написал ты хорошо, – проговорил Терентьев. – Для меня убедительно. Но для директора или для Булочкина едва ли. Мальчишка-то действительно здорово похудел.

– Зато как теперь бьет, а раньше мяча боялся, его даже играть не принимали. За три недели так натренировался, что его команда все соседние лагеря громит.

– Он же не один в ней был, – вставил Вадим.

– Послушай, – загорячился Копытин, – а ты видел хоть одну спортивную команду, которая выиграла первенство, когда в ней кто-нибудь филонил? Да в команде же в сто раз трудней. Тут и слаженность нужна, и ответственность возрастает в несколько раз. Одно дело, когда за себя одного отвечаешь, другое – когда за коллектив, когда из-за тебя к чертям могут полететь усилия остальных. Да что там, – Жора махнул рукой.

Начальник с интересом смотрел на Жору, затем перевел взгляд на старшего вожатого:

– Ну что, Вадим, какие будут возражения?

– Иван Дмитриевич, я же ничего против спорта не имею. Всей душой – за. Во всех пионерских играх мы не обходимся без элементов того или иного вида спорта. Против Георгия Николаевича я тоже не имею никаких возражений, – Вадим выступал как на собрании. Говорил четко, аргументировано – Единственное, что вызывает удивление, так методы Георгия Николаевича. Вот они глаза, видимо, кому-то колют. К Пал Палычу все привыкли, вернее не замечали его. Сомнений нет, что Георгий Николаевич внес свежую струю в наше дело, и надо его всячески защищать. Если вы, Иван Дмитриевич, напишете ответ директору, мы всем будем рады. А если нужно, подпишемся и мы. Общие интересы-то. Кстати, бухгалтер Булочкин не совсем, очевидно, знаком с политикой в области спорта. Не знает даже, наверное, что уже давно организован специальный комитет по физкультуре и спорту. При Совете Министров. Спорт – дело государственное.

– Ну что ж, я вижу, у всех единое мнение по поводу ответа, – Терентьев встал, давая понять, что разговор окончен. – Напишу все, о чем мы здесь говорили. И поэму твою учту тоже. Может, даже в газету пошлю.

– В газету? – поднял брови Вадим.

– В нашу, многотиражную. У нас ведь на весь завод – один мастер спорта, да и тот по шашкам.

– Правильно, – сказал Вадим. – Ну мы пойдем, Иван Дмитриевич, – покровительственно похлопывая Жору по руке, он слегка подталкивал его к двери.

А за дверью опять обволокло их клубничным запахом. И звонко, как на пластинке «Голоса леса», пели птицы, и откуда-то из деревни доносился приветливый крик петуха, и доверительно стрекотали о чем-то под ногами кузнечики.

Жора чувствовал себя расчудесно.