Текст книги "Догоняйте, догоняйте!.."

Автор книги: Олег Тихомиров

Соавторы: Станислав Никоненко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

На всякий случай Булочкин метнул в пролом несколько камней. Тихо. Лишь какая-то птица, суматошно захлопав крыльями, сорвалась с колокольни.

– Эгей! – негромко крикнул Булочкин для пущей храбрости и прислушался.

Тишина.

Набравшись духу, он шагнул в провал. Как в холодную воду. В первый момент в густом сумраке он ничего не мог различить. Но вот глаза его понемногу привыкли, и Булочкин двинулся к тому месту, где днем они прятались от дождя.

То и дело он останавливался, глядел под ноги, напряженно всматривался в углы, наполненные густым мраком.

Оба письма он нашел. Они отчетливо выделялись на каменном выступе. Булочкин обрадовано схватил их и вздрогнул: сзади послышался шорох. Костя обернулся. Что-то белое и длинное стояло в проломе, через который он вошел, и слегка покачивалось из стороны в сторону.

Булочкин оцепенел. Нужно было бы бежать, но руки и ноги были как чужие, не слушались.

– Пи-исьма… – глухо прогудело привидение. – Бро-са-а-й пи-исьма…

Рука Булочкина разжалась сама по себе, и письма упали на каменный пол.

– Уход-и-и… – провыло привидение.

Но Булочкин все еще не мог двинуться с места, да и куда идти: привидение стояло у него на дороге. Поэтому Костя так и спросил, заикаясь:

– А к-куда идти?

Привидение помахало рукой, складки белого покрывала слегка заколыхались.

Булочкин понял, что уйти ему велят в соседнее помещение, где было еще темнее. Но может, там есть какой-нибудь выход?

Костя метнулся туда.

Надежды оказались напрасными. Метрах в двух от пола было узкое оконце. Но как туда залезть? Кругом голые стены – не за что ухватиться. А если что-то подставить под ноги? Нет, нет, хоть шаром покати, ничего подходящего обнаружить не удалось. Хорошо, он подобрал какую-то палку. Вернее, ножку от стула. Теперь пусть только сунется это привидение. Булочкин крепко сжал в руке свое оружие.

Привидение не показывалось. Костя осторожно выглянул. Привидение уходило, оно уже приближалось к пролому. Писем на полу не было. Еще несколько секунд, и оно бы скрылось. Но в то время, когда привидение вышло из церкви, кто-то набросился на него, повалил. Булочкин слышал шум борьбы, пыхтенье, топот.

Потом все стихло.

Костя выбрался наружу и в нескольких шагах от себя увидел «привидение». На нем была белая простыня, из-под которой торчали кеды. «Привидение» было связано и теперь каталось по земле, пытаясь распутать веревку. Услышав, что кто-то подошел, «привидение» спросило:

– Ты, что ли, Булочка?

Костя узнал голос Теоретика.

– Помоги, чего стоишь.

Булочкин молчал. Он был так зол, что еле сдерживался, чтобы не пнуть Теоретика ногой. Но бить лежачего, да еще связанного, Булочкин не мог.

– Где письма? – проговорил он.

– Отняли.

– Кто?

– Не знаю. Развяжи меня.

– Выпутывайся сам, – и Булочкин зашагал прочь.

– Булочка, не уходи, – взмолилось «привидение».

Костя все же вернулся, развязал веревку.

– А в общем-то здорово я тебя, а? – улыбнулся Теоретик, разминая затекшие руки.

– Только бы сунулся, узнал бы. У меня вон для тебя что было приготовлено, – Костя кивнул на ножку от стула, которая валялась неподалеку.

– Что же, ты поднял бы руку на привидение? – с сомнением проговорил Теоретик.

– Не руку, а палку. Ладно, побежали в лагерь.

* * *

Уже заканчивали крутить «Командира счастливой «Щуки», когда в клубе появились Булочкин и Теоретик. Возле них сразу же оказалась Леночка.

– Ну как, все в порядке? – спросила она у Кости. – Принес письма?

– Отстань, – буркнул Булочкин.

– Струсил. Я так и знала.

– Отвяжись, слышишь.

– Трепло.

– Перестаньте, – зашипел на них Тигран Саркисович. – Смотреть мешаете.

Но тут зажегся свет, и Чучкина побежала утешать Нелю Синицыну.

– Суматошная эта Чучкина, а? – сказал Тигран Саркисович Булочкину, когда они вышли из клуба.

– Угу, – отозвался Костя.

– Во все ей нужно влезть, – не унимался Тигран Саркисович. – Ну что за человек такой!

– Угу, – машинально ответил Костя.

– Значит, не удалось достать письма?

– Нет.

– Не было их там, что ли?

Булочкин неопределенно пожал плечами.

Едва лишь они приблизились к корпусу, как навстречу им выскочила опять та же Чучкина. Она была не одна. Следом за ней бежала Неля Синицына.

– Булочкин, – торопливо заговорила Леночка, – ты меня извини. Но ты сам виноват. Я же тебя спросила по-человечески. А ты – «отстань», вот я и подумала. Сказал бы: мол, письма принес, подсунул под дверь, а ты…

– Постой. Ты про что? – хлопал глазами Булочкин. – Про какую дверь?

– Да про нашу, конечно, – снова затараторила Чучкина. – Я прибегаю, а письма уже у Нели в руках. Но ты тоже хорош! Нет, чтобы рассказать все толком.

Чем больше удивлялся Булочкин, тем больше мрачнел Тигран Саркисович.

– Перестань трещать, – не выдержал наконец Тигран Саркисович. – Ты сначала спроси, нашел ли он письма…

– Конечно, нашел, – не дала ему договорить Чучкина. – Что же, они сами, что ли, к нам прилетели?

Тут заговорила и Неля.

– Милый Булочкин, – сказала она, – спасибо тебе.

У Кости даже рот открылся от изумления.

Тигран Саркисович лишь досадливо махнул рукой и пошел прочь.

Глава одиннадцатая ТЯЖЕЛО В ПОХОДЕ – ЛЕГКО В БОЮ, ИЛИ МАЛЬЧИКИ ПЕРЕД СУДОМ ДЕВОЧЕК

– Ну и жарища будет сегодня! Чуешь, Костя, какое пекло? – ворвался шепот прямо в ухо Булочкину. Он даже вздрогнул. Но Мамалыкин не унимался. – Чуешь, Булочка? Чуешь?

– Чую, чую.

Ветка обернулся и грозно засверкал глазами:

– Разговорчики в строю!

Но Мамалыкин опять свое. Костя открыл у него одну особенность: Борька мог говорить, не раскрывая рта. Вроде это и не он говорит. Стоит себе невозмутимо. Направо равняется. Ест глазами грудь четвертого. Загибает какие-нибудь истории. А расплачиваются соседи.

– Видишь, облака перистые. Значит, будет ясно. Эх, искупаться бы…

Косте тоже хотелось окунуться. Прямо сейчас.

Он подумал, что, может, Георгий Николаевич в связи с жарой перенесет тренировку, и они пойдут на речку.

Старший вожатый Вадим принял рапорт от председателя совета дружины, скомандовал «Вольно!», а потом вдруг заявил:

– После завтрака весь лагерь отправляется на работу в соседний колхоз. Освобождаются лишь больные и участники концерта художественной самодеятельности!

Булочкину показалось, что он услышал тихий стон. Взглянув на покрасневшие уши Ветки, он понял, что бравый командир повергнут в пучину страданий. Ольга Георгиевна давно заманивала Ветку в художественную самодеятельность. А он отказался, потому что тогда еще не влюбился в Катю Бережкову. Ну а потом уже поздно было. Гордость не позволяла. Костя в душе даже немножко злорадствовал: «Так тебе и надо, Волк Горыныч!» Иначе он и не называл Ветку. Про себя, конечно.

А Катя стояла совсем рядом. Но ей, как понимал Костя, неведомы были переживания Ветки. Она была актриса, а у них нет собственных чувств. Они только за своих героев могут испытывать какие-то волнения. Так во всяком случае говорила об актрисах Костина мама. Кто-кто, а уж она-то в этом разбиралась (когда-то, в юности, она была знакома с одной актрисой из провинциального театра).

На завтрак шли унылые. Мамалыкин совсем раскис. Даже Тигран Саркисович, обычно весьма шустрый, топал внезапно потяжелевшими кедами.

– Ну, что, ребята, носы повесили? Жалеете, что не артисты? – догнал их Копытин. – Ничего, в поле поработать – хорошая тренировка. Тяжело в походе – легко в бою.

– Да мы бы рады, Георгий Николаевич, в поле потрудиться. Но репетировать надо, – ляпнул ни с того ни с сего Тигран Саркисович.

Ветка и тот поразился такой наглости. Раскрыл было рот, чтобы рявкнуть на Тиграна Саркисовича, но Жора не дал ему вмешаться.

– У вас что же, квартет? Вокальный? – заинтересовался он.

– Что вы, Георгий Николаевич, шутите? Мы пьесу ставим. Разве вы не знали? Как раз так и называется «Тяжело в походе – легко в бою».

– Молодцы, молодцы. У вас, оказывается, и актерские таланты есть?

Ребята замялись. Жора доконал их своим вопросом, и поэтому они даже обрадовались, когда появившийся Вадим увел Копытина.

– Ты что натрепал про пьесу? – Ветка встряхнул Тиграна Саркисовича за плечи.

– Отстань, – вывернулся тот. – Сам не мог ничего путного сказать. На картошку никому не хочется. Вот я и придумал.

– Вы как хотите, а я тоже вкалывать не собираюсь, – сказал Мамалыкин. – Остаюсь в лагере, – и он ловко пнул по камешку, который взлетел, как шмель, и, падая, точно угодил в раскрывшийся цветок-граммофончик.

– Такие бы удары на поле демонстрировал, – произнес Тигран Саркисович, подняв уголки бровей.

Ветка повернулся к Мамалыкину:

– Это почему же ты остаешься? Видел я сачков, но таких, как вы с Тиграном, – впервые. А ты что скажешь, Булочка?

Костя остолбенело поглядел на Ветку. Что это с ним? То один все решал. А теперь у всех мнение спрашивает. Советуется вроде.

И хотя крепко не любил Булочкин Ветку, ему все же было приятно, что при своих закадычных друзьях тот хочет выяснить его точку зрения. Правда, никакой особой точки у Кости не было. Он как-то просто не подумал, что можно увильнуть от работы в колхозе.

Поэтому он решил потянуть время и определенного ничего не говорить.

– Я думаю, что Тигран Саркисович перегнул. Почему нам неохота работать? Я, например, готов. Только при чем тут картошка? Картошка разве уже поспела?

Тигран Саркисович подпрыгнул с диким хохотом:

– Картошка поспела!.. Картошка поспела! Говорит труженик полей Константин Булочкин!

Костя изумленно взирал на развеселившегося Тиграна Саркисовича.

– Что это с ним?

Ветка махнул рукой:

– Бывает. Но ответь, Булочка, ты что, репетировать хочешь?

– Ветка, ты же знаешь, что я не артист. Но перед отборочным матчем, конечно, надо бы отдохнуть.

Они остановились в боковой аллейке, не доходя столовой, и пропускали ребят, спешащих на завтрак.

– Так, – глубокомысленно произнес Ветка, оглядев всех троих: Тиграна Саркисовича, уставившегося в небо с сурово сведенными бровями, Костю, хлопающего длинными светлыми ресницами, Мамалыкина, сосредоточенно сверлящего землю каблуком. – Я вас понял: вы хотите сохранить силы перед матчем и потому собираетесь филонить.

Все дружно кивнули головами.

– Тогда репетнем, – принял решение Ветка. – Пошли завтракать.

Костя ухмыльнулся: «Катя Бережкова перетянула».

За завтраком «актеры» шепотом обсуждали вопрос, какую же пьесу им поставить, и основательно перессорились. Но тут Мамалыкин вдруг выдал:

– Сами сочиним пьесу и поставим. Название: «Тяжело в походе – легко в бою». И окажется, что мы Копытина не обманули.

– Вот это идея! – воскликнул просиявший Ветка и хлопнул Борьку по спине, отчего тот проглотил целиком сливу из варенья, поданного к манной каше. – Слушай, Мамалыкин, у тебя не голова, а академия педагогических наук!

– Почему педагогических? – обиженно спросил Мамалыкин (обида была вызвана главным образом тем, что он не успел посмаковать сливу).

– Потому что к медицинским наукам твоя идея не имеет никакого отношения, а сельскохозяйственным приносит вред.

После завтрака ребята пошли в зал и вскарабкались на сцену. Тигран Саркисович исчез в темноте за кулисами, точнее – в комнате для артистов, и вскоре выбрался оттуда, таща на спине шахматный столик. Ветка, расхаживая взад и вперед, сосредоточенно думал. Мамалыкин с Костей тем временем решили померяться силой. Они то обхватывали друг друга, то отскакивали, то, вновь приблизившись, пытались дать подножку. Со стороны это было похоже на какую-то дикарскую пляску.

Именно так и воспринял эту борьбу Тигран Саркисович.

«Танец у костра», – объявил он. – Исполняется жителями острова Латамба.

Но в это время, неловко оступившись, Мамалыкин наскочил на Тиграна Саркисовича, и оба полетели на пол. С грохотом опрокинулся шахматный столик.

– Сцена первая, – выйдя на край эстрады, с выражением произнес Ветка. – Разведчики по-пластунски пробираются в лагерь врага.

– Ну-ка, разведчики, освобождайте сцену, – сказала Ольга Георгиевна, появляясь в проходе. За ней шла шумная гурьба девочек и два или три мальчика – участники концерта.

– Ольга Георгиевна, чур, мы первые, – пискляво крикнул Борька и спрятался за занавесом.

Но Ольга Георгиевна была настроена по-деловому.

– Прошу посторонних покинуть зал. Здесь идет репетиция, – сказала она строго.

– Ольга Георгиевна, так мы ведь тоже репетируем, – умоляюще сложив руки ладонями, протянул Ветка.

– Виталий, не надо. Не будь клоуном, – тихо попросила Катя Бережкова.

Но почему-то все ее услышали и посмотрели на Ветку. Тот скривил губы и критически бросил:

– Лучше быть клоуном, чем кривлякой.

– Катя правильно сделала замечание, – сказала Ольга Георгиевна. – Не знаю, что вы здесь репетируете, но тебя, Виталий, я приглашала в кружок. Теперь уже поздно. Все роли разобраны. В общем, хватит разговоров.

– Нас здесь не поняли, – ухмыльнулся Ветка и посмотрел мимо Кати в зал. – Что ж, придется покинуть поле сражения. Мы уходим, но не сдаемся. За мной!

Ребята, чеканя шаг, сошли со сцены и удалились из зала. Так же в ногу они промаршировали по пустым дорожкам лагеря и вышли в лес.

– Куда мы хоть идем? Что, в лесу будем репетировать?

– Шагай, шагай, Мамалыкин. Раз-два, раз-два. На месте. Стой! Раз-два. Вольно. Разойдись. – И уже совсем другим тоном Ветка спросил: – Слушай, Мамалыкин, ты когда-нибудь выступал на сцене?

– В детском садике, помню, читал стишок про зайца. А потом был перерыв. До сегодняшнего дня.

– А ты, Булочка?

– Я? – удивился Костя и оглянулся вокруг, как будто поблизости может оказаться еще один Булочкин.

– Да, ты. Я, что ли?

– Я пробовал. Но мне велели идти к логопеду. У меня согласные свистят, когда я громко читаю.

– Ну вот. А…

– Хватит, Ветка. Хочешь сказать, что у нас не получится? Это и так ясно, – перебил его Тигран Саркисович. – Я же ради тебя старался. Чтобы ты поближе был к своей…

Ветка не дал ему договорить. Он прыгнул, как леопард, но Тигран Саркисович увернулся и в один миг вскарабкался на сосну.

– Ку-ку! – крикнул он сверху.

– Ну погоди! – пригрозил кулаком Ветка. Лезть на дерево он, конечно, и не думал. – Я тебя измором возьму. Превратишься в скелет.

И Ветка тут же плюхнулся на землю. Прислонился спиной к сосне, закинул руки за голову и прикрыл слегка глаза – точь-в-точь мультипликационный волк.

Душу Кости переполняли противоречивые чувства. С одной стороны, он сейчас был солидарен с Веткой: Тигран Саркисович должен понести наказание за свой язык. С другой стороны, хотя Ветка у них и командир, но это лишь на линейке или в строю. И нечего ему все время выпендриваться. А вообще-то, самодеятельность – это все чепуха. Надо идти окучивать картошку.

Булочкин вдруг почувствовал себя героем труда. Вот он покончил с одним кустом картошки, перешел к другому, к третьему, четвертому… Он вырвался вперед, и лишь где-то далеко позади трудятся на поле мальчики и девочки. Ветер едва доносит их голоса. А он дышит полной грудью, и работа у него спорится. На машине ГАЗ-69 к нему подъезжает председатель колхоза. «Извините, ваша фамилия, кажется, Булочкин?» – говорит он и смущенно дергает себя за левый ус. Утирая пот со лба, Костя разгибает спину, вскидывает голову и скромно, но с достоинством отвечает: «Да, Булочкин. Что вам угодно и с кем имею честь?» «Я – председатель местного колхоза «Дорога борьбы» и хочу написать о вас статью в районную газету «Вперед», – говорит председатель колхоза. «Я в рекламе не нуждаюсь», – отвечает Костя и снова склоняется над картофельным кустом…

Тут Костины ноги вдруг подогнулись, и он свалился рядом с Веткой, уткнувшись носом в темно-зеленый мох. Это Мамалыкин ребром ладони стукнул его сзади под коленки. Костя бросился на него, но Борька увернулся и забежал за дерево.

«Вокруг дерева не поймать», – подумал Булочкин и остановился. Ветка все также сидел под сосной. Тигран Саркисович скучал на суку. Мамалыкин, выглядывая из-за ствола, строил рожи. Неожиданно Борькино лицо посерьезнело. Прислушиваясь, он сказал:

– Кто-то бежит.

И действительно, к лагерю подбегал Женька из пятого отряда. В руке у него были зажаты листки бумаги. На белой майке алели пятна.

– Что, производственная травма? – крикнул Тигран Саркисович.

– Да нет, – ответил Женька, замедляя бег и отдуваясь. – Бегу газету выпускать. Тут заметки написаны. О трудовых успехах. Столько клубники собрали! Ого!.. А наполнились!

Он похлопал себя по животу и потрусил дальше к лагерю. Но, отбежав несколько шагов, остановился:

– А вы что здесь филоните?

– Ну-ну, осторожней в выражениях, – проговорил Ветка, вставая. – Не твоего ума дело. Топай дальше, пока цел.

Женька убежал.

Все молчали.

– Ну? – сказал Ветка и хмуро посмотрел на Борьку.

– Что «ну»? – отозвался Мамалыкин. – Тигран Саркисович первым сказал про картошку.

– Я ж фигурально. «Картошка» в смысле работа. Имел в виду – отдохнуть надо перед матчем, – пытался оправдаться Тигран Саркисович.

Булочкин хотел напомнить, что он единственный усомнился в том, что они будут работать на картошке, но Ветка не дал ему высказаться.

– Слезай, Тигран Саркисович. Будем вместе думать, как выкрутиться из положения: остались без клубники. Раз. Все считают нас филонами. Два. Пьесу мы не придумаем. Ясно, как дважды два. Это – три. Перед Копытиным выступили как пижоны…

– Я от работы не отказывался, – сказал Булочкин. – Я только…

– Слушай, Ветка, до обеда еще два часа, – заметил Мамалыкин.

– Точно! – поддержал его Тигран Саркисович. – Скажем вожатому, что нас постигла творческая неудача. Гоголь будь здоров был писатель, и то сжег целый том! Не захотел, чтоб другие читали, раз ему не нравится.

Довод был убедителен.

* * *

Давно Жора не бывал на сельскохозяйственных работах. В прошлом году он, правда, потрудился в течение недели на овощной базе. Пересыпал картофель, морковь и лук из мешков в хранилище. Особо теплых воспоминаний эта работа не оставила. В хранилище стоял мороз. Единственным светлым пятном были яблоки джонатан, которыми их бригаду кормила в перерывах работница базы. Они дышали на яблоки паром, терли до блеска о рукава своих стареньких курток и пиджаков. А потом вспарывали зубами сочную холодную кисло-сладкую мякоть.

Сбор клубники ему нравился больше. С шести утра ее собирали колхозники и отвозили в город. Но не успевали собрать всю. Вот и позвали на помощь пионеров. Ребята поначалу набросились на поле, как саранча. Корзинку за корзинкой относили к сборному пункту – дощатому домику, от которого то и дело отъезжали грузовики с ящиками клубники. В рот, конечно, тоже не забывали класть.

Часа через полтора трудовой энтузиазм начал ослабевать. Синие пилотки все медленнее и медленнее перемещались по зеленому полю.

Но тут объявили перерыв. Все собрались на опушке леса, который чуть ли не вплотную подступал к клубничному полю. Здесь уже стояли привезенные по указанию председателя два бидона. Ребята принялись угадывать, что же там.

– Обед, – сказала Маринка, – ясное дело. В одном бидоне – щи, в другом – каша.

Андрюша Пастушков обратил внимание на то, что стенки бидонов запотели.

– Квас, – заметил он. – Дамы и господа, это квас. Прямо из холодильника.

Теоретик ошибся. Впрочем, никто об этом не жалел. Вскоре Жора, как и все, с наслаждением пил прохладное молоко вприкуску с клубникой. На какое-то время воцарилась тишина. Жора чувствовал, как с каждым глотком в него вливались свежие силы. Он невольно улыбнулся и вдруг увидел, что такие улыбки появились и на лицах ребят.

«Как здорово, – он, – всех понимать и чувствовать то же, что и все. Конечно, вещь – клубника с молоком. Но ведь дело не в этом. Наверное, каждый ел клубнику с молоком. Только сейчас все особенное. Вкуснее вдвойне. Может, некоторые из них впервые чувствуют, что едят заработанное угощение».

Из задумчивости Жору вывели четыре фигуры, показавшиеся на краю поля. Заметили группу и ребята. Они стали кричать, махать руками.

– Сюда! Сюда! Эге-гей!

Приблизившись, четверо виновато и нерешительно остановились. Жора шепнул вожатому отряда:

– Не расспрашивай их. Пусть поработают хорошенько – и все. Видишь, они сами переживают.

Вожатый кивнул.

– Виталий, – сказал он, – выпейте молока, и вот вам специальное задание: прочешете ряды, где наши уже прошли. Надо добрать спелые ягоды.

– Слышишь, Булочка, – Мамалыкин ткнул в бок Костю и рассмеялся.

Костя понял, что и Борька, и Тигран Саркисович, и Ветка – все они напряженно ждали, как их примут. А теперь все позади. Никто ни о чем не спрашивает. Правда, еще могут поинтересоваться насчет репетиции. Но какая-то тяжесть уже свалилась, стало легко, жутко захотелось работать, доказать, что они могут не хуже других. Даже пусть это была бы не клубника, а картошка, которой пугал Тигран Саркисович. Какая разница!

Теперь же Тигран Саркисович то и дело окликал Булочкина, Мамалыкина или Ветку. И когда те нехотя отрывались от кустов клубники, восклицал:

– Как делишки? Нет, ребя, толковая эта работа. Пойдем в колхозники, а?!

Ребята добродушно хмыкали и кивали головами.

Ветка сразу же решил, что не съест ни одной ягоды. Нет, ну там две-три можно. Но для Кати он непременно соберет. Вот обрадуется.

Приближаясь к краю поля, он присмотрел отличный лопух. «Как ухо у слона», – подумал он и сорвал два листа. На один он положил самые крупные крепкие ягоды из тех, что собрал, и прикрыл другим листом.

С этим трофеем и пошел Ветка в лагерь. Поскольку Кати нигде не было видно, он направился к окну ее палаты. Подойдя близко, он услышал доносившиеся голоса и остановился. Прислушался. Так и есть: Катя здесь. Что она говорила, он не разобрал, да и не старался, поскольку подслушивание считал недостойным мужчины занятием. Он просто-напросто пригнулся, подобрался под самое окно и, нащупав ладонями подоконник, резким движением взметнул свое тело вверх и оказался сидящим в проеме окна.

Раздался визг. Даже в ушах резануло. Катя и Неля Синицына сидели на кроватях, закутавшись в покрывала. Это немного смутило Ветку, но он все же соскочил в комнату и сделал шаг к столу.

– Я притопал к вам с приветом от тружеников полей, – сказал Ветка и вынул из-за пазухи сверток из листьев лопуха. – Налетай – подешевело!

Катя молчала и смотрела на противоположную стену. Неля молчала и настороженно поглядывала то на пламенеющую горку клубники на зеленом листе, то на Ветку.

– Вот что, Виталий, – строго проговорила Неля. – Ты ведешь себя бестактно. На совете отряда надо будет обсудить твое поведение. Клубнику можешь забрать – краденого нам не надо, – сказав это, Неля тоже перестала смотреть на Ветку и перевела взгляд на Катю.

Такого поворота событий Ветка не ожидал:

– Да вы что, девчонки? Белены объелись? Катя, что с тобой?

Катя все так же молча смотрела перед собой.

– Уходи сейчас же, Виталий, как пришел. Катя с тобой разговаривать не собирается. – Неля хотела указать Ветке на окно, но запуталась в покрывале и повалилась на кровать.

Это было смешно, и Ветка захохотал.

Тогда встала Катя и посмотрела прямо в глаза Ветке.

– Уходи. Ты просто злой и глупый. И вообще, что ты пришел к кривлякам?

Это уже вывело Ветку из себя. – А, чтоб вас!.. – крикнул он. – Артистки! Аристократки!

Пнул по стулу, который подвернулся под ногу, и выскочил обратно в окно.

* * *

В «Ромашку» в этот день Наташа смогла приехать пораньше.

В лагере стояла тишина, как в послеобеденные часы. Комнатка Жоры пустовала. Наташа постучала в соседнюю, к Сергею, – ни ответа ни привета. Она вышла из корпуса и тут услышала звуки пианино, доносящиеся со стороны клуба. Осторожно вошла в полутемный прохладный зал.

Неутомимая Ольга Георгиевна, овладевшая многими профессиями, сейчас выступала в роли пианиста-аккомпаниатора. Четыре тоненькие, изящные девчушки исполняли на сцене индийский танец. Их движения были, возможно, не столь плавными и четкими, как это требовалось, но усердие, увлеченность и чувство ритма сглаживали некоторую угловатость.

В одной из девочек Наташа узнала Катю Бережкову – ту самую, ради которой Ветка плавал за лилиями.

Когда кончился танец, девочки застыли, опустившись на пол, и образовали как бы закрывшийся бутон цветка. Наташа непроизвольно зааплодировала.

Ольга Георгиевна строго посмотрела в ее сторону, то же самое сделали и юные артисты, сидевшие в первых рядах.

– Посторонних прошу покинуть зал, – заявила Ольга Георгиевна, вставая со стула и пытаясь разглядеть, кто там посмел нарушить таинство репетиции.

– Извините, пожалуйста, я заглянула случайно.

Наташа уже хотела уйти, но Ольга Георгиевна, узнав ее, милостиво разрешила остаться:

– Это вы, Наташа? Ладно уж, сидите. Мы скоро заканчиваем.

Ольга Георгиевна два раза хлопнула в ладоши, призывая к тишине артистов, сидевших в зале, и пригласила на сцену участников следующего номера.

«Индианки» скрылись в глубине сцены и затем, переодевшись, возвратились в зал как зрители. Раньше всех прибежала Катя и бросилась к Неле, которая уже исполнила свой номер. Катя еще не совсем вышла из роли и продолжала плавно, будто птица крыльями, взмахивать руками.

…Когда Катя смотрела на свои руки, ей становилось их жалко: такие они были тоненькие.

– Кать, а Кать, что у тебя было по физкультуре? – любила спрашивать Маринка, пожалуй, самая упитанная девочка в лагере. – , двойка? Тебе бы гимнастикой заняться… мускулы нарастить… как у меня.

Сама Маринка бралась и за гимнастику, и за бадминтон, и за легкую атлетику, а зимой – за лыжи. И Катя знала, что она мечтает похудеть и завидует ей.

Маринка сгибала руку, однако никаких признаков мускулатуры Катя не замечала, просто пухлые, почти одинаковые от кисти до плеча руки, мягкие, как ливерная колбаса. Что хорошего? И все же Маринка настаивала, что мальчикам больше нравятся полные девочки. Маринка не уставала это утверждать до тех пор, пока Ветка не принес лилии Кате. Тогда она замолчала.

Но ненадолго. Теперь она хвастала, что больше всех в классе получала записок от мальчиков. Она даже показывала некоторые записки. Но ей не очень-то верили. Однажды Катя так и сказала:

– По-моему, ты их сама сочиняешь.

Маринка покраснела и чуть ли не в драку полезла. Потом три дня с Катей не разговаривала. Кате даже стыдно стало: может, и правда Маринка пользуется таким бешеным успехом?

Катю вообще-то одноклассники совсем не интересовали. Мальчишки были нудные. Девчонок дергали за косички. А вот здесь, в лагере, на нее произвел впечатление Ветка.

Был он почти самый высокий из ребят. И смелый. Правда, он не отваживался при всех подойти к Кате запросто, пошутить, как, например, Борька Мамалыкин. Но зато ребята его боялись. Он дерзко вел себя даже с вожатым. И все же его избрали звеньевым. Звено его считалось лучшим в отряде. Во всяком случае отличалось и в спорте, и в военной игре. Хотя порой Ветку и упрекали в нарушении дисциплины.

Едва Катя переоделась и спустилась в зал, Неля ей шепнула заговорщически:

– Поговорим с Наташей?

Два дня назад, когда девочки были на волейбольной площадке, Андрюшка Пастушков подошел к ним и спросил:

– Кто здесь из стенгазеты?

Там была-то из стенгазеты одна Неля, а он вроде не знал. Маринка тогда еще фыркнула:

– Ты что же, ученым считаешься, а таких простых вещей не знаешь! Неля у нас в стенгазете главная.

Андрюшка почесал затылок и сказал:

– Обо всем знать невозможно. – А потом добавил: – Нельзя объять необъятное.

– Это ты про кого? – сердито запыхтела Маринка.

– Так, – сказал Теоретик, – констатирую. – Потом он сделал на пятке оборот вокруг оси и протянул Неле сложенный листок бумаги: – Держи заметку в твою стенгазетку. – И убежал, махая рукой: – Некогда, дела!

Неля сунула заметку в карман шортиков. Прочту, мол, позже. Но позже, прочитав, она решила заметку никому не показывать. Вот что оказалось написанным на листке бумаги, который так небрежно сунул ей Пастушков:

 
Что мне петь без всякой цели?
Ваял я ручку и, как Шелли,
Воспою малютку Нелли —
Девочку мою!
С каждым днем ты все прелестней,
Звонче льются твои песни.
Голосочек твой чудесный
Впору соловью.
 

И все. Сначала Неля возмутилась: «Да кто дал ему право называть меня своей девочкой?» Потом задумалась. Прочитала еще раз – и стихотворение ей понравилось. Конечно, оно было небольшим, но зато посвящалось ей!

А не пошутил ли Андрюша? Ведь вряд ли у нее такой необыкновенный голос.

На следующее утро Неля настороженно всматривалась в лица мальчишек: если Теоретик подшутил, то они должны уж все знать и как-то выдадут себя. Никто не обращал на нее особого внимания. Даже Андрюша. И только когда она встретилась взглядом с его глазами, поняла, нет, то была не шутка: он покраснел и, чтобы скрыть это, закашлялся и наклонился, вроде бы поправляя носок.

Правда, еще Тигран Саркисович посматривал на нее как-то подозрительно. Словно впервые вдруг заметил.

Неля не выдержала:

– Ты что?

– Ничего. А что? – взметнул свои черные брови Тигран Саркисович.

– Смотришь ты как-то…

– Что, на тебя посмотреть нельзя? А если мне нравится на тебя смотреть? Не разрешаешь?

Неля смутилась, но тут к ним подошла Леночка Чучкина, и Тигран Саркисович умолк.

Словом, у Нели имелись причины, чтобы посоветоваться с Наташей. Собиралась с ней поговорить и Катя.

Наташа была внимательная и чуткая. Но этих девчонок она располагала к себе и еще чем-то другим…

Катя сейчас особенно остро чувствовала необходимость поделиться с человеком, который мог бы понять ее, что-то объяснить. Грубость Ветки ее обескуражила. Если б не Ольга Георгиевна и подруги, Катя бы расплакалась. Лишь во время танца она немного пришла в себя – музыка требовала определенного ритма, и Катя входила в этот ритм, и вместе с ним успокаивалась, и уже жила в музыке жизнью совсем другой девочки из далекой страны. А теперь, после танца, обида опять ожила.

Потихоньку, стараясь не задевать скрипучие стулья, девочки пробрались к месту, где сидела Наташа.

– Молодец, Катя, очень хорошо чувствуешь музыку и стиль, – Наташа обняла Катю, примостившуюся на соседнем стуле.

– Спасибо, Наташа. Правда, получилось? Я так рада!

– Наташа, мы хотим с вами поговорить. Можете нам уделить немного времени? – спросила серьезно, шепотом Неля.

– Интервью для вашей газеты?

– Да ну что вы! Мы так…

– Если так, давайте поговорим. Только объясните, куда все подевались?

– А все уже второй день на работе в колхозе, – сказала Катя. И добавила: – Георгий Николаевич тоже там. Скоро будут. К обеду.

После репетиции девочки увлекли Наташу на скамейку за корпусом, спрятавшуюся в тени куста сирени.

– Ну, что ж, давайте говорить. – Наташа посмотрела на одну девочку, на другую и не могла сдержать улыбки: такие у них были серьезные, сосредоточенные лица.

– Катя, ты первая, – мотнула Неля головой.

– Нет, ты.

– Ладно, – не сразу согласилась Неля и наклонила голову. – Наташа, вы любите Георгия Николаевича?

Чего-чего, но такого вопроса Наташа не ожидала и смутилась не меньше, чем девочки.