Текст книги "Догоняйте, догоняйте!.."

Автор книги: Олег Тихомиров

Соавторы: Станислав Никоненко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Глава первая ПАЛ ПАЛЫЧ, ИЛИ НОЧЬ НАКАНУНЕ БОЛЬШИХ ПЕРЕМЕН

В пионерском лагере «Ромашка» Пал Палыч работал инструктором по физкультуре.

Он был долговяз, с узким вытянутым лицом, с носом, несколько превышавшим общепринятые размеры. А еще помимо этих приметных черт была свойственна ему легкая меланхолия, которая не покидала его при любых обстоятельствах.

Вид у него был слегка обиженного человека. Если Пал Палыча ругали, то со стороны всегда можно было подумать, что он здесь ни при чем, что в данном случае он жертва какого-то недоразумения. А если хвалили, то казалось, мало его хвалят, заслуживает он гораздо большего, но, что поделаешь, не хочет Пал Палыч памятника при жизни, и цветов к ногам тоже бросать не нужно, потому как скромен он, ой как скромен.

Врожденная скромность Пал Палыча сказывалась во многом. Комнату начальника он всегда обходил стороной. Когда же в лагере проводилось собрание, физрук садился поближе к двери или забивался в угол и сидел там тихо, понурив голову, как игрок, удаленный с поля.

Все реже и реже выходил Пал Палыч на футбольное поле, не раздавался его судейский свисток и на волейбольной площадке. Соревнования, турниры и всякие там спартакиады – на кой черт все это, если дети сами по себе и бегают и прыгают. Нет, чтобы посидели спокойно, поиграли в тихие игры. А то суетятся, мельтешат перед глазами. Знай лишь спортинвентарь изводят. Он-то небось денег стоит…

Когда Пал Палыч начинал думать о деньгах, лицо его еще больше грустнело. Он вспоминал, что до получки еще нескоро. Взаймы попросить, так кто же даст? «Хватит вам, Пал Палыч. Успокоились бы, – скажут. – На что они вам, эти марки? Все равно все не купите». Но Пал Палычу и не нужны были все. Он был страстный филателист и собирал только редкие марки. А на это требовались деньги. Эх, да что там говорить с непосвященными. Поздно стал Пал Палыч коллекционером, но страсть к собирательству разгоралась в нем с сумасшедшей силой. Он мог не есть, не пить – лишь бы перелистывать альбом с крошечными разноцветными квадратиками – с гашеными, негашеными, с зубцами и беззубцовками. В такие часы блаженного состояния он и видеть ничего не хотел кроме марок.

И вот теперь жил Пал Палыч в пионерском лагере, где даже на продукты не нужно тратиться, но денег на марки все равно не хватало.

Крепко задумавшись, Пал Палыч нашел выход. Он привез в лагерь фотоаппарат и стал делать ребятам фотокарточки. Плата была умеренной – двугривенный за штуку, по карману любому пионеру. Одно лишь было плохо: Пал Палыч теперь допоздна засиживался в лаборатории, к себе возвращался лишь в середине ночи, а горнист, как и раньше, трубил каждое утро в 7.30. На зарядку физрук уже не выходил, но все равно проклятая труба ломала утро. Пал Палыч поворачивался на другой бок, накрывал голову подушкой – сон не шел.

* * *

Этой ночью Пал Палыч просыпался несколько раз.

Снились одни неприятности.

И самое страшное – он увидел во сне Костю Булочкина. Вообще-то в Булочкине не было ничего страшного. Тихий, застенчивый мальчик из четвертого отряда. Веснушек, правда, многовато. И все такие крупные. Но не веснушки беспокоили Пал Палыча. Был у Кости очень серьезный недостаток – любил Костя фотографироваться.

Уже четыре раза щелкал Пал Палыч Булочкина, но тому все было мало. Свои фотокарточки Костя разослал маме и папе, бабушке и дедушке. «Это я, Костя. Ваш сын и внук», – подписывал он каждый снимок.

После этого на несколько дней Булочкин успокоился. Но в приливе тоски по дому захотел он послать маме еще одну фотокарточку.

В делах у Пал Палыча к тому времени произошли некоторые перемены. Во-первых, в фотокружке ему перестали давать пленку и бумагу. Во-вторых, старший вожатый Вадим, прознав от пионеров о коммерческом предприятии Пал Палыча, пришел в ярость и предупредил инструктора по физической культуре, что не потерпит такого безобразия в своем лагере.

Поэтому Пал Палыч, хоть и взял у Булочкина последний двугривенный, но вынужден был щелкнуть своего постоянного клиента аппаратом, в котором не было пленки.

Булочкин, конечно, и не подозревал о затруднениях Пал Палыча. В самом лучшем расположении духа он пришел к фотографу за карточкой.

Основательно порывшись среди бракованных снимков, Пал Палыч наконец протянул Булочкину бледный листок.

– Это не я, – прошептал Костя после продолжительного разглядывания.

– Ты, – убежденно произнес Пал Палыч. – Что же ты, братец, себя узнавать перестал?

– Ага, – кивнул Булочкин.

– Да ты посмотри лучше.

– Я смотрю.

– И что?

– Не я.

– Ну как же не ты? – начал сердиться Пал Палыч. – Руки, ноги, голова – все на месте. Что тебе еще надо?

– Майка не моя.

– Как не твоя? Чья же это, моя, что ли?

– Не знаю. Моя с дыркой была.

– Почему это с дыркой?

– На дерево лазил, – грустно признался Булочкин. – Порвал.

– А кто велел по деревьям лазить? – перешел в наступление Пал Палыч.

Булочкин молчал, опустив голову.

Пал Палыч стал развивать наступление по всему фронту.

– Все, понимаешь, спортом занимаются, в футбол – волейбол играют, а ты по деревьям лазаешь, майки рвешь. Почему я тебя на поле не видел?

– На каком поле?

– На футбольном.

– Меня не принимают.

– Почему?

– Левша я.

– Ну и что?

– Неправильно бью, говорят.

– Пустяки, – сказал Пал Палыч. – Вот, помню, левой бил этот… сам знаешь… В общем, как ни стукнет, – гол. Ну, ладно, мальчик, иди играй.

– Кто бил? – вместо того, чтобы уйти, поинтересовался Булочкин.

– Ну этот… еще фамилия у него такая… – Пал Палыч сделал рукой неопределенное движение. – А то играй вратарем. Прыгать умеешь?

– Умею.

– Становись в ворота, – убежденно сказал Пал Палыч. – Одни не понравятся, переходи в другие.

– Там всего-то одни.

– Как одни?

– Возле вторых грядки. Там не играют.

– Какие грядки? – изумился Пал Палыч.

– Опытные. С огурцами. Там ребята из юннатского кружка занимаются. И с ними еще тетя Феня – повариха. Она говорит, что у нее в огороде огурцы в прошлом году не…

Но Пал Палыч перебил:

– Все ясно. Сегодня же грядок не будет. Кто позволил?

И тогда Булочкин рассказал, что позволил это сделать начальник лагеря Петр Никифорович, потому что поле все равно пустовало. А за полем делать грядки неудобно: поливать их шланга не хватает.

– Значит, в одни ворота играете, – подытожил Пал Палыч.

– В одни.

– Да, братец, шланг, хоть и резиновый, но не растягивается, – сострил Пал Палыч. Шутка показалась ему удачной, и, повеселев, он слегка подтолкнул Костю к двери: – Ну, иди, мальчик, иди.

– А карточка? – вспомнил некстати Костя.

– Карточка? – Пал Палыч помрачнел и снова принялся рыться в ящике. – И это не ты? – на всякий случай спросил он, протягивая на этот раз черный листок.

– Не я, – покачал головой Булочкин.

Пал Палыч задвинул ящик.

– Приходи завтра, – недовольно сказал он.

И Булочкин стал ходить к Пал Палычу каждый день. Напрасно думал физрук, что Косте надоест вскоре одно и то же «завтра» да «завтра». На беду Пал Палыча, Булочкин оказался слишком доверчивым мальчиком. Посмотрев очередную порцию брака и услышав «приходи завтра», Булочкин кротко кивал головой и действительно вновь возникал на следующий день перед глазами Пал Палыча.

– Ну, братец, ты обнаглел, – не выдержал как-то несчастный фотограф.

– Вы же сами сказали.

– Что сказал?

– Сказали: «Завтра».

– Вот и приходи завтра.

Но и у Булочкина тоже, видно, начинало лопаться терпение.

– Вы это вчера сказали, – заметил он.

– Что тебе от меня нужно? – рассердился Пал Палыч.

– Карточку.

– Да забирай хоть весь ящик.

– Мне моя нужна.

– Отстанешь ты от меня или нет?

Булочкин робко пожал плечами:

– Я вам деньги платил.

– Забирай свои деньги, – вскипел Пал Палыч и хотел было вышвырнуть надоевшего клиента вон, но двугривенного в кармане не оказалось. Пал Палыч сглотнул слюну, сел на табуретку и устало произнес:

– Приходи завтра.

И Булочкин приходил. Но мало того, что он беспокоил Пал Палыча днем, теперь вот он приснился.

Во сне Булочкин был более дерзким.

«Где моя карточка?» – кричал он.

Пал Палыч ему что-то протягивал.

«Это не я! Не я! – кричал Булочкин. – Вы меня потеряли. Какое имеете право терять? Я вот скажу начальнику».

«Приходи завтра», – умолял его Пал Палыч.

Проснулся он в холодном поту. Одеяло сбилось в ком. Подушка валялась на полу.

Пал Палыч поправил одеяло, поднял подушку.

– Надо же, – проговорил он вслух, – какая чушь снится. «Скажу начальнику». Иди, иди, братец, скажи.

Вообще-то Пал Палыч не боялся Петра Никифоровича. Начальник был человек добрый. К тому же когда-то Пал Палыч и Петр Никифорович учились вместе, в одном классе, пока Пал Палыча (тогда просто Пашку) не перевели из-за постоянной неуспеваемости в другую школу (была такая мера наказания). Встретились они много лет спустя случайно.

Поговорили о том о сем. Пал Палыч жаловался на судьбу: жена его бросила, денег нет; вот и теперь начинается отпуск, а он почти все отпускные уже истратил на марки. Бывший одноклассник отнесся к Пал Палычу с сочувствием. Правда, работников в пионерский лагерь «Ромашка», который вот-вот должен был открыться, уже набрали, но, хорошенько подумав, Петр Никифорович спросил:

– Послушай, Паша, а что, если?..

Так стал Пал Палыч инструктором по физкультуре.

О спортивных играх у него было кое-какое представление. Он знал, что в футбол нельзя играть руками, а в волейбол – ногами. Если судишь, уразумел Пал Палыч, нужно чаще свистеть в свисток и останавливать игру. Что к чему – пусть разбираются игроки.

И Пал Палыч, изредка выходя на футбольное поле или волейбольную площадку, беспрерывно свистел. Игроки нервничали, судья – тоже. Встречи проводились все реже и реже. Потом Пал Палыч и вовсе перестал появляться во время игр. Мячи вскоре оказались разбитыми, сетки – порванными. А там уж у футбольных ворот, которые были ближе к водопроводному крану, возникли и опытные грядки юннатов.

Петр Никифорович раза два пытался говорить с физкультурником, но в мягком тоне. «Что у тебя, Паша, со спортом?» – «А что?» – «Да не видно никакой жизни». – «Как же не видно?» – обиженно поджимал губы Пал Палыч. Махнув рукой, Петр Никифорович спешил закончить разговор. Неудобно же было распекать бывшего одноклассника. К тому же зачем ломать копья, когда сам Петр Никифорович собирался переходить на другую работу.

Нет, не боялся Пал Палыч начальника, а просто старался не показываться ему на глаза.

От кого не было физруку покоя, так это от старшего пионервожатого Вадима. («У вас полный развал в работе! Я вот подниму вопрос на собрании».) Да еще и Булочкин из четвертого отряда стал беспокоить Пал Палыча.

«Булочкин-Буханочкин», – подумал со злостью физрук и заскрипел пружинами, переворачиваясь на другой бок.

«Тра-та-та-та-а, та-та…» – ворвались вдруг звуки горна.

«Уже, – с тоской подумал Пал Палыч. – Ведь не спал еще совсем». Он чувствовал себя разбитым. Вставать не хотелось. Поспать бы хоть час, хоть полчаса. Лишь бы никто не пришел, не помешал бы.

Но только он накрыл голову подушкой и вытянулся, как в дверь постучали.

Прижав плотнее подушку, Пал Палыч не отзывался. А может, и стук снится?

Нет. Кто-то упорно барабанил в дверь.

– Кто там? – не выдержал Пал Палыч.

– Я.

– Кто «я»? – соображал спросонок физрук.

– Я, Булочкин… Пал Палыч, карточку сделали?

– Душегуб, – вырвалось у Пал Палыча.

– Что вы сказали? – вежливо спросил Костя.

– Приходи завтра.

Глава вторая ГДЕ ВЗЯТЬ ФИЗРУКА, ИЛИ ВЗГЛЯД НА ЖОРУ КОПЫТИНА С РАЗНЫХ СТОРОН

Заседание завкома подходило к концу. В помещении было душно. Распахнутые окна не помогали: на улице стояла жара под тридцать. Председатель завкома не выдержал: на исходе второго часа его «срочно вызвали по срочному делу». Вел собрание постоянный член завкома Степан Васильевич Чучкин, лысый толстяк, ведавший культмассовой работой. А она, как известно, доверяется людям ответственным и серьезным.

Оставалось решить последний вопрос: кого же послать начальником лагеря на следующую смену. В сущности никакого вопроса не было: все уже знали, что на эту должность выдвинут старший инженер Иван Дмитриевич Терентьев. Нужно было только провести голосование и записать в протоколе.

Вадим сидел довольный. Терентьева он знал. С таким сразу сработаешься: деловой, энергичный. Сменить бы еще Пал Палыча. Вот бы жизнь в «Ромашке» наладили!

За нового начальника Вадим голосовал двумя руками. Когда же Чучкин собрался было закрывать заседание, Вадим попросил слово.

– Я очень рад, что Иван Дмитриевич едет в лагерь, – начал он. – Это внесет необходимые перемены в нашу жизнь.

Какие именно нужны перемены, Вадим не сказал: зачем ему учить начальство? Приедет Терентьев, сам разберется. Поэтому он стал говорить о самом уязвимом – о том, как поставлена в «Ромашке» физкультурная работа.

Вадим не скупился на резкие выражения, Пал Палыча назвал халтурщиком и бездельником и в заключение потребовал, чтобы физрука непременно заменили.

– Терпеть больше нельзя! Пал Палычу не место в пионерском лагере! – Вадим сел, резким движением руки поправил волосы. Он всегда так делал, если волновался.

– Кем вы хотите его заменить? – спросил Чучкин. – У вас есть кто на примете?

Вадим не ожидал такого поворота. Он хотел лишь поставить вопрос о Пал Палыче.

– Подыщем, – проговорил Вадим.

– Поторопитесь, чтобы не прошло лето, пока будете искать.

– В нашем доме, – сказал Терентьев, – живет один парень – отличный спортсмен. И ребятня всегда вокруг него вертится. Он для них то турник сделает, то городошную площадку. По утрам вокруг дома бегает, за ним – целый хвост пацанов. А он им: «Догоняйте, догоняйте!» – кричит. Так и бегают при любой погоде.

– Постойте, – подал голос завгар Федосеев. – Уж не Копытина ли расхваливаете?

– Вы его знаете?

– Жорку-то! Как не знать. В нашем гараже слесарем работает. Вернее, числится.

– Что значит числится? – Чучкин хоть и был человеком добродушным, но во всем требовал порядка. – Как это так?

– А так, что нет его никогда на месте. То соревнования, то тренировки, то сборы. Нашли работничка! Позже всех приходит, раньше всех сматывается. Попробуй не отпусти, начинаются звонки: «Что вы делаете? Сегодня – полуфинал. На Копытина вся надежда. Честь завода вам дорога или нет? Да вы знаете, как он головой играет? А его финты?» И пошло-поехало. За что только деньги ему платят? Баламут. Я бы такому по тридцать вторым числам зарплату выдавал.

– Товарищи, – заговорил Чучкин, – оставим юмор для следующего раза. А сейчас мы должны объективно и принципиально решить: годится ли Копытин на должность физкультурника или нет. Прошу высказывать свои соображения.

Завгар обиженно наклонил голову, мол, дело ваше, я вас предупреждал, а раз так…

– Я все же убежден, – заговорил Терентьев, – что Жора Копытин – нужный для лагеря человек. Спорт – это его призвание. Пусть он и в детях разовьет любовь к спорту. Пусть заронит в них искры…

– Какие там искры, – не выдержал завгар. – Да он вам целый пожар устроит. Вот попомните мое слово.

Но сломить Терентьева было не так-то просто.

– Зачем же, – сказал он, – брать крайности? В случае чего мы можем повлиять на Копытина, направить его энергию в нужную сторону. Как вы считаете, Вадим?

Вадим не знал, что ответить. Конечно, нужен был новый физрук. Но если этот Копытин и верно «работничек» и баламут? Терентьев, правда, за него горой. Зато Федосееву, наверное, виднее: в его же подчинении Копытин.

– По-моему, – сказал Вадим, – мы делим шкуру неубитого медведя.

– То есть? – пристально взглянул на него Степан Васильевич. – Прошу высказываться точнее, уважаемый товарищ.

– Пожалуйста. Еще неизвестно, захочет ли Копытин ехать в лагерь. Это ведь как-никак не дом отдыха.

– Точно! – поддержал его завгар. – Оттуда на соревнования не убежишь.

– Захочет, – убежденно проговорил Терентьев. – Еще как захочет.

– Если будете отпускать его каждый день, – вставил завгар.

– Товарищи! – председательствующий постучал карандашом по столу. – Давайте не будем гадать: захочет – не захочет. Нужно вызвать Копытина сюда. Побеседуем с ним, посмотрим, что и как. Позвоните в гараж, – сказал он Федосееву.

– Пожалуйста, – завгар недовольно пожал плечами. – Только что звонить попусту?

– Почему попусту? – нахмурился Чучкин.

– Да потому что не сидит он на месте. Заводной малый. Опять где-нибудь соревнуется. Натуральный Фигаро.

– При чем Фигаро? – улыбнулся Терентьев.

– Песню такую слышали: «Фигаро здесь, Фигаро там»?

– Ария, а не песня, – поправил Вадим.

– Какая разница? Главное, такой же он сачок, как этот Фигаро.

– Ладно, – сказал Чучкин и вздохнул, предчувствуя близкий конец заседания, – позвоните все ж таки.

Федосеев подошел к телефону, набрал номер.

– Алло, Копытина мне… Нет? – завгар ухмыльнулся и выразительно посмотрел на собравшихся: что, мол, я говорил. – А где он?.. Ну, я говорю, Федосеев. Не узнаешь, что ли… Что, что?.. – Лицо у завгара стало на мгновение суровым, но тут же опять расплылось в ухмылке. – Так, так. А вы что сказали?.. А они?.. Ладненько, я в завкоме. Держи меня в курсе. – Он повесил трубку.

– Что там еще? – спросил председатель.

Завгар сиял, как новенький автомобиль:

– В милиции он.

– Где?

– В отделении сидит, – еще шире расплылся Федосеев. – Звонили, выясняли: у нас ли работает.

Глава третья КОЕ-ЧТО ОБ ОБЕДЕННЫХ ПЕРЕРЫВАХ, ИЛИ ДВА ПРОИСШЕСТВИЯ В ОДНОМ ТРОЛЛЕЙБУСЕ

Обеденный перерыв – не для обеда. Так считал Жора Копытин.

Возможно, что некоторые могут позволить себе этакую роскошь – просидеть за обедом час. Жора был спортсменом, привык ценить даже секунды, поэтому час был для него целым состоянием.

За обеденный перерыв Жора успевал провернуть ворох дел.

Ноги у него были быстрые, сердце крепкое, а энергии – как у тренера, который только что перешел из одного общества в другое.

Вчера, например, именно в этот час Жора познакомился с Наташей.

Началось, правда, все с того, что он заскочил в пельменную и наскоро умял порцию пельменей со сметаной. Не было ничего удивительного в том, что он перенес эту процедуру с конца обеденного перерыва, как случалось всегда, на начало. Жоре нужно было поесть: он спешил к зубному врачу.

Известно, что поход к дантисту – дело затяжное. Это не стометровку бегать, это, если хотите, марафон, да еще с препятствиями. Одна очередь в коридоре чего стоит.

Раньше Жора этого не знал. Не слышал он ни предостерегающего холодного клацанья зубоврачебных инструментов, ни тех вкрадчивых шелестящих звуков, которыми сопровождается замешивание состава для пломбы.

О врачах он вспоминал лишь перед крупными соревнованиями. Врач мерил давление, слушал сердце и, удовлетворенно хлопнув Жору по мускулистой груди, отпускал. Жора скромно улыбался. О его грудь можно было разбивать бутылку шампанского, как о борт корабля, сходящего со стапелей.

Но вот заболел у Копытина зуб. В обеденный перерыв Жора сунулся было в поликлинику и, ужаснувшись, выбежал назад: народу, как на финальном матче. На следующий день он сделал еще одну попытку – тот же результат. А зубная боль не унималась. Не пробился он к врачу и с третьей попытки.

Нужно было менять тактику. Как настоящий спортсмен, он уважал правила, а среди них приглянулось ему одно: граждане с острой зубной болью проходят вне очереди.

Копытин дождался, когда боль стала острой, и прибежал к врачу. Вне очереди и с чистой совестью.

Вот тут-то Жора и попал в надежные руки, а его зуб получил необходимое дополнение в виде пломбы.

– Два часа не есть, – предупредил доктор.

– Угу, – промычал Жора и побежал к гардеробу, где у него стояла сумка с теннисной ракеткой. До конца обеденного перерыва он еще надеялся заскочить в мастерскую и отдать ракетку в перетяжку.

Будь завгар более покладистым человеком, может, Жора так не метался бы. Но Федосеев строго следил, чтобы Копытин тратил на обед никак не больше часа. Другие могли и задержаться минут на десять, но Жора – ни-ни. Не любил завгар Жору, а все потому, что приходилось Копытину часто отпрашиваться. После работы Жора себе не принадлежал. Он принадлежал стадионам и спортплощадкам. Вот и оставалось ему массу мелких дел переносить на обеденный перерыв. Сегодня тоже предстояло отпрашиваться: в Лужниках у него был теннис, а в Сокольниках – кросс.

Он подбежал к остановке, прыгнул в отходивший троллейбус. Зуб не болел, не ныл. Только пломба немножко мешала. Но это пустяки. Жора чувствовал, как его переполняла жизнерадостность здорового человека. Он готов был выскочить и пуститься наперегонки с троллейбусом.

И вдруг он увидел ее. Она сидела вполоборота к Жоре и читала книгу. Нежная, чуть тронутая загаром щека. Длинные светлые волосы, разметавшиеся по спине.

Он подсел к ней и сказал:

– Девушка, по-моему, я вас где-то…

– Где-то видели? Никак не можете припомнить где?

– Точно, – проговорил он. – А вы?

– А я вот припоминаю…

– Интересно.

– Да, припоминаю, что нигде вас не видела.

– Вы уверены?

– Как никогда. – Она снова устремила взгляд в книгу, но успела заметить: – Боже, какой избитый способ знакомиться. Неужели ничего более оригинального нельзя придумать?

Жоре стало слегка обидно, но он решил не отступать.

– А может, на море? – сказал он с безнадежностью в голосе.

– В Гаграх?

– Ну да, – обрадовался Жора.

– «О море в Гаграх! О пальмы в Гаграх!» – процитировала она популярную песенку.

– Вот именно!

– Нет. Никогда не бывала.

– Я тоже, – неожиданно для себя признался Жора.

– Так-то лучше, – улыбнулась девушка.

«А она ничего, – подумал Жора. – Только сейчас уйдет, и все. Конец. Может, пригласить ее в кино? – За окном мелькнули афиши кинотеатра. – Новый художественный фильм… Ого! Это как раз то, что нужно».

– Девушка, вы видели «Служебный роман»?

– Видела.

– Когда же? – с наивным недоверием спросил Жора. – Идет, между прочим, с сегодняшнего числа.

– В прошлом году видела. В Доме кино.

– Ну и как?

– Терпимо.

– Вы кино любите? – Жора все пытался направить разговор в деловое русло.

– Не очень.

– А ходите в Дом кино.

– Знакомый пригласил.

– А я люблю, – улыбнулся Жора.

– Удачных вам кинопоходов и спасибо за содержательную беседу. – Девушка закрыла книгу. – Разрешите. Я сейчас выхожу.

Она зашагала по проходу. Стройная, высокая. Жора машинально отметил, что представлял ее ростом пониже.

Девушка остановилась возле дверей. Дернула головой – волосы колыхнулись и вновь легли ей на спину.

Троллейбус стал тормозить. Еще миг – и прощай, прекрасная незнакомка, похожая на Марину Влади из фильма «Колдунья». (Жора как раз недавно посмотрел этот фильм в «Иллюзионе».)

Какая-то неожиданная сила сорвала Жору с места. Он ринулся к выходу и, придержав закрывающиеся двери, прыгнул на тротуар.

– Постойте! – крикнул Жора.

Девушка обернулась.

– Одну секундочку. Ваш… – он хотел сказать: «телефон». И в этот же момент вспомнил о своей спортивной сумке, которую оставил в троллейбусе.

Синий троллейбус, подаривший ему такую попутчицу, теперь увозил вместе с сумкой ракетку, записную книжку и авторучку.

– Что с вами? – она увидела, как Жора изменился в лице.

– Ничего, – он уже пришел в себя. – Хотел записать ваш номер телефона, а сумка уехала.

– Какая сумка?

– Моя, с записной книжкой, – он оглянулся на троллейбус.

– Вот видите, как… – скорее всего она хотела произнести что-то назидательное. Но ей стало жаль Жору, и она сказала: – Как же вы теперь?

– Догоню, – сказал он и опять оглянулся. – Какой ваш номер?

– Это излишне.

– Говорите. Я должен бежать.

– Куда бежать? Вы с ума сошли!

– Догоню. Говорите номер.

Жора нервно переминался с ноги на ногу и оглядывался.

Конечно, она могла назвать ему неправильный номер. Но человек был в беде. К тому же Наташа где-то чувствовала, что он и сам стеснялся тех банальностей, которые слетали с его языка. Это немного располагало ее к Жоре. Но главное – человек находился в бедственном положении.

Нехорошо говорить неправильный номер в такой момент. Тем более, что беда находилась в прямой пропорции с расстоянием до троллейбуса, а оно увеличивалось с каждой секундой.

– Ну что ж, если не забудете… – Она назвала номер.

Жора сорвался с места, словно начинал эстафету четыре на двести. Разница была лишь в том, что все четыре этапа бежать предстояло одному.

Не остановись троллейбус у перекрестка, был бы побит мировой рекорд. Но Жоре пришлось сбавить темп: в светофоре зажегся красный свет.

Все это было вчера, а сегодня…

* * *

…Сегодня в обеденный перерыв Жора хотел заскочить в парикмахерскую, чтобы подстричься и вымыть голову, затем он собирался купить новый галстук в галантерейном магазине рядом со «стекляшкой».

Это было на руку Жоре, потому что «стекляшка», или небольшой только что выстроенный стеклянный павильон, в котором открыли кафе, находилась неподалеку. Жора мог убить сразу двух зайцев – приобрести галстук и перекусить, потому что наедаться сегодня Жоре не следовало: в пять часов ему предстояло бежать за общество «Сокол» на пять тысяч метров.

«Нет, легкий перекусон не помешает, – думал Жора, выходя на улицу. – Но прежде всего в парикмахерскую».

В семь тридцать Жора должен был встретиться с Наташей. Понятно, что к такой встрече нельзя не подготовиться. Поэтому он пошел не в ближайшую простенькую парикмахерскую, а в ту, которая находилась на площади и имела элегантную вывеску «Парикмахерская-салон». Перед Наташей нужно было «выступить во весь рост», как говорил в таких случаях Жорин приятель аккумуляторщик Васька Спиридонов. Наташа!.. Он позвонил ей вчера. Разговор был недолог, но о встрече они договорились.

И вот теперь, чтобы «выступить во весь рост», Жора торопился в парикмахерскую.

Уличная толпа отражалась в огромных зеркальных стеклах витрин. Прохожие поглядывали на свои отражения – и походка их менялась, становилась тверже, красивее, голова держалась ровнее.

Жора Копытин на стекла витрин не смотрел. Некогда было ему заниматься такими пустяками. А если бы и взглянул он на свое отражение, то никакого удовольствия не получил: он увидел бы там плотного, среднего роста парня. Только и всего.

Как завидовал Жора высоким! Сухощавый, длинноногий мужчина, рассуждал Жора, это класс. Какой бы прыгучестью обладал Жора!.. А подача в теннисе!.. А Наташа!.. Ну, куда это годится – он с ней одного роста. Мужчина должен быть на полголовы выше женщины. Как минимум. Жора даже на танцы не мог пригласить Наташу. Ну что это за парочка?!

До парикмахерского салона было две троллейбусные остановки. Жоре и в голову бы не пришло ждать троллейбуса: на своих двоих он добрался бы куда быстрее. Но на этот раз он взглянул на подходивший к остановке троллейбус, и его охватило приятное волнение. Это был тот самый троллейбус, в котором он познакомился с Наташей. Жора запомнил его по номеру: как-никак гнался за ним почти три квартала.

Счастливый троллейбус! Нельзя не сесть в такой троллейбус.

Пропустив перед собой старичка, Жора ступил на подножку. Старичок был щуплый, зато имел такие пушистые усы, что казалось, будто над верхней губой расположены у него две кисточки для бритья. Отличные белые кисточки, еще не бывшие в употреблении.

Троллейбус не был пустым, как в прошлый раз. Все места были заняты. Жора и старичок стали в проходе. Перед старичком сидели двое длинногривых парней – у одного были прямые волосы Джоконды, другой словно бы надел завитой парик короля Луи-Филиппа.

«Король», взглянув на старичка, толкнул в бок «Джоконду».

– Лёха, – сказал он, – посмотри на экспоната.

Сосед его обернулся и, увидев усы старичка, изобразил такую радостную, отнюдь не загадочную улыбку, что можно было бы сразу понять: нет, это не Джоконда.

– Дает! – восхитился он. – Ну дает!

– Паноптикум! – проговорил «король».

– Отец, с твоими усами в цирке выступать, – остроумно, на его взгляд, заметил Лёха.

Оба засмеялись.

Старичок сердито шевельнул кисточками – парни зарыдали от хохота.

– Ну дает! – кое-как успокоившись, выдохнул Лёха. – Почище цирка. Снимай, отец, шляпу – тугрики так и посыплются.

– Лучше б место уступили, молодежь, – сказала впередисидящая женщина.

– Слышь, старый, – толкнул «король» Лёху. – Уступи место.

– Садись, папаша, – предложил Лёха и тут же приподнялся.

Старичок нерешительно шагнул.

– Садись, садись, – подбодрил его «король».

Но когда старичок сделал было последнее движение, чтобы сесть, Лёха опередил его и плюхнулся на свое место.

– Папуля, я передумал.

Парни снова загоготали.

– Хамье, – проговорил старик, отвернувшись.

– Смотри, – сказал «король», – обижается.

– Шуток не понимает, – объяснил Лёха. – Стар стал.

Жора подскочил к парням, схватил Лёху за плечо.

– Ну-ка извинись перед дедом и выметайся. Живо.

– Отцепи грабли, – прошипел Лёха, тряхнув волосами.

– Ты, плебс, – лениво проговорил «король», взглянув на Жору, – закрой транзистор.

Драчуном Жора не был, и скандалов он не любил, но тут не стерпел – оторвал Лёху от сиденья и вытолкнул в проход. Лёха зацепился за чью-то сумку – по полу расплылась лужа сметаны. По сметане покатились помидоры.

Лёха подхватил один помидор и попытался запустить им в Копытина. Тот увернулся, и помидор разбился о стенку водительской кабины, окропив своими брызгами пассажиров.

«Король» набросился на Жору сзади, но Копытин ловким приемом перекинул его через себя, и «Луи-Филипп» распластался на полу в луже сметаны.

– Я свидетель. Это все они… они, – приговаривал старичок, показывая на длинноволосых.

Но голос его тонул в общем гвалте.

Водитель без остановок гнал «счастливый» троллейбус к ближайшему отделению милиции.