Текст книги "Убитое счастье (СИ)"

Автор книги: Олег Бондарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Глава двадцать четвертая

Обморок длился недолго. Даже не обморок, а какое-то временное помутнение. Сознание отключилось и сразу же включилось обратно. Возможно, защитная реакция. Сработал некий предохранитель, вырубил мозги из-за критического перенапряжения, потом заставил работать снова, только уже в нормальном режиме.

Юля ощутила, что лежит на чем-то твердом, неудобном. Открыла глаза, повернула голову.

Рука.

Ладонь сухая, сморщенная, коричневая, словно у мумии. С множеством пигментных пятен, вся испещрена бугорками вздувшихся вен, мышц или косточек. По ней можно было изучать анатомию в школе.

Надо же, довести себя до такого состояния…

Юля знала, что свекровь не бедствовала. Пенсия плюс зарплата. Но деньги она тратить не любила, считала это кощунством. Экономила на всем: на одежде еде. Складывала, бумажка к бумажке, в укромных уголках. Для кого, для чего? Юля вспомнила, как Игорь бегал по банкам, меняя вышедшие из обращения обесцененные купюры. Потом они обесценивались дальше и так до бесконечности.

Нет, не до бесконечности, тут же поправила себя. Воспоминания пронеслись в голове, словно кадры из кинофильма, и, вдруг, она осознала, что может размышлять о случившемся, если и не спокойно, то, во всяком случае, без лишней паники.

Факт свершился, с ним нужно смириться и думать, что делать дальше.

Удивилась собственному хладнокровию, хоть и понимала, что от истерики толку никакого, но почему-то считала, что истерика в данном случае была бы более естественной реакцией. Неужели она превращается в бездушного монстра? А как иначе судить, если она может лежать на руке убитой ей женщины и совершенно спокойно рассуждать о том, что делать дальше. Ненормально ведь, патологией попахивает.

А с чего, собственно, она решила, что свекровь мертва? Заключение о смерти могут дать только врачи, но и они, бывает, ошибаются. Убить человека совсем не просто. Она об этом где-то читала. И, скажите, пожалуйста, разве слабая беременная женщина способна нанести смертельный удар? Пусть даже железкой по голове.

Свекровь, правда – дохлик дохликом. Но именно такие, иссушенные аскетизмом, вечно притворяющиеся больными и немощными создания считаются лучше всего приспособленными к жизни. К ним не цепляется никакая зараза, и даже Костлявая брезгует иметь с ними дело. По-поводу выживания и долголетия они любому пышущему здоровьем человеку сто очков форы дадут…

Юля отодвинулась от свекрови и, стараясь не смотреть на нее, придерживаясь руками за стенку, встала на ноги. Голова закружилась, правда, не так сильно, как раньше, но слабость никуда не делась. В изнеможении она присела на кресло, дыхание было тяжелым, словно, ей не хватало кислорода. От пережитого стресса, ее то и дело подергивало. Дрожащей рукой она дотянулась, до стоявшего на подоконнике кувшина с водой и с жадностью присосалась к нему.

Что же делать?

Мысль по-прежнему работала четко и ясно. Прежде всего, нужно убедиться, жива ли свекровь, и если – да, оказать ей необходимую помощь.

Вот только, как узнать?

Несмотря на видимое хладнокровие, она осознавала, что не сможет заставить себя снова к ней прикоснуться.

А как, иначе?

Кувшин с водой еще был в руке, и он натолкнул на нужную мысль. Юля снова поднялась, ноги были ватные, отекшие, держали с трудом. Чтобы не упасть, свободной рукой приходилось держаться за спинку кресла. Хорошо, оно было тяжелое и могло выдержать вес ее тела. Вытянулась, насколько смогла, и вылила остатки воды на лицо неподвижной свекрови. Вода струйками сбежала по образованным морщинками бороздкам, блестящими каплями застыла на закрытых глазницах и в уголках плотно сжатых губ. На дорожке вокруг головы образовалось мокрое темное пятно.

И больше – ничего.

Ни стона, ни вздоха, ни движения.

Это еще ничего не значит, – успокаивала себя Юля. Только соломинка, за которую она пыталась удержаться, оказалась слишком тоненькой и слабой, чтобы выдержать вес того очевидного, что было открыто глазам, но что упорно отказывался воспринимать разум.

Но, если она умерла, меня посадят!

Не имеют права!

Я ведь не хотела!

Все это – досадное недоразумение. Она испугала меня, я только защищалась…

Здравый рассудок подсказывал, что подобные оправдания могут казаться существенными лишь для нее самой. И случайное убийство или преднамеренное, особой роли не играет. Убийство в любом случае остается убийством. И ответственности за него не избежать. Разве что, за неумышленное преступление срок меньше. Плюс минус два-три года особой разницы не играют. Если ее посадят в тюрьму, она там и дня не выдержит.

Слезы снова побежали из глаз, очередной спазм сдавил горло.

Я же – беременная!

Глупышка, какое это имеет значение?

Правосудие, как и все остальное в нашем мире строится на совершенно иных принципах. От изначального термина «право» осталось только название. А признание виновности человека и наличия смягчающих обстоятельств во многом зависит от занимаемой должности и наличия денежных знаков. Ни того, ни другого они с Игорем не имели. Муж простой репортер в жалкой газетенке, она, вообще, нигде не работает… С деньгами – полный ноль. Даже на лекарства, нужные для больницы пришлось у родителей просить…

А милиции нужно просто поставить галочку об очередном раскрытом преступлении и ее судьба никого волновать не будет. Машина правосудия умеет перемалывать кости невинных жертв. Только она то, как раз, и не невинная…

Позвонить папе? Он что-нибудь придумает. Он умеет. Только, к чему ненужные утешения. Ничего папа не сможет. У него самого вечные проблемы: то с налоговой, то еще с кем-то. Постоянно находится под дамокловым мечом правосудия. Впрочем, как и все, кто пытается заработать на жизнь честным трудом.

Нет, папу беспокоить нельзя. У него и так сердце слабое. Он старается держаться крепышом, никому не жалуется, но она, то все знает…

Как же быть?

Игорь!

Нужно срочно звонить Игорю. Вместе они что-нибудь придумают…

Только…

Как ему звонить? Что сказать? «Здравствуй, Игорь, я только что убила твою маму. Приезжай, нужно что-то с телом делать?»

Кто ему дороже: я или мама? Как он себя поведет…

Господи, ну что же делать? За что ей все это?

А, может, сказать Игорю, что она сама упала? Споткнулась, стукнулась головой. А красный рубец на лбу, рассеченная кожа… И без экспертизы понятно, что получила чем-то по голове…

Нужно выбросить кочергу. Нет улики, нет доказательств. Хотя, так еще подозрительней. Лучше сказать, что кочерга лежала на полу, и она упала на нее головой.

Почему же тогда лежит лицом вверх?

Да все очень просто, ведь это я ее перевернула, когда пыталась привести в чувство…

Мозг работал, словно вычислительная машинка. Только все мысли, которые он выдавал, были абстрактные и ни на что не пригодные. Юля прекрасно понимала, что не сможет соврать, не сумеет, и сразу расскажет все, как было на самом деле. Глупо прятать на душе лишний камень, если там уже и так всего скопилось столько, что нести ношу стало уже невозможно.

Схватив трубку, Юля выбежала на улицу, совершенно забыв, что одета всего лишь в легкий халатик, а на ногах – тапки без задников. Но разве сейчас это имеет какое-то значение? Что такое снег и мороз, по сравнению с происшедшим.

Не обращая внимания на холод, точнее, не замечая его, она пробежала дорожкой до флигеля, свернула с расчищенной тропинки и, стараясь ступать в вытоптанные раньше следы, взобралась на невысокий холмик, единственное место во дворе, откуда можно было позвонить. Ветер без труда проникал под халат, охлаждая ее разгоряченное тело, ноги сразу промокли от растаявшего снега и стали покрываться ледяной коркой.

Это ненадолго, – успокаивала себя Юля. Только позвоню, и сразу назад. Ничего со мной не случится, потом согреюсь.

А, может, и лучше было бы замерзнуть и остаться здесь навсегда? Тогда все проблемы решатся сами собой. Не нужно будет ничего бояться. Никто не посмеет ее в чем-то укорять и уж точно никто не сможет отобрать у нее свободу.

Нет, нельзя!

Она не имеет право так поступить. Ребенок, который находится внутри ее, ни в чем не виноват. Он ждет, когда сможет выбраться наружу и, хоть пока не осознает этого, хочет долгой и счастливой жизни. Убить его вместе с собой, означает взять на себя еще один грех. И если там, за пределами нашего понимания, что-то существует, если есть Бог, она никогда не сможет перед ним оправдаться.

Да и не, причем здесь Бог. Прежде всего, она не сможет оправдаться перед собой. А если и ничего там нет, все равно нельзя. Она должна донести свою ношу до конца, какой бы тяжелой она не казалась.

Дрожащим пальцем она стала нажимать на ставшие вдруг очень маленькими кнопочки. В них трудно было попасть, Юля то и дело ошибалась и начинала сначала. Индикатор показывал, что батарея разряжена, она как всегда, забыла поставить телефон на зарядку. Но, ничего страшного. На один-два звонка должно захватить.

Снова сбилась.

Ведь, всего три цифры… Что за мука такая…

Телефон выскользнул из ставших деревянными пальцев и утонул в сугробе. Этого только не хватало. Из-за живота Юля не могла нагнуться, присела на корточки, фактически, села в сугроб и стала совсем уже окоченевшими руками разгребать снег. Телефон нашелся почти сразу. Только, когда она снова хотела набрать номер, увидела, что дисплей больше не светится.

Юля бегом проскочила кухню, лишь краем глаза зацепив лежавшую на полу свекровь, и скрылась в спальне. Плотно закрыла за собой дверь, приткнулась к батарее, чтобы согреться. Ставить телефон на зарядку и ждать, пока можно будет позвонить, казалось бессмысленной тратой времени. К тому же, она не могла больше находиться в доме. Не из-за страха, ей было жутко от осознания, содеянного, от того, что за стенкой лежит труп убитого ею человека. Хотелось убежать, куда-нибудь, лишь бы подальше.

Нужно срочно найти Игоря! – придумала для себя, и, когда немного оттаяла, стала быстро переодеваться.

Ее бегство было поспешным и спонтанным. Она не потрудилась закрыть дверь на ключ, не помнила, захлопнула ли калитку? Выбежала на улицу, вспомнила, что забыла сумочку с деньгами, но возвращаться не стала.

Идти на остановку было бессмысленно, бесплатно ее никто в город не повезет. Решила добираться до трассы. Там остановит попутку, беременной никто не откажет. Скажет, нужно срочно в больницу, вот-вот роды начнутся. Да и до трассы ближе, чем до остановки. Пройти в конец улицы, перебраться через овраг, а там, за лесополосой и дорога.

Она помнила овраг летом. Тогда он был зеленый и живописный, а внизу, где протекал ручей, всегда было много цветов. Они с Игорем несколько раз там прогуливались, восхищались красотой природы, а она всегда возвращалась домой с огромным букетом, который потом долго, не увядая, стоял на столике в ее мастерской.

Господи, как это давно было, словно в иной жизни.

И было ли вообще?

Теперь Юля едва узнавала местность. От былой красоты не осталось и следа. Вместо пестрого разноцветного ковра, все трансформировалось в черно-белые тона. Деревья и кусты без листьев казались сухими, неестественно скрюченными и неживыми. Овраг был засыпан снегом, лишь жиденькая дорожка, извилистой ниткой пересекающая его по диагонали, нарушала целостную гармонию нетронутой белизны.

Спуститься вниз только казалось, что просто. Тропинка не была сплошной и хорошо утоптанной. Расстояние между провалами следов неодинаковое, чтобы попасть в них, нужно было высоко поднимать ноги, переступая через островки глубокого снега. Для Юли, с ее выпирающим животом, занятие почти непосильное. Но и отступать было поздно, на то, чтобы взобраться обратно сил почти не оставалось.

А еще ведь нужно как-то преодолеть противоположный склон.

Он вроде бы не был таким крутым, но Юля уже смогла убедиться, что первое впечатление часто бывает ошибочным. Она падала, с головой зарываясь в сугроб, выкарабкивалась оттуда, с трудом снова вставала. Чтобы переступить из следа в след приходилось помогать руками, сама нога так высоко не поднималась.

Когда она, скорее скатилась, чем спустилась на дно оврага, сил уже почти не оставалось. Мысли о свекрови, обо всем прочем стали несущественными, далекими и отстраненными. Беспокоило лишь одно, как выбраться из ловушки, в которую она сама себя загнала? Так неосторожно, так глупо. И слезы, которые теперь не переставая сочились из глаз, уже не имели ничего общего со случившемся накануне. Теперь они стали выражением собственного бессилия и тоскливой безнадеги.

На четвереньках Юля переползла по обледеневшим бревнам через ручей. Он не полностью замерз и в проталинах у камышах зловеще чернела свободная от ледяного панциря вода. А выбравшись на противоположный берег, поняла: сил на то, чтобы подняться, не осталось.

Она была вся мокрая, от таявшего снега, от пота, дыхание тяжелое, все время казалось, что не хватает кислорода. Пыталась вдохнуть больше воздуха, а он, вместо того, чтобы добавить сил, с хрипом вырывался назад.

Вернулось головокружения, резко, без предварительных позывом, стошнило. Юля вытерла рот снегом, набрала его в рот, чтобы смыть остатки неприятного вкуса и поспешно отползла в сторону, дабы не вдыхать вывернувшуюся из нее зловонную гадость. От одного вида блевотины, рвотные симптомы повторялись.

Рукавички потерялись, шапочка тоже слетела. Нужно было вернуться за ней, но очередной приступ слабости накатился с такой силой, что Юля вообще перестала что-то соображать. В глазах потемнело, она чувствовала, что сознание покидает ее.

Знала, что нельзя расслабляться, но сделать уже ничего не могла.

Вдруг почувствовала, что внизу живота стало мокро. Как будто села в лужу. Только, откуда здесь взяться луже?

Прежде, чем мир вокруг полностью укрылся за черной пеленой, Юля успела понять, что у нее отошли воды.

Глава двадцать пятая

Звонок Игоря застал врасплох. Весь день у него было приподнятое настроение. Никаких предчувствий, наоборот, состояние бесшабашной веселости и праздника на душе. Жизнь казалась прекрасной, и ничего не должно было ее омрачить. Он уже собирался домой, думал, не мешало бы заскочить в магазин, купить что-то вкусненькое, когда рабочий телефон на столе нервно затрезвонил. Именно – нервно. Словно предупреждая о чем-то нехорошем, что предстояло услышать.

Не буду поднимать трубку, решил Игорь. Кто ему может звонить на рабочий телефон? Если кто-то из близких, они знают номер мобильного. А портить настроение не хотелось, тем более, что через каких-то четверть часа он может с чистой душой наплевать на все, связанное с работой, и отправиться домой, где ожидают тепло, уют и любимая жена.

Телефон не умолкал очень долго. Потом, наконец-то, затих, но спустя мгновенье ожил снова.

Да что же это такое!

Сбежать, что ли, в курилку и там провести остаток рабочего дня. Игорь уже поднялся со стула, чтобы последовать своему же совету, но почему-то передумал. Сам не понял, почему. Поколебался немного и таки решился поднять трубку.

* * *

Через полчаса он уже был в больнице.

Услышанное не то, что ошарашило, пришибло, он не мог отыскать правильного слова, каким можно было бы охарактеризовать свое состояние. Да и зачем это нужно? Наверное, чтобы отвлечься. Потому что не мог до конца поверить услышанному, все тешил себя мыслью, что врач ошибся номером телефона.

Совпадения ведь бывают всякие, иногда совсем несуразные. Сколько в городе людей с одинаковой фамилией, одинаковыми именами. И почему нельзя предположить, что у кого-то из его однофамильцев есть жена по имени Юля?

Но номер телефона…

Откуда они узнали именно номер телефона? Ведь это – рабочий телефон, и в справочнике возле него указано название редакции, а не фамилия Игоря.

– Да не волнуйтесь вы так, – врач был немолодой, похоже, повидавший в жизни всякого, и чужое горе его мало трогало. – С вашей женой все будет в порядке… Вот только, – он затянулся сигаретой, выпустил дым в сторону открытой форточки, – ребенка спасти не удалось… Но ведь, согласитесь, могло быть намного хуже. Если бы ее случайно не заметили, пришлось бы венки покупать…

Наверное, Игорь выглядел совсем плохо.

Врач достал со шкафчика начатую бутылку коньяка, посмотрел на свет граненый стакан, посчитал его достаточно чистым, и щедро наполнил почти до половины.

– Выпейте, легче будет…

Игорь отрицательно покачал головой.

– Ну, как хотите.

Врач влил крепкий напиток в себя и закурил новую сигарету.

– Я могу ее увидеть? – спросил Игорь.

– Вообще-то, ей нужен полный покой, но… – Он поднялся, вытащил из шкафа белый халат, шапочку, марлевую повязку и протянул все это Игорю. – Одевайте, и пакетики на ноги не забудьте. У нас, знаете ли, стерильность. Посторонним нельзя, только для вас исключение.

Юля была бледная, непохожая на себя. Лицо застывшее, словно маска, глаза открытые, направлены в потолок, только вряд ли она что-то видела. В палате она была одна. Соседняя койка пустовала. На ней даже матраса не было, только голая сетка.

– Только недолго, я здесь в коридоре покурю, – врач деликатно вышел из палаты, а Игорь присел на табуретку и взял жену за руку.

– Юлечка…

Она повернула голову, смотрела невыносимо долго, как будто не узнавала.

– Игорь, – произнесла, наконец. Он увидел, что из ее глаз сочатся слезы.

– Ну что ты, глупышка, ведь все нормально…

– Ты считаешь, что это нормально? – она заплакала вслух.

– У нас еще все впереди…

– Игорь! – крикнула громко, с истерическими нотками, – Игорь, – уже тише, – Игорь, я убила твою мать…

Отвернулась от него, уткнулась головой в подушку, зарыдала.

– Что?

Услышанное его совсем не тронуло, слова пролетели мимо, не зацепив, хотя он прекрасно понял их смысл. Стало только еще больнее за состояние жены. Понятно, нервный срыв и все прочее.

– Юлечка, ты переволновалась…

– Нет. Игорь я правду говорю. Я ударила ее кочергой по голове. Я не знала, что это она. Она сзади подошла. Потом я побежала к тебе…

Она выложила все, захлебываясь, срывающимся от волнения голосом. И все, сказанное женой, было очень похоже на правду.

Игорь достал телефон. Когда он набирал номер, пальцы его нервно подрагивали.

Гудок. Второй. Третий. Четвертый.

Что-то щелкнуло.

– Ало!

– Мама, это ты?

– Ты кого-то другого хотел услышать? Тогда перезвони, ошибся номером.

– Подожди, мама, – от сердца отлегло, – ты сейчас где?

– Дома, конечно. Где мне еще быть. Мог бы и навестить. Мне что-то нездоровится…

– Голова болит?

– Сердце. Уже второй день из дому не выхожу… И давление…

– А эта твоя квартирантка?

– Я же тебе говорила, она замуж выходит.

– Извини, мама, сегодня не могу. Юля в больнице.

– Да кто она такая…

Игорь не стал слушать дальше, он и так прекрасно знал, что хотела сказать ему мать, слышал все не один раз, и слова ее набили оскомину.

– Вот видишь, тебе все приснилось, – обратился к жене. – Она дома, три дня уже не выходит на улицу…

Глаза у Юли были широко раскрыты, то ли от потрясения, то ли от какого-то мистического ужаса. И непонятно было, чего она сейчас боялась больше, мыслей о том, что совершила убийство, или осознания, что все оказалось лишь ее фантазией?

– Игорь… Мне кажется, что я сошла с ума… – и снова заплакала.

* * *

Через неделю Игорю разрешили забрать Юлю домой. Она сидела рядом с ним на переднем сидении, совсем никакая, тупо смотрела в стекло и молчала. Игорь тоже молчал.

За время вынужденного одиночества он успел передумать о многом. Он не мог так, как Юля убиваться за потерянным ребенком. Для него он не успел стать живым, был абстракцией и не воспринимался, как умерший или погибший. Просто, должен был появиться на свет, но по какой-то причине не смог. Придется ожидать следующего. И в то же время ему казалось, что он в состоянии понять переживания Юли.

Не совсем, конечно.

Всей глубины чужого горя не дано постигнуть никому, кроме самого горюющего. Но он знал главное, ей очень плохо и он должен ее всячески морально поддерживать. И нужно сделать все возможное, чтобы она скорее забыла навязчивую идею об убийстве его матери.

И как ей могло такое привидеться?

Ведь Юля такая добрая, мурашки обидеть не посмеет.

Или в тихом омуте черти водится?

Может, она много думала об этом, фантазировала, а потом все и свались на голову, воспринялось в бреду, как действительность?

Все может быть. Человеческая душа – такие потемки, разобраться, что там творится – невозможно. Даже в своей собственной. Что же тогда говорить о чужой?

Вот уже и родная улице, скоро будет виден их дом.

Юля вскрикнула. От неожиданности едва не выпустил руль, резко притормозил, машина пошла юзом на смерзшемся снегу и остановилась, мотор кашлянул и заглох.

– Что с тобой?

– Юля не отрываясь смотрела в ветровое стекло, ее лицо побелело от ужаса, она не могла ничего сказать.

Игорь присмотрелся. Возле их ворот, сгорбившись, стояла старая женщина, ее взгляд был направлен в их сторону. Солнце находилось за ее спиной, черная тень от нее была ужасающе громадной и зловещей.

– Кто это еще?

Из-за солнца он не мог рассмотреть лица незнакомки. Он повернул ключ зажигания и, несмотря на протесты жены, подъехал к дому. Солнце скрылось за тучей, исчезла зловещая тень. Осталась лишь изможденная женщина в старом дряхлом пальтишке со старомодным платком на голове.

Игорь, что Юля находится на грани истерики, но все равно вышел из машины.

– Мама, ты, что здесь делаешь?

– Приехала навестить тебя. Если сын забыл о матери…

Все что она говорила дальше, он больше не воспринимал. Глаза его застыли на свежем, лишь слегка зарубцевавшемся шраме, наискосок пересекавшем покрытый морщинами лоб матери…

Значит, Юле ничего не привиделось…

Он не стал спрашивать у родительницы, откуда взялась рана. Знал, что правдивого ответа не услышит. Он взял маму подмышки, слегка приподнял, развернул лицом в сторону остановки.

– Тебе лучше уйти, мама…

И ушел к автомобилю. Захлопнул дверцу.

Мать еще что-то ему кричала, грозила рукой, но он оставался совершенно безучастным. Потом она, все-таки, ушла. И они вдвоем долго смотрели, как удаляется ее темная фигурка, становясь все меньше, пока не свернула за поворот и исчезла из глаз.

Юлины пальцы цепко держались за переднюю панель, пальцы побелели, лицо тоже было бледным, застыло от напряжения.

– Вот видишь, все нормально. Она больше не вернется.

Сказал и сам себе не поверил. Потому что знал, время дает им лишь короткую передышку. А кошмар будет длиться еще долго.