Текст книги "Убитое счастье (СИ)"

Автор книги: Олег Бондарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Глава двадцать первая

В пятницу мать из своей комнаты не показывалась. Даже не вышла, чтобы поздороваться с невесткой. Юля же, вела себя вызывающе весело, демонстративно громко. Догадывалась, свекровь прислушивается под дверью, и всем своим видом пыталась показать, что ей глубоко плевать на ее присутствие, что она у себя дома и может вести себя так, как сама пожелает.

Доказать в первую очередь себе, потому что в глубине души она побаивалась свекровь и робела перед ней.

Выходные прошли спокойно. Мать отказалась кушать с ними за одним столом, ела у себя в комнате. На глаза показывалась редко, иногда, словно тень, проскальзывала по коридору. В основном молчала, а если разговора избежать было невозможно, отделывалась короткими фразами, обращаясь исключительно к Игорю.

Невестку она игнорировала. Но и это было огромнейшим плюсом. По большому счету, она вела себя, как примерная ученица, видно, разговор с сыном таки пошел впрок.

Если бы еще она могла поменять выражение на лице…

Но ведь, нельзя требовать от человека всего и сразу. Спасибо, хоть так…

В воскресенье снова повалил снег. Игорь несколько раз хватался за лопату, расчищал дорожку, потом плюнул на дохлое дело. А Юля радовалась. Более благоприятного повода, чтобы не возвращаться в больницу, трудно придумать.

Игорь ушел на работу рано, Юля не слышала, когда он встал. Измученная бессонными ночами в больнице, теперь она полной мерой наслаждалась блаженными покоем и уютом. Нигде человек не чувствует себя так хорошо, как дома. Об этом можно долго рассуждать теоретически, но, чтобы понять по-настоящему, нужно совсем немного – пару деньков побыть в другом месте.

Юля знала, есть люди, которым, наоборот, дома не сидится, они готовы рвать куда угодно за новизной ощущений, но к ней это не относилось. И сейчас, проснувшись, когда солнечные лучи ласково защекотали личико (какой Игорь – молодец, что догадался поднять ролет) она чувствовала себя на вершине блаженства. И еще долго валялась в постели, рассматривая блики солнечных зайчиков на потолке и совершенно ни о чем не думая.

Бесполезное занятие – думать. Толку от него никакого, только мозги утомляет. Нужно просто жить и наслаждаться жизнью. Каждым ее мгновением. Не зря же говорят, что оно – неповторимо.

Заставила себя подняться, лишь, когда терпеть позывы мочевого пузыря стало невмочь. Он ее теперь часто тревожил. Несколько раз за ночь приходилось вставать. Врачи говорят, так и должно быть, поэтому волнбоваться нечего. Они люди умные, им видней. Вот только, как не хочется вылезать из-под одеяла.

Не потому что холодно. Просто под одеялом так хорошо и уютно.

Встала, по привычке ощупала животик. Малыш не подавал признаков, наверное, еще спал.

Счастливчик.

Ночью он несколько раз довольно чувствительно толкнул ее. Или переворачивался, или зарядкой решил заняться. Она представила, каким он будет, когда появится на свет. И улыбнулась.

Дверь в комнату свекрови плотно закрыта, за ней тишина, но одного ее вида холодок пробежал внутри. Юля постаралась поскорей проскочить мимо и успокоилась, лишь затворив за собой дверь в ванную.

Что с ней такое?

К чему непонятный детский страх?

Нет, не страх, поправила себя, обыкновенное чувство дискомфорта от присутствия в доме чужого человека. Но и от него нужно избавляться. Она должна быть сильной, уверенной в себе, не забывать, что она здесь, в этом доме, главная.

Легко сказать.

А в подсознании все равно сидит червячок и – гадит.

Ну, ничего, успокоила себя, бывали времена и похуже. Вспомнила три года, прожитые в квартире свекрови и содрогнулась.

Как она смогла выдержать?

Сейчас бы не получилось. Уж лучше сразу в петлю.

Что за мысли? – снова одернула себя.

Прочь из головы!

Нужно думать только о хорошем.

Она включила душ, с удовольствием подставила лицо под теплую струю.

Она – умничка!

Она больше не будет думать о плохом. Ведь все вокруг так прекрасно!

А свекровь…

Да, Бог с ней, пусть живет. Нет у нее больше над ней власти. Наоборот. Теперь они поменялись местами. Можно даже и порадовался от такого расклада.

Только радости не прибавилось.

На завтрак приготовила себе пару гренок с яйцом. Вредно, конечно, врачи не рекомендуют есть жареное. Но, что делать, если хочется? А беременным женщинам отказывать нельзя. К тому же, если во всем слушаться врачей, придется только воздухом питаться. Да и он тоже вреден. Столько газов, выхлопов. Мрак, одним словом.

Намеривалась и для свекрови приготовить завтрак, но передумала. Не маленький ребенок, сама о себе позаботиться может. Еще не хватало бегать за ней и угождать. Почувствует слабину, на голову взберется и ноги свесит. Это мы уже проходили.

Заварила слабый чай, села в кресло возле печки. Здесь ее любимое место. Почти, как у камина. Слева заснеженное окошко и морозная зима, а прямо перед глазами огонь и благотворное тепло.

На огонь вообще приятно смотреть. А зимой – неслыханное наслаждение.

За спиной скрипнула дверь. Теща не выдержала заточения, вынырнула из конуры.

Юля обернулась, хотела пожелать доброго утра, но свекровь, лишь молча сверкнула глазами в ее сторону и прошмыгнула в коридор. Раз так, Юля тоже решила молчать. И когда свекровь вернувшись на кухню, нервно хлопала дверцей холодильника, нарезала себе хлеб и еще что-то, она даже не обернулась.

Юля чувствовала, что свекровь нервничает от ее присутствия, даже возникла мысль уйти в спальню, чтобы не нервировать ее, да и самой – спокойнее. Но пересилила желание. Осталась на месте, изображая спокойствие и полнейшее равнодушие.

Однако вдохнуть воздух на полную грудь и расслабиться смогла лишь, когда свекровь убралась в свою комнату и затворила за собой дверь.

После обеда веки начали смыкаться, Юля не стала себя мучить и ушла в спальню.

Сон сморил сразу, крепкий и какой-то тяжелый. Находясь за гранью забытья, она, тем не менее, вроде бы видела все, что происходит в комнате. Не то, чтобы видела, чувствовало.

Ей казалось, что рядом находится кто-то чужой, нехороший, смотрит на нее и от тяжелого взгляда становилось жутко. Но она не могла ничего сделать. Ни прогнать, ни даже посмотреть, кто это такой. Ни губы, ни веки ей не подчинялись.

Потом Юля увидела себя на улице. Почему-то снова была весна, зеленели листья, и трава радовала сочным изумрудом. Солнца не было. Возможно, его укрыла туча, а, может, был вечер. Она сидела возле веранды и почему-то смотрела на стену. А там четко вырисовывался силуэт злобной старухи, которая угрожала ей кривой сучковатой палицей, губы ее шевелились, извергая из себя нечто злобное ядовитое.

Вскоре Юля начала различать слова, они клиньями вбивались в мозг.

– Отдай ребенка! Отдай ребенка! – злобным шепотом причитала старуха и поднимала палицу, намериваясь ударить ее.

– Не отдам! Нет!

Юля в панике открывала рот, но своих слов, которые должны были остановить старуху, не слышала. Голос не мог вырваться наружу, застревал где-то в области гортани. И от собственного бессилия становилось еще страшнее.

Ей казалось, что она умрет от ужаса еще до того, как палица старухи опустится ей на голову.

– Юля, Юлечка, что с тобой?

Кто-то тряс ее за плечо. Она с трудом открыла глаза. Над ней нависал Игорь, лицо его было бледным, испуганным.

– Юлечка, что с тобой?

– А что? – она все еще не могла прийти в себя.

Видение исчезло, почти стерлось с памяти, осталась лишь какая-то тяжесть на душе. Что-то неприятное, гадкое, муторное.

– Ты кричала…

– А… Наверное, приснилось что-то страшненькое. С беременными такое бывает, муженек… Я долго спала?

– Не знаю. Я только пришел. Уже восемь часов.

– Значит, долго… – Юля вспомнила, что легла около часа. – Что я теперь ночью делать буду.

– Если бы не твой животик, мы смогли бы придумать что-то интересненькое…

Игорь старательно улыбался, но Юля видела, что ему не по себе. Да и сама она, невзирая на долгий сон, ощущала себя полностью разбитой.

Болела голова, подташнивало. Воздух был пропитан чем-то неприятно приторным, как будто тухлые яйца смешали с дешевым одеколоном.

Но это – нормально, успокаивала себя.

Беременным часто чудятся неприятные запахи. Об этом во всех умных книжках написано.

Наверное, не нужно было есть жареное. Слишком тяжелое оно для ее желудка…

Она вскочила с дивана и, закрывая рот рукой, чтобы содержимое желудка не выплеснулось раньше времени, убежала в ванную.

Глава двадцать вторая

Мать вела себя на удивление тихо, что беспокоило больше, чем, если бы она бушевала. Игорь не сомневался: она затеяла нечто нехорошие, вынашивает в голове какие-то планы, и ему было бы намного легче, если бы Юля все это время была в больнице. Тем более что в последнее время жена чувствовала себя не совсем хорошо, стала бледной, нервозной, у нее пропал аппетит, а приступы тошноты появлялись все чаще.

Он не знал, нормально ли это, должно ли так быть?

И от незнания мучился еще больше. А иногда чувствовал, что начинает сходить с ума. В голову лезли нехорошие мысли, о том, что болезнь Юли каким-то образом связана с его матерью.

Паранойя, кажется, так называются подобные симптомы.

Но, с другой стороны, была ведь убитая собака, черные свечи, кто знает какую еще черную магию придумала мама со своей шизанутой подружкой?

Ко всему этому можно относиться с улыбкой, как к детским шалостям, беда лишь в том, что полной уверенности в безобидности не было. И даже его с детства пропитанный атеизмом мозг иногда не то, что кричал, вопил об опасности. Нелепой, абстрактной, ничем не обоснованной, но все равно – опасности.

Он вспомнил, как выглядела Юля, когда он впервые оставил ее дома с матерью. Достаточно было одного дня, чтобы из веселой, цветущей жизнерадостной женщины, она превратилась в измученную нервами истеричку.

Могло ли так случиться без постороннего вмешательства?

Юля все время говорила о неприятном запахе, просила открыть форточки, из-за чего из спальни мгновенно улетучивалось тепло, становилось холодно и неуютно. Ночью, просыпаясь, она жаловалась на головную боль.

Больше всего Игоря угнетала собственная неспособность помочь жене. Не выгонять же мать на мороз. Тем более что доказать ее вину, если она действительно виновата, Игорь не мог.

Однажды, улучив момент, когда мать была в туалете, он вошел ее в комнату, поверхностно осмотрел ее вещи, но ничего подозрительного не нашел. Да и как можно было что-то найти, если толком не знаешь, что нужно искать.

Как ни прискорбно, оставался лишь один выход. Скорее отправить Юлю обратно в больницу.

Только, выход ли?

Подобное означало бы полную капитуляцию с его стороны, признание собственной неспособности справиться с проблемой. Тем более что Юля наотрез отказывалась уезжать из дома.

Имеет ли он право на борьбу, зная, чем все грозит и, осознавая, что может потерять?

Ответов, увы, не было. Одни лишь вопросы, роем жужжащие в голове, не дающие покоя ни днем, ни ночью, медленно, но уверенно своей настойчивостью сводящие его с ума.

В пятницу утром Юля выглядела особенно обеспокоенной. Она старалась не подавать вида, но Игорь видел, как дрожат ее руки, круги под глазами выделялись темными пятнами на бледном, без кровинки, лице.

Она поднялась рано, он еще спал, пока зазвонил будильник, приготовила кофе и бутерброды.

– Почему не спишь, Солнышко? – спросил, увидев, что она, свернувшись, словно котенок в кресле, словно медитируя, смотрит на огонь в печурке.

– Бессонница.

– С чего бы?

Игорь дал себе слово, в понедельник, невзирая ни на что, отвезет жену в больницу. Пусть даже ее придется связать.

– Не волнуйся, все нормально. Просто мне надо было выйти, по женским делам. Потом вижу, что тебе уже скоро вставать, дай, думаю, поухаживаю за муженьком…

Ее голос так отличался от того прежнего, звонкого, радостного. Он звучал тихо, приглушенно, в нем как бы скопились усталость, тоска, еще что-то. И, хотя смысл сказанного был обычным, и даже приятным, все равно, на душе от услышанного скребли кошки.

– Да все хорошо, в самом деле! Сейчас ты уйдешь, и я снова лягу.

Игорь, молча, поел, стараясь ничем не выдавать собственные мысли и старательно притворяясь, будто верит, что все и в самом деле, хорошо. Он знал, любая его фраза сейчас может быть истолкована превратно, и не хотел напрасно огорчать жену.

Весь день он провел словно на иголках, все валилось с рук, и лишь только рабочий день закончился, едва ли не бегом бросился к остановке. Нервничал, что долго нет маршрутки, а потом, когда она подошла, позабыв о вежливости, расталкивал всех, дабы забраться в тесный микроавтобус.

Вышел на остановке возле сельского магазина, немного успокоился.

К чему паника?

Случись что-нибудь непредвиденное, Юля обязательно бы ему позвонила. Но, все равно, всю дорогу к дому сердце колотилось, так сильно, будто намеривалось вырваться из груди.

С трудом вставил ключ в замочную скважину, все никак не мог попасть в щелку, не столько от холода, сколько от волнения. Распахнул калитку. Тузик, поджидая его, радостно бросился навстречу. Но Игорь нетерпеливо оттолкнул собаку.

Ни в одном из окон не горел свет.

Может, Юля спит?

Он бросился к двери.

– Игорь, это ты? Как хорошо, что ты пришел.

Юля стояла возле двери в веранду. Тепло одетая, но было видно, что она очень замерзла.

– Солнышко, почему ты здесь?

– Я тебя ждала. Очень ждала, – она всхлипнула.

– Почему не дома. Тебе ведь холодно, ты простудишься.

– Игорь, мне страшно…

– Почему?

– Твоя мама…

– Она тебя обидела?

– Нет. Она весь день не выходит из комнаты. Может с ней что-то случилось? Я боюсь.

Игорь посмотрел на окна комнаты матери. Они были темными, как и окна во всем доме.

В доме было холодно и от этого – неуютно. Юля, по-видимому, давно мерзла на морозе, и печка успела остыть. Дверь в комнату матери плотно закрыто, а за ней тишина. Полная тишина, страшная.

– Мама! – громко позвать не получилось. Голос сорвался и перешел на хрип. – Ты не заходила в комнату? – спросил у Юли, почему-то – шепотом.

– Нет.

– Мама, – позвал еще раз и постучал костяшками пальцев в деревянную дверь.

В ответ не раздалось ни звука.

– Нужно войти… – сказал неуверенно, он боялся того, что может там увидеть.

– Думаешь, с ней что-то случилось?

Игорь не ответил, набрался решимости, толкнул дверь. Она отворилась медленно, неохотно, с громким протестующим криком.

– Ты побудь здесь, я сам посмотрю, что там.

Игорь нащупал выключатель и тотчас зажмурился от яркого света, больно резанувшего по глазам. А потом долго не решался их открыть.

– Где же она?

Вопреки его просьбе, Юля тоже вошла в комнату.

Игорь открыл глаза. Кровать матери была аккуратно застелена, а самой ее не было. Не было и других вещей, сумочки, одежды.

– Ты не слышала, как она уходила? – спросил у жены, чувствуя, как отлегло от сердца.

– Нет, я когда ты ушел на работу, легла спать и проспала до обеда, – виновато ответила Юля.

– Паникерша ты, однако, – теперь Игорь уже улыбался искренне.

Когда самые страшные предположения не оправдались, им вдруг овладела легкость и некая бесшабашная веселость. Как будто он пребывал под хмельком.

А что, это – идея!

Он прошел к холодильнику, достал бутылку водки, стоявшую там невесть сколько, на всякий случай, резким движением скрутил пробку, налил в чашку. Подумал немного, достал так же и вино.

– Для снятия стресса! – плеснул чуточку в другую чашку. – Думаю, тебе не помешает. Да и согреться тоже нужно…

Чтобы телефон смог поймать сигнал, Игорю пришлось забраться в глубокий сугроб. С тех пор, как мать жила у них, а Юля была дома, никто отсюда не звонил, и снега намело выше колен.

Мать ответила сразу, как будто ожидала, что о ней вспомнят и поинтересуются, куда она делась. Хотя, так, наверное, и было. Игорь даже представил, как она нервно сжимает телефонную трубку и закусывает нижнюю губу. Ведь она ожидала большого эффекта и должна была нервничать в ожидании реакции на собственную выходку.

– Мама, ты где? – спросил.

– Дома, конечно.

– Почему же ты никому не сказала, что уезжаешь?

– А зачем? Ведь я вам мешаю. Странно, что ты, вообще, заметил, что меня нет…

– Мама, у тебя все нормально? Я имею в виду – дома…

– Конечно, нормально. Никто у меня квартиру не отбирал, если ты к этому ведешь…

– Ну что ж, – Игорь не стал дожидаться долгих лекций, которые мать избегала провозглашать у него дома, но несомненно собиралась наверстать упущенное по телефону. К тому же ноги начали замерзать, да и руки тоже. – Я рад, что у тебя все хорошо!

Сказал и отключил связь.

В сущности, все складывалось, как нельзя лучше. Юлины и его переживания, тоже, наверное, пойдут на пользу. Так они более полно смогут ощутить радость свободы и избавления. А за это не грех еще выпить. Правда, Юле, все-таки, лучше налить сок. Если вино и полезно, то в малых количествах… Нечего малыша еще до рождения к алкоголю приучать.

Игорю было радостно. Давно он не ощущал такого душевного подъема. К тому же, впереди целых два выходных дня. Жизнь налаживается…

Выходные прошли, словно праздник. Юля ожила, развеселилась, на ее щеках снова появился привычный румянец.

– Знаешь, – призналась она Игорю, – с меня как будто тяжесть свалилась. Вроде бы ничего твоя мама плохого не делала, самим своим присутствием давила.

Игорь понимал. Он сам ощущал то же самое. Неуют, дискомфорт. Даже, если не видел ее. Достаточно было знать, что она где-то рядом. Неужели он так прожил всю жизнь? Не верится. Правда, если человек не знает, что ему плохо, он никогда над этим не задумывается.

Причина Юлиного недомогания выяснилась, прежние беспокойства канули в Лету, а потому мысль о возвращении в больницу исчезла сама собой. Зачем напрасно мучить жену, дома ей хорошо, а это – главный залог нормального самочувствия.

Опять распогодилось. Хоть и было, по-прежнему, морозно, небо очистилось от туч, и снег больше не шел. Игорь тщательно расчистил дорожку до ворот, и за ними до проезжей части. Но в понедельник выехать на машине еще не решился. Дорога выглядела не слишком укатанной, боялся, как бы ни забуксовать. Только все это казалось такими мелочами, главное, что дома полный порядок. А пару дней в маршрутке потесниться для него не проблема. Он перетерпит.

Поэтому собирался он на работу в понедельник в самом хорошем расположении духа. Такого с ним давно уже не было. С тех пор, как в их доме поселилась его мать. Знала бы она, как мы будем радоваться, никогда бы не уехала, – подумал, и тут же поспешно скрестил пальцы и сплюнул через левое плечо. Не потому, что – суеверный, а просто так, для перестраховки.

Когда он уходил, Юля еще спала. Странная закономерность, успокоились нервы, и сон стал крепким, она даже ночью ни разу в туалет не выходила. Оказывается, как мало нужно человеку для счастья. Достаточно всего лишь, чтобы никто не вмешивался в его жизнь.

Глава двадцать третья

Юля выпила чай с молоком, гадость, конечно, но она мужественно, пересиливая себя, одолела полчашки. Успокоила совесть. Не совсем, наполовину. Остальное вылила в раковину, украдкой, как будто кто-то мог заметить. Вместо этого заварила просто чай. Подбросила угля в печку. День только начинался, чем себя занять она не знала. Вариантов было много: можно было полистать журнал, посмотреть телевизор, заняться уборкой. Только ничего из перечисленного делать не хотелось. Особенно – последнее. Просто поваляться на диване в сладостном ничегонеделании? Тоже надоело. Она тепло оделась и вышла во двор. Врачи настоятельно советовали больше бывать на свежем воздухе. Видели бы они, какая она дисциплинированная. Впрочем, тут же осадила себя, им глубоко на это наплевать.

Морозец пощипывал за щеки и нос, снег приятно скрипел под ногами, воздух казался очень чистым, пронизывал до самих мозгов. Прошлась к флигелю по узкой тропинке, расчищенной Игорем, вернулась обратно. Следующий маршрут – до ворот. Ну, Игорь и растяпа! Наверное, очень спешил. Она прижала калитку, услышала, как щелкнул замок. Теперь она в безопасности. А Игорю нужно вечером объяснить, что негоже любимую жену оставлять в незапертом доме. На ее честь, конечно, никто не позарится, не в том она положении, но украсть могут. Мысленно рассмеялась собственной шутке и отправилась назад в дом. Ноги уже начали замерзать. А к оздоровительному моциону нужно подходить без излишнего фанатизма. Что чрезмерно, то не здраво.

Вспомнила, что нужно покормить Тузика. Насыпала в его миску остатки вчерашнего супа, поставила возле конуры. Песик где-то загуляла. Может, за калитку выбежал? Воспользовался оплошностью Игоря и вырвался на свободу? Хотела позвать, но передумала. Захочет кушать, сам прибежит.

Тепло от печурки после мороза приятно обволакивало тело. Начало клонить в сон. Ну и сплюха…

Налила еще чаю из термоса. Хорошо, что Игорь не видит. Но ведь, нельзя же отказывать себе во всем. Чай и так слабенький – всего лишь один пакетик.

Взгляд наткнулся на дверь комнаты, в которой жила свекровь.

Бр-р-р…

Дрожь пробежала. Теперь, когда та уехала, Юле казалось, что в комнате осталась частица ее души. Вне сомнений, самая темная частица. Потому что от одного взгляда на дверь муторно становится. Интересно, как долго она еще не сможет спокойно входить туда? Наверное, только после ремонта. Капитального ремонта, такого, чтобы и духа поганого не осталось.

Хотя, нужно ли?

Человеку всегда нужна фобия. Может, все так и оставить? Будет своя комната Синей Бороды. Этакая домашняя страшилка. В Англии ведь обожают дома с привидениями, а чем мы хуже?

А зачем человеку фобия? Чтобы учиться превозмогать собственные слабости, чтобы уметь побороть собственный беспричинный страх. Храбрый не тот, кто не боится, а кто, сжав зубы, идет навстречу опасности. Вот и она сейчас так сделает. Войдет в комнату, откроет форточку, проветрит ее, соберет постельное белье и забросит его в стиральную машинку, протрет пыль, возможно, подметет.

Она же у себя дома. Если и завелось домашнее привидение, оно должно знать, кто здесь хозяин…

Настроив себя, таким образом, Юля поднялась с кресла и подошла к двери.

Толкнула, но та не поддалась. По-видимому, недостаточно сильно. Все еще искала для себя лазейку, чтобы избежать неприятного занятия.

Нет, так не годится, нужно быть последовательной. Коль взялась за что-то, нужно довести дело до конца. Она обеими руками уперлась в дерево, но дверь по-прежнему не желала открываться. Закрыта изнутри? Быть такого не может. Кто ее там закрыл? Ведь, кроме нее, дома никого нет. И все же, искорка паники уже успела поджечь какой-то фитиль, воображение разыгралось.

Чьи-то шаги?

Там, за дверью, кто-то ходит. Юля отпрянула, она была уверена, что отчетливо услышала доносившийся из комнаты приглушенный кашель. Потом сообразила, что это мог трещать уголь в печке, но, все равно, никак не могла прийти в себя.

А дверь?

Почему она не открывается?

Да все очень просто. Разбухла от сырости. Она и раньше сидела плотно, а сейчас…

Главное не паниковать. Все можно объяснить логично и убедительно, нужно только заставить себя поверить собственным объяснениям.

Юля вдруг почувствовала себя маленькой девчонкой, которой в каждом темном углу чудятся страшилища, которые только и поджидают момента, чтобы наброситься на нее. Видно, не сильно она повзрослела с тех пор, если ее до сих пор мучают детские беспричинные страхи.

Кажется, слегка успокоилась. Даже улыбнулась собственным умозаключением. Но от следующей попытки открыть дверь отказалась. Придет с работы Игорь, и она сделает все, что задумала. Но о своих страхах она ему, конечно, рассказывать не будет. Стыдно, он ее на смех поднимет.

Пусть только попробует, я ему такое устрою…

Она вернулась к печке и долго смотрела на язычки пламени, медленно поедающие раскаленные докрасна каменные угольки. И в который раз убедилась, что ничего так хорошо не успокаивает, как горящий огонь.

Сон был странный, как будто и не сон, а продолжение реальности.

Юля снова видела себя стоящей возле закрытой двери. И снова ощущала страх, пожалуй, даже сильнее, чем раньше. Он, этот страх, сочился сквозь невидимые щели, обволакивал ее, затуманивал разум и тянул к себе. Он полностью подчинил ее волю и теперь игрался с ней, как кошка с мышкой. Манил к себе, и она не смела ему сопротивляться. С тупой обреченностью она толкнула дверь, и та легко отворилась, стоило ей лишь прикоснуться к деревянной обшивке.

В комнате было темно, не совсем темно, сумрачно. Она могла различить почти все, кроме дальнего угла, который прятался в плотной, почти идеально черной тени. Именно она излучала леденящий холод страха и влекла к себе с настойчивостью, которой невозможно было сопротивляться.

Что там прячется?

Какое чудище поджидает ее, чтобы проглотить?

На периферии сознания, преодолевая гипноз, забилась тревожная мыслишка:

– Не ходи! Если пойдешь туда, сольешься с тенью, станешь ее частью и навсегда исчезнешь для этого мира!

Только мысль была слишком слабой. Она не могла противостоять неведомой силе, не могла вывести из транса. Юля продолжала, неестественно, словно робот, передвигать ноги в направлении темного угла, где, и она прекрасно это понимала, ее не ожидало ничего хорошего.

И вдруг тень ожила, зашевелилась. Словно джин из бутылки выпорхнула из угла, взвилась закрученным в спираль смерчем, коснулась потолка и расплылась темным облаком. Медленно опустилась и стала сгущаться, сплачиваться, пока не превратилась в злобную черную старуху.

Отчаянный крик вырвался из груди, и Юля проснулась.

Огонь уже не горел, раскаленные угли покрылись толстым панцирем шероховатого шлака, в щелях которого мерцали красные светлячки. Свет с улицы едва пробивался сквозь маленькое окошко. Небо опять плотно затянуло тучами, и валил густой снег.

Ну и приснилось…

Она все еще пребывала в полуреальности, не переступив полностью грань, разделяющую видение и явь. Впечатления от увиденного кошмара были настолько свежи, что действительность, по сравнению с ним, казалась блеклой и ненастоящей. А страх, вернее ужас, испытанный накануне, хоть спрятался и немножечко приутих, все же, был еще способен властвовать, над только начавшим пробуждаться разумом.

Юля отвела взгляд от окна, избегая смотреть на дверь закрытой комнаты, снова втупилась в печку.

Нужно подбросить угля. Только для этого нужно встать, а тело еще колотится, оборачиваться страшно. Протянула руку к ведру, нащупала кочергу, разбила шлак, поворошила угли. Язычки огня, вырвавшись из-под панциря, весело зарезвились, словно подмигивая и пытаясь взбодрить.

Ну вот, все хорошо!

Совсем нервы расшатались. Пора бы, наверное, и перекусить.

Юля таки поднялась с кресла, обернулась и тут же замерла.

Старуха, оказывается, никуда не делась. Вот она, притаилась за спиной.

Может, это и не сон был?

Теперь Юля уже закричала по-настоящему. Рука, в которой она продолжала сжимать кочергу, сама собой поднялась и, прежде чем Юля смогла что-то осмыслить, с силой опустилась на голову нежданной гостье.

– Это вы? – Юля узнала свекровь, и кочерга выпала из руки.

Но та ничего не ответила. Не смогла. Ее глаза странно закатились, она, молча, очень медленно, осела на пол. Какое-то время еще сопротивлялась земному притяжению, но потом силы оставили ее. Она свалилась резко и сразу, ее голова с глухим звуком стукнулась о половицу.

Звук стукнувшейся головы показался Юле страшнее грома, хотя, наверное, и не был слишком громким. Он был какой-то бездушный, словно камень упал или деревяшка. В нем не было ничего, что говорило бы о том, что ударился живой человек. Ни крика, ни стона. Просто – «стук», и – все.

Еще не веря в случившееся, не осознавая всего ужаса происшедшего, Юля наклонилась над поверженной женщиной. Распростертая на полу, она казалась удивительно маленькой, жалкой и несчастной.

Как она здесь оказалась?

Почему Юля не слышала, когда она вошла? И, разве так трудно было сказать хоть слово, чтобы не пугать ее?

Да, это правда, она не любила свекровь, можно сказать, ненавидела ее. Но, Бог свидетель, она никогда не желала ей зла, даже мысленно. Просто хотела, чтобы та оставила их с Игорем в покое и не мешала им жить. Не желала ее видеть и слышать. Но проклинать, и, тем более, поднять на нее руку…

Нет!!!

Слезы раскаяния от содеянного затмили глаза, грудь сдавило спазмом от вырывающегося наружу рыдания.

Что за затмение на нее нашло?

Как могло такое случиться?

Или все происходит не на самом деле? Просто она еще не проснулась и продолжает видеть затянувшийся кошмар? Всего лишь страшный сон, который забудется сразу, как только она откроет глаза…

Вот только глаза были открыты, так что не имело смысла щипать себя за лодыжку и искать напрасные утешения. Кошмарный сон может поражать реальностью видений, но настоящую действительность спутать с ним невозможно.

Юля дотронулась ладошкой до щеки свекрови и сразу же с ужасом отдернула руку. Щека была неестественно холодной и до отвращения неживой, будто не кожа, а резина на детской игрушке.

– Господи, что я наделала? Я убила человека… – в отчаянии прошептала Юля.

В голове ее помутилось, комната закружилась перед глазами, и она повалилась без чувств рядышком со своей жертвой.