Текст книги "Чума (СИ)"

Автор книги: Олег Мушинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

– Капитан! – сказал я, быстро подходя ближе. – Демона не будет. Похоже, он решил не геройствовать. Надо возвращаться в город.

– По-моему, труса тут празднует кое-кто другой! – резко ответила Алексеева.

Радист удивленно глянул на нас, и тотчас сделал вид, что он весь погружен в радиоэфир, а тут его и вовсе нет.

– У нас приказ, капитан, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. – Приказ полковника медицинской службы, – слово "полковника" я постарался подчеркнуть голосом, но, думаю, за грохотом стрельбы мои старания пропали даром. – И чем дольше мы тут стреляемся с нечистью, тем меньше наши шансы его исполнить.

Алексеева мотнула головой, словно бы отметая прочь мои возражения.

– Мы справимся! – заявила она.

– Как тогда в Нарве?

Наверное, зря я это сказал. Не умею я всё-таки быть дипломатом. Глаза у Алексеевой так и полыхнули бешенством. Если бы была возможна мгновенная одержимость демоном, то вот именно так бы оно и выглядело. Я даже подумал, что Алексеева мне сейчас врежет. Думаю, и она подумала о том же самом, однако сдержалась.

– Я не повторяю своих ошибок, Марков, – прошипела Алексеева.

– Уверен, что так, капитан, – сказал я. – Но как координатор миссии, я обязан настоять на отходе не зависимо от того, считаете вы это ошибкой или нет. Мы захватили здесь образцы, и они должны быть доставлены полковнику. Сами они до города не дойдут.

Алексеева смерила меня взглядом, весьма далеким от симпатии, и медленно произнесла:

– Хорошо, координатор. Мы доставим вас в город.

Глава 5

Отступление – один из самых сложных маневров в современной войне, однако, уж не знаю, к добру это или к худу, но за последние пять лет мы неплохо насобачились в этом деле. Даже в новом уставе появилась отдельная глава о правильном отступлении. В старом ее не было, тогда единственно правильным считалось наступление, но демоны убедили нас расширить список приемлемых маневров.

У штурмовиков, кстати, такая глава появилась даже раньше чем у армии. Поначалу от них требовалось не только завалить демонов, но и вернуться потом с образцами их тушек для изучения. Не скажу, чтобы они охотно отступали, однако в целом современная война – война маневренная, так что Алексеева так окрысилась на меня больше по личным причинам. Тогда в Нарве она отступила первая, даже не предупредив остальных. Получилось, прямо скажем, некрасиво.

Красиво, то есть по уставу, при отступлении отряд делился на три волны. Две из них последовательно прикрывали отход друг друга, а третья выносила раненых и тела убитых. Мы своих не оставляем.

В первую волну отступающих вошли разведчики, я и еще дюжина штурмовиков, включая моего нового знакомого с позывным Тринадцатый. Командовал нашими сборными силами коренастый лейтенант с огромным шрамом через всё лицо. Его фамилии или позывного я так и не узнал. При мне Алексеева называла его только по званию. Заодно с вызовом спросила у меня, не будет ли координатор возражать?

Координатор в моем лице ответил, что она лучше знает своих людей, а для меня важно только выполнить поставленную задачу. Поставленную, между прочим, перед всеми нами. На это у Алексеевой не нашлось что сказать. Она только хмуро кивнула, и мы начали отход.

К слову сказать, лейтенант отлично знал свое дело. Когда наша волна откатилась назад и заняла позицию, он умело распределил всех стрелков так, чтобы мы держали под плотным огнем и фронт, и фланги, и при этом между нами оставались широкие проходы для других волн.

– На позиции! – громко объявил лейтенант.

За пальбой я на правом фланге его едва расслышал. Алексеева наверняка не услышала вовсе. Впрочем, рядом с лейтенантом держался боец с семафором в руках. Семафор был размером поменьше, чем у Лося, и не такой яркий, но тоже с зеленым фонарем. Боец просигналил. С позиций второй группы ему в ответ тоже коротко мигнули зеленым.

Алексеева взмахнула рукой. Штурмовики с носилками бегом устремились к нам, на ходу выстраиваясь в цепочки друг за другом. Судя по тому, с какой четкостью и быстротой всё исполнялось, такой маневр был этому отряду не в новинку.

Едва носильщики миновали наши позиции, снова замигал семафор. Вторая группа двинулась столь же слаженно, но не столь быстро. Штурмовики отстреливались на ходу. Алексеева шла последней, гордо выпрямив спину и не оборачиваясь. Между прочим, если бы я вовремя не среагировал, на эту спину запрыгнул бы довольно крупный мутант. Как он подобрался, даже я не заметил. Ущучил его в последний момент, когда тот уже вынырнул из развалин и замер на миг перед прыжком. Алексеева же и ухом не повела, когда за ее спиной рухнула на землю эта тварь.

– Ну и перед кем выделывается? – проворчал я.

– А вы как думаете? – тотчас отозвалась Тень.

Барышня сидела рядом, привалившись спиной к кирпичной стене и слушала эфир, но и здесь держала свободное ушко на макушке.

Алексеева прошла мимо нас, не удостоив даже взгляда, и нам сразу стало не до нее. Нечисть шла за ней буквально по пятам. Мы встретили врага свинцом, потом огнем, а кое-где и до штыков и сабель дело дошло. Драка была серьезная, но мы устояли. Сами же потеряли всего двоих, и это, можно сказать, легко отделались.

Из группы носильщиков нам в помощь прибыл еще десяток штурмовиков. Видимо, полагали, что потребуется выносить минимум пятерых. Впрочем, в любом случае их помощь не была лишней. Все вместе мы добили лезущую к нам на позиции нечисть и, едва образовалась пауза, лейтенант громко крикнул:

– Первая группа, отходим!

От второй группы нам уже дважды сигналили, что они готовы. Мы дружно откатились назад. Только Тринадцатый напоследок еще раз с надеждой окинул взглядом вражьи ряды и, так и не увидев демона, поспешил за остальными. Вторая волна нас прикрывала. Затем мы снова прикрывали их, и всё повторилось, включая гордый выход – или лучше сказать: исход с позиций? – Алексеевой и высматривающего демонов Тринадцатого. Потом повторилось снова. И снова. И снова.

"Гордость империи" кружила над нами, когда надо, поддерживая огнём из пулеметов, но большей частью наводила корабельную артиллерию на ближние тылы противника. Та лупила не переставая.

Где-то на пятом повторе я снова удивился, что нежить по-прежнему не пыталась отрезать нас от берега и окружить. Теперь-то беречь проторенные тропы для мертвецов уже не было никакого смысла. Тем не менее – факт. Позади нас был уже не только отряд Мотыля. Поднятый нами тарарам заставил многих разведчиков спешно отходить и на тот момент наш тыл прикрывала целая завеса из их отрядов. Все они докладывали, что никто даже не пытался нас обойти.

– Тупые ублюдки, – сказала по этому поводу Тень.

Да, те кто набегали на нас – точно тупые ублюдки. Но тот, кто ими управлял, вряд ли. Ну, разве что тоже был ублюдком. При этом в лоб нечисть давила без всякой пощады, и под ее натиском мы откатились до самого берега.

К тому времени уже совсем стемнело. Ночи тут темные. Не совсем, как говорят, "хоть глаз выколи", но близко к тому. Позиции подсвечивались вспышками выстрелов – особенно огнеметных – и редкими фонарями. "Гордость империи" шарила перед нами лучами прожекторов, выхватывая из темноты всякую нечисть. Исключительно мелкую. Как Тринадцатый ни вглядывался, он не увидел даже намека на демона, хотя неизменно уходил с позиции последним.

Не прям вторая Алексеева – оставив старую позицию, он перебегал очень шустро, первым занимая новую – но в целом получалось что-то вроде. Когда получалось. Один раз бесы в темноте подобрались к нашим позициям и, как только прозвучала команда отходить, заскочили на них. А Тринадцатый опять замешкался.

– Ешкин же кот, – проворчал я.

Надо отдать ему должное, штурмовик не растерялся. Сходу двоих прикладом уложил еще до того, как я в третьего успел выстрелить. Правда, Тринадцатый лупил так, что какая-то часть от винтовки отлетела прочь, а у него, как и у меня, был германский "Маузер". Разбить такую прелесть о башку простого беса? Это же настоящее святотатство! Да к тому же у него, как и у всякого штурмовика, на поясе болталась сабля. Эх, будь я его командиром, не миновать ему после боя хорошей выволочки. А тогда не до того было.

Сняв выстрелом беса – между прочим, с саблей в руках, а винтовку он, в отличие от штурмовика, нашел время за спину забросить – я во всё горло заорал:

– Тринашка! Бегом назад!

По правилам я, как координатор, должен был бы настоятельно рекомендовать рявкнуть на него лейтенанту, однако его я в темноте не разглядел, да и времени на это не было. Как потом выяснилось, лейтенанта на тот момент ранили, и бойцы унесли его в тыл, так что я в любом случае был за старшего. Да и в конце концов, задача координатора как раз и заключалась в том, чтобы оперативности ради влезть без спросу в чужое дело и сделать всё по своему для всеобщего блага.

Тринадцатый маханул еще раз "Маузером" по вражьим черепам, и рванул к нам. Бесы бросились за ним. У них это как у мутантов – безусловный рефлекс. Бежит – догоняй. Мы дали по бесам залп. Осторожно, чтобы Тринадцатого не задеть. Ну, осторожно по меркам штурмовиков. Тринадцатый на бегу пригнулся, так огнеметчик прямо через его голову жахнул. Кстати, спалил сразу двоих. Ну и Тринадцатому прическу малость подправил.

Под верещание бесов мы откатились до позиций второй группы. Штурмовики на ходу одобрительно похлопывали Тринадцатого по плечу, будто бы он только что не расколотил ценное вооружение о головы врагов, а сокрушил их палицей словно древнерусский богатырь.

И только когда мы добрались до нашей крепости на берегу и укрылись за ее стенами, меня вдруг клюнуло. Я ведь тогда крикнул не Тринадцатый. Я крикнул Тринашка! Стало быть, дал парню позывной. Да уж, подобрал имечко! А обратно уже не отмотаешь. Покрестил при свидетелях, да в бою, у штурмовиков это особенно почетно, плюс я сам у них считаюсь за героя. Демоноборец – это вам не абы кто. В общем, быть ему теперь Тринашкой до конца своих дней.

С его жаждой славы, думается мне, конец не за горами, а всё равно неудобно получилось. Ну не умею я имена давать, да еще без подготовки! Что тогда, в Нарве, с пулеметчицами, что теперь. К слову сказать, Факел за их души исправно по вечерам молился, как и обещал. Хотя он за многих молился, поминальный список у него длинный. Ну так к нему-то наверху прислушивались, не то что ко мне.

Если бы там слышали мои молитвы, то они бы уж точно избавили меня от новой встречи с капитаном Алексеевой, ан нет! Только о ней подумал, смотрю – идет ко мне. Я в тот момент стоял на стене крепости близ угловой башни, то есть вовсе не там, где у офицера ее ранга могло возникнуть какое-нибудь дело. Атаку нечисти мы отбили. Та проводила нас до самой крепости и рассчитывала зайти следом, но крепко получила по зубам и убралась-таки восвояси.

В наступивший тишине мы спокойно ждали эвакуации на южный берег, и капитану штурмовиков нечего было делать на стене. Мне, по правде говоря, тоже, но тут весь угол продувался с бухты и я подумал, что лед в мешке будет на прохладном ветру таять медленнее. Ампулы я умудрился ни одной не побить, а вот ночь выдалась жаркой во всех смыслах и кусок льда уменьшился вдвое. Заодно подмочил мне мешок.

Алексеева остановилась рядом и, хмуро глядя вроде на меня, а вроде как даже и сквозь меня, негромко спросила:

– Вас прислал мой отец?

– Никак нет, капитан, – ответил я. – У меня своя задача.

По-моему, Алексеева не поверила. Ее взгляд всё же сконцентрировался на мне. В нём не наблюдалось ни грана симпатии. Так, наверное, нормальный штурмовик смотрел бы на беса или мутанта, в общем, на какую-нибудь мелкую нечисть, на которую жаль тратить время и силы, ибо славы с таким противником не снискать.

– Я не нуждаюсь в охране и опёке, – так же негромко сказала Алексеева. – Это и вас, и его касается.

Она круто развернулась на каблуках, и зашагала прочь.

– Меня это не касается, капитан, – сказал я негромко.

Вряд ли Алексеева меня услышала, да это, в общем-то, и не ей предназначалось. Так, мысль почти что вслух. Еще не хватало мне спорить из-за ерунды со старшим по званию. Пусть я теперь и считаюсь за инквизитора, однако формально я всё еще армейский унтер-офицер, да еще и в прямом подчинении – ну, через всю цепочку стоящего между нами начальства – у ее отца. Будь моя воля, век бы не видел всю их семейку, а уж охранять и опекать Алексееву… Мне более чем хватило Нарвы.

Слава Богу, за мной быстро прислали персональный катер. То есть, конечно, не столько за мной, сколько за моим грузом, но в приказе значился всё-таки я. Поблагодарив разведчиков за службу – к счастью, никто из них серьезно не пострадал – и мысленно послав "прощай" капитану Алексеевой, я быстро покинул крепость. Мол, дело не ждет и всё такое прочее.

В госпиталь я вернулся с первыми лучами солнца. Профессор уже ждал в лаборатории, в нетерпении меряя ее шагами из угла в угол. Лаборант, позевывая, заканчивал последние приготовления к предстоящим опытам. Факел спокойно сидел в предбанничке на скамейке, положив раструб огнемета на колени. Так сказать, в полной боевой готовности. Ежели что, сразу бы жахнул. В такой крошечной комнатенке он и себя бы подпалил, но всё равно бы жахнул.

– Ну, как прошло? – спросил Факел.

– Могло быть и лучше, – немного ворчливо отозвался я.

– То есть, как обычно, – невозмутимо констатировал Факел.

– Вроде того.

А еще у меня после бессонной ночи разыгралась паранойя. Никак не давало мне покоя то, что нечисть не пыталась отрезать нас от берега. Факелу я об этом говорить не стал. Ему ж только дай повод заподозрить неладное! Нет, лучше я уж сам высплюсь, и на свежую голову всё спокойно обдумаю.

Доложив профессору, что миссия выполнена, я вместо "спасибо" услышал в ответ, что всё только начинается. Типун тебе на язык, профессор! Он же тем временем разложил на столе мои трофеи: упаковку с заразой, фотографии и даже кусок льда. Лаборант, глянув на его приготовления, на всякий случай отступил подальше. Я тоже решил, что мне и от дверей всё прекрасно видно.

Вот только профессор пришел в такое воодушевление от моих трофеев, что жаждал пообщаться. Лаборант, видимо, для этих целей не подходил. Думаю, профессор вообще воспринимал его как ходячий штатив для пробирок. Подай, принеси, поставь там, уйди отсюда – в таком вот аспекте. С другой стороны, с него и спрос был меньше, и найти образцы, рискуя головой, отправляли тоже не его.

– Вы понимаете, Глаз, что это значит?! – вопрошал профессор, тыча пальцем в непонятные символы на упаковке.

– Никак нет, господин профессор, – отвечал я. – Я на демоническом не читаю.

– Да я тоже, – он небрежно отмахнулся, мол, какой пустяк!

Между прочим, за такой пустяк наша инквизиция запросто могла пригласить на беседу в застенки, и это еще считалось бы, что легко отделался. Такое знание могло привести и на костер. Особенно если не сумеешь доказать инквизиторам, что учился демоническому языку не у носителя.

– Думаю, это название, – высказал я свое предположение. – Там на всех упаковках точно такое же.

– Я тоже так думаю, – согласился профессор. – Но если им пришлось печатать название, это подразумевает развитую номенклатуру. Не так ли?

Я кивнул, уже догадываясь, куда он клонит. Развитая номенклатура подразумевала всяческое разнообразие заразы, что, помноженное на одинаковую упаковку с ампулами, требовало столь же развитого производства. Проще говоря, где-то тут стоял заводик. То есть, учитывая еще и лёд, не совсем где-то тут, но в пределах досягаемости.

Профессор развил эту мысль значительно более многословно, чем я ее изложил, но суть была та же самая. Вплоть до "где-то". По заметно оплывшему куску льда даже профессор не брался определить, как долго его таскали. Впрочем, это бы нам всё равно ничего не дало, поскольку мы даже примерно не представляли, каким маршрутом его таскали. В общем, новая экспедиция откладывалась на столь же неопределенный срок. Однако, не отменялась полностью.

– То, что вы рассказали, Глаз, вполне укладывается в мою схему, – самоуверенно заявил профессор. – Да, передвижная лаборатория – лучшее решение. Но создать передвижной завод даже демонам не по силам.

Мне тотчас представился эдакий кочующий табор с миниатюрными цехами на повозках, с дымящими трубами и прочими атрибутами современного производства. Впрочем, разведчики быстро бы отследили подобный табор.

– Голь на выдумки хитра, господин профессор, – заметил я.

– Это верно, – согласился он. – Но вот это, – профессор указал на упаковку. – Не кустарщина. Это – серийное производство. Такого единообразия нельзя добиться в походных условиях. Для этого нужно построить полноценный завод.

– Но демоны не строят ничего кроме гнезд, – возразил я.

Это известно даже простым солдатам, не говоря уже об инквизиции. И, кстати, действующее гнездо – единственное место, куда обычно нет хода разведчикам. То есть, я слышал истории о самых отчаянных, которые и туда проникали, и даже выбирались обратно, но это были единичные случаи. Да и не в этих краях.

– Значит, надо искать производственное гнездо, – заявил профессор. – Не устранив источник эпидемии мы так и будем купировать одни симптомы, а это – не лечение!

Ему, конечно, виднее, вот только устранить гнездо не так-то просто. Однако на это мое замечание профессор только отмахнулся и сказал, что как раз на такой случай у нас есть штурмовики.

Штурмовиков у нас, по правде говоря, после ночной экспедиции осталось чуть больше полуроты. Это за вычетом погибших и тех раненых, которые проваляются в госпитале достаточно долго, чтобы в ближайшие дни их можно было не принимать в расчет. Впрочем, еще не факт, что за эти дни разведчики отыщут гнездо. Всё-таки, в отличие от передвижной лаборатории, гнезда они высматривали постоянно – собственно, в обычных условиях это вообще для них цель номер один! – и если до сих пор гнезда-завода нет на наших картах, то оно спрятано очень надежно.

– Что ж, приступим, – сказал профессор.

Он вскрыл упаковку и вынул одну ампулу. Для меня это было сигналом убираться из лаборатории. Я уже достаточно насмотрелся на заразившихся, а охранять профессора можно было и сидя в предбанничке, благо вход в лабораторию был всего один. Если же на свободу вырвутся вирусы, то я вряд ли сумею подстрелить хоть кого-то из них. Не тот размер.

Отговорившись, что мне надо составить рапорт, я оставил профессора в компании вирусов и лаборанта. Рапорт я, кстати, составил, и весьма подробный. Одну копию профессору, вторую для инквизиции, третью – штабу армии. Не знаю, читал ли его кто-нибудь. Профессор не читал точно. Даже пролистать не удосужился. А я там на три страницы наши злоключения живописал во всех подробностях, постаравшись особенно подчеркнуть заслуги разведчиков.

Впрочем, это я больше для штаба старался, но там тоже мой рапорт не читали и разведчикам не воспоследовало даже устной благодарности. Инквизиторская копия и вовсе сразу угодила в спецхран, а там читают только те, кому надо и те, кому положено. Причем должны быть в наличии обе категории. Обе сразу встречались крайне редко.

Далее по-хорошему должна была начаться обычная рутина караульной службы, изредка разбавляемая рапортами разведки о ходе поисков производственного гнезда, но это, увы, не с моим везением.

Я отправил разведчикам телеграмму – мол, ищите гнездо – и сходил в архив. Там, правда, часик покемарил на скамеечке. Подозреваю, архивариус, заметив, что я придремал, сам не спешил и дал мне немного отдохнуть. Затем я сменил на посту Факела. Он уже откровенно клевал носом. Бессонные ночи давались ему куда тяжелее, чем мне. Факел постарше меня, да и опыта армейской службы у него не было, а там быстро приучаешься урывать клочок сна в любых условиях. Но, разумеется, не на посту.

Пост я, как и Факел, занимал в предбанничке, но через приоткрытую дверь приглядывал за профессором. На всякий случай. Профессор работал. Даже что-то насвистывал себе под нос. Фальшивил, правда, безбожно, но мотивчик я узнал. Это был "Соловей" Стравинского. Мы с одной барышней в Петрограде дважды на него ходили в театр. Ей, как и профессору, очень нравился живой соловей. По мне, так лучше звучал механический, но о вкусах не спорят ни с барышнями, ни с начальством.

К слову сказать, эту оперу из-за переговоров Соловья со Смертью проверяли инквизиторы. Всё ж таки четвертый всадник. Однако Стравинский сумел их убедить, что у него Смерть – ни разу не библейский персонаж, и вообще китаец. Сказка-то в основе оперы китайская. Опять же, там в финале Его китайское Величество выздоравливает, а мы-то ведь с китайцами сейчас в большой дружбе. На Китай нечисть не так сильно давила, и он исправно поставлял нам провизию. Весь Сибирский фронт на их рисе сидел, да и нам регулярно перепадало.

Насочинял, в общем, композитор с три короба, зато отбоярился. Хотя Факел как-то по случаю рассказал, будто бы нашли инквизиторы что-то крамольное в его черновиках. Не будь Стравинский всемирно известным композитором, небось, так бы легко не отделался. Хотя на карандаш его, понятное дело, всё равно взяли, однако оперы по-прежнему регулярно ставились и были, что называется, на слуху.

– Чаю, господин профессор? – спросил лаборант, сбив меня с мысли.

Я глянул на часы. Ну да, уже на полпути к обеду. Профессор не ответил. Тем не менее, лаборант метнулся прочь и вскоре возвратился с нагруженным подносом. Мне, кстати, тоже отдельно чаю налил в фарфоровую кружку и даже ломтик лимона на край блюдечка пристроил. Тоненький, конечно, через этот ломтик на просвет газету читать можно, а всё ж таки! Ну и вообще был сама вежливость. Подметил подлиза, что я в чести у высокого начальства.

Вот только я не пью на посту. Даже чай. Как говаривала моя бабка: "вода завсегда путь найдет", и когда она его найдет – захочется выйти до ветра. А как же я оставлю пост? Но и терпеть до прихода смены тоже то еще удовольствие. Нет уж, лучше не пить вовсе, а почаевничать можно и после смены. Тем более что она была уже не за горами. Я отставил чашку на подоконник, чтобы аромат уходил наружу и не дразнил, и чай не успел еще полностью остыть, как вернулся Факел.

– Чаи гоняешь? – с легкой улыбкой спросил он, входя в предбанничек.

– Собираюсь, – ответил я. – Лаборант расщедрился.

– Вот как? – переспросил Факел, и улыбка на его лице растаяла без следа. – А мне показалось, что он нас не жалует.

– Зато нас жалует профессор.

– Возможно, возможно, – Факел в задумчивости почесал подбородок, и негромко добавил: – Но знаешь, я бы проверил, нет ли там какого-нибудь снотворного.

Я, кажется, уже рассказывал про инквизиторскую паранойю. Но тут я только улыбнулся в ответ и махнул рукой. А то ведь, действительно, лаборант, зараза такая, чайку с лимончиком принес только мне, и если я один чаевничать буду – нехорошо получится. В общем, решил я принести остывший чай в жертву нашей дружбе.

– Ладно, давай проверим, – сказал я.

Взяв кружку, я заглянул в лабораторию. Профессор продолжал возиться с пробирками. Один. Лаборант благоразумно смылся. Работал профессор осторожно, надев маску и перчатки, но я всё же предпочел держать дистанцию.

– Вы что-то хотели? – спросил профессор.

– Да, господин профессор, – отозвался я. – Скажите, а можно с помощью ваших приборов установить, нет ли в чае снотворного?

– Запросто. Вначале надо проверить, нет ли в нем посторонних примесей, а если есть – уже потребуется делать химический анализ. Давайте его сюда.

Примеси, как оказалось, в чае действительно присутствовали. Профессор нахмурился, плеснул чаю в пробирку и начал с ней колдовать.

– Нет, – сказал он. – Не думаю, что это снотворное.

Он наполнил чаем вторую пробирку и принялся колдовать уже над ней, после чего огорошил меня новостью, что в чае у меня был крысиный яд. Для человека этот яд, кстати, тоже смертелен. Тем более что с ядом-то чертов лаборант не пожадничал, как с лимончиком. По словам профессора, концентрация была такая, что яд должен был на зубах хрустеть.

– Вот тебе и раз, – прошептал я, и предложил профессору проверить его чай.

Слава Богу, он его еще не выпил. Кипяток в самоваре был чист, а вот в заварке опять же обнаружился тот же яд.

– Я так понимаю, это и есть обещанное покушение, – спокойно сказал профессор.

– Оно самое, – согласился я.

А затем мы с Факелом рванули за лаборантом. Весь комплекс занимал два этажа с подвалом. Лаборатория профессора помещалась на втором этаже. Лаборанта мы нашли на первом. Думаю, он услышал нас заранее. Факел топал по лестнице словно эскадрон кавалерии в атаке. Ну а услышав его бодрый топот, нетрудно было догадаться, что мы отнюдь не на прогулку вышли.

Когда мы с Факелом ворвались в его комнатушку, лаборант встретил нас с револьвером в руке. Это был крошечный велодог, любимец наших самокатчиков. Кстати, в умелых руках – весьма опасное оружие. Я тотчас вскинул винтовку, однако пуля из велодога предназначалась не нам.

– Ради хозяина! – хрипло крикнул лаборант.

Прозвучало так, будто бы он не прокричал, а прокаркал. Бабахнул выстрел. Бабахнул немногим громче, чем карканье лаборанта. Пуля вышибла ему мозги. Мозгов у него, к слову сказать, неожиданно для меня оказалось много. Всю стену ими забрызгал. Я зашел в помещение, держа оружие наготове, однако в комнате больше никого не оказалось.

– Одним врагом меньше, – спокойно констатировал Факел.

Он успел на бегу запалить горелку. Да чтоб его! Знает ведь, как меня нервирует, когда он идет в атаку за мной с огнемётом наперевес. Тем более что Факел такому дохляку как этот лаборант свернул бы шею голыми руками.

– Я бы предпочел, чтобы он успел сообщить нам, кто этот хозяин, – сказал я.

– Демон, – спокойно ответил Факел. – Кому еще культист может быть настолько предан?

– Но где этот демон прячется? – сразу спросил я. – Измаил говорил, что давненько их не видели в здешних краях.

– Не видели и нету – это не одно и то же, – ответил Факел. – Но ты прав, надо будет сообщить Измаилу про всё вот это, – он обвел рукой комнатушку. – Тут всё-таки их епархия. Но давай вначале сами всё осмотрим.

Мы быстро обшарили помещение, но не нашли ничего криминального. Даже разрешение на велодог завалялось в ящике стола. Точнее говоря, уведомление об уведомлении. Такая вот казенщина.

Суть заключалась в том, что подобную мелочёвку гражданские лица могли приобретать свободно безо всякого разрешения, однако всякое огнестрельное оружие надлежало зарегистрировать в полиции. Для велодога достаточно было просто уведомить власти о наличии у вас оного. Уведомление подавалось в полицейский участок, откуда его пересылали в городской архив, из которого гражданину почтой высылалось уведомление о том, что его уведомление принято к сведению и теперь все выстрелы из зарегистрированного оружия оказывались на совести уведомителя.

В итоге многие предпочитали "забыть" подать уведомление, благо штраф за такую забывчивость обычно был владельцам оружия по карману, и регистрировали велодоги только самые законопослушные граждане. Ну, или те, кто пытался выдать себя за таковых.

– Думаю, теперь мне понятно, почему нечисть особо не усердствовала этой ночью, – сказал я. – Они хотели, чтобы я пронес в город упаковку заразы. Не для профессора, конечно, а для этого парня.

Я кивком указал на труп. Факел подумал, согласился со мной и добавил, что тогда не грех было бы проведать здешнюю мертвецкую. Там ведь была своя холодильная камера, а зараза, как мы теперь знали, нуждалась в холоде. Что я могу сказать? Как всегда, догадка у Факела была верная, а воплощение получилось так себе. Мы спустились в мертвецкую, и нос к носу столкнулись с полудюжиной живых мертвецов.

Они лежали на столах, но едва мы вошли – все дружно, как по команде, встали, и со злобным рычаньем двинулись на нас. Факел жахнул из огнемета. Я едва успел упасть на колено. Надо всё-таки приучить себя идти за ним, а не впереди. Хотя за ним я ничего не вижу. Он же тот еще здоровяк и широк в плечах. Но когда над головой шипит пламя, а перед самым носом корчатся пока еще живые мертвецы, в голове так и крутится: да на что тут смотреть-то?!

Тем более стрелять оказалось не по кому. Факел спалил всех. Когда тела догорели – а с освященной горючкой это случалось быстро – других врагов мы не нашли. Спрятаться там было негде. В холодильник с трудом бы влез один труп, да и того там не было. В углу жалко притулилась половина лимона на блюдечке. В другой раз она стала бы нашим трофеем, но, помятуя про яд, я не рискнул даже прикоснуться. Да и Факел смотрел как-то по-особенному хмуро. Мол, ересь и всё такое. В итоге лимончик достался здешним инквизиторам.

Я вызвал их сразу же, как только мы обшарили мертвецкую, благо идти пришлось недалеко. Измаил как заступил на пост "У пушкаря", так там и обретался. Небось уже годовую норму чаю выпил. Поздоровавшись, я без обиняков поинтересовался, как проходит слежка за нами.

– Я предпочел бы называть это нахождением в резерве, – спокойно ответил Измаил. – На случай, если вам двоим потребуется помощь.

– Это называется ловлей на живца, – сказал я.

Измаил не стал отрицать, что да, некоторые именно так эту стратегию и называли. Особенно когда сами оказывались живцами.

– Что ж, – сказал я. – В таком случае живец докладывает, что рыбка клюнула.

Надо было видеть его двухэтажное выражение лица, когда он вроде и рад, что рыбка клюнула, и огорчён, что поклевка прошла мимо него. К слову сказать, я такую физию пару раз у Факела видел, когда мы заявлялись на дело к шапочному разбору. Штурмовики в таких случаях говорят: "зря летели".

– Кто? – спросил Измаил.

– Лаборант здешний, – ответил я.

– Надо же, – Измаил покачал головой. – А ведь совсем недавно проверяли.

На это я только развел руками. Стало быть, так проверяли. Впрочем, пока мы с Измаилом шли до лабораторного комплекса, он поведал, что после убийства предшественника нашего профессора всех, кто был рядом, не просто серьезно проверяли, а разрабатывали по полной программе. Досье на каждого – папкой убить можно! Где жил, чем жил, с кем общался и с кем общения избегал.

По нашему лаборанту досье получилось довольно-таки тоненьким, хотя в разработку он попал первым. Всё ж таки он был к убитому ближе всех. Однако ничего инквизиторы тогда не накопали. Типичный трудоголик-карьерист с задатками подхалима. Не сказать, чтобы нелюдимый, но прежде всего он пытался строить общение с теми, от кого зависел его карьерный рост, а это – не те люди, которые снисходили бы до простого лаборанта. Тем более что никаких иных талантов, кроме подхалимажа, не проявил, а нынче времена такие, что везде результат требовался. В общем, карьеры наш лаборант так и не сделал. Достаточное основание озлобиться и начать посматривать на сторону.