Текст книги "Чума (СИ)"

Автор книги: Олег Мушинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Похоже, клюет, – прошептал я.

Это не охота, это рыбалка какая-то! Профессор сразу нацепил на лицо медицинскую маску. Я поправил платок, и посоветовал Факелу сделать то же самое. Если он свалится с какой-нибудь инфекцией, я его со всей амуницией не дотащу. Факел вздохнул и нехотя прикрыл лицо.

Проходивший мимо патруль тоже заметил поклевку и замер, поглядывая на нас.

– Как думаете, заразитель? – негромко спросил я у них.

Один стрелок молча кивнул. Другой добавил, что сеть его надолго не задержит. Мол, там уже давно не сети, а сплошное решето. Да и заразитель, как оказалось, хорошо подготовился.

Вскоре из воды показался живой мертвец с такими когтями на руках, что и одержимому не стыдно было бы обзавестись подобными. Я тотчас взял его на прицел. Стрелки из патруля сделали то же самое. Огнеметчик запалил горелку и отступил на шаг. Его время придет позже.

Мертвец равнодушно топал прямо на нас.

– Нам нужен его мозг, господин профессор? – шепотом спросил я.

– Нет, – нетерпеливо бросил профессор. – Только образцы крови и тканей. Не упустите.

– Не упустим, – спокойно произнес Факел, тоже приготавливая огнемет к бою.

Мертвец вышел на берег. За исключением когтей, это был обычный покойник. Ну, с поправкой на то, что обычные всё-таки не ходят. Хотя по нынешним временам еще бабушка надвое сказала, какие теперь более обычные – ходячие или лежачие?

Жаль было переводить на мертвеца германский патрон, и я негромко сказал:

– Валите его, братцы. Только не в клочья.

Два выстрела прозвучали как один. Оба угодили в голову и образцы мозга улетели в бухту. Мертвец рухнул как подкошенный. Один стрелок приблизился к телу, потыкал в него стволом винтовки и уверенно заявил:

– Готов!

– Отлично, – отозвался профессор. – Приступим, пока он свежий.

Вообще, судя по долетавшему даже сквозь платок запаху, наш парень был далеко не свеж. Небось, уже с месяц шатался по нашему миру вместо загробного.

Профессор раскрыл свой саквояж. Внутри у него оказалась целая походная лаборатория. Пробирки, мензурки и прочая атрибутика в многочисленных кармашках. Поставив саквояж на мостовую рядом с трупом, профессор надел фартук, натянул на руки резиновые перчатки, и, экипировавшись таким образом, начал потрошить добычу. Причем работал он не охотничьим ножом, а крошечным скальпелем.

Вначале профессор набрал крови в пару пробирок, затем начал вырезать из мертвеца кусочки плоти и прятать каждый в отдельную жестяную коробочку. Бог ты мой, да он провозился дольше чем этот бродяга сюда топал! Я уж думал, что профессор его целиком в свой саквояж упакует. А мне потом этот груз переть на себе до госпиталя.

Причем по настроению профессора именно так бы оно и было, да только в саквояж наш покойничек не влез бы даже по частям. Патрульные неуверенно переминались с ноги на ногу, и нервно поглядывали по сторонам, причем, подозреваю, высматривали они не столько нечисть, сколько разгневанное проволочкой начальство.

Наконец, профессор вздохнул, выпрямился и сказал, что здесь он закончил. Факел поднял огнемет. Профессор снял заляпанные кровью фартук с перчатками и бросил их поверх распотрошенного трупа. Полыхнуло пламя. Оно в один миг превратило тело в кучку угольков. Правда, мерзко вонять труп так и не перестал. Хотя, наверное, это уже носилось в воздухе. Патрульные аккуратно собрали обугленные ошметки на совок и сбросили в море. Волны унесли их подальше от берега.

– Еще одним меньше, – сказал стрелок.

Я поблагодарил их за содействие инквизиции, и мы двинулись в обратный путь. Ночью патрули встречались куда чаще, чем днем. Я уже сбился со счета, сколько раз у нас проверяли пропуска. Последний раз – непосредственно перед госпиталем.

Факелу это, видать, надоело еще больше чем мне и он строго поинтересовался у патрульных, есть ли у них самих должные пропуска. Те тотчас предъявили их. У них они, кстати, были в брезентовых конвертиках с прорезанным окошком. Я сразу подумал, что надо бы и нам такими обзавестись, а то ведь с такой частотой проверок бумага истреплется за неделю.

– Нас тоже проверяют, господин инквизитор, – спокойно сказал старший. – Забудешь пропуск, неделю отсидишь на гауптвахте. Кстати, не рекомендую.

Факел коротко поблагодарил за совет. Мой взгляд тем временем зацепился за типа в черном костюме. Он вышел из-за угла и неспешно побрел в нашу сторону. Обычно так механически переставлял ноги смертельно уставший человек. Или уже умерший. В свете уличного фонаря я разглядел, что левый рукав его пиджака был оторван и свободно болтался. Поначалу-то показалось, будто это у него тряпка какая-то на плече висела.

– Сдается мне, вон тому бродяге пропуск уже не поможет, – негромко сказал я, кивком указав на типа в черном.

Патрульные оглянулись, и все разом, как по команде, вскинули оружие наизготовку.

– Эй ты! – крикнул старший, обращаясь к типу в черном. – Немедленно остановись и предъяви пропуск.

Тот и ухом не повел.

– Мертвяк, – уверенно заявил старший. – Егоров, стреляй.

Боец справа от меня быстро прицелился. Грохнул выстрел. Должен признать, и я бы лучше не справился. Пуля вошла бродяге аккурат между глаз и застряла где-то в черепе. Он неуклюже опрокинулся на спину. Мы подбежали к телу. Ну да, судя по запаху – точно мертвец. Да и рожа заметно подгнила, хотя издалека и в ночи это можно было на болезнь списать. Видел я похожую физиономию в госпитале при обходе. Вряд ли эту самую, но примерно так же беднягу изуродовало.

Не успел огнемётчик окатить мертвеца струей пламени, как полковник быстро сказал:

– Подождите! Я возьму у него образец.

Патрулю это не слишком-то понравилось, но профессор хоть и медицинской службы, а всё ж полковник. Не больно-то и поспоришь.

– Как же он прошмыгнул-то? – удивленно произнес я, оглядываясь по сторонам. – На берегу такая охрана…

Там, на мой взгляд, и мышь бы не проскочила, не говоря уж о мертвеце, тем более что они-то никогда особым умом не отличались. Тот, кого звали Егоровым, пожал плечами и проворчал:

– Просочился как-то гадёныш.

– Может, они в обход бухты идут? – предположил Факел.

– Да у нас по всему берегу патрули, – ответил старший. – И всё равно каждую неделю вот такого вылавливаем.

Он недовольно указал на мертвеца. Профессор присел рядом и аккуратно сцедил с мертвеца пару пробирок крови. Надеюсь, он у нас не вампир. Если что, это была шутка. Всякие там кровососы вроде графа Дракулы встречались исключительно в книжках. Надеюсь, демоны их не читали. С них ведь станется такую тварь создать и на нас натравить.

– В народе поговаривают, будто бы есть ход подземный с северного берега, – тихо сказал второй патрульный, совсем еще молодой парнишка, хотя форма его выглядела уже основательно заношенной.

Впрочем, традиция, по которой новобранец всегда поначалу получал комплект новой формы, уже канула в лету. Я ее еще застал, но уже буквально на излете, а ведь Петроград – это столица. Здесь на форму одежды "что завалялось на складе, то и носим" наверняка перешли гораздо раньше.

– Был бы ход, давно бы нашли, – одернул его старший. – А ты не знаешь точно, так и не болтай.

– Виноват! – отозвался парнишка, и послушно заткнулся.

Егоров, глядя на него, тоже не спешил делиться своим мнением. Впрочем, старший всё же поведал, что идея с тоннелем приходила в голову чинам повыше его подчиненного, и все подвалы в городе давным-давно прошерстили сверху донизу. Ничего не нашли.

– Я здесь закончил, – объявил профессор и отступил назад.

Две струи пламени превратили мертвое тело в кучку дымящихся головешек. Егоров аккуратно, ни разу не коснувшись их руками, собрал все ошметки в брезентовый мешок. Патруль сдавал эти мешки в крепость под роспись, затем их вывозили в море и топили на большой глубине. Раньше сожженные тела закапывали за пределами города в могильниках, но нечисть повадилась их раскапывать и закидывать останки на наши укрепления.

– Значит, есть статистика по заразителям на улицам? – спросил профессор.

Егоров озадаченно оглянулся на старшего, потом почему-то на меня. Наверное, я из всей нашей компании выглядел самым умным. После профессора, естественно.

– В смысле, известно, сколько сжигают заразителей? – сказал я более простыми словами.

Егоров пожал плечами. Старший патруля добавил к этому:

– Считают мешки, а сколько в них трупаков и кем они были – это, ваше высокоблагородие, никому не интересно.

Профессор раздраженно проворчал, что ему очень даже интересно и пообещал поднять этот вопрос на самом верху. Проще говоря, патрульным прибавится работы. Это они поняли и ожидаемо не обрадовались. На том мы и расстались. Они двинулись дальше по улице, а мы вернулись в госпиталь, где профессор тотчас обосновался с добытыми образцами в лаборатории.

Мы с Факелом по очереди дежурили в небольшом предбанничке, который отделял лабораторию от коридора. Не знаю, как у медиков правильно называлось это помещение. Может и никак. В шкафу хранились ведра и тряпки, а единственная скамья оказалась на редкость жесткой.

Ближе к рассвету здешний лаборант – вот ведь подлиза! – принес профессору целый чайный сервиз на широком подносе. Небольшой медный самовар, фарфоровая кружка на блюдечке с ложечкой, аккуратно завернутой в салфетку, стеклянная сахарница и даже пара долек лимона в отдельной миниатюрной плошке. Вся посуда была украшена гербом Таврической губернии. На самоваре он был отчеканен, на сахарнице – отлит, причем стекло там было с синевой, чтобы лучше видно было, а на кружке с блюдцем – нарисован в красках. Судя по разливавшемуся в воздухе аромату, чай был самый настоящий.

А нам лаборант даже не кивнул, хотя я вообще-то любезно придержал для него входную дверь. Та так и норовила закрыться.

Профессор лишь небрежно махнул рукой в сторону углового стола, коротко бросив:

– Поставьте там.

Лаборант пристроил сервиз на стол и, не удостоенный даже взгляда, удалился, обиженно поджав губы. Профессор, впрочем, почаёвничал, но лишь когда закончил работу и чай совсем остыл, а сам профессор к тому времени уже так клевал носом, что всё равно вряд ли смог бы насладиться им в полной мере. Он, небось, там бы и заснул, но лаборатория для этого была абсолютно не приспособлена, так что пришлось ему плестись обратно во флигель.

Последнее, и правильно. Мы хоть и недолго, а всё-таки нормально поспали, да и завтрак нам принесли опять же во флигель. Могли бы потом и до лаборатории дойти – у них тут с этим строго: положено выдать завтрак на троих, значит, изволь – но ведь остыло бы, а лично я просто ненавижу холодную манную кашу.

– Прикроешь тут? – негромко спросил я Факела после завтрака.

– Не вопрос, – отозвался он. – А ты куда?

– Видел у патрульных брезентовые конвертики для пропусков?

Факел кивнул.

– Хочу прикупить нам такие же, – сказал я. – Поспрашивал у местных, говорят, их можно найти в лавке у бюро пропусков.

– Добро, – произнес Факел.

И я оправился в путь.

Днём народу на улицах было немногим больше, чем ночью, а патрулей – примерно столько же. Правда, днём они уже не так цеплялись к каждому встречному. Лично у меня спрашивали пропуск лишь на переходах между секторами, да и то с вежливым:

– Извините, служба.

На одном из переходов собралась небольшая очередь. Я как приличный человек встал в хвост, но меня тотчас пропустили в начало. То ли горожане уважали инквизицию, то ли боялись стоять рядом с красным плащом. Очередь-то двигалась неспешно. Народ беседовал о насущном. Мало ли что не так сболтнешь, а тут – инквизитор!

В общем, добрался я быстро, да и лавку нашел сразу же. Это оказалась крохотная дощатая избушка без передней стены, роль которой исполнял широкий прилавок, заваленный всякой всячиной. За прилавком сидела пухленькая старушка в сером шерстяном платье и уже привычном мне платке, закрывавшем всё лицо.

– Чего желаете? – радушно проскрипела она. – У меня тут всякие мелочи на каждый день!

У нее слово "каждый" прозвучало как "кажный". Обычно я такое у деревенских слышал.

Хотя теперь-то в Севастополе собрался народ со всей Таврической губернии. Кто уцелел, конечно. Да и те, кто нет, как оказалось, тоже норовили пролезть в него. Когда началось вторжение нечисти, южные губернии Российской империи пали довольно быстро. С демонами тогда еще толком бороться не умели, а те рвались к Екатеринославу будто им там медом намазано. Взяв город, они отгрохали в нём огромное гнездо. Наши его регулярно бомбили, но воз, как говорится, и ныне там.

Ну и пока демоны рвались к Екатеринославу, они Таврию-то и отрезали от остальной империи. Со всем ее народонаселением. А уж когда одержимые взяли Новороссийск, людям и вовсе деваться стало некуда. В Турции да на Кавказе тоже нечисть вовсю хозяйничала. Трапезунд, правда, до сих пор держался, но там сидели в точно такой же осаде, как и наши в Севастополе.

Я спросил у старушки конверты для пропусков и та вывалила их на прилавок целую груду, всяких фасонов и даже расцветок. Мол, выбирай. Я даже несколько растерялся. Старушка, впрочем, меня не торопила. Других покупателей не было, и она неспешно жаловалась на своё житьё-бытьё.

Погоды нынче стояли так себе, по вечерам у нее поясницу ломит. Сына с месяц как забрали в солдаты. Как новобранец он стоял в третьей линии, а всё одно тревожно. А в целом жизнь идёт. Вон дирижабли в город зачастили, стало быть, припасов больше станет.

Я оглянулся в сторону аэропорта. Наш караван уже убыл. Теперь над взлетным полем нависал настоящий левиафан. Я таких здоровых дирижаблей и не видел раньше. Он не швартовался, как все прочие – небось налетит ветер покрепче, так он такую дуру вместе с мачтой унесет! – а завис на месте, тихо шурша винтами, и опускал груз на канатах. Те так и ходили вверх-вниз. Из ворот порта тянулась целая вереница доверху груженых подвод. Лошадки – по две на каждую! – их еле тащили, и ведь это были не какие-то доходяги, а мощные тяжеловозы.

За левиафаном я не сразу приметил второй дирижабль, а поглядеть на него стоило. Небольшой, чуть поменьше нашего "Посейдона", зато с парой широких крыльев и турбинами под ними. Эдакий гибрид самолета и дирижабля. Он назывался "Гордость империи", о чем с гордостью было начертано золотыми буквами на его иссиня-черном борту.

Между прочим, совершенно новая модель. Еще в бытность нашу в Петрограде я не так давно по случаю попал на первый старт дирижабля той же серии. В Воздухоплавательном парке было дело. Собирали-то их на Кировском заводе, а вот первая модель серии по традиции поднималась в небо в парке, с духовым оркестром и прочими торжествами. Всего, насколько я знаю, выпустили четыре штуки, и "Гордость империи" была среди них не первой. То есть, получается, она бороздила небеса всего недели три, никак не больше. И вот же куда успела забраться.

Вернувшись взглядом к конвертам, я выбрал три самых плотных. Все – нейтрального серого цвета. Старушка бессовестно слупила с меня гривенник. На мой взгляд им была красная цена – пятак, ну да Бог с ней! Бабке тоже надо на что-то жить. Солдатское довольствие у нас так себе, особенно если ты не на передовой, где идет щедрая надбавка за каждую полную неделю, так что сын ей теперь не помощник, а тут хоть какой-то прибыток.

К тому же старушка помогла мне правильно вставить пропуск в конверт и по ходу дела надавала кучу бесплатных советов, как правильно хранить документы. Впрочем, большую их часть я и так знал, и слушал больше из вежливости.

– О, черные пожаловали, – между делом заметила старушка. – Видать, стряслось чего!

Под черными она, как оказалось, подразумевала штурмовиков. У тех флотская черная форма, но свои знаки различия. Должно быть, прибыли на "Гордости империи". Левиафан для них слишком тихоходен. Навскидку их было около роты. Обычное дело. Это армия оперировала полками и дивизиями, в крайнем случае – батальонами, а у штурмовиков в ходу роты и даже полуроты. Целый штурмовой батальон задействовали разве что при захвате особенно крупных гнезд, а чтобы полк – такого я и вовсе не слышал.

Хотя, наверное, это и к лучшему. Старушка-то права. Если где-то появились штурмовики, жди жаркого боя. И тут я едва сдержался, чтобы не помянуть нечистого.

Во главе отряда шагала моя давняя знакомая Алексеева. Та самая, из Нарвы! За полгода она успела вырасти с лейтенанта аж до капитана, а вот внешне совершенно не изменилась. И всё то же упрямое выражение на лице: "я спасу этот мир, хочет он того или нет!"

Ёшкин же кот! Да, скоро тут будет жарко.

Глава 2

Вторжение адских сил на Землю по сути своей весьма походило на ту же эпидемию. По крайней мере, в изложении нашего профессора. Вначале на уязвимый плацдарм врывался передовой отряд. Правде, у профессора он больше походил не на бравый десант, а на какой-то табор, который вваливался в придорожную таверну и сходу начинал песни орать и безобразия совершать. Ну а кроме того, как заповедовал творец, они активно плодились и размножались.

Понятное дело, на занятом плацдарме вскоре становилось очень тесно, и разросшийся табор начинал расползаться по всему доступному пространству, ломая и перестраивая всё под себя. С полным уничтожением они не спешили, но оно и понятно – сдохнет один организм или там целый мир, а Кондратий придет ко всему коллективу, который в нём обосновался. Тем не менее, в целом захватчики не шибко церемонились. Пораженный организм слабел, хирел и, ежели заразу не вычистить полностью, в лучшем случае отправлялся-таки в сторону кладбища. В худшем, отправлялся туда же, успев перед этим передать заразу другим.

Вдумчиво изучив добытые образцы, профессор обнаружил одну странность.

– Я уверен, что заразители были заражены, – заявил он нам с Факелом во время обеда.

Обедать мы вернулись во флигель, куда нам принесли котелки с супом и вторым блюдом. На второе у нас было картофельное пюре и чахлые на вид рыбные сосиски. Не Бог весть что, скажем прямо, но бывало и хуже. Опять же, чай оказался вполне приличным, не солома палёная.

Осознав по нашим с Факелом недоуменным лицам, что его казалось бы очевидное утверждение требовало всё же некоторого пояснения для дуболомов вроде нас, профессор развил свою мысль более понятно.

Как оказалось, концентрация заразы в образцах превосходила все мыслимые нормы. Обычным путем столько заразы в организме не завелось бы. Есть у нее всё-таки свои правила, да и банально со всей этой компанией организм – не жилец. За исключением, понятное дело, живых мертвецов, однако мертвые на демонической тяге работали, а все эти вирусы-микробы – доморощенные. Им подавай на поселение живое тело. В общем, тут тоже не срасталось. А кроме того, у обоих "образцов" эта самая концентрация оказалась практически равной и если один раз мы еще могли случайно отловить какого-нибудь уникума, то дважды подряд – это вряд ли.

Вот так и выходило, будто бы этих ребят кто-то специально накачивал всякой дрянью перед отправкой к нам. Причем накачивал где-то неподалеку. Живые далеко с таким грузом в организме не уйдут. Ну а учитывая, что ночью эти твари лезли на наш берег с завидной регулярностью, да еще наверняка не все доходили – к северу от бухты на занятой врагом территории находилась целая лаборатория.

Профессор, размахивая ложкой, уже намечал ею в воздухе план будущей экспедиции. Разумеется, с самим собой во главе. Я не спеша прихлебывал супчик и прикидывал, как бы отговорить его от этой авантюры. Не ровён час грохнут, а нам с Факелом отвечать! Мой напарник, видать, мыслил в том же ключе.

– На такую операцию потребуется санкция руководства, – спокойно сказал Факел. – Ведь нам придется пересекать линию фронта.

– Санкция будет! – уверенно ответил профессор.

Он же не просто профессор, а еще и полковник медицинской службы. Хотя не очень-то это ему помогло в недавнем разговоре с губернатором, однако, как видно, одной неудачи оказалось мало, чтобы сбить начальственный гонор. Тем более что в этот раз профессор ни с кем спорить не собирался. Он просто сдвинул в сторону столовый прибор, и на первом же подвернувшемся под руку листке бумаги набросал текст телеграммы. На мой взгляд, у него получился не запрос, а, скорее, уведомление о намерениях. Мол, подготовьтесь к нашему выходу и согласуйте время.

Свое отделение телеграфа при госпитале было, ибо стратегический объект, так что с отправкой телеграммы не возникло никаких сложностей. Сложности возникли в штабе, где сидят люди в целом не глупые, и они очень хорошо представляли себе возможные последствия задуманного профессором вояжа. Пара телохранителей – это, конечно, хорошо, но во вражеском тылу, где запросто можно встретить любую нечисть от одержимого снайпера до полноценного демона – маловато будет. Собственно, и в самом-то Севастополе аж четверо профессиональных телохранителей не справились, что уж говорить о двух рядовых инквизиторах?

В общем, думало руководство не долго. Уже через час к нам во флигель примчался курьер. Курьером, кстати, оказалась стройная и весьма миловидная барышня. Зеленый армейский мундир был ей к лицу. К сожалению, вручив профессору запечатанный конверт, барышня по военному отсалютовала и тотчас вихрем умчалась прочь.

Профессор нетерпеливо вскрыл депешу и, быстро пробежав текст глазами, гневно вопросил:

– Да что они там себе думают?!

На самом деле, всё, что они там надумали, было четко и ясно изложено в приказе. Охрану экспедиции надлежало усилить, а профессора из нее совсем изъять. Во избежание. Более того, профессору отдельным приказом – в конверте их оказалось два – так и вовсе категорически воспрещалось покидать пределы города. Опять же, во избежание.

Тем не менее, профессор оставался руководителем экспедиции и как таковой нёс полную ответственность за ее результат. Уж что-что, а переложить ответственность штабные умели как никто другой. Ну а поскольку сам профессор оставался в городе, в состав экспедиции надлежало включить его представителя. Надо ли говорить, что этим представителем оказался я?

Уж не знаю, выглядел ли я более ответственным, или наоборот, это Факелу доверили более ответственный пост по обеспечению безопасности профессора, но в приказе был указан не просто "представитель", а именно "координатор миссии унтер-офицер Марков (Глаз)".

– Чтоб им всем пусто было! – в сердцах бросил я.

Ответственность за других – это то, что я ненавижу еще больше, чем холодную манную кашу. А этих других в намеченном предприятии хватало. Помимо меня в состав экспедиции был включён отряд из корпуса Дальней разведки, что просто отлично, ибо у этих ребят нюх на демонические каверзы; и рота штурмовиков, что столь же плохо, ибо командовала ими капитан Алексеева. Я уже имел сомнительную честь сражаться вместе с ней и расстались мы тогда, прямо скажем, не лучшим образом.

Сильно сомневаюсь, что Алексеева будет счастлива возобновить наше знакомство. Я-то уж точно не буду счастлив. Не то чтобы я до сих пор был на нее зол, но ее стиль руководства, или, выражаясь высоким научным стилем, модус так ее растак оперенди, прямо-таки гарантировал серьезные проблемы. По весне в Нарве она так лихо спасла колонну беженцев, что потом половина города осталась лежать в руинах, а мы с Факелом выбрались оттуда буквально чудом.

К сожалению, нынешний приказ подписал генерал-губернатор Севастополя лично. Тут не то что у меня, даже у профессора никаких шансов его оспорить. То есть, он мог хотя бы пойти и попытаться, но по опыту их прошлой встречи – лишь попусту потерял бы время.

– Ну что ж, – сказал профессор, примиряясь с неизбежным. – Тогда слушайте внимательно, господин Глаз.

И он сходу начал читать мне пространную лекцию, призванную перегрузить в мою голову все знания, которые, по мнению профессора, могли пригодиться в этой экспедиции. Думаю, студенты проходили всё это лет за пять учёбы в университете плюс пару лет практики. Я же, увы, даже не все слова понимал. Хотя, валяясь в госпитале в Петрограде, немало мудрёных определений заучил, благо там у меня соседом по палате лежал профессор еще посолиднее нынешнего. С его подачи я даже знаю, что такое валентность.

Это, к слову, способность атома поддерживать определенное количество связей одновременно. Вот взять, к примеру, очищенный болотный газ, который крутит турбины наших дирижаблей. В нём один атом углерода связан сразу с четырьмя атомами водорода. Представьте себе парня, у которого были четыре любовницы одновременно, все про всех знали, и никаких скандалов. Вот так на уровне атомов болотный газ и выглядел.

У моего мозга валентность к наукам тоже имелась, но, Господи, не в такой же концентрации! Между прочим, по той же валентности всякий перебор уже не в кассу и, возвращаясь к нашему примеру, пятая водородистая девица к углероду не прицепилась бы никаким Макаром, будь она хоть трижды раскрасавица. Да и к латыни у меня валентность стремилась практически к нулю, а профессор ею сыпал как из пулемета.

– Думаю, для первого раза достаточно, господин профессор, – сказал я, когда удалось вставить паузу так, чтобы это не выглядело будто бы я перебиваю. – Основную мысль я понял.

– Надеюсь, – ответил профессор, и тяжко вздохнул.

Думаю, под этом вздохом подразумевалось "но сомневаюсь". Даже, пожалуй, "сильно сомневаюсь". Однако вслух он лишь попросил по возможности добыть образцы всего, что получится захватить, и доставить их в город. Я пообещал, что постараюсь. Впрочем, образцы вначале следовало отыскать, и с этим я отправился на встречу с разведчиками.

Считалось, и небезосновательно, что Корпус дальней разведки по численности не слишком уступал армии, однако большинство его оперативников постоянно находилось, как говорится, "в полях". При таком раскладе казармы им, понятное дело, без надобности. Однако базироваться где-то надо, и у разведчиков в каждом городе было своё бюро. По крайней мере, так они его называли. Официально-то оно именовалось городским центром Корпуса дальней разведки, а выглядело обычно как наши вербовочные пункты. Но где бы я ни бывал, повсюду этот центр именовался "бюро", и никак иначе. Казалось бы, совсем не подходящее для военного объекта название, а вот прижилось.

Севастопольское бюро располагалось в здешнем Гостином дворе, на берегу Артиллерийской бухты. Набережная, как и в Петрограде, была каменная, но вдоль нее тянулась узкая зеленая аллея. В Севастополе осень еще не успела полностью вступить в свои права, и деревья неохотно меняли зеленую летнюю форму на желто-красную осеннюю. Почти идиллическая картина, которую лишь немного смазывали пулеметное гнездо над главным входом и знаки, показывающие, где следует укрываться при налете горгулий. Пулеметчика я в гнезде не заметил, но не сомневаюсь – при необходимости он появится там очень быстро.

У бюро был отдельный вход с мраморным крылечком и кованными ажурными перилами. Табличка на двери извещала, что открыто круглосуточно. Я вошел. Над головой тихонько звякнул колокольчик. Внутри располагался просторный холл с портретом Его Величества в тяжелой золоченной раме. Под портретом стояла невысокая конторка из красного дерева. За ней сидела симпатичная барышня в строгом черном платье. Судя по взгляду, которым она меня встретила – секретарша.

Только у секретарш бывает такой взгляд, одновременно как бы приветливый, но такой строгий, что Цербер бы позавидовал. Мол, добро пожаловать, конечно, но если вы не по делу, то выметайтесь-ка отсюда подобру-поздорову! У меня прямо с порога возникло такое впечатление, будто бы я не в бюро разведчиков зашёл, а к гражданскому адвокату. Причем, судя по убранству холла, не к рядовому, а к какому-нибудь мэтру, к которому и Его Величество не чурался время от времени заглянуть по заковыристому юридическому вопросу.

– Чем могу служить, господин инквизитор? – поинтересовалась секретарша.

– Унтер-офицер Марков, – отрекомендовался я. – Мне назначено.

Точнее, я прибыл для проведения инструктажа, но в такой обстановке сухой армейский лексикон показался мне неуместным. Здесь следовало произносить "будьте так любезны", "мне назначено" и прочие высокопарные фразы из подзабытой мирной жизни.

– Могу я увидеть ваши документы? – спросила секретарша.

Она не удовлетворилась пропуском, а со всем тщанием изучила все мои бумаги, да и на меня то и дело посматривала. Под ее пристальными взглядами я уже начал чувствовать себя мелким жуликом, который вознамерился просочиться в благородное собрание. Казалось, вот-вот появятся дюжие лакеи в красных ливреях – почему-то мне сразу подумалось на красный – и со сдержанной вежливостью попросят меня проследовать вон. Однако секретарша лишь кивнула, возвращая мне бумаги, и вышла из-за конторки.

– Соблаговолите проследовать за мной, – сказала она. – Вас ждут.

Мы проследовали через холл. В торце была дверь, закрытая портьерой из темно-бардового бархата с золотистой оторочкой. По ту сторону двери находился огромный полутемный зал. Окна в нём располагались только в дальней стене, хотя и занимали почти всю ее, а сам зал должны были освещать три огромные люстры. Они висели под потолком, но ни одна из них не горела. Сам же зал изобиловал отдельными нишами со сводчатыми стенами. Думаю, раньше здесь был игорный клуб или нечто вроде того.

Одну нишу освещали газовые фонари. Они были скрыты ажурными плафонами, но этот чуть зеленоватый свет ни с чем не спутаешь. В нише расположилась небольшая компания. Посреди стоял здоровенный стол, покрытый зеленым сукном, и они сидели полукругом вокруг него.

Секретарша проводила меня к нише и представила:

– Господин Глаз, ваш координатор на текущую миссию.

И, к сожалению, скорее всего, только ваш. Госпожа Алексеева даже прямые приказы командования была склонна игнорировать. Дочь начальника Петроградского фронта, может себе позволить. Ну а на мнение всего лишь координатора в чине унтер-офицера ей и вовсе плевать с такой высоты, на которую и дирижабли не забирались!

– Здравствуйте господа, – сказал я, и добавил: – И дама.

В углу на стуле сидела темноволосая девушка в круглых очках. Я подарил ей свою тщательно отрепетированную улыбку. В ответ получил неприязненный взгляд из-под очков. Наверное, это из-за моей повязки на левом глазу. С ней я был похож на пирата, а приличные барышни не жаловали пиратов.

– Здравствуйте, Глаз, – ответил мне разведчик, сидевший посередине. – Меня кличут Хорь. Я тут старший.

Он и правда походил на хорька. Невысокий, худой, с вытянутой физиономией и быстрыми бегающими глазками, которые так и высматривали, куда бы шмыгнуть да чем бы там поживиться.

– Присоединяйтесь, – сказал мне Хорь, делая приглашающий жест.

Секретарша сочла на этом свою миссию выполненной, и ушла. Ее каблучки негромко цокали по паркету. Я выдвинул ближайший ко мне стул и сел. Сидение было мягким, а руки удобно легки на резные подлокотники. Да, здесь разведчики определенно шиковали. Наверное, так они компенсировали недели и даже месяцы жизни по ту сторону фронта, где, как известно, не до жиру.