Текст книги "Караоке а-ля Русс (СИ)"

Автор книги: Олег Механик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

  – Хм-м...– Уже семь часов утра, а на улице всё темно. – Карлик озабоченно смотрит на часы. – Герман, это непорядок сделай нам утро.

  В мгновение картинка в окне меняется. Теперь там чуть подёрнутый туманом хвойный лес.

  – М-м-м...нет...– недовольно морщится Карлик. – Хочется солнца, сделай нам весёлый восход.

  Картинка снова меняется, являя раскинувшийся под окном, залитый солнцем ярко зелёный луг.

  – Отлично! – Карлик, улыбаясь, щурится на восходящее солнце. – Реальность часто неприглядна и не такая, какой бы мы хотели её видеть. Здесь я могу хоть немного, да изменять эту реальность. Когда мне грустно я включаю туман, дождь, заснеженный лес, когда весело, (как сейчас) – я предпочитаю яркие краски. Если захочу, могу оказаться на берегу океана. Ну разве это не прекрасно? Да...к чему это я? – Он прикусывает указательный палец...– Ах да...это я к тому, что уникальность этого здания состоит в том, что в нём совсем нет окон. Ни одного. Всё что есть, это бутафория. В вашей комнате тоже самое...можете убедиться. И снаружи точно так же. Когда вы сюда приехали, вы видели обыкновенное здание с кучей больших окон, многие из которых даже светились, гостеприимно маня вас лететь на этот тёплый свет. Но по факту, это не простое жилое здание, а крепость, построенная по проекту одного не совсем адекватного человека. – При этих словах Карлик кладёт пятерню себе на грудь. – Итак, вы в клетке, господа, прочность запоров и надёжную охрану которой я продемонстрировал. У вас ещё осталось желание на чём-то настаивать и диктовать свои условия?

  После недолгого молчания, собравшись с силами, я решаюсь ответить.

  – Да-а...всё это впечатляет. Замок, охрана, запоры. Только есть один неучтённый факт. Мы в двадцать первом веке, и какими бы не были надёжными запоры и толстыми стены, через них легко может просочиться информация...

  – А-а ну да...я понимаю о чём вы, – чему-то веселится Карлик. – Безусловно, вы прямо находясь здесь, сможете опубликовать необходимую информацию, но это станет самоубийством для всей вашей компании. Если вы сомневаетесь, что я могу пойти на крайние меры, то это напрасно. Вы очень плохо меня знаете, тем более вы не в курсе всех обстоятельств, ведь я ещё не открыл вам всех козырей. Может быть вы хотите обратиться к кому-нибудь за помощью, так я вам скажу, что в этом городе вам не поможет никто, пусть даже сам губернатор является кому-нибудь из вас двоюродным дядюшкой. Остаются более масштабные варианты, обращаться сразу же к генеральному прокурору, или к министру внутренних дел, а лучше уж напрямую в Гаагский трибунал. Но это варианты как минимум не скорые, а ваши судьбы уже сейчас висят на очень тонком волоске. Этот козырь больше относится к тому, чтобы вы любезно пользовались моим гостеприимством и бросили мысли о том, чтобы уйти отсюда по-английски. Теперь перейдём к тем козырям, которые побудили ваших друзей со мной играть.

  – Я уже в курсе...– говорю я обречённо.

  – И всё-таки я хочу акцентировать ваше внимание на главном козыре. – Карлик прохаживается за спинками кресел, где сидят Буратина и Светка, и я слышу, как скрипят его ботинки. – Этим козырем является милая дама, по имени Светлана Викторовна ммм...кажется Борисова. – Подкравшись сзади, он кладёт руки на открытые плечи Светки и она вздрагивает. Я вместе с ней чувствую ледяной холод от прикосновения мерзких липких ладоней и у меня, так же, непроизвольно поднимаются плечи и бегут по спине мурашки. – Вы уж простите, что я оказался не столь политкорректен и выбрал ключевую фигуру по гендерному признаку. Да...я мог выбрать любого из вас, но выбор пал на неё. Зачем запугивать всех, если достаточно одной ключевой фигуры. Это экономит нам массу времени. – Карлик хлопает в ладоши и уверенно направляется к своему креслу. – Ну что, молодые люди, я полагаю, что этих козырей более, чем достаточно, чтобы продолжить игру, тем более, что первый ход уже сделан. А вы можете просто расслабиться и посмотреть всё в прямом эфире...– обращается он уже ко мне.

  – Мы не будем...

  – Не надо, Слава, он прав...– перебивает меня Буратина. – Нужно закончить эту игру.

  Он берёт со столика револьвер и медленно поднимает его к голове.

  – Нет! – кричу я в трубку. – Брат, очнись! Ты не понимаешь, что делаешь.

  – Он всё прекрасно понимает. – Карлик качает своей треугольной башкой. – Он понимает, что это какой никакой шанс и его нужно использовать. Ну где и когда ещё он сможет заработать такие деньги. Я мог запросто принудить его играть на интерес, а вместо этого ставлю на кон такой приз. Глупо было бы отказываться....

  – Глупо! – произносит Буратина, и его лицо мгновенно меняет цвет, становясь серым. Он взводит курок и подносит ствол к виску.

  – Серёга, не делай этого! – кричу я.

  – Всё как-то глупо, Слава. Похоже, я снова ошибся.

  23

  На секунду воцаряется гробовая тишина. Она всасывает в себя все лишние звуки, оставляя только один. Монотонный звон заполняет комнату, передаваясь по частотам связи, проникает в мой телефон, откуда разносится по залу, где мы находимся. Все мы, содрогаемся и морщимся, будто от звука зубной бор-машинки. Мы понимаем, что сейчас произойдёт то, что никто из нас не в силах предотвратить. Я зажмуриваюсь.

  Сухой щелчок заставляет меня подпрыгнуть на стуле, а потом уже растечься по нему бесформенным тестом. Первое, что я вижу, разлепив глаза, лицо друга, которое стремительно наполняется краской. Он держит револьвер стволом вверх и на его губах спокойная и даже чуть надменная улыбка. Но именно сейчас меня начинает интересовать совсем другое лицо. Я смещаю фокус на сидящую рядом Светку и увеличиваю её изображение. Не смотря на смертельно бледное лицо, она сохраняет отчаянный блеск в глазах и горделивую осанку. «Она у меня молодец. Чёрт!» – я сжимаю челюсти так, что начинают хрустеть зубы. – «Ведь сейчас её очередь! Ну уж нет ребята!».

  – Предлагаю не мучить даму! – произносит вдруг Буратина и снова подносит пистолет к голове. Никто не успевает ничего сообразить, как...

  «Щёлк-щёлк-щёлк-щёлк...»

  Я вижу, как после каждого щелчка дёргается правый глаз Буратины, чувствую, отдающийся в голове стук бойка. А может я не вижу, я ведь не должен видеть таких мелочей. Значит всё это просто моё воображение, или дурной сон.

  Буратина убирает револьвер от головы и небрежно бросает его на зеркальную поверхность стола.

  – Наш дорогой Ян оказался большим шутником! – улыбается он, и в его голосе уже нет той обречённости, как прежде.

  Карлик, криво улыбаясь, прищуривает глаза и склоняет голову набок, будто психиатр, изучающий сложного пациента.

  «Ты это о чём?» – говорит его, в мгновение переродившийся из волчьего в лисий, взгляд.

  – Я почувствовал, что что-то здесь нечисто, ещё когда вы соизволили сыграть первым. «Ну надо же, – сперва подумал я, – какой жест отчаянья и храбрости, от человека, у которого есть всё. Это же уму непостижимо, чтобы самый известный в нашем городе человек, находящийся на пике популярности, любимец публики так наплевательски относился к своей жизни. Ну ладно, если бы он был таким же неудачником как я. Это мне дураку нечего терять, а я всё равно сижу и трясусь как осиновый лист. И тут такой образец пренебрежения к самому святому, что у него вообще может быть». И я уже готов был во всё это поверить, если бы случайно не бросил взгляд на вашего брата.

  – На брата? А причём здесь брат? – Пожимает плечами Карлик, переводя взгляд на Германа. Тот отзеркаливает его жест, не понимая, о чём идёт речь.

   – Дело в том, что когда вы устроили эту страшную пальбу, демонстрируя мощь своего «Смитт и Вессона», Герман зажмурился и втянул голову в плечи. Так ведут себя люди, которые боятся громких звуков и вообще всего, что связано с опасностью. Но в момент, когда вы поднесли ствол к голове, Герман вёл себя абсолютно хладнокровно. И ещё одна деталь, опять же связанная с Германом, бросилась мне в глаза. Вы сидели так же как и сейчас, параллельно друг другу. Направленный в вашу голову ствол, по сути, целился и в вашего брата, то бишь, он находился на линии огня. Но ни с его, ни с вашей стороны не было никаких опасений, что если ставка сыграет – пуля, выпущенная из вашей любимой игрушки, может разнести сразу две головы. Вы слукавили, когда сказали, что в револьвере осталась одна пуля. В барабане не шесть, а пять патронов, и выстрелов было пять – Буратина улыбается и разводит руками.

  – Браво! – Карлик демонстративно лупит в ладоши. – А я и не думал, что вы такой наблюдательный. Обычно в такие моменты всё внимание человека уходит куда-то внутрь. Он на всякий случай прокручивает в голове кадры минувшей жизни, оценивает былые поступки, думает о том, всё ли он сделал на этой земле, что планировал. А вы оказались не промах. Вместо того, чтобы готовиться к возможному отходу в мир иной, вы внимательно наблюдали, и это многое о вас говорит.

  – Фуф...ха-ха-ха-ха...– я стараюсь как можно заливистей хохотать в трубку. – Вот это шутка! Если мой друг и не наделал в штаны, то я, как зритель, был уже на грани. Это ж надо...ха-ха-ха. Будьте уверены, что мы усвоим этот горький урок и будем сто раз думать перед тем, как незвано появляться в гостях у таких серьёзных людей. Надеюсь, что сейчас, вы сможете отпустить наших друзей, ну и нас заодно. Нам всем нужно просушить штанишки...

  Карлик никак не реагирует на мой весёлый тон. Его лицо остаётся предельно серьёзным.

  – Это была не шутка, а просто проверка. – холодно произносит он. – Мне нужно было убедиться, что ваш друг, овладев заряженным пистолетом, не вздумает нарушить правила.

  – Убедились? – зло спрашивает Буратина, понимая, что этим всё не закончится.

  – Нет! Вы же сами признались, что раскусили мой блеф, а это значит, вы знали, что пистолет разряжен. Так что мой эксперимент не удался. Второго эксперимента не будет.

  – Ну вот и славно! – я испускаю облегчённый вздох.

  – Теперь будет настоящая игра!

  24

  Карлик берёт со стола револьвер и нажимает на какой-то рычажок, после чего барабан с щелчком отходит в бок, обнажая пять забитых гильзами камор. Он не спеша достаёт гильзы одну за одной и небрежно бросает их на стол. Цилиндры из жёлтого металла звенят и весело пританцовывают среди закусок, после чего безжизненно замирают на стеклянной столешнице. Ян бодро встаёт с кресла ; держа на весу револьвер со свороченным набок барабаном, направляется к шкафу и открывает дверцу.

  – Слава богу, патронов у меня полно, – он роется в шкафу. – Когда серьёзные игроки садятся играть в карты, они достают новую колоду. Чтобы у вас не было сомнений, я тоже возьму запечатанную колоду. Он демонстрирует небольшую синюю коробку, после чего большим пальцем сковыривает с неё картонную крышку. – Из неё достану первую попавшуюся карту, – он вынимает из коробки патрон, демонстрируя его на камеры, после чего вставляет его в одну из камор барабана. – Вуаля! – он ловко дёргает рукой с револьвером, после чего барабан с щелчком становится на своё место. – Теперь мы сыграем по серьёзному!

  Хищный взгляд Карлика скользит по всем присутствующим в комнате, его рот кривится в садистской улыбке. Он снова оценивает произведённый на публику эффект. Ему нужно видеть, как эти глаза наполняются отчаяньем, он хочет чувствовать заполняющий комнату запах адреналина. Ледяные волны, исходящие из серых глаз добираются даже до меня, заставляя стучать зубами в ознобе. Этот взгляд уверяет, что мы не отделаемся лёгким испугом, что этот клещ не отцепится от нас, пока не отведает живой крови. Ему нужна жертва, и он её получит.

  Нет ничего страшнее, чем просто сидеть и ждать, когда нарастающее напряжение разрешится громким хлопком и стены комнаты окропятся красным цветом. Но он не оставляет нам выбора. В этой казни будем участвовать все мы, и каждый из нас вне зависимости от исхода игры будет казнён, только кто-то умрёт сразу, остальные же, будут умирать постепенно, но будут это делать каждый оставшийся день своей жизни.

  – Ян! – сиплю я в трубку. (В экстренных ситуациях мой голос всегда первым даёт дёру). – Я тоже хочу играть. Позволь...позвольте мне играть вместо девушки.

  – Это исключено! – Карлик берёт со стола оливку, подбрасывает её над головой, ловит открытым ртом. – Дама является украшением этой игры. – он чуть мямлит, держа оливку под нёбом словно леденец. – Вы можете себе представить накрытый праздничный стол без бутылки? Нет нет и нет. Она будет играть. – Язык перемещает оливку, под острый клык, который тут же протыкает её, разбрызгивая бесцветную солоноватую жидкость.

  – Хорошо...я просто хочу играть, – голос неожиданно вернулся.– Хочу играть с вами.

   – Я тоже! – раздаётся над моим плечом громовой рёв Геракла.

  Карлик, криво морщась, чешет стволом револьвера за ухом.

  – Слишком много желающих. Ещё одного я бы взял, так будет даже интересней. Только кто будет этим счастливчиком, я хотел бы сам выбрать. Герман покажи мне их. – Он наклоняется к ноутбуку, щурясь смотрит в экран. – Ну, кто эти два смельчака.

  Мы с Гераклом, наверное, в первый раз со школы поднимаем вверх правые руки.

  – Ага, вы, по-видимому, тот молодой человек, который изволил со мной общаться. Ну что же, вы мне нравитесь, пожалуй, вас я и возьму. – Бурчит Карлик, будто подбирая себе галстук на выход.

  – А меня, чё? Возьми и меня! – обиженно хрипит Геракл.

  – А вам, юноша, придётся остаться в зрительном зале. Кстати, что это у вас рядом со стулом. Гитара?

  – Ну да...

  – А кто играет? – Настороженно спрашивает Карлик.

  – Я и играю...– Геракл пожимает, плечами не понимая, к чему эти вопросы.

  – А вы можете спеть что-нибудь, прямо сейчас?

  – Хм...да пожалуйста. – Геракл берёт гитару за гриф, кладёт её на колено, начинает пощипывать струны, соображая, чего бы такого спеть. Пару секунд потренькав струнами, он довольно кивает сам себе, вспомнив что-то подходящее. Правая рука хлёстко долбит по струнам, высекая мелодию, которую я узнаю с первого аккорда, и удручённый тишиной зал, взрывается весёлой песней, безупречно исполняемой хриплым голосом маэстро.

  "А хуй тебе-е...не принимай ты за баранов на-а-ас,

  Ведь все мы знаем, что ты пидара-а-ас.

  А у нашей мамы голосо-о-ок,

  тоньше чем на жопе волосо-ок..."

  Эту, некогда любимую в нашей конторе песенку, мы называли «Сказочкой про семерых козлят». Эта похабная, подслушанная Гераклом у отца, частушка, является как бы диалогом козлят и пытающегося забраться в их дом, волка. В первом куплете, самый наглый из семерых козлят в недвусмысленных выражениях, объясняет волку, который подделал голос матери, что тот разоблачён. Во втором куплете, уже сам волк плачется, рассказывая о своей нелёгкой судьбе.

  "Положил хуй на диплома-а-атию,

  Всех послал к ебё-ёной ма-а-атери-и,

  Отворите двери мне-е сынки-и,

  Я принёс блатные пе-сенки..."

  Конец песни в точности совпадает с финалом сказки. Доверчивые козлята всё-таки открывают двери хищнику. На то они и козлята.

  "Тут ворвался в се-ени во-о-олк хитрее-ец,

  И козлятушкам пришёл пиздец!"

  Геракл, отбивает финальную дробь.

  – Браво! – восторженно кричит карлик. – Здорово...очень здорово. Песенка хоть и матерная, но с большим смыслом. Прямо про нас с вами, козлятушки вы мои. Голос и исполнение, просто превосходны.

  – Ну так чё, берёшь? – в голосе Геракла слышится затаённая надежда, будто он находится на кастинге конкурса «Евровидение».

  – Беру! – Карлик машет рукой, с зажатым в ней револьвером. – Только гитару с собой захвати.

  – Обязательно! – обрадованный исполнитель вскакивает со стула, потрясая гитарой, будто выигранным кубком.

  «Поздравляю, дружище! Мы с тобой прошли кастинг на очень увлекательную игру, которая называется „Вышиби себе мозги!“» – думаю я, обводя всё это сумасшествие безумным взором.

  – Герман, Напиши Диме, чтобы поставили замки на предыдущую программу...это буквально на пять минут. – распоряжается Карлик, затем тут же обращается к нам. – Я ведь не ошибусь, если предположу, что у вас есть все дубликаты ключей?

  – Есть! – решительно киваю я.

  – В таком случае, у вас есть пять минут, чтобы оказаться в нашей компании. Надеюсь, дорогу найдёте?

  – Найдём! А как же они? – я указываю на оставшихся друзей, растерянный вид которых показывает, что они не знают, что им то делать.

  – А эти два юноши, останутся. Нас уже итак слишком много, для такого маленького помещения, а я не переношу тесноты. А вашим друзьям остаётся только ждать и бояться. Почему бояться? Просто ждать неинтересно и скучно. Ждать чего-то страшного гораздо интересней. Итак...ваше время пошло.

  25

  Я наспех обнимаю Уксуса, тычу в бок Поночку, на секунду прижимаясь лбом к его лбу. Стараюсь сделать наши объятия обыденными.

  – Не переживайте пацаны, мы всё решим! – Поднимаю сжатую в кулак руку.

  – Мы не сомневаемся, брат! До встречи! – говорит Уксус и глаза его блестят.

  – Ну всё, Вова пошли, время!

  Я окликаю застрявшего в объятьях Поночки, Геракла, и подхожу к двери. Все карточки Буратина предусмотрительно пронумеровал маркером, согласно порядка прохождения дверей. Я прикладываю карточку с криво намалеванной чёрным цифрой «один» к пластиковой панели возле двери. Маленькая лампочка меняет цвет с красного на зелёный, и в замке раздаётся характерное жужжание.

  Я открываю дверь, выходя стучу по косяку (дурацкая примета), и ещё раз машу пацанам напоследок. Квест стартовал. Мы оказываемся в узком коридоре, с глянцевым как зеркало полом, который быстро заканчивается упираясь в лестничный пролёт. Свистя резиновыми подошвами, уныло шагаю по ступенькам, чувствуя позади тяжёлое дыхание Геракла.

  – Чё, Славка, страшно? – Он нарушает молчание, видимо думая подбодрить меня этим неуместным вопросом. Страшно ли мне?

  – Нет, Вова!

  Да, Вова! Мне страшно...ещё как страшно. Моя сжимающая карточки ладошка, мокрая от пота, а в горле пересохло, будто я глотнул вязкого клея. Я трус, Вова, но никогда тебе в этом не признаюсь. Почему? Потому что я иду в авангарде, а ты за мной наблюдаешь. Точно так же было, когда мы шли на разборки с зареченскими. Мне было страшно, потому что я знал, что они сильнее, и мы крепко получим по щам. Но я шёл, потому что сам был инициатором стрелки, и сливаться было поздно. Я шёл на ватных ногах, которые порывались унести меня прочь. Но сзади шли вы, и мне приходилось уверенно шагать, стискивая стучащие зубы. Даже когда мы на спор снимали девчонок, за своей напускной бравадой, я прятал страх. Меня трясло от мысли, что я могу потерпеть публичное унижение (что чаще всего и случалось), но всё равно приходилось с глупой улыбкой подкатывать к расфуфыренной красотке, которой такой оборванец и малолетка и в подмётки не годится. Я был вынужден казаться храбрым, из-за того, что вы за мной наблюдали. Но ты, Вова не такой. Я знаю, что ты храбрый по-настоящему. Ты настоящий, но я никогда тебе этого не скажу, так же как и того, что я трус.

  Перед нами очередная дверь, я нахожу карточку с номером «два» и открываю замок. Скрипя подошвами, пересекаем большой холл.

  – У тебя есть план? – спрашивает Геракл.

  – Весь мой план, сделать всё, чтобы до неё не дошёл ход.

  – Хм-м...да-а...план так себе. Неконкретный и туповатый. – Я чувствую спиной его кривую улыбку.

  – У тебя есть что-то умнее?

  Очередная дверь. Карточка номер три. Мы оказываемся в переходе, соединяющем крылья здания.

  – Пока нет...просто это как-то тупо, плясать под дудочку этого недомерка.

  – Под дудочку этого недомерка, Вова, пляшет весь город, криминал, банкиры, бизнесмены, депутаты и даже сам мэр. Почему ты думаешь, что он не заставит плясать нас, тем более нам есть за что. Ты уж меня прости. Я должен был остановить Буратину, или по крайней мере поставить в известность вас, – говорю я, продолжая скрипеть подошвами по глянцевому полу.

  – Сейчас-то чего...дело прошлое. Нужно думать, как выкарабкаться из этой жопы, а извиняться будете потом.

  – Давай решать по обстановке, дружище!

  По мере продвижения по коридору, ватные ноги замедляют ход. Чем ближе мы приближаемся к этой проклятой двери, тем больше нарастает тревога, а инстинкт самосохранения, парализует разум, но какая-то его частичка ещё жива, и только она мобилизует меня прибавить шаг и поднять голову. Я знаю, для чего туда иду. Моя задача сделать всё, чтобы в Светкины руки не попал атрибут этой дьявольской рулетки.

  За спиной неожиданно раздаётся весёлое бренчание гитары.

  "Вместе ве-есело шага-ать по просто-орам,

  По просто-орам, по просто-орам..."

  Бодрый баритон Геракла разливается по коридору, отражаясь от мрачных синих стен.

  "...и конечно при-ипевать лучше хо-ором,

  Лучше хо-ором...лучше хо-ором...".

  На моем лице непроизвольно возникает широкая улыбка. Тревогу снимает как рукой, и я переношусь в безоблачное детство.

  ***

  Я марширую в центре раскачивающейся и горланящей кучки, одетой преимущественно в синие и коричневые цвета. Это наш класс, который участвует в смотре строя и песни. Мы с Вовиком, как всегда плечом к плечу, вышагиваем в середине строя. В отличие от класса, где нашим излюбленным местом является задняя парта, в строю мы предпочитаем находиться посередине. Передние, задние и боковые ряды всегда на виду, и это обязывает неистово маршировать и горланить песню на разрыв глотки. Посерёдке же, можно чутка расслабиться, шагать не в ногу и не петь. Передо мной кудрявая шевелюра Лысого, который распевая писклявым голоском, так трясёт башкой, что с волос, подобно снегопаду сыпется перхоть, накрывая белой позёмкой синюю ткань. Кличка «Лысый» образована от фамилии и несколько диссонирует с образом патлатого паренька.

  Вовик, как обычно криво ухмыляется и держит руки в карманах. На нём синий костюм с затёртой эмблемой на рукаве пиджака и лоснящиеся вытертые штаны. Галстук на тонкой шее повязан криво, а по центру красного узла темнеет пятно, образованное упавшей на него кашей, либо соплями, так как Вова обычно пользуется этим аксессуаром как носовым платком. Перед его носом хаотично болтается огромная, толстая в кулак, коса Надьки Евграфовой.

  «Спой нам песню перепёлка перепёлочка-а...»

  На последнем протяжном звуке, Геракл дёргает за косичку, будто за верёвку на унитазном бачке, от чего рот у Надьки открывается шире и протяжная «а-а-а» в конце фразы звучит очень убедительно.

  «Раз иголка два иголка будет ё-ёлочка-а-а...»

  И снова ручонка Геракла дёргает заветную верёвочку, после чего тут же прячется в карман.

  Надька не оборачивается, и лишь по малиновому цвету мочек ушей видно, насколько она зла. Но она знает, кто это делает, а главное за что, поэтому по окончанию смотра не отхлещет негодяя по морде мешком со сменной обувью. Сама виновата.

  Надька сдала нас пионервожатой, что явилось следствием жуткого скандала с вызовом родителей и угрозами завуча поставить маленьких мерзавцев на учёт в комнату милиции. А дело то было дрянь. Просто Вовик, уже с детства имевший тягу к музыке и всяческим музыкальным инструментам, вздумал создать рок-группу. Вдохновившись примером таких восходящих звёзд отечественного рока, как «Кино», «Наутилус Помпилиус», «ДДТ» и «Аквариум», Вова однажды произнёс: «Они могут, а мы , что рыжие?». Репертуар можно было пока заимствовать у известных групп, благо, главный солист тоже имеется и поёт ничем не хуже.

  Остальные члены группы подбирались не по музыкальным навыкам, а по единственному принципу. Все они, то есть мы, были друзьями Вовика. Дело оставалось за малым, за инструментами. В наличии была гитара отца Вовика и домбра, стянутая Уксусом с кружка, который он посетил всего один раз. Хоть все мы и были начинающими музыкантами, но подозревали, что этих инструментов недостаточно для полноценного звучания. Нужны были как минимум барабаны. Где же их взять? Ну, разумеется, в пионерской комнате. Там их столько, что можно смастерить из них целую барабанную установку не хуже, чем у «Наутилусов». Ещё там есть горн, который тоже пригодится, хотя пока не понятно как. Оставалось только придумать, как всё это позаимствовать. Собственно, там и думать было нечего. Замочек, на который запиралась комната, с ценным инвентарём, был простейшим. Такие замки вешали на почтовые ящики и открывались они, любым попавшимся под руку острым предметом. Наша пионервожатая Тамарка, либо не знала об этом факте, либо не могла предположить, что кто-то может позариться на пионерский инвентарь, но на любое плохо лежащее имущество в то время всегда находились охотники.

  Всё шло, как по маслу. После уроков мы с Вовиком зашкерились в предбаннике, находящегося в подвале тира, где часа два сидели на ступеньках, дожидаясь вечера. Под покровом сумерек, стараясь быть незамеченными техничкой, мы выбрались из подвала и порскнули на запасную лестницу, которая находилась рядом. Запасной выход не закрывался, и в дневное время там просто ставили двух дежурных, до сих пор не понимаю зачем. Мы беспрепятственно зашли в дверь, от которой было буквально два шага до заветного кабинета. Дежурное освещение ещё не включили, поэтому всё вокруг было окутано голубыми сумерками. В этих сумерках мы и наткнулись на Надьку, которая как раз направлялась из коридора к лестнице. Непонятно, что она там делала, а мы и не интересовались, лишь обменялись при встрече глупыми улыбками. Мы и предположить не могли, какую опасность таит за собой это случайное столкновение, и продолжили путь.

  Вова за секунду вскрыл замок, дверь со скрипом отворилась и мы оказались внутри. В маленьком кабинете было уже темно, так как узкое слепое окно находилось под самым потолком. Мы примерно знали обстановку пионерской комнаты, поэтому двигались почти на ощупь. Нашей задачей было захватить трофеи в виде трёх барабанов и горна. Одолженное без спросу имущество планировалось протащить через узкий коридор, который заканчивался холлом. Затем оставалось открыть окно, шпингалеты и рамы которого, были предусмотрительно очищены от краски, и выбросить всю музыку на улицу, где должны находиться Уксус и Поночка. Вот и вся недолга.

  Первым делом мы обнаружили барабаны. Они стояли двумя небольшими стопками, возле письменного стола, заваленного рулонами ватмана. Вовик с видом знатока, перетасовал обе стопки, выбирая подходящие барабаны. Он подымал каждый на уровень уха и постукивал пальцем по белой пластиковой перепонке, походя в этот момент, то ли на шамана, то ли на азиата, выбирающего подходящий арбуз. Отобранные инструменты Вовик укладывал на заботливо подставленные мной руки. Отобрав три штуки и выровняв, стопки, чтобы не было заметно пропажи, Вовик на секунду остановился в замешательстве.

  – Чё? – шепнул я.

  – Я хотел ещё горн, а чё то не вижу. – прошипел он в ответ.

  – Трубы там, наверху. – я ткнул пальцем в направлении деревянной антресоли, располагавшейся вдоль стены. Мерцающие в темноте горны стояли вертикально на высоте двух метров от пола. Вовик попытался дотянуться до одного, но не достал в виду мелкого росточка. Окинув взглядом заваленное рулонами стенгазет и подшивок с журналами, помещение, Вова не нашёл лучшей подставки, чем используемый для игры на пианино, стул с регулируемой стойкой. Он подтащил тяжёлый стул к антресолям и взобрался ногами на круглую сидушку. Всё бы было прекрасно, если бы он решил взять ближайший к нему горн, но наш музыкальный эстет зачем-то потянулся за самым дальним. Нетвёрдая нога крутанула сидушку, которая, сделав оборот вокруг своей оси, сбросила с себя ненужный груз. Вовик жалобно пискнув, плашмя полетел вниз, зацепив вожделенную трубу, которая в свою очередь увлекла за собой остальные. Грохот падающего тельца ознаменовался фанфарами осыпающихся на пол труб. И это было ещё не всё. Пытаясь встать на ноги, оглушённый Вовик схватился за первый попавшийся под руку рычаг, коим оказалось древко Знамени пионерской дружины. Древко поползло вниз и Вову, как одеялом накрыло красным кумачом. Он издал страшный визг, и силуэт его бьющегося в истерике тельца ярко вырисовывался на фоне накрывшего его красного савана. Только в этот момент я отошёл от шока, выпустил из рук барабаны и, бросившись на помощь другу, сорвал с него кумачовое полотно. Он лежал, сбившись в комочек, как упавший с дерева майский жук и не сразу смог распрямить сведённые судорогой конечности. Теперь ни о какой краже не могло быть и речи, так как шум падающих труб, наверняка поднял на уши техничек и сторожа. Нужно было срочно рвать когти, и мы, не сговариваясь, вылетели из кабинета, оставив дверь открытой нараспашку. Не смотря на то, что путей отхода было несколько, покинуть школу можно было только через центральный вход, который наверняка был заблокирован. Оставался экстренный вариант – выйти тем путём, которым мы собирались отправить инструменты – через окно. Сигануть со второго этажа для такой мелочи, как мы было сродни прыжку с небоскрёба – результат был бы тем же, а именно мокрой лепёшкой на асфальте. Но сбоку от окна была крыша кирпичной пристройки, и эта конструкция могла поделить один большой полёт на два маленьких.

  Каково же было удивление наших друзей, когда вместо барабанов, из окна вылетели мы с Вовиком. Он десантировался первым, сделав два последовательных техничных прыжка, которые неотрывно следовали один за другим, будто часть натренированной физкультурной дисциплины. Я же застрял на пристройке и мой второй прыжок на асфальт получился неуклюжим и корявым. Результатом неудачного трюка явилась подвёрнутая нога и ушибленные колени. Эта жертва была напрасной, так как уже на следующее утро, благодаря Надьке, сначала пионервожатая, а потом уже и завуч узнали, что за мрачные тени вскрыли пионерскую комнату и устроили там переполох. На первом же допросе в присутствии завуча, директора и Маргуши, мы клятвенно заявили, что это проникновение было не больше, чем хулиганская выходка. Мы, мол, просто залезли в пионерскую комнату, чтобы там побеситься и перевернуть всё вверх дном. Они конечно же поверили и всё поняли. Да и что там понимать: дебилы, они и есть дебилы. Понять поняли, но простить. На всё можно закрыть глаза, но не на надругательство над знаменем, которое было повержено на пол. Мало того на святой алой материи были обнаружены следы от кед, а это уже не хулиганство а самое что ни на есть вопиющее святотатство. Нашим вызванным в школу матерям тоже пришлось нелегко. Они узнали, что их дети встали на скользкую дорожку, ведущую к предательству. Да да, их отпрыски не смотря на то, что носят на груди пионерские галстуки, глумились над самым дорогим, что может быть у пионера – над знаменем дружины. Что дальше? Доносы? Измена? Шпионаж? Как так получается, что в таких приличных семьях растут дети с червоточиной. Теперь дело за родителями. Только они могут с корнем вырвать эту червоточину, и для этого есть один проверенный способ. Отходить жопы своих чад ремнём так, чтобы кожа с них слезла. Такой кровавый вердикт вынесла в конце своей речи директриса. Она, кстати, начинала свой карьерный путь воспитателем в колонии для несовершеннолетних, и большинство педагогических методов вынесла именно оттуда.